Том Шарп.
   Уилт 1-3

   Уилт Непредсказуемый
   Уилт
   Звездный час Уилта


   Том Шарп.
   Уилт Непредсказуемый

---------------------------------------------------------------
     Перевод В.Гусев, А.Гладков
     Изд. "Вагриус", 1995
     OCR: Дерябкин А.
---------------------------------------------------------------

        1
     В Гуманитехе  проходила семидневка набора слушателей. В кабинете No 467
за столом сидел Уилт.  Уставившись в честное женское лицо напротив себя,  он
пытался состроить участливую мину.
     -   Есть  свободное   местечко  на   курсах  быстрочтения.  Занятия  по
понедельникам вечером, -- сказал он. -- Надо только заполнить ту анкету...
     Уилт неопределенно махнул в сторону окна. Однако покупать  кота в мешке
дамочка не собиралась.
     -  Не  могли бы  вы  рассказать об  этих курсах побольше? Они  ведь мне
помогут, правда?
     - Помогут? -- Уилт явно не разделял ее страсть к самосовершенствованию.
-- Смотря что вы подразумеваете под словом "помощь".
     - Понимаете, я очень медленно читаю.  А потом, в конце  книги я  уже не
помню, что там было  вначале,  -- стала объяснять женщина  -- чуть  что, муж
говорит, я недоучка.
     Она грустно  улыбнулась,  видимо, намекая, что  только  он, Уилт, может
спасти  их  супружеское счастье, если  убедит ее по понедельникам  торчать в
Гуманитехе,  а в  остальное  время  глотать  одну  книжку  за  другой.  Уилт
усомнился,  что  это поможет, и  решил  спихнуть  бремя  ответственности  на
кого-нибудь другого.
     -  Может,  вам  лучше  пойти  на  курсы  ценителей печатного  слова? --
посоветовал он.
     - Ходила в прошлом году. Мистер Фогерти -- просто чудо. Он считает, что
я личность одаренная.
     Уилт едва не сказал, что тот имел в виду скорее ее внешние данные,  чем
литературные  способности.  Хотя  что  такого он  нашел  в  этой  бабенке  с
благостной физиономией? Наконец Уилт сдался и монотонно начал:
     -  Курсы   быстрочтения   преследуют   цель   совершенствования   ваших
читательских  способностей   в   плане   скорости   чтения   и   запоминания
прочитанного. Вы приобретете умение  успешнее концентрировать свое  внимание
по мере ускорения темпа чтения...
     Уилт   распинался  целых  пять   минут.  Будущих   быстрочитателей   он
обрабатывал уже четвертый год  и выучил  речь наизусть.  Женщина  расцветала
прямо  на  глазах.  Она  слышала  именно то, что хотела,  --  наставление на
истинный путь вечернего самоусовершенствования. Когда Уилт наконец закончил,
она уже заполнила анкету и преобразилась, заново обретя смысл жизни.
     Чего нельзя было сказать об Уилте.  Он  еще два часа провел в кабинете,
слушая точно такие же  разговоры за соседними столами, не уставая удивляться
Билу Пашендейлу. Уже лет  двадцать  старый  черт  преподает свое "Введение в
фенлендскую субкультуру". Другому б давно  осточертело,  а ему хоть  бы хны.
Прямо-таки излучает энтузиазм. Уилт поежился и принял  на курсы быстрочтения
еще  шестерых.  Проделал  он  это  с равнодушнейшим  видом,  втайне  надеясь
отвадить от  курсов  всех, кроме ярых фанатиков. Уилт, на правах заведующего
кафедрой  гуманитарных основ,  отвертелся  от  вечерних  занятий и  теперь с
головой погрузился в составление расписаний и работу многочисленных комиссий
и педсоветов. Часто,  просиживая  штаны на очередном  заседании кафедры,  он
гадал, кого из  его коллег быстрее  настигнет  нервный стресс.  Лишь изредка
Уилт читал  лекции студентам, да и то  иностранцам. Тут ему удружил Мэйфилд.
Почти  все кафедры и  факультеты  Гуманитеха страдали  от нехватки  денег, а
студенты-иностранцы платили за  себя сами.  Благодаря Мэйфилду, председателю
совета   перспективного  развития,   в  Гуманитехе   образовалось  настоящее
арабо-шведо-греко-южноамериканское государство. Было даже несколько японцев.
Заморские  гости  кочевали  из аудитории в аудиторию  в  тщетном  стремлении
постичь богатство английского языка вкупе с культурой и обычаями Англии, вся
эта  мешанина  лекций  и семинаров называлась  "Курс  английского языка  для
иностранцев". Сюда входил "Быт  типичной английской  семьи"  -- еженедельный
семинар,  проводимый  Уилтом,  благодаря  которому  он  мог  сколько  угодно
распространяться  о  своей  собственной семье. Ева, несомненно, пришла бы  в
бешенство,  услышав  некоторые из  его откровений, но она ничего не знала, а
Уилт пользовался  тем, что студенты  просто не понимают, о чем  он  говорит.
Нередко Уилт озадачивал даже близких  друзей,  настолько велика была разница
между  самим  Уилтом  к  тем,  что  творилось  у  него дома.  Но  в обществе
восьмидесяти иностранцев Уилт чувствовал себя намного уверенней. Чувствовал,
и все тут. "Все-таки жизнь смешная штука", -- подумал Уилт в 467-м кабинете.
     Сейчас  по  всему  Гуманитеху,  по  всем кабинетам,  кафедрам  сидят за
столами преподаватели, туда-сюда снуют абитуриенты, задают вопросы, получают
исчерпывающие  ответы и  уходят, оставляя заполненные анкеты.  А это значит,
что,  по  крайней мере, в течение года  можно  за  свою работу не опасаться.
Правда,  Уилт никогда этого  и  не  боялся.  На кафедре  гуманитарных  основ
студентов   всегда  хватало.   Благо  закон   об   образовании   предписывал
технарям-вечерникам хотя  бы раз в неделю посещать  семинары по  гумосновам.
Так что хочешь  не хочешь -- ходи.  За будущее Уилт  не беспокоился и мог бы
считать  себя счастливым человеком, если бы не  было  так скучно жить. А тут
еще Ева.
     Именно сейчас, став  матерью четырех девочек-близняшек, она  решительно
раздвинула круг своих увлечений -- и  до этого не узкий. Ни дня не проходило
без   чего-то  новенького;  на  смену   Нетрадиционной  медицине,  приходило
Экологическое  садоводство,  чтобы   завтра  уступить   место   Экзотической
кулинарии,  за которой,  в свою очередь, следовали  Альтернативные  религии.
Приходя домой после не отличающегося особым разнообразием рабочего дня, Уилт
никогда не знал, что его ждет. Лишь  одно Уилт знал наверняка:  неизменным в
этом  доме был и  будет  невообразимый шум, который издают четыре близняшки.
Все в мамочку. Ева  что-нибудь придумает, девчонки все встречают на  "ура" и
еще сильнее  ее раззадоривают. Чтобы не появляться дома, пока  близняшки  не
улягутся спать, Уилт пристрастился ходить пешком в  Гуманитех  и обратно, по
первой   же  просьбе  предоставляя  машину   жене.  Вдобавок  ко  всему  Ева
унаследовала  кое-какие деньжата  своей  тетушки,  а  Уилту  вдвое  повысили
зарплату.  Пришлось  продать  дом  на   Парквью-авеню  и  купить  домище  на
Веллингтон-роуд, да в придачу к нему  немеряный  сад --  так был  сделан шаг
вверх по социальной лестнице.  По  мнению Уилта, их жизнь лучше не стала,  и
порой он даже  с грустью вспоминал  времена, когда Еву еще  волновало,  "что
соседи  подумают". Это хоть как-то сдерживало ее азарт. Теперь же ей было на
всех  наплевать:  еще  бы, теперь  она  --  мать семейства  и хозяйка целого
особняка.
     Размышляя таким образом, Уилт дождался конца рабочего дня, отнес список
записавшихся в канцелярию и неторопливо  пошел по коридору административного
корпуса к лестнице. Он уже спускался, когда его догнал Питер Брэйнтри.
     - Представляешь! Только что записал  на курсы навигаторского мастерства
пятнадцать сухопутных крыс. Начнем учебный год под звуки фанфар.
     - Будут тебе  завтра фанфары  у  Мэйфилда, на  коллегии Гуманитеха,  --
усмехнулся Уилт. -- А у  меня день пропал даром.  До самого вечера отбивался
от назойливых девиц и  прыщавых молодцев,  и все  напрасно --  желают быстро
читать. Ну прочитают они за пятнадцать минут "Потерянный рай"  Мильтона? Что
толку-то.  Лучше уж  просто открыть  курсы  "Любой кроссворд -- в  мгновение
ока!". Тоже проку мало, зато хоть умными себя почувствуют.
     Уилт  и  Брэйнтри спустились  в вестибюль,  где  мисс  Пэнсэк  все  еще
вербовала новичков в секцию начинающего бадминтониста.
     - Может, по пивку вдарим? --  предложил Брэйнтри.  Уилт согласился. Что
угодно, лишь бы домой не идти.
     По  обочинам  Поуст-роуд,  возле  Гуманитеха,  впритык  стояли  десятки
автомобилей -- от желающих самосовершенствоваться не было отбоя.
     - Ну, как погулял во Франции? -- спросил Брэйнтри.
     -  Так, как  можно  погулять только  с  Евой  и четверкой  спиногрызов.
Сначала нас вежливо попросили из палаточного лагеря, когда Саманта подрезала
растяжки у двух  соседних палаток. И все бы ничего, но в одной из них сидела
какая-то астматичка. Это было на Луаре. А в Вандее мы  разбили палатку рядом
с немцем, контуженным на русском фронте. Так он каждую ночь вопил:  "Ложись!
Бомбят!!!" Естественно,  все просыпались. Не знаю как ты, а я в  гробу такой
отдых видал... От немца мы, понятно, сами смотались.
     - А я  думал, вы плавали по Дордони. Бетти говорила,  что Ева прочитала
книжку про реки Франции, и там так здорово...
     - В книжке, может быть, и здорово, но только не на реке, -- перебил его
Уилт, -- по крайней мере,  не  на  той, где  я  поплавал. Евочке  непременно
захотелось поставить палатку у ручья.  Как стемнело, начался ливень, и ручей
стал  речкой. Все промокло,  палатка тоже. А  она ведь мокрая  весит черт-те
сколько. Течение бешеное, на берегу колючие кусты, фиг вылезешь.
     - И я, в двенадцать ночи, мокрый до нитки, как дурак с этой палаткой...
-- Уилт обессилено замолчал. Тяжкие воспоминания доконали его.
     - А дождь все лил и  лил, --  сочувственно  закончил Брэйнтри, --  зато
хоть опыта поднабрались, да?
     - Уж поднабрались так поднабрались, -- Уилт покачал головой, -- аж пять
дней набирались, на шестой сняли номер в гостинице.
     - Вот это лучше всего! Тут тебе и вкусно поесть, и мягко поспать...
     - Тебе -- может быть. А у меня не вышло. Саманта сподобилась нагадить в
биде. Часа в два ночи чую -- воняет... Все, давай о чем-нибудь другом!
     Они зашли в пивную "Свин в мешке" и заказали по кружке пива.
     -  А как  же,  все мужики эгоисты,  -- говорила Мэвис Моттрэм,  сидя на
кухне у Евы. -- Вот мой Патрик. Редко ведь придет домой раньше  восьми. Зато
отговорка у  него всегда готова: в университете, мол, задержался.  Как же, в
университете! Небось у студентки зачет  в постели  принимал. Да я не против,
ради  Бога.  Я ему так и  сказала вчера: "Бегаешь  за другими бабами -- дело
твое!  Но знай: я не буду смотреть  на твои штучки сложа руки! Каждый делает
что хочет!"
     -  А он  что? --  Утюг с отпаривателем зашипел, и Ева принялась гладить
платьица близняшек.
     -  Сморозил какую-то глупость типа  "Моя штучка любит,  когда  руками".
Мужичье наглое! С ними без толку разговаривать!
     - А  мне  иногда хочется, чтоб Генри был чуть-чуть понаглее... поживее,
что ли. Он  и раньше  спал  на ходу, а теперь  пока доковыляет с работы, так
вообще будто тряпочный. Оно и понятно, километров десять идти.
     - Ой ли... В тихом омуте...
     - Что ты! Какой там омут! Как девочки родились, он стал серьезнее.
     - А ты спросила себя, с чего это вдруг?
     -  Не  то, что ты думаешь... Просто он очень заботливый.  Просыпается в
семь  утра,  приносит чай в постель, а вечером всегда готовит мне витаминный
молочный напиток.
     - Вот  если б мой Патрик такое  отмочил,  я бы  сразу почуяла неладное.
Неспроста все это.
     - Спроста-неспроста, а  Генри ведет себя  как  обычно. Он очень добрый.
Вот только иногда за себя  постоять не может. Говорит, мол, пятеро  женщин в
семье. Совсем его затыркали.
     - А будет шестеро, если ты пустишь в дом квартирантку.
     -  Ну,  не  совсем  квартирантку. Ирмгард  будет  просто  жить у нас  в
мансарде, а в свободное время обещает помогать по дому.
     - Помогать будет?  Тебе надо с  семьей  Кроттки поговорить.  Они к себе
финку взяли. Так она до обеда дрыхла и жрала за пятерых. В общем, чуть их по
миру не пустила.
     -  Финны -- они такие, -- согласилась  Ева, --  а Ирмгард -- немка. Я с
ней познакомилась во время одной из акций протеста.  Тогда еще собрали почти
сто двадцать фунтов в пользу угнетенных тупамарос*.
     -  А я думала,  в Аргентине больше нет никаких тупамарос. Их вроде всех
поубивали.
     - Кое-кто успел  удрать. Как бы там ни было, я сказала мисс Мюллер, что
мы сдаем мансарду. Ну, она очень просила сдать именно ей. Готовить себе еду,
и всякое такое прочее она будет сама.
     - Ты выяснила, что значит "всякое такое прочее"?
     - Ну, она собирается учиться, обожает гимнастику...
     - Ну, а Генри что думает? -- добралась Мэвис до самого главного.
     - Я  еще ничего не говорила. Ты же  знаешь,  он терпеть не может в доме
посторонних. Главное, пусть не мозолит ему глаза и вечерами сидит у себя...
     Участники  кровавого мятежа 1780--1783 гг. под предводительством одного
из   вождей  южноамериканских   индейцев  Тупак  Амару   II  (Хосе  Габриель
Кондорканки) против испанских конкистадоров. (Здесь и далее примеч. пер.)

     - Дорогуша, -- в голосе Мэвис  прозвучала искренняя  озабоченность,  --
меня это, конечно, не касается, но, по-моему, ты несколько искушаешь судьбу.
     - Но почему? Смотри, как здорово! Она без нас и за детьми присмотрит, и
прибраться поможет -- дом-то огромный, да и мансарда пустует.
     -  Теперь пустовать не  будет. Представь:  по дому шляются всякие типы,
орет магнитофон. А он у нее наверняка есть, вот увидишь!
     - Ну и пусть, нам не помешает. Я тут заказала ковровые покрытия. Вообще
никаких звуков не пропускают. Лично проверяла.
     - Ну, если бы она жила у нас, я была бы не прочь послушать, о чем они с
Патриком шепчутся.
     - Ты вроде сказала, Патрик может делать что угодно.
     - Да, но не при  мне же. Пожалуйста,  пусть развлекается на стороне,  а
дома... Пусть попробует только, Казанова несчастный! Я ему устрою!
     - Генри совсем другой. Пожалуй, он ее даже не заметит, -- в голосе  Евы
зазвучала  гордость  за мужа,  -- я ей сказала,  что Генри очень спокойный и
домашний, а тишина и уют -- это то, что ей нужно.
     "Бедная мисс Мюллер, -- думала Мэвис, допивая кофе, -- найдешь ты здесь
тишину и уют... Ева с детками такие концерты закатывают!
     Мэвис собралась уходить.
     - Все-таки присматривай за  Генри, -- посоветовала  она. -- Может, он и
не  такой, как Патрик, но все равно.  Мужикам доверяй, но проверяй. А насчет
иностранцев скажу так: они сюда не только учиться приезжают.
     Мэвис села  в  машину и  поехала домой. И откуда у  нее такая  дурацкая
доверчивость, удивлялась она по дороге.
     Вообще-то Уилты всегда были не от мира сего. Однако,  с тех пор как они
поселились  на Веллингтон-роуд,  Ева стала  меньше  прислушиваться  к Мэвис.
Прошли  те времена,  когда Ева занималась под ее  руководством  аранжировкой
цветов, и теперь  Мэвис явно ревновала.  С  другой стороны,  Уилты живут  на
Веллингтон-роуд, место весьма престижное в Ипфорде, а значит, дружить с ними
-- дело полезное.
     На  повороте  к Регал-Гарденс  Мэвис осветила фарами Уилта и  окликнула
его. Уилт задумчиво прошагал мимо.
     В голове у Уилта, как всегда,  роились мрачные и туманные мысли. Он сам
не знал почему, и от этого мысли  мрачнели и затуманивались еще больше. Игра
воображения вызывала неистовый вихрь удивительно странных образов. Состояние
Уилта  можно было объяснить лишь  отчасти. Его  не  радовали работа, жена --
динамо-машина; не нравился  тот  дух, что  царил  на  Веллингтон-роуд. Здесь
каждый  второй  -- большая научная  шишка. И зарабатывает побольше  его. Уже
достаточно для того, чтобы  быть  недовольным. Но главное, его  не отпускала
мысль, что сама жизнь не имеет никакого смысла.  "Что такое я по сравнению с
бесконечной Вселенной с ее великим хаосом, который  наверняка имеет какой-то
сокровенный смысл... Но мне не дано постичь его во веки  веков". А  еще Уилт
думал, почему  материальный  прогресс столь  опустошителен  для человеческой
души, и, как всегда, не нашел ответа. Зато пришел к выводу, что пиво натощак
пить   не  следует.   Одно  утешало:  в  последнее  время  Ева  ударилась  в
Экологическое садоводство, а  значит, можно ожидать что-нибудь приличное  на
ужин. Да и девчонки уже,  наверное, спать легли. Только бы  эти паршивки  не
проснулись ночью.  С содроганием  Уилт вспоминал то  время, когда  близняшки
сосали материнскую грудь. Тогда редкая  ночь проходила спокойно. Зато теперь
все  позади, и его сон  никто не тревожит. Правда, иногда Саманта гуляет  во
сне по комнате, а Пенелопа мочится в постель, но это мелочи.
     Когда  Уилт миновал  аллею на Веллингтонроуд и  приближался к дому,  то
почуял аромат рагу с овощами и... заметно повеселел.
     2
     На следующее утро настроение у него  было  довольно  мрачное. "И  как я
сразу не  догадался,  что  она это рагу неспроста  приготовила. Хотела  меня
задобрить, а уж потом огорошить, -- бормотал он, направляясь в Гуманитех. --
Сдать комнату неизвестно кому, это  же надо додуматься!" Этого Уилт боялся с
тех пор,  как они  купили дом. До поры до времени Еве было  некогда. Сначала
она  возилась  с  садом,  потом  искала  целебные  травы.  Затем  опробовала
новомодные  методы  воспитания детей,  перекраивала  на  новый  лад кухню  и
переклеивала  обои. Уилт было подумал, что  про мансарду она забыла. Ан нет!
Втихаря нашла квартирантку и молчок! Ну, надо же, черт возьми! Клюнул на это
рагу, как карась  на мотыля.  Ева, когда захочет, здорово готовит. Уилт  уже
приканчивал вторую  порцию рагу и бутылку своего лучшего бургундского, когда
на него обрушились новости. Поначалу он даже не понял, о чем речь.
     - Чего-чего? -- тупо  переспросил он.  --  Сдала  мансарду одной немке,
повторила  Ева.  --   За  пятнадцать  фунтов  в  неделю.  Тишину  и  порядок
гарантирует. Ты ее даже не заметишь.
     -  Держи карман  шире! Заведет себе кучу любовников, они  будут шнырять
здесь по ночам, весь дом провоняет жареными  сардельками. Немцы  только их и
едят.
     - Ничего  не  провоняет. У  нее на кухне отличная вытяжка.  А мальчиков
пусть приводит, если они будут примерно вести себя.
     -  Отлично!  Покажи мне хоть одного  примерного  "мальчика", и  я  тебе
приведу верблюда с четырьмя горбами.
     -  Это  не верблюд,  а  дромедар  называется.  --  Ева  применила  свою
излюбленную тактику запудривания мозгов, от  чего у Уилта обычно ехала крыша
и он начинал отчаянно спорить. Но сейчас фокус не удался.
     - Правильно, дромедар, -- подхватил Уилт.  -- С  двумя  ногами! Значит,
по-твоему, я буду спокойно лежать и слушать, как прямо над головой мандрадер
усатый по койке скачет?
     -  Не  мандрадер, а дромедар, -- поправила  его  Ева,  -- вечно  ты все
путаешь.
     - Ну  и хрен с  ним!  -- прорычал  Уилт. --  Я знал, что так будет, еще
когда твоя преподобная тетка преставилась и оставила наследство, а ты купила
этот постоялый двор. Знал я, знал, что ночлежку здесь откроют!
     - И совсем  не ночлежку! И  вообще Мэвис говорит, что раньше семьи были
крупные, а невзгоды мелкие.
     -  Мэвис ли не  знать! Ее Патрик только  и делал, что  приумножал чужие
семьи.
     - А Мэвис предупредила, что больше его выходки не потерпит.
     - А я предупреждаю  тебя,  -- сказал Уилт,  -- Малейший скрип  кровати,
звон  рюмки,  гитарный  аккорд  или  смешок  на   лестнице,  я  сюда   таких
квартирантов наведу, что твоя мисс Шикельгрубер отсюда пулей вылетит!
     - Не Шикельгрубер, а Мюллер. Ирмгард Мюллер.
     -  Постой,  а  обергруппенфюрер Мюллер -- не  дед ли  ей? Тот самый, из
гестапо...
     -  Ты  просто  завидуешь, --  заявила Ева.  --  Если  б  тебя нормально
воспитывали и не драли уши, чтоб  в замочную  скважину не подглядывал, ты бы
сейчас не относился так болезненно к тому, чем занимаются нормальные люди.
     Уилт свирепо уставился на Еву.  Всякий раз,  чтобы обломать Уилта,  она
напирала  на   его  сексуальную  неполноценность.  После  чего  Уилт  обычно
капитулировал и отправлялся  спать.  Обсуждать  свою неполноценность  он  не
стал, так как  пришлось бы  на деле доказывать Еве обратное. А после  такого
рагу Уилту уже ничего не хотелось.
     Ничего  ему  не  хотелось  и  на  следующее утро,  когда  он  пришел  в
Гуманитех.  Перед  уходом в  детский сад близняшки  не  поделили  платье,  а
"Тайме"  снова   напечатала   очередное   ходатайство  лорда  Лонгфорда   об
освобождении   из   тюрьмы   Майры   Хиндли,   женщины-убийцы.   Она   якобы
перевоспиталась,  стала   доброй  христианкой   и   вообще   добропорядочной
личностью.
     "Тогда  пусть  сидит,  где  сидела, и  перевоспитывает  остальных!"  --
пробормотал Уилт в сердцах.
     Другие  новости  тоже  не давали  повода для  веселья.  Инфляция  опять
поползла вверх, а английский фунт  свалился вниз. Из  Северного  моря  через
пять лет выкачают весь газ. В общем, в мире, как всегда, бардак.  А тут сиди
и подыхай от скуки,  пока этот Мэйфилд расхваливает  курсы английского языка
для  иностранцев.  Потом явятся  коллеги и будут ныть, что  их не устраивает
составленное  Уилтом  расписание  занятий.   Самое  противное  в  его  новой
должности  было  то,  что  приходилось  торчать  на работе  остаток  лета  и
придумывать, как преподаватели смогут  находить свои группы в указанный час.
Когда Уилт наконец придумал, оказалось, что он  обделил заведующего кафедрой
изящных искусств. Тот  хотел читать лекции  о сущности бытия только  в  607й
аудитории, а Уилт разместил там третью группу мясников. Вдобавок он не знал,
как поступить с миссис Файф. Она его еще  в прошлом  году достала. Не может,
видите ли, читать свои  лекции на кафедре  мехтехники по вторникам в  14.00,
потому что ее муж... Короче, пришлось менять расписание. В такие минуты Уилт
мечтал снова стать преподавателем и  объяснять "Повелителя  мух" газовщикам.
Хотя, чего жаловаться? На нынешнем месте зарплата приличная. А деньги всегда
нужны,  особенно   если  живешь  на  Веллингтон-роуд.   Составив   один  раз
расписание, потом весь год можно было провести, погрузившись в мечты в своем
кабинете.
     На факультетских  заседаниях  он впадал в какое-то оцепенение,  хотя  в
присутствии Мэйфилда, ухо надо было держать востро -- того и  гляди узнаешь,
очнувшись,  что на тебя повесили  лишние  лекции. А доктор  Борд? Тот начала
учебного года без скандала вообще не мыслил.
     Так   получилось  и  в  этот  раз.  Доктор   Мэйфилд  открыл  заседание
гуманитеховского руководства и начал:
     -  Учебная  программа должна  быть  строго ориентирована на обучаемого,
причем особое  внимание  следует  уделить развитию  социально-экономического
мышления.
     Вот тут-то и вмешался доктор Борд.
     -  Ерунда! На моей  кафедре учат  наших английских  студентов  говорить
по-немецки,  французски, испански  и  итальянски. Мы не  должны рассказывать
всяким  там  иностранцам,  откуда  взялись  их  языки.  Позволю  себе  также
заметить, что насчет социально-экономического мышления

     Роман английского писателя У. Голдинга.

     доктор Мэйфилд не прав.  Если  позволите,  приведу  в качестве  примера
своих прошлогодних  арабов.  Экономическое  мышление  у них --  позавидовать
можно. Цену своей  нефти знают. А в  социальном смысле -- дикари. Три года я
безуспешно  пытался  их  убедить,  что неверную  жену  не  следует  забивать
камнями.
     - Перебивая докладчика,  доктор  Борд,  мы  сами себя  задерживаем,  --
заметил проректор, -- продолжайте, пожалуйста, доктор Мэйфилд...
     И доктор Мэйфилд продолжил. Он  говорил целый час, пока не был  прерван
деканом техфака.
     -  Тут  кое-кого  из  моих  преподавателей  назначили  читать лекции  о
достижениях британской технической мысли  в XIX веке. Прошу прощения, доктор
Мэйфилд, господа, но у меня на факультете работают инженеры,  а не историки.
Зачем  заставлять  их  делать   то,  о  чем   они  не   имеют  ни  малейшего
представления?
     - Вот именно! -- подхватил доктор Борд.
     -  А  еще  хотелось  бы  узнать,  почему  столько   внимания  уделяется
иностранным студентам. А наши чем хуже?
     -  Пожалуй, на этот вопрос отвечу  я, -- вмешался проректор. -- Местные
власти урезали  ассигнования нашему колледжу,  и  теперь  мы  самостоятельно
финансируем   некоторые   бесплатные   курсы   и   оплачиваем   труд   наших
преподавателей. Естественно, для этого нужны  деньги. За обучение иностранцы
платят неплохо, вот и приходится набирать их побольше. Тут у меня финансовый
отчет за прошлый год. Хотите знать, какие у нас доходы?
     Изучать финансовый отчет желающих не нашлось. Умолк даже доктор Борд.
     - При нынешнем состоянии британской экономики,  -- продолжал проректор,
--  большинство  наших   преподавателей  сохраняют  работу   лишь  благодаря
иностранцам. И вообще  пора  уже  подумать  о  том,  чтобы  открыть для  них
аспирантуру. Я  думаю, статус  университета нам не  помешает. Выиграют  все,
надеюсь, вы согласны? -- проректор обвел взглядом присутствующих.
     Возражений не было.
     - Раз  так,  доктору Мэйфилду осталось только распределить по  кафедрам
дополнительные курсы лекций, и в добрый час!
     Доктор Мэйфилд раздал всем ксерокопии новых учебных планов. Уилт изучил
свой   и   обнаружил,    что   ему   подсунули   "Развитие   либеральных   и
социально-прогрессивных взглядов в английском обществе с 1688 по 1978  год".
Он собрался было возмутиться, но его опередил завкафедрой зоологии.
     -  Тут написано: "Животноводство  и земледелие. Селекционное разведение
свиней и домашней птицы". Я что, это читать должен?  Между прочим, этот курс
имеет важное значение для экологии...
     - И весьма "ориентирован на обучаемого", -- хихикнул доктор  Борд. -- Я
вам  лучше  могу  предложить:   "Роль  постоянно  действующих  переменных  в
свиноводстве".   Или   вот   еще  неплохо:  "Введение  в  основы   процессов
компостообразования".
     - Только не это! -- ужаснулся Уилт, услышав слово "компост".
     Доктор Борд сразу заинтересовался.
     - Жена никак не успокоится? -- сочувственно осведомился он.
     - Точно! Она в последнее время...
     -  Господа,  может,  сначала  дадите  мне  высказаться,  а  потом  Уилт
расскажет нам  о своих  матримониальных  проблемах,  -- вмешался завкафедрой
зоологии. -- Поймите  наконец, не могу  я читать лекции по животноводству. Я
зоолог, а не скотник. Я в этом ни бельмеса!
     - Надо смотреть шире, -- возразил доктор Борд. -- Если  мы должны стать
университетом, в  чем я  лично сильно сомневаюсь, давайте  помнить: интересы
Гуманитеха превыше всего!
     - Борд, сначала загляните в свою бумажку, -- ехидно посоветовал зоолог,
-- видите:
     "Сперманентное влияние..."
     - Машинистка ошиблась,  --  вмешался доктор Мэйфилд. -- Следует читать:
"Перманентное влияние семантического фактора на  современные социологические
учения".  В  списке обязательной  литературы вы найдете труды  Витгенштейна,
Хомского и Уилкеса.
     - Смотрите  шире, Борд.  Это  же  ваши слова,  --  напомнил завкафедрой
зоологии. -- Не хотите?  Вот и я  не хочу объяснять мусульманской аудитории,
зачем разводить свиней в Персидском заливе. Я сам не знаю зачем!
     - Господа,  как я понимаю, в  одном или двух случаях вас  не устраивают
наименования  лекционных  курсов.  Не  вижу  проблемы, то, что не  нравится,
подчеркните...
     - А лучше вообще вычеркните, -- вставил доктор Борд.
     Проректор пропустил это мимо ушей.
     - Главное, чтобы, сохраняя  общий объем лекционного материала, подавать
его на уровне, доступном индивидуальному восприятию обучаемых.
     - Про свиней все равно не буду, -- уперся зоолог.
     - И не надо. Рассказывайте что-нибудь простенькое из жизни растений, --
предложил проректор.
     -  Господи,  а я? Тоже должен  рассказывать  что-нибудь  простенькое из
жизни Витгенштейна? Год назад был у меня один тип  из Ирака, он имени своего
написать-то не мог. Ну куда такому про Витгенштейна? -- развел руками доктор
Борд.
     -  Надо  бы  еще  кое-что  обсудить,  --  робко  заметил  преподаватель
английской кафедры.  -- Боюсь, будет проблема общения с японцами, а их у нас
восемнадцать человек, со студентом с Тибета.
     -  Вот  именно!  --  подхватил доктор Мэйфилд.  --  Языковой барьер.  А
знаете,  было  бы  недурно  провести  с  ними беседу по  теме  "Межъязыковая
коммуникация".  Это,  кстати, должно  понравиться  Национальному  совету  по
наградам за успехи в науке.
     - Да плевать на  этот ваш  совет!  Я уже устал повторять: этот совет --
выгребная яма британской науки, -- не унимался Борд.
     - Спасибо, Борд, мы уже слышали ваше мнение, -- перебил проректор. -- А
теперь вернемся к нашим японцам и юноше с далекого Тибета. Он ведь с Тибета,
правильно?
     -  Вроде с  Тибета,  -- осторожно ответил преподаватель английского. --
Главное, не поймешь, что он говорит-то. Он по-английски,  как я по-тибетски.
И по-японски тоже.
     Проректор испытующе оглядел присутствующих.
     - Вероятно, тут вряд ли кто говорит на этом экзотическом языке?
     - Я говорю, --  признался завкафедрой  изящных  искусств. --  Только не
буду. Четыре  года я проторчал у  этих чертей  в концлагере. Не хватало  мне
теперь  еще с  ними разговаривать.  У  меня с тех пор желудок ни к  черту не
годится!
     - Может, возьмете тогда шефство над китайцами? И тибетца к вам запишем.
Тибет же принадлежит Китаю. Сюда же пойдут четыре студентки из Гонконга.
     -   Тут-то  мы  и   объявим  набор  на  краткосрочные  курсы  повышения
квалификации,  --  ляпнул   доктор  Борд,  спровоцировав  интенсивный  обмен
любезностями, затянувшийся до самого обеда.
     Вернувшись к себе в кабинет, Уилт узнал, что миссис Файф опять не может
заниматься с  мехтехниками  по вторникам в два,  поскольку  ее муж...  Пошел
новый учебный год, пошел, мать его! Он знал, что так оно все и будет!
     Следующие четыре дня прошли  в том  же  духе. Уилт сходил  еще на  одно
межфакультетское совещание, провел семинар с подшефными учителями на тему "О
пользе изучения  гуманитарных  основ" (по  его  мнению, слово "польза" здесь
было   вряд   ли   уместно),   сам   послушал  лекцию  "Опознание   анашовой
растительности и пристрастии  к героину".  Прочитал ее  какой-то сержант  из
отдела по борьбе с наркоманией.
     Наконец   удалось  все-таки  угодить  миссис  Файф.  Теперь  она  учила
мехтехников по  понедельникам с 10.00  в 29й аудитории. Там же  занималась и
вторая группа булочников. Все эти дни Уилт ходил мрачнее тучи: из  головы не
выходила Ева и ее проклятая квартирантка.
     Пока Уилт боролся со  сном  в Гуманитехе,  Ева  настойчиво осуществляла
свои планы. Мисс Мюллер приехала  через два дня и  поселилась в мансарде. Да
так тихо и  незаметно, что Уилт  еще целых два дня ни  о чем не догадывался,
пока  не  заметил,  что  молочник  принес  не восемь бутылок,  как обычно, а
девять. Однако он не подал вида, а решил дождаться удобного случая и нанести
удар по оккупантке. Но  мисс  Мюллер  вела  себя так, как и  обещала Еве. Не
шумела,  домой  возвращалась незаметно,  пока Уилт был  еще в  Гуманитехе, а
утром  уходила только после  него. На  исходе  второй  недели  Уилт уже было
подумал, что худшие его  опасения  не оправдались. Проблема с  квартиранткой
вскоре отошла на  второй  план. Начался новый семестр, его ждали иностранные
группы, а ему еще предстояло  придумать лекции, которые  достойно прозвучали
бы в стенах "мэйфилдовской империи", как именовал Гуманитех доктор Борд.
     "Ну,    что,    черт    возьми,    можно    сказать    про    "развитие
социально-прогрессивных  взглядов  в  английском  обществе, начиная  с  1688
года". Далеко  мы ушли  за это время,  нечего сказать!"  Он  вспомнил группу
газопроводчиков. Окончили Гуманитех, а как гоняли педиков, так и гоняют.

