Перво-наперво, там лежал крутой локон, такой черный и блестящий, каких вы  в
жизни  не  видывали,  а  еще  три  пенса,  вернее,   половинка   серебряного
шестипенсовика на голубой ленточке, чтобы можно было носить на шее. А вторая
половинка... ах, я  знал,  где  находится  вторая  половинка,  и  как  же  я
завидовал этому талисману!
     Последний день отпуска  я,  разумеется,  должен  был  посвятить  миссис
Хоггарти. Тетушка  пребывала  в  самом  милостивом  расположении  духа  и  в
качестве угощения поставила две бутылки черносмородинного  вина,  каковые  и
пришлись главным образом на мою долю.
     Вечером, когда все ее гостьи,  надев  деревянные  галоши,  удалились  в
сопровождении своих горничных, миссис Хоггарти, которая еще  раньше  сделала
мне знак остаться, первым долгом задула в гостиной  три  восковые  свечи,  а
затем, взяв четвертую, подошла к секретеру и отперла его.
     Поверьте, сердце мое отчаянно колотилось, но я прикинулся, будто  и  не
смотрю в ту сторону.
     - Сэм, голубчик, - сказала она, отыскивая  нужный  ключ,  -  выпей  еще
стаканчик  Росолио  (так  она  окрестила  это  окаянное  питье),  оно   тебя
подкрепит.
     Я покорно стал наливать вино, и рука  моя  так  дрожала,  что  горлышко
позвякивало о край стакана. К тому времени, как  я  наконец  осушил  стакан,
тетушка перестала
     рыться в бюро и подошла ко мне; в одной  руке  у  ней  мигала  восковая
свеча, в другой был объемистый сверток. "Час настал", - подумал я.
     - Сэмюел, дражайший мой племянник, - сказала  она,  -  тебя  назвали  в
честь твоего святого дяди, моего супруга - благословенна  память  его,  -  и
своим благонравием ты радуешь меня больше всех моих племянников и племянниц.
     Ежели вы примете во внимание, что у моей тетушки шесть замужних сестер,
что все они вышли замуж за ирландцев  и  произвели  на  свет  многочисленное
потомство, вы поймете, что я с полным основанием  мог  счесть  слова  ее  за
весьма лестный комплимент.
     - Дражайшая тетушка, - вымолвил я  тихим  взволнованным  голосом,  -  я
часто слыхал, как вы изволили говорить, что нас, племянников и племянниц,  у
вас семьдесят три души, и, уж поверьте,  я  почитаю  ваше  обо  мне  высокое
мнение чрезвычайно для себя лестным; я его не стою, право же, не стою.
     - Про этих мерзких ирландцев и не поминай, - осердясь, сказала тетушка,
- все они мне несносны, и мамаши их тоже (нужно сказать,  что  после  смерти
мистера Хоггарти не обошлось без тяжбы из-за наследства); а из  всей  прочей
моей  родни  ты,  Сэмюел,  оказал  себя  самым  преданным  и  любящим.  Твои
лондонские хозяева очень довольны твоей скромностию и благонравием. При том,
что получаешь ты восемьдесят фунтов в год (изрядное  жалованье),  ты,  не  в
пример иным молодым людям, не потратил сверх этого  ни  одного  шиллинга,  а
месячный отпуск посвятил своей старухе тетке, которая, уж поверь, высоко это
ценит.
     - Ах, сударыня! - только и молвил  я.  И  более  уже  ничего  не  сумел
прибавить.
     - Сэмюел, - продолжала тетушка, -  я  обещала  тебя  одарить,  вот  мой
подарок. Спервоначалу хотела я тебе дать денег; но ты юноша скромный, и  они
тебе ни к чему. Ты выше денег, милый мой Сэмюел. Я дарю тебе самое для  меня
драгоценное... по... пор... по-ортрет моего незабвенного  Хоггарти  (слезы),
вставленный в аграф с дорогим бриллиантом, - ты не раз от меня о нем слышал.