- К сожалению, это так, - согласился Додд. - С тех пор как Токио
присоединилось к этой "оси", джапы потеряли голову.
- Положим, эти господа потеряли ее давно и без помощи Гитлера. Я знаю:
нам не удастся остаться в стороне от того, что начнется в Европе.
- Может быть... - неопределенно проговорил Додд, и по его тону было
видно, что старый посол и сам не верит такой возможности.
Но, словно спеша досказать свою мысль, президент продолжал, несколько
возбуждаясь:
- Вскармливая Марса своими долларами, наши хитрецы воображают, будто им
удастся спокойно и безмятежно глядеть отсюда, как европейцы будут истреблять
друг друга оружием, на котором с полным правом могло бы стоять клеймо:
"Сделано в США".
- Пока дело не дойдет до русских. Те предпочитают собственные марки.
- Может быть, - негромко сказал Рузвельт и повторил: - может быть... А
ведь и для наших все дело сводится к тому, чтобы столкнуть лбами запад и
Россию...
- Речь идет о Германии, президент, - заметил Додд. - Только о ней.
Рузвельт кивнул головой:
- Мы-то с вами понимаем друг друга... Ужас в том, Уильям, что жадность
ослепляет наших. От нетерпения снять золотую жатву...
Додд с усмешкой перебил:
- Я бы назвал ее кровавой...
- ...они не любят заглядывать за кулисы... Я говорю: их нетерпение
грозит вовлечь нас в трудные дела. Кое-кому из американцев придется платить
за эту жатву головами.
- Речь может итти только о простых американцах.
- О них я и говорю, - с раздражением сказал Рузвельт.
- А разве в них дело?
- Не прикидывайтесь циником, Уильям! Мы-то с вами знаем, чьи руки
нужны, чтобы строить жизнь.
- Но ванденгеймам уже нет до этого дела.
- А мне есть! Есть дело, Уильям. - Рузвельт стукнул палкой по перилам
балкона. - Американскому кораблю предстоит бурное плавание. Я не могу в него
пускаться с одними пассажирами вроде Ванденгейма. Мне нужны и простые
матросы. Я вынужден думать и о простом матросе, Уильям, без которого все мы
должны будем варить суп из бумажных долларов... Одним словом: я должен
смотреть дальше своего носа. А между тем мне мешают на каждом шагу. Наш
главный противник тут, Уильям. Прежде всего тут! И вы нужны мне в Берлине,
чтобы видеть, что происходит здесь, понимаете?
Рузвельт поймал на себе испытующий взгляд старого историка.
- Если мне удастся вернуться к занятию историей, - сказал Додд, - а я
надеюсь, удастся, то одной из самых трудных фигур для меня будет тридцать
второй президент.
Рузвельт рассмеялся:
- Ничего загадочного, Уильям, ничего!
- А объяснить сущность "социального ренегата", думаете, так просто? -
спросил Додд. - Наши дураки с Пятой авеню не понимают, что вы не ренегат, а
их самый верный защитник. Хотя, видит бог, они не стоят этой защиты!
Поднявшись с кресла, Рузвельт подошел к перилам, откуда открывался
обширный вид на окрестность, и указал Додду в сторону светящихся вокруг