женщины подали каждому из нас чашку с похлебкой из бобов, маиса и мяса
и  ломтики  маисового  хлеба.  Одинокой  Утес посмотрел на свою чашку,
отвернулся и ни слова мне не ответил,  когда я уговаривал его  поесть,
чтобы набраться сил,  так как мы еще не знаем, чего нам ждать от тэва.
Я же съел все,  что мне дали,  а когда я покончил  с  едой,  маленькая
женщина ласково улыбнулась. Казалось, она была мной довольна.
     Когда все поели и ушли,  маленькая женщина снова налила  в  чашку
горячей похлебки и подала ее брату.  Вдвоем мы уговаривали его поесть,
и он послушался.  Потом она ласково заговорила с нами и несколько  раз
повторила одни и те же слова,  указывая то на себя, то на дверь, но мы
ничего не понимали.  Я попробовал объясниться на языке знаков, который
знаком  навахам  и  всем другим кочевым индейским племенам,  но она не
знала ни одного знака.  Индейцы,  живущие в  деревнях  и  занимающиеся
земледелием, не знают языка знаков.
     В течение дня многие воины-тэва входили в комнату, где сидели я и
Одинокий  Утес.  Почти  все  смотрели  на  нас  с  ненавистью и что-то
говорили человеку,  взявшему нас в плен, и маленькой женщине, которая,
как мы догадались,  была его женой.  Настала ночь. Тэва плясали и пели
на площади,  а маленькая женщина увела нас в другую комнату  и  велела
лечь на ложе из одеял и звериных шкур.  Потом она ушла,  а мы с братом
стали оплакивать отца и мать и сетовать,  почему  отец  не  послушался
старого шамана.  Мы хотели убежать, как только тэва улягутся спать. Но
глаза наши  сомкнулись,  и  мы  заснули,  а  разбудила  нас  маленькая
женщина. Ночь прошла. И угасла надежда на бегство.
     Вскоре мы услышали голос человека,  что-то кричавшего на площади.
Индеец-тэва,  захвативший нас в плен,  и его жена быстро встали, взяли
свое оружие и одеяло и вывели из  дому  меня  и  Одинокого  Утеса.  На
площади  собралось  несколько  сот  мужчин  и  женщин.  Я увидел много
лошадей и испанского жеребца,  на  кокором  ехал  накануне  мой  отец.
Одинокий Утес,  узнав коня, громко вскрикнул. Человек, захвативший нас
в плен,  поднял брата и посадил на оседланную лошадь.  Толпа вышла  из
пуэбло.  Мы  пересекли  равнину  и  подошли к подножью горного хребта,
тянувшегося  на  восток.  Гуськом  начали  мы  подниматься  по   узкой
тропинке.  Шли мы все утро,  а когда солнце высоко стояло над головой,
половина пути была пройдена,  и начался спуск в долину.  Далеко  внизу
сверкала широкая извилистая река - Большая река,  или Рио-Гранде,  как
называют ее испанцы. Солнце склонилось к закату, когда мы спустились к
реке.  На другом берегу я увидел большое пуэбло,  окруженное маисовыми
полями.  Человек, взявший нас в плен, указал на него пальцем и сказал:
"Покводж, Покводж". Потом ткнул себя пальцем в грудь и снова повторил:
"Покводж", давая нам понять, что там он живет.
     Невольно я повторил за ним "Покводж", и так в первый раз произнес
я слово на языке тэва.
     Мы переправились  через  реку  и вошли в пуэбло Покводж,  которое
испанцы называют Сан-Ильдефонсо.  Когда мы входили в узкие  ворота,  я
сказал Одинокому Утесу,  что через несколько дней мы отсюда убежим.  С
тех пор прошло семьдесят лет,  а я все еще живу в  Покводже.  Здесь  и
брат мой,  Одинокий Утес. Он погребен на песчаном берегу реки. Позднее
я расскажу тебе о страшном его конце.
     Войдя в ворота - единственные в стенах пуэбло, - мы направились к