в пуэбло толпились женщины и дети; они смотрели на нас во все глаза;
дети показывали на меня пальцами и что-то кричали - должно быть,
выкрикивали бранные слова. Воин заговорил с одной из женщин, и она
последовала за нами. Мы пересекли площадь пуэбло и остановились перед
домом из необожженных кирпичей. Потом вошли в комнату с выбеленными
стенами.
В углу я увидел постель, накрытую одеялами и шкурами бизонов; на
нее воин посадил моего брата. Одинокий Утес очнулся, но выглядел
больным и жалким. Он сидел понурый, грустный. Мужчина и женщина о
чем-то говорили. Их язык показался мне очень странным. Потом мужчина
ушел, а женщина, подойдя к очагу, взяла несколько ломтиков маисового
хлеба и предложила их брату и мне. Мы не притронулись к ним. Она
принесла нам воды, но мы не стали пить. Мы слышали, как толпа воинов с
пением вернулась на площадь, но я их не видел, потому что окно комнаты
было завешено шкурой, а дверь - занавеской. Я сказал брату, что воины
празднуют победу над нашим народом. Он ничего не ответил и стал
плакать.
- Мать! О моя мать!..
- Тише! Скрывай свое горе! - сказал я ему. Но он не мог
удержаться от слез.
Женщина оставила свою работу, подсела к нему, обняла и ласково
что-то сказала, приглаживая его волосы. Я подумал, что вряд ли стала
бы она его ласкать, если бы нас обоих хотели убить, когда на площади
соберутся все тэва. "Ну что ж, - решил я, - если меня пощадят, я при
первом удобном случае убегу вместе с братом и буду жить только для
того, чтобы стать могущественным воином и отомстить за смерть матери".
Вернулся человек, взявший нас в плен. С ним пришли две женщины,
которые тотчас же вступили в спор с женщиной ласкавшей брата. Видя,
как они показывают на нас пальцами, я догадался, из-за чего завязался
спор. Я был уверен, что они требуют нашей смерти, а она старается нас
защитить. Тогда я почувствовал к ней благодарность и посмотрел на нее
внимательнее. Это была худенькая маленькая женщина, лет сорока, с
добрым лицом и кроткими глазами. Говорила она тихо и внятно. В то
время как две другие женщины смотрели на меня с ненавистью, она мне
улыбалась и кивала, словно хотела успокоить, сказать, что не даст в
обиду меня и брата. Тогда женщины повернулись к человеку, взявшему нас
в плен, и стали что-то кричать ему. Он задумчиво посмотрел на них,
потом взглянул на меня и брата и ничего им не ответил.
Вдруг Одинокий Утес повернулся к двери и пронзительно крикнул:
- Смотри, смотри: ожерелье нашего отца!
Я оглянулся. В дверях стоял человек. У него на шее висело хорошо
знакомое мне тяжелое ожерелье из бирюзы с подвешенным к нему орлом,
вырезанным из раковины. Все обернулись и посмотрели на вошедшего. Он
мрачно улыбнулся и что-то сказал, указывая на ожерелье и ружье,
которое держал в руке. Я узнал ружье. Этот человек убил моего отца!
Войдя в комнату, он поставил ружье отца и свое собственное в
угол, сел и отдал какое-то распоряжение двум женщинам. Они принесли
ему сосуд с водой, табаку и трубку. Он стал курить, беседуя с
человеком, взявшим нас в плен. Потом сказал несколько слов женщинам, и
те принялись за стряпню. По-видимому, это был его дом. Спустя немного,