        3
     Хотя опасения Уилта и были преждевременны, опасался он все-таки не зря.
Как-то субботним вечером Уилт сидел в глубине сада. Эту беседку построили по
заказу Евы. Здесь она пыталась играть в развивающие игры с "малютками". "Что
за  дурацкое  слово", --  подумал  Уилт.  Именно  здесь  и  произошло первое
столкновение. Или, если точнее, откровение.
     Беседка стояла в укромном местечке сада,  окруженная старыми ветвистыми
яблонями. Густые  заросли  плюща  и  вьющейся розы  надежно  скрывали ее  от
постороннего взора. Здесь Уилт скрывался от  Евы, здесь он смаковал домашнее
пиво.  По стенам висели сухие пучки лекарственных  растений.  Это увлечение.
Уилт  не одобрял. Но  пусть  лучше  висят  на  стенке, чем плавают в мерзких
отварах,  коими Ева  иногда пытается поить  его. Эти  метелки,  кроме  всего
прочего,  успешно отгоняли мух,  летевших от  компостной кучи. Солнце палило
немилосердно, а он сидел в своем убежище в полном умиротворении.
     Чем меньше оставалось пива, тем  чудеснее  казался ему  окружающий мир.
Пиво удалось, нечего сказать. Сусло он готовил  в  пластмассовом ведерке для
мусора.  А  потом,  разливая готовое пиво по бутылкам,  Уилт иногда добавлял
водочки --  для  градуса.  Близняшки  все  время вопили,  визжали,  хохотали
(громче  всего,  когда  кто-то  из  них  шлепался с качелей),  и  весь  этот
невообразимый шум  страшно  раздражал. Но после  трех бутылочек он вроде как
утихал  и уже не выделялся  на общем фоне.  А  сегодня вечером вообще стояла
благодатная  тишина.  Ева увела  девчонок  на балет  в надежде,  что  раннее
воздействие музыки Стравинского поможет Саманте стать второй Анной Павловой,
в чем Уилт здорово сомневался.  Саманте в самый раз каратэ заниматься. Какой
там Стравинский! Но разве ей докажешь? Самому Уилту больше по вкусу Моцарт и
джаз-диксиленд.  Такую эклектику Ева  не понимала.  Иногда  Уилт пользовался
этим и незаметно  для  нее подсовывал вместо  фортепианной  сонаты джаз  20х
годов. Первое она обожала, второе -- терпеть не могла.
     Но в такой вечер  не хотелось  гонять магнитофон.  Было приятно  просто
сидеть  в  беседке, Думать  о том, что завтра выходной... Если Даже девчонки
разбудят его в пять утра, можно поваляться в постели до десяти.
     Уилт  уже было  откупорил четвертую бутылку,  но вдруг заметил  женскую
фигуру  на  деревянном  балкончике  мансарды.  Отставив пиво  в  сторону, он
принялся  нашаривать бинокль.  Ева  как-то  купила  его,  чтобы разглядывать
птичек. Спрятавшись за розовый куст,  он  навел бинокль на фигурку  и тут же
забыл про пиво.  Его вниманием  полностью завладела мисс Ирмгард Мюллер. Она
пыталась  рассмотреть,  что  делается  за пределами сада, но  мешали деревья
Уилту,  спрятавшемуся   внизу,  открывался  великолепный  вид  на  ее  ноги.
"Стройные ножки...  --  подумал он. -- Нет!  Поразительно стройные  ножки. А
какие  бедра! -- Бинокль  скользнул выше.  -- Белая  блузка  туго обтягивает
грудь... мечта, а не грудь... выше... так, лицо!.." Бинокль застыл. Вот тебе
и "чертова  квартирантка"! Мисс Мюллер... да нет, Ирмгард...  была не просто
смазливой девушкой!
     У  себя  в Гуманитехе  Уилт  встречал  немало!  хорошеньких  девиц. Они
строили ему глазки и умопомрачительно расставляли ноги под партой, однако за
многие годы Уилт выработал достаточно антисексуальных гормонов, и на него их
чары  не действовали. Но сейчас перед ним была  не просто девушка, а  вполне
сформировавшаяся  женщина лет  28,  красавица  изумительные ножки, небольшая
упругая грудь! ("Не  обмусоленная молокососами",  --  вдруг  пришло Уилту  в
голову), крепкие изящные бедра, руки  чуть тронуты легким загаром...  А  еще
было что-то очаровательное в том, как решительно  она сжимала перила балкона
своими длинными тонкими пальчиками. Уилт смотрел на нее, мысленно подыскивая
эпитеты,  достойные  ее  красоты. Причем  все эти эпитеты были абсолютно  не
применимы  к Еве. У  той -- не руки, а грабли посудомоечные,  живот  весь  в
складках после родов, ляжки  как холодец,  вдобавок общая  потрепанность  --
результат двадцати лет  супружеской жизни... Уилт словно парил в мире дивных
видений, навеянных прекрасной Ирмгард. Она была не просто  красива. Чарам ее
Уилт  смог бы еще противостоять. Даже после трех  бутылок  пива. Кроме всего
прочего, Ирмгард далеко не глупа --  вот что  прочитал Уилт у нее на лице. И
это  сразило его наповал. Правда, личико Ирмгард  не было  лишено  некоторых
недостатков. Оно выглядело  слишком решительно.  Носик вздернут кверху самую
малость -- для рекламных плакатов, пожалуй, не подойдет, -- да и ротик  чуть
великоват.  И  в  то  же  время  в  ее  лице чувствовалась индивидуальность.
Индивидуальность и ум.  Зрелость, тонкость,  задумчивость...  Иссякнув, Уилт
остановился. Ему  показалось,  будто  Ирмгард  перехватила  его восторженный
взгляд и теперь смотрит на него  прямо в  упор, вернее в окуляры бинокля. На
роскошных губах заиграла легкая тень улыбки. Ирмгард повернулась и исчезла в
комнате, Уилт уронил бинокль  и  словно  сомнамбула потянулся к бутылке. То,
что он только что увидел, изменило его отношение к жизни.
     Он забыл,  что  он  завкафедрой  гуманитарных  основ,  Евин  муж,  отец
четверки  скандальных,  противных девчонок. Ему  снова двадцать.  Он статный
изящный юноша, который сочиняет стихи, бегает на речку. Ему прочат блестящее
будущее. Он -- великий  писатель! Подумаешь, не написал  еще ничего. Главное
--  он  писатель!  Еще юношей  Уилт  решил стать  писателем и начал  заранее
готовиться к  нелегкому  труду на писательском  поприще.  Он читал Пруста  и
Жида, читал книги о Прусте  и  Жиде, читал  книги о  книгах о Прусте и Жиде,
пока не убедился окончательно, что лет в тридцать  восемь  обязательно будет
писателем. С тех пор он проводил  время  в томительно-приятном ожидании. Все
это сравнимо с тем, что чувствуешь, когда, оказавшись у зубного врача, вдруг
узнаешь,  что сверлить ничего  не надо. В  плане,  конечно, духовном. Вот он
сидит в своем прокуренном  кабинете, обшитом пробковыми панелями, в  доме на
какой-то  живописной  улочке  Парижа.  А  на письменном столе  у  окна нежно
шелестят листки, исписанные неразборчивым  почерком.  Это  рукопись будущего
прекрасного  романа.  А  вот  он  в  Ницце.  Белоснежная  спальня. На  белых
простынях  Уилт в  объятиях  загорелой красавицы. Яркие лучи,  отражаясь  от
лазурной  глади Средиземного моря, играют солнечными  зайчиками на  потолке.
Все испытал он в своих  юношеских  мечтах. Была и слава, и удача, и скромное
величие,  и  изящные остроты непринужденно слетали  с  его уст  над рюмочкой
абсента,  и,  словно ручеек намеков и иносказаний, лился  тихий разговор.  А
потом  в  синей  предрассветной дымке он  быстро  шагал к себе  по пустынным
тротуарам Монпарнаса.
     Пожалуй,  единственное,  что  Уилт не  перенял  у Пруста  и  Жида,  это
пристрастие к  мальчикам.  Мальчикам и мусорным ведеркам из пластика.  Не то
чтобы он представлял себе  педофильствующего Жида в процессе варки пива. Тем
более  в пластмассовом  ведре. Тот, кажется, был трезвенником.  Просто Уилта
совсем  не тянуло на мальчиков. Поэтому  он  позаимствовал у Лоуренса* Фриду
(хотя  и  опасался  подхватить от нее туберкулез) и наделил  ее более мягким
характером. Они вместе лежали на  песке пустынного пляжа, а волны омывали их
сплетенные страстью тела. Казалось, это будет продолжаться "отныне и навек",
и  Фрида  теперь  выглядела  как  Дебора  Керр.  Главное, она  неисчерпаемый
источник жизни;  она  -- если не  сама  бесконечность, то  живое  воплощение
бесконечной  страсти  Уилта. Страсть  --  не то  слово,  чтобы  передать всю
глубину  его любвеобильной  души. И  она, подобно Еве, не спросит, кто такой
Рошфуко* или как его там... (Повезло ему  с музой,  нечего сказать.) А он? А
он закопался тут, как жук в навоз, и хлещет до одурения какую-то бурду, лишь
отдаленно напоминающую пиво.  Бурду, забродившую в пластмассовом ведерке для
мусора. Непременно  в  пластмассовом!  Таким  ведерком  в  самый раз  дерьмо
таскать, а уважающее себя  ведро должно быть железным.  Но Уилт не  позволял
себе такой роскоши.  Он однажды попробовал  и  чуть не  отравился.  Впрочем,
наплевать. Что  там ведерко,  когда он  только что  узрел жрицу  любви, свою
прекрасную музу.
     И  впервые  за  семнадцать лет  безрадостного  существования ему  вдруг
захотелось слово "муза" написать с большой буквы "М". Выпитое пиво, будь оно
неладно,  тут  же  напомнило, где еще  можно  встретить  букву "М". "А  если
Ирмгард никакая не Муза?  А так, смазливая безмозглая сучка? А папаша  у нее
-- пивовар из  Кельна с пятью "мерседесами"?" Уилт вышел из своего убежища и
обречено направился к дому.
     Когда Ева с девчонками  вернулась из театра, он с угрюмым видом смотрел
футбол по
     *Ларошфуко  Франсуа (1613--1680) --  французский  мыслитель;  писатель,
автор книги "Максимы и моральные размышления".

     телевизору. Внутри у него все кипело от возмущения. "Ну почему, почему,
-- думал он, -- мне так не везет в этой жизни?"
     - Ну-ка, покажите папочке, как тетя танцевала! -- велела  Ева. --  А  я
пока ужин разогрею.
     - Ой,  папочка, тетя была такая красивая, -- затараторила  Пенелопа. --
Она сначала сделала так, а потом так, а потом пришел дядя и...
     Уилт сидел и смотрел "Весну священную"  в исполнении  четырех маленьких
пышек. Они, конечно, ничего не  поняли из  увиденного,  зато теперь отчаянно
кружились на месте  и  выделывали па-де-ша,  держась за подлокотник  Уилтова
кресла.
     - Ну что  же, --  сказал  он, -- вижу, что  тетя танцевала  здорово.  А
сейчас, с вашего позволения, я хочу посмотреть, какой счет.
     Близняшки, конечно, не послушались  и продолжали  скакать и кувыркаться
по всей комнате. Уилт удрал на кухню.
     - Будешь  так  относиться  к  их увлечениям, из  них  в жизни ничего не
выйдет! -- сказала Ева.
     -  Из них  и  так  ничего не выйдет.  Это, по-твоему,  танцы? С тем  же
успехом можно научить летать  бегемотов.  Еще немного и потомок обвалится ко
всем чертям.
     В  этот  момент  Эмми треснулась лбом  о каминную решетку. Уилт заклеил
ссадину лейкопластырем. И под  конец  на него обрушилось еще одно несчастье:
Ева объявила, что после ужина к ним пожалуют супруги Най.
     - Я  поговорю  с Джоном  о  нашем  биотуалете.  Что-то  он не работает,
пахнет...
     - А с какой стати ему не пахнуть? -- полюбопытствовал Уилт. --  Обычный
сортир, а из любого сортира несет сама знаешь чем.
     -  Ничего не несет, а пахнет  свежим  компостом. Туалет  можно  даже  к
кухонной плите  подключить  и  готовить. Только маловато  газа дает. А  Джон
обещал починить.
     -  Газа  вполне  хватит, чтоб устроить внизу  первоклассную  душегубку.
Однажды какой-нибудь  идиот  там  закурит, и мы  все  отправимся  в царствие
небесное.
     -  Ты просто предубежден против  всего  альтернативного, необычного!  И
разве не ты все  время ноешь, чтоб я  прекратила чистить  унитаз химикатами?
Ты, и не вздумай отнекиваться!
     - Непривычного мне еще не хватало! Я уже привычным сыт по горло! Теперь
насчет сортира!  Могла бы придумать  что-нибудь поумнее, чем сначала травить
воздух  газами,  а потом  дегазировать  всякой  химической  дрянью. Впрочем,
благодаря этой дряни хоть смыть эти наросты можно.  А наевскую, с позволения
сказать, канализацию, без  динамита  не  вычистишь,  готов поспорить  с  кем
угодно. Тоже мне изобретатели: кусок дерьмопровода и бочонок на конце.
     - А  как  иначе вернуть земле  натуральные продукты,  которыми она  нас
одаривает...
     - И обгадить все, что на ней растет, -- подхватил Уилт.
     - Если хорошенько  отрегулировать  туалет,  он  убьет все  микробы, и в
результате ты получишь отличный компост.
     - Уволь, я ничего получать не собираюсь, я еще жить хочу. Идея -- твоя,
сортир -- твой, вот сама  и  получай из него  что угодно. Только если соседи
опять накатают жалобу в Министерство здравоохранения, виновата будешь ты.
     Перепалка  продолжалась  до  самого ужина, после  которого Уилт  уложил
дочек  спать  и в  сотый  раз  начал читать  им  "Мистера Гампи".  Когда  он
спустился в гостиную, Най с женой уже был  там и откупоривал  бутылку жгучей
крапивянки, орудуя самодельным штопором,  который он  скрутил сам  из старой
диванной пружины.
     - Привет, Генри! -- В его голосе сквозила наигранная доброжелательность
проповедника,   вообще   свойственная  всем  друзьям   Евы,   исповедывающим
нетрадиционный образ жизни. --  покажусь нескромным, но  это весьма неплохое
вино урожая семьдесят шестого года.
     - В этом году вроде была засуха, -- припомнил Уилт.
     - Крапиве любая засуха нипочем. Маленькая, да удаленькая!
     - Сами выращивали?
     - Зачем? Она растет везде. Мы, например, собирали по обочинам дороги,
     Уилт нахмурился.
     - А именно для этой бутылки по какой дороге собирали?
     - Кажется, по той, что ведет  из  Бэлингбона в Ампстон... Да! Точно! --
Он наполнил бокал и протянул Уилту.
     --Раз так,  я это пить  не буду, -- заявил Уилт. -- Помню,  в семьдесят
шестом  там  разбрасывали  нитраты  для  урожайности.  Экологически  грязный
продукт.
     - Мы этого вина уже столько выпили.. И до сих пор ничего не чувствуем.
     -  Ничего,  лет в  шестьдесят почувствует Но  будет уже поздно. Это как
фторирование воды.
     Сделав  сие  грозное  предупреждение,  Уилт вышел  в  соседнюю комнату,
которую Ева с не давних пор окрестила  "чертогами бытия". Здесь он обнаружил
Еву и  Берту  Най. Женщины самозабвенно обсуждали радости  и  великий  смысл
материнства.  У  Наев детей не было, поэтому  любовь  их  была направлена на
огородную растительность, двух поросят, дюжину цыплят и козла.  Понятно, что
на пылкие Евины речи Берта  отвечала натянутой  улыбочкой. Уилт улыбнулся им
точно так  же  и направился к  веранде. Оказавшись в  темноте, он с надеждой
стал  глядеть на окошко  мансарды. Оно  было  плотно занавешено. Уилт горько
усмехнулся своим несбывшимся надеждам и поплелся в дом слушать, как Джон Най
рассуждает о биотуалетах.
     - Для  синтеза метана  необходимо  поддерживать постоянную температуру.
Кстати, очень кстати пришлась бы корова.
     -  Ой, мы  не  сможем  позволить  себе корову.  У нас  даже хлев  негде
поставить...
     - Представляю, как  ты  встаешь  каждое утро спозаранку  и идешь  доить
корову, -- вмешался Уилт, чтобы прекратить этот опасный разговор. А то, чего
доброго, дом No 9 по Веллингтон-роуд и вправду превратят в скотный двор. Ева
снова вернулась к проблеме получения метана:
     - А как вы поддерживаете постоянную температуру?
     -  Проще  всего  построить  солнечную  батарею,  -- предложил  Най.  --
Возьмите несколько старых радиаторов  парового отопления, выкрасите в черный
цвет, обложите соломой и лерекачивайте по ним воду. Вот и все.
     -  Ну,  положим,  не  все,  --  заметил  Уилт.  --  Для   этого   нужен
электронасос, а у нас  в стране энергетический кризис. Мне просто совесть не
позволит жечь электричество почем зря.
     -  Электричества-то почти и не потребуется, --  успокоила Берта. --  На
худой конец можно прикрутить к насосу пропеллер. Берем два старых весла...
     Уилт погрузился в собственные мысли и только раз очнулся и спросил, как
же все-таки избавиться от  жуткой вони  из сортира.  Вопрос был рассчитан на
то, чтобы отвлечь Еву от всяких пропеллеров.
     - Генри, при чем, скажи  на милость,  тут  совесть?  -- сказал Най.  --
Бережливость -- залог благополучия. Старо как мир!
     - Мне  надоела эта  вонь, -- не унимался  Уилт.  -- Газа  вашего, чтобы
прикурить, не хватает, так  ради чего, спрашивается, надо устраивать  в саду
скотный двор, а в доме разводить дикую вонь?
     Най с женой ушли, так что вопрос добычи газа так и остался нерешенным.
     - Ты мог вместо того, чтобы брюзжат!  предложить что-нибудь дельное? --
спросил Ева, когда Уилт начал уже раздеваться. И вообще солнечная батарея --
вещь  неплохая. Летом мы смогли бы экономить  на горячей воде.  Нужно только
несколько старых радиаторов покрасить и в...
     - А еще нужен кретин, который полезет ставить на крышу! Одумайся! Разве
Най путное предложит? Чуть ветерок дунет, весь этот металлолом слетит вниз и
размажет  кого-нибудь  по  асфальту.  Кроме   того,  последнее  время  такая
холодина, что  эти  батареи  будут замерзать,  лопаться  и  заливать верхние
комнаты.
     - Пессимист  несчастный,  -- сказала  Ева. -- Вечно ты  всем недоволен.
Неужели не можешь хоть раз согласиться?
     - Я  воинствующий реалист, -- поправил ее Уилт. -- На собственном опыте
знаю: всегда жди худшего. А если нет -- тем лучше, я буду рад.
     Он залез в кровать и выключил лампу на тумбочке. Ева тоже легла, однако
он уже успел притвориться спящим. Ночь  с субботы  на воскресенье, по мнению
Евы,  должна  быть  "ночью  единения".  Но  теперь  Уилт  влюбился,   и  его
интересовала только  Ирмгард. Тогда  Ева прочитала очередную главу из книжки
"Как  приготовить  компост",  выключила свет и вздохнула:  "Почему  Генри не
такой, как Джон Най? Где его изобретательность, предприимчивость? Ну, ладно,
сексом можно и с утра заняться".
     Когда Ева проснулась, рядом с ней никого не было. "Это что-то новое, --
подумала она --  Генри еще ни разу не просыпался в воскресенье  в семь  утра
сам, без шумной помощи девочек. Наверное, пошел вниз заварить себе чайку..."
Ева повернулась на другой бок и опять заснула. Но на кухне Уилта не было. Он
шагал по  тропинке  вдоль  речки.  Ярко  светило  осеннее солнышко,  и  река
казалась  серебристой. Легкий  ветерок  шевелил ветви плакучих  ив.  Он  был
наедине со своими мыслями и чувствами. Как  обычно, мысли были мрачны,  зато
чувства стремились излиться  стихами. В  отличие  от нынешних  поэтов, стихи
Уилт сочинял рифмованные. Их даже можно  было декламировать.  Вернее,  можно
было  бы,  поскольку  он  никак  не мог найти  рифму  для  слова  "Ирмгард".
Единственное,  что приходило  на  ум,  "Ирмгард  --  авангард".  Дальше  шли
"стюард", "байард",  "бильярд",  "паккард".  Но  ни  одно  из них  не  могло
выразить глубину  его  чувств. Уилт прошел  еще  километра  три  и прекратил
наконец  бесплодные  попытки  сочинительства  Он  повернул  назад  и  устало
поплелся навстречу семейным обязанностям. Этого Уилту хотелось меньше всего.

        4
     Еще меньше Уилту хотелось найти то, что  он нашел в понедельник утром у
себя в кабинете  на столе. Это  была записка от проректора. Он  просил Уилта
зайти  к  нему в  кабинет "при первой, повторяю, при первой же возможности".
Такой тон не предвещал ничего хорошего.
     "Стилист, мать  твою! -- буркнул Уилт. --  Написал бы "немедленно" -- и
дело с концом.
     Полный дурных предчувствий, Уилт быстро, раньше сядешь, раньше выйдешь,
спустился на два этажа и по коридору направился в кабинет проректора.
     - Генри, -- сказал проректор, -- извините за беспокойство, но  боюсь, у
меня для вас тревожные новости.
     - Тревожные? -- переспросил Уилт с подозрением.
     - Весьма тревожные! В совете графства подняли ужасный шум.
     --  Теперь-то  что  им  неймется?   Снова  хотят  прислать  сюда  своих
советников? Вроде тех, что уже были, помните, они все докапывались почему мы
не  объединим  группы  каменщиков   и  ясельных  нянек,  чтобы  покончить  с
неравенством полов? Так вот, передайте им от меня если снова хотят...
     Проректор жестом остановил Уилта.
     -- Это они тогда хотели. Сейчас хотят другого. Вернее, как раз не хотят
другого. По правде, послушайся вы тогда и создай эти самые смешанные классы,
не ходили бы зловещие слухи о...
     -- Во-во! Зато у нас по коридору ходи. бы толпы беременных нянек и...
     -- Вы можете меня послушать? Забудьте вы этих нянек. Лучше скажите, что
вы знает о половых сношениях людей с крокодилами.
     -- Что я знаю о... Я не ослышался?
     -- К сожалению, нет, -- вздохнул проректор.
     --  По  правде  говоря,  я  думал,  это просто невозможно.  Но  раз  вы
настаиваете...
     --  Генри, дело в том,  что  этим  занимается кто-то с вашей кафедры. И
даже умудрился фильм снять.
     --  Фильм?  --  рассеянно  спросил Уилт, недоумевая,  как можно  вообще
подрулить к этой скотине -- крокодилу, -- не говоря уже о том, чтоб трахнуть
ее.
     - Причем в этом участвовали и первокурсники, -- продолжал проректор, --
а комиссия по образованию все пронюхала и желает знать, что это все значит.
     -- Они правы,  действительно интересно, -- согласился Уилт. -- Конечно,
у  кого  руки-ноги  лишние есть,  тот на  крокодила, может, и  полезет.  Эх,
КрафтаЭбинга* на  них  нет! Ходят у меня несколько почасовиков, у  которых с
головой  не в порядке, но остальные конечности вроде на месте. А где  же они
крокодила достали?
     --  Вы  меня спрашиваете?  Я  знаю  одно:  комиссия  требует  фильм  на
просмотр, они хотят расставить все точки над "i".
     -- Пусть  ставят точки,  где хотят, --  ответил Уилт. -- Только меня не
надо  сюда приплетать. Я не отвечаю за всякие  там киносъемки, пусть даже на
своей кафедре,  а  если  какой-то  маньяк вздумал влупить крокодилу, это тем
более не мое дело. И  с самого  начала я  был против телекамер  и кинозалов,
которые  нам  навязали.  Во-первых,  это   бешеные  деньги,   а   во-вторых,
какой-нибудь кретин обязательно что-нибудь сломает.
     --   Руки  бы  ему  обломать.  Короче,  члены  комиссии   ждут   вас  в
восьмидесятом кабинете
     *Рихард КрафтЭбянг  (1840--1902) --  немецкий  психиатр,  исследовавший
половые извращения.

     ровно к шести.  Советую вам выяснить все подробности, придется отвечать
на вопросы.
     Уилт уныло побрел  в свой кабинет, пытаясь вспомнить, кто с его кафедры
неравнодушен к  рептилиям, кому близка тема зоофилии в искусстве или у  кого
окончательно поехала крыша.  Взять  хотя бы  Паско. Этот  точно не в себе --
результаты  многолетних  попыток  привить  газовщикам  любовь   к  тонкостям
"Поминок по  Финнегану"*. И  хотя  Паско уже дважды  в  этом  году лежал  на
обследовании  в местной  психушке,  он в принципе  добрый  малый. Правда,  с
кинокамерой он не справится --  слишком неуклюж, а что до крокодилов... Нет.
Этот   вариант  не   подходит.   Уилт   зашел   в  киновидеокласс  полистать
регистрационный журнал.
     --  Ищу  кретина, который  снял  кино  про  крокодилов,  --  поведал он
заведующему техническими средствами обучения Добблу.
     Тот в ответ лишь фыркнул.
     -- Опоздали  маленько.  Приходил  ректор,  забрал фильм.  Рвет и  мечет
мужик. Я его  понимаю... Между прочим, когда фильм принесли  из монтажной, я
сказал:  "Что  же  это   делается?   Махровая   порнуха,  а  кинолаборатория
пропускает.  Как  хотите, говорю,  а я  этот  фильм придержу,  пока  там  не
разберутся". Так и сказал.
     --Авангардистский роман Джеймса Джойса.
     -- Правильно сказали! -- съязвил Уилт. -- А вы не додумались придержать
его сначала для меня?
     --  У  вас  на  кафедре,  мистер  Уилт,  педерасты,  я  смотрю,  совсем
распоясались, правда?
     -- Правда. А вы не знаете, кто конкретно?
     --  Фамилий называть  не стану. Скажу только, что мистер Билджер  будет
похитрее, чем кажется.
     -- Билджер?  Вот гад. На  политике рехнулся?  Ладно. Так  теперь еще  и
фильмы взялся снимать!
     -- Я ничего не говорил,  -- заметил Доббл. -- Мне лишних  неприятностей
не надо.
     --  А мне  надо! --  грозно  пообещал Уилт и отправился на поиски Билла
Билджера.
     Тот  сидел в  учительской,  пил  кофе  со своим приятелем Джо  Столи  с
кафедры истории  и доказывал, что  истинно  пролетарского самосознания можно
достичь  лишь  подорвав  вонючую   лингвистическую   инфраструктуру   сраной
гегемонии вонючего фашистского  государства. Речь Билджера напоминала фонтан
из прорвавшейся канализации.
     --  Это,  кажется, сказал Маркузе...  --  нерешительно внес свою  лепту
Столи и, спохватившись, добавил: -- Мать его!
     -- Не могли бы вы на секунду опуститься на землю, -- вмешался Уилт.
     -- Топтать мой лысый череп, если  я снова  стану кого-то заменять, -- в
голосе  Билджера  появилась непримиримость профсоюзного вожака -- пламенного
борца со сверхурочными. -- Свою норму замен выполнил.
     -- Я не намерен нагружать вас лишней работой. Просто  хочу сказать пару
слов  наедине. Это,  конечно, будет  нарушением  вашего  неотъемлемого права
свободной личности в  фашистском государстве.  Но придется, потому как  долг
требует.
     -- Надеюсь, не мой долг, коллега?
     -- Нет, мой. Жду вас у себя в кабинете через пять минут.
     -- А я вас  у себя, -- полетело Уилту  вдогонку, когда  он направился к
выходу.
     "Пусть повыпендривается  дурачок, -- подумал  Уилт. -- Все равно  через
пять минут явится. Знает ведь, захочу, так перекрою расписание, что будет он
у меня начинать  работу по понедельникам в 9.00 с печатниками, а заканчивать
по  пятницам в 20.00 с  поварами". Это  было у  Уилта, пожалуй, единственным
средством убеждения,  но как  оно  действовало! Он сидел у  себя в  ожидании
Билджера и  представлял, что будет на  заседании комиссии. Миссис Чаттервей,
как  всегда,  будет до последнего защищать свою передовую точку зрения:  все
малолетние  преступники на самом деле добрейшие ребята, им не хватает  всего
лишь несколько  теплых  слов,  и тогда они раз и  навсегда  перестанут  бить
старушек кирпичом по голове.
     Справа от  нее будет сидеть советник Блайт-Смит.  Этот,  дай  ему волю,
отправил  бы на  виселицу всех  малолетних  правонарушителей  до  одного,  а
безработных приказал  бы пороть розгами. Кроме этих двух экстремистов обычно
присутствуют: ректор  --  бездельник,  ненавидящий любого, кто нарушает  его
невозмутимое спокойствие, инспектор  по делам образования, который ненавидит
ректора, и,  наконец, мистер Сквидли -- местный строительный  подрядчик, для
которого обучение гуманитарным основам  -- сущее проклятие,  время, пущенное
коту под хвост: "Молодым паразитам вкалывать  надо,  кирпичи таскать, а  они
тут  штаны  протирают!"  В общем,  встреча с  комиссией ничего  хорошего  не
предвещает. Надо  быть с ними  осторожнее. Но сначала Билджер.. Минут  через
десять он без стука вломился в кабинет и плюхнулся на стул.
     -- Ну? -- осведомился он, злобно уставившись на Уилта.
     -- Я посчитал, что лучше нам поговорить наедине, -- сказал Уилт.  --  Я
хотел бы узнать побольше о вашей кинокартине про  крокодила. Должен сказать,
мне   импонирует   ваш  энтузиазм.  Если  бы   все  преподаватели   гумоснов
использовали возможности, предоставляемые муниципальными властями...
     Тут Уилт сделал многозначительную паузу, и Билджер приободрился:
     -- Рабочий класс должен  понять,  как  его охмуряют  средства  массовой
информации.  Лучше  всего  --  научить  их  самих  снимать  фильмы,  чем  я,
собственно, и занимаюсь.
     --  Ага!  --  обрадовался  Уилт.  --  Значит,  пролетарии будут снимать
порнофильмы   про  крокодилов,   вследствие   чего   уровень   пролетарского
самосознания  возрастет,  и они отвернутся от  ложных ценностей,  навязанных
капиталистическим обществом.
     -- Точно, коллега! -- воскликнул Билджер. -- Понимаете, крокодил -- это
символ эксплуатации, и если ему влупить...
     --  То он,  олицетворяя  буржуазию,  будет  лишь  бессильно  скрежетать
зубами, -- закончил Уилт.
     -- Вот именно!!! -- Билджер клюнул на приманку.
     -- А кто же вам помогал... э... снимать натуру?
     --  Второкурсники. Слесари и токари. Крокодила мы  сперли  на Нотт-роуд
и...
     -- На  Нотт-роуд? -- переспросил Уилт, пытаясь представить  себе улицу,
где водятся покладистые и, видимо, даже голубые крокодильчики.
     --  Да, там-то мы и обосновались. Уличный  театр для народа, понимаете?
--  Билджер  во  одушевлялся все больше и  больше.  -- Людишкам-то,  что там
живут, тоже надо раскрепощаться.
     -- Так-то  оно так, но мне кажется, если они  станут пялить крокодилов,
это  не  будет  в полной  мере способствовать их  раскрепощению. Не лучше ли
показать суть классовой борьбы посредством...
     --  Момент! -- остановил его Билджер. --  Вы вроде сказали,  что видели
мой фильм.
     --  Не  совсем. Но до  меня дошли слухи о его противоречивом  сюжете. А
кто-то даже сказал: "Почти как у Бюнюэля*".
     --  Правда?!  А  мы-то  всего-навсего   разворотили  детскую  карусель,
отвинтили крокодила...
     -- Отвинтили??? Так это был не настоящий крокодил?!
     -- Нет, конечно! На фига  нам настоящий. Какой же дурак рискнет влупить
настоящему. Он же к-а-а-а-к вцепится...
     --  Еще  как вцепится!  --  подтвердил Уилт.  --  Любой уважающий  себя
крокодил... Ладно, дальше.
     -- А  дальше один  из  наших  залазит  на пластикового крокодила, и  мы
снимаем его за этим делом.

     *Луис   Бюнюэль   (1900--1983)   --   известный   испанский   режиссер,
основоположник сюрреализма в кино.

