посол. Это он-то "отдыхал" - полумертвец, извлеченный из трюма вместе с
мертвецом в такой же лагерной одежде!.. Его не восстановили в партии, ему не
давали работы, жить было практически негде - и это на Родине, на своей
земле... Но тут случилась телеграмма от моего отца...
Петька - так он назывался у нас в доме, и надо ли говорить, каким он
мне был закадычным приятелем. Петр Клыпа - из защитников крепости самый
молодой, во время обороны двенадцатилетний воспитанник музвзвода - у нас он
появился тридцатилетним человеком с робкой страдальческой улыбкой мученика.
Из положенных ему властями 25 лет (!) он отсидел на Колыме семь по
несоизмеримой с наказанием провинности - не донес на приятеля, совершившего
преступление. Не говоря уж о несовершенстве этого уголовного уложения о
недоносительстве, зададимся вопросом: мальчишку, вчерашнего пацана, однако,
имевшего за плечами брестскую цитадель, упрятать на полжизни за такой
проступок?! Это его-то, о котором бывалые солдаты чуть не легенды
рассказывали?.. Через много лет, в семидесятых, когда Петр Клыпа (чьим
именем назывались пионерские дружины по всей стране, и который жил в Брянске
и, как тогда говорилось, ударно работал на заводе) столкнулся каким-то
недобрым образом с бывшим секретарем Брянского обкома Буйволовым, опять
начали ему вспоминать "уголовное" прошлое, опять стали трепать нервы. Чем уж
он не угодил - не знаю, да и узнать не у кого: вся эта кампания не прошла
для Пети даром, несколько лет назад его не стало. И это на шестом десятке...
Дядя Саша - Александр Митрофанович Филь. Он появился у нас на
Октябрьской одним из первых, хотя и добирался дольше всех. Из гитлеровского
концлагеря он прямым сообщением отправился по этапу в сталинский, на Крайний
Север. Отсидев ни за что ни про что 6 лет, Филь остался в Алдане, считая,
что с клеймом "власовца" на материке ему жизни не будет. Этого "власовца"
ему походя навесил следователь на фильтрационном проверочном пункте для
пленных, заставив, не читая, подписать протокол.
...Подробности этих трех и многих других не менее драматичных судеб
воссозданы на страницах главной книги моего отца - Сергея Сергеевича
Смирнова - "Брестская крепость". Главной не только потому, что она в
памятный год 20-летия Победы была удостоена Ленинской премии, и даже не
потому, что работе над "Брестской крепостью" он отдал большую часть своей
жизни в литературе. Насколько я могу судить, именно в период работы над этой
книгой он сформировался как личность и как писатель-документалист, заложил
основы своего в чем-то уникального творческого метода, возвращавшего из
небытия имена и судьбы живых и мертвых. Тем не менее на протяжении двух
десятков лет "Брестская крепость" не переиздавалась.
"Рукописи не горят", но они умирают без читателя. И до недавнего
времени книга "Брестская крепость" была в предсмертном состоянии.
В начале 70-х один из защитников Брестской крепости Самвел Матевосян
был исключен из партии и лишен звания Героя Социалистического Труда. Ему
вменялись в вину административно-хозяйственные злоупотребления вроде
превышения полномочий и использования служебного положения - Матевосян
занимал пост управляющего крупным производственным трестом
геолого-разведочного управления цветной металлургии Совмина Армении. Не
берусь здесь обсуждать степень нарушения им норм партийной этики, но
удивляет одно: правоохранительные органы свои обвинения сняли "за
отсутствием состава преступления". Тем не менее я отлично помню, как за год
до смерти отец пришел домой с серым, в одночасье постаревшим лицом - из