рассказал ему о Филе и попросил помочь мне - вызвать его в Москву. К. В.
Воробьев задумался.
- Вызвать можно, - сказал он. - Это сделать нетрудно: у нас с Алданом
надежная связь. Вопрос только в том, кто будет оплачивать эту поездку?
- Вы же Главзолото - самая богатая организация, - пошутил я. - Неужели
у вас не найдется двух-трех тысяч рублей на такое дело?
Воробьев улыбнулся, но сказал, что бухгалтерия в Главзолоте столь же
строга, как и в других организациях, и раз командировка Филя не вызвана
служебной необходимостью, то и расходов на нее финансовый отдел главка не
утвердит.
Против этого ничего нельзя было возразить. Но я заручился обещанием
Воробьева вызвать Филя, если какая-нибудь другая организация согласится
оплатить его командировку. После этого мы распрощались, и я отправился
искать других возможных "финансистов".
Вскоре мне удалось договориться обо всем с журналом "Новый мир",
редактор которого, писатель К. М. Симонов, тоже интересовался темой обороны
Брестской крепости. Решено было, что "Новый мир" примет на себя расходы по
поездке Филя, и я, взяв письмо из редакции, снова поехал к Воробьеву.
Несколько дней спустя все было улажено, и по радио из Москвы был отправлен
вызов в Алдан.
Зима была в полном разгаре, и Филю пришлось добираться до Москвы в
течение двух с лишним недель. Он приехал в столицу в феврале 1955 года, и мы
встретились с ним в редакции "Нового мира". Сначала он произвел на меня
впечатление человека угрюмого, - скрытного, недоверчивого и какого-то
настороженного, словно он все время боялся, что люди напомнят ему о том
пятне, которое легло на его биографию. Когда я прямо спросил, в чем
заключается его вина, этот на вид здоровый, крепкий человек вдруг разрыдался
и долго не мог успокоиться. Он лишь коротко сказал, что его обвинили в
измене Родине, но что это обвинение является совершенно ложным. Понимая, как
трудно ему говорить об этом, я не стал расспрашивать его подробнее, оставив
этот разговор на будущее.
Филь впервые приехал в Москву, и здесь, в столице, у него не было ни
родных, ни знакомых. Два дня он прожил у меня, а потом его поместили в одно
из общежитий Главзолота под Москвой. Ежедневно он приезжал ко мне, и мы по
нескольку часов беседовали с ним в присутствии стенографистки, которая
записывала его воспоминания. А в свободное время Филь подолгу бродил по
улицам, любуясь красотами Москвы, где он давно мечтал побывать.
Незаметно, но пристально присматривался я к этому человеку во время
наших бесед. Обращало на себя внимание то, как рассказывал он о защите
крепости. Филь вспоминал о жарких боях во дворе цитадели, о штыковых атаках
на мосту, о яростных рукопашных схватках в здании казарм и говорил об этом
всегда так, словно лично он только наблюдал события со стороны, хотя из его
рассказа было ясно, что он находился в самой гуще борьбы. Он описывал
подвиги своих товарищей, восхищался их мужеством, бесстрашием, но, когда я
спрашивал его о нем самом, он хмурился и, как бы отмахиваясь от этого
вопроса, коротко говорил
- Я - как все. Дрался.
Это была та особая щепетильность, строжайшая скромность в отношении
себя, какая бывает свойственна людям исключительной честности и
требовательности к себе. И в самом деле, когда я впоследствии нашел других