А как только начинался обстрел, с пеленой дыма смешивались облака сухой
горячей пыли, поднятой взрывами и пропитанной едким запахом пороховой  гари.
Пыль и  дым  сушили  горло  и  рот,  проникали  глубоко  в  легкие,  вызывая
мучительный, судорожный кашель и нестерпимую жажду.
 Стояли жаркие  летние  дни,  и  с  каждым  днем  становился  все  более
нестерпимым запах разложения.  По  ночам  защитники  крепости  выползали  из
укрытий, чтобы убрать трупы. Но убитых было столько, что их не успевали даже
слегка  присыпать  землей,  а  на  следующий  день  солнце  продолжало  свою
разрушительную работу, и лишь изредка, когда поднимался ветер, эта  страшная
атмосфера немного разреживалась, и люди с жадностью  глотали  струи  свежего
воздуха.
 Но были и другие, еще более тяжелые лишения.
 Не хватало пищи. Почти все продовольственные склады были разрушены  или
сгорели в первые часы войны. Но  прошло  некоторое  время,  прежде  чем  эта
потеря дала себя знать. Сначала, в предельном нервном напряжении боев, людям
и не хотелось есть. Только на второй  день  начались  поиски  пищи.  Кое-что
удалось добыть из разрушенных складов, небольшой запас продуктов оказался  в
полковых столовых. Но всего этого было слишком мало, и с каждым  днем  голод
становился мучительнее. Иногда, обыскивая  убитых  вражеских  солдат,  бойцы
находили в их  ранцах  запас  галет,  несколько  кусков  сахару  или  плитку
шоколада, но эти находки отдавали прежде всего раненым,  детям  и  женщинам,
укрывавшимся в подвалах.  В  маленькой  кладовой  около  кухни  44-го  полка
оказалась бочка сливочного масла, которого хватило на два дня.  Бойцы  84-го
полка на третий день нашли в развалинах столовой полмешка сырого  гороха,  и
его по приказанию Фомина разделили на всех, бережно отсчитывая по  горошине.
Потом начали есть мясо убитых лошадей,  но  жара  вскоре  лишила  защитников
крепости и этой пищи. Люди превращались в ходячие скелеты, руки и ноги  -  в
кости, обтянутые кожей, но руки эти  продолжали  крепко  сжимать  оружие,  и
голод был не в силах задушить волю к борьбе.
 Не было медикаментов, не было перевязочных средств. Уже в  первый  день
было так много крови и ран, что весь наличный запас индивидуальных пакетов и
бинтов израсходовали. Женщины разорвали на бинты свое  белье,  то  же  самое
сделали с оставшимися в казармах простынями и наволочками.  Но  и  этого  не
хватало. Люди наспех  перетягивали  свои  раны  чем  попало  или  вообще  не
перевязывали их и продолжали сражаться.
 Менять повязки было нечем, и тяжелораненые умирали от заражения  крови.
Другие оставались в строю, несмотря на потерю крови и мучительную боль.
 Но самой  жестокой  мукой  для  раненых  и  для  здоровых  бойцов  была
постоянная, сводящая с ума жажда. Как это ни странно, но в крепости, стоящей
на островах и окруженной кругом рукавами рек и канавами  с  водой,  не  было
воды.
 Водопровод вышел из  строя  в  первые  же  минуты  немецкого  обстрела.
Колодцев внутри крепости не было, не оказалось и запасов воды. В первый день
удавалось набирать воду из Буга и Мухавца, но, как только противник вышел  к
берегу, он установил в прибрежных кустах пулеметы, обстреливая все  подступы
к реке. Теперь  все  такие  вылазки  за  драгоценной  водой  большей  частью
кончались гибелью смельчаков, и жажда стала самой  страшной  и  неразрешимой
проблемой.
 От своих агентов и от пленных  противник  знал  об  отсутствии  воды  в
крепости, и его пулеметчики зорко стерегли все подходы к  рекам  и  обводным