Чарльз СИЛСФИЛД

                        В ПРЕРИИ ВОКРУГ ПАТРИАРХА




     Хозяин  наш  был  веселым  кентуккийцем.  Из  тех,  что  одним  своим
существованием делают честь родному штату. Приняли  нас  с  распростертыми
объятиями. Единственное, чем мы могли отплатить, -  привезенными  из  дома
новостями. С какой невообразимой жадностью и  тревогой  слушали  нас  наши
земляки на чужбине. Не только мужчины и женщины, но даже дети внимали  нам
с лихорадочным блеском в глазах.
     Прибыли мы после полудня, а первые лучи утра застали нас все за  теми
же разговорами. От нас не отходили ни на шаг. А когда нам все-таки удалось
соснуть часок-другой,  хозяева  разбудили  нас  уже  по  делу.  Надо  было
отловить десятка три коров, чтобы отправить  их  на  рынок  в  Нью-Орлеан.
Предстоял особый род охоты, не только увлекательной, но порой  и  опасной.
Упрашивать нас не пришлось, мы быстро  оделись,  позавтракали  и  оседлали
своих мустангов.
     Проскакав около пяти миль, мы увидели, как  пасутся  несколько  стад,
голов тридцать - пятьдесят каждое.  Часть  животных  мирно  щипала  траву,
другие резвились  на  приволье.  Более  красивых  коровок  мне  видеть  не
доводилось. И хотя зимой и летом они предоставлены самим себе, нрав  диких
предков еще не проснулся в них. Только близость койота или медведя  делает
их опасными. В таких случаях все стадо в ярости устремляется к месту,  где
укрылся хищник, и горе тому, кто окажется на их пути.
     Нас было  полдюжины  всадников:  мистер  Нил,  мой  друг,  я  и  трое
чернокожих. Задача состояла в том, чтобы пригнать коров к дому,  а  там  -
набросить лассо на тех, что предназначались для продажи.  Мы  приблизились
на четверть мили к  стаду,  в  котором  было  не  менее  полусотни  голов.
Животные не выказывали признаков беспокойства. Огибая стадо, мы  старались
держаться с подветренной стороны по отношению к другому стадо.  Но  и  оно
было  спокойно.  Когда  последние  коровы  остались  позади,   мы   начали
растягивать свою живую цепь, чтобы охватить  полукругом  все  поголовье  и
погнать его к дому.
     До сей поры мой мустанг вел себя очень недурно. Он легко и весело нес
своего всадника, не обнаруживая норова, но теперь,  когда  я  удалился  от
ближайшего спутника шагов на двести,  мой  конь  стал  сущим  дьяволом.  В
полумиле от нас  паслись  мустанги,  и  едва  он  заметил  их,  как  начал
выкидывать такие коленца, что я, отнюдь не новичок в верховой езде, насилу
удерживался в седле. Вся моя выучка пошла прахом. Бешеным галопом рванулся
он к табуну и, прежде чем соединиться с ним, вдруг  встал  как  вкопанный,
затем вскинул задние ноги, круто опустив голову, и  я  попросту  перелетел
через нее, не  успев  даже  сообразить,  что  со  мной  происходит.  А  уж
наступить передними копытами  на  узду  и  с  диким  ржанием  примкнуть  к
сородичам было для этого кобольда делом считанных секунд.
     Задыхаясь от ярости и путаясь в высокой траве, я  поднялся  с  земли.
Мой ближайший сосед, один из чернокожих всадников, поспешил мне на  помощь