подземный склад в Брестской крепости, видел обнаруженного там солдата и даже
разговаривал с ним. И. И. Вербицкий из города Калининграда, который  в  1923
году жил в Польше около крепости Модлин близ Варшавы (раньше она  называлась
Новогеоргиевской крепостью),  вспоминает  рассказ  своего  брата.  Брат  его
служил  тогда  в  польских  войсках  и  работал  в  команде,  расчищавшей  и
раскапывавшей  крепостные  сооружения.  Самому  И.  Вербицкому  тогда   было
тринадцать лет, и он ежедневно носил брату в крепость обед, который посылали
ему родители. Однажды, это было в ясный сентябрьский день 1923 года, мальчик
застал у ворот крепости огромную толпу народа, и жандармы никого не  пускали
внутрь. В толпе говорили, что в этот день под землей нашли русского солдата,
прожившего там девять лет.  Потом  к  мальчику  вышел  его  брат  с  другими
польскими жолнерами, и они подтвердили этот слух и рассказали, как  выглядел
найденный солдат. А потом, как вспоминает И. Вербицкий, в польских газетах и
журналах печатались портреты этого солдата, подробные рассказы о  его  жизни
под землей, и даже была выпущена брошюра о нем. Сейчас И. Вербицкий послал в
Польшу письмо своим знакомым с запросом об этом случае  и  обещает  сообщить
мне о результатах.
     А. Колесников из Томской области, о котором я  уже  упоминал,  передает
мне краткий рассказ своего сослуживца бухгалтера Пудинского  совхоза  Андрея
Герасимчука.
     "Я  видел  человека,  о  котором  написано  в  "Огоньке",-  сказал  ему
Герасимчук. - Было это в 1924 или 1925 году,  когда  я  служил  в  армии  на
станции Шепетовка, На эту станцию польские военные власти привезли  русского
солдата, пробывшего много лет под землей, для передачи  его  нашим  властям.
Человеку было лет под тридцать, он  был  белый  как  лунь,  подстриженный  и
побритый. Он видел, но плохо. Он кратко рассказывал о жизни в подземелье,  и
мне помнится, что он был завален в Брестской  крепости.  Он  житель  Донской
области. Наши принимали его с оркестром. Куда он потом уехал, я не знаю".
     Особенно интересное письмо прислал  мне  старый  железнодорожник,  ныне
пенсионер из города Вильнюса Д. И. Бурый. В нем он подробно излагает то, что
когда-то  рассказывал  ему  его  сослуживец,  ныне   работник   Вильнюсского
отделения Литовской железной дороги Михаил  Сухорукое,  человек,  по  словам
тов. Бурого, солидный и вполне заслуживающий доверия.
     Это было примерно 25 сентября 1925 года, когда Михаил Сухорукое  служил
на пограничной с Польшей советской станции Негорелое. Стало известно, что из
Варшавы прибывает поездом русский солдат, пробывший девять лет  под  землей,
которого поляки будут передавать в Негорелом советским властям.
     Курьерский поезд из Варшавы прибыл около семи часов вечера, и пассажиры
прямо пересаживались с него на поезд,  идущий  в  Москву.  Но  таможенная  и
пограничная проверка все  же  занимала  минут  сорок,  и  за  это  время  М.
Сухоруков и другие работники станции успели рассмотреть бессменного часового
и поговорить с ним.
     Оказалось, что его встречали в Негорелом родные - старушка мать,  брат,
жена и отец - еще бодрый и бравый донской казак с крупной золотой серьгой  в
ухе и в  старых  шароварах  с  лампасами.  Вместе  с  ними  приезжего  ждали
фотографы и рабкоры из газет.
     Солдат оказался плотным здоровяком лет сорока пяти,  довольно  высокого
роста, с двумя георгиевскими крестами на груди и тоже с  серьгой  в  ухе.  С
головы его спускались ниже пояса густые седые волосы. Такими же седыми  были
его борода и усы. На казаке были новые казацкие шаровары с лампасами,  и  на