опешивал и  не знал,  что  думать дальше. Или, начиная  думать  о том, как я
воспитаю детей, я говорил  себе: "Зачем?" Или, рассуждая о  том,  как  народ
может достигнуть благосостояния, я вдруг говорил себе:  "А мне что за дело?"
Или, думая о  той  славе, которую  приобретут  мне  мои сочинения, я говорил
себе: "Ну хорошо, ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех
писателей в мире, -- ну и что ж!.." И я ничего и ничего не мог ответить.

IV

     Жизнь моя  остановилась.  Я мог дышать, есть, пить,  спать, и не мог не
дышать, не есть,  не пить, не спать; но  жизни  не было,  потому что не было
таких  желаний, удовлетворение которых я находил бы разумным.  Если  я желал
чего, то  я вперЈд знал, что, удовлетворю или не удовлетворю моЈ желание, из
этого ничего не выйдет.
     Если бы пришла волшебница и предложила  мне исполнить мои желания, я бы
не знал, что сказать.
     Если есть у меня  не желания,  но привычки  желаний прежних,  в  пьяные
минуты, то  я в трезвые минуты  знаю, что  это -- обман, что  нечего желать.
Даже узнать истину  я не  мог желать, потому  что я  догадывался, в  чЈм она
состояла. Истина была то, что жизнь есть бессмыслица.
     Я как будто жил-жил,  шЈл-шЈл и  пришЈл к пропасти  и  ясно увидал, что
впереди ничего нет, кроме погибели. И остановиться нельзя, и назад нельзя, и
закрыть глаза  нельзя, чтобы не видать, что ничего нет впереди, кроме обмана
жизни  и  счастья  и настоящих  страданий  и  настоящей  смерти  --  полного
уничтожения.
     Жизнь мне опостылела -- какая-то непреодолимая сила влекла меня к тому,
чтобы как-нибудь избавиться от неЈ. Нельзя сказать, чтоб я хотел убить себя.
Сила,  которая  влекла меня  прочь от жизни,  была  сильнее,  полнее, общего
хотенья.  Это  была  сила,  подобная  прежнему стремлению  жизни,  только  в
обратном  отношении. Я  всеми  силами  стремился прочь  от  жизни.  Мысль  о
самоубийстве пришла мне так же естественно,  как прежде  приходили  мысли об
улучшении  жизни.  Мысль  эта  была так  соблазнительна,  что я  должен  был
употреблять против себя хитрости, чтобы  не  привести еЈ слишком  поспешно в
исполнение. Я не хотел торопиться только потому, что хотелось употребить все
усилия,  чтобы распутаться!  Если не распутаюсь, то всегда успею, говорил  я
себе.  И  вот  тогда я,  счастливый человек,  вынес из своей комнаты,  где я
каждый  вечер  бывал  один,  раздеваясь,  шнурок,  чтобы  не  повеситься  на
перекладине между  шкапами, и  перестал  ходить с ружьЈм на охоту,  чтобы не
соблазниться слишком  лЈгким  способом избавления себя от  жизни.  Я  сам не
знал, чего  я  хочу:  я боялся жизни, стремился прочь от  неЈ и, между  тем,
чего-то ещЈ надеялся от неЈ.
     И это сделалось со мной в то время,  когда со всех сторон  было у  меня
то, что  считается совершЈнным счастьем: это было тогда, когда мне  не  было
пятидесяти лет.  У  меня была  добрая, любящая и любимая жена, хорошие дети,
большое имение, которое без труда с  моей стороны  росло  и увеличивалось. Я
был  уважаем  близкими  и  знакомыми, больше чем  когда-нибудь  прежде,  был
восхваляем чужими  и  мог считать,  что  я имею  известность, без особенного
самообольщения. При  этом  я не  только не был телесно или духовно нездоров,
но, напротив, пользовался  силой  и  духовной,  и  телесной,  какую я  редко
встречал в своих сверстниках: телесно я мог работать на покосах, не отставая