- Чего это?
     Я не стал повторять. Все равно до нее не доходит.
     - Хотите станцевать джиттербаг, если будет быстрая музыка?  Настоящий
честный джиттербаг, без глупостей - не скакать, а просто потанцевать. Если
сыграют быструю, все  сядут,  кроме  старичков  и  толстячков,  нам  места
хватит. Ладно?
     - Да мне все одно, - говорит. - Слушьте, а сколько вам лет?
     Мне вдруг стало досадно.
     - О  черт,  зачем  все  портить?  -  Мне  уже  двенадцать.  Я  только
дьявольски большого роста.
     - Слушьте, я вас просила не чертыхаться. Ежели будете чертыхаться,  я
могу уйти к своим подругам, поняли?
     Я стал извиняться как сумасшедший,  оттого  оркестр  заиграл  быстрый
танец. Она пошла со мной танцевать джиттербаг -  очень  пристойно,  легко.
Здорово она танцевала, честное слово.  Слушалась  -  чуть  дотронешься.  А
когда она крутилась, у нее  так  мило  вертелся  задик,  просто  прелесть.
Здорово, ей-богу. Я чуть в нее не влюбился, пока мы танцевали. Беда мне  с
этими девчонками. Иногда на нее и смотреть не  хочется,  видишь,  что  она
дура дурой, но стоит ей сделать что-нибудь мило, я уже влюбляюсь.  Ох  эти
девчонки, черт бы их подрал. С ума могут свести.
     Меня не пригласили сесть к их столику - от невоспитанности,  конечно,
а я все-таки сел. Блондинку, с которой я танцевал, звали Бернис Крабс  или
Кребс. А тех, некрасивых, звали Марти и Лаверн. Я сказал, что  меня  зовут
Джим Стил, нарочно сказал. Попробовал я завести с ними умный разговор,  но
это оказалось невозможным. Их и силком нельзя было бы заставить  говорить.
Одна глупее другой. И все время озираются, как будто ждут,  что  сейчас  в
зал ввалится толпа кинозвезд.  Они,  наверно,  подумали,  что  кинозвезды,
когда приезжают в Нью-Йорк, все вечера торчат в "Сиреневом зале", а  не  в
"Эль-Марокко" или в "Сторк-клубе". Еле-еле добился,  где  они  работают  в
своем Сиэттле. Оказывается, все три работали в одном страховом обществе. Я
спросил, нравится ли им их  работа,  но  разве  от  этих  дур  можно  было
чего-нибудь добиться? Я думал, что эти две  уродины,  Марти  и  Лаверн,  -
сестры, но они ужасно обиделись, когда я их спросил. Понятно,  что  каждая
не хотела быть похожей на другую,  это  законно,  но  все-таки  меня  смех
разбирал.
     Я со всеми тремя перетанцевал по очереди. Одна  уродина,  Лаверн,  не
так уж плохо танцевала, но вторая Марти, - убийственно. С ней танцевать  -
все равно что таскать по залу статую Свободы. Надо было что-то  придумать,
чтоб не так скучно было таскать  ее.  И  я  ей  сказал,  что  Гэри  Купер,
киноартист, идет вон там по залу.
     - Где, где? - Она страшно заволновалась. - Где он?
     - Эх, прозевали! Он только что вышел. Почему вы сразу не  посмотрели,
когда я сказал?
     Она даже остановилась и стала смотреть через головы, не видно ли его.
     - Да где же он? - говорит. Она чуть не плакала, вот  что  я  наделал.
Мне ужасно стало ее жалко - зачем я ее надул. Есть  люди,  которых  нельзя
обманывать, хоть они того и стоят.
     А смешнее всего было, когда мы вернулись к  столику.  Марти  сказала,
что Гэри Купер был здесь. Те две - Лаверн и Бернис - чуть не  покончили  с
собой, когда услыхали. Расстроились, спрашивают Марти, видела ли она  его.