остановился на пороге. И опять  повторил,  что  я  очень,  очень  странный
мальчик. Да, странный, как бы не так! Он дождался,  пока  не  пришел  этот
треклятый лифт. Никогда в жизни я столько не ждал этого лифта, черт бы его
побрал. Целую вечность, клянусь богом!
     Я даже не знал, о чем говорить, пока  я  ждал  лифт,  а  он  стоял  в
дверях, и я сказал:
     - Начну читать хорошие книжки, правда, начну! - Надо же  было  что-то
сказать. Вообще неловко вышло.
     - А ты забирай свои чемоданы и лети обратно  сюда!  Я  оставлю  дверь
открытой.
     - Большое спасибо! - говорю. - До свидания. - Лифт наконец пришел.  Я
закрыл двери, стал спускаться. Господи, как меня  трясло!  И  пот  прошиб.
Когда со мной случаются всякие такие пакостные штуки, меня пот  прошибает.
А в школе я сталкивался с этими гадостями раз двадцать. С самого  детства.
Ненавижу!



                                    25

     Когда я вышел на улицу, начинало светать. Стоял сильный холод, но мне
было приятно, потому что я так вспотел.
     Куда  идти,  я  совершенно  не  знал.  Брать  номер  в  гостинице  на
сестренкины деньги я не хотел. В конце концов я пошел пешком к Лексингтону
и сел в метро до Центрального вокзала. Чемоданы были на вокзале, и я решил
выспаться в зале ожидания, там, где натыканы эти дурацкие скамейки. Так  я
и сделал.  Сначала  было  ничего,  народу  немного,  можно  было  прилечь,
положить ноги на скамью. Но я  не  хочу  об  этом  рассказывать.  Довольно
противное ощущение. Лучше не ходите туда. Я серьезно говорю! Тоска берет!
     Спал я часов до девяти, а там хлынул миллион народу, пришлось  убрать
ноги. А  я  не  могу  спать,  когда  ноги  висят.  Я  сел.  Голова  болела
по-прежнему. Даже сильнее. А настроение было до того скверное,  никогда  в
жизни у меня не было такого скверного настроения.
     Не хотелось думать про мистера Антолини, но я не мог не  думать,  что
же он скажет своей жене, когда она увидит, что я у них не ночевал. Но меня
не  это  беспокоило,  я  отлично  знал,  что  мистер  Антолини  не  дурак,
сообразит, что ей сказать. Скажет, что я уехал домой, и все. Это  меня  не
очень беспокоило. А мучило другое - то, как я  проснулся  оттого,  что  он
гладил меня по голове. Понимаете, я вдруг подумал -  должно  быть,  я  зря
вообразил, что он хотел ко мне пристать. Должно быть, он просто хотел меня
погладить по голове, может он любит гладить ребят  по  голове,  когда  они
спят. Разве можно сказать наверняка? Никак нельзя! Я даже подумал  -  надо
было мне взять чемоданы и вернуться к ним в дом, как я обещал.  Понимаете,
я стал думать, что даже если бы он был со странностями, так ко  мне-то  он
отнесся замечательно. Не рассердился, когда я  его  разбудил  среди  ночи,
сказал - приезжай хоть сейчас, если надо. И как  он  старался,  давал  мне
всякие советы насчет образа мысли и прочее, и  как  он  один  из  всех  не
побоялся подойти к этому  мальчику,  к  Джеймсу  Каслу,  когда  тот  лежал
мертвый, помните, я вам рассказывал. Я сидел и думал про все  это.  И  чем
больше думал, тем настроение становилось хуже. Мучила меня мысль, что надо