     -- За каким делом? Нельзя ли поточнее? Он его что, трахает?
     -- Ну, вроде того... То  есть, член он, конечно,  не вынимал: крокодилу
все равно некуда засунуть. Просто делал вид, что трахается. Таким манером он
символически отымел зажравшийся тоталитаризм всей капиталистической системы.
     -- Которая выступает здесь в образе трахнутого крокодила!
     Уилт откинулся на спинку стула. "Ну что это за человек такой,  -- думал
он. -- Вроде бы не дурак, с университетским образованием, как-никак магистр,
а до сих  пор  верит,  что  жить  станет легче, если  в один прекрасный день
поставить к стенке  всех представителей  среднего класса. Видимо,  никому не
пошли на  пользу уроки прошлого. Ну погоди, Билджер. Будешь набираться ума в
настоящем".
     Уилт уперся локтями в стол.
     -- А теперь давайте сделаем выводы, --  начал он. -- Значит, вы, будучи
преподавателем  кафедры гуманитарных  основ,  почему-то  решили, что в  ваши
обязанности входит учить студентов  марксистско-ленинскому  педерастическому
крокодилизму и всем прочим "измам", которые взбредут вам в голову?
     Взгляд. Билджера снова стал враждебным.
     -- Мы в свободной стране, я имею право высказывать личное мнение! И вам
меня не остановить!
     "Ах, какие мы смелые", -- подумал Уилт и улыбнулся.
     -- А разве я пытаюсь вас остановить? -- спросил он с  наивным видом. --
Хотите  верьте, хотите нет, но я хочу предоставить вам трибуну, с которой вы
сможете свободно высказать свои идеи.
     -- Вот здорово! -- обрадовался Билджер.
     --  Здорово,  товарищ  Билджер, здорово,  уж  поверьте  мне.  Заседание
комиссии  по  образованию  откроется  в  восемнадцать ноль ноль. Там  будут:
инспектор по делам образования, наш ректор, советник Блайт-Смит...
     -- И это милитаристское говно тоже? Да что  он  понимает в образовании?
Думает,  если  отхватил на войне справку, то может  топтать в морду  рабочий
класс?
     --  Что в  ваших глазах не делает чести  рабочему  классу, поскольку  у
Блайт-  Смита вместо  ноги  деревяшка!  -- Уилт заводился  все  сильнее.  --
Сначала  вы расхваливаете пролетариат за  сообразительность  и сплоченность,
затем  говорите,  что  он настолько туп,  что  не отличит  свои интересы  от
рекламы  мыла, и поэтому  должен быть  насильно втянут  в  политику.  Теперь
утверждаете,  якобы  безногий человек  пинал  пролетариев  аж в  морду.  Вас
послушать, так они вообще ублюдки недоношенные.
     -- Я этого не говорил, -- запротестовал Билджер.
     -- Правильно! Это следует из  того, что вы уже успели наговорить. Итак,
если  желаете  пояснить свою точку зрения, добро пожаловать  на  комиссию  к
восемнадцати ноль ноль. Уверен, они послушают вас с удовольствием.
     -- Имел я эту комиссию! Я знаю свои права и...
     --...  И  мы  живем  в  свободной стране. Слышал  уже. Опять неувязочка
вышла. Да, это свободная страна, именно поэтому тут позволено таким, как вы,
склонять несовершеннолетних  к  траханью крокодилов.  Именно  поэтому страна
превращается в бардак! Иногда я жалею, что мы не в России!
     --  Да,  там  бы  нашли  управу  на таких, как  вы, Уилт!  Ревизионист!
Извратитель! Свинья!
     -- Извратитель? И это мне говорите вы?!  -- расхохотался Уилт. --  Да в
России такого горе-режиссера на Лубянке бы сгноили. Вперед ногами вынесли бы
-- с пулей в дурной башке. А то еще лучше -- запихнули бы вас в дурдом, где,
в отличие от остальных обитателей, вы бы сидели по праву.
     -- Ах, вот как,  Уилт?! -- завопил Билджер, вскакивая со стула. -- Хоть
вы  и  завкафедрой гумоснов, но не думайте, что можно просто  так оскорблять
подчиненных! Да я знаете, что сделаю, знаете?! Я буду жаловаться в профсоюз!
     -- Скатертью дорога! -- крикнул  вдогонку Уилт. --  Да, не забудьте  им
сказать, что обозвали меня свиньей! Они в восторг придут.
     Билджер ушел, а Уилт  стал думать, как  бы  поправдоподобнее выгородить
его перед комиссией.  Конечно, Уилт был бы не прочь избавиться от  Билджера.
Радикал-обормот, из интеллектуалов, которые хвалятся  своим  происхождением.
Но ведь у  этого  идиота  жена,  трое детей,  а  в такой ситуации  не станет
заступаться даже папаша -- контр-адмирал Билджер.
     Кроме   всего  прочего,   Уилту   нужно   было  дописать   лекции   для
студентов-иностранцев. "Черт бы побрал эти либерально-прогрессивные  взгляды
с  1688  по  1978", --  невесело  размышлял он.  Почти триста лет английской
истории  надо  втиснуть  в  восемь  лекций.  И  при  этом следует  помнить о
ненавязчивом  предположении  доктора  Мэйфилда, что  все это  время общество
якобы неуклонно двигалось по пути прогресса, а либеральные  взгляды вроде бы
совсем не зависят  от времени и места. Возьмем, например,  Ольстер.  Уж где,
как  не там в 1978 году  наблюдался пышный  расцвет  либеральных взглядов? А
Британская империя?  Тоже  достойный  пример  либерализма. Единственным  его
достоинством было одно: он не был таким ужасным, как бельгийский в Конго или
португальский  в Анголе. Сам Мэйфилд --  социолог  по образованию, значит, с
его познаниями в истории надо быть поосторожней. Пусть Уилт знает  не многим
больше. Но все  равно, при  чем  здесь английский  либерализм? Ведь есть еще
валлийцы, шотландцы, ирландцы. Или они для Мэйфилда не существуют? А если  и
существуют, то не ведают ни прогресса, ни либерализма.
     Уилт взял ручку и стал записывать  свои мысли. Ничего общего с тем, что
имел в  виду Мэйфилд.  Так  в бесплодных раздумьях Уилт просидел  до  самого
обеда. Спустился в  столовую, в  одиночестве проглотил нечто  под  названием
карри с рисом и наконец вернулся к себе. В голове  появились новые мысли.  А
разве колонии не влияли на саму Англию? Сколько  слов -- карри, поло, бакшиш
--  пришло  в  английский  язык  с  далеких  окраин  Британской империи, где
когда-то безраздельно господствовали надменные предки Уилта.
     Эти милые и немного грустные размышления о былом прервала миссис Розри,
лаборантка кафедры. Она вошла и сообщила, что мистер Гермистон заболел и  не
может  вести  занятия  в  третьей  группе  электронщиков, а мистер  Лэкстон,
который  его обычно  заменяет,  никого не  предупредив,  поменялся  парами с
миссис  Ваугард, которую  уже  не поймать, потому что  она ушла на  прием  к
зубному врачу, а...
     Уилт спустился на улицу и направился в другой корпус, где  электронщики
в сонном оцепенении после пива, выпитого за обедом, ждали Гермистона.
     -- Значит, так,  -- сказал Уилт, садясь на преподавательское  место, --
что вы делали с мистером Гермистоном?
     -- Пальцем  к этому  мозгляку не  притронулись, -- прорычал рыжеволосый
молодец напротив. -- Неохота руки марать. Один удар в пятак, и он...
     Уилт не стал дослушивать,  каков будет мистер Гермистон после первой же
драки.
     -- Я имею в  виду, -- перебил он рыжего, -- о чем он вам рассказывал на
прошлых уроках?
     -- Что-то про траханых негритосов, -- ответил другой молодец.
     -- Не в прямом смысле,  конечно? -- пошутил  Уилт, надеясь, что  это не
приведет  к дискуссии  на  тему  межнациональных половых  отношений.  -- Он,
наверное, говорил о расовых отношениях?
     --  А  я   говорю  про  черножопых  козлов,  понятно?  Про  черножопых,
желторожих   и   прочих  заморских  обормотов,  которые  приезжают  сюда   и
перехватывают работу у добропорядочных белых граждан. А возьмите этих... Его
перебил другой электронщик.
     -- Вы его не слушайте, Джо состоит в "Национальном фронте"...
     -- А ты что-то имеешь против?! -- взъелся Джо. -- Наша политика -- быть
всегда...
     -- Подальше от всякой политики, -- перебил Уилт. -- Вот моя политика! И
я намерен ее придерживаться. Дома и на улице можете говорить о чем угодно, а
на уроках мы обсудим другие проблемы.
     -- Вот так и скажите старику Гермофрейдстону. А то бедняга из шкуры вон
вылазит, агитирует нас стать добрыми  христианами  и возлюбить ближнего  как
самого себя. Вот пусть поживет на нашей улице, тогда я на него посмотрю. Там
как раз присоседились какие-то кретины  с  Ямайки.  Каждую  ночь до  четырех
долбят в свои  барабаны  и ведра.  И  если Герму этот тарарам будет в  кайф,
значит, у него бананы в ушах.
     --  Но  ведь можно попросить их вести  себя потише или не шуметь  после
одиннадцати вечера, -- посоветовал Уилт.
     -- И получить нож под ребро? Издеваетесь?
     А полицию вызвать пробовали?
     Джо посмотрел на Уилта как на идиота.
     Нашелся один такой смелый, и знаете, что было?
     -- Нет, -- признался тот.
     -- Через пару дней  порезали ему все шины. Вот так! А где была полиция?
Да они давно уже на все забили!
     -- Да, не так-то все просто, -- согласился Уилт.
     -- Ничего, мы на них управу найдем, -- мрачно пообещал Джо.
     -- Не  на  Ямайку же их высылать! -- вмешался противник  "Национального
фронта". -- Твои соседи не оттуда приехали. Они родились тут, в трущобах...
     -- Да хоть в сортире палаты лордов!
     -- Ты к ним несправедлив.
     -- Я бы на тебя посмотрел, если б ты целый месяц не спал!
     Словесная баталия  разгоралась. Сколько  таких  групп у него было, стал
вспоминать Уилт. Сначала ребят надо хорошенько раззадорить, а затем  молчать
и только изредка подбрасывать им каверзные мыслишки, когда спорщики начинают
потихоньку  выдыхаться.  Вот и сейчас  перед ним сидят те же зеленые юнцы, и
снова  всякие билджеры норовят напичкать их политикой, готовя пушечное  мясо
для грядущих социальных битв.
     Тем временем парни уже переключились на финальный кубок  прошлого года.
Футбол  явно интересовал  их  больше,  чем  политика.  В  конце концов  Уилт
тихонько ушел и отправился читать лекцию иностранцам.  К его великому ужасу,
аудитория  была набита до отказа.  Доктор  Мэйфилд оказался прав: эти лекции
привлекут кучу народа, а  значит, и денег. Глянув вверх по  рядам,  Уилт про
себя отметил: "Сейчас я обращаюсь к тем,  кто скоро унаследует сталелитейные
заводы и нефтяные месторождения, судоверфи и химические концерны, раскинутые
на  огромной  территории  от  Стокгольма  до  Токио.  Приехали послушать про
Англию? Ну слушайте, раз заплачено!"
     Уилт взошел на трибуну, разложил свои бумажки. Затем поправил микрофон,
так что в динамиках загрохотало, и начал лекцию.
     -- Может  показаться несколько необычным для тех из вас, кто  родился и
вырос  в  авторитарном  обществе, что я намерен  немного отклониться от  той
темы, которую мне надлежит здесь осветить,  а именно "Развитие либеральных и
социально-прогрессивных  взглядов в  английском  обществе  с 1688 года  и до
наших  дней",  и  сосредоточить  ваше  внимание на  более значимой, если  не
сказать  первостепенной  проблеме.  Сформулировать  ее  можно  так:  в   чем
заключается  суть всего  английского? Этот вопрос испокон  веков  заводил  в
тупик светлейшие умы. Нисколько не сомневаюсь, что он  является  загадкой  и
для вас. Однако  должен признать, что для меня, хотя я сам и англичанин, это
тоже  является  загадкой,  и  у  меня нет  оснований  предполагать,  что  по
прочтении  данного курса  лекций  я  буду  разбираться  в  этом вопросе хоть
сколько-нибудь лучше...
     Уилт сделал  паузу  и  глянул  на аудиторию.  Все,  уткнувшись  в  свои
тетрадки, с трудом поспевали  за ним. Правильно! Эти, как  и все предыдущие,
добросовестно  и  бездумно  запишут  каждое  слово,  но  где-то  среди  них,
возможно, найдется один,  который все-таки немного призадумается. Ничего, на
сей раз пищу для размышлений получит каждый.
     -- Начну с того, что дам список книг, которые вам необходимо прочитать.
Но  прежде  хочу  привести  пример типичного  проявления английского  духа в
надежде, что  мы его исследуем вместе. Раз уж я отклонился от первоначальной
темы, а учить вас  все равно должен, то выбрал другую  на свое усмотрение. К
тому  же я буду говорить исключительно об Англии,  и ни  слова про  Уэльс  и
Шотландию,   и  про   все  остальное,   что   широко  известно   под  именем
Великобритании. Ибо про Глазго я знаю еще меньше, чем про  Нью-Дели, а кроме
того, жители вышеупомянутых регионов, вероятно, обиделись  бы, причисли я их
всех к англичанам. И особенно я буду избегать любых разговоров об ирландцах.
Я,  как  англичанин,  понять их просто не могу, а их методы  решения спорных
вопросов мне и вовсе не по вкусу. Повторю лишь то, что сказал фон Меттерних:
"Ирландия -- английская Польша".
     Уилт   остановился,  чтоб  дать   возможность  присутствующим  дописать
очередную  порцию бессмыслицы.  Если  бы саудовцы были в  курсе,  кто  такой
Меттерних, Уилт удивился бы несказанно.
     -- А теперь список  литературы. На первом месте  "Ветер в ивах" Кеннета
Грэма.  Здесь  вы  найдете наиболее правдоподобное  описание  устремлений  и
взглядов представителей английского среднего класса. Вы увидите, что в книге
речь   идет  преимущественно   о   самцах.  Женские  образы   здесь   играют
второстепенную роль: это хозяйка баржи, дочка  тюремщика и ее тетя. В центре
внимания  мужчины:  Бобр,  Крот,  Барсук и другие.  Все они холостяки  и  не
проявляют ни малейшего интереса к противоположному полу. Тех из вас, кто жил
южнее  или уже успел побродить по  Сохо*, вероятно, удивит отсутствие  здесь
темы половых отношений. Могу сказать, что  подобный взгляд на секс полностью
соответствует  семейным   устоям  среднего  класса  Англии.  Тем  студентам,
интересы которых выходят за пределы обычаев среднего класса и которые желают
изучить этот вопрос глубже, если не сказать исчерпывающе,
     *Район Лондона, известный своими злачными местами.
     я рекомендую почитать некоторые  ежедневные газеты, особенно воскресные
выпуски. Количество  мальчиков-певчих, ежегодно страдающих  от непристойного
поведения приходских священников  и церковных старост, может  навести вас на
мысль, что Англия  глубоко религиозна  по своей сути.  Я же, как, впрочем, и
некоторые другие, склонен думать, что...
     Однако, что  же все-таки склонен думать Уилт, так никто и не  узнал. Он
замолчал на  полуслове  и  уставился на кого-то  в третьем ряду. Там  сидела
Ирмгард Мюллер.  И  что  хуже всего, смотрела  на  него как-то по-особенному
пристально и  ничего не  писала. Уилт выдержал ее  взгляд, опустил глаза  на
свои бумажки и попытался сообразить, что же сказать еще. Но все мысли, играя
которыми  он  только  что  издевался над аудиторией, вдруг  куда-то  уплыли.
Впервые   за  долгую  практику  неутомимого  импровизатора   Уилт   внезапно
растерялся.  Он стоял  у  трибуны,  чувствуя,  как  потеют  ладони. Взглянув
украдкой на часы, он узнал, что говорить умное, серьезное и... и даже весьма
значительное  надо еще  целых  сорок минут.  "Значительное..." Это  дурацкое
слово времен  его сентиментальной юности  ни  с того  ни  с  сего  всплыло в
памяти. Уилт взял себя в руки.
     --  Как  уже  было сказано выше, -- продолжил он запинаясь, поскольку в
аудитории уже начали шептаться, -- любая из перечисленных мною книг даст вам
лишь поверхностное представление об английском национальном характере.
     Следующие полчаса он тщетно старался изъясняться  членораздельно, а под
завязку промямлил  что-то о цели, которая  оправдывает средства, собрал свои
бумажки и закончил лекцию. Ирмгард встала и подошла к нему.
     -- Мистер Уилт, -- сказала она, -- мне очень понравилась ваша лекция!
     -- Весьма польщен, -- ответил Уилт, стараясь скрыть волнение.
     -- Особенно  меня  заинтересовали ваши слова  о том, что  парламентская
система   демократична  только   на  первый   взгляд.  Вы  единственный   из
преподавателей,  кто   рассматривает   эту  проблему  в  рамках   социальной
действительности и массовой культуры. Блистательная лекция! Спасибо!
     Уилт словно на крыльях вылетел  из  аудитории и помчался к себе наверх.
Прочь  все сомнения! Ирмгард не просто красавица. Как она  умна! Он встретил
само совершенство. Эх, лет на двадцать пораньше бы...

        5
     Новые  радостные  переживания  так  захватили Уилта, что  он опоздал на
заседание комиссии по  образованию на двадцать  минут. На подходе к кабинету
он увидел, как оттуда вышел мистер Доббл с  кинопроектором в руках. При этом
Доббл имел радостный вид  человека,  который только что  исполнил свой долг,
подложив ближнему свинью.
     -- Я здесь ни при  чем, мистер  Уилт,  -- ответил он на  угрюмый взгляд
Уилта. -- Я только...
     Уилт  отвернулся  и  вошел  в кабинет. Члены комиссии рассаживались  по
местам. В конце  длинного стола заметно выделялся одинокий стул. Как Уилт  и
предполагал,  собрались все: ректор,  проректор, советник Блайт-Смит, миссис
Чаттервей, мистер Сквидли и, наконец, инспектор по делам образования.
     --  А-а-а,  Уилт!  --  послышалось  вялое   приветствие   ректора.   --
Присаживайтесь.
     Уилт,  решительно   проигнорировав  отдельный  стул,  уселся   рядом  с
инспектором.
     --  Я  полагаю,  вы  хотите услышать от  меня  про антипорнографический
фильм,  снятый  сотрудником  кафедры  гуманитарных  основ,  --  решил  взять
инициативу в свои руки Уилт.
     Члены комиссии грозно уставились на него.
     --  Для  начала  приставочку  "анти"  отбросьте,  --   велел   советник
Блайт-Смит. -- Вряд ли кто из нас  педераст... то есть передаст  словами всю
глубину нашего возмущения. То, что мы видели, -- чистейшая порнография!
     --  Порнография?  Для  того, кому  крокодил  служит  объектом влечения,
может, и да, -- предположил Уилт. -- Правда, лично я фильма не видел...
     --  Но вы  же  сами  сказали, что  это  антипорнографический  фильм, --
напомнила миссис Чаттервей. Ее передовые взгляды были словно красная  тряпка
советника и  мистера Сквидли. -- И как завкафедрой гуманитарных основ сами и
санкционировали съемки. Зачем вы это сделали?
     Уилт криво усмехнулся.
     -- Видимо,  требуется  пояснить,  миссис Чаттервей, каковы  обязанности
заведующего кафедрой.
     --  Лучше поясните откуда взялся этот  похабный  фильм. Давайте ближе к
делу, -- оборвал его БлайтСмит.
     -- Тут все связано, -- возразил  Уилт.  -- Моя должность  не дает права
следить за всеми действиями моих так называемых подчиненных.
     -- Об их художествах мы наслышаны, -- заметил Сквидли. -- Если  бы  мой
подчиненный выкинул нечто подобное, он бы в два счета вылетел с работы.
     --  В  сфере  образования  все не  просто, --  заметил  Уилт. -- Я могу
определять основные направления учебного процесса, но если  преподаватель их
не придерживается, уволить  его не  в моей компетенции. Надеюсь, ректор меня
поддержит, -- и Уилт посмотрел на ректора.
     --  Верно! --  нехотя кивнул тот, подумав: "Давно надо  было вышвырнуть
тебя самого".
     -- Вы хотите сказать, что не в силах избавиться от извращенца,  который
делает такие фильмы? -- не поверил БлайтСмит.
     -- Ну, если он систематически  не справляется  со своими обязанностями,
пьянствует и  в открытую сожительствует со студентами, то  можно. А так нет,
-- пояснил Уилт.
     -- Это правда? -- спросил Сквидли инспектора по образованию.
     --  К сожалению, да. Пока не  доказана очевидная некомпетентность члена
кафедры  и он не  уличен в развратном  поведении с  учащимися,  уволить  его
невозможно.
     --  А  заставлять  учащегося  сношаться  с  крокодилом,  по-вашему,  не
разврат? -- возопил Блайт-Смит.
     --  Насколько  я  знаю,  крокодил  был  ненастоящий.  И непосредственно
полового  акта  с  ним  не  было,  --  вмешался  Уилт.  --  В  конце  концов
преподаватель  лично  в этом не  участвовал, а только снимал происходящее на
кинопленку.
     --  Конечно,  в противном случае  его бы  уже арестовали, -- усмехнулся
Сквидли. -- А вообще таких надо убивать без суда и следствия.
     -- Господа, вам не кажется, что мы  отклоняемся от темы? -- подал голос
ректор. -- По-моему, мистер Рэнлон хочет что-то спросить.
     Инспектор по образованию зашуршал бумагами.
     --  Хотелось бы  знать,  мистер  Уилт,  какие  основные  направления  в
преподавании  гуманитарных основ  определены  лично  вами? Не ими ли  вызван
поток многочисленных жалоб от представителей общественности? -- Он уставился
на Уилта в ожидании ответа.
     -- Мне  будет  легче ответить,  если я  сначала узнаю,  кто  и  на  что
жалуется, -- сказал Уилт, желая выиграть время.
     Тут снова заговорила миссис Чаттервей:
     -- Несомненно,  цель  преподавания  гуманитарных  основ  -- воспитывать
чувство социальной ответственности у молодых людей, вверенных нашим заботам.
Многие  из   них  ранее   были  лишены  возможности   получить   полноценное
образование...
     -- Попросту были развратниками, -- поправил ее Блайт-Смит.
     -- Ничего подобного! -- огрызнулась миссис Чаттервей. -- А ваши взгляды
и так всем хорошо известны.
     --  Может,  лучше мистер  Уилт поделится  с  нами своими  взглядами? --
предложил инспектор по образованию.
     -- Ну, что ж. В основном наша кафедра занимается  следующим. Учащихся с
отрывом от  производства загоняют в аудиторию на целый  час  и, чтобы они не
орали, заставляют читать разные книжки, -- начал Уилт. -- Я считаю, толку от
этого никакого, пустая трата времени. -- Он замолчал, чтобы дать Блайт-Смиту
возможность каким-нибудь замечанием  вывести из себя миссис Чаттервей. Но не
дождался.
     Согласиться с ним поспешил Сквидли:
     -- В самую точку попали! Как занимались ерундой,  так и занимаетесь.  Я
всегда это  говорил и  сейчас  скажу. Пусть лучше эти бугаи вкалывают, а  не
валяют дурака в колледже за счет налогоплательщиков.
     --  По  крайней  мере наметилось  общее мнение  по  данному вопросу, --
примиряюще  отметил ректор.  --  Если я  правильно понял, методы руководства
кафедрой  у  мистера Уилта носят скорее практический  характер. Вы согласны,
Уилт?
     --  Мы  стремимся  привить  студентам  практические  навыки.  Подогреть
интерес к... как бы это сказать...
     -- К крокодилам, -- подсказал Блайт-Смит.
     -- Да нет, -- отмахнулся Уилт. Инспектор по образованию заглянул в свои
записи.
     -- А  вот в  этой вашей программе обучения  житейским навыкам  значится
"Домашнее пивоварение".
     Уилт кивнул.
     --  С какой стати, позвольте спросить? Вот уж не думал, что  пропаганда
подросткового алкоголизма имеет нечто общее с образованием.
     -- Зато,  сварив пиво дома, подростки не пойдут у нас с вами в пивные и
кабаки. И вообще  газовщики  из четвертой  группы никакие  не  подростки.  У
каждого второго жена и дети.
     --  А   ваш  курс  пивоварения   включает  незаконное  изготовление   и
использование перегонных агрегатов?
     -- Каких, каких агрегатов?
     -- Перегонных, для производства спирта.
     --  Ну что  вы,  куда  нам  до агрегатов. Да и  зачем им спирт.  Пойло,
которое у них получается...
     --   Представляет   собой  почти   чистый  спирт,  согласно  заключению
таможенной  инспекции  и  акцизного  управления,   --  сказал  инспектор  по
образованию. -- В подвале технического факультета на днях выкопали  бочку аж
на сто восемьдесят литров, а то,  что оказалось внутри, горело  потом  синим
пламенем. Чиновник из управления говорил, этой дрянью можно даже  автомобиль
заправлять.
     -- Может, для этого и делали? -- осторожно предположил Уилт.
     --  Маловероятно,  учитывая,  что там  же  нашли бутылки  с  этикетками
"Сhateau Де Техфак. Шесть звездочек".
     Ректор тихонько молился, глядя в потолок,  а  инспектор  по образованию
неумолимо продолжал:
     -- А что это за группу вы организовали для поваров и кондитеров? Как ее
там -- "Сам себе фуражир"?
     -- Точное название -- "Твои дары. Природа", -- ответил Уилт.
     --  Вот,  вот!  А  между  прочим, эта самая природа  принадлежит  лорду
Поднортону.
     -- Не знаю такого.
     -- Зато он теперь знает  вас. Его егерь поймал во владениях лорда ваших
юных  кулинаров.  Эти умники  пытались  свернуть  голову  фазану  с  помощью
оригинального   приспособления:   сквозь  трехметровую   пластиковую   трубу
протягивают  струну  от пианино с петлей  на конце --  очень удобно.  Струны
таскают с музыкальной кафедры. Теперь ясно, почему за последние два семестра
пришлось заново перетягивать струны у четырнадцати инструментов.
     --  Боже  мой!   А  я-то  думал,  простые  хулиганы   поработали...  --
пробормотал ректор.
     --  Лорд  Поднортон  думал  то  же  самое,  когда  увидел,  что у  него
разворотили теплицу, четыре парника, и ограду вокруг смородины, и...
     -- Могу сказать одно, -- перебил Уилт, -- тактика налетов на парники не
входит  в программу обучения  "Твои дары, Природа". Будьте уверены, так  как
идею мне подала жена, которая увлекается компостированием...
     -- Жена? Так вот  откуда у  вас курс  для ясельных  нянечек...  В своем
письме миссис Тотингфорд сообщила, что вы их там каратэ учите.
     -- Все верно: у нас проводятся занятия по самозащите от насильников для
ясельных нянечек. Мы посчитали, что  это не  лишнее в обстановке роста числа
изнасилований.
     -- Очень своевременная мера! -- одобрила миссис Чаттервей. --  Я горячо
поддерживаю!
     -- Может быть, --  сказал  инспектор по образованию, осуждающе глядя на
нее поверх очков. -- Но  миссис Тотингфорд другого мнения. Вот она  пишет из
больницы, что  в прошлую субботу ей  перебили ключицу, чуть не свернули шею,
отшибли почки, печень и селезенку. И все это работа одной из ваших нянек. Вы
же не станете утверждать, что миссис Тотингфорд пыталась ее изнасиловать.
     -- Почему  бы  и  нет,  --  ответил Уилт,  --  кто  знает,  может,  она
лесбиянка? Говорят, что даже...
     --  Миссис  Тотингфорд  мать  пятерых и жена...  -- укоризненно  сказал
инспектор по образованию заглянув в письмо.
     -- Троих? -- ляпнул, не удержавшись, Уилт.
     -- Жена судьи Тотингфорда! И если вы, Уилт,  допускаете, что жена судьи
может  быть  лесбиянкой, остается вам напомнить, что  есть  такая вещь,  как
клевета.
     -- А еще есть такая вещь, как замужние лесбиянки, -- заметил Уилт, -- я
как-то знал одну такую. Она жила...
     -- Мы  здесь  не  для того,  Уилт, чтобы  обсуждать  ваших сомнительных
знакомых.
     --  А  я  думал,  именно  для  этого.  Иначе зачем приставать  ко мне с
расспросами  про  какой-то  фильм, сделанный  каким-то типом с моей кафедры,
которого я  едва знаю,  равно  как  и ту...  --  Уилт  замолк  на полуслове:
проректор под столом дал ему пинка.
     -- Это весь список жертв? -- с надеждой в голосе спросил ректор.
     --  Я  мог  бы продолжать  до  бесконечности,  но  не  буду,  -- сказал
инспектор по образованию. --  И без того ясно: кафедра гуманитарных основ не
только  не  справляется с возложенной на нее функцией воспитания  социальной
ответственности  среди  молодежи,  но  и  потворствует ее  антиобщественному
поведению.
     -- Я здесь ни при чем, -- сердито буркнул Уилт.
     -- Вы отвечаете за состояние дел на  кафедре и подотчетны муниципальным
властям. Уилт только фыркнул.
     --  Скажите,   пожалуйста,   --  муниципальные  власти!  Да  будь  хоть
какая-нибудь власть  у меня, этот  фильм вообще  никогда бы не  появился.  Я
нянчусь с ними как с маленькими, назначать не могу, увольнять  тоже,  а надо
бы: половина -- революционеры  и анархисты,  другая половина не в  состоянии
утихомирить студентов без смирительных рубашек! И вы  еще требуете, чтобы  я
отвечал за этот бардак?! Н-е-е-ет! -- Уилт покачал головой и грозно осмотрел
присутствующих. Все сникли, даже инспектор по образованию внезапно остыл.
     --  Это  действительно  серьезная  проблема, -- нарушила  тишину миссис
Чаттервей.  Она твердо встала на сторону Уилта, услышав про курс  самозащиты
от насильников для ясельных нянечек. -- Надеюсь, комиссия согласится, если я
скажу, что мы с пониманием относимся к трудностям мистера Уилта.
     --  Трудностям? -- ехидно переспросил  Блайт-Смит. -- Трудности будут у
нас, если все откроется. Не дай Бог, что-нибудь пронюхает пресса...
     Представив  себе  последствия,  миссис   Чаттервей  побледнела,  ректор
зажмурился. Уилт с интересом наблюдал за присутствующими.
     -- Ну, не знаю, -- сказал он беззаботно, -- я-то целиком и полностью за
открытое  обсуждение всех вопросов, связанных с образованием. Родители имеют
право знать, чему и как учат их детей. У меня самого четыре дочки и...
     --  Уилт! --  резко произнес ректор. --  Комиссия великодушно признала,
что вы не должны нести ответственность за  случившиеся неприятности. Поэтому
мы вас более не задерживаем.
     Но Уилт  не шелохнулся. Теперь  хозяином положения стал  он  и упустить
такой случай было просто преступно.
     --  Как я  понимаю, вы вознамерились скрыть эту прискорбную  историю от
внимания средств массовой информации. Что же, раз так...
     -- Послушайте, Уилт! -- прорычал инспектор. -- Если хоть что-то попадет
в прессу или станет известно общественности, я позабочусь... я... я не желал
бы оказаться на вашем месте!
     Уилт встал.
     --  Мне и  самому  уже надоело сидеть на  этом  месте. Вызываете  сюда,
спрашиваете за  то, над чем  я  не властен, потому  что у меня  нет  никакой
власти,  а  когда  я  предлагаю  обратиться  за  помощью  к  широким  кругам
общественности, начинаете угрожать... Наверное, придется жаловаться на вас в
профсоюз, -- произнеся эту страшную угрозу, он пошел к двери.
     -- Уилт!!! -- завопил ректор. -- Мы еще не закончили!
     -- А я еще не начинал! -- Уилт открыл дверь и обернулся. -- Считаю вашу
попытку   засекретить   дело   большой  общественной  значимости   достойной
серьезного осуждения! Вот так!
     -- Господи! -- обратилась к небесам миссис Чаттервей, что делала крайне
редко. -- Вы думаете, он действительно собирается...
     --  Я уже давно  оставил  надежду понять,  что он собирается, а  что не
собирается, -- жалобно  проговорил  ректор. -- Как  же мы опростоволосились,
приняв его на работу.
     6
     --  Ты  что?! Ты же крест  ставишь на карьере! Это же  профессиональное
самоубийство! -- говорил  Уилту вечером  Питер Брэйнтри, когда они сидели за
кружкой пива в кабачке "У старого стеклодува".
     --  Я и так скоро решусь  на самоубийство. На настоящее, --  проговорил
Уилт, не обращая  внимания на пирожок, который  купил  ему Брэйнтри. -- А ты
еще мне пирожки предлагаешь...
     -- Тебе надо подкрепиться. Это сейчас жизненно важно.
     -- Для  меня уже ничего не важно. Вечно воюешь то с ректором, то с этим
инспектором  и его вонючей комиссией за всяких кретинов вроде Пита Билджера.
Революцию  неймется устроить! Годами  удерживаешься, чтоб не наброситься  на
мисс Тротт, на кого-нибудь из секретарш или ясельных нянек, а Ева приводит в
дом  самую  роскошную  и аппетитную в  мире  женщину!  Ты мне  не  поверишь.
Помнишь, какие тогда шведочки были?
     -- Которым ты читал "Сыновей и любовников"*?
     -- Ага,  -- сказал  Уилт,  --  тридцать штук смачных скандинавочек.  На
четыре недели! Представляешь: ни  одна не задела! Каждый вечер являюсь к Еве
невинный как младенчик. Объяви тогда  кто сексуальную войну, была  б у  меня
медаль "За Супружескую Верность"! Вот где было искушение святого Антония!
     -- Все мы прошли через эту стадию, -- вздохнул Брэйнтри.
     -- Через какую это стадию? -- строго спросил Уилт.
     --  Ну, когда  кругом красотки... и  груди, и  попки, и  длинный разрез
платья на мгновение обнажает розовую ляжку... Помню однажды...
     -- Сейчас  я не  настроен слушать твои похотливые  фантазии, -- перебил
его Уилт. -- Ирмград -- это другое! Тут не просто чисто физическое влечение.
Между нами духовная связь.
     -- Вот это да! -- Брэйнтри был потрясен.
     -- Да! Ты когда-нибудь слыхал, чтоб я говорил такими словами?
     -- Никогда!
     --  Ну  так слушай! Если и после  этого  не поймешь, в  каком я ужасном
положении, тогда не знаю...

     Роман английского писателя Д. Г. Лоуренса.

     -- Я все понимаю, -- заверил Брейнтри. -- Ты просто...
     -- Влюбился! -- произнес Уилт.
     -- Нет, я не это хотел сказать. Ты просто сошел с ума.
     -- Это одно и то же. Я между двух огней. Выраженьице, конечно, избитое,
да  и огонь  тут ни при  чем, если честно.  Ведь  у меня уже есть громадная,
сумасбродная и непробиваемая женушка.
     -- Да, тебе не позавидуешь. Ты еще раньше рассказывал...
     --  Никто  меня  не понимает.  И ты тоже. --  Уилт с горя  как  следует
отхлебнул из кружки.
     -- Генри, наверное, тебе что-нибудь в чай подсыпают.
     -- Да, и все знают, чья это работа, -- Коры Криппен*.
     -- Коры Криппен? А она-то тут причем?
     -- А тебе  никогда не приходило в голову,  -- Уилт решительно отодвинул
пирожок, --  что  могло случиться,  если  б Кора  Криппен перестала  шпынять
своего мужа, путаться у него под ногами,

     --Третьеразрядная американская актриса, отравленная мужем в  1910  г. и
найденная  в подвале их лондонского Дома. Расследование этого убийства вошло
в анналы криминалистики.

     а взяла  и  родила четверых? Видишь, не приходило. А  мне пришло. С тех
пор как  я прочитал  курс лекций "Оруэл и искусство убивать по-английски", я
стал  серьезно  задумываться.  Приходишь  домой, а там "ужин  оригинальный":
какая-то   подозрительная  соевая  колбаса  с  домашним  щавелем,   кофе  из
одуванчиков. Волей-неволей сделаешь соответствующие выводы.
     -- Генри, это смахивает на паранойю, -- озабоченно сказал Брэйнтри.
     -- Вот как?!  Тогда отвечай: роди Кора  Криппен сразу четверых, чей  бы
труп нашли  в подвале? Мужа! Доктора Криппена! Не перебивай меня! Ты понятия
не  имеешь,  как Ева изменилась  после  родов.  А я  имею. Насмотрелся я  на
женскую породу  у себя дома. Жена -- такая же огромная, как и дом, да четыре
дочери в придачу. Насквозь их вижу, знаю, что они от меня нос воротят.
     -- Черт возьми, ну что ты говоришь такое?!
     -- Еще четыре  пива, --  обратился Уилт к  бармену, -- и, будьте добры,
отправьте пирожок туда, откуда он взялся.
     --  Слушай, Генри. У тебя разгулялась фантазия. Неужели ты думаешь, Ева
действительно собралась отравить тебя?
     -- На  все  сто  не уверен...  -- подумав,  сказал Уилт.  -- Были такие
подозрения, когда Ева занялась выращиванием "непризнанных грибов". Я  сперва
давал их попробовать Саманте, и Ева бросила эту затею. Не  знаю, может, я ей
не нужен,  зато  близняшки нужны. Думает,  ее потомство  --  сплошные гении.
Саманта -- будущий Эйнштейн, Пенелопа,  судя по мазне на  стенке в гостиной,
-- Микеланджело, а Жозефина -- сам понимаешь, с таким именем... Продолжать?
     Брэйнтри покачал головой.
     -- Правильно! -- Уилт с мрачным видом придвинул к себе очередную кружку
пива. -- Я, как мужик, выполнил свой долг перед природой и уже, относительно
довольный жизнью, собирался встретить преждевременную  старость,  как  вдруг
Ева  каким-то  дьявольским чутьем  --  никак  не ожидал от нее  -- находит и
приводит    в   дом   замечательную   женщину,   умницу,   красавицу.   Саму
одухотворенность, само великолепие!.. В общем, Ирмгард -- та, на которой мне
следовало жениться.
     -- А ты не женился,  -- Брэйнтри  выглянул  на Уилта изза  кружки, куда
спрятался от невыносимых дифирамбов в честь Ирмгард. -- А Ева камнем висит у
тебя на шее...
     -- Именно камнем! -- подхватил Уилт. -- Лежит в постели этакая глыба...
Ладно, обойдемся без натурализма. Достаточно сказать, что она весит, как два
меня.
     Он осушил кружку пива и замолчал.
     -- И  все же ты сделаешь ошибку, если разоблачишь их с этим фильмом. --
Брэйнтри перевел  разговор на менее больную  тему. --  Пусть  их... Вот  мой
принцип.
     -- Пусть что? Крокодилов трахают? Этот ублюдок Билджер совсем обнаглел:
обзывает   меня  свиньей  и  приспешником  фашистского  капитализма...  Ага,
спасибо, еще кружечку...  И я же его после этого  защищаю.  В общем, я бы не
против рассказать прессе про гуманитеховские нравы. Вот только Токстед и его
банда национальных фронтовиков только и мечтают поставить Гуманитех  на уши.
А помогать им -- нет уж, спасибо.
     -- Видел я утром, как наш юный фюрер клеил плакат в столовой
     -- Да? Очередная кампания? Кастрировать всех индусов в Англии или снова
ввести колесование?
     -- Что-то  против сионизма, -- сказал Брэйнтри, поморщившись. -- Я  бы,
конечно,  содрал  эту  гадость,  но  он  поставил  часового  -- здоровенного
бедуина. Последнее время он с арабами на короткой ноге.
     --  Здорово,  -- сказал Уилт,  --  просто здорово! Эти  правые  и левые
маньяки чертовски  непредсказуемы --  вот что мне в них  нравится. Например,
Билджер: дети его в частной школе, живет в роскошном особняке,  купленном за
папины  деньги,  рвется  к  мировой  революции,  разъезжает  взад-вперед  на
"порше",  который влетел тому  же  папе тысяч в шесть, и еще  обзывает  меня
фашистской  свиньей.  Не  успел  я  очухаться,  как  нарвался  на  Токстеда.
форменный  фашист,  в  отличие от  Билджера, живет в  муниципальном  доме  и
мечтает всех, у кого проблема с  цветом кожи, отправить в Исламабад, включая
и  тех, кто родился в  Клэпхэме и  в жизни не выезжал из Англии.  И  с  кем,
спрашивается, он якшается? С арабскими шейхами. У  них нефтедолларов больше,
чем  песчинок  на  пляже.  По-английски  трех  слов  связать не  могут, зато
оккупировали  половину  Мейфэра*.  И  заметь,  арабы  --  семиты,  а  он  --
антисемит,  да  такой,  что  Эйхман  по  сравнению  с  ним  --  лучший  друг
израильского  народа. Болван  непредсказуемый!  Д-а-а-а, тут без бутылки  не
разберешься.
     И в подтверждение своих слов Уилт заказал две кружки пива.
     -- Ты уже выдул  шесть, --  напомнил Брэйнтри. --  Ох,  задаст тебе Ева
чертей!
     --  Так   она   и  так   их   задает,  --  мрачно   проговорил  Уилт  и
продекламировал: -- Задумавшись, на что уходит жизнь, мой друг...
     --Фешенебельный район Лондона. "Адольф  Эйхман -- оберштурмбанфюрер СС,
принимавший активное участие в уничтожении евреев.

     --  Да не  задумывайся  ты  об этом... Вон  уже  с горя  пить начал  --
последнее дело!
     --  Это  не  я  задумываюсь. Это  Брижес*. Первая  строфа  из  "Заветов
красоты".  Впрочем,  это  не  имеет   отношения  к  делу.  И  хотя   у  меня
действительно горе, я вовсе не пьян!  Я злюсь! У тебя день прошел нормально,
и тебе не надо вечером лезть в постель  к вечно  недовольной жене. А то б ты
тоже искал  забвения в пиве.  Представляешь, каково лежать с Евой, зная, что
только потолок  и  коврик отделяют тебя  от самой прекрасной,  самой  умной,
самой великолепной и одухотворенной Му...
     -- Не вздумай снова сказать "музы"! -- грозно перебил его Брэйнтри.
     -- А я и  не собирался,  -- заявил Уилт. --  Такие слова  не для твоего
ума!  Слушай,  прямо в  рифму вышло. Тебе  не  приходило в  голову,  что  на
английском языке только стихи писать?
     И,  найдя более приятную  тему, Уилт принялся разглагольствовать. Когда
кабачок закрывали, Брэйнтри уже напился в стельку.
     -- Тачку я оставлю здесь, а утром пригоню домой, -- объяснил он.
     Уилт тем временем обнимался с фонарным столбом.
     А на твоем месте я б вызвал такси. Ты же на ногах не стоишь.

     *Роберт Брижес (1884--1913) английский поэт.

