северо-западу, снега совсем не было, а на горах, высившихся с
противоположной стороны, лежал снежный покров толщиной в несколько метров.

Было уже после полудня, когда мы добрались до перевала, и с первого же
взгляда я убедился, что здесь нам не пройти. Крутой склон, с которого
несколько месяцев назад я едва не скатился вместе с лошадью, был занесен
снегом. Сверху над ним нависли зеленоватые снежные глыбы, казалось вот-вот
готовые сорваться с гребня горы, острого, как лезвие ножа. Я понимал, что
сделай мы еще несколько шагов - произойдет снежный обвал. Мы стояли на
тропинке, проложенной козами; здесь она обрывалась. Дойдя до опасного
места, козы круто повернули назад.

- Смотри, даже они не посмели идти дальше! - сказал Питамакан. - Нам нечего
здесь делать. Идем домой.

Я был так опечален, что за всю дорогу не сказал ни слова. Домой мы
вернулись поздно вечером, усталые и хмурые. Убедившись, что за время нашего
отсутствия никто не подходил к хижине, мы развели костер, поели, а затем
влезли в меховой мешок и крепко заснули.

Летели дни, а ловля пушных зверей шла все хуже и хуже. Я глубоко убежден,
что не только хищные, но и травоядные животные никогда не уходят далеко от
того места, где они родились. Я проверил этот вывод на старом медведе
гризли, у которого не хватало одного пальца на левой передней лапе. Раз в
три недели он приходил к озеру Марии, спускался в долину Красного Орла,
затем поворачивал на север к Скалистым горам, а оттуда снова возвращался к
озеру. Этот обход он повторял регулярно. Если наблюдение это правильно, то
понятно, почему мы все чаще находили наши западни пустыми: мы переловили
всех зверьков, водившихся в окрестностях.

Дни становились длиннее и теплее. После девяти-десяти часов утра нельзя
было ходить на лыжах. Под теплыми лучами солнца снег стал рыхлым и
зернистым; часто мы проваливались в сугробы и, стоя на земле, смотрели
вверх, словно со дна зеленоватого колодца. А из такого колодца выбраться
было нелегко. К концу нашего пребывания в горах мы выходили только ранним
утром, когда после ночных заморозков снег был покрыт твердой корой.

Как-то вечером мы услышали далекий крик диких гусей. Он послужил для нас
сигналом. В последний раз обошли мы все западни, а на следующий день
упаковали наши меха. У нас было восемь рысей, пять росомах, две выдры, три
горных льва и семьдесят куниц. К счастью, шкуры весили мало, и мы так туго
стянули их ремнями, разделив на две пачки, что тюки получились маленькие. В
дорогу мы взяли оленины, разрезанной на тонкие полосы и высушенной. Не
забыли захватить сверло и небольшой кусок твердого березового дерева для
добывания огня.

Тяжелый мешок из козьих шкур пришлось оставить. Морозы уже миновали, и хотя
по ночам бывало холодно, но мы всегда могли разложить костер. Питамакану
жалко было бросать мешок; чуть ли не перед самым нашим уходом он привязал
его к дереву и принес в жертву Солнцу.