стало еще хуже на душе. По правде говоря, у меня даже не хватало смелости
стереть эту гадость. Я испугался - а вдруг кто-нибудь из учителей увидит,
как я стираю надпись, и подумает, что это я написал. Но потом я все-таки
стер. Стер и пошел в канцелярию директора.
Директора нигде не было, но за машинкой сидела старушка лет под сто.
Я сказал, что я брат Фиби Колфилд из четвертого "Б" и очень прошу передать
ей эту записку. Я сказал, что это очень важно, потому что мама нездорова и
не приготовила завтрак для Фиби и что я должен встретить Фиби и накормить
ее завтраком в закусочной. Старушка оказалась очень милая. Она взяла у
меня записку, позвала какую-то женщину из соседней комнаты, и та пошла
отдавать записку Фиби. Потом мы с этой столетней старушкой немножко
поговорили. Она была очень приветливая, и я ей рассказал, что в эту школу
ходили мы все - и я, и мои братья. Она спросила, где я теперь учусь, и я
сказал - в Пэнси, она сказала, что Пэнси - очень хорошая школа. Если б я
даже хотел вправить ей мозги, у меня духу не хватило бы. Хочет думать, что
Пэнси хорошая школа, пусть думает. Глупо внушать _н_о_в_ы_е_ мысли
человеку, когда ему скоро стукнет сто лет. Да они этого и не любят. Потом
я попрощался и ушел. Она завопила мне вдогонку: "Счастливого пути!" -
совершенно как старик Спенсер, когда я уезжал из Пэнси. Господи, до чего я
ненавижу эту привычку - вопить вдогонку "счастливого пути". У меня от
этого настроение портится.
Спустился я по другой лестнице и опять увидел на стенке похабщину.
Попробовал стереть, но на этот раз слова были нацарапаны ножом или еще
чем-то острым. Никак не стереть. Да и бесполезно. Будь у человека хоть
миллион лет в распоряжении, все равно ему не стереть всю похабщину со всех
стен на свете. Невозможное дело.
Я посмотрел на часы в гимнастическом зале, было всего без двадцати
двенадцать, ждать до перемены оставалось долго. Но я все-таки пошел прямо
в музей. Все равно больше идти было некуда. Я подумал, не звякнуть ли
Джейн Галлахер из автомата, перед тем как податься на Запад, но настроения
не было. Да я и не был уверен, что она уже приехала домой на каникулы. Я
зашел в музей и стал там ждать.
Пока я ждать Фиби у самого входа в музей, подошли двое ребятишек и
спросили меня, не знаю ли я, где мумии. У того мальчишки, который
спрашивал, штаны были расстегнуты. Я ему велел застегнуться. И он
застегивался прямо передо мной, не стесняясь, даже не зашел за колонну или
за угол. Умора. Я, наверно, расхохотался бы, но побоялся, что меня опять
начнет мутить, и сдержался.
- Где эти мумии, а? - повторил мальчишка. - Вы знаете, где они?
Я решил их поддразнить.
- Мумии? - спрашиваю. - А что это такое?
- Ну, сами знаете. Мумии, мертвяки. Их еще хоронят в пирамидах.
В пирамидах! Вот умора. Это он про пирамиды.
- А почему вы не в школе, ребята? - спрашиваю.
- Нет занятий, - говорит тот, что все время разговаривал. Я видел,
что он врет, подлец. Но мне все равно нечего было делать до прихода Фиби,
и я повел их туда, где лежали мумии. Раньше я точно знал, где они лежат,
только я тут лет сто не был.
- А вам интересно посмотреть мумии? - спрашиваю.
- Ага.