     -- Нет! Будем общаться с  природой,  -- пьяно проговорил  Уилт. --  Мне
торопиться некуда. Если повезет, это чудище уснет, когда я приползу...
     Он взял направление на Веллингтон-роуд и пошел, выделывая стремительные
неровные   зигзаги.   Несколько   раз  останавливался,   в   основном   чтоб
позаимствовать равновесие  у столбов или пописать в  чужой сад. Именно тогда
он и спутал розовый куст с гортензией и довольно сильно поранился о колючки.
Пока  Уилт сидел на бордюре  газона  и накладывал жгут  из  носового платка,
рядом затормозила полицейская машина.  Уилту посветили фонариком  в лицо, он
зажмурился, затем луч света скользнул вниз на окровавленный платок.
     --  С  вами все  в  порядке?  --  озабоченно  поинтересовался  владелец
фонарика. Уилту это не понравилось.
     -- А то как будто не видно, -- сердито  огрызнулся  он. -- Сижу себе на
бордюре, заворачиваю в платочек остатки мужского достоинства. А  вы лезете с
дурацкими вопросами.
     -- Прошу вас, сэр,  давайте без выражений, -- предупредил  полицейский.
-- Есть закон, запрещающий выражаться, сидя на тротуаре.
     --  А против тротуаров, засаженных  вдоль  роз,  то  есть наоборот, нет
закона? -- осведомился Уилт.
     -- А можно спросить, сэр, чем вам розы помешали?
     -- Спросить, конечно,  можно, -- ответил! Уилт, -- особенно если сам не
в состоянии допереть. В этом случае спросить даже нужно.
     Тогда будьте добры, -- попросил полицейский и приготовился записывать.
     И тогда Уилт выдал -- от всей души, со всеми подробностями, да так, что
в соседних домах зажегся свет.
     3
     Через десять минут его  извлекли из полицейской машины и препроводили в
участок.
     --   В  нетрезвом  виде  дебоширил,  выкрикивал  нецензурные  слова   и
выражения, нарушал спокойствие граждан...
     --  Какое  там  к  черту спокойствие?!! --  завопил  Уилт. --  Нет  там
никакого спокойствия! У нас перед  домом -- вот  где спокойствие! | Ни одной
колючки. А там колючки аж в метр длиной! И вообще я ничего не нарушал. Знали
бы вы, что такое сделать себе обрезание розовым кустом,  тогда б поняли, кто
чего  нарушал. Только я  собрался  втихаря  облегчить  душу, ну...  попросту
говоря, поссать,  а  эта колючая гадость решила мне  отомстить  да  ка-а-а-к
схватит когтистыми лапами за... Если не верите -- проверьте сами.
     -- Отведи его в трюм! -- приказал дежурный сержант. Он не хотел, чтоб у
пожилой  дамы, пришедшей заявить  о  пропаже  своей собачки, завяли  уши  от
Уилтовых  речей.  Два констебля потащили  Уилта в камеру,  но  их  остановил
громоподобный глас инспектора Флинта.
     Инспектора вызвали в участок по поводу ареста  одного взломщика. За ним
долго охотились, и вот теперь Флинт с удовольствием его допрашивал.
     Вдруг  он услышал знакомый голос  и выскочил из кабинета. Увидев Уилта,
он пришел в бешенство.
     -- Какого черта он здесь делает? -- закричал Флинт.
     -- Видите ли, сэр... -- начал один констебль, но Уилта снова прорвало:
     -- Эти болваны утверждают, что я собирался изнасиловать розовый куст! А
я говорю, что просто писал...
     --  Слушай,  Уилт!  --  металлическим голосом начал инспектор.  -- Если
опять приперся отравлять мне  жизнь, то черта лысого! А вы Двое, внимательно
посмотрите  на этого ублюдка и  хорошенько, слышите?.. Хорошенько  запомните
его рожу. И не дай Бог,  близко к нему подойти. Только если этот идиот будет
кого-нибудь   убивать,   лучше   подождите,   пока   убьет,   только   тогда
арестовывайте. А теперь вышвырните его отсюда!
     -- Но, сэр...
     --  Я  сказал, вон  отсюда!!!  -- завопил Флинт. --  В-о-о-он!!! Это же
ходячий вирус идиотизма! Выкиньте его,  пока он не  превратил наш участок  в
дурдом! |
     -- Нет,  ну ты посмотри... --  возмутился! Уилт. --  Притащили сюда  по
сфабрикованному, обвинению...
     Уилта вытолкали  взашей,  а  Флинт  вернулся  в  кабинет  и  задумался,
рассеянно глядя перед собой. Думал он об Уилте. Флинт никак не мог забыть ту
дурацкую историю с надувной  куклой, и как потом  допрашивал этого гаденыша.
Опростоволосился  он тогда;  подумал,  что  Уилт убил  жену,  а  труп  залил
бетоном.  А  Ева Уилт, черт  бы  ее  взял, тем  временем, живая  и здоровая,
каталась по реке на пароходике.
     Выставила его эта семейка идиотом, нечего  сказать!  В  местном кабачке
еще долго вспоминали эту эпопею. "Ну, ничего, -- злорадно подумал Флинт,  --
скоро я  ему отомщу.  Очень скоро!" --  и повернулся к  арестованному. Было!
видно, инспектор что-то задумал.
     Придя  домой на  Веллингтон-роуд, Уилт сел на ступеньку крыльца, вперил
взгляд в ночные облака  и  погрузился  в  размышления  о любви  и жизни.  Он
пытался   понять:  почему  на  разных  людей   он  производит  такое  разное
впечатление. Как там его назвал Флинт?.. Заразный вирус... ходячая зараза...
Слово "зараза" напомнило Уилту о его травме.
     --  Можно и столбняк подцепить, -- пробубнил Уилт, шаря по  карманам  в
поисках ключей. Уже через десять минут  он был в ванной комнате, без штанов,
но в пиджаке и  при галстуке, и полоскал  свой  инструмент в стаканчике  для
зубных щеток. В таком виде его и застала Ева.
     -- Интересно, который час? -- начала  она и замолкла, с ужасом глядя на
стаканчик.
     -- Три часа, -- непринужденно ответил Уилт,  мечтая избежать щекотливых
объяснений. Но Еве уже было наплевать, который час. У нее отвисла челюсть.
     -- Бога ради, что все это значит? Уилт перевел взгляд на стаканчик.
     --  А, это? Ты ничего такого не  подумай, это все не то. Понимаешь,  на
самом деле я... Ну, в общем, дезинфицируюсь...
     -- Дезинфицируешься?
     --  Да, а что? -- кивнул Уилт, чувствуя, что его  объяснения попахивают
двусмысленностью. -- Дело в том, что...
     -- В моем стаканчике?! -- завопила Ева. -- Ты засунул  свое  мотовило в
мой стаканчик и имеешь  наглость  заявлять,  что дезинфицируешься?!! Кто эта
девка? Или ты забыл спросить, как ее зовут?
     -- Это не девка...
     -- Не  девка?! Мэвис  правильно  говорила, ты задерживаешься не потому,
что идешь с работы пешком, ты спутался с какой-то девкой!
     -- Да не девка это...
     --  А  ну не  ври!!! Сколько  лет прожито вместе, а  тебя  на клубничку
понесло!
     --  Ну...  это  была не  совсем  клубника...  вернее,  даже  совсем  не
клубника, а...
     -- Ты мне зубы-то не заговаривай!
     -- Ничего подобного. Попался мне один розовый...
     -- Ах, розовый?! -- закричала Ева, не дав ему договорить.
     -- Они  всегда  назывались  розовыми,  сколько я себя помню, -- ответил
Уилт, не понимая, почему розовый куст хуже, чем клубника.
     --  Сначала   педики  были  голубыми,  а  теперь,  значит,  в   розовых
перекрасились?
     -- О чем ты? -- изумился Уилт, но Ева его не слушала.
     -- Ты всегда был какой-то странный, Уилт! Но теперь я точно знаю, в чем
дело.  И у тебя  хватило нахальства  припереться сюда  и дезинфицироваться в
моем стаканчике!!! Ну, кто ты после этого?
     До Уилта вдруг  дошло,  что  чудовищные  измышления  Евы  могут достичь
прекрасных ушек его милой Музы.
     -- Хочешь, докажу тебе, что это был розовый куст?  Вот, посмотри,  если
не веришь! Но Ева смотреть не стала.
     -- Если ты собрался провести эту  ночь здесь --  ничего не  выйдет!  --
крикнула она из передней. --  Чтоб  ноги твоей не  было в моем доме!  Дуй  к
своему педерасту и там...
     --  Вот и отлично!!!  Я и так уже сыт по  горло! -- выпалил ей вдогонку
Уилт  и  осекся.  На  него  во все глаза  смотрела  маленькая Пенелопа. Уилт
выругался и поспешно  ретировался в ванную.  Было  слышно,  как  всхлипывает
Пенелопа, а Ева -- сама в истерике --  пытается ее успокоить. Хлопнула дверь
в спальню. Уилт примостился  на  краешке  ванной  и плюнул  с досады.  Потом
выплеснул в  унитаз  содержимое  стаканчика,  в полной прострации вытер свое
хозяйство полотенцем и нацепил пластырь. Напоследок выдавил немного пасты на
электрическую зубную  щетку  и  принялся сосредоточенно чистить  зубы. Дверь
спальни немедленно распахнулась и выскочила Ева:
     -- Если ты чистишь зубной щеткой свой...
     --  Запомни!!! -- заорал Уилт, брызгая  пеной. --  Мне осточертели твои
гнусные инсинуации! Я сегодня весь измотался...
     -- Еще бы! -- съязвила Ева.
     --  Да  будет тебе известно,  я  просто  чищу зубы, а если ты  думаешь,
что... --он  не закончил: зубная щетка  отвалилась  от  ручки и  булькнула в
унитаз.
     -- Теперь ты чем занимаешься? -- не унималась Ева.
     -- Достаю из очка зубную щетку. -- Вот этого ему не следовало говорить.
После короткой неравной  схватки  наверху  у лестницы, Уилт был вышвырнут из
дома через черный ход вместе со спальным мешком.
     -- Тебе не доведется развращать нежные души девочек! -- крикнула Ева за
дверью. -- Завтра иду к адвокату.
     --  Ну  и наплевать,  --  отозвался Уилт и  поплелся через  весь  сад к
беседке.
     В темноте он попробовал отыскать застежку  "молнии" от спального мешка,
но  таковой не оказалось.  Пришлось  сесть  на пол,  сунуть ноги  в дырку  и
пробираться  в  мешок изгибаясь  как червяк. Какойто  шорох  заставил  Уилта
притихнуть. Кто-то крался через  сад со  стороны  пустыря. Затаившись,  Уилт
прислушался.  Точно,  кто-то  идет:  шелестит  под  ногами  трава,  хрустнул
сучок...  и снова  тишина.  Уилт посмотрел на  окна  дома. Свет  погас,  Ева
отправилась   спать.  В  саду  опять   ктото  осторожно  зашуршал.  У  Уилта
разыгралось  воображение.  Ему чудились  страшные  грабители, он лихорадочно
соображал,  что делать, если они вздумают  залезть в беседку,  когда прямо у
окна возник темный  силуэт. За ним другой. Уилт сжался в  комочек, проклиная
Еву за  то, что выставила  его без штанов  и... в следующую секунду  все его
страхи испарились. По  газону уверенно  шагали  двое,  женский голос говорил
по-немецки. Уилт  узнал Ирмгард и успокоился. Когда  они зашли за угол, Уилт
втиснулся в мешок, довольный  тем,  что его милая Муза не увидела  "типичную
английскую семью"  в момент  выяснения  отношений. Да,  но что здесь  делала
Ирмгард в  такое  время? И кто был с ней? Уилта захлестнула  волна ревности,
которую сменила жалость к самому себе, которая тут же  разбилась о некоторые
практические  соображения:  во-первых,  пол  здесь твердый,  во-вторых,  нет
подушки и,  наконец,  на улице заметно посветлело. Да  будь он проклят, если
проторчит  здесь всю  ночь.  Ключи есть --  лежат в  кармане  пиджака.  Уилт
выбрался из мешка,  нащупал в темноте свои  ботинки. Потом,  волоча за собой
мешок, пересек лужайку и завернул к парадной двери.
     Дома он разулся, из прихожей попал в  гостиную и через десять минут уже
дрых на диване.
     Проснувшись утром, Уилт услышал, как Ева гремит  на кухне кастрюлями, а
близняшки,  усаживаясь вокруг стола, обсуждают события  прошедшей ночи. Уилт
невидящим взглядом  смотрел на занавески. Из кухни долетали вопросы девчонок
--  один заковыристей другого  --  и уклончивые ответы  Евы. Как всегда, она
перемежала откровенное вранье противным сюсюканьем.
     -- Папа ночью нехорошо  себя  чувствовал, мои маленькие,  --  объясняла
Ева,  -- у  него  просто  булькало в животике, а когда  у него булькает, он,
случается, говорит всякие бяки... А ну, Саманта, повтори, что ты  сказала!..
От меня услышала?... Нет...  нет, ничего такого не было в стаканчике, потому
что животики не влезают в маленькие стаканчики...  А я говорю, животики, моя
дорогая...  Булькает  всегда  только  в  животике...  Саманта,  откуда такие
слова?.. Ничего  подобного  не  было, и не  вздумай  ляпнуть  в  садике мисс
0'Фсянки, что папа совал свою...
     Уилт зарылся головой в  подушки,  чтоб не слышать этот бред. Ева, дрянь
такая, опять за  свое:  несет  черт  те  что  маленьким  мерзавкам,  которые
настолько изолгались сами, что за километр ложь чуют. Упоминание же про мисс
0'Фсянки приведет к тому, что сегодня  воспитательница, а  вместе  с ней два
десятка спиногрызов услышат  историю  о том,  как папа целую ночь купал свою
писю в стаканчике  для  зубных щеток. Сплетня  облетит всю  округу,  и  люди
придут к выводу, что Уилт -- неравнодушный к стаканчикам фетишист.
     Еву он ругал за глупость, себя за то, что нажрался как свинья. И тут  о
себе напомнило  вчерашнее пиво. Он  вылез из спального мешка. В прихожей Ева
одевала  близняшек. Уилт подождал,  пока за ними захлопнется дверь,  и через
прихожую захромал вниз в туалет. Здесь он понял, как опростоволосился. Между
ногами висел огромный и прочный рулон лейкопластыря.
     -- А, черт! --  пробормотал Уилт. -- Уж нажрался, так нажрался. И когда
я успел себе такое накрутить?
     Память  отказывалась   выдавать  подробности.   Он   оседлал  унитаз  и
задумался,  как  бы  избавиться  от пластыря  без излишних  страданий.  Опыт
подсказывал,  лучше  всего  отлепить пластырь одним рывком. Однако в  данной
ситуации это было бы неумно.
     --  Нет, так можно оторвать  все к чертовой матери,  -- вздохнул он. --
Лучше поискать ножницы.
     Уилт вышел из туалета и  осторожно выглянул  из-за перил  на  лестницу,
чтобы не нарваться  на Ирмгард, если та выйдет  из своей мансарды. Хотя вряд
ли,  учитывая  во  сколько  она  пришла.  Наверное,  все  еще  в  постели  с
каким-нибудь  проходимцем. Уилт  поднялся  наверх,  в  спальню.  Ева  обычно
держала  маникюрные ножницы в ящике туалетного столика.  Там он их и  нашел.
Затем присел  на  кровать.  Ева  вернулась, поднялась наверх  и,  постояв  в
нерешительности на площадке, вошла в спальню.
     --  Так я и  думала,  -- сказала она, направляясь к окну. --  Я  просто
знала, стоит мне только ступить за порог, как ты тут же заявишься. Но теперь
тебе не выкрутиться, не выйдет! Я все уже обдумала...
     -- Чем? -- невинно поинтересовался Уилт.
     -- Посмейся, посмейся, -- сказала Ева и открыла занавески.
     Комнату залил яркий солнечный свет.
     -- А я не смеюсь, -- возразил Уилт, -- я серьезно спрашиваю. Непонятно,
чем ты думаешь, раз решила, что я охотник за задницами...
     -- Да как ты разговариваешь!
     -- Я-то разговариваю! А ты сюсюкаешь, блеешь и мычишь!
     Но Ева не слушала, ее взгляд упал на ножницы.
     --  Правильно,  отрежь  эту  гадость!  --  воскликнула  она  и  тут  же
разрыдалась. -- Как подумаю, что ты...
     --  Заткнись! -- взбесился Уилт. -- Я с минуты на  минуту лопну, а  тут
еще ты воешь, как пожарная сирена! Если б вчера у тебя работала голова, а не
похабное воображение, я бы не сидел здесь как последний идиот!
     -- Почему?
     -- Вот почему-у-у!..  -- размахивал Уилт своим многострадальным членом.
Ева с интересом осмотрела его.
     - Зачем ты столько накрутил?
     --  Чтоб кровь остановить, черт побери! Сколько  раз  тебе  говорить, я
поцарапался об розы! Теперь никак не могу содрать этот проклятый пластырь. А
под ним, между прочим, бушуют почти пять литров пива.
     -- Так, значит, это был обычный розовый куст?
     -- А что  же еще?!  Я  тебе битый час говорю  правду,  только  правду и
ничего кроме нее, а  ты все не  веришь. Я расстегнул штаны, меня повело, и я
накололся о розовый куст, будь он неладен! Вот и все.
     -- И теперь ты хочешь отклеить пластырь? Да?
     -- Наконец дошло. "Хочу" --  не то слово. Это просто  необходимо,  а то
взорвусь.
     -- Да ведь это проще простого. Берем пластырь и-и-и-и...
     7
     Через полчаса  бледный от боли Уилт добрался до травмопункта ипфордской
больницы  и  проковылял   через  вестибюль  к   регистратуре.  Регистраторша
встретила его холодным бесстрастным взглядом.
     -- Мне бы к доктору... -- робко начал Уилт.
     -- У вас что-то сломано? -- поинтересовалась дама.
     -- Вроде того, -- ответил Уилт, холодея от ужаса: за их беседой следила
добрая дюжина других  пациентов, с  более  очевидными,  но менее интересными
повреждениями.
     -- Вроде чего "того"?
     Тут Уилт состроил  ей  мину,  означавшую,  что  с  ним  произошел некий
конфуз. Однако регистраторша оказалась на редкость недогадливой.
     --  Если  у  вас не  перелом,  не  ранение и  не  отравление, требующие
немедленного вмешательства, обращайтесь к своему лечащему врачу.
     Уилт подумал и выбрал "ранение".
     -- Я ранен.
     -- Куда? -- спросила дама и приготовилась заполнять карточку больного.
     -- Ну как бы это сказать... -- Уилт откашлялся, затем оглянулся.
     Добрая половина пациентов пришла в сопровождении жен или матерей.
     -- Я спрашиваю, куда? -- уже громче повторила регистраторша.
     -- Я же отвечаю, -- прошептал Уилт, -- дело в том, что...
     -- Я не могу возиться с вами весь день, понимаете?
     -- Да, да, конечно, -- залепетал он, -- так получилось... можно я лучше
доктору скажу... понимаете...
     Дама ничего не желала понимать.  Либо садистка, либо дебильная, подумал
Уилт.
     --  Я  обязана заполнить  карточку,  и  если  вы  не скажете...  -- она
замолчала  и  подозрительно  глянула  на  Уилта. -- То у вас  перелом, то вы
ранены. Сами разберитесь в конце концов, у меня и так работы выше крыши.
     --  Я, между прочим, тоже не  дурака валяю, -- обиделся Уилт, -- и если
мне немедленно не окажут помощь, может случиться непоправимое.
     Дама  пожала  плечами,  словно  давая  понять, что  непоправимое  здесь
случается каждый день и она уже привыкла.
     -- Вам виднее,  а я обязана  выяснить, что произошло  и как.  Иначе  не
пущу, и все.
     Уилт уже было собрался  поведать,  как чертова женушка едва не спустила
шкуру с его пениса, но  внезапно увидел, что несколько  матрон  из очереди с
интересом прислушиваются к их разговору. Пришлось срочно что-то выдумывать.
     -- Яд, -- чуть слышно произнес он.
     -- Это точно?
     -- А как же, -- заверил ее Уилт, -- я сам выпил его.
     -- Сначала вы  что-то себе сломали, потом  куда-то себя ранили.  Теперь
вот яд выпили... И нечего на меня так смотреть. Такая у меня работа, ясно?
     --  Ясно! Пока вы, с позволения  сказать, работаете, на тот свет  можно
отправиться, -- ляпнул Уилт и пожалел.
     Исполненный  ненависти  взгляд  дамы   говорил   об  одном:  если  Уилт
действительно  сейчас  сыграет  в ящик,  то  исполнит ее  самое  сокровенное
желание.
     -- Послушайте, -- уже спокойнее проговорил Уилт в надежде успокоить эту
стерву, -- простите, пожалуйста, если я вас обидел...
     -- Нахамили, лучше скажите!
     --  Пусть нахамил, как вам угодно. Но войдите в  мое положение: напился
яда, упал, сломал руку... тут поневоле выйдешь из себя. -- И в подтверждение
своих  слов  Уилт   бережно   погладил  правой  рукой   "сломанную"   левую.
Регистраторша все равно поверила и снова взялась за ручку.
     -- Бутылку-то принесли?
     -- Какую?
     -- Из-под яда, что вы хлебнули.
     -- Для чего?
     -- А откуда мы узнаем, от какого яда вас спасать?
     -- А  на ней не написано. Простая  лимонадная  бутылка с ядом. В гараже
стояла.
     -- Откуда вы взяли, что там яд?
     -- Потому что на вкус это совсем не лимонад. -- Уилт совсем запутался и
пришел в отчаяние.
     -- Не все то яд, что не лимонад, -- резонно заметила дама.
     --  Так-то  оно  так,  но  на вкус это  был страшный яд. Скорее  всего,
цианистый калий.
     --  Никто  из живых не знает, каков на вкус цианистый калий, -- изрекла
регистраторша. Железная логика напрочь отметала все доводы Уилта.
     --  Ну,  ладно, -- сдался  он  наконец.  -- Бог с  ним, с ядом. В конце
концов  у  меня  еще есть перелом и  ранение, а  они-то уж требуют  срочного
вмешательства врача.
     -- Тогда ждите своей очереди. Все-таки где у вас рана?
     -- Сзади,  на чем сидят,  -- соврал Уилт  и  поплатился за  это; ожидая
вызова,  он  простоял целый час, ни разу не  присев,  чтоб  подкрепить  свою
версию ранения.  Все  это время регистраторша  пристально следила за  ним  с
подозрением и неприязнью.
     Чтоб хоть как-то отвлечься,  Уилт пристроился  к  одному из пациентов с
газетой  и,  заглядывая ему через плечо, стал читать. Тому тоже  требовалась
неотложная  помощь -- об этом свидетельствовал забинтованный палец на  ноге.
Но Уилт все равно завидовал ему:  небось  сразу поверили.  "Но правда всякой
выдумки  страннее",  -- вспомнил он  строчку из Байрона. Да  нет, не  только
правда. Его собственный опыт показывал -- ври не  ври, все равно  не  верят.
Может, всему виной его нерешительность? Вечно он норовит взвесить все "за" и
"против". Это,  наверное,  и заставляет людей держать с ним  ухо  востро. Им
подавай  правду попроще,  чтобы  вписывалась  в  привычные  рамки. Чуть  что
необычное,  нетривиальное  --  тебя  сразу  подозревают  во  лжи. А  мыслить
тривиально  Уилт  не  умел.  Появись  проблема  -- Уилт  придумает множество
способов  решить ее, да таких, что  и в голову  никому не придут. Тем  более
Еве.  И не потому, что Ева вообще не соображает.  Просто она с поразительной
легкостью  меняет мнение  по десять  раз  на дню, что совершенно не под силу
Уилту.  Его всегда одолевают сомнения. У  каждой  проблемы  Ева видит только
одно решение, Уилт -- не менее десятка, и все они противоречат друг другу. И
даже здесь, в унылой приемной, после стольких злоключений, Уилт не отрешился
от мирской суеты, а сразу же нашел достойную тему для размышлений.
     На  первой полосе газеты выделялся крупный заголовок: "НЕФТЯНОЙ ВЫБРОС:
ПОД УГРОЗОЙ  ПОПУЛЯЦИИ  МОРСКИХ  ПТИЦ". Остальные заголовки, информирующие о
менее ужасных событиях, были набраны помельче. Так, сообщалось о вооруженном
нападении на машину инкассаторов.  Водителю угрожали  ракетницей, а охранник
получил пулю в  лоб. Убийцы стащили 250 000 фунтов стерлингов,  но разве это
сенсация, особенно если  вспомнить, что чайкам угрожает нефтяное пятно. Уилт
задумался: а разделяет ли эту точку зрения жена убитого охранника? И с каких
это пор  птичья жизнь стала важнее человеческой? Вероятно, род  человеческий
настолько  обеспокоен  своим глобальным  вымиранием,  что  уже  не  обращает
внимание  на  гибель  отдельных индивидуумов, а  лишь  плотнее сомкнув ряды,
созерцает, воспринимая  крушение двух  супертанкеров,  как  предзнаменование
собственной грядущей катастрофы. А может быть...
     Услышав   свое  имя,  Уилт  оторвался   от  газеты  и  увидел,  что   с
регистраторшей шепчется медсестра  с крысиной физиономией.  Последняя тут же
исчезла.  Вскоре  появился  пожилой  и, судя  по свите,  обладающий  властью
доктор. Его  сопровождал целый сонм врачей  помоложе, медсестер и санитарок.
Уилт уныло глядел на доктора, пока тот  изучал список его болезней. Затем он
поверх  очков  посмотрел  на  Уилта  и,  видимо,  решив,  что  лечить  такое
ничтожество  --  ниже  его  достоинства,  кивком  передал  Уилта  одному  из
ассистентов и, ухмыляясь, удалился.
     -- Мистер Уилт, -- позвал молоденький  доктор, и  Уилт робко шагнул ему
навстречу. -- Пройдите в смотровую и подождите.
     -- Простите,  доктор, --  шепнул  Уилт, --  можно  вас на пару слов  по
секрету?
     -- Всему свое время, мистер  Уилт, а  сейчас, будьте добры,  пройдите в
смотровую.
     Он развернулся на каблуках и зашагал прочь по коридору.  Уилт  двинулся
было следом, но его тормознула регистраторша.
     -- А вам туда! -- Она ткнула пальцем в противоположный  конец коридора.
Уилт состроил ей рожу и поплелся в указанном направлении.
     Тем  временем  дома  Ева сидела на  телефоне.  Сначала она  позвонила в
Гуманитех и сообщила  что Уилт серьезно заболел. Теперь она  разговаривала с
Мэвис Моттрэм.
     - Даже не знаю, что и думать, -- жаловалась Ева. -- То есть сначала все
казалось неправдоподобным, а когда я поняла, что он действительно поранился,
стало его так жалко...
     - Дорогуша! -- сказала Мэвис, которая всегда знала, что за чем кроется.
--  Не  вздумай себя ни в  чем винить. Твой  Генри этим  только  пользуется.
Случай с крокодилами еще тогда должен был тебя насторожить.
     -- Да ну, не  будем  об этом, --  отмахнулась Ева,  -- все было давно и
неправда. Генри теперь другой.
     -- Мужики всегда одинаковы, а  у Генри сейчас тот самый возраст. Я тебя
предупреждала, когда ты сдавала комнату этой своей помощнице немке.
     -- Ну, по хозяйству  она  не помогает,  зато  платит за  комнату  много
больше, чем я сначала запросила. Поступила на языковые курсы для иностранцев
в Гуманитехе и уже болтает по-английски весьма недурно.
     --  Вот,  вот,  Евочка! Она ведь  тебе  ни словом  не  обмолвилась  про
Гуманитех, когда пришла договариваться насчет комнаты?
     -- Нет, -- озадаченно ответила Ева.
     -- И не удивительно. Может, Генри спутал°я с ней еще раньше и намекнул,
что ты сдаешь мансарду.
     --  Не  может  быть.  Ведь  он,  узнав  об этом,  был  так сердит,  так
недоволен.
     --  Дорогуша,  ты  недооцениваешь  своего  муженька!  Как  иначе он мог
отреагировать  на это? Плясать  и  прыгать до потолка? Тогда бы ты сразу все
поняла.
     -- Да, пожалуй... -- с сомнением проговорила Ева.
     -- И еще,  -- не  унималась Мэвис. В  лице  Уилта  она  сейчас обличала
своего  Патрика, всех мужиков,  вместе  взятых.  --  Помнишь,  перед летними
каникулами Генри допоздна засиживался  в Гуманитехе? А как раз в  это  время
зачисляли иностранных студентов.
     -- Но при чем здесь Генри? Он тогда составлял расписание занятий.
     --  Вот именно! Занятий. Занятий чем, спрашивается. Ты думала, он пишет
расписание, а он на самом деле проводил с ней занятия. В кавычках.
     Ева выслушала ее до конца, лишь чтобы возразить.
     -- Генри вовсе не такой. И в конце концов, я бы сразу заметила в случае
чего.
     -- Милая, пойми наконец: все мужики одним миром мазаны.  Сначала я тоже
ни о  чем  не  догадывалась,  а потом было  уже  поздно.  Патрик  целый  год
развлекался  со своей секретаршей, пока  до меня  не  дошло. И  то случайно,
когда он высморкался в ее трусики. но
     -- Во что высморкался? -- переспросила Ева, не поверив своим ушам.
     -- Короче, он  схватил  насморк и как-то утром  за завтраком по  ошибке
вытащил из кармана ее красные трусики и высморкался. НУ, я сразу поняла, что
к чему.
     -- Надо думать, -- согласилась Ева. -- А потом что?
     -- Ничего  потом.  Все  же  и так  ясно.  Сказала ему что  если  думает
развестись со мной та<им образом, то зря старается, поскольку...
     Мэвис все трещала про своего Патрика,  а Ева кое-что начала соображать.
Память смутно подсказывала, что Ирмгард Мюллер тоже имела какое-то отношение
к событиям  той ночи. После  бурного скандала  с  Генри  Ева  никак не могла
заснуть.  "Как он мог", -- думала она, лежа в потемках  с открытыми глазами.
Сейчас-то  она,  конечно,  знает, что  ничего не  было,  но тогда... Кстати,
сколько  тогда было  времени?  В  четыре  часа  послышались  тихие  шаги  на
лестнице, и  Ева тогда подумала,  что  это Генри. Потом заскрипела лестница,
ведущая наверх, и она решила,  что  вернулась Ирмгард. Тогда и посмотрела не
светящийся циферблат будильника:  стрелки стояли на четырех и на двенадцати.
Сначала  ей  показалось,  что это двадцать минут  первого... Но  ведь  Генри
заявился в три. Ева заснула, так  и не сделав никаких  выводов. Зато теперь,
несмотря  на болтовню  Мэвис, вывод напрашивался само  собой. Неужели  Генри
гулял  с Ирмгард?  Генри никогда  не  приходил  так поздно.  На него это, не
похоже. И Ирмгард не  похожа на бедную студентку. Не тот возраст, да и денег
откуда столько? Точку в Евиных размышлениях поставила Мэвис.
     -- Я бы на твоем месте  глаз не спускала с этой немки. И мой тебе совет
-- избавиться от нее в конце месяца.
     -- Да, -- согласилась Ева, -- я  подумаю об этом. И... спасибо  тебе за
поддержку.
     Она повесила трубку и  глянула из  окна на буковое дерево  перед домом.
Пожалуй,  именно  из-за  этого красивого медно-красного  бука  на лужайке ей
захотелось купить этот дом. Дерево-исполин широко раскинуло под солнцем свои
могучие ветви, далеко распростерло под землей свои крепкие корни. Где-то она
уже  об этом  читала: про ветви, рвущиеся к солнечному свету, и  про  корни,
впитывающие земные соки... И была во всем этом  какая-то нерушимая гармония,
которой она ждала от дома и которой страстно желала самой себе.
     Дом тоже был весьма хорош. Просторный, с высокими потолками, массивными
стенами, с  большим  двором  и садом. Здесь  проведут счастливое детство  их
близняшки, а  повзрослев, смогут отдохнуть от будничной  суеты, чего  нельзя
было позволить  себе  на  Парквью-роуд.  Но  Генри  переезжать  не хотел,  и
пришлось  буквально  силой  заставить  его  согласиться.  К  сожалению,  ему
неведомо  очарование буйной  зелени сада и  чувство общественной значимости,
присущей обитателям Веллингтон-роуд. И снобизм здесь ни  при чем, просто Ева
терпеть не могла, когда на нее смотрят свысока. Теперь  вот пусть попробуют!
Даже Мэвис бросила свои  покровительственные замашки. А живи Ева по-прежнему
на Парквью-роуд, Мэвис ни за  что бы не рассказала ей  историю про Патрика и
трусики. И все-таки  Мэвис  порядочная  стерва.  Шпыняет  своего  Патрика  и
шпыняет. Тот если и ходит налево, то изредка, а она топчет его достоинство и
репутацию  постоянно.   Она  изменяет   ему   тоже,  когда  сплетничает,  --
платонически, как  сказал Генри.  Пожалуй, он прав.  Но  ведь и Мэвис  права
насчет  Ирмгард  Мюллер. Надо  будет  за ней  последить. А то нос все  время
задирает... Еще интересно, что обещала помогать  по хозяйству, а потом вдруг
поступила в Гуманитех.
     Безмерно унылая,  Ева  сварила  себе  кофе,  натерла  пол  в  прихожей,
пропылесосила  ковер на лестнице,  прибралась в  гостиной, бросила  белье  в
стирку,  прочистила  дыру  в  биотуалете  и сделала многое другое, что  надо
успеть до прихода  близняшек из детсада.  Ева едва успела закончить уборку и
причесаться,  как  хлопнула  входная дверь и  послышались шаги на  лестнице.
Генри?  Не может быть. Он  через две ступеньки по лестнице не поднимается. К
тому  же  со своим увечьем наверх точно  не полезет.  Ева подошла к двери  и
выглянула. Молодой человек на площадке подскочил от неожиданности.
     -- Что это вы здесь делаете? -- испуганно спросила Ева.
     Юноша отпрянул.
     --  Не  волнуйтесь,  я  к  мисс  Мюллер,  --  заговорил  он  с  сильным
иностранным акцентом. -- Она давать мне свои ключи...
     -- То есть,  как "давать ключи"?! -- возмутилась Ева, злясь на  себя за
то, что поначалу струсила. -- Не дом, а проходной двор какой-то!
     -- Да, да,  конечно,  -- ответил  юноша, -- я  понимаю.  Но мисс Мюллер
сказала,  что  можно немного заниматься  в ее комнате. Там, где живу,  очень
шумно.
     --  Занимайтесь,  я  не против.  Только чтоб  никакого шума!  -- И  Ева
скрылась в спальне.
     Молодой человек поднялся по узким ступенькам в  мансарду. Ева закончила
причесываться, и тут ее осенило. Если Ирмгард пригласила к себе паренька, да
еще такого симпатичного,  значит, Генри ей  не нужен. А парень действительно
хорош собой.  Ева  вздохнула:  она  уже не так  молода и привлекательна, как
хотелось  бы.  Но   с   другой  стороны,  какое  облегчение  --  ее  брак  в
безопасности. И она спустилась вниз.
     8
     Отсутствие   Уилта  на  еженедельном  совещании  заведующих   кафедрами
Гуманитеха было воспринято по-разному. Ректор, например, очень встревожился.
     -- Чем? -- спросил он секретаршу, когда та сообщила, что Уилт заболел.
     -- Неизвестно. Но проболеет несколько дней.
     --  Лучше  б  несколько  лет,  --  проворчал  ректор  и,  откашлявшись,
обратился к присутствующим: -- Не сомневаюсь, что все вы уже в  курсе, какие
безобразия  у  нас  здесь  творятся...  Я  насчет...  э...  фильма,  снятого
преподавателем  кафедры  гумоснов Излишне  обсуждать,  какие последствия это
может  иметь  для  нашего  колледжа.  --  Он  умолк,  мрачно  поглядывая  на
окружающих.  Только доктору  Борду  показалось,  что обсуждать как раз  есть
чего.
     -- Я вот до сих пор не пойму: крокодил был он или она? -- спросил Борд.
     Ректор посмотрел на него с отвращением:
     -- Скорей всего оно! Насколько я знаю  игрушки не имеют внешних половых
признаков.
     -- Пожалуй,  не  имеют,  --  согласился доктор Борд, -- но остается  не
выясненным один вопрос...
     -- Который никто не собирается выяснять! -- закончил ректор.
     --  Язык за зубами  -- все шито-крыто! Верно? -- не унимался Борд. -- Я
одного не пойму, как герой фильма...
     -- Борд! -- ректор с трудом  сдержался. -- Мы сейчас обсуждаем вопросы,
связанные  с  учебным процессом, а не распущенность  преподавателей  кафедры
гуманитарных основ.
     --  Вот,  вот! -- согласился завкафедрой  кулинарии. -- Я как  подумаю,
чему  научат моих  девочек  эти  мерзкие  извращенцы... Нет,  надо  серьезно
подумать и покончить с этими гуманитарными основами раз и навсегда!
     Идея встретила всеобщее одобрение. Исключение составил доктор Борд.
     -- Зачем же грешить на  всю кафедру целиком, --  сказал он. -- А насчет
ваших "девочек" я скажу так...
     -- Не говорите, Борд! Лучше не надо... -- взмолился ректор.
     Тут решил высказаться доктор Мэйфилд.
     --  Сей,  пренеприятнейший  инцидент  лишь  убедил меня, что необходимо
дополнить набор преподаваемых у нас дисциплин каким-либо  курсом повышенного
теоретического уровня. Здесь Борд согласился:
     -- А что?  Можно ввести курс для вечерников, скажем, "Содомия в  классе
рептилий". Правда, повалят крокофилы со  стороны,  ну да  не страшно.  Успех
может  иметь  также еще более  теоретический  курс,  например,  "Введение  в
историю скотоложества", в  первую очередь, благодаря определенной эклектике,
присущей... Я что-то не то говорю?
     Ректор  лишь судорожно  глотал  воздух, как  вытащенная из  воды  рыба,
поэтому за него ответил проректор:
     -- Сейчас жизненно важно сохранить в тайне это происшествие...
     -- Хм, учитывая, что все произошло на Нотт-роуд...
     -- Молчать,  Борд!!! -- взорвался ректор.  -- Вы уже  достали меня! Еще
хоть  слово,  и я добьюсь, чтоб из комиссии по образованию убрали либо  вас,
либо  меня... а  если  надо, то обоих!  Выбирайте:  или  заткнитесь или  вон
отсюда!
     И Борд заткнулся.
     Лежа на кушетке в травмопункте, Уилт скоро пришел к выводу, что  выхода
у  него  нет. Поэтому приходилось  покорно лежать, глядя в  потолок. Наконец
явился доктор в сопровождении огромной  старшей медсестры и  двух санитаров.
Уилт с укоризной посмотрел на него со своей кушетки.
     -- Где вы столько  ходили? -- прорычал он. -- Я уже целый час лежу тут,
страдаю...
     -- Что  ж, тогда  приступим к делу.  Сначала займемся  ядом. Промывание
желудка и...
     -- Чего? -- Уилт в ужасе подскочил и сел.
     -- Это очень быстро, --  успокоил доктор,  -- лежите себе спокойненько,
пока сестра не сделает промывание...
     -- Нет, нет! Я не хочу!
     Уилт заметил,  что  к нему приближается медсестра с резиновым  шлангом,
сорвался с места и забился в дальний угол смотровой.
     -- Я никакого яда не пил!
     -- А у меня тут  написано, пили, -- возразил  доктор. -- Вас ведь зовут
мистер Генри Уилт, как я понимаю?
     -- Да, но про яд,  это  вы неправильно понимаете. Я его не пил,  уверяю
вас.
     Уилт обежал кушетку, спасаясь от сестры,  но тут же оказался в железных
объятиях двух санитаров.
     -- Клянусь вам... --  Вопль замер на устах. Уилта силой уложили обратно
на кушетку. Над его лицом угрожающе навис резиновый шланг. С перекошенным от
ужаса лицом Уилт смотрел на доктора, на лице  которого расплылась садистская
ухмылка.
     _ Ну что, мистер Уилт, надеюсь, вы нам поможете?
     -- Ни за что, -- процедил Уилт сквозь зубы.
     Сзади  стояла  медсестра, зажав  его  голову  обеими  руками,  и  ждала
окончания переговоров.
     -- Мистер Уилт, -- начал доктор, -- вы пришли сюда утром добровольно и,
добиваясь  приема,  заявили,  что  наглотались яда, сломали  руку и получили
ранение, требующее срочного вмешательства. Так или нет?
     Безопасней всего вообще не раскрывать рот, решил Уилт. Он молча кивнул,
а потом безуспешно попытался покачать головой.
     --  Молчание  --  знак  согласия. Зачем  вы,  мягко  говоря,  невежливо
разговаривали с работником нашей регистратуры.
     -- Ложь!!! -- завопил Уилт и тут же поплатился как за свою неучтивость,
так и  за попытку  оправдаться. Чьи-то руки  запихнули  ему  в рот резиновый
шланг. Уилт вцепился в него зубами.
     -- Тогда будем совать в левую ноздрю, -- решил доктор.
     -- Да вы что,  мать вашу, совсем... -- только и успел заорать Уилт, как
шланг проскользнул  в нос и полез в  глотку.  Его протестующие вопли сначала
стали нечленораздельными, а затем и совсем  стихли.  Уилт лежал, извиваясь и
отчаянно булькая.
     -- А сейчас будет немножко неприятно! -- с  явным удовольствием объявил
доктор.
     Уилт смотрел на него, дико вращая глазами,  не  понимая, что может быть
неприятнее того, что  он  чувствует  сейчас. Он протестующе булькнул.  Вдруг
раздвинулись занавески, и в смотровую вошла регистраторша.
     -- Я  думаю, вам это  понравится, миссис  Клеменс, -- сказал доктор. --
Продолжайте, сестра.
     И сестра продолжала.
     "Если, даст Бог, не задохнусь и не  лопну, --  клялся про себя Уилт, --
так расквашу. доктору его садистскую морду -- навек забудет, как улыбаться".
     Однако когда пытка закончилась, Уилт мог только  тихонько  постанывать.
Тут медсестра предложила для верности поставить ему хорошую масляную клизму.
Новая опасность придала Уилту сил.
     -- Я  пришел сюда с пенисом, -- хрипло прошептал он. Доктор посмотрел в
его карточку.
     -- Тут ничего про пенис не написано, -- констатировал  он, -- зато ясно
сказано, что...
     -- Знаю, что там сказано, -- пропищал Уилт. -- По-вашему,  я должен был
орать  этой мымре, что  мне нужно пришить головку члена, когда вокруг  сидят
мамаши со своими придурочными детьми?
     --  Я  не намерена слушать  здесь, как  какой-то  кретин обзывает  меня
мымрой! -- возмутилась регистраторша.
     -- А я не намерен  сообщать всему  миру, что случилось с моим членом! Я
сказал вам: хочу видеть доктора. Разве не было такого?
     -- Но я ведь спрашивала: у вас перелом конечности или рана?..
     --  Знаю, что  спрашивали!  --  закричал Уилт.  --  Слово в  слово могу
повторить. Да  будет вам известно, конец это еще  не конечность. У  меня, по
крайней  мере. Конец  -- это  ближе  к отростку. А скажи  я  вам, что у меня
проблема с отростком, вы бы начали приставать: с каким отростком, где, когда
и с кем, а потом отправили б меня к венерологу и...
     -- Мистер Уилт,  -- перебил  его доктор, -- у нас много работы. Если вы
отказываетесь сообщить, что же все-таки у вас болит...
     --  То вы  опять запихнете мне в глотку ваш поганый насос, чтобы вообще
меня  удавить?  А  вдруг  придет  сюда  какой-нибудь  несчастный  глухонемой
придурок? Он ведь так и подохнет у регистратуры  или ему вырвут гланды, чтоб
уж точно помалкивал. И  это называется Национальная служба здравоохранения*?
Бюрократы вы проклятые, вот вы кто!
     --Система  бесплатного  здравоохранения  в  Великобритании.  Существует
наряду с платной медициной.
     --  Ну, это  еще не  так  страшно,  мистер Уилт. В общем,  если  у  вас
действительно что-то с вашим пенисом, мы готовы посмотреть.
     -- Я не готова! -- гордо заявила регистраторша и удалилась.
     Уилт улегся на кушетку и снял штаны. Доктор с опаской осмотрел.
     -- Скажите, а что это там намотано? -- поинтересовался он.
     -- Платок, черт его возьми,  --  огрызнулся Уилт, осторожно  разматывая
импровизированную повязку.
     -- Боже мой! -- ужаснулся доктор, всматриваясь. -- Вот уж действительно
отросток! Позвольте, как же вы довели собственный член до такого состояния?
     -- Не позволю! -- буркнул Уилт.  -- Зачем рассказывать, все равно никто
не верит. Больше толочь воду в ступе не собираюсь.
     -- В  ступе? -- очнулся доктор, изумленно поднимая голову. -- Вы хотите
сказать, что толкли пенис в ступке? Не знаю, как вам, сестра, а мне кажется,
член пациента действительно  имел более  чем  близкий контакт с  пестиком  и
ступкой.
     --  Ага,  точно  так  же он себя и  чувствует, --  подтвердил Уилт.  --
Доктор, коль эту штуку придется отрезать, знайте, во всем виновата моя жена!
     -- Жена???
     -- Доктор, если  вы не возражаете, я,  пожалуй,  не  буду  вдаваться  в
подробности.
     --  О  чем речь, дружище, -- согласился  доктор, споласкивая  руки  под
краном. --  Если  б  моя жена мне такое сделала, сразу  бы развелся с  такой
стервой! А вы что, занимались сексом на кухне?
     --  На  подобные  вопросы  не отвечаю, --  отрезал  Уилт. "Лучше вообще
держать язык за дубами", -- подумал он.
     Натягивая  хирургические  перчатки  и   наполняя  шприц,  доктор   стал
представлять себе коитус с участием Уилта, его жены и ступки.
     --  После  всего, что вы уже перенесли,  --  Сказал  он,  приближаясь к
Уилту, -- будет совсем не больно.
     Уилт пружиной взлетел с кушетки.
     -- Назад! Я не позволю всадить эту дуру в  мою живую плоть! --  завопил
он, увидев в руке у сестры баллончик.
     -- Легкая дезинфекция и  заморозка. Я разок пшикну, и вы перестанете ее
чувствовать.
     -- Как так? Я очень даже хочу ее чувствовать. Иначе не пришел бы  сюда,
а оставил все как есть... Зачем вы взяли бритву?!!
     -- Для стерилизации. Мы вас побреем.
     --  Только  побреете,  и все? Что-то похожее я  уже  слышал...  Кстати,
доктор, а вы, часом, не сторонник стерилизации?
     -- Абсолютно равнодушно к этому отношусь, -- ответил тот.
     -- А я плохо, -- проворчал Уилт из своего угла, -- крайне отрицательно,
можно сказать, с предубеждением!
     Крепкая мускулистая медсестра улыбнулась.
     --  Не вижу ничего смешного!  Вы,  случайно, не  из феминисток?  --  не
унимался он.
     -- Я просто женщина, -- отвечала медсестра,  -- а  мои  взгляды --  мое
личное дело и к данной ситуации не имеют никакого отношения.
     --  А я  мужчина и  желаю таковым  остаться,  поэтому ваши взгляды меня
очень даже  интересуют.  В Индии  уже  знаете  до чего докатились?  Так вот,
предупреждаю: если  уйду отсюда без  яиц и  с тоненьким меццо-сопрано вместо
голоса,  вернусь  обратно со  здоровенным тесаком  и такую вам социогенетику
устрою!
     -- Ну,  раз так, --  сказал доктор, --  советую  прибегнуть  к  услугам
частной медицины.  Там  за  что  заплатите,  то  и получите.  Только  будьте
уверены...
     Десять минут ушло  на  то, чтобы уговорить Уилта вернуться  на кушетку.
Однако он  тут  же  снова  вскочил, лишь  только  медсестра  пшикнула  своим
баллончиком.
     -- Замораживать?! -- взвизгнул  Уилт.  -- Вы что, думаете, у меня между
ногами -- бройлер?
     -- Теперь подождем, пока подействует анестезия. Уже скоро.
     -- Что скоро?! --  охнул  Уилт,  глянув между  ногами.  --  О  Боже, он
уменьшается!!! Я подлечиться пришел, а не делать операцию по изменению пола!
Думаете, припрусь домой с клитором, жена обрадуется?! Плохо вы ее знаете!
     -- Да  и вы о ней не все, видимо, знали,  -- весело возразил доктор. --
Женщина, которая  могла так поступить  с мужем, вполне заслуживает подобного
наказания.
     -- Она-то да!  А я здесь при чем? -- горько усмехнулся Уилт. -- И зачем
эта трубка? Медсестра распаковывала катетер.
     -- А это, мистер Уилт, -- начал доктор, -- мы вставим вам в...
     --  Вот уж  н-е-е-ет!!! Пусть  у  меня усохла пиписка, но я вам пока не
Алиса  в  Стране Чудес и не  гномик с хроническим запором! Она ведь говорила
что-то там насчет масляной клизмы. Я не дамся!
     --  При  чем  тут клизма?  Просто  поможем  вам сквозь  повязку сливать
излишки жидкости. А теперь, пожалуйста, лягте, пока я не позвал на помощь.
     --  Как сливать  излишки  жидкости? -- осторожно поинтересовался  Уилт,
устраиваясь на кушетке.
     Когда  доктор  объяснил, с  Уилтом  едва справились четыре санитара.  В
течение  всей  операции  не  прекращался  поток нецензурной  брани.  Доктору
пришлось  даже  припугнуть  Уилта  общим  наркозом, чтобы  тот хоть  немного
успокоился. Но  и  после  этого  даже в вестибюле  были слышны  вопли  типа:
"Буровики!!! Нефтяники!!! Какие вы медики?!"
     -- Эх вы, -- простонал Уилт,  когда его наконец отпустили  санитары. --
Нашли, где  трубопровод  проложить. Куда  же я  с ним  теперь?..  И мужского
достоинства не пожалели...
     -- Какого достоинства? Вспомните, что вы здесь вытворяли... Зайдите  ко
мне на следующей неделе, посмотрим, как ваш... трубопровод.
     -- Спасибо, я тут в первый и последний раз, -- прошипел Уилт. -- Теперь
только к семейному доктору.
     Он вышел, доковылял до телефона-автомата и вызвал такси.
     Пока Уилт добирался домой, наркоз стал понемногу  отходить. Дома  он  с
трудом поднялся наверх, залез в  постель и уставился в потолок. "Ну почему я
не могу мужественно переносить боль,  как все нормальные мужики" -- с тоской
думал он. Тут пришла Ева с близняшками.
     -- Ужасно выглядишь, -- обрадовала она, подойдя к кровати.
     -- Чувствую себя так же, -- ответил Уилт. -- И угораздило меня жениться
на 1У. КОЙ садистке!
     -- Впредь будешь знать, как напиваться.
     --  Зато  сейчас точно знаю:  свой  водосливный  аппарат  надо  держать
подальше от твоих рук -- прорычал Уилт.
     Саманта поспешила облегчить его страдания
     -- Папочка, вот вырасту большая, обязательно стану медсестрой.
     -- Еще раз  так прыгнешь  на кровати, ты до этого просто  не  доживешь.
Обещаю, -- простонал Уилт, морщась от боли.
     Внизу зазвонил телефон.
     -- Если опять из Гуманитеха, что сказать? -- поинтересовалась Ева.
     -- Как опять? Я же просил сказать, что болею.
     - Я сказала. А они все звонят и звонят.
     -А я все равно болею! Только не говори чем.
     -- И так,  наверное,  знают.  Я видела  сегодня  в  детском саду Ровену
Блэкторн,  она  очень  тебе  сочувствует,  --  сообщила  Ева,  спускаясь  по
лестнице.
     Уилт сделал страшные глаза и повернулся к близняшкам.
     -- Кого за язык тянули? Кто растрепал этому вундеркинду  -- сыну миссис
Блэкторн про папочкины штучки?
     -- Это не я, -- торжественно объявила Саманта.
     -- Конечно, нет! Ты  только подговорила Пенелопу.  У тебя на физиономии
написано.
     -- Это не Пенни, это все Джозефина. Она, целый день играла с  Робином в
папу и маму,|
     -- Вот подрастете, узнаете, как играть в папу-маму. Это не игра, это --
война!  Война между разными полами.  И  вы,  мои дорогие, будете  все  время
побеждать, ибо родились девчонками...
     Девчонки  вышли из  комнаты. С лестницы  доносились  их  голоса --  они
спорили. Уилт  осторожно  выбрался из  кровати  поискать  себе  какую-нибудь
книжку.  Нашел "Аббатство  ночных  кошмаров", в самый раз под  настроение --
чтоб  не  про  любовь,  и  только  стал  пробираться  обратно, как в комнату
втолкнули Эммелину.
     -- Что еще надо? Не видишь, я болен?
     -- Папочка, -- проговорила она, -- а Саманта спрашивает, зачем у тебя к
ноге привязан мешочек?
     - Ах, она еще и  спрашивает? -- с грозным  спокойствием сказал Уилт. --
Тогда передай ей, а через нее мисс 0'Фсянки и остальным сопливым недоноскам,
что  папа  ходит с мешочком  на ноге и с трубочкой в писе,  потому что вашей
мамусе-пердусе  взбрело в башку оторвать на фиг папочкины гениталии. А  если
мисс 0'Фсянки не знает, что такое гениталии, скажите, что  так большие  дяди
называют аиста. А  сейчас  прочь отсюда, пока  у  меня не  появилась  грыжа,
повышенное давление и четыре детских трупика.
     Девчонки моментально испарились. Ева внизу швырнула телефонную трубку.
     -- Генри Уилт!..
     --  Заткнись!!! -- взорвался  Уилт. --  Услышу хоть одно слово от  кого
угодно, за себя не ручаюсь!!!
     И на этот раз  его  послушались. Ева отправилась на  кухню  и поставила
чайник на плиту. "Эх, если  бы Генри  был  такой грозный, такой уверенный  и
после того, как поправится", -- думала она.

