- А твой приятель немой, что ли?
- Он мне не приятель, он мой братишка.
- Разве он не умеет говорить? - спрашиваю я. - Ты что, говорить не
умеешь?
- Умею, - отвечает. - Только не хочу.
Наконец мы нашли вход в галерею, где лежали мумии.
- А вы знаете, как египтяне хоронили своих мертвецов? - спрашиваю я
разговорчивого мальчишку.
- Не-е-...
- А надо бы знать. Это очень интересно. Они закутывали им головы в
такие ткани, которые пропитывались особым секретным составом. И тогда
можно было из хоронить хоть на тысячу лет, и все равно головы у них не
сгнивали. Никто не умел это делать, кроме египтян. Современная наука и то
не знает, как это делается.
Чтобы увидеть мумии, надо было пройти по очень узкому переходу,
выложенному плитами, взятыми прямо с могилы фараона. Довольно жуткое
место, и я видел, что эти два молодца, которых я вел, здорово трусили. Они
прижимались ко мне, как котята, а неразговорчивый даже вцепился в мой
рукав.
- Пойдем домой, - сказал он вдруг. - Я уже все видел. Пойдем скорее!
- Он повернулся и побежал.
- Он трусишка, всего боится! - сказал другой. - Пока! - И тоже
побежал за первым.
Я остался один среди могильных плит. Мне тут нравилось - тихо,
спокойно. И вдруг я увидел на стене - догадайтесь, что? Опять похабщина!
Красным карандашом, прямо под стеклянной витриной, на камне.
В этом-то и все несчастье. Нельзя найти спокойное, тихое место - нет
его на свете. Иногда подумаешь - а может, есть, но, пока ты туда
доберешься, кто-нибудь прокрадется перед тобой и напишет похабщину прямо
перед твоим носом. Проверьте сами. Мне иногда кажется - вот я умру, попаду
на кладбище, поставят надо мной памятник, напишут "Холден Колфилд", и год
рождения и год смерти, а под всем этим кто-нибудь нацарапает похабщину.
Уверен, что так оно и будет.
Я вышел из зала, где лежали мумии, и пошел в уборную. У меня началось
расстройство, если уж говорить всю правду. Но этого я не испугался, а
испугался другого. Когда я выходил из уборной, у самой двери я вдруг
потерял сознание. Счастье еще, что я удачно упал. Мог разбить себе голову
об пол, но просто грохнулся на бок. Странное это ощущение. Но после
обморока Я как-то почувствовал себя лучше. Рука, правда, болела, но не так
кружилась голова.
Было уже десять минут первого, и пошел к выходу и ста ждать Фиби. Я
подумал, может, я вижусь с ней в последний раз. И вообще никого из родных
больше не увижу. То есть, конечно, когда-нибудь я с ними, наверно,
увижусь, но только не скоро. Может быть, я приеду домой, когда мне будет
лет тридцать пять, есть кто-нибудь из них вдруг заболеет и захочет меня
повидать пред смертью, это единственное, из-за чего я еще смогу бросить
свою хижину и вернуться домой. Я даже представил себе, как я вернусь.
Знаю, мама начнет ужасно волноваться, и плакать, и просить меня остаться
дома и не возвращаться к себе в хижину, но я все-таки уеду. Я буду
держаться неприступно, как дьявол. Успокою мать, отойду в другой конец