- история еще отдаст кесарю кесарево - уходит  достойно,  попросив  прощения
"за все, в чем был и не был  виноват",  перед  страной,  перед  соратниками,
передо мной - тоже.
   Мы сидели у нас на веранде, четверо: Наина ("Она у меня - из  "Руслана  и
Людмилы"" - сказал Ельцин), живая, домашняя, разговорчивая, маленькая  рядом
с огромным мужем ("Как я не хотела уезжать из Свердловска, знала, что  здесь
сожрут!"), непьющая; Лида, жена моя, непьющая; Борис Николаевич,  благостный
и как-то уж слишком откровенный, и я.
   Неподготовленное застолье: два пузырька "Столичной", селедочка,  какое-то
жесткое мясо. Я, разумеется, глядел на него как на героя всей моей  жизни  -
он сказал им то, что я побоялся сказать! Один - против  танков  и  тюрем,  с
двенадцатью вариантами текстов в карманах! Борис Николаевич, Боря,  хотелось
сказать после третьей, но нет, не сказал. Заговорили о Горбачеве.
   - А что он при себе этого Лигачева  так  близко  держит,  сам-то  человек
вроде как бы хороший?
   - Не знаю. На крючке он  у  него,  что  ли?  -  Пожал  плечами  и  насчет
"хорошего человека" промолчал.
   - Борис Николаевич, а есть ли там у вас кто-то действительно хороший?
   - Не знаю. - Сказал и помолчал. - Мы ведь не дружим. Так  принято.  Может
быть,  Александр  Николаевич  Яковлев?  Он  мне  по  праздникам   открыточки
присылает. По почте.
   Потом  я  ему  книжечку  стихов  подписал:  "Борису  Ельцину,  коммунисту
настоящему". Надо же так оскорбить Давида,  только-только  вышедшего  против
Голиафа! Впрочем, это была глупость, а разве я вам  еще  не  сказал,  что  к
большим умникам себя не причислял и не причисляю?
   А потом, заполночь,  я  отвозил  его  в  санаторий,  и  он  целовал  меня
хмельными мягкими своими губами. И забыл у меня на даче простые трехрублевые
советские очки.
   Плохая примета! С тех пор только один раз позвонил  я  по  данному  самим
телефону - когда он в Верховном Совете закачался. Как провидец, сказал Наине
Иосифовне:
   - Все будет хорошо.  Вот  увидите,  найдется  совестливый,  откажется  от
мандата. В нашу пользу. - Не такой уж я оракул, хотел просто  поддержать,  и
как в воду глядел!
   Потом, вознесенный народной поддержкой и надеждой, стал Борис  Николаевич
нашим Президентом, и я послал ему  из  Юрмалы  телеграмму  в  своем  глупом,
несдержанном стиле: "Поздравляю точка ликую точка  возьмите  охрану  стреляю
хорошо точка".
   Обиделся. А я бы ответил этому незваному другу в его  же  духе:  "Сначала
возвратите очки восклицательный  знак".  Впрочем,  прав  Ельцин,  а  с  моей
стороны это было обычным проявлением дурного тона.
   А потом было все, что было.  И  лично  у  меня  нет  к  нему  неумеренных
претензий ни за приватизацию, ни за плохое житье  народа  (поди  как  хорошо
жили на этой пайке!), ни за Чечню. Не жили как люди, и начинать нечего.
   Импичмента он был достоин лишь за одно: сдавал друзей, одного за  другим,
с постоянством маньяка. "Вам нужны потрясения, а мне нужна великая  Россия!"
- помнил.
   Я не был президентом, но нет, Борис Николаевич, друзей сдавать нельзя. Ни
при каких обстоятельствах. А за другое пусть вас другие судят.
   Но! Никого не убил. Никого не арестовал. Не преследовал за  критику  его,