я увидел,  что Чоромана начала надстраивать второй этаж на доме  своей
матери.
     Настал решающий день.  Вечером мы с Начитимой  пошли  в  северную
киву,  где уже собрались члены Патуабу.  Не было только двух кациков и
главного шамана,  но вскоре явились и они.  Летний кацик объявил  нам,
что они решили принять мое предложение и идти войной на навахов. Потом
он спросил меня,  обдумал ли я план наступления.  Я ответил,  что хочу
выступить  как можно скорее.  Я поведу тех воинов,  которые захотят за
мной следовать,  воинов не только из Покводжа,  но и из других  пуэбло
тэва.  Все члены тайного совета согласились со мной, а двое советников
вызвались пойти в ближайшие  пуэбло  и  сообщить  тэва  о  предстоящем
походе. Из Покводжа мы решили выступить через пять дней.
     Спустя три дня вернулись советники и  принесли  радостную  весть:
многие  воины из других пуэбло решили присоединиться к нашему военному
отряду.  К вечеру пятого дня все были в сборе,  а  на  шестой  день  в
сумерках мы вышли из Покводжа, было нас триста двенадцать человек.
     Шли мы только по ночам и к утру  третьего  дня  перевалили  через
горный хребет и увидели страну навахов.  Только я один из всего нашего
отряда знал эту пустынную страну,  а спутники мои удивленно покачивали
головой, недоумевая, как люди могут жить на этих бесплодных равнинах.
     Опасаясь привлечь внимание неприятеля,  я отвел воинов в  длинный
каньон,  который тянется на северо-запад, к реке Сан-Хуан. Этот каньон
испанцы называют каньоном Ларго.  Здесь мы должны были  скрываться  до
вечера.
     Я хорошо знал это место, так как мой отец часто раскидывал лагерь
в каньоне. Воины достали мешки с провизией и принялись за еду, но я не
мог проглотить ни одного куска. Внезапно охватила меня гнетущая тоска.
Я  отошел  от своих друзей и стал бродить по каньону,  вспоминая отца,
мать,  игры со  сверстниками.  У  подножия  скалы  я  нашел  маленький
полуразрушенный шалаш из палок и веток; его я выстроил с помощью брата
много лет назад. Я не мог удержаться от слез.
     Когда я  вернулся  к  моим  спутникам,  они заставили меня поесть
сушеного мяса и маисовых лепешек,  а Начитима расставил  караульных  и
разослал  разведчиков.  Я  лег  и заснул,  но и во сне не обрел покоя.
Когда я проснулся,  были уже сумерки.  Тоска моя не  рассеивалась.  Мы
тронулись  в  путь  и  шли всю ночь,  а на рассвете снова спрятались в
каньоне.  Все время старался я понять,  почему так тяжело  у  меня  на
сердце, и нашел наконец причину: я не хотел сражаться с навахами, моим
родным народом.  Но что было мне делать?  Если бы  я  отказался  вести
дальше мой отряд,  меня признали бы трусом.  И вдруг вспомнил я слова,
которые часто говорила отцу моя покойная мать:  "Оставь в покое мирных
землепашцев-тэва.  Сражайся  лучше  с  испанцами,  которые мало-помалу
завладевают нашей землей".
     И тогда я понял,  что мы,  тэва, должны заключить мир с навахами.
Не следует воевать с ними,  когда нам угрожает враг, более страшный, -
испанцы, которые только и думают о том, чтобы завладеть нашей страной.
Не лучше ли будет,  если мы с навахами соединимся для борьбы  с  нашим
общим врагом?
     В это время пришли  разведчики  и  сказали,  что  на  равнине  за
каньоном  они  видели  стадо  овец  и табун лошадей.  Должно быть,  мы