природы и законов приличий, он проник сюда,  во  внутренние  царские  покои.
Каким образом он знал, что найдет здесь царицу? Как  его  не  остановили  по
дороге? И наконец, что означают его слова: "Ваше  величество  приказали  мне
явиться и пройти сюда"?
     Ведь царица очень хорошо знала, что она не отдавала и не  могла  отдать
такого приказания, что она сейчас только еще намеревалась пригласить его  и,
может быть, даже сюда, в эту комнату. Значит, в этих словах его  заключалась
ложь.
     Он, этот мнимый чародей,  этот  губитель  сердец  и  жизней,  осмелился
солгать ей, царице, ее мистифицировать, с ней шутить, когда  она  не  подала
ему никакого повода для подобных шуток. Иной раз  она  очень  любила  шутки,
иной раз она вовсе не прочь была и от мистификации,  но  вовсе  не  в  таких
обстоятельствах. Да, Захарьеву-Овинову пришлось бы очень  серьезно  ответить
за свои странные поступки.
     Он отлично  знал  и  понимал  это,  и  хотя  вовсе  не  боялся  никакой
ответственности, но подобное объяснение с царицей совсем не  входило  в  его
планы. Он не желал особенно изумлять ее, а уж тем более не желал открываться
перед нею. Не желал он также терять времени и  любоваться  произведенным  им
впечатлением.
     Еще несколько мгновений, царица  овладеет  собою,  и  тогда  ему  будет
предстоять, во  всяком  случае,  нелегкая  борьба,  на  которую  потребуется
значительная затрата его жизненной силы. Такая  затрата  была  излишней,  не
вызывалась крайней, неотвратимой  потребностью,  а  потому,  в  нравственном
отношении, была для него преступной. И он не стал терять времени.
     Его блестящий взгляд изменил свое  выражение,  сделался  пронзительным,
почти страшным. Екатерина не выдержала этого взгляда. Она мгновенно  как  бы
потеряла  сознание,  осталась  неподвижной,  с  застывшим  лицом,  с  широко
раскрытыми глазами, зрачки которых внезапно расширились.
     Но ведь царица была не одна. Спрятавшись головою в ее колени, трепетала
Зина. Захарьев-Овинов склонился, прикоснулся рукою к голове  девушки,  и  ее
трепет исчез, и при первых звуках его голоса, говорившего  ей.  "Встань!"  -
она послушно приподняла голову с колен Екатерины, потом поднялась и,  сделав
несколько шагов, опустилась в кресло.
     Захарьев-Овинов глядел на нее, совсем забыв об  императрице.  Лицо  его
помертвело, он даже схватился рукою за сердце - так оно у  него  усиленно  и
непривычно забилось. Но он тотчас же  подавил  в  себе  волнение.  Он  снова
спокойно подошел к Зине и взял ее за руку.
     - Можешь ли ты отвечать мне? - спросил он и услышал тихий ответ:
     - Могу.
     - Знаешь ли ты, что судьба приводит нас друг к другу и что мы не должны
бороться против этой судьбы?
     - Знаю.
     Он остановился на мгновение.
     "И она это знает!" - пронеслось в его мыслях.
     - Ты боишься меня, - сказал он, - зачем же ты меня боишься? Неужели  мы
для того встретились и для того родилась невидимая, но чувствуемая и мной, и
тобою связь между нами, чтобы я тебя погубил? Разве я могу погубить тебя?
     И шепот Зины ему ответил: "Можешь!"
     - Да, конечно, могу! - воскликнул он. - Но я не сделаю этого.  Нет,  ты
не знаешь, ты неясно читаешь в той туманной дали, которая отверзается теперь