от мужиков; умственно я мог работать по восьми--десяти часов подряд, не
испытывая от такого напряжения никаких последствий. И в таком положении я
пришЈл к тому, что не мог жить и, боясь смерти, должен был употреблять
хитрости против себя, чтобы не лишить себя жизни.
Душевное состояние это выражалось для меня так: жизнь моя есть какая-то
кем-то сыгранная надо мной глупая и злая шутка. Несмотря на то, что я не
признавал никакого "кого-то", который бы меня сотворил, эта форма
представления, что кто-то надо мной подшутил зло и глупо, произведя меня на
свет, была самая естественная мне форма представления.
Невольно мне представлялось, что там где-то есть кто-то, который теперь
потешается, глядя на меня, как я целые 30--40 лет жил, жил учась,
развиваясь, возрастая телом и духом, и как я теперь, совсем окрепнув умом,
дойдя до той вершины жизни, с которой открывается вся она, -- как я
дурак-дураком стою на этой вершине, ясно понимая, что ничего в жизни и нет,
и не было, и не будет. "А ему смешно..."
Но есть ли, или нет этот кто-нибудь, который смеЈтся надо мной, мне от
этого не легче. Я не мог придать никакого разумного смысла ни одному
поступку, ни всей моей жизни. Меня только удивляло то, как мог я не понимать
этого в самом начале. ВсЈ это так давно всем известно. Не нынче-завтра
придут болезни, смерть (и приходили уже) на любимых людей, на меня, и ничего
не останется, кроме смрада и червей. Дела мои, какие бы они ни были, все
забудутся -- раньше, позднее, да и меня не будет. Так из чего же хлопотать?
Как может человек не видеть этого и жить -- вот что удивительно! Можно жить
только, покуда пьян жизнью; а как протрезвишься, то нельзя не видеть, что
всЈ это -- только обман, и глупый обман! Вот именно, что ничего даже нет
смешного и остроумного, а просто -- жестоко и глупо.
Давно уже рассказана восточная басня про путника, застигнутого в степи
разъярЈнным зверем. Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный
колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать
его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъярЈнного
зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом,
ухватывается за ветви растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится
на нЈм. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться
погибели, с обеих сторон ждущей его; но он всЈ держится, и пока он держится,
он оглядывается и видит, что две мыши, одна чЈрная, другая белая, равномерно
обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают еЈ. Вот-вот сам
собой обломится и оборвЈтся куст, и он упадЈт в пасть дракону. Путник видит
это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг
себя и находит на листьях куста капли мЈда, достаЈт их языком и лижет их.
Так и я держусь за ветки жизни, зная, что неминуемо ждЈт дракон смерти,
готовый растерзать меня, и не могу понять, зачем я попал на это мучение. И я
пытаюсь сосать тот мЈд, который прежде утешал меня; но этот мЈд уже не
радует меня, а белая и чЈрная мышь -- день и ночь--подтачивают ветку, за
которую я держусь. Я ясно вижу дракона, и мЈд уже не сладок мне. Я вижу одно
-- неизбежного дракона и мышей, -- и не могу отвратить от них взор. И это не
басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда.
Прежний обман радостей жизни, заглушавший ужас дракона, уже не
обманывает меня. Сколько ни говори мне: ты не можешь понять смысла жизни, не
думай, живи, -- я не могу делать этого, потому что слишком долго делал это
прежде. Теперь я не могу не видеть дня и ночи, бегущих и ведущих меня к