желания  не  имею.  Просто  попытался  провести  стороннее,  беспристрастное
исследование. И  педагогическая  жилка  затрепетала:  а вдруг  это  окажется
полезным молодым, начинающим путь в океан?
     Назначившие себе  этот путь должны одно  всегда  помнить. Над  всеми их
помыслами, когда они удостоятся чести быть Главным на  судне, стоит (обязано
стоять!) понимание: ему  доверено не только все, он не  только  права  имеет
огромные,  но  и обязанности, обязательства.  За  людей он ответственен.  За
судно, за груз - тоже, но люди - главнее, важнее! И если ему плохо,  трудно,
больно - никто про это знать не может.
     Стояли  мы  однажды в  Антверпене,  в  гости к  нашему  капитану пришел
коллега с балтийского судна. Замучен язвой,  желтый, на лице  - непроходящая
гримаса боли. От угощения отказался, с тоской рассказал, что ему отсюда идти
в  США, потом  -  в Японию.  Отлично я его  понимал  и не  удивился,  почему
страдалец этот  с  флота  не  уходит - подлечиться.  Разные  объяснения  его
долготерпения  возможны.  Может, супруга против,  устраивает ее работа  мужа
(увы,  не  редкость и  такое!),  может, привык, втянулся и  не  мыслит,  как
Алексей Алексеевич, иной жизни, что более вероятно. Но не исключено -  и так
наиболее достойно! - что понимает:  ему доверено теплоход провести и довести
до цели, никто иной этого сделать не сумеет...
     И еще:  капитан - словно  артист, на  которого  смотрят десятки  людей.
Всегда,  постоянно.  От  этого  тоже не  легче. Впрочем,  многие об этом  не
задумываются. А зря. Хотя капитаны  белоснежных лайнеров, наоборот,  придают
своей внешности, импозантности первостепенное значение.
     Напрашивается  еще одна  тема, сверхделикатная. Настолько  тонкая,  что
никаких  выводов  и  комментариев  не  стану  приводить, поведаю  лишь  одну
историю.
     Не имеет  капитан права давать  повод для  досужих  разговоров о  себе.
Привожу почти дословную запись рассказа бывшего хорошего капитана:  "Сначала
я  не  понимал, как  это получается: вдруг все мои  рубашки (я  их ежедневно
менял)  сами  собой,  чистенькие и выглаженные, оказывались  на  плечиках  в
шкафу. Спросил буфетчицу,  она со мной третий год плавала: "Это ты? Не надо,
я сам стирать умею". Она промолчала, но к субботе опять шесть рубашек висели
на плечиках. Я тогда стал их в чемодан прятать - грязные. Она и это надыбала
- стирает и  гладит. Я обозлился и, уйдя в город, оставил на  столе десятку.
Вернулся  - десятка порвана  на клочки,  лежит,  придавленная пепельницей...
Пришлось нам расстаться: попросил в  кадрах после  отпуска направить  ее  на
другое судно."

     Здесь нужен бы  переход к морским женам, к  супружницам моряков. Однако
не хватает  смелости, за спутниц  жизни водоплавающие мне глотку перегрызут.
Да и разные они бывают.
     Одна сослуживица моей жены  призналась  (ее муж,  правда, стармех, а не
капитан, задержался  дома - отгулы, потом курсы): "Не могу  дождаться, когда
он  наконец  уйдет в свое море!  Мельтешит перед  глазами..." А  другая, моя
давняя знакомая, сообщила при нашей встрече:  "Генка уже из Австралии вышел,
теперь  скоро дома  будет!"  Но  Генке предстояло еще посетить восемь портов
пяти  государств и  от  мая, когда  происходил  разговор, топать минимум  до
августа, чтобы ошвартоваться в Ленинграде. Мне всегда хочется рассказать эту
историю, если слышу завистливое: "У нее муж капитан, не жизнь - малина!"