        9
     Следующие три дня Уилт на работу не ходил. Он слонялся по дому, сидел в
беседке  и  ломал голову над сущностью мира,  в котором Прогресс  с (большой
буквы) неизменно вступает  в противоречия с Хаосом,  а человек (с  маленькой
буквы)  постоянно  спорит с  Природой. Величайшим  парадоксом для Уилта была
Ева.  Она  вечно говорит,  что  он  циник и  консерватор, а сама  так  легко
поддается  зову  седой  старины:  компостным кучам,  биосортирам, домотканой
одежде  и  прочей  примитивщине.  Да  еще ухитряется  смотреть  в будущее  с
непробиваемым  оптимизмом.  Для  Уилта  же  есть только настоящее; множество
отрывков настоящего, которые, сменяя друг друга, не столько приближают его к
будущему,  сколько,  объединяясь  в  прошлом,  создают  собственную  Уилтову
репутацию. В прошлом его репутация уже неоднократно страдала, поэтому ничего
страшного,  пострадает  еще раз.  Мэвис Моттрэм  распустила  слухи  по  всей
округе, и  они  поползли дальше, передаваемые из уст в уста,  с каждым разом
обрастая все новыми и  новыми подробностями. Скоро сюда приплетут фильм  про
крокодила.  Уж  гуманитеховцы,  БлайтСмит  и  миссис  Чаттервей  обязательно
постараются. Так что до Брэйнтри сплетня дойдет  примерно в  следующем виде:
Уилта едва  не арестовали за непристойные  выходки  с  цирковым  крокодилом,
который, спасая свою честь, вынужден был вцепиться зубами в член извращенца.
     -  Тебе в этом  городишке еще не то  наболтают, -- отмахнулся Брэйнтри,
когда  его жена Бетти поведала ему вышеизложенный вариант сплетни. --  Генри
всегото взял на работе несколько  отгулов, а  ваш бабий  телеграф уже и  рад
стараться.
     - Рад, не рад, -- оправдывалась Бетти. -- А нет дыма без...
     ...  Без дур, развесивших  уши.  Есть на кафедре гумоснов  один  тип по
имени  Билджер.  Он-то и  снял  фильм,  где игрушечный крокодил играет  роль
жертвы  изнасилования.  Это  первое.  В  связи с  этим  Генри  объяснялся  с
комиссией по  образованию.  Только  ради  того  чтоб  товарищу  Билджеру  не
пришлось жить на пособие по безработице, а его многочисленные отпрыски могли
учиться  в  частной  школе.  Это второе. И наконец, третье: Уилт  заболел на
следующий день после...
     - Ровена Блэкторн не так рассказывала. Все знают: Генри изуродовал свой
пенис!
     - Откуда?
     - Что откуда?
     - Откуда все это знают?
     -  Из  детского сада. Близняшки  каждый  день  дают сводки о  состоянии
"папиного банана".
     -  Здорово!  --  сказал  Брэйнтри.  --  Вот,  значит,  по  чьим сводкам
составляют картину  происшествия!  Да  ведь  уилтовские  пай-девочки член от
сосиски не отличат. Уж Ева постаралась. Может, она женщина широких взглядов,
но на секс это не распространяется. И кроме того, просто не могу представить
себе Генри в роли извращенца. Он парень все-таки скромный.
     - Ну да! Выражается так, что уши вянут!
     -   Крепкие  выражения  --  прямое  следствие  многолетнего  общения  с
учащимися. Это служебные слова  -- для  связи частей предложения. Если бы ты
слушала меня повнимательней, то услышала б то же самое. Я сам так по сто раз
на дню  выражаюсь. И опять повторяю: как бы там ни было, а Генри и крокодилы
-- понятия несовместимые. Впрочем, вечерком сам к нему загляну...
     Когда  вечером Брэйнтри  заявился в дом на Веллингтонроуд, Уилта там не
было.  Перед  домом  стояли  несколько  машин.  На фоне  Наевского  "форда",
увешанного баллонами с метаном, и помятой малолитражкой, принадлежащей Мэвис
Моттрэм, выделялся благородный  "астон-мартин".  Брэйнтри бочком протиснулся
мимо  горы  поношенной  одежды,  перепрыгнул  через  кучу  игрушек,  которая
загромождала всю прихожую, и обнаружил Еву в оранжерее. Там проходило не что
иное,   как  заседание   Комитета   по  проблемам   стран  "третьего  мира".
Председательствовала Ева.
     Первостепенную    важность   для   нас    представляет   нетрадиционная
марангийская  медицина,  которой  суждено  составить  достойную  конкуренцию
западной фармакологии,  широко использующей в своих  целях химию,  -- вещала
Роберта Смотт, в то время как Брэйнтри стоял за зарослями фасоли, не решаясь
войти.
     - И не следует забывать: помогая марангийским аборигенам, мы в конечном
счете приносим пользу и самим себе!
     Брэйнтри  стал  на  цыпочках  удаляться,  когда  Джон   Най  разразился
пламенной  речью,  ратуя  за  сохранение  марангийских  методов  земледелия.
Особенно он напирал на использование человеческих экскрементов для удобрения
почвы.
     - В них содержатся все необходимые...
     Брэйнтри  проскользнул  во  двор  через черный ход,  обогнул  хранилище
биоудобрений -- обычный компостный бак и по биоактивному огороду  направился
к  беседке. Там в шезлонге, скрытый гирляндами высохших трав, возлежал Уилт,
облаченный в немыслимых размеров муслиновый балахон.
     -  Между  прочим,  в этом  платье ходила Ева, когда была  беременна, --
поведал  он  Брэйнтри.  -- Когда-то  его  можно было  растянуть  до размеров
вигвама,  или  постелить  вместо  простыни в гигантском спальном мешке,  или
использовать как навес для  многоместного суперсортира. Я откопал его в куче
шмоток, которым Ева хочет осчастливить папуасов.
     - А я поначалу и  не понял, чем они там занимаются.  Это что, заседание
ячейки Оксфама*?
     -  Ты  отстал  от жизни.  У них альтернативная организация.  Называется
Организация содействия  развитию африканского континента. Сокращенно  ОСРАК.
Берешь значит под свое  покровительство  какое-нибудь племя в Африке и шлешь
им туда теплые пальто. В них и  при нашей-то зиме подохнешь от жары.  Пишешь
письма  тамошним шаманам,  выпытываешь  местные  средства против обморожения
ушей.  И,  наконец,  устраиваешь  торжественное  слияние  Веллингтон-роуд  и
ипфордского отделения  Лиги мужененавистниц с  Обществом людоедов-любителей,
которые делают обрезание своим бабам, орудуя каменным ножиком.

     'Оксфордский  комитет  помощи голодающим, английская  благотворительная
организация.

