--  Урр...  А-а-а-а!  "- несется  над полем. Повизгивают  пули.  Словно
споткнувшись или натолкнувшись  на невидимую  стену, падает сосед. Скорее на
землю!  Прижаться на  миг  к  теплой запыленной  траве, где как ни в  чем не
бывало   ползают   по  стебелькам   букашки   с   полированными  крылышками!
Передохнуть, переждать, чтобы через минуту, обманув  смерть, снова броситься
навстречу взрывам и пулеметам!
     Наш 20-й  стрелковый полк атакует  деникинцев. Перед фронтом  полка  --
хотя и отборные, но уже обессиленные части марковской дивизии.
     Неделю  назад марковцы били  нас, а теперь господам офицерам приходится
туго.  Обстрелянные, исполненные  ненависти, мы рвемся вперед. Сваливаемся в
оставленные врагом окопы.
     -- Занять оборону!.. Занять оборону!.. -- передают по цепи приказ.
     Только  теперь  я   чувствую  боль  в   ноге.   Нагнулся  --по  обмотке
расползается пятно крови.  Ниже колена жжет огнем: в голень  впился  осколок
снаряда.
     К  вечеру  нас сменяют. Прихрамывая,  бреду вместе-с другими бойцами  к
домикам на окраине Корочи. Тут, на полу  одной из хат,  мы  вповалку спим до
утра.  Только  сон  у  меня  беспокойный.  В  раненой ноге что-то сверлит  и
дергает. На рассвете, с  трудом  задрав штанину, вижу, что голень распухла и
воспалилась.  Пробую  встать.  Куда там! От боли чуть  не  грохаюсь  на пол.
Голова кружится. Перед глазами разноцветные пятна.
     -- Н-да... Вон как тебя... -- озабоченно  говорит отделенный. -- Надо в
лазарет.
     Везут  в лазарет.  В  вагоне военно-санитарного поезда запах йодоформа,
гнойных ран, запекшейся крови. Стоны, бред.
     Еле ползем от станции к станции.
     Под  Ельцом  едванепопадаемв  лапы  прорвавшихся  через  фронт  казаков
Мамонтова.
     Кто  может  ходить  -- выбираются  в тамбуры,  проталкиваются к  окнам,
костерят врачей и санитаров, требуют, чтобы дали оружие.
     Но поезд благополучно проскакивает опасный перегон. Еще день --  и мы в
Туле. Тут хороший госпиталь, тут мне помогут!
     Однако  лица  врачей,  осматривающих  ногу,  хмуры,  непроницаемы.  Они
переглядываются,  перебрасываются латинскими  словами, а один с  беспощадной
ласковостью треплет по плечу:
     -- Нужна ампутация, дорогой. Выше колена. Согласны?
     Ампутация?  Это  значит,  ногу  отрежут?  В  девятнадцать  лет не смогу
ходить, как все люди? Стану калекой? Одним из тех,  кто по-птичьи прыгает на
костылях, елозит по мостовым? Нет! Резать не дам!
     -- А нельзя вылечить, доктор? -- с отчаянием спрашиваю я.
     Хирург пожимает плечами:
     -- Начнется общее заражение крови  -- умрете.. -- Ну  и пусть! Пусть!..
Да ведь, может, еще и выживу?..
     В палате лежу ничком, подавленный  и растерянный. Как же так? Махонький
осколочек, -- и вдруг отрезать всю ногу. Неужели придется соглашаться?
     -- А ну покажись!
     Возле  койки стоит  пожилой  военный фельдшер  Иван  Сергеевич. Откинув
тоненькое  серое  одеяло,  он   внимательно  осматривает  мою   правую,  уже
распухшую, как бревно, ногу.
     Сейчас выругает, назовет дикарем за то, что не послушал врача.