- Дядя, дай копейку! Дядя, дай копейку! Дядя, дай копейку! - непрерывно надоедает он, как шмель.
     Емельян, бросив чемодан, хватает его за плечо и в изумлении кричит:
     - Ты? Клоп-Циклоп?!
     - А ты кто?
     - Не узнал?
     - Амелька, ты? Ба! Филька... В Крым винтите.
     - В Крым, в Крым... - захлебывается Филька.
     Одноглазый Клоп-Циклоп растерян, поражен опрятным видом бывших оборванцев. Он такой же, маленький, щуплый, как и два года тому назад. Худое бесщекое лицо неимоверно грязно, темно, как сама земля, волосы дыбом - как щетина. На острых плечах лохмотья грязной кофты.
     - Дурак! Невежа! - отечески кричит на него Емельян. - Зачем ты, чертов хвост, из детского-то дома упорол?
     - А ты зачем? - нелепо вопрошает Клоп-Циклоп. - Слышь, дай гарочку.
     Емельян сует ему в зубы папироску, говорит:
     - Ну, последний раз... Хочешь человеком быть, как мы?
     - Хочу.
     Емельян посоветовался с Денисом, с Филькой и сказал Циклопу:
     - Шагай за мной. Довольно гопничать... На толкучем рынке он купил для отрепыша сапоги, штаны, картуз, рубаху, куртку,
     - Вот тебе кусок мыла. Иди сейчас же в баню или к морю, вымойся, как не надо лучше, и приходи через два часа, где автомобили Крым-курсо. Там получишь одежу. Месяц будешь жить с нами, кататься, осматривать. Через месяц - в город, пристрою тебя на завод. Согласен?
     Клоп-Циклоп зжружился от радости волчком и благодарно упал Емельяну в ноги.
     Опять все четверо вместе: наскоро попили чайку в кофейной, наскоро осмотрели город и в назначенное расписанием время были в Крым-курсо. Чисто вымывшийся Клоп-Циклоп припрыжку подбежал к Емельяну и сказал:
     - Вот видишь, какие ноги стали, три раза мыл, башку четыре. Ну давай...
     Емельян передал ему сверток вещей. Клоп-Циклоп зашел за уголок, живо переоделся. Преобразившийся, он был неузнаваем. Все четверо, глядя на него, любовно улыбались.
     Когда все уселись в автобусе, Емельян сказал Циклопу:
     - Ну, артист, залазь. Садись рядом с товарищем шофером. Ну!
     Шофер задудил в рожок:
     - Готово?
     - Нет, нет!..
     В этот миг Клоп-Циклоп вихрем бросился бежать в проулок.
     Первые пять верст уныло молчали. Емельян, злясь, кусал ногти. Домовитый Филька в уме прикидывал зряшный Амелькин расход на оборванца: "Эх, жаль..."
     Да и местность была неинтересная: скучные, серо-зеленые холмы, унылые степи, пропыленные поселочки. Но быстрая езда вскоре вывела друзей из мрачных размышлений. Мчались кипарисы, стада овец, минуты, версты.
     Кто-то сказал:
     - Сейчас Байдарские ворота.
     И вдруг из надоевшей волнистой мути автомобиль взлетел на гору и внезапно вырвался в бескрайный голубой простор. И все двадцать человек в един голос ахнули:
     - Ур-ра-а! Крым, море!
     - Какая красота!
     Автобус остановился. Пассажиры высыпали поразмяться. Четверо друзей совершенно растерялись. Они чувствовали себя слепорожденными, которые вдруг прозрели и впервые увидали жизнь. Они стояли, взяв друг друга под руки, и, казалось, перестали от волнения дышать,
     Дул легковейный ветерок; блистало спускавшееся к горизонту солнце; шелковая гладь голубого неба уходила в неведомую даль. Все небо, весь необозримый мир были густо насыщены ярким светом. Свет, высь, простор неотразимо манили подпрыгнуть, взмахнуть крыльями, лететь. А под ногами - вправо и влево - белела змеистая дорога, извивно виляя меж кудрявыми купами садов, огибая щеголявшие белизной дворцы. Внизу, в полугоре, на игрушечной площадке, вознесясь над кручами серых скал, пестрела игрушечная церковь.
     - Филька, вот Крым... - едва выдохнул Емельян.
     - Да, Амелька, Крым...
     У Фильки и Амельки кривились губы. Амелька вынул платок и посморкался.
     - Плачешь? - спросил простодушно Филька.
     - Ничего подобного - И Амелька круто отвернулся.
     Призывный раздался гудок. Помчались дальше.. Кружилась голова. Восторги сменялись восторгами. Глаза, ум, сердце, распаляясь, млели, уставали.


     Четверо устроились в Судаке, в немецкой колонии. Первую неделю блаженно переживали все виденное: Алупка, Ай-Петри, Ялта. Емельян отправил вот уже третье письмо на имя Парасковьи Схимниковой, бывшей Воробьевой. Филька целый день пыхтел, сверяя записи расхода с оставшейся наличностью... "Фу, черт. Двугривенного не хватает, просчитался". Наташа окорачивала юбку, пришивала к купальному костюму бантик.
     Для любознательного Дениса Судак был неистощимой книгой древности: Византия, половцы, генуэзцы, турки, татары. Он со всех сторон зарисовал башни и стены Генуэзской крепости и, когда подробно изучил ее, повел туда своих товарищей. Филька с разинутым ртом слушал рассказ Дениса о прекрасной греческой царевне, полюбившей простого пастуха и не пожелавшей выйти замуж за полководца при царе Митридате - Диофанта.
     - Отец запер ее в эту самую башню. Крестовый замок, и влюбленная в пастуха царевна бросилась со скалы в море. С тех пор башня называется Кыз-Куле, то есть - Девичья.
     - Глупенькая, - рассудительно сказал Филька. - Хоть и жалко ее, а дура. Я б на ее месте вышел за полководца.
     - Да она ж пастуха любила! - воскликнули в один голос Наташа с Денисом и переглянулись.
     - А что ей мог дать пастух?! - задетый за живое, вскричал Филька. - Ни ударного пайка у него, ничего. Да, наверно, и в профсоюз не вписан. Хуже кустаря-одиночки.