Родины, он был приговорен к шести годам заключения и отправлен в Якутию.
 Это были тяжелые, гнетущие годы в его жизни. Филь честно,  отдавая  все
силы, работал на золотых  приисках,  потом  стал  бухгалтером  в  приисковом
управлении. Но, что  бы  он  ни  делал,  мысль  о  позорном  пятне,  которое
поставлено на его биографию, не давала ему покоя и тяжким камнем  лежала  на
сердце. Замечая иногда недоверие к себе, а порой заранее опасаясь,  что  ему
не доверяют, как предателю, он замкнулся, стал мрачным и нелюдимым. Он  даже
не пытался разыскивать своих родных и довоенных  друзей:  ему  страшно  было
подумать, что они, знавшие прежнего, веселого Сашу Филя,  могут  поверить  в
его предательство.
 Тем дороже была для него встреча  с  женщиной  -  местной  жительницей,
которая сразу поверила в него и полюбила. Семья ее вскоре стала  его  родной
семьей, ее сын - его сыном, и, когда в 1952 году истек срок  несправедливого
наказания, Филь остался жить в Якутии, на родине своей жены и ребенка.
 Такова была печальная история Филя. По моей просьбе он рассказал мне  и
свою довоенную биографию, оказавшуюся одновременно и простой и сложной.
 Александр Митрофанович  Филь  -  сын  бедняка  крестьянина  из  станицы
Тимашевской на Кубани. И отцы и деды его были русскими, а  фамилия,  видимо,
досталась им в наследство от очень далеких предков. Впрочем,  многие  жители
Тимашевской носили эту фамилию.
 В детстве Саша Филь бежал из дому,  беспризорничал,  а  потом  попал  в
Ростов, в семью старого большевика, героя гражданской войны на  Кавказе.  Он
воспитывался в этой семье,  получил  специальность  бухгалтера,  работал,  а
впоследствии поступил на первый  курс  юридического  факультета  Ростовского
университета. Со студенческой скамьи он  был  призван  в  армию  и  попал  в
Брестскую крепость.
 Словом, ничто ни в биографии Филя, ни в его поведении  в  дни  боев  не
давало права предполагать, что он мог стать предателем  Родины.  Да  и  весь
склад этого человека, весь его характер, каким он раскрылся передо  мной  во
время наших бесед, подтверждали это. Я пришел к твердому убеждению, что Филь
является  честным  и  преданным  советским  человеком,  и   решил   добиться
пересмотра его дела.
 Помню, мы закончили запись  его  воспоминаний  уже  на  исходе  зимнего
февральского дня, часов в  пять  вечера,  когда  за  окнами  зажглись  яркие
московские огни. Я тут же поднял трубку и  позвонил  генерал-майору  Евгению
Ивановичу Барскому, занимавшему  тогда  пост  Главного  военного  прокурора.
Вкратце объяснив ему суть дела, я просил его помощи.
 На другой же день, в десять часов утра, генерал Барской принял  меня  и
Филя. Он  внимательно  выслушал  нас  обоих,  немедленно  вызвал  работников
прокуратуры и приказал им срочно начать проверку дела Филя.
 Срок командировки Филя кончался - ему пора было отправляться в обратный
путь. За день до отъезда он пришел ко мне и принес на память  написанное  им
стихотворение. Наверху я прочел трогательное посвящение:  "С  благодарностью
души и любовью сердца". Стихи, с точки зрения литературной, были  далеко  не
совершенны, но в них подкупали простота и искренность чувства. Филь писал  о
том волнении, с каким он приехал в столицу, рассказывал о  своих  московских
впечатлениях. Я был очень тронут этим подарком, и мы тепло распрощались.
 Филь  уехал,  а  я,  продолжая  разыскивать  других  героев   Брестской
крепости, время  от  времени  заходил  или  звонил  в  Военную  прокуратуру,
поддерживая  постоянный  контакт  со   следователями,   которые   занимались