Екатерина Шевченко
   ПОХИЩЕНИЕ АНУКИ
 
 
   Сейчас я вас познакомлю. Ее звали Анука. Имя–то ее было  Аня,  но  ее
так никто не звал, а Анукой - всегда, сначала мама и  бабушка,  а  потом
подруги и те молодые люди, что за ней ухаживали. Они перенимали  это  из
телефонных фраз, с которыми к ней обращались домашние:
   - Анука, иди, тебя просят, - слышали они в трубку и тоже поскорее хо-
тели ее так назвать.
   Она была вот какой: она подбирала гостям чайную  чашку  под  цвет  их
платья (сама же в темном могла пить и из белой).
   К примеру, двенадцать утра зимой. Но дня почти нет - за  окном  сыро,
туман сушится на гвоздях вороньих криков. Анука их  слышит,  потому  что
дом ее высится на краю Сокольников. Она открывает на звонок: гостья, ко-
торую она ждала, стоит за порогом с внучкой. Анука приседает перед заку-
танной девочкой, отстегивает помпоны пуговиц на шубке, и дышит в  прине-
сенные с холоду детские тапочки, и ведет показать - ну, что  бы,  напри-
мер? Разве есть у нее кукла? Есть! Та, что на  чайнике,  но  перешита  в
комнатную, стоит на подзеркальнике. И медведик в белой камилавке,  затк-
нут за кроватное изголовье (он там потому, что Анука,  получив  когда–то
его в подарок, поразилась, как он похож на ее отца, что лежал при проща-
нии в такой же белой шапочке). И после того, как  маленькая  гостья  все
посмотрит, Анука, собравшись накрывать чай, захочет, чтобы девочка в го-
лубом платье пила из голубой чашки, и ей было даже все равно, что сервиз
разрознен, и подруга ее в коричневой кофте пьет из стакана в  подстакан-
нике, пьет, и крепкий чай от кофты неотличим.
   Перед самой Анукой тоже могло стоять блюдце с чаем, и тогда в  озерце
с лимоном она видела отраженные подвески люстры и сверкание.
   Глядя в блюдце, Анука почти всегда чувствовала, что это похоже на две
вещи:
   первая объяснимей, - это похоже на то, как она,  сама  четырехлетняя,
смотрела во время оно в такое вот чайное озеро в пресненском доме, и ве-
чер золотился под потолком уже будто во сне; а второе  сложней:  выпивая
чай с люстрой, она представляла зимние переулки, там, на улицах темного,
уже свечеревшего центра, где белел только снег да  лепестки  объявлений.
Она любила сворачивать и идти переулками вдоль притаенных домов с  отго-
лосками люстр за окнами вторых, но все равно высоких этажей.  Ее  манило
делать что–то с этими райками, - то яркими, то освещенными тусклым  све-
том; тех, кто жил в них, она видеть не могла и только проводила взглядом
по потолкам, по верхушкам книжных шкафов; ей хотелось  подносить  и  тя-
нуть, как из блюдца, оконный свет, вбирая своей любовью, и она понимала,
что сейчас не получится, но когда–нибудь она  это  сможет,  когда–нибудь
она станет иметь с этими мреющими мирками некое общее кратное,  одинако-
вое и для зажженных окон, и для людей, только чтобы вот так легко сопря-
гаться с чужою вечернею жизнью, надо быть по отношению к ней над чертой.

 
   2