К.С.Станиславский.
        Работа актера над собой


     Текст предоставлен "Виртуальным Артистическим Клубом" Владимира Малюгина Ў http://artclub.sarbc.ru



        "ПРОФЕССИЯ - АРТИСТ"

     Лев Толстой, как  известно,  сознавал свое присутствие  в мире с ранних
младенческих месяцев. Помнил, как невыносимо тесно  было ему в свивальниках,
как хотелось  выпростать руки и крикнуть людям,  связавшим его,  что  делать
этого не нужно. "Это было  первое и  самое  сильное мое впечатление жизни. И
памятно  мне  не  крик  мой,  не страдания, но  сложность,  противоречивость
впечатления. Мне хочется свободы; она никому не мешает, и меня мучают" .

     Нет никакого сомнения, что младенец кричит голосом старика Толстого. Но
тут ведь  и важен не столько факт соответствия "противоречивого" впечатления
и реальной душевной жизни, сколько факт преображающего сознания художника. В
глубинах эмоциональной памяти писатель обнаруживает  первообраз  судьбы.  Он
обнаруживает  "сверхзадачу" будущей жизни и даже ее "сквозное действие", как
мог бы, вероятно, прокомментировать воспоминания Л. Н. Толстого его  младший
современник, Константин Сергеевич Станиславский.

     В художественной исповеди Станиславского,  на первых же страницах книги
"Моя  жизнь в искусстве", мы можем прочитать воспоминание о его  собственных
"свивальниках", об одном из самых сильных детских впечатлений, сохранившихся
в памяти  создателя  системы.  Станиславский  вспоминает какой-то  утренник,
домашний  спектакль,  когда  трех- или  четырехгодовалого  Костю  Алексеева,
обряженного в шубу, накрытого меховой шапкой, поставили посреди сцены. Малыш
должен был изображать зиму. Борода и усы  постоянно всползали кверху, а  вся
игра оставила по  себе острую пожизненную  память:  "Ощущение неловкости при
бессмысленном   бездействии  на  сцене,   вероятно,   почувствовалось   мною
бессознательно еще тогда, и с тех пор  и по  сие время я  больше всего боюсь
его на подмостках" .

     "Бессмысленное бездействие" на сцене  - один из тех "детских вопросов",
которые Станиславский задал сначала самому себе, потом современному, а затем
и  будущему  театру. Сокровенная цель  системы, ее глубоко личный источник -
избавиться от  "противоречивого"  ощущения,  обрести  счастье  органического
творчества, разрешить вековечный "парадокс об актере",  сформулированный еще
Дидро.  Во второй части книги "Работа актера над  собой", в  "Заключительных
беседах",  Станиславский  напишет:  "Мы   родились  с  этой  способностью  к
творчеству, с  этой  "системой" внутри себя. Творчество -  наша естественная
потребность и, казалось бы, иначе, как правильно, по "системе", мы не должны
бы были уметь творить. Но,  к удивлению, приходя на сцену, мы теряем то, что
дано   природой,  и  вместо  творчества   начинаем  ломаться,  притворяться,
наигрывать и представлять".  Среди причин,  которые  толкают  актера на путь
ремесла, ломанья и наигрыша, Станиславский  называет "условность и неправду,