действующих  лиц  в  той  части  общества,  которая  менее  всего  поддается
воздействию  всеобщей взаимной полировки, постепенно сглаживающей различия в
нравах  разных  наций.  С  той  же средой я связал и многие сцены, в которых
старался  изобразить  игру  страстей более высоких и бурных, потому что люди
низших  классов меньше привыкли подавлять свои чувства и потому что - в этом
я  вполне  согласен  с  моим  другом Вордсвортом - они редко упускают случай
выразить  их  сочным  и  чрезвычайно  сильным языком. Этим, по моему мнению,
отличаются  жители  сельских  местностей моей родины, представители среды, с
которой  я  давно  и близко знаком. Античная сила и простота их языка, часто
уснащенная  восточным  красноречием  Священного  писания  в  устах  наиболее
развитых из них, придают пафос их горю и достоинство их негодованию.
     Я  больше  заботился  о  подробном описании нравов и обычаев, нежели об
искусном  и  сложном  развитии  сюжета,  и  могу лишь пожалеть, что не был в
силах объединить оба эти требования, предъявляемые к хорошему роману.
     Похождения   подлого   "чародея"   могут   показаться   надуманными   и
малоправдоподобными.  Но мы за последнее время наблюдали гораздо более яркие
случаи  вреднейшего суеверия, и читатель может не сомневаться, что эта часть
повествования основана на действительном происшествии.
     Мне   остается   лишь   выразить   свою   благодарность   читателям  за
исключительно  теплый  прием, оказанный ими произведениям, в заслугу которым
можно  поставить разве что верность колорита, и почтительно откланяться, так
как  едва  ли  я  буду  еще  иметь  возможность обращаться к благосклонности
читателей.


     К   приведенным  выше  словам  автора,  предпосланным  первому  изданию
"Антиквария",  в  настоящем  издании  необходимо  добавить  несколько  слов,
заимствованных  из  введения  к  "Хроникам Кэнонгейта" и касающихся личности
Джонатана Олдбока.
     Замечу   здесь,   что,   считая   обращение   к  историческим  событиям
неотъемлемым  правом  писателя,  я  ни  разу не вторгался в чью-либо частную
жизнь.  Конечно,  черты  разных  лиц,  до  сих  пор  живых  и уже умерших, с
которыми  я  когда-либо  встречался  в  обществе, неизбежно попадали под мое
перо  в таких произведениях, как "Уэверли", и в тех, что за ним последовали.
Но  я  неизменно  старался  обобщать  свои портреты, с тем чтобы они в целом
казались  плодом  фантазии, хотя и сохраняли сходство с подлинными людьми. И
тут  я  должен  признать,  что  мои  усилия  не всегда увенчивались успехом.
Встречаются  люди  с  такой  яркой  индивидуальностью,  что  при описании их
главной,  наиболее  характерной черты они сразу же встают перед вами во всем
своем  неповторимом  облике.  Так,  образ  Джонатана  Олдбока в "Антикварии"
отчасти  списан  с  одного  друга  моей  юности,  который  познакомил меня с
Шекспиром  и  оказал  мне  ряд  других неоценимых услуг. Мне казалось, что я
очень  тщательно замаскировал сходство и что этого человека не мог бы узнать
никто  из  его  современников. Однако я заблуждался и невольно выдал то, что
хотел  сохранить  в  тайне,  ибо,  как  я  узнал  впоследствии, некий весьма
почтенный  джентльмен,  один из немногих еще оставшихся в живых друзей моего
отца  и  проницательный  критик, после выхода в свет моей книги заметил, что
он  прекрасно  знает,  кто  ее автор, так как узнал в антикварии характерные
черты очень близкого друга семьи моего отца.
     Мне  остается  лишь  просить читателя не думать, что у моего уважаемого