Я уже говорил, что Филь на протяжении двух с лишним лет не отвечал на
запросы из музея, и последние его письма были датированы 1952 годом.
Снова перечитав эти письма, я обратил внимание на то, что они
проникнуты каким-то тяжелым настроением. Чувствовалось, что Филь - человек
травмированный, переживший какую-то большую личную трагедию. В его письмах
встречались такие фразы: "Я не имею права писать о героях потому, что я был
в плену", "Я жалею, что не погиб там, в Брестской крепости, вместе со своими
товарищами, хотя это от меня не зависело".
В одном из писем он вскользь упоминал о том, что лишь недавно отбыл
наказание и получил гражданские права. Что это за наказание и в чем
заключалась его вина, он не сообщал.
Почему же Филь так внезапно замолчал? Возникали две догадки. Либо он в
1952 году уехал из Якутии и сейчас живет где-то в другом месте, либо просто
прекратил эту переписку, считая, как он писал, что человек, побывавший в
плену, не имеет права говорить о героях. Как бы то ни было, следовало
приложить все усилия, чтобы разыскать его.
В одном из писем Филь сообщал, что он работает бухгалтером на
лесоучастке Ленинского приискового управления треста "Якутзолото". Это уже
была нить для поисков. Если Филь куда-нибудь уехал, то в отделе кадров
треста могли знать, куда именно. Наконец, его нынешний адрес, вероятно, был
известен кому-либо из его товарищей по прежней работе.
Я начал с того, что послал телеграфный запрос в Алдан управляющему
трестом "Якутзолото", в системе которого работал Филь. Уже на другой день я
получил ответную телеграмму от управляющего Н. Е. Заикина: он сообщал мне,
что Филь живет и работает на прежнем месте.
Теперь положение прояснилось. Можно было с большей уверенностью
догадываться, почему Филь не отвечает на письма. Видимо, дело было в
душевном состоянии этого человека, в той личной трагедии, которую он
пережил.
Тогда я написал Филю большое письмо. В этом письме я доказывал ему, что
он не имеет права молчать и обязан поделиться своими воспоминаниями о том,
что он видел и пережил в дни героической обороны, хотя бы во имя памяти
своих товарищей, павших там, на камнях крепости. Я писал ему, что не знаю, в
чем заключается его вина, но если есть в его поступке какие-то смягчающие
обстоятельства, то я, в меру своих возможностей, помогу сделать все, чтобы
снять это пятно с его биографии. Наконец, я спрашивал Филя, не будет ли он
возражать, если я попытаюсь организовать ему командировку из Якутии в Москву
для встречи со мной.
Прошло больше месяца - письма из Якутии идут долго, - и я наконец
получил ответ от Филя. Он извинялся передо мной за долгое молчание,
признавал, что мои доводы его переубедили, рассказывал целый ряд
подробностей обороны крепости и в заключение писал, что он был бы счастлив
приехать в Москву и помочь мне в работе.
Можно было предвидеть, что организовать такую дальнюю поездку будет
нелегко, но я не терял надежды добиться этого. Прежде всего я позвонил
Управляющему Главзолотом Министерства цветной металлургии К. В. Воробьеву, в
ведении которого находился якутский трест, и попросил его принять меня. Он
любезно согласился, и в тот же день мы встретились в его кабинете в главке.
Я начал издалека и около часа рассказывал ему об обороне Брестской
крепости. Он слушал с большим вниманием, явно заинтересовался, и тогда я