     Вот уж не знал, что женщинам делают обрезание. Да и каменные ножи давно
вышли из употребления.
     -  Так  же  как и клиторы в Маранге, -- сказал Уилт. --  Пытался  я Еву
образумить, да  куда там!  Махровая  дикость -- последний  писк  моды! Число
поклонников растет как снежный ком. Дай Наям волю, они ж весь Лондон завалят
индийскими кобрами для борьбы с крысами.
     -  Когда я  был в  доме,  он  как раз призывал  отказаться от фабричных
удобрений, заклинал использовать обычное дерьмо. Он что, экскрементофил?
     -  Причем  с  религиозным  уклоном! Ты  не поверишь:  эта  компания  по
воскресеньям  с  утреца  собирается  вокруг  компостной  кучи,  хором  поет:
"Присядем рядом, присядем вместе", а затем причащается целебными травками.
     - Если,  конечно, не  секрет, -- осторожно начал Брэйнтри, --  что же с
тобой приключилось?
     - Давай не будем об этом, -- поморщился Уилт.
     - Ладно, но при чем здесь... э... одеяние для беременных?
     -  Гораздо удобнее наших  порток, --  слабо оживился  Уилт. -- Замучила
меня канализация. Фигурально выражаясь.
     -Что-что тебя замучило?
     - Канализация. Не выдули б мы тогда столько пива,  не был бы я сейчас в
таком жутком положении.
     -Я смотрю, ты даже свое самодельное пиво не пьешь.
     - Я  теперь  вообще ничего не пью, тем более в больших  дозах Выпиваю с
наперсток раз  в четыре часа. Может, с  потом выйдет А мочиться не могу. Как
ножом режет.
     Брэйнтри ухмыльнулся
     - Значит, правду говорят?
     - Не знаю, не слышал.
     -  Тебе,  наверное,  будет  любопытно  узнать,  что  местные  сплетники
собрались дать медаль  за  личное мужество тому крокодилу, который  хватанул
зубами твое богатство. Вот такие вещи рассказывают.
     -Ну и пусть, -- махнул рукой Уилт. -- Бог, он правду видит.
     - Господи, уж не подцепил ли ты сифилис.
     - К сожалению, нет  Насколько я  знаю, сифилис сейчас лечат не причиняя
пациенту  боли. Чего не  скажешь  о  зверствах,  которые проделали  со мной.
Попадись они теперь в руки мне, я бы им... не знаю что сделал*
     Ого -- покачал головой Брэйнтри -- Неужели совсем худо
     - Хуже  некуда, --  ответил Уилт. -- Особенно хреново  было  сегодня  в
четыре   утра.  Сплю   себе,  никого  не  трогаю,  из  конца  торчит  шланг,
приспособленный  к  мешочку для  мочи. И тут  эта  стерва Эммелина стала  на
кровать, ногой  прямо на мой мешочек..  Представляешь.. И вкачивает  мне все
обратно.  Тебе в  детстве  снилось когда-  нибудь, что плывешь  по  морю,  а
водичка теплая-теплая...
     - Я в постель не мочился, если ты об этом!
     - В общем, ты меня понял, -- печально заключил Уилт.
     Брэйнтри содрогнулся.
     - В такие моменты можно лишиться последних отцовских чувств.  Если б  у
меня  тогда не  начались конвульсии, наверняка  бы  запорол  до  смерти всех
четверых.  Но вместо  этого лишь  пополнил словарный запас Эммелины  набором
трехэтажных  выражений.  А  мисс Мюллер, очевидно,  решила,  что сексуальные
забавы  в  типичной английской  семье  носят исключительно  садомазохистский
характер. Могу себе представить, что она подумала прошлой ночью.
     А  как  вообще поживает  наша  Муза?  Вдохновляет?  --  поинтересовался
Брэйнтри.
     -  Она  неуловима. Совершенно неуловима. Да и я пока  в таком состоянии
стараюсь не очень-то маячить.
     - Правильно,  в таком  балахоне  тебе  только маячить Тебя за  километр
видно.
     - Меня другое волнует, -- сказал Уилт. Никак не могу понять, что же она
из  себя  представляет?  К  ней  толпами ходят  мужики,  причем  богатые  до
безобразия.
     А-  а-а-а!  Так  вот  что  это за  "астон-мартин"  у  твоего  дома!  --
воскликнул  Брэйнтри. -- А  я-то голову ломал,  кому  это  так с  деньжатами
подфартило.
     - Правильно, только при чем здесь парик?
     - Какой еще парик?
     -  Значит, так: машина  принадлежит какому- то  казанове  из Мексики. У
него  моржовые усики,  весь благоухает  "Шанелью"  номер  не  знаю какой  и,
представь себе, носит парик! Я хорошо разглядел в бинокль. И когда заходит к
ней, парик снимает.
     Уилт сунул Брэйнтри в руки бинокль и указал на окошко мансарды.
     - Не вижу ничего, -- через минуту сказал Брэйнтри, -- жалюзи мешают.
     - Поверь  мне  на слово,  он действительно  носит  парик. Спрашивается,
зачем?
     - Лысый, наверное. А иначе зачем?
     - Если б лысый, я  б не спрашивал. Но дело в том, что у этого Латина на
голове отличная шевелюра, а парик все равно носит и снимает только у нее.
     - Какого цвета?
     -  Черный такой, лохматый. А под  ним --  самый что ни на есть блондин.
Согласись, это загадочно.
     - А  попробуй спросить  саму  Ирмгард.  Может, она  просто  балдеет  от
блондинов в черных париках...
     Уилт покачал головой:
     -  Нельзя.  Во-  первых,  она  уходит  из дому намного  раньше,  чем  я
просыпаюсь;  во-вторых,   чувство  самосохранения  мне  подсказывает:  любое
сексуальное  возбуждение  будет  иметь  для  меня ужасные,  а может, даже  и
необратимые последствия. Пока лучше держаться подальше.
     Очень мудро! -- похвалил Брэйнтри. -- Страшно подумать, что устроила бы
Ева, узнай она о твоей пламенной любви к квартиранточке.
     - Действительно  страшно.  Особенно  если вспомнить ее реакцию на более
безобидные вещи.
     - Что передать факультетским? -- спросил Брэйнтри.
     - Ну, просто  скажи,  я  вольюсь в  общественное русло --  выражение-то
какое, --  лишь  только когда  смогу  сидеть  не  чувствуя,  что  подо  мной
раскаленная плита.
     - Они тебя не поймут.
     -  И  не  надо. Попадая в такие переплеты,  я твердо усвоил: правде все
равно никто не поверит.  Куда безопаснее в этом дрянном мире  врать, врать и
еще раз врать. Скажи им, у меня вирус.  Это понятие растяжимое. Никто ничего
не поймет, но все будут удовлетворены.
     Брэйнтри   пошел  обратно  в  дом,  оставив  Уилта  наедине  с  тяжкими
раздумьями о правде и лжи. В этом безбожном, лживом,  жестоком и  запутанном
мире лишь правда была его единственным путеводителем и единственным оружием.
Но,  как видно из последних  событий, оружие  это  оказалось обоюдоострым  и
почему-то  все чаще,  к удовольствию окружающих,  обращалось  против  самого
Уилта.  Правду,  конечно, лучше приберечь  для себя.  Хотя это  в принципе и
бессмысленно, но все же помогает достичь некоторого морального равновесия. И
много быстрее,  чем  Евино копание в  саду с  той же целью.  Придя  к  таким
выводам, Уилт решительно осудил Евину озабоченность глобальными проблемами и
СРАК., а затем попробовал взглянуть на все это другими  глазами. Получилось,
что  он живет  себе спокойненько  и  в ус не  дует, в  то  время как  где-то
существует мир, в котором царят только голод и нужда. Может, Ева  делает это
просто  так, для очистки совести?  Но чистая  совесть --  это  тоже  немало,
заодно  и дочерям добрый  пример подает,  которого они от папы вовек  бы  не
дождались. Но должна  же  где-то быть золотая середина? Надо же как-то более
благоразумно сочетать дом и семью с заботами о миллионах голодающих.  Только
как, черт возьми? Уж  конечно, бредовые догмы придурка  Билджера здесь никак
не  помогут. Вот Джон и Берта Най пытаются улучшить  несовершенный мир, а не
разрушить его. А  ты, Генри Уилт,  что  сделал? Ничего! Сидишь тут,  хлещешь
пиво, думаешь, какой ты несчастненький, и подглядываешь за бабой, как школяр
паршивый. И тогда он, словно решив доказать себе, что все-таки способен хоть
на что-то, вышел из беседки в своем  нелепом  наряде и открыто направился  к
дому.  Там Уилт обнаружил, что заседание комитета уже давно кончилось, а Ева
укладывает девчонок спать. Когда она спустилась вниз, Уилт сидел на кухне за
столом и нанизывал на ниточку фасоль.
     -  Удивительное  рядом!  --  прокомментировала  она.  --   Столько  лет
бездельничал и вдруг  --  на  тебе:  сидишь  и  вроде  как помогаешь  мне по
хозяйству. Ты, случаем, не заболел? С тобой все в порядке?
     - Было в порядке, пока ты молчала.
     - Нет, сиди, не уходи. Мне надо поговорить с тобой.
     - О чем? -- поинтересовался Уилт, задержавшись в дверях.
     - О том! -- И Ева многозначительно посмотрела на потолок.
     - О чем "о том"? -- не понял Уилт.
     - Сам знаешь о чем, -- повторила Ева.
     - Ничего  не знаю  и знать не хочу.  Скажи  по-человечески, в чем дело.
Если ты предлагаешь, чтоб мы с тобой того-самого... то я просто физически на
это неспособен.
     - Я не про нас, а про них.
     - Про них?
     - Про мисс Мюллер и ее ухажеров.
     - Ах, про них. -- Уилт подсел к столу. -- Ну и что с ними?
     - Ты, наверное, уже слышал, -- сказала Ева.
     - Что слышал?
     - Ну знаешь же! Как с тобой трудно говорить.
     -  Да, особенно если  говорить  на  языке  Винни-Пуха.  Хочешь  узнать,
догадываюсь ли я, что они иногда сношаются, так и спроси.
     - Я беспокоюсь о  наших детях. Думаю, им не  очень полезно находиться в
доме, где очень часто делают то, о чем ты только что сказал.
     - Если б я и ты не делали "то, о чем я  сказал", их бы здесь и в помине
не было. И вообще это только твои друзья-приятели умеют выражаться при детях
так, что даже Джозефина не может понять. Хотя обычно она все выдает открытым
текстом...
     - Генри! -- предостерегла Ева.
     - Я тебе точно говорю. Причем очень часто. Вот, например, вчера послала
Пенелопу на...
     - Замолчи! -- перебила Ева.
     - Я-то замолчу, -- сказал Уилт, --  а она? Нынешнее поколение взрослеет
быстрее нас. Когда мой папа мастерил и случайно попадал молотком по  пальцу,
он  говорил:  "Твою мать!"  Мне было  уже десять лет,  а я  все  думал, папа
действительно  имеет  в виду молотковую маму.  А  теперь это  самое  любимое
выражение у...
     - Не важно у кого...  -- перебила  Ева.  -- А  лексикон  твоего  папаши
оставляет желать лучшего.
     - Ты своего вспомни! Я диву даюсь, как твоя мамаша докатилась до  того,
что...
     - Генри Уилт!  Оставь  моих  родителей в покое. Лучше  скажи,  как  нам
поступить с мисс Мюллер.
     -   При  чем  здесь  я?  Ты  же  ее  сюда  зазвала.  Со  мной  даже  не
посоветовалась, хотя мне эта баба здесь естественно  на фиг не  нужна. Потом
ты  выясняешь,  что  она какая-то  международная секс-террористка;  боишься,
вдруг   от  такого   соседства  наши  дети  преждевременно  начнут  страдать
нимфоманией, и теперь пытаешься впутать меня...
     - Мне нужен твой совет, -- взмолилась Ева.
     - Тогда  вот  тебе  мой  совет:  Скажи ей, пусть  убирается к  чертовой
матери.
     - Не так-то это просто. Она уже заплатила за месяц вперед. Деньги я еще
в банк не положила, но все-таки...
     - Отдай ты этой шлюхе деньги, ради Христа! И коленом под зад.
     - Ну, это  негостеприимно получится, --  засомневалась  Ева. --  Она же
иностранка, и так далеко от дома.
     -  Зато слишком близко к  моему дому. Между прочим, любой из ее дружков
богат,  как Крез. Так  что пусть чешет к  ним  или  живет в гостинице. Отдай
деньги, и пусть выметается.
     С  этими  словами Уилт  пошел в гостиную, включил  телевизор и принялся
ждать, пока позовут ужинать.
     Оставшись на  кухне в одиночестве, Ева подвела итоги. Мэвис  опять дала
маху. Генри совершенно наплевать на  мисс Мюллер, а значит, ее денежки можно
употребить на  ОСРАК. И вовсе не обязательно просить мисс Мюллер съехать  от
них.  Просто слегка намекнуть, чтоб  вела себя потише. И  все-таки  радостно
осознавать,  что Генри ни в чем не замешан.  И вообще, она  больше не  будет
слушать чушь,  которую  несет  Мэвис. И  Генри, несмотря  на  свои  причуды,
неплохой  муж.  Поэтому вечером, ужиная в  обществе своего супруга, Ева была
совершенно счастлива.
     10
     В  среду,  выходя из кабинета доктора  Скэлли, Уилт испытовал  радость.
Отпустив несколько шуточек по поводу Уилтовых несчастий, доктор относительно
безболезненно снял повязку и вытащил трубку.
     -  Я считаю, это излишне,  -- заверил Уилта  доктор, -- эти молокососы,
как всегда, перестарались.
     Услышав это,  Уилт  хотел было  подать  на них  официальную жалобу.  Но
доктор Скэлли его отговорил:
     - Представляете,  старина, какой  начнется скандал. А  они, в сущности,
придерживались  инструкций.  Вдобавок,  представляете, что  будет,  если  вы
будете ходить и говорить, что вас хотели умертвить в больнице?
     После  такого  довода  Уилт  передумал  жаловаться.   Получив  обещание
доктора, что скоро  он, Уилт, снова будет  держать  хвост пистолетом,  если,
конечно,  не  перетрудится  на  радостях  со  своей благоверной.  Он покинул
кабинет,  чувствуя  себя на седьмом небе от счастья или, по крайней мере, на
пути к нему.
     Лучи осеннего  солнышка  ласкали  пожелтевшие листья деревьев в  парке.
Мальчишки  собирали упавшие  каштаны, а  в кармане  Уилта лежала  справка от
доктора  Скэлли,  которая позволяла  ему  еще целую неделю не казать  носа в
Гуманитехе. Уилт немного погулял по городу, часок провел  в  букинистическом
магазине,  копаясь в книгах, и уже собирался идти домой, как  вспомнил,  что
надо  бы отнести в  банк  деньги  Ирмгард Мюллер. От этого Уилт почувствовал
себя еще лучше и отправился прямо в банк. Мимолетняя страсть к Ирмгард вдруг
бесследно улетучилась. Она всего  лишь  обычная легкомысленная студенточка с
деньжатами  в кармане, ветерком в голове и тягой  к роскошным автомобилям  и
ухажерам любой национальности.
     Подойдя  к  банку,  Уилт  быстро  взбежал  по ступенькам  и, оказавшись
внутри, заполнил за стойкой депозитный бланк и протянул его кассиру в окошко
вместе с деньгами.
     У моей жены специальный, -- объяснил он, -- фамилия  Уилт. Миссис Уилт.
Номер не помню, это для какого-то африканского племени, кажется...
     Кассир  явно не  слушал  его.  Он  считал  купюры и, как заметил  Уилт,
несколько  раз останавливался. Наконец бросив  краткое "Простите,  сэр",  он
исчез  в подсобном помещении. Несколько посетителей, стоявших  позади Уилта,
перешли к  другому  окошку, и  он почувствовал  себя  как-то неловко.  Такое
чувство он испытывал всегда, когда приходил  получить крупную сумму по чеку.
Кассир,  прежде  чем  погасить  чек   печатью,  неизменно  вздыхал,  как  бы
сочувствуя несчастным,  которые по милости Уилта останутся  без наличных. Но
сейчас-то он вкладывает деньги. Они же не могут не принять их.
     Оказалось, могут.  Уилт уже собрался возмутиться, почему его заставляют
ждать, как появился банковский курьер.
     -  Будьте  добры,  пройдите  в  кабинет  управляющего,   --  сказал  он
угрожающе-вежливо. Уилт проследовал за ним через фойе в кабинет.
     - Вы мистер Уилт? -- спросил управляющий.
     Уилт кивнул.
     - Присаживайтесь.
     Уилт уселся  и свирепо посмотрел  на кассира, что стоял у стола. Тут же
были его банкноты и депозитный бланк, разложенные на промокашке.
     - Я был бы очень признателен, если бы мне объяснили, что происходит? --
спросил Уилт с возрастающим беспокойством. Клерк за его спиной занял позицию
у двери.
     -  До приезда полиции  я, пожалуй, воздержусь от любых комментариев, --
ответил управляющий.
     - Как  это  "до  приезда  полиции"?  Управляющий промолчал.  Его взгляд
выражал одновременно и печаль и недоверие.
     - Послушайте, -- опять заговорил Уилт, -- я не понимаю, что происходит,
и требую...
     Управляющий  многозначительно  глянул на стопку купюр  на столе, и Уилт
моментально притих.
     - Боже мой! Неужели вы хотите сказать, что они фальшивые?
     - Нет, не хочу, мистер Уилт. Но как я уже говорил, приедет полиция и вы
сможете все объяснить. Думаю, у вас найдется вполне убедительное оправдание.
Никто ни на минуту не подозревает вас в...
     - В чем? -- простонал  Уилт.  И снова управляющий ничего не  ответил. С
улицы доносился шум проезжающих автомобилей, особенно  заметный в этот тихий
осенний день.  Правда, несколько минут назад  он был веселый и  радостный, а
теперь  стал  серый  и  противный.  Уилт отчаянно пытался  найти  объяснение
происходящему,  но тщетно. Он решил было  сказать,  что они  не  имеют права
держать его  здесь, но тут раздался стук, и курьер осторожно открыл дверь. В
кабинет вошли инспектор Флинт, сержант Эйтс и двое в штатском.
     -  Наконец-то,  --  обрадовался  управляющий.  -- Нам,  конечно,  очень
неприятно.  Ведь мистер  Уилт  наш  постоянный и  уважаемый клиент...  -- Он
умолк, увидев, как Флинт смотрит на Уилта.
     Ну  что, Уилт, тесен мир? --  торжествующе произнес инспектор. -- Да-а,
теперь ты влип крепко...
     Его перебил штатский, тот, что постарше
     -  Если  не  возражаете, инспектор,  этим  займемся  мы,  --  сказал он
вежливо,  но властно. В его голосе  улавливалось какое- то странное обаяние,
которое  напугало  Уилта  даже  больше,  чем  холодный  прием  управляющего.
Штатский шагнул к столу, взял несколько банкнот и  принялся их изучать. Уилт
с растущим беспокойством наблюдал за ним.
     - Не скажете  ли, сэр,  как попали к вам эти пятифунтовые банкноты?  --
спросил он. -- Кстати, меня зовут Мистерсон.
     - Это месячный задаток нашей квартирантки, -- ответил Уилт. -- Я пришел
сюда положить деньги на счет моей жены для ОСРАК.
     - Срак? Для каких Срак? -- вкрадчиво поинтересовался мистер Мистерсон.
     - ОСРАК  -- Организация содействия развитию африканского континента, --
пояснил  Уилт.  --  Моя  жена является  казначеем  местного  отделения  этой
организации. Она взяла на свое попечение африканское племя и теперь...
     - Понятно, понятно, мистер Уилт, -- прервал его Мистерсон.
     -  Вполне в ее стиле, -- буркнул себе под нос  Флинт,  за что Мистерсон
одарил его уничтожающим взглядом.
     Потом придвинулся поближе к Уилту.
     - Значит, эти деньги --  плата за проживание  и вы должны были положить
их на счет жены. Кто же у вас проживает?
     - Женщина, --  ответил  Уилт,  переходя  на краткий язык  перекрестного
допроса.
     - А как зовут ее, сэр?
     - Ирмгард Мюллер.
     Двое в штатском переглянулись. Уилт заметил это и поспешно добавил:
     - Немка.
     - Немка, говорите? А могли бы вы ее опознать?
     - Опознать? -- усмехнулся  Уилт. -- Она живет у  нас в мансарде вот уже
целый месяц.
     -  В  таком случае, будьте  добры съездить  с  нами  в участок,  где мы
покажем вам  кое-какие  фотографии,  -- сказал Мистерсон  и  резко  встал со
стула.
     -  Минуточку! Что все-таки происходит?  -- снова спросил Уилт. -- Я уже
недавно был в полиции и, если честно, больше туда не хочу. Вставать со стула
он и  не  собирался.  Мистер Мистерсон  сунул  руку  в  карман, извлек  свое
удостоверение и, раскрыв, протянул Уилту.
     - Потрудитесь ознакомиться...
     Уилт ознакомился, и  ему чуть  было не стало дурно.  Удостоверение было
выдано на имя Мистерсона -- начальника отдела по борьбе  с  терроризмом и т.
д. и  т.  п. У Уилта затряслись коленки. Он медленно встал и пошел на выход.
Позади  начальник  отдела  отдавал  приказания  Флинту,   сержанту  Эйтсу  и
управляющему: из помещения  никому не  выходить, никаких телефонных звонков,
максимум бдительности  и работать, словно ничего не  произошло.  Выходить из
кабинета он запретил даже курьеру.
     - А сейчас, мистер Уилт, вы как ни в чем не бывало выйдете и последуете
за мной. Мы не должны привлекать к себе внимание.
     Уилт прошел за ним через весь банк и замешкался в дверях,  не зная, что
делать дальше.  Тут  подъехала  машина.  Мистерсон  открыл  дверцу,  и  Уилт
забрался внутрь.
     Через пять минут он уже сидел за  столом  в участке. Ему вручили  пачку
фотографий  с молодыми женщинами. В двадцать минут первого  он наконец нашел
среди них снимок Ирмгард Мюллер.
     - Это она, вы уверены? -- уточнил директор.
     На все сто!  -- заверил Уилт. -- Я, конечно, не знаю, кто на самом деле
эта чертова баба и что она натворила, только, пожалуйста, поезжайте скорей и
арестуйте ее. Я хочу попасть домой к обеду.
     - Именно это  мы и собираемся  сделать.  А ваша жена  сейчас дома. Уилт
посмотрел на часы.
     - Не  знаю,  какое это  имеет  отношение  к делу. В  это время она  уже
забрала детей из детского сада и, должно быть, возвращается с ними домой.
     Директор вздохнул. Это был глубокий, полный досады вздох.
     - Раз так, об  аресте не может быть и речи,  -- сказал  он -- Я полагаю
мисс.. э... Мюллер сейчас находится в доме.
     - Не знаю, -- ответил Уилт. -- Когда я уходил утром, была дома. Сегодня
среда,  лекций у нее нет,  значит,  вполне  вероятно, что дома. Почему вы не
поедете и сами не посмотрите?
     - Потому что, сэр, ваша квартирантка является  опаснейшей террористкой.
Так что, сами понимаете...
     - О Боже -- Уилту вдруг стало совсем дурно. Мистерсон наклонился к нему
через стол.
     -  На ее  счету восемь убийств,  подозревают,  что  она  организатор  и
вдохновитель...  простите за столь  банальные  выражения, но они  как нельзя
лучше подходят к ситуации... Да...  Так вот, она организовала серию взрывов,
а кроме того, замешана  в нападении на инкассаторов. При этом  погиб человек
Вы, вероятно, уже читали в газетах.
     Уилт   читал.  В   приемной  травмопункта.   После  сообщения  об  этой
возмутительной  и  бессмысленной  жестокости было  както  тяжело  читать все
остальное.  Пусть  это  произошло  где-то там, далеко. И все же тогда смерть
охранника казалась Уилту более реальной,  чем  сейчас, здесь,  в кабинете  с
этим подчеркнуто  вежливым  господином  в коричневом  твидовом  костюме  при
шелковом галстуке. Мистерсон напоминал скорее  провинциального адвоката, чем
борца  с терроризмом, было странно слышать, как он запросто произносит слова
"террористка", "убийство". Уилт недоверчиво покачал головой.
     - К сожалению, все обстоит так, как я сказал, -- вздохнул директор.
     - Но деньги.
     - Помечены, сэр. Помечены, а номера записаны. Ловушка сработала.
     Уилт недоверчиво покачал головой. Он все еще отказывался верить.
     - Что  же вы  намерены предпринять?  Моя жена  и  дети,  наверное,  уже
пришли. Если эта немка в доме... тогда там же и все остальные иностранцы...
     - Скажите, сэр, а сколько там еще этих остальных... э... иностранцев?
     - Не знаю, -- ответил Уилт, -- каждый день по-разному. Они  там толпами
ходят!
     - А какой у вас обычно распорядок дня?  -- быстро спросил Мистерсон. --
Вы всегда приходите домой обедать?
     - Нет. Обычно обедаю в Гуманитехе.  Но сейчас я на больничном и по идее
должен прийти. - Значит, жена удивится, если вас не будет?
     - Сомневаюсь, -- усмехнулся Уилт. Иногда я забегаю в пивную перехватить
бутербродов. - Но вы ведь предупреждаете ее по телефону?
     - Не всегда.
     - Я что хочу понять,  сэр: поднимет ли ваша  жена тревогу,  если вы  не
придете, или лучше позвонить и предупредить ее?
     - Ничего она не поднимет, -- успокоил его Уилт. -- Разве только узнает,
что я подыскиваю другое место жительства для... Как там. на самом деле зовут
эту чертову бабу?
     - Гудрун  Шауц.  А  сейчас, сэр,  нам пришлют  обед  из столовой,  и мы
займемся соответствующими приготовлениями.
     - Какими еще приготовлениями?
     Но начальник уже вышел из комнаты,  а его помощник  в штатском был явно
не расположен отвечать  на вопросы. Присмотревшись,  Уилт  с ужасом заметил,
что  у того  под  мышкой справа слегка оттопыривается  пиджак. Зажмурившись,
Уилт чувствовал, что сходит с ума.
     Дома на кухне Ева кормила девочек.
     - Папу ждать не будем, -- объявила она, -- папа придет попозже.
     - И волынку свою тоже принесет? -- спросила Джозефина.
     - Какую волынку, милая? У него нет никакой волынки.
     - Как же нет, а на ноге? -- уточнила Пенелопа.
     - Да, но это не та волынка, на которой играют.
     -  А  я  однажды видела  на  параде, как  дяди  в  платьицах  играют на
волынках, -- похвасталась Эммелина.
     - Это называется шотландская юбка, а не платьице.
     -  А я видела,  как папа в домике  в саду  играл на  своей  волынке, --
заявила Пенелопа, -- и даже мамино платьице надел.
     - Нет, Пенни, папа на  ней  не играл,  -- возразила Ева, удивляясь  про
себя, как же это Уилт ухитрился сыграть на катетере.
     - Все равно от волынков такой ужасный звук, -- настаивала Эммелина.
     - Папа тоже сделал ужасный звук, когда ты прыгнула к нему на кровать...
     - Да, милая, ему приснился страшный сон.
     - Папе снилось, что он плывет по морю, а  водичка теплая-теплая. Я сама
слышала!
     - Кошмар, -- согласилась Ева. -- А что вы делали сегодня в садике?
     Однако отвлечь  близняшек  от увлекательной темы папиных злоключений не
удалось.
     - Мама  Роджера сказала, что у папы, наверное, нелады с мочевым пузырем
и ему приделали  волынку, -- сказала Пенелопа. --  Мам,  а что такое мочевой
пузырь?
     - Я знаю! --  обрадовалась Эммелина.  -- Это такой поросячий животик, и
из него потом добывают волынки! Мне Сэлли рассказывал...
     - Наш папа не поросенок...
     - Хватит,  девочки! -- решительно сказала Ева. -- Папу больше обсуждать
сегодня не будем! Кушайте тресковую икру.
     - Не буду!  Роджер говорит,  что икра -- это рыбкины детки, --  заявила
Пенелопа.
     - Ничего подобного, у них нет деток! Рыбки просто мечут икру...
     - А сосиска может метать икру?
     - Конечно, нет, дорогая. Сосиски же не живые.
     -  А Роджер говорит,  у  его папы сосиска! мечет. Вот поэтому  его маме
приходится даже...
     - Мне совсем не интересно, что говорит Роджер.
     На самом деле  Еве страшно хотелось  узнать подробности интимной  жизни
Ростонов. Тем не менее обмен знаниями надо было прекратить.
     - И вообще такие вещи обсуждать нехорошо1
     - Почему, мамочка?
     -  Потому  что  нехорошо,   --   сказала  Ева,  не  в  силах  придумать
сколько-нибудь  убедительную причину. Она просто не знала, как поступить.  С
одной стороны, ее  учили,  что  такие  вещи обсуждать  неприлично. С  другой
стороны,  необходимо  всемерно  поощрять  природное  детское любопытство.  В
течение всего обеда Ева безуспешно пыталась утихомирить  близняшек и думала:
"Ну,  где  этот  Генри?  Он  бы  разок рявкнул  на них,  и  конец  всем этим
разговорам". Однако наступило два часа, а Генри все не было.
     Позвонила  Мэвис,  напомнить,  чтоб  Ева  заехала за  ней  по  пути  на
симпозиум по нетрадиционной таиландской живописи.
     - Понимаешь,  Генри  нет дома, --  объяснила Ева, -- он с  утра пошел к
врачу, я ждала  его  к  обеду,  но до сих  пор  нет. Мне  не с  кем оставить
девчонок.
     - Мою машину забрал  Патрик,  -- сказала Мэвис, -- а его собственная  в
ремонте. Я так рассчитывала на тебя!
     - Ладно, тогда попрошу миссис Де Фракас посидеть полчасика с малышками.
Она сколько раз сама предлагала. Да и Генри скоро придет...
     Она пошла в соседний дом, и вскоре старенькая миссис Де Фракас сидела в
беседке, окруженная близняшками, и читала  им  про  Рикки-Тикки-Тави.  Вдове
генерал-майора Де Фракаса было восемьдесят два года, и золотые  деньки своей
молодости,  проведенной в  Индии,  она  помнила  намного  лучше, чем то, что
случилось  вчера  или  на прошлой  неделе. В  общем, Ева со спокойной  душой
поехала за Мэвис.
     Тем временем в участке Уилт заканчивал свой обед. За едой, рассматривая
фотографии, он успел  вычислить  еще  парочку  террористов, из тех, что чаще
всего  появлялись в  доме. Вскоре к участку подкатили несколько  здоровенных
фургонов.  Оттуда  вывалила целая куча молодцов,  одетых  кто во что горазд.
Инструктаж  было  решено  провести в  столовой.  Руководить  операцией  было
поручено майору из войск специального назначения.
     - Сейчас, -- снисходительно начал  майор, -- начальник отдела по борьбе
с терроризмом расскажет о начальной  стадии проведения операции. Но прежде я
хочу подчеркнуть: мы  имеем дело с бандой самых безжалостных убийц в Европе.
Никто из них не должен скрыться. В то же время мы хотели бы, по возможности,
избежать кровопролития.  Однако  должен предупредить, что в  данной ситуации
нам дано право сначала стрелять, и только потом задавать вопросы, если будет
кому. Таково распоряжение министра.
     Он хищно улыбнулся и сел.
     - Когда дом оцепят, -- продолжил Мистерсон, -- мистер Уилт войдет в дом
и  попытается  вывести  свою  жену и детей. До этого никто ничего не, должен
предпринимать. Так же  следует помнить: это наш единственный шанс арестовать
как минимум  трех главарей  банды. Может, и больше. Тут опять вся надежда на
мистера Уилта, который сообщит нам, сколько террористов находилось в доме на
момент его выхода. На этом я заканчиваю и передаю слово майору.
     Он вышел  из  столовой и отправился в кабинет, где  Уилт уплетал за обе
щеки пудинг, прихлебывая горячий кофе. У двери кабинета Мистерсон  наткнулся
на  врача  и  психолога, приехавших  с  военными.  Они  изучали Уилта сквозь
замочную скважину.
     - Нервный тип, -- хмуро  заключил психолог.  --  Хуже и не  придумаешь.
Слюнтяй, побоится пойти на красный свет, даже если вокруг ни машины.
     -  К  счастью,  ему не  придется  ходить  на  красный  свет, --  сказал
директор.  -- Ему всего-навсего надо зайти в дом и  под каким-либо предлогом
вывести оттуда семью. |
     - Все равно надо ему чего-нибудь вколоть для храбрости. А то начнется у
него  мандраж,  пальцем в  собственный  звонок  не  попадет. Как пить  дать,
операцию сорвет!
     Он побежал за своим саквояжем, а Мистерсон вошел к Уилту.
     Ну вот, -- сказал он с наигранной бодростью, -- теперь вам нужно всего,
навсего...
     ... Залезть  в дом, полный головорезов, и попросить жену пойти со мной.
Я все знаю, вздохнул Уилт.
     - Это вам раз плюнуть.
     Уилт скептически посмотрел на него.
     "Раз плюнуть", -- передразнил он писклявым голосом. -- Вы не знаете мою
чертову женушку. - До сих пор не имел счастья, -- признался Мистерсон.
     -   Вот  именно,  счастья,   --  горько  усмехнулся  Уилт.   --   Когда
посчастливится,  поймете:  на  мою  просьбу  выйти из дома она найдет тысячу
отговорок.
     - Что, очень несговорчивая?
     -  Нет, почему же,  вполне сговорчивая,  вполне. Только непредсказуемая
очень.
     - Значит, если ее, скажем, попросить остаться, то она сделает наоборот,
так?
     - Если я, зайдя с  улицы, попрошу ее остаться дома, --  сказал Уилт, --
она решит, что  у меня поехала крыша.  Представьте себе: вы спокойно  сидите
дома,  тут  является  жена и ни с того ни  с сего норовит удержать вас дома,
хотя вы и  так не собирались никуда уходить.  Тогда б вы сразу  заподозрили,
что дело тут нечисто?
     - Пожалуй, да, --  согласился Мистерсон.  -- Мне только сейчас в голову
пришло...
     - Лучше поздно, чем никогда,  --  съехидничал  Уилт. -- В общем,  я  не
намерен...
     Тут дверь распахнулась,  и вошел майор в сопровождении двух парней. Оба
были в джинсах,  майках с  надписью: "Ура  ИРА*!!!"  и с огромными сумками в
руках.
     - Мы вас прервем ненадолго, -- сказал майор, -- нужно чтобы мистер Уилт
нарисовал подробный план своего дома: вид сверху и в разрезе.
     - Зачем? --  поинтересовался Уилт, не  отрывая  взгляда  от надписей на
майках.
     - На тот случай, если придется штурмовать дом, сэр, -- деловито пояснил
майор. -- Надо наметить  секторы  обстрела, мертвые зоны. А то врываешься  в
дом и не знаешь, где кухня, а где сортир...
     'Ирландская   Республиканская    Армия,   подпольная   террористическая
организация, действующая в Северной Ирландии.

     - Знаете, ребята, -- сказал Уилт, -- если вы припретесь на  Веллингтон-
роуд  в таких маечках, да еще  с  этими  сумками, то до моего дома просто не
дойдете. Соседи вас на фонарях  развесят. Племянника миссис Фогин взорвали в
Белфасте, а у профессора  Болла с голубыми свои  счеты.  Его бросила жена  и
вышла замуж за педика.
     - Он прав, ребята,  наденьте майки  с надписью: "Вон из Англии родной и
индус, и голубой!", -- велел майор.
     -  Я  бы  не  советовал,  --  заметил  Уилт.  --  Семейству  Бокани  из
одиннадцатого дома  только  дай  повод потрепаться о  расовой дискриминации.
Придумайте что-нибудь нейтральное.
     - Микки Маус подойдет, сэр? -- спросил один из сопровождающих майора.
     -Так  и быть,  -- сердито  буркнул  майор,  -- ты наденешь Микки Мауса,
остальные -- Дональда Дака.
     - Господи! -- ужаснулся Уилт. -- Не знаю, сколько всего у вас людей, но
если они разбегутся по всей округе вооруженные до зубов и  все, как один,  с
утятами на майках... Вы же всю округу до смерти напугаете!
     -  Ничего,   ничего,  --  успокоил   его  майор.   --  Вопросы  тактики
предоставьте  решать  мне.  Нам  уже  приходилось  действовать  в   подобных
ситуациях.  От  вас  требуется  всего  лишь  подробный план  театра  военных
действий.
     - Во-во,  театра. Тут  вы в самую точку  попали, --  с горькой  иронией
сказал Уилт. -- Да и военные действия ведем, с тех пор как въехали.
     - Слушайте,  если  мы сейчас  же не  отправим мистера Уилта домой,  там
скоро заинтересуются, куда он подевался, -- вмешался Мистерсон.
     Тут, словно в подтверждение этого довода, затрезвонил телефон.
     -  Это вас, Мистерсон, -- сказал майор.  -- Какой-то  кретин  по  имени
Флинт докладывает, что в банке его уже задолбали.
     -  Я, кажется, предупреждал: из банка не звонить, -- прорычал Мистерсон
в  трубку.  -- Чего  хотят?!. Облегчиться?.. Конечно,  можно!.. В  три ровно
встреча с мистером Дэниэлсом?.. Кто такой?... Ах, ты черт!.. Дайте ему, ради
Бога,  корзинку для мусора!..  Что, мне приехать,  за руку его отвести? Тоже
мне нашли  проблему. Что значит  "будет  выглядеть  оригинально"?.. Ах,  для
этого  надо  через  весь  банк  идти?..   Знаю,  что  воняет...  Побрызгайте
дезодорантом!.. Если не хочет, никуда не пускать этого засранца!..  А насчет
корзинки не забудьте -- пригодиться!.. -- Директор швырнул трубку на рычаг и
повернулся  к майору:  -- Ситуация  в банке  выходит  из-под контроля,  надо
торопиться...
     -... А то запахнет паленым и  еще кое- чем, -- закончил Уилт. - Так мне
рисовать план или нет?
     -Да, и побыстрее! - грубо сказал майор.
     -  И нечего говорить со  мной таким тоном,  -- возмутился Уилт. -- Вам,
конечно,  не терпится  повоевать  в  моих  частных  владениях.  Только  кто,
позвольте   спросить,   будет   возмещать   ущерб?  Моя   жена   --  человек
специфический, и если вы станете стрелять террористов на ковре в гостиной...
     -  Мистер  Уилт, -- терпеливо  начал i майор, --  мы сделаем все,  чтоб
избежать  применения силы в пределах ваших владений. Именно для этого нам  и
нужен план вашего театра, то есть дома.
     - Думаю, мы не  будем пока мешать мистеру Уилту, -- сказал  Мистерсон и
кивнул в сторону двери.
     Майор пошел за ним. В коридоре у них состоялся следующий разговор.
     Слушайте, -- начал Мистерсон,  -- мне этот ваш психотерапевт в  погонах
уже  сказал,  что  этот  парень  -- нервный.  Если  вы  не  перестанете  его
запугивать...
     - Если  хотите  знать, у  меня на  эту  операцию  имеется установленный
Министерством обороны лимит жертв: десять человек. И если этот тип попадет в
эту десятку, я плакать не буду.
     - А если он погибнет вместе с женой и детьми, списывайте еще пятерых из
вашего лимита!
     -  Одним  словом,  если  человеку   ковер   дороже  родины  и  западных
ценностей... -- Майор мог бы продолжать до бесконечности, но явился психолог
со стаканчиком кофе.
     -  Я  тут  подсыпал  ему  возбуждающего,  --  весело  объявил   он.  --
Действовать будет до конца операции!
     - Да  уж надеюсь,  --  буркнул  Мистерсон.  -- Я бы, кстати, сам  бы не
отказался.
     -  Да вы не сомневайтесь, -- заверил майор, --  действует безотказно. Я
сам пробовал как-то в графстве Арма*, где мне довелось разряжать здоровенную
бомбу. Правда, не успел  я к ней и подойти, как эта дура рванула, но,  видит
Бог, чувствовал я себя молодцом.
     Медик  скользнул  в кабинет и  через  минуту  показался оттуда с пустым
стаканом.
     Был  робким  ягненком  --  стал  отважным  львом,  -- заявил он. -- Нет
проблем, ребята!

     *Графство на юге Северной Ирландии.

        11
     Через десять минут, как  и было обещано, Уилт заметно приободрился. Его
выпустили из участка, и он с готовностью влез в машину Мистерсона.
     - Высадите  меня  в начале улицы. До  дома я доберусь уже сам, -- велел
он. -- Не беспокойтесь, подвозить меня к самому дому не надо.
     Мистерсон с удивлением взглянул на него.
     - А никто" этого  делать, собственно, и не собирался. Итак, ваша задача
проникнуть  в  дом, не вызвав  подозрений, и  убедить  жену выйти  на улицу.
Скажите, что  познакомились в пивной  с  одним  знатоком целебных трав и  он
предложил вам полюбоваться своей коллекцией растений.
     - Вас понял! Прием! -- ответил Уилт.
     - Какой прием?
     -  Вот еще что,  --  спохватился  Уилт, --  если она не соблазнится,  я
заберу с собой девчонок, а она пусть варится в собственном соку!
     - Водитель, остановите машину, -- немедленно скомандовал Мистерсон.
     - Зачем? -- удивился Уилт. -- Чтоб я целый час  тащился на своих двоих?
К дому подойду сам, но не отсюда же!
     - Мистер  Уилт, я хочу,  чтобы вы осознали серьезность ситуации. Гудрун
Шауц,   несомненно,   вооружена   и   обязательно   станет   стрелять.   Это
профессиональная убийца.
     - Ну и что? Чертова баба перестреляла кучу людей и после этого надеется
найти убежище в моем доме... Хрен ей! Водитель, вперед!
     -  Господи, -- вздохнул  Мистерсон, -- доверь что-нибудь этим армейским
придуркам, все испортят.
     - Поедем обратно, сэр? -- обернулся водитель.
     - Ни в коем случае! -- закричал Уилт. -- Чем быстрее я спасу свою семью
и нагрянет армия, тем лучше! Как меня слышите?! Прием!! Все будет нормально,
шеф!!!
     - Нисколько не сомневаюсь, --  с грустной иронией проговорил Мистерсон.
--  Ладно,  поезжайте дальше. Теперь,  мистер Уилт, давайте выясним, что  вы
должны говорить. Человека зовут...
     -  Фалкирк, -- заученно начал  Уилт,  --  живет в  доме сорок  пять  по
Баррабас-роуд, недавно приехал из  Южной Америки, привез коллекцию растений,
в которой есть тропические лекарственные травы, не распространенные у нас.
     - Хорошо, хоть текст вызубрил, -- пробормотал Мистерсон. |
     Они повернули на Фаррингтон-авеню и остановились на обочине. Уилт вылез
из машины, с силой захлопнул дверцу и решительно зашагал по Веллингтон-роуд.
Мистерсон провожал его печальным взглядом и проклинал армейского психолога.
     - Сыпанули ему какого-то  зелья, и  вот, будьте любезны: новоиспеченный
камикадзе, -- пожаловался он шоферу.
     - Еще не поздно остановить его, -- ответил тот.
     Но было уже поздно. Уилт проскользнул в ворота своего дома и скрылся из
виду. Из кустов рядом с машиной высунулась чья-то голова.
     - Нет, так дело  не  пойдет,  --  сказал  хозяин головы  -- боец группы
захвата, переодетый газовщиком, -- проезжайте дальше, а я свяжусь со штабом,
доложу: объект проник в опасную зону. --  Он принялся крутить ручки на своей
рации.
     - Не  вздумайте! -- рявкнул Мистерсон. -- Полная  тишина  в эфире, пока
его семья не окажется в безопасности!
     - Мне дан приказ...
     -...  Который я отменяю! На карту поставлены жизни людей! Я  не позволю
лишний раз подвергать их опасности!
     -  Ну,  ладно, --  сдался лжегазовщик, --  все равно оцепление такое --
муха не пролетит.
     -  Дело  не в этом.  Прежде чем начинать, надо запустить туда  побольше
наших.
     - Вот  это  по-нашему!  Набьем  дичи  полную корзину! Ну, покедова!  --
пропел лжегазовщик и полез обратно в кусты.
     Машина тронулась дальше.
     - Львы, ягнята, теперь вот кролики с  дичью, -- проворчал Мистерсон. --
Вот все, что у них на уме. И на кой черт впустили сюда этих головорезов!
     - А их набирают-то -- из  охотников  да егерей,  -- отозвался шофер. --
Ох, не хотел бы я оказаться на месте этого Уилта.
     Пробирающийся тем временем по саду Уилт  не  разделял  опасений шофера.
Армейское снадобье сделало свое дело, и теперь Уилту было море  по колено. В
его доме  нахально засели гнусные террористы! Ничего, сейчас он им укажет на
дверь!  Уилт твердым шагом направился к дому и тут заметил, что нет  машины.
Ева, наверное, укатила вместе с  девчонками. В таком случае  незачем лезть в
дом. "Да ну их к черту! -- сказал он себе. -- Мой дом, что хочу то и делаю!"
Он вошел и захлопну дверь. Все тихо, в гостиной никого, Уилт прошел на кухню
и принялся соображать, как поступить дальше.  В обычной ситуации он пошел бы
куда-нибудь   еще,   но   ситуация   была   чрезвычайной,   и    отравленная
психостимулятором логика Уилта требовала решительных действий.
     Значит,  эти ребята решили  размяться на моем театре военных  действий?
Нет, это дело надо пресечь! Ни фига себе, нашли место! Если хотят пострелять
друг в друга, пусть ищут себе другой театр! Все это, конечно, хорошо, но как
бы  их спровадить?  Проще  всего,  пожалуй, собрать шмотки  этой мисс... как
ее..Шауц-Мюллер  и выставить их за  дверь.  Она будет возвращаться, увидит и
поймет, что пора сваливать.  Приняв  решение, Уилт пошел  наверх,  но  дверь
мансарды оказалась запертой Тогда он спустился вниз, нашел на кухне запасной
ключ и вернулся  обратно.  Немного постоял  в нерешительности перед  дверью,
потом постучал.  Ответа не последовало. Тогда  Уилт отпер дверь и вошел.  На
чердачном  этаже  было  три комнаты: большая  спальня  -- она  же гостиная с
балкончиком в  сад, маленькая кухонька и за ней ванная комната. Уилт прикрыл
за собой дверь  и осмотрелся. Спальня-гостиная, где обосновалась его  бывшая
Муза,  выглядела на удивление  чисто и уютно. Может, Гудрун Шауц и  жестокая
террористка,  но хозяйка  она, видимо,  неплохая. Одежда  аккуратно висит  в
стенном шкафу. Чашки и  тарелки на кухне вымыты и  расставлены по  полочкам.
"Так, а где  у нее чемоданы?" -- Уилт  посмотрел вокруг,  заглянул в буфет и
вдруг  вспомнил: когда  делали ванную  комнату, Ева  распорядилась перенести
водонапорный  бак аж под  самую  крышу. Значит, где-то  должна быть еще одна
дверь.  Уилт  обнаружил  ее возле плиты, открыл и полез внутрь. Добраться до
чуланчика  мешал скат  крыши. Пришлось согнуться в три  погибели. Затем Уилт
нащупал выключатель и зажег свет. Чемоданы рядком  стояли  возле бака.  Уилт
дотянулся до какой-то сумки  и  ухватился за  ручку.  Сумка  была совершенно
неподъемная. С боков что-то сильно  выпирало. Уилт стянул  ее с полки, и она
тяжело  грохнулась к  его ногам. Внутри лязгнул металл. Уилт не стал  тащить
сумку через балки и стропила, а, повозившись немного  с замком, открыл прямо
здесь...  и  последние  сомнения  относительно  профессии   их  квартирантки
исчезли. Перед Уилтом лежал  автомат, куча револьверов, коробки с патронами,
пишущая машинка  и нечто  круглое...  гранаты? Внезапно с улицы донесся  гул
мотора.  Машина затормозила у дома. Даже Уилт, полнейший дилетант, определил
по шуму мотора марку --  "астон-мартин". Проклиная себя за беспечность, Уилт
бросился к двери. Но огромная сумка загромождала проход. Он ударился головой
о стропило  и  полез через  сумку.  Его  пронзила мысль: автомат  может быть
заряжен и стрельнет, если случайно  задеть что-нибудь не то. Лучше  вытащить
эту  чертову железяку из сумки. Нo  опять: легко сказать, да трудно сделать.
Ствол зацепился за что-то внутри и ни в  какую. Когда Уилт наконец справился
с автоматом, по лестнице  уже  кто-то  поднимался. Все!  Поздно! Надо скорее
выключить свет! Уилт распластался поверх сумки, вытянул руку с автоматом как
можно дальше  и  ткнул дулом  в  выключатель. Свет погас.  Уилт  затаился  в
темноте.
     А  в саду  близняшек развлекала  старушка Де  Фракас. Она  прочитала им
сказку  про  мангуста  Рикки-Тикки-Тави, а  потом  повела  к себе показывать
чучело  настоящей кобры, что стояло  в стеклянном  шкафчике, широко  раскрыв
страшную  зубастую пасть. Затем старуха  поведала  девочкам о своем детстве,
проведенном в далекой Индии, и наконец усадила пить чай в оранжерее. Впервые
в жизни близняшки вели себя прилично. Девочки, как и их мама, питали должное
уважение к  общественному положению миссис Де Фракас. Не  меньшего  уважения
заслуживал и ее замечательный голос. Как  однажды сказал Уилт: в восемьдесят
два года  таким  голосом уже не  расколешь бутылку шампанского  с расстояния
пятидесяти шагов, но с сорока можно до  смерти напугать волкодава. Именно по
этой причине молочник уже давно оставил попытки  получить с миссис Де Фракас
за  молоко.  Миссис Де Фракас принадлежала к тому  поколению  людей, которые
расставались  с  деньгами исключительно  по собственной  инициативе. Поэтому
пожилая леди лишь дважды в  год отсылала чек, да и то на сумму меньшую,  чем
нужно.  Однако молочная компания  не возражала. Вдова покойного генерала  Де
Фракаса,  кавалера ордена  "За отличную службу"  и  т. д. и т.  п.  являлась
особой, с чьим мнением  было принято считаться. И Ева страшно гордилась тем,
что  находится в  самых  дружеских  отношениях  со  старой  леди.  Никто  на
Веллингтон-роуд  больше не  удостоился такой чести. Секрет же  заключался  в
том, что миссис Де Фракас обожала детей.  А Еву  она,  лишенная собственного
потомства, считала образцовой матерью.  Так что миссис Де  Фракас была очень
расположена  к  семейству  Уилтов.   Вернее,  самому   Уилту  она  особо  не
симпатизировала, очевидно  считая его тормозом семейной жизни  и  выпивохой.
Последний вывод был сделан из ее личных наблюдений за Уилтовскими бдениями в
беседке по вечерам. Так как  генерал-майор почил  в бозе по причине цирроза,
или, выражаясь  языком вдовы, "из-за  своей гнилой печенки", то союз Уилта с
бутылкой еще  больше усиливал ее  привязанность к Еве  и близняшкам... Вдова
была туговата на УХО и поэтому считала их чудесными девочками, хотя никто во
всей округе этого мнения не разделял.

