Спокойный, рассудительный и хитрый Людовик никогда не пускался в
рискованные предприятия, но зато и не отступал перед раз намеченной целью,
если достижение ее было возможно хотя бы в самом отдаленном будущем. Герцог
же, наоборот, очертя голову бросался в самые опасные предприятия, потому что
любил опасность и не признавал никаких препятствий. Людовик никогда не
жертвовал выгодой даже ради своих страстей; Карл ради выгоды не поступался
не только своими страстями, но даже малейшей прихотью. Несмотря на узы
близкого родства, несмотря на услуги, оказанные герцогом и его отцом
Людовику, когда он был еще дофином <Дофин - титул наследника французского
престола с XIV века; от названия провинции Дофине, которую король обычно
предоставлял во владение своему старшему сыну.> в изгнании, они презирали и
ненавидели друг друга. Герцог Бургундский презирал осторожную политику
короля, приписывая природной трусости Людовика его манеру добиваться своих
целей хитрыми подходами, подкупом и другими окольными путями, тогда как сам
он всегда шел к своей цели с оружием в руках. Он ненавидел короля не только
за его неблагодарность, за личные оскорбления и постоянную клевету, которой
послы Людовика старались очернить Карла еще при жизни его отца, но больше
всего за тайную помощь, которую Людовик оказывал недовольным гражданам
Гента, Льежа и других больших городов Фландрии. Эти беспокойные города,
крепко державшиеся своих привилегий и гордые богатством, часто открыто
восставали против своих властителей, герцогов Бургундских, и всегда находили
поддержку при дворе Людовика, который не упускал удобного случая посеять
смуту во владениях своего могущественного вассала.
Людовик платил герцогу такой же ненавистью и презрением, но умел ловко
скрывать свои чувства. Да и не мог такой глубоко проницательный человек, как
Людовик, не презирать той упрямой настойчивости, с которой герцог стремился
к достижению своих целей, как бы гибельны ни были для него последствия его
упорства, точно так же как не мог не презирать его слепой и безрассудной
отваги, не признававшей ни опасностей, ни преград. Впрочем, король не
столько презирал, сколько ненавидел Карла, и его злоба и ненависть
становились тем сильней, чем больший страх внушал ему этот опасный
противник; Людовик хорошо понимал, что нападение бешеного быка, с которым он
любил сравнивать герцога Бургундского, всегда опасно, хотя бы животное
нападало с закрытыми глазами. Его страшили не только богатство и могущество
Бургундии, не только многочисленность воинственного и дисциплинированного
населения герцогских владений - сам герцог, по своим личным качествам, был
для него опасным врагом. Храбрый до безрассудства, щедрый до
расточительности, окруживший себя и свой двор роскошью и блеском. Карл
Смелый привлекал к себе самых отважных, самых пылких людей того времени,
которых неудержимо влекло к нему в силу сходства их характеров; и Людовик не
мог не понимать, на что способны такие храбрецы под предводительством
бесстрашного, неукротимого вожака.
Было и еще одно обстоятельство, усиливавшее вражду Людовика к его
могущественному вассалу: герцог оказал ему некогда услугу, за которую
Людовик и не подумал с ним расплатиться; он чувствовал себя в долгу перед
ним, и это заставляло его не только быть сдержанным с герцогом, но иногда
даже сносить вспышки его необузданного гнева и дерзости, оскорбительные для
его королевского достоинства, причем он не мог обращаться с ним иначе, как
со своим "любезным кузеном Бургундским".
Около 1468 года взаимная ненависть двух великих государей достигла