- Нет, не выдумываю! Назови хоть что-нибудь одно, что ты любишь!
     - Что назвать? То, что я люблю? Пожалуйста!
     К  несчастью,  я  никак  не  мог  сообразить.  Иногда  ужасно  трудно
сосредоточиться.
     - Ты хочешь сказать, что я _о_ч_е_н_ь_ люблю? - переспросил я.
     Она не сразу ответила. Отодвинулась от меня бог знает куда, на другой
конец кровати, чуть ли не на сто миль.
     - Ну, отвечай же! Что назвать-то, что я  люблю  или  что  мне  вообще
нравится?
     - Что ты любишь.
     - Хорошо, - говорю. Но я никак не  мог  сообразить.  Вспомнил  только
двух монахинь, которые собирают деньги в потрепанные соломенные  корзинки.
Особенно вспомнилась та, в стальных очках.  Вспомнил  я  еще  мальчика,  с
которым учился в Элктон-хилле. Там со мной в школе был один такой.  Джеймс
Касл, он ни за что не хотел взять обратно свои слова - он сказал одну вещь
про  ужасного  воображалу,  про  Фила  Стейбла.  Джеймс  Касл  назвал  его
самовлюбленным остолопом, и один из этих мерзавцев, дружков Стейбла, пошел
и донес ему. Тогда Стейбл с шестью  другими  гадами  пришел  в  комнату  к
Джеймсу Каслу, запер двери и попытался  заставить  его  взять  свои  слова
обратно, но Джеймс отказался. Тогда они  за  него  принялись.  Я  не  могу
сказать, что они с ним сделали, - ужасную гадость! -  но  он  все-таки  не
соглашался взять свои слова обратно, вот он был какой, этот  Джеймс  Касл.
Вы бы на него посмотрели: худой, маленький, руки  -  как  карандаши.  И  в
конце концов знаете, что он сделал, вместо того чтобы отказаться от  своих
слов? Он выскочил из окна. Я был в душевой и даже оттуда услыхал,  как  он
грохнулся. Я подумал,  что  из  окна  что-то  упало  -  радиоприемник  или
тумбочка, но никак не думал, что это мальчик. Тут я услыхал, что все бегут
по коридору и вниз по  лестнице.  Я  накинул  халат  и  тоже  помчался  по
лестнице, а там на ступеньках лежит  наш  Джеймс  Касл.  Он  уже  мертвый,
кругом кровь, зубы у него вылетели, все боялись к нему подойти. А  на  нем
был свитер, который я ему дал поносить. Тем гадам, которые заперлись с ним
в комнате, ничего не сделали, их только исключили из школы. Даже в  тюрьму
не посадили.
     Больше я ничего  вспомнить  не  мог.  Двух  монахинь,  с  которыми  я
завтракал, и этого Джеймса Касла, с которым я учился в Элктон-хилле. Самое
смешное, говоря по правде, - это то, что я почти  не  знал  этого  Джеймса
Касла. Он был очень тихий парнишка. Мы учились в одном классе, но он сидел
в другом конце и даже редко выходил к доске отвечать. В школе всегда  есть
ребята, которые редко выходят отвечать к доске. Да и  разговаривали  мы  с
ним, по-моему, всего один раз, когда он попросил у  меня  этот  свитер.  Я
чуть не умер от удивления, когда он попросил, до того это было неожиданно.
Помню, я чистил зубы в умывалке, а  он  подошел,  сказал,  что  его  кузен
повезет его кататься. Я даже не думал, что  он  знает,  что  у  меня  есть
теплый свитер. Я про него вообще знал только одно - что в школьном журнале
он стоял как раз передо мной: Кайбл Р., Кайбл У., Касл, Колфилд -  до  сих
пор помню. А если уж говорить правду, так я чуть  не  отказался  дать  ему
свитер. Просто потому, что почти не знал его.
     - Что? - спросила Фиби, и до этого  она  что-то  говорила,  но  я  не
слышал. - Не можешь ничего назвать - ничего!
     - Нет, могу. Могу.