     Итак,  в этот  солнечный  денек  миссис  Де  Фракас  усадила девочек  в
оранжерее и стала угощать их чаем, совсем не подозревая, что в соседнем доме
тем  временем   разворачиваются  драматические  события.  Хозяйка  позволила
близняшкам поиграть  в тигра (на  полу  в гостиной лежала тигровая  шкура) и
даже  свалить пальму и наконец  решила,  что им пора домой! Она чинно вывела
своих подопечных из дома и направилась к Уилтам как раз в  тот момент, когда
сам Уилт начал осмотр мансарды.
     Лжегазовщик, которому Мистерсон запретила пользоваться рацией,  сидел в
кустах  на  противоположной  стороне дороги  и  следил  за домом.  Он обмер,
заметив, как маленькая процессия вошла в дом, и стал усердно молиться, чтобы
она  так же спокойно  вышла  обратно. В этот момент подъехал "астон-мартин".
Гудрун Шауц и два парня залезли в багажник, достали  несколько  чемоданов и,
прежде чем лжегазовщик сообразил,  что делать, поспешно скрылись в доме. Тут
уж он решил нарушить радиомолчание.
     -  Объект  "женщина"  в сопровождении двух  мужчин проник на территорию
зоны, -- доложил он  майору, обходившему посты в районе Уилтового сада. -- В
зоне также находятся гражданские лица. Жду дальнейших указаний.
     Вместо ответа майор в сопровождении двух переодетых солдат с теодолитом
и полосатым шестом пробрался через сады домов No 4 и No 2, установил все это
хозяйство  на тротуаре  и, делая вид, что работает с теодолитом, заговорил с
лжегазовщиком в кустах.
     - Как  это  не мог остановить?! -- допытывался майор, узнав, что четыре
девочки  и старуха  из соседнего  дома вошли в дом  Уилта. Но прежде  чем он
успел получить ответ, откуда ни возьмись появился профессор Болл.
     -  Что  здесь  происходит?  --  спросил  он,  с  одинаковой  неприязнью
поглядывая на патлатых бойцов и на теодолит.
     -  Так, небольшие замеры на местности.  Будем удлинять улицу, -- быстро
соврал майор.
     -  Удлинять  улицу?  Как  это  так?  --  недоумевал  профессор.  Полный
отвращения взгляд уперся в сумку на плече майора.
     - Очень просто. Будем удлинять улицу -- подтягивать ее к окружной.
     Профессор Болл схватился за голову.
     - Подтягивать к окружной?! Я не ослышался?! Вы собираетесь удлинять эту
улицу -- "подтягивать ее к окружной"?
     -  Я  лишь  делаю, что мне  сказали,  сэр, --  объяснил майор, страстно
желая, чтобы старый козел убрался отсюда как можно быстрее.
     - Кто  вас сюда прислал? --  не унимался профессор. Он полез в карман и
достал блокнотик.
     - Топографический отдел районного технического управления.
     - Вот как? А  как  ваша фамилия?  --  допытывался  профессор  с  хищным
блеском в глазах, слюнявя кончик ручки.
     - Пэлисэр,  сэр, --  после  некоторых  колебаний  ответил  майор. --  А
теперь, если не возражаете, мы займемся делом.|
     -  Что же,  попробуйте, мистер Пэлисэр! -  профессор повернулся и гордо
прошествовал к себе домой.
     Через минуту он вернулся с увесистой палкой в руке.
     - К вашему сведению, мистер Пэлисэр, - заявил он, размахивая палкой, --
я  член  городской   муниципальной  комиссии   по  архитектуре  и  дорожному
строительству.  Городской!  Слышите,  мистер  Пэлисэр?  У  нас  нет районной
технической службы, а есть только городская!
     - Случайно оговорился, сэр, --  согласился майор, одним глазом следя за
домом Уилта, а другим за перемещением профессорской палки.
     - Вы еще раз оговорились, заявив, что в городе Ипфорде якобы собираются
удлинять улицы, соединяя их с окружной...
     -  Да  это  так,  задумка  на  будущее,  --  ответил  майор,  изображая
доброжелательную улыбку.
     Профессор Болл сухо усмехнулся:
     - Пожалуй, даже на весьма отдаленное будущее, поскольку у нас в  городе
нет никаких  окружных дорог. Кроме того, мне, как председателю  комиссии  по
дорожному строительству,  впервые  приходится  слышать, что кто-то недоволен
длиной наших улиц. И еще. В теодолитах я разбираюсь весьма неплохо и позволю
себе заметить, вы  в него заглядываете не с той стороны. Это весьма странно,
поэтому оставайтесь здесь до приезда полиции. Моя экономка уже вызвала.
     - Можно переговорить с вами наедине? -- прошептал майор.
     Он стал энергично рыться  в сумке в поисках удостоверения. Но профессор
Болл  мошенников  и  самозванцев за километр  узнавал и,  как и предупреждал
Уилт,  на  дух  не переносил мужчин -- владельцев  сумок  через  плечо; удар
палкой, и многочисленные доказательства майорского статуса вылетели из сумки
и  с  грохотом  рассыпались  на  дороге.  Среди  них  оказались  рация,  два
револьвера и граната со слезоточивым газом.
     - Ах,  твою  мать!  --  выругался майор,  нагнулся и  стал  лихорадочно
собирать свой арсенал.
     Профессор тут  же воспользовался  случаем. Получив палкой по шее, майор
растянулся в придорожной канаве. Тут на помощь подоспел солдат с теодолитом.
Он бросился на  профессора, заломил ему левую руку  и приемом  каратэ  вышиб
палку из правой.
     - Теперь  поостыньте маленько, сэр! -- велел солдат, но  профессор и не
собирался остывать. Эти люди притворяются топографами, а у самих  пистолеты,
гранаты...  Путь  к  спасению один --  устроить  как  можно  больше  шума. И
дремотную тишину Веллингтон-роуд огласили дикие вопли:
     - Спасите!!! Убивают!!! Полиция!!!
     - Ради Бога, заткните  пасть этому недоноску! -- крикнул майор, который
никак  не мог собрать  свои револьверы.  Однако было  уже поздно. Из  окошка
мансарды  Уилтова  дома выглянул  человек,  за  ним  другой;  и  прежде  чем
профессор перестал орать, оба спрятались.
     Уилт в полной темноте сидел на  корточках около водонапорного  бака. Он
смутно  осознавал,  что на  улице  творится что-то непонятное.  Гудрун  Шауц
решила  принять ванну и внутри  бака громко булькало и шипело,  но голоса ее
соратников были слышны довольно отчетливо.
     - Полиция! -- крикнул один. -- Гудрун, здесь полиция!
     -  И  в  саду тоже!  Все  с  винтовками! -- донесся голос другого из ее
комнаты.
     -  Вниз, быстро! Будем прорываться!  По деревянной лестнице рассыпались
шаги. Гудрун  Шауц из  ванной выкрикивала распоряжения  по-немецки  и тут же
дублировала их по-английски.
     - Дети! -- крикнула она. -- Держите детей!!!
     Это было уже слишком. Забыв про сумку,  с  автоматом в  руках, Уилт изо
всех сил рванулся к двери, выкатился  на кухню, случайно нажал  на спуск и в
потолок  врезалась  автоматная  очередь.  Эффект  превзошел  все ожидания. В
ванной  истошно завизжала Гудрун  Шауц, внизу террористы  принялись палить в
сад и через  дорогу по участникам потасовки,  затеянной профессором  Боллом.
Ответный шквал огня оказался раза в четыре мощнее. По осажденным стреляли из
сада  и с улицы. Под градом пуль разлетались стекла в доме, появлялись новые
дырки  в  листьях  Евиного  сырного  дерева.  Превратились  в  решето  стены
гостиной,  где  миссис Де Фракас  и  ее  подопечные  смотрели  по телевизору
захватывающий  вестерн. Они  ничего не  замечали, пока на них не свалился со
стены мексиканский ковер.
     - Ничего страшного, детки, -- невозмутимо сказала  миссис Де Фракас, --
не бойтесь. Давайте просто полежим на полу, пока не прекратится этот шум.
     Но   близняшки   ничуть   не   испугались.   Привыкнув   к   постоянным
телеперестрелкам, они весьма уютно чувствовали себя и в настоящей.
     Чего нельзя было  сказать  об  Уилте.  Когда  ему на  голову посыпалась
штукатурка с  пробитого  пулями потолка, он плюхнулся на карачки  и пополз к
лестнице.  Прямо под  ним,  на  лестничной  площадке началась  беспорядочная
стрельба.  Стреляли  из  окон  в  сад   и  на  улицу.  Ползти  дальше  Уилту
расхотелось. Не расставаясь с автоматом, он вернулся на кухню и только здесь
понял: эта чертова фрейлейн Шауц находится совсем  рядом, в  ванной.  Вопить
она уже перестала и теперь могла выйти с пистолетом в любой момент. "Надо ее
запереть!" --  подумал было Уилт. Но ванная запиралась  только изнутри. Уилт
посмотрел  по  сторонам  в  поисках альтернативного  варианта. Табуретка! Он
просунул ножку табуретки сквозь  дверную ручку  ванной.  Чтоб было надежнее,
оторвал шнур от настольной лампы  в большой  комнате и привязал один конец к
дверной ручке,  а другой к  ножке электроплиты.  Обезопасив  себе тылы, Уилт
предпринял очередную  вылазку в район  лестницы.  Внизу по-прежнему бушевало
сражение. Он набрался смелости и решил было спуститься вниз,  но на лестнице
показалась  сначала голова,  потом плечи... Человек держал  такой  же, как у
него,  автомат.  Уилт  среагировал  моментально: захлопнул  дверь  мансарды,
заперся  изнутри и, подтащив кровать, забаррикадировал  ею дверь. Потом взял
автомат на изготовку. Если что, он откроет огонь.
     Бой  прекратился  так  же внезапно,  как и начался.  На Веллингтон-роуд
вновь воцарилась  тишина --  хрупкая, зато благодатная  и спасительная. Уилт
стоял посреди комнаты, прислушивался, затаив дыхание, и недоумевал. Из этого
состояния  его  вывела  Гудрун Шауц.  Она  стала ломиться  в запертую  дверь
ванной. Уилт бросился в кухню и направил автомат на дверь.
     - Еще  один  звук,  и я  стреляю! -- крикнул  он и не узнал свой голос:
твердый и грозный.
     Кто-кто, а Гудрун  Шауц  хорошо знала: так разговаривают  только люди с
оружием.  И сразу перестала дергать дверь. С лестничной  площадки послышался
шум --  кто-то  пытался проникнуть в мансарду. Уилт  повернулся и, удивляясь
себе  быстро  нажал  на спуск.  Тишину взорвала автоматная  очередь. Автомат
прыгал у Уилта в руках,  пули  летели  куда угодно, только не в дверь. Уилту
казалось,  что  оружие  вдруг  ожило  и  больше его  не слушается.  Насмерть
перепуганный, он наконец убрал  палец  с  пускового крючка и бережно положил
автомат на стол. Тот, кто был  за  дверью, сиганул вниз, и все  стихло. Уилт
присел на табуретку и стал гадать, какие еще сюрпризы ждут его сегодня.

