Решетникова,  прохрипел:  "Ракеты...  Скорей..." Решетников сунул руку между
столом и переборкой,  ощупью отыскивая под столом ящик,  и уже отчаялся было
найти ракеты,  когда рука его сама отдернулась от накалившегося металла и он
понял,  что  ракеты лежат в  железном ящике Усилием воли он  заставил ладонь
сжаться  вокруг  накалившейся  ручки,  потянул  на  себя  ящик,  оказавшийся
неожиданно легким,  но туг какая-то шипящая струя ударила ему в спину, потом
забила  под  штурманский стол,  растекаясь пышной пеной.  Лейтенант отвернул
лицо от брызг и увидел сквозь дым матроса, который поливал из пеногона стол,
ящик с ракетами, раненого помощника и его самого.
 - Не надо, уже тащу! - крикнул он ему.
 Матрос ответил:
 - Бензобак под палубой! - и перевел струю на занявшийся огнем стол.
 Решетников выскочил из рубки с  ящиком в  руке и  кинул его за борт.  С
правого борта снова свистнула бомба, но он мог думать только о руке: кожа на
ладони  и  на  пальцах сморщилась и  стала  темно-красной.  Острая боль,  от
которой занялось дыхание,  охватила его.  Он  стоял,  тряся кистью и  дуя на
ладонь,  когда кто-то легонько ударил его по плечу.  Он повернул голову и  у
самого лица увидел свисающую с мостика руку.  Из-под рукава с лейтенантскими
нашивками быстро  капала  кровь.  Решетников поднял  глаза:  командир катера
лежал на поручнях мостика лицом вниз.
 Решетников вскочил на мостик,  чтобы помочь ему,  но тут же увидел, что
рукоятки  машинного  телеграфа стоят  враздрай,  отчего  катер,  теряя  ход,
разворачивается на  месте.  Он  поставил правую рукоятку на "стоп" и  задрал
голову вверх,  следя за  самолетом,  который снова заходил по носу на катер.
Решетников и сам не знал еще, куда отвернуть от бомбы, готовой отвалиться от
крыла.  Но  когда та  мелькнула,  ему  показалось,  что она упадет недолетом
впереди по  носу,  и  он  тотчас рванул все три рукоятки на  "полный назад".
Столб воды встал впереди,  горячая волна воздуха и воющие осколки пронеслись
над головой,  но  лейтенант Решетников почти не заметил этого.  Первая удача
обрадовала его,  и,  не  снимая обожженной ладони с  рукоятки телеграфа,  он
повернулся к самолету, который снова начинал атаку.
 На  этот раз лейтенант повел катер прямо на  него,  чтобы встретить его
огнем обоих пулеметов в лоб,  и махнул здоровой рукой, показывая на самолет.
Очевидно,  люди у  пулеметов поняли его,  потому что две цветные прерывистые
струи помчались в небо и одна из них задела левое крыло,  а вторая -  мотор.
Самолет попытался вскинуть вверх тупую черную морду, чтобы выйти из пике, но
движение это,  судорожное и  неверное,  не было уже осмысленным  дернувшись
вбок,  он  лег на  крыло и,  не  сбросив бомб,  ушел по  аккуратной кривой в
воду...
 Все  это Решетников запомнил в  мельчайших деталях,  хотя никак не  мог
толком рассказать потом,  когда  именно он  заменил своими матросами раненых
катерников у носового орудия, как вышел на правый борт транспорта и встретил
новую группу самолетов плотной,  хорошо поставленной завесой, как подбил при
этом второй самолет. Упоение боем несло его на высокой и стремительной своей
волне, подсказывая необходимые поступки, и время спуталось: секунды тянулись
часами,  а часы мелькали мгновениями.  И только бушлат,  который дали ему на
катере взамен прогоревшей и вконец испорченной пеной огнетушителя шинели, да
обнаженная до  мяса  ладонь,  кожа  которой  прилипла  к  рукоятке машинного
телеграфа,  остались  доказательствами того,  что  этот  бой  и  случайное -
ненастоящее,  краткое,  но все-таки самостоятельное -  командование кораблем