Сергей СТЕПАНОВ

                                ЧУЖИЕ ТЕНИ


     Владимир плохо спал в эту ночь.  Где-то  в  глубине  себя  он  смутно
ощущал ту нереальную, но почти осязаемую пелену, что отделяет сон от  яви.
Пелена была буро-черной, прерывалась местами, то уступая  место  желанным,
уводящим в другую, смелую жизнь картинам сна,  то  обращаясь  в  удушливую
волну страха, от которой вздрагивали веки и непроизвольно сжимались мышцы.
Он просыпался, словно от толчка, с бешено стучащим сердцем,  в  тревоге  и
совершенно трезвым, без остатков  сновидений,  которые  были  единственным
спасением от  страха  перед  завтрашним  днем,  перед  столом  начальника,
похожего на богомола, перед грудой  сваленных  листков  с  непросчитанными
уравнениями и перед необходимостью снова  лгать  и  изворачиваться,  чтобы
оттянуть наказание - очередной выговор и непрочувствованные увещевания все
того же богомола, который, потирая  маленькие  ручки,  фальшиво  сострадал
глазами и просил  "перестать  быть  ребенком,  а  взяться  за  дело  и  не
закрывать глаза на правду".
     Сейчас Владимир лежал с закрытыми глазами. Но он не  спал,  а  просто
"лежал с закрытыми глазами", от чего становилось еще хуже.  Во  мраке,  за
закрытыми ставнями век  светились  выхваченные  памятью  образы  вчерашних
дней,  и  среди  странных  уличных  фигур,  щербатого  мрамора  переходов,
сложенных рук, безвольно отброшенных карандашных огрызков, вещей и  людей,
которым он был или будет что-то должен,  плыло  чье-то  до  боли  знакомое
лицо, не однажды виденное Владимиром в  бесконечной  череде  одинаковых  и
одиноких дней, но при том так и не узнанное им среди таких же  знакомых  и
чужих лиц, наперебой  твердивших  теперь  беззвучными  ртами:  "Ты  можешь
делать дело, Владимир, поэтому должен делать то, что  можешь  делать".  От
этой иезуитской игры слов Владимиру стало совсем  плохо,  и  он  проснулся
"окончательно и бесповоротно, на всю оставшуюся ночь". Полежав немного, он
открыл глаза и уставился в дальний угол необставленной комнаты, туда,  где
было единственное светлое пятно. Этот угол днем казался особенно пустым, и
именно сюда он хотел повесить так и не начатую картину.
     По стене в углу бегали смутные тени.  Они  протягивали  руки,  словно
умоляя о чем-то, покорно качались, сталкивались друг с другом,  шептались,
прятались, в самодовольстве власти покровительственно помахивали  ладонью,
окропляли святой водой, благословляли, крутили фиги. Вокруг светлого пятна
был полный мрак,  но  Владимир,  долго  всматриваясь  в  границу  света  с
чернотой, заметил, что и  здесь,  по  краям  светлого  пятна,  зарождается
странная, вычурная пляска бликов, пятен и полос. На стенах  комнаты  стали
появляться  тени  каких-то  странных,  неожиданных  очертаний.  Порой  они
напоминали  живых  существ,  монотонно  выполняющих  осмысленную   работу.
Некоторые стали обретать другие цвета:  светло-серый  и  черный  сменились
фиолетовым, зеленым, красным.  Цвета  полнились,  становились  насыщеннее,
глубже.  Владимир  подумал,  что  совсем  съехал,  если  боится  теней  от
деревьев, которые стоят себе спокойно за окном.
     Мысль, что пробежала, оформившись в слова,  обожгла  его:  "На  улице
совершенно  НЕТ  ветра!"  Не  успел  он  до  конца  осознать,  что   ветра