Беатриса. -- Ведь он -- известный скупердяй, дорогой старина Фердинанд.
Правда, он оплатил все расходы на войну и не разорился. К тому же, он только
что выслал из страны всех евреев, так что теперь ему, в случае чего, и
занять не у кого.
-- Ирония судьбы состоит в том, что семь лет назад герцог Сидонии был
готов купить мне в Палосе три каравеллы за счет собственной казны, но король
не дал на это разрешения.
-- Дорогой старина Энрике -- у него всегда было куда больше денег, чем
у короля, и он никак не может понять, почему при таком раскладе его власть
уступает королевской.
-- Как бы там ни было, вы можете представить себе, как они
обрадовались, когда я, наконец, оказался в Палосе. А затем, чтобы
окончательно меня унизить, король объявил, что приостановит судебные
разбирательства по уголовным и гражданским делам в отношении тех, кто
захочет присоединиться к моей экспедиции.
-- Не может быть!
-- Может. Вы представляете, каково было узнать об этом настоящим
морякам Палоса. Им вовсе не хотелось отправляться в столь далекое плавание в
компании преступников и несостоятельных должников. К тому же, их сограждане
могли бы заподозрить, что они тоже нуждаются в подобной милости короля.
-- Его величество, несомненно, полагал, что подобная мера сможет
побудить любого принять участие в вашей безумной затее.
-- Да, его "помощь" чуть не погубила все в самом начале.
-- Итак, сколько же преступников и разорившихся должников на ваших
судах?
-- Насколько мне известно, ни одного. Слава Богу, он послал нам Мартина
Пинсона.
-- Да, это человек-легенда.
-- Вы знаете его?
-- Рассказы и байки моряков доходят и до Канар. Мы ведь живем у моря.
-- Мой замысел увлек его, и как только жители Палоса узнали о том, что
он отправляется с нами, у нас тут же появились добровольцы. А его друзья
рискнули дать нам свои каравеллы.
-- Не бесплатно, разумеется.
-- Они надеются разбогатеть, по своим меркам, конечно.
-- Точно так же, как и вы -- по своим.
-- Нет, сеньора, я надеюсь стать богатым в вашем понимании этого слова.
Она рассмеялась и коснулась его руки.
-- Кристобаль, как я рада вновь увидеть вас. Как я рада, что Господь
избрал вас и благословил на борьбу с Океаном и двором испанского короля.
Она произнесла эти слова как бы невзначай, но они затрагивали весьма
деликатную тему. Лишь она одна знала, что он предпринял свое путешествие,
следуя повелению Бога. Священники в Саламанке считали его дураком. Но если
бы он хоть единым словом намекнул, что сам Господь говорил с ним, его тут же
заклеймили бы как еретика, а это означало бы не только крушение планов
достичь Индии. Вообще-то он не собирался говорить ей об этом: не собирался
говорить об этом никому. Он ничего не сказал даже своему брату Бартоломео,
даже своей жене Фелипе незадолго до ее смерти, и даже отцу Пересу в Ла
Рабида. Лишь неожиданно для самого себя, проведя час в обществе Беатрисы, он
поделился с ней своими сокровенными мыслями. Не всеми, конечно, а только