        12
     Этот же вопрос мучил и Мистерсона.
     - Какого черта?! -- допытывался он у изрядно потрепанного майора.
     Вместе с  майором  на угол Веллингтон-роуд  и  Фаррингтон-авеню прибыли
профессор Болл и два горе-топографа.
     - По-моему, вам велели ничего не предпринимать, пока не выведут детишек
из дома.
     - Я тут  ни при чем,  -- возразил майор. --  Все испортил  этот  старый
кретин.
     Он   потер   ушибленную  шею  и,  обернувшись,  метнул  на   профессора
испепеляющий взгляд.
     - А вы кто такой? -- поинтересовался профессор у Мистерсона.
     - Полицейский.
     - Тогда, пожалуйста, за работу. Арестуйте этих бандюг. А то шляются тут
по  улицам  со своим  дурацким теодолитом, сумки набиты оружием, утверждают,
что  из районной технической службы,  а сами  устроили дикую пальбу на нашей
улице.
     - Отдел по,  борьбе  с терроризмом, сэр, -- отрекомендовался Мистерсон,
протягивая удостоверение. На профессора это не произвело впечатления.
     - Так я и поверил! Сначала сами нападают, а потом...
     -  Уберите  отсюда этого  идиота!!!  -- взревел майор. -- Если б  он не
вмешался...
     - Вмешался?! А как же! Я  воспользовался правом  произвести гражданский
арест, когда эти мошенники стали обстреливать самый обычный дом через дорогу
и...
     К нему подошли  два констебля и  повели на улицу в  полицейскую машину.
Профессор продолжал возмущаться.
     - Ну вот, сами слышали! -- желая упредить  вопросы, начал  майор. -- Мы
ждали, пока выведут детей. Тут  вылазит этот  субъект и поднимает шум. Вот и
все. Что было потом, вы  знаете: эти бандиты открыли огонь из дома.  Судя по
звуку, оружие у них мощное.
     - Я понял.  Иными словами,  дети  по-прежнему  в  доме,  Уилт  тоже,  а
террористы чувствуют себя прекрасно. Правильно?
     - Так точно, -- ответил майор.
     - И это несмотря на ваше обещание не подвергать  опасности жизнь мирных
граждан.
     -  А  что  я  делал? Я  вообще валялся в  канаве,  когда все  началось.
Думаете,   мои   люди   должны   спокойно  сидеть,  пока  по  ним  лупят  из
автоматического оружия? Вы слишком много от них хотите.
     - Да, пожалуй,  -- согласился Мистерсон. --  Что ж, придется устраивать
осаду дома. Как вы думаете, сколько там террористов?
     - Да уж больше чем хотелось  бы, -- он  кивнул своим  парням, чтобы  те
подтвердили.
     -  Кто-то из  них  все  время  стрелял  через  крышу,  только  черепица
разлеталась.
     - Видно, патронов у них предостаточно. Стреляют почем зря.
     -  Хорошо.  Теперь главное  --  эвакуировать население  этой  улицы. Не
обязательно всем поголовно участвовать в осаде.
     - Похоже, все уже и так участвуют, -- заметил майор. Со стороны дома No
9 долетел приглушенный треск: Уилт произвел второй эксперимент с автоматом.
     - И какого хрена надо стрелять в доме?!
     - Наверное, за заложников взялись, -- мрачно предположил Мистерсон.
     - Вряд ли,  старина.  Разве что те пытались сбежать.  Кстати, не помню,
сказал я или нет, вместе с девчонками в дом зашла еще и какая-то бабуля.
     - Ах еще и бабуля?! -- схватился за голову Мистерсон.
     Вошел шофер и сообщил, что на связь вышел инспектор Флинт и спрашивает,
можно ли ему покинуть банк,  так как пора уже закрывать и  все сотрудники...
Срывая злость, Мистерсон сказал шоферу  то, что надо передать Флинту.  Майор
воспользовался моментом и улизнул.
     Немного  спустя  небольшая  группа  беженцев  с  Веллингтон-роуд  стала
выбираться   окольными  путями   из  опасного  района,   куда  подтягивались
дополнительные силы армии и  полиции.  Мимо  прогрохотал  бронетранспортер с
майором, гордо восседающим на башне.
     -  Штаб и узел  связи в седьмом доме! -- крикнул  он.  --  Мои связисты
провели вам прямую линию!
     И прежде чем Мистерсон придумал, куда его послать, майор укатил.
     -  Вечно эти вояки лезут не  в свое  дело,  -- проворчал он  и приказал
доставить на узел связи  несколько микрофонов направленного действия, четыре
магнитофона и графический анализатор речи.
     Тем временем на Фаррингтон-авеню перекрыли движение и выставили пикеты.
В полицейском участке был устроен небольшой пресс-центр.
     - Публика  желает  получить  свою  долю кровавых  новостей,  --  сказал
Мистерсон  своим  ребятам.  --  Смотрите,  чтоб  за  оцепление  не  пролезли
телевизионщики. Честно говоря, я бы с удовольствием заткнул  пасть и прессе,
и телевидению. Ведь эти паразиты в доме только  и мечтают, как бы попасть на
экран.
     Сказав это, он направился к дому No 7 вести переговоры с террористами.
     Ева возвращалась от  Мэвис Моттрэм в дурi  ном настроении. Симпозиум по
нетрадиционной  таиландской  живописи сорвался; художник, он же лектор,  был
арестован за контрабанду наркотиков таиландскими властями. В результате  Ева
битых  два  часа  просидела  на   дискуссии  "Альтернативное  деторождение".
Поскольку  она  сама  родила  в  течение  сорока  минут  четверых пухленьких
младенцев,  то  имела  все  основания предполагать,  что разбирается в  этом
вопросе  несколько  лучше  самого  лектора.  Вдобавок  ее  возмутила  группа
ревностных   сторонников   абортов,   которая,   воспользовавшись   случаем,
попробовала изложить свои взгляды. Ева же была  ярой противницей этого дела.
После лекции Ева и Мэвис зашли в кафе.
     - Это противоестественно! --  заявила  Ева,  с той непосредственностью,
которая бесила ее знакомых. -- Не хотят люди ребенка, нечего его делать.
     - Правильно,  дорогуша, -- ответила Мэвис, --  только все это не так-то
просто.
     -  Проще  простого. Родила нежеланного peбенка,  пусть его  воспитывают
люди,  которые  не в  состоянии  родить  собственного. Таких, между  прочим,
тысячи.
     - А если залетела девочка-подросток?
     - Подросткам незачем заниматься сексом. Я же не занималась.
     Мэвис задумчиво посмотрела на Еву.
     -  Да, но  ты  у  нас исключение.  У нынешнего  поколения  потребностей
больше, не в пример нам. И физически они развиваются быстрее.
     - Может быть. Зато Генри говорит, в умственном развитии они отстают.
     - Твой Генри все знает, -- съязвила Мэвис, но Еву это не задело.
     - Было б у них хоть немного мозгов, вели б себя предусмотрительней.
     - Ты же сама всегда говорила:  принимать противозачаточные  таблетки --
противоестественно.
     - Правильно! Я хочу сказать: нечего девчонкам позволять парням заходить
слишком далеко. Вот выйдут замуж, тогда пожалуйста, сколько влезет.
     - Надо же! Не ожидала  от тебя  такого услышать, дорогуша. Вот ты у нас
замужем, и что? Вечно жалуешься на своего Генри: то он устал,  то ему не  до
этого.
     Тут  Ева указала  Мэвис на  ее Патрика, а  та  не  упустила возможность
поведать  о всех  последних  прегрешениях  своего муженька в  сфере  семьи и
брака.
     - Можно  подумать, свет клином сошелся на этом Патрике,  -- ворчала Ева
по  дороге  домой. -- И  кто бы  что ни говорил, все равно  аборты  -- самое
настоящее безобразие!
     Она свернула на Фаррингтон-авеню и тут же была остановлена полицейским.
Поперек  дороги  был   поставлен  барьер,  а  у  тротуара  стояли  несколько
полицейских машин.
     - Прошу прощения, мэм, вам придется объезжать. Здесь проезд  закрыт, --
сообщил констебль.
     - Но  я здесь  живу.  Мне только на Веллингтон-роуд и все, -- объяснила
Ева.
     - Туда-то как раз и нельзя. Там заварушка.
     -  Какая  еще  заварушка? -- Ева  вдруг забеспокоилась. -- И зачем  эта
баррикада через дорогу?
     Ева открыла дверцу и вышла из машины. К ней приближался сержант.
     - Будьте добры, разворачивайтесь и поезжайте отсюда, -- попросил он.
     - Говорит, живет на Веллингтон-роуд, -- доложил констебль.
     Из-за угла появились два бойца с автоматами и направились  в сад миссис
Гранбери, прямиком через клумбу с ее любимыми отборными бегониями. Еве стало
все ясно: самые дурные предчувствия уже сбываются.
     - У них оружие! -- испуганно произнесла она. -- О Боже, а мои дети? Где
мои дети?
     -  Все жители  Веллингтон-роуд  сейчас  находятся  в  здании городского
музея. А в каком доме вы живете?
     - В девятом. Я оставила своих дочек с миссис Де Фракас и...
     - Миссис  Уилт,  пройдемте, пожалуйста, со мной, -- уже  помягче сказал
сержант, пытаясь взять ее под руку.
     - Вы назвали  меня  миссис Уилт?! -- Евины глаза широко  раскрылись  от
ужаса. -- Откуда вы знаете мое имя?
     - Успокойтесь, пожалуйста. Скоро все будет в порядке.
     -  Я  вам  не  верю!!!  --  Ева  оттолкнула  его  руку  и  побежала  по
Веллингтон-роуд. Ее перехватили четверо полицейских и привели обратно.
     - Вызовите врача и какую-нибудь женщину из полиции! -- крикнул сержант.
-- Посидите пока здесь, миссис Уилт. -- И Еву насильно усадили в полицейскую
машину.
     - Что с моими детьми?! Кто-нибудь скажите, что с ними?!!
     -  Сейчас  вам  все   объяснят.  Девочки   в  полной  безопасности,  не
волнуйтесь...
     - Они в  безопасности? Тогда почему меня к ним не пускают? Где Генри? Я
хочу видеть Генри!
     Вместо Генри явился Мистерсон с двумя полицейскими и доктором.
     -  Боюсь, миссис Уилт, -- начал  он, --  у меня для вас  неутешительные
новости.  Однако  могло быть и хуже. Ваши дети  живы, здоровы. им ничего  не
угрожает, но они в руках вооруженных людей. Мы  делаем все, чтобы вывести их
из дома в целости и сохранности.
     Ева дико взглянула на него.
     - Вооруженные люди? Что за люди?
     - Какие-то иностранцы.
     - Вы хотите сказать, девочек взяли в заложники?
     - Этого пока нельзя утверждать. Кстати, с ними ваш муж.
     -  Я  дам вам успокаивающее, миссис Уилт, --  вмешался доктор,  но  Ева
отпрянула назад.
     - Нет, ни за что! Ничего не надо! Вы меня не заставите...
     - Миссис Уилт, успокойтесь и дайте свою руку!..
     Но Ева была  непреклонна и к тому же слишком  сильна,  чтобы  ей просто
можно было сделать укол в такой тесноте. Доктор сдался, когда  она во второй
раз вышибла у него из рук шприц.
     - Ладно,  миссис  Уилт,  не хотите -- не надо,  -- решил Мистерсон.  --
Только  сидите  спокойно.  Мы  отвезем вас  в  полицейский  участок  и будем
постоянно держать в курсе всех событий.
     Невзирая на  Евино  желание  остаться  здесь и даже отправиться в  дом,
захваченный  террористами, ее  в компании двух  женщин-полицейских отвезли в
участок.
     -  В следующий раз,  когда попросите  меня вколоть ей успокаивающее,  я
возьму в зоопарке ружье, из  которого усыпляют тигров и бегемотов, -- сказал
доктор, держась за  запястье.  -- И на вашем месте, я бы  запер ее в камеру.
Сбежит -- таких дел вам наделает.
     - Куда уже хуже, -- проговорил Мистерсон и пошел обратно на узел связи.
     Связисты расположились в гостиной  миссис  Де  Фракас  и весьма  нелепо
смотрелись  на   фоне  колониальных  сувенирчиков,  салфеточек  и  цветочных
горшков.  Объединившись,  бойцы и люди Мистерсона  устанавливали коммутатор,
телефонный  усилитель, магнитофон  и  анализатор речи,  а  со  стены  на них
свирепо взирал покойный генерал-майор Де Фракас.
     -  Все   готово,  сэр!   --  доложил  ответственный  по  связи.  --  Мы
подключились к телефонному кабелю соседнего дома.
     - А направленные микрофоны поставили?
     - Пока нет, -- вмешался майор. -- С этой стороны дома ни одного окна. А
со  стороны лужайки ставить опасно. Попробуем ночью, если у засевших  в доме
нет ночного бинокля.
     - Ладно, подключите меня к линии, -- велел Мистерсон. --  Раньше начнем
переговоры, раньше пойдем по домам. Исходя из своего предыдущего опыта, могу
вам  сказать:  сначала будет сплошной поток  ругани  и оскорблений.  Так что
готовьтесь, вас наверняка обзовут фашистским дерьмом.
     Но на этот раз он ошибся. Трубку сняла миссис Де Фракас.
     -  Это номер двадцать  три...  ой,  я  без очков  ничего  не  вижу,  но
уверена... подождите, молодой человек...
     Затем   последовала   короткая  пауза:   миссис  Де  Фракас,  очевидно,
оттаскивали от телефона.
     Наконец Мистерсон не выдержал и сказал:
     - Моя фамилия Мистерсон, я возглавляю отдел по...
     -   Врешь,  свинья,  дерьмо  фашистское!   --  послышалось  из  трубки.
Предсказание директора сбылось. --  Думаешь,  мы  сдадимся?! Ошибаешься!  Мы
здесь лучше сдохнем, ясно? Ты меня слышишь, свинья паршивая?!
     Мистерсон вздохнул и сказал, что слышит.
     - Вот  и отлично! Запомни хорошенько, фашистская морда: мы  никогда  не
сдадимся! Если хочешь,  попробуй зайти  и убить  нас. Только  ты знаешь, что
потом будет...
     - Сомневаюсь, что кому-то надо...
     -  Может тебе и надо, свинья, но ты ничего не добьешься. Будешь делать,
как мы скажем, иначе пострадают люди. 192
     -  С этого  надо было и начинать! Ваши условия? -- сказал Мистерсон. Но
террористы,  очевидно,  совещались,  а через  минуту  на  том  конце провода
бросили трубку.
     - Ну что же, по крайней мере, бабуля не  пострадала, да и детишки, судя
по звукам из трубки,  в  полном порядке. -- Мистерсон подошел к  кофеварке и
плеснул себе кофе.
     - Однообразно  излагают,  -- разочарованно протянул майор. -- Все время
"свинья" да "свинья". Неужели нельзя придумать чего-нибудь пооригинальнее?
     - И не надейтесь. Эти  камикадзе воюют за Марксистское Царство  Добра и
Справедливости, так что последние извилины в  их мозгах  уже давно стерлись.
По голосу похоже на Чинанду Мексиканца.
     -  Интонация  и   акцент  соответствуют!   --   подтвердил  сержант   с
магнитофоном.
     - Что там у нас есть на него? -- осведомился майор.
     - Обычная история. Сынок богатых  родителей, неплохо образован,  в свое
время вылетел  из университета и решил убивать людей ради  спасения мира. На
сегодняшний  день   убил   пятерых.  Специализируется   на  автомобилях   со
взрывчаткой,  но работает грубо. В общем,  звезд с  неба  не хватает. Теперь
надо бы отдать запись голоса ребятам на экспертизу. Необходимо их заключение
насчет особенностей  произношения  ударных слов. В общем,  нам предстоит как
следует потрудиться.
     - Вы думаете, звонить и ставить условия будет он?
     - Нет.  Звонить должна  наша красавица, фрейлейн Шауц. В  этой компании
только у нее имеются мозги.
     Это  случайное  замечание  оказалось весьма справедливым. Заточенная  в
ванной Гудрун Шауц не переставая терялась в догадках: что произошло и почему
ее до сих пор не убили и не арестовали. Еще она соображала, как бы смотаться
отсюда,  но  все  упиралось  в отсутствие  одежды, которую  она  оставила  в
комнате. А также останавливала угроза Уилта  стрелять. Правда, ей и в голову
не могло  прийти, что за дверью стоит Уилт.  Вся информация о семейной жизни
Уилта,  полученная  благодаря  тонким   стенам   и  потолкам,  не  позволяла
предположить,  что он способен на  геройство.  Обычный малахольный трусливый
англичанишка, дегенерат, затравленный своей тупой женушкой.
     Фрейлейн  Шауц  говорила  по-английски   довольно  бегло,  но  понимала
английскую речь  плохо.  Имей Уилт  возможность, он  бы  поддержал ее мнение
относительно  своего характера.  Однако сейчас он  был слишком  занят, чтобы
заниматься самоанализом. Он старался понять по  какому поводу стреляли внизу
Где близняшки -- совершенно  непонятно И только  вооруженные люди в  глубине
сада на той  стороне дороги свидетельствовали о наличии террористов  в доме.
Из  окошка  большой комнаты виднелась беседка,  где Уилт  беззаботно  провел
столько вечеров, сожалея о своих  растраченных талантах и  мечтая о женщине,
которая  оказалась  вовсе  не  Музой,  а  профессиональной убийцей. Теперь в
беседке сидели головорезы с винтовками, а  весь пустырь был обнесен кольцами
колючей проволоки. Из смотрового окошка на кухне взору открывалась не  менее
печальная картина - на улице у ворот застыл  бронетранспортер. Пушка с башни
смотрит  прямо на  дом,  а в саду профессора Болла еще куча  людей с оружием
Уилт был почти в истерике.  Что же теперь  делать-то, соображал  он. В  этот
момент  раздался  телефонный  звонок Уилт побежал в  большую  комнату,  снял
трубку параллельного телефона и  услышал  голoc  миссис Де  Фракас Затем  он
слушал поток ругательств в адрес полицейского  начальника, человека, видимо,
безропотного Уилт  даже  пожалел его. Выражение вполне в стиле Билджера. Вот
только  люди,  которые  внизу,  вооружены.  И  близняшки,  наверное,  у  них
Уверенности  у него, конечно, не  было,  хотя присутствие  миссис  Де Фракас
говорило именно об этом Уилт послушал еще немного, не упомянут ли его имя, и
облегченно вздохнул. Монолог окончился, он очень осторожно положил трубку на
рычаг  и почувствовал некоторый прилив  оптимизма  --  результат напряженной
обстановки и внезапно возникшего чувства силы. Это чувство  появилось отнюдь
не из-за  автомата. Просто Уилт  знал то, что, по-видимому,  не  знал больше
никто: в мансарде находится человек, опасный только для  мух.  Его искусство
обращения с огнестрельным оружием больше угрожает ему самому, чем другим. Об
автоматах и револьверах Уилт знал только  то,  что  пули вылетают из ствола,
если давить на спусковой крючок. "Пусть  я ничего  не  понимаю  в оружии, --
думал Уилт,  --  зато  и они  не  понимают, что произошло здесь  у меня.  Им
известно одно:  кругом  вооруженная полиция,  а моя случайная стрельба могла
стоить  жизни  этой  чертовке  фрейлейн  Шауц. Если  так,  они и  пальцем не
пошевельнут,  чтобы помочь  ей. В  общем, пусть  думают,  будто здесь  засел
отчаянный  сорвиголова,  готовый  изрешетить  любого".   Уилт  уже  собрался
поздравить  себя,  но  вдруг  в голову пришла  другая  мысль: "Что же,  черт
возьми,  будет, если они пронюхают  обо мне?" Уилт плюхнулся на стул  и стал
обдумывать эту жуткую перспективу: "Если девочки там, внизу... О Боже! Стоит
этому проклятому полицейскому спросить по телефону про меня,  и все пропало.
Подонки  сразу  просекут, что  я здесь,  и  убьют девочек. А  даже если и не
убьют, будут угрожать и требовать от меня  спуститься к  ним. Хрен редьки не
слаще. Придется пообещать им, что убью эту суку  Шауц, если тронут девчонок.
Конечно, это пустая угроза. Я просто не могу убить человека, а если б даже и
мог,  это  все  равно  не  спасет  моих   детей.  Идиоты,  которые  надеются
осчастливить мир,  похищая детей, не станут прислушиваться к голосу  разума.
Им нужно, чтоб  о них  побольше говорили. А убийство четырех детей -- прямой
путь  к  этому. Да,  есть  еще и  теория  терроризма..." Он  раз слышал, как
Билджер излагал ее в учительской. Еще тогда Уилта чуть не стошнило. А сейчас
он был просто в панике. "Ну  должен же быть хоть какой-нибудь  выход! Первым
делом нужно  притащить  из  чулана остальное оружие  и разобраться,  как оно
действует".  Он  пошел  на  кухню  и  достал  сумку.  В  ней  оказалось  два
револьвера, пистолет, четыре запасных магазина к автомату, несколько коробок
патронов и три ручные гранаты. Все это Уилт вывалил на стол. Гранаты доверия
не  вызывали, и он  стал запихивать их  обратно. Тут в боковом кармане сумки
нашелся небольшой  клочок бумаги. Уилт извлек  его. Это  было ни  больше  ни
меньше, как "Официальное заявление четвертого отряда Народно-Освободительной
Армии".  Под  заголовком  место  пустовало.  Никто  не  удосужился  изложить
заявление. Очевидно, заявлять было нечего.
     Все равно это любопытно.  И даже  очень. Это  четвертый  отряд. Значит,
можно предположить, что  где-то  есть  и первый, и второй, и третий, а может
быть, даже пятый, шестой, седьмой... А может, их еще больше... Хотя с другой
стороны, может, ничего нет. Тактика самовозвеличивания была  известна Уилту.
Часто маленькие группки людей утверждают, что якобы являются частью огромной
организации.  И  самим  приятно, и власти  с  толку  сбивает.  И  все  же не
исключено существование других отрядов. Сколько же их? Десять, двадцать? При
той  структуре организации члены одной ячейки вполне  могут не знать  членов
другой. В  этом  сила конспирации.  Если кого-то схватят, он никак не выдаст
других  участников.  Придя к этому выводу,  Уилт напрочь потерял  интерес  к
арсеналу на  столе. Есть оружие и посерьезней пистолетов. Уилт вытащил ручку
и принялся писать. Закончив, он притворил дверь в кухню и взялся за телефон.
     13
     Мистерсон находился в туалете миссис Де Фракас и, восседая на унитазном
сиденье красного дерева, наслаждался  короткими минутами  тишины и  покоя. В
гостиной зазвонил телефон, и сержант  доложил, что террористы снова вышли на
связь.
     - Хороший знак, -- заметил  Мистерсон, поспешно выбегая из туалета,  --
обычно так быстро не звонят. Если повезет, нам удастся их уговорить...
     Но  его  иллюзии  быстро  развеялись.  Из  телефонной  трубки  вылетали
какие-то   вопли.  Даже  лицо  майора,  обычно  сплошная   маска   напускной
непроницаемости,  выражало  недоумение.  Частью  от  страха,  частью   из-за
необходимости  изобразить  иностранный  акцент,  желательно  немецкий,  Уилт
отчаянно  кричал   картавым   фальцетом,  выдвигая  совершенно   невероятные
требования:
     -  Это  есть официально соопченний  нумер айн,  который делать Народний
Альтернативний Армий' Ми требовать освобождения наших камераден, содержаемых
незаконно ф британский тюрьмы без суд и следствий Ви понимайт!
     - Нет, -- устало отозвался Мистерсон, -- конечно нет.
     -  Ти  есть  фашистский свинятина'4 --  вопил Уилт.  --  На  второй  ми
требовать...
     -  Подождите,  -- попросил  Мистерсон, --  в наших тюрьмах нет  никаких
ваших... э... това-рищей. И мы просто не можем...
     - Ты лживый  свинопес!  -- не  унимался Уилт. --  Освободи Гюнтер Йонг,
Эрика Грасс,  Фридрих  Белль, Генрих Мюзиль! Могу еще называть. Все  есть  в
британский тюрьмы. Освободить через пять  часофф!  Еще  требовать прекратить
зейчас  неправдивые  репортаж  по  телевизор,  радио  и  газета,  финансирен
капиталист-милитарист-либералист-псевдодемокра-тист-мультинационалист    про
наш  борьба за  свобода...  йа, йа!  На третий требовать  виводить все  фаши
вооруженные  силы  на  Веллингтона-роуд-штрассе.  На четвертый  ми требовать
безопасность  для  всякий   член  Народний  Альтернативний  Армия,  а  также
разоблачить   классовый  уклонисто-реформистский  предательство  со  стороны
ЦРУшных  сионистско-нигилистических убийц, зовущий сам себя  четвертый отряд
из Народно-Освободительной Армия, который угрожает на  жизнь женщина и дети,
в  целях компрометировать сознательный пролетарский борьба за свобод во всем
мире. Это есть все. Конец
     В трубке раздались гудки.
     -  Кто  мне  объяснит,  что  это  за  ахинея?  --  обратился   майор  к
присутствующим.
     -  Понятия   не  имею,   --  проговорил  Мистерсон.  Глаза  его  словно
остекленели. -- Какой-то бред собачий. Если я  правильно  понял, этот  идиот
думает, что  компания Чинанды и Шауц  работает на ЦРУ для Израиля. Не это ли
он хотел сказать?
     - Именно  это он  и сказал, сэр, --  подтвердил  сержант.  -- Четвертым
отрядом  НОА руководит  Шауц, а  этот тип,  видимо, против них. Возможно, мы
имеем дело с каким-нибудь подразделением Народной Альтернативной Армии.
     - Похоже,  мы  имеем дело с круглым кретином, -- заключил Мистерсон. --
Вы уверены, что звонили из этого дома?
     - Откуда же еще, сэр? К дому подведен один-единственный кабель.
     - А может, на него замкнут и соседний кабель?  -- предположил майор. --
Конечно, если это не новые фокусы Шауц.
     - Террористы требуют, чтоб  о них молчали  средства массовой информации
Это  действительно  что-то  новое  Вот   так  я  понимаю  происходящее,   --
пробормотал  Мистерсон.  --  Ума  не приложу,  где  он  достал  этот  список
заключенных,  которых мы якобы должны  освободить. Я же точно  знаю, у нас в
тюрьмах нет никого по имени Гюнтер Йонг.
     - Наверное, придется еще раз проверить. Таких берут обычно втихаря.
     - Раз это совершенно секретно, никто в Министерстве внутренних дел факт
ареста не подтвердит. Ладно, давайте еще послушаем этот отъявленный бред.
     Но на этот раз сложное электронное оборудование подвело их.
     -  Не  пойму,  что с этим магнитофоном! -- кипятился сержант. -- Он  же
вроде нормально работал.
     - Наверное, полетел предохранитель, когда этот  маньяк начал вопить, --
сказал майор. -- Я сам чуть не рехнулся.
     - Смотрите, чтоб в следующий раз все сработало, -- проворчал Мистерсон,
-- мне нужна аудиограмма этого голоса.
     Он плеснул себе еще кофе и замер в ожидании.
     Если  люди Мистерсона  и бойцы спецподразделения были в замешательстве,
то  в  доме с террористами вообще царила  паника. На  первом этаже Чинанда и
Баггиш  забаррикадировались на  кухне  и  в  прихожей, а миссис Де Фракас  с
близняшками заперли  в подвале. Телефон стоял на полу, недосягаемый для пуль
в  случае штурма. Баггиш  случайно  снял  трубку, и до него  донеслись вопли
Уилта. Встревоженный выражением физиономии  Баггиша, Чинанда отобрал у  него
трубку и  тут  же  узнал,  что является "ЦРУшным  сионистско-нигилистическим
убийцей", который "компрометировать сознательный пролетарский борьба".
     - Это наглая  ложь!!! -- закричал Чинанда Баггишу. А тот тщетно пытался
увязать два факта: наверху сидит кто-то из  отдела по борьбе с терроризмом и
вдруг ни  с  того ни с сего  начинает  требовать  от  имени  НАА  освободить
каких-то товарищей.
     - Что ложь?
     - Все, все, что он говорит! Что мы якобы ЦРУшные сионисты.
     -  Это не  просто ложь, это... -- Баггиш не  мог найти подходящее слово
для этого бессовестного искажения правды. -- Это... Кто сказал...
     - Кто-то из Народной Альтернативной Армии.
     -  Но   ведь  он   же   требовал  освободить  заключенных   британского
империализма!
     - Не может быть!
     - Я сам  слышал.  Потом потребовал прекратить клевету по телевидению  и
вывести войска.
     -  Тогда почему  он  нас назвал  ЦРУшно-сионистскими  убийцами?  --  не
унимался Чинанда -- И где находятся эти люди?
     Оба с опаской посмотрели на потолок.
     - Думаешь, там? -- спросил  Баггиш. Как и Мистерсон, Чинанда  и сам  не
знал, что думает.
     - Там Гудрун... Когда мы спустились вниз, началась стрельба.
     - Значит, Гудрун уже убита, -- предположил  Баггиш. -- Или это какой-то
трюк, чтоб надуть нас с тобой.
     -  Вполне  возможно, --  согласился  Чинанда,  -- в британской разведке
башковитые мужики работают. Знают, что такое психологическая война.
     - Ну, и что будем делать?
     - Выдвинем наши требования. Пусть знают: нас надуть невозможно.
     - Извините за беспокойство, но уже время кормить девочек. -- Из подвала
показалась миссис Де Фракас.
     Террористы  в  бешенстве  уставились  на  нее. Тут  дом со  всех сторон
обложен  войсками и полицией,  вдобавок  откуда-то появился тип  из какой-то
Народной  Альтернативной  Армии  и  требует  Бог весть  что,  а тут еще  эта
старуха. Не-е-ет! Пора здесь навести порядок и установить свою власть.
     - Слушай, бабка! -- Чинанда для пущей убедительности сунул ей  под  нос
пистолет. -- Здесь  командуем мы, а ты только подчиняешься. Только пикни, мы
тебя убьем.
     Но  миссис  Де Фракас была не из пугливых. За свою долгую  жизнь она не
раз сорилась с разными губернаторами, в нее нередко стреляли афганцы, за две
мировые войныв ее дом дважды попадали авиабомбы  и несколько десятилетий она
провела в обществе своего мужа-печеночника. Благодаря всему этому  миссис Де
Фракас приобрела поистине замечательную стойкость и, главное, невозмутимость
на стоящего дипломата.
     -  Конечно,  убьете!  --  весело  согласилась  она. -- А сейчас я пойду
посмотрю, где у миссис Уилт хранятся яйца. Я  считаю, детям всегда дают мало
яиц. А ведь это весьма способствует пищеварению, не так ли? --  и не обращая
внимания на пистолет, она принялась открывать и  закрывать кухонные шкафчики
и ящички.
     Чинанда и Баггиш спорили вполголоса:
     - Пущу ее в расход! -- решил Баггиш. -- Пусть знает, что мы не шутим!
     - Тогда отсюда не выберемся. А с этой старухой и  девчонками у  нас еще
имеется шанс. К тому же можно вести пропагандистскую войну.
     -  Ничего нельзя вести  без телевидения, -- возразил Баггиш.  -- А это,
между прочим,  одно из требований Альтернативной  Армии:  ни телевидения, ни
радио, ни газет.
     - А мы потребуем  наоборот -- широкой  известности, -- сказал Чинанда и
взялся  за  телефон.  Наверху  Уилт,  лежа  на  полу,  тут  же  завопил   по
параллельному телефону:
     - Это есть Народний Альтернативний Армий! Официальный  заявлений  нумер
тфа! Ми требовать...
     - Ни хрена!!! Сейчас мы будем требовать! -- крикнул Чинанда. -- Это все
психологическое давление на нас.
     -  А-а-а-а,  зионистский звинья!!!  Ти есть ЦРУшный убийца! -- завизжал
Уилт. -- А ми сражаться за свобода фсех народофф!
     - А мы за свободу Палестины!
     - И ми! И еще тоже за свобода фсех люди!
     - Слушайте, ребята,  -- вмешался Мистер-, сон, -- разберитесь там между
собой, кто за что сражается, а потом и поговорим.
     -  Фашистская  полицай-свинья!!! --  бушевал  Уилт. --  Ми  с тобой  не
разговаривать! Ми знать, с кем имей дело.
     - Вы имеете дело с отрядом Народно-Освободительной армии, которая... --
начал Чинанда, но его перебил Уилт:
     -...   которая   есть   куча   ревизионистско-уклонистских   люмпенских
свинтусов. Революционный армий народа есть отвергать фашистский способ брать
люди в заложников  и... -- Уилт замолчал, потому что вдруг послышались удары
в дверь ванной, а это могло поставить под сомнение его последнее заявление.
     Чинанда  получил возможность высказать свои  требования. Он хотел  пять
миллионов  фунтов  стерлингов, большой реактивный  самолет  и  броневик  для
поездки в аэропорт. Уилт захлопнул дверь в кухню и как раз успел вернуться к
телефону, чтоб поднять ставки:
     - Шесть миллионов фунтов и два броневика!
     - Да хоть десять миллионов для ровного счета, -- посоветовал Мистерсон.
-- Мне без разницы. Я с вами торговаться не собираюсь.
     - Семь  миллионов, или  мы убьем заложников! У вас есть время до восьми
утра. А  потом заложники  погибнут  вместе с  нами! --  прокричал  Чинанда и
бросил  трубку, прежде чем Уилт успел запросить  еще больше. Он тоже положил
трубку  и,  вздохнув,  задумался,  что бы еще  такое  сотворить. Несомненно,
террористы  внизу выполнят  свою  угрозу, если  полиция не  уступит. Так  же
совершенно ясно, что полиция не собирается предоставлять им ни броневики, ни
самолеты.  Просто   будут  тянуть   время  в  надежде  сломить  боевой   дух
террористов. В  случае неудачи погибнут  и  дети, и террористы, а власти  не
понесут никакой ответственности: общественность сама требует никогда не идти
на поводу у террористов. Раньше Уилт тоже так считал. Но сейчас он был готов
уступить все, лишь бы  спасти дочерей. Надо придумать что-то новое. В ванной
послышался треск, словно Шауц  разрывает  линолеум. Уилт решил припугнуть ее
снова, но передумал. Какой толк, все равно  он не сможет никого убить. Разве
что случайно. Но должен же быть другой выход.
     На узле связи в  домике миссис Де Фракас тоже  предполагали,  что  есть
другой выход, только не знали, где его  искать.  Как только в трубке смолкли
последние вопли спорщиков, Мистерсон очумело встряхнул головой.
     -  Боже,  какой  идиотизм!  Ну, кто-нибудь  мне все-таки  объяснит, что
происходит!
     -  Нечего  на меня смотреть, --  ответил майор. -- Мое  дело обеспечить
оцепление, а ваше -- договариваться. Таковы инструкции.
     -  Какие к  черту  инструкции!  У  нас теперь две  компании  придурков,
которые не могут  договориться,  как  лучше осчастливить  мир.  Можно как-то
связаться с ними по отдельности?
     -  Невозможно,  сэр, --  ответил сержант.  --  У них  там  параллельные
телефоны. Разве что проникнуть в дом...
     Майор принялся изучать каракули Уилта, именуемые планом дома.
     - Можно вызвать вертолет, кто-нибудь из моих ребят высадится на крыше и
достанет этих ублюдков...
     Мистерсон глянул на него с подозрением.
     - Надеюсь, "достанет" не в прямом смысле?
     - Не в прямом?.. А, понимаю вас. Нет,  конечно,  не  волнуйтесь. Просто
устроим небольшую заварушку.
     - Вот этого как раз и не надо. А теперь  буду  весьма обязан  тому, кто
мне поможет поговорить с каждой группой в отдельности.
     Вдруг раздался сигнал вызова по  внутренней  связи.  Сержант ответил  и
доложил:
     - Звонят "психи и идиоты". Спрашивают, можно ли им приехать?
     - Пусть приезжают, -- махнул рукой Мистерсон.
     - Зачем здесь еще идиоты? -- удивился майор.
     -  Это  военно-идеологические аналитики  и психологические инструкторы.
Министерство  обычно  направляет  их нам, правда,  иногда они  действительно
подбрасывают дельные мысли.
     - Господи! -- вздохнул майор.  -- Что же это делается? Сначала обзывают
армию миротворческими силами, потом заставляют  Скотленд-Ярд брать к себе на
работу каких-то психов на должности сыщиков... Бред, да и только!
     - Народная Альтернативная Армия снова на линии, -- сообщил сержант.
     В  очередной  раз  из трубки понеслась ругань,  правда, теперь  уже без
нахального  немецкого  акцента.  Уилт  надорвал  связки  и  теперь говорил с
сомнительным акцентом выходца из ирландской деревни.
     - В общем, придется, это самое,  кокнуть эту барышню,  Мюллер, то есть,
если спиногрызов не вернут мамаше. Или как?
     - Чего как? -- не понял Мистерсон, сбитый с толку новыми угрозами.
     - Я, стало быть, повторять-то не люблю, рикцианерам особенно, но раз ты
глухой, повторю...
     -  Не надо! -- решительно ответил Мистер-сон. -- Нам  достаточно одного
раза.
     - Сионистам, собакам, тоже последнее предупреждение. Вот так вот.
     Тут же последовал приглушенный взрыв испанской нецензурщины: оказалось,
Чинанда все слышал.
     - Во, поняли? Ну покедова, а то за телефон много нагорит.
     Теперь  Мистерсону  предстояло  втолковать  Чинанде  ультиматум  Уилта.
Задача не из легких: террорист был уверен, что наверху засела кучка "легавых
фашистских свиней", действующих по указке властей.
     - Мы знаем  ваши британские штучки. Вы спецы  по психологической войне!
-- орал Чинанда. -- Но нас не просто обвести вокруг пальца!
     - Мигель, поверь мне...
     -  Какой я тебе Мигель? Мигель...  Я с тобой свиней не пас.  Это  у вас
тактика такая: сначала запугиваете, а потом начинаете мозги пудрить.
     - Но мы совсем не пытаемся...
     - Заткнись, свинья, когда я говорю!!!
     - Дай  мне закончить! -- взорвался Мистерсон. -- Поверь, там наверху не
полиция...
     - Глупей себя ищешь?  Хотели заманить нас в ловушку, а теперь грозитесь
убить Гудрун?!  Плевать  мы  хотели  на  ваши  угрозы!  Пришьете  Гудрун  --
прикончим заложников.
     - У меня нет никакой власти над теми, кто держит фрейлейн Шауц...
     -   Блефуй,  блефуй,   все  равно  ничего  не  выйдет.  Вы,  британские
империалисты, далеко не дураки --  это нам известно. И Чинанда  тоже швырнул
трубку на рычаг.
     - Кажется, он о Британской империи  даже более высокого  мнения, чем  я
сам, -- заметил  майор. --  Правда,  где она, та империя, и где ее владения?
Разве что Гибралтар...
     Однако   Мистерсон  не.  был  настроен  обсуждать  проблемы  расширения
владений Британской Короны.
     -  Наша  осада   уже  немного  идиотизмом  попахивает,  --  пробормотал
Мистерсон. --  Сначала надо установить  отдельную  телефонную связь  с этими
сумасшедшими наверху. Это первым делом...  если начнут стрелять... Слушайте,
сержант, а как он назвал Шауц?
     - Кажется, так: "барышня Мюллер", сэр. Хотите еще раз послушать запись?
     -  Нет, дождемся аналитиков, а пока попробуйте с вертолета закинуть  на
балкон дома полевой телефон. Хоть разузнаем, кто там сидит.
     -  Полевой  телефон  со  встроенной  телекамерой?  -- уточнил  сержант.
Мистерсон кивнул.
     -  И  второе:  необходимо  установить  поближе  к  дому  подслушивающие
устройства.
     - Пока не стемнеет, не  могу, -- заявил  майор. -- Нельзя же,  чтоб  по
моим ребятам стреляли, когда им самим запрещено отстреливаться.
     - Значит, будем ждать. Осада -- это такое дело: тут, главное, кто  кого
пересидит.  Хотя, признаюсь,  мне впервые  приходится иметь дело  аж с двумя
группами террористов сразу.
     -  Детишек  жалко! -- пробормотал  майор. -- Страшно  подумать, что там
сейчас с ними...
     14
     Но  близняшки  в  его  сочувствии  совсем  не  нуждались.  Они  чудесно
проводили время. Когда прошел  легкий  испуг от звона разлетающихся стекол и
беспорядочной пальбы террористов  на кухне и в  передней, их вместе с миссис
Де  Фракас заперли  в  подвале.  Пожилая  женщина  была  само  спокойствие и
принимала события наверху как само собой разумеющееся, девочки поступали так
же. Кроме того, подвал всегда был для них запретной зоной.
     Уилт не  пускал  их вниз, потому что  там находился биотуалет. Якобы не
гигиеничный и  взрывоопасный. Шугала их и Ева, потому что хранила в  подвале
запасы  консервированных фруктов  и  морозильную  камеру,  полную  домашнего
мороженого.  Девочки тут  же принялись  поедать мороженое  и, пока миссис Де
Фракас  привыкла   к  тусклому  освещению  в  подвале,  умяли   добрых  пару
килограммов.  Потом  близняшки нашли  еще  две  вещи,  весьма  достойные  их
внимания: бункер с углем и дровяной склад.
     Там они  с удовольствием вымазались как  черти и стали грызть  яблочки,
выращенные на  органических удобрениях.  Они наверняка  добрались  бы  и  до
самодельного пива  и  напились бы в стельку,  но  миссис Де  Фракас  вовремя
обнаружила на полу разбитую бутылку.
     -  Дальше ходить нельзя, --  сказала она, осуждающе разглядывая осколки
взорвавшихся  бутылок  --  свидетельство  неудачных опытов  Уилта в  области
пивоварения. -- Там опасно.
     - А зачем папа пьет это? -- спросила Пенелопа.
     -  Вот  немного  подрастете и  узнаете,  что  мужчины далеко  не всегда
поступают благоразумно, -- объяснила миссис Де Фракас.
     - Например, носят всякие мешочки на висячке? -- уточнила Джозефина.
     - Ну, про мешочки я  ничего  не знаю, мои дорогие. -- Миссис  Де Фракас
явно  распирало  любопытство, но  в то  же время  она  не  желала вникать  в
подробности личной жизни Уилта.
     -  Мама  сказала,   это  дядя   доктор  заставил   его  прицепить,   --
откровенничала Джозефина.
     Теперь  в  глазах  миссис Де  Фракас Уилт, помимо прочего,  стал еще  и
обладателем дурной болезни.
     - А  я папе как  наступила туда, а он как заорет! -  гордо похвасталась
Эммелина. -- Так заорал, так завопил!
     -  И  немудрено,  --  согласилась  миссис  Де  Фракас.  Она  попыталась
представить себе  реакцию покойного муженька, если б какое-нибудь чадо имело
несчастье наступить на его мужское достоинство. -- Давайте лучше поговорим о
чем-нибудь интересном.
     И девочки начали об интересном:
     - Когда папочка  приходит от  доктора,  мамуля  ему  говорит,  что  его
висячка  скоро поправится и  он больше не будет говорить "твою мать!", когда
делает пи-пи.
     - Что-что говорить? -- переспросила миссис Де Фракас.
     Она решила,  что  это  пошаливает  ее  слуховой аппарат,  и  стала  его
регулировать. Но девочки хором разрушили старушкины иллюзии.
     - Твою мать, мать,  мать!!! -- весело завизжали они.  Миссис Де  Фракас
немедленно выключила слуховой аппарат.
     - Пожалуй, не следует говорить такие слова, -- строго сказала она.
     - И мама говорит, не следует, а вот папа Майкла сказал ему, что...
     - Я  не  желаю слушать! -- поспешно сказала  миссис Де Фракас. -- В мое
время дети не говорили о таких вещах!
     - А как же тогда ребенков делали? -- удивилась Пенелопа.
     - Как обычно, только нас учили, что об этих вещах говорить нехорошо.
     - О  каких вещах? --  настаивала Пенелопа.  Миссис Де Фракас озадаченно
посмотрела  на нее. Старушке вдруг  пришло  в голову, что  близняшки  Уилтов
вовсе не такие милые и спокойные, как ей казалось раньше.
     - О всяких! -- наконец выдавила она из себя.
     - Например,  о  елде и пи...? Миссис Де Фракас со страшным негодованием
взглянула на Эммелину.
     - Да, можно, конечно, сказать и так!  -- строго сказала она. -- Но я бы
этого не хотела.
     - А  если вы не хотите так, то как  вы хотите? -- неутомимо допрашивала
ее Пенелопа.
     -  Не  знаю... --  ответила миссис Де  Фракас,  удивляясь  собственному
невежеству  в данном вопросе.  --  Просто  у  меня такой вопрос  никогда  не
вставал...
     - А у папы встает. Я сама видела! -- призналась Джозефина.
     Пожилая  леди  возмущенно  глянула  на  Джозефину,  с  трудом  подавляя
любопытство.
     - Это правда? -- непроизвольно вырвалось у нее.
     -  Папа с мамой были в ванной, а я  подглядывала в замочную скважину, и
папин...
     -  Вам, между прочим, тоже пора  лезть  в ванну, -- напомнила миссис Де
Фракас  и поднялась,  прежде  чем  Джозефина  успела  разболтать  дальнейшие
подробности половой жизни Уилтов.
     - Но мы еще не ужинали, -- заявила Саманта.
     - Сейчас  вам что-нибудь приготовлю, -- пообещала  миссис  Де  Фракас и
отправилась наверх,  чтоб  поискать яйца. Но когда  она  вернулась обратно с
подносом в руках, девчонки уже не были голодны.
     Они  съели  банку маринованного  лука и теперь заканчивали второй кулек
сушеных фиников.
     - А  яичницу вам все-таки придется съесть, -- решительно сказала миссис
Де Фракас. -- А то получается, я ее зря делала?
     - Но ведь яйца не вы делали. А курочка-мама, -- сказала Пенелопа.
     - А курочка-папа называется петух-елдух! -- пропищала Джозефина.
     Однако после встречи с вооруженными  бандитами, миссис  Де  Фракас была
уже не в состоянии реагировать на выходки юных похабниц.
     - Давайте больше не будем об этом, --  попросила  она. -- Я уже сыта по
горло.
     Оказалось,  что  близняшки тоже.  Когда они  лезли  по  лестнице вверх,
Эммелина стала ныть, что у нее болит животик.
     - Скоро перестанет, моя милая,  -- успокоила ее миссис Де  Фракас. -- И
не надо так икать, это не поможет.
     - Я не икаю -- обиделась Эммелина, и ее тут же вырвало.
     Миссис  Де  Фракас осмотрелась в  потемках, нашла выключатель  и зажгла
свет. Тут же на нее налетел Чинанда и выключил свет.
     - Ты чего, хочешь, чтоб нас всех убили -- завопил он.
     - Не всех, а только некоторых, -- сказала миссис Де Фракас. -- Смотрите
себе под ноги, а то..
     Тут раздался грохот,  возвестивший о  том, что Чинанда под ноги себе не
смотрел:  он  поскользнулся  на полупереваренной  массе  маринованного  лука
вперемежку с финиками и растянулся на полу.
     - Я здесь  ни при чем, -- развела руками миссис Де Фракас. -- Не смейте
выражаться при детях! Дурной пример подаете.
     -  Пример  нормальный!!  --  заорал Чинанда. -- А  вот  я  тебя  сейчас
наизнанку выверну!
     - Не надо, некоторых уже и без  этого выворачивает, -- заметила пожилая
леди.
     Остальные  трое,  как и  Эммелина,  очевидно,  не  справились  с  такой
разнообразной  пищей  и  последовали  ее примеру.  Вскоре кухня  наполнилась
стонами  девочек,  совсем   не  аппетитными   запахами,  двумя   обалдевшими
террористами и невозмутимой миссис Де Фракас.
     Баггиш оставил свой пост в прихожей и примчался с  криком: "Ни с места,
стреляю!"
     - Я и  так стою на месте, -- ответила миссис Де Фракас. -- Раз уж на то
пошло, не на месте здесь только одно существо. Оно копошится там, в  углу, и
ждет вашей помощи.
     В  районе раковины  было слышно, как Чинанда  пытается выбраться из-под
Евиного миксера, который  свалился  на него с  полки. Миссис Де Фракас снова
включила свет,  но  на  этот  раз никто  не  возражал: Чинанда  был  немного
оглушен, а Баггиш просто поражен обстановкой на кухне.
     - Если  вы закончили наконец, я свожу  детей  наверх  в  ванную и потом
уложу спать.
     - Спать!!! -- завопил Чинанда, с трудом держась на ногах.  --  Наверху?
Все будут спать в подвале! А ну-ка марш вниз.
     - Вы  действительно думаете, что я  поведу  бедных детишек  в  подвал в
таком виде, предварительно не вымыв их как следует. Вы глубоко ошибаетесь.
     Чинанда подошел к окну и рывком опустил жалюзи,  чтоб  ничего  не  было
видно из сада.
     - Тогда мой их здесь! -- он указал на раковину.
     - А вы где будете'
     - Там, где сможем не выпускать вас из виду!
     Миссис Де Фракас язвительно фыркнула:
     - Знаю  я вас, развратников! Собрались пялить глазищи свои бесстыжие на
розовые детские попки?
     - Послушай, что она несет? -- не понял Баггиш.
     Миссис Де Фракас обрушила свой гнев на него:
     -  И вы  тоже  развратник бесстыжий! Я, знаете  ли, не зря  плавала  по
Суэцкому каналу, и в Порт-Саиде бывала...
     Баггиш уставился на нее.
     - Порт-Саид какой-то, Суэцкий канал... Я в жизни не бывал в Египте.
     - Зато я побывала. И кое-что видела...
     - Ты что,  бредишь??? Ты где-то была, что-то видела. Я  этого не видел,
дальше что?
     - Есть  такие открыточки... --  сказала миссис Де Фракас. --  Я  думаю,
понятно какие...
     - Ни черта  не понятно!  Сначала Суэцкий канал, потом Порт-Саид, теперь
открыточки какие-то. Кто-нибудь мне  объяснит, какое отношение  это имеет  к
мытью детей?
     - Вы понимаете, что я имею в  виду  всякие мерзкие открыточки. Я бы еще
могла сказать кое-что, но лучше не буду. Поэтому выйдете из комнаты.
     Тут вдруг до Баггиша дошли стыдливые намеки миссис Де Фракас.
     - Ты про порнуху, что  ли! В каком веке живем,  бабуля? Хочешь порнухи,
поезжай в Лондон, там в Сохо...
     - Я не хочу никакой порнухи и больше не намерена обсуждать это!
     - Тогда чеши в подвал, пока пулю не схлопотала, -- разозлился Баггиш.
     Но миссис Де Фракас слишком много видала на  своем веку и простых угроз
уже не боялась.
     Потребовалось много усилий, чтоб  запихнуть  ее  с девчонками обратно в
подвал. Когда они шли по лестнице вниз, Эммелина приставала к ней:
     - А почему противный дядя не любит открыточки?
     - Я тебе говорил, все англичане --  дураки? -- устало сказал Баггиш. --
И как нас угораздило выбрать этот дурдом?
     -  Это не мы его, это он  нас  выбрал,  --  обреченно сказал  Чинанда и
выключил свет.
     Миссис  Де  Фракас  не пожелала  принимать  во внимание,  что ее  жизнь
находится  в опасности.  В то же  время  Уилт  наверху опасался, как  бы его
недавние штучки не вышли ему боком. Выдумка с Народной Альтернативной Армией
сделала свое дело и  надолго сбила  всех  с толку. Но, угрожая расправиться,
вернее убить Гудрун Шауц, он допустил ужасный промах: сам себя  ограничил во
времени, и скоро  весь блеф  раскроется.  В течение сорока  с  хвостиком лет
жизни насильственные действия  Уилта всегда  носили характер резких и обычно
безуспешных сражений  с  мухами и комарами. Объявить  такой ультиматум -- не
меньшая  глупость,  чем остаться здесь, когда еще  можно  было  уйти. Теперь
положеньице -- хуже не  придумаешь. Звуки  из ванной  свидетельствовали, что
Гудрун Шауц уже разорвала  линолеум  и  теперь  методично отдирает  доски от
пола. Если она  удерет вниз  к этим типам, то несомненно внесет рациональное
зерно  в их тупой,  непробиваемый фанатизм.  С  другой стороны, как можно ее
успокоить?  Только  пригрозить  стрельнуть  через дверь... А  вдруг  она  не
испугается?  Значит, это  не подходит.  А если зайти к ней самому  и  как-то
объяснить,  что  внизу небезопасно? Тогда  она  останется здесь  и не сможет
руководить своими  сподвижниками, если, конечно,  не  будет  никакой связи с
первым этажом. Что же, это не так трудно.
     Уилт пошел к телефону и выдернул шнур  из стены. Теперь как поступить с
оружием? Находиться в одной  комнате с  женщиной, безжалостно убившей восемь
человек  -- перспектива Я не  из  приятных.  Но  если в комнате еще и оружия
столько,  что хватит  уложить несколько  сотен, это вообще самоубийство.  От
оружия  необходимо избавиться! Спрашивается как? Выбросить всю чертовщину из
окна? А вдруг эти типы внизу заметят револьверно-гранатно-автоматный дождик?
Сразу ведь прибегут  к  нему наверх посмотреть,  в чем  тут  дело.  Вдобавок
гранаты упадут, взорвутся,  а  тут и  без них бардак  полнейший. Лучше всего
оружие спрятать.
     Очень осторожно Уилт сложил весь арсенал в  сумку и  через кухню проник
под  крышу. Гудрун Шауц упорно  возилась с досками,  и  Уилт  под шумок стал
пробираться  к  баку  с  водой.  Потом  опустил  туда  сумку  и  закрыл бак.
Вернувшись в комнату, он проверил, не  завалялся ли где пистолет, и собрался
с духом  перед  следующим  шагом.  Казалось,  предстояло  открыть  клетку  и
выпустить  тигра.  Но в  этой невообразимой ситуации  лишь  совсем  безумный
поступок мог  спасти жизнь  его детям. Уилт  приблизился  к  двери в  ванную
комнату.
     - Ирмгард, -- шепотом  позвал он. Мисс  Шауц продолжала громить половые
доски. Уилт  вздохнул поглубже  и зашептал  погромче.  За  дверью  вдруг все
стихло.
     - Ирмгард, -- снова позвал Уилт. -- Это вы?
     Последовала небольшая пауза, затем приглушенный голос спросил:
     - Кто здесь?
     - Я,  -- сказал Уилт и тут же захотел, чтоб это был не он.  -- Я, Генри
Уилт.
     - Генри Уилт???
     - Да. Они ушли.
     - Кто ушел?
     - Не знаю. Впрочем, не важно. Вы можете теперь выходить.
     - Выходить? -- Ее голос выражал крайнее недоумение. Именно этого Уилт и
добивался.
     - Я  сейчас открою дверь. Он принялся отвязывать шнур от дверной ручки.
Но сумерки сгущались, и работа  продвигалась медленно. Через несколько минут
он таки размотал провод и убрал табуретку.
     - Теперь порядок. Можете выходить. Но Гудрун Шауц и не шелохнулась.
     - Откуда я знаю, что вы -- это вы?
     - Не знаю, -- признался Уилт. Он был рад потянуть время. -- Но я -- это
действительно я.
     - А кто с вами?
     - Никого, они ушли вниз.
     - Вы все время говорите "они". Кто "они" такие?
     - Понятия не имею. Какие-то люди с пистолетами. Их тут полон дом.
     - А вы почему здесь? -- спросила миссис Шауц.
     - Где же мне еще быть? -- резонно заметил Уилт. -- Хотя не думайте, что
мне здесь так уж понравилось. Они  стреляли друг  в друга. Могли попасть и в
меня. Ума не приложу, что тут, черт возьми, происходит.
     В  ванной  снова  воцарилась   тишина.  Гуд  рун   Шауц  тоже  пыталась
разобраться что к чему.
     Уилт улыбнулся. Так держать, сейчас у нее поедет крыша.
     - С вами точно никого нет? -- спросила она.
     - Конечно нет.
     - Тогда как вы узнали, что я здесь?
     - Слышал, как  вы моетесь,  -- сказал Уилт, -- а  потом  пришли  они  и
начали палить, стрелять...
     - А вы где были?
     - Послушайте!  --  Уилт  применил  другую тактику.  -- К чему  все  эти
вопросы? Я пришел сюда, отпер дверь, а вы себе сидите там и спрашиваете, кто
они, где я был и все такое  прочее, чего  я не  знаю.  Вообще-то я  прилег в
спальне подавить на массу, а...
     - На массу? На какую еще массу?
     - На какую массу? Это значит чуть-чуть подрыхнуть после  обеда. То есть
поспать.  Короче, когда  начался этот тарарам, я  услышал, как вы закричали:
"Держите детей!", и подумал: как же вы добры и...
     - Добра??? Вы так считаете? -- миссис Шауц была обескуражена.
     - Конечно, ведь первым делом вы подумали, как спасти  детей, а не себя.
Далеко не каждый способен на такое, правда?
     Гудрун  Шауц даже поперхнулась. Ей  и в голову  не  могло  прийти,  что
кто-то истолкует ее приказ таким образом. И мисс Шауц в который раз изменила
свое мнение о Уилте в худшую сторону.
     - Да, вы правы, -- сказала она наконец.
     - Неужели после этого  я мог уйти и не помочь вам выбраться  отсюда? --
Уилт соображал, что роль законченного  кретина  имеет  свои преимущества. --
Положение, так сказать, обязывает, верно?
     - Обязывает положение?
     - Ну, как говорится, долг платежом красен, и все такое... В  общем, как
только на горизонте никого не стало, я вылез из-под кровати и прибежал сюда.
     - На каком горизонте? -- подозрительно спросила Шауц.
     -  Когда эти мерзавцы ушли, мне показалось, что здесь безопасней всего.
Ну, почему же вы не выйдете и не присядете на стул? Там ведь так неудобно.
     Мисс  Шауц обдумала это предложение и, учитывая факт, что Уилт, видимо,
полный идиот, решила рискнуть.
     - Я без одежды, -- предупредила она, чуть приоткрыв дверь.
     - Ой!  -- сказал Уилт. -- Я очень извиняюсь. Как-то не подумал об этом.
Сейчас принесу вам что-нибудь.
     Он пошел в спальню, порылся в  шкафу  и на  ощупь в темноте нашел плащ.
Потом вернулся обратно.
     - Вот, принес. -- Уилт протянул ей  плащ.  -- Я не  стал зажигать свет.
Вдруг эти типы внизу заметят и  снова начнут палить. Еще  я забаррикадировал
дверь, так что попасть им сюда будет нелегко.
     Мисс  Шауц  надела  плащ и  вышла  из  ванной. Уилт  наливал кипяток  в
заварочный чайник.
     -  Надеюсь,  вы не откажитесь  от  крепкого  чайку? -- спросил  он.  --
Страсть как пить хочу.
     Гудрун  Шауц  стояла  позади  него  и  тщетно  пыталась  постичь  тайну
произошедшего здесь. С той самой минуты, как ее заперли в ванной,  она  была
уверена, что в доме полиция. Теперь те, кто был здесь,  ушли, а  этот глупый
мозгляк стоит себе как  ни  в чем не  бывало  и заваривает чай.  Уилт  самым
позорным  образом  проторчал  полдня  под кроватью,  да  еще  и сам  в  этом
признался. Это,  а также его ночные баталии с фрау Уилт, говорит лишь о том,
что  никакой  опасности  он не представляет.  Однако еще надо  выяснить, как
много он знает.
     - Эти люди с оружием, как они выглядят? -- спросила мисс Шауц.
     - Ну, из-под  кровати не очень-то их рассмотришь,  -- сказал  Уилт.  --
Одни были в солдатских ботинках, а другие нет.  Вы понимаете, что  я имею  в
виду?
     Гудрун Шауц не понимала.
     - В ботинках?
     - В ботинках, только не в солдатских. Кстати, вам положить сахарку?
     - Нет.
     - И  правильно, -- похвалил Уилт, -- страшно вредно для зубов. Вот ваша
чашечка... Ой! извините, ради Бога. Я сейчас вытру вас тряпочкой.
     Уилт как бы случайно облил ее чаем. В тесной темной кухоньке он нащупал
тряпочку и  принялся вытирать ее плащ. Сначала он  тер в том месте, где  под
плащом была грудь, потом ниже...
     - Спасибо, дальше не надо, -- остановила его мисс Шауц.
     - Вот и отличненько! Сейчас налью вам еще чайку.
     Гудрун  Шауц  протиснулась  за Уилтом  и  ушла в спальню,  а  тот  стал
придумывать очередную выходку, с целью отвлечь ее внимание.
     "Конечно, всегда можно заняться сексом, хотя  в такой обстановочке  эта
сучка  вряд  ли  согласится.  А  если  согласится..  Залезть  в  постель   с
профессиональной убийцей... У меня не встанет. Выпью виски, уже не  стоит, а
тут  страсти такие. В конце концов  можно  с ней просто  потрепаться,  лапшу
повесить... А грудь у нее весьма и весьма..."
     Уилт налил себе еще чаю и пошел в спальню. Мисс  Шауц выглядывала в сад
через окно.
     -  Я б на вашем  месте  не выглядывал, -- посоветовал Уилт. -- Там куча
всяких маньяков с Дональдами на майках.
     - С Дональдами?
     - Ага, и с оружием. По-моему, все в округе просто взбесились.
     - И вы совсем ничего не знаете?
     - Кто-то кричал про израильтян. Правда,  мне  не верится. Чего ради эти
израильтяне будут лезть сюда, на Веллингтон-роуд? Да еще в таком количестве.
     - О Господи, что же мы будем делать?
     - Делать? -- удивился Уилт. -- Делать абсолютно нечего. Осталось только
сидеть, пить чай и особо не  светиться.  По-моему, происходящее -- результат
недоразумения. Я ничего не знаю. А вы?
     Гудрун  Шауц знала,  но  не собиралась посвящать этого  идиота  в  свои
планы. Сначала надо его как следует припугнуть и заставить подчиняться себе.
Она прошла на кухню. Уилт следил за ней, прихлебывая чай.
     - Я, конечно, звонил в полицию... -- сказал он с идиотским видом.
     Мисс Шауц застыла на месте.
     - Полиция... Вы звонили в полицию?
     - Но не дозвонился, -- закончил Уилт,  -  какой-то гад оборвал провода.
Непонятно только, зачем. Тут так стреляли, что...
     Гудрун Шауц больше его  не слушала, а карабкалась по балке к чуланчику.
Потом Уилт услышал, как она  роется  по чемоданам.  Только  бы  эта сучка не
додумалась  заглянуть в бак. Чтоб отвлечь внимание, Уилт заглянул  к  ней  и
выключил свет.
     Гудрун  Шауц,  проклиная  все  и  вся, попыталась  действовать в полной
темноте.
     -  Лучше без света, -- объяснил Уилт. --  Пусть никто  не знает, что мы
здесь. Надо затаиться, пока все не уйдут.
     Это предложение было  встречено потоком непонятных  немецких выражений,
судя по тону, весьма нелестных.
     Прошло  несколько  минут,  Гудрун  Шауц  прекратила бесплодные  попытки
отыскать сумку и, тяжело дыша, влезла обратно в кухню.
     Уилт решил доконать ее:
     - Не стоит так расстраиваться, моя дорогая. В конце концов вы в Англии,
поэтому  ничего  страшного не  может  произойти. И  Уилт положил ей  руку на
плечо, чтобы утешить. -- К тому же я вас охраняю. Вам не о чем беспокоиться.
     - О Боже! -- она затряслась от беззвучного смеха.
     Подумать  только,   этот  глупый   трусливый  мозгляк  охраняет  ее  --