предводителя отряда.
     Стелясь над травами, улетали прочь из этих мест птицы,  и  в  бледном
небе единственно коршун описывал  широкие  круги,  нетерпеливо  клекоча  в
ожидании побоища.
     - Не забудь, о Урсулларх непобедимый, между Персией Хазарией вот  уже
двенадцать лет мир! - закончив  читать  фирман,  произнес  купец,  знавший
тюркский язык, - несколько рабынь его отца были хазарками.
     - Мира ты хочешь, проклятый албан?! - взревел  предводитель,  пристав
на стременах. - А знаешь ли ты, что под стенами Дербента погибли два  моих
брата! Албанский воин из рода легов зарубил их! Души моих братьев  взывают
о мщении! Если среди вас нет воина-лега  по  имени  Марион,  не  искушайте
судьбу, уезжайте от каравана и благодарите великого Тенгри за  неслыханную
милость! Я жду! - Он вскинул руку.
     Хазары наложили стрелы, подняли луки. Сейчас властно опустится  рука,
раздастся недружный  звук  отпущенных  тугих  тетив,  и  множество  стрел,
подобно злым степным осам, мелькнут в воздухе - и забьются в  предсмертных
судорогах пронзенные лошади, люди, и для многих албан  навсегда  прервется
жизненный путь. Страшна для албана смерть вдали от дома, ибо не  останется
в памяти потомков, как он убит, где похоронен, и будет бродить в  вечерних
степных сумерках неуспокоенная, непризретая душа, стеная от одиночества, и
некому будет утешить ее. А потому в охрану нанимались отчаявшиеся от нужды
бедняки или изгнанники, скрывающиеся от мести.
     Прошло мгновение тревожной тишины. Неожиданно  из-за  спины  вожатого
неторопливо выехал человек,  закутанный  в  длинный  черный  плащ,  поверх
которого на  серебряной  цепочке  висел  большой  серебряный  христианский
крест. Голову человека прикрывал глубокий капюшон, скрывая лицо.  Это  был
странствующий монах-христианин, присоединившийся к каравану  в  Семендере.
Вожатый вспомнил, что тудун Семендера выдал охранный фирман  только  после
того, как ширванский купец согласился взять до  Дербента  этого  монаха  и
двух его спутников.
     На черном как ночь красавце-скакуне монах проследовал к  предводителю
хазар и, приблизившись вплотную, что-то показал, вынув из  глубины  плаща.
Склонившийся к нему хазарин гневно  зарычал,  резко  выпрямился,  скрежеща
зубами, поднес вскинутую руку ко рту, в бешенстве прокусил ее.  Монах,  не
оглядываясь, отъехал, встал рядом с вожатым. Предводитель поднял  смуглое,
искривленное неутоленной яростью лицо, прохрипел прерывисто:
     - Пусть будет так: караван свободен! Я  выполню  волю  Турксанфа.  Но
каган не может запретить мне вызвать на поединок удальцов. Эй,  албаны,  я
слыхал, ха-ха, что леги - храбрецы! Если среди вас нет Мариона, то хотя бы
леги  есть?  Презрение  вашего   бога   Уркациллы-громовержца   падет   на
скрывающихся, ха-ха, трусливых родичей Мариона!
     И тотчас двое албан - один  из  первой  линии,  другой  из  второй  -
выехали на  свободное  пространство.  Первый  -  зрелый,  широкоплечий,  с
курчавой рыжеватой бородой, в шлеме и железных доспехах, второй -  безусый
и  безбородый  юноша  с  кожаным  щитом,  на  котором   были   прикреплены
металлические пластины.
     - Мы из Дербента, леги и родичи Мариона, - спокойно сказал старший.
     Хазарин  пренебрежительно  оглядел  обоих,  кривя  губы  в   зловещей
усмешке, спросил:
     - Кто из вас хочет сразиться со мной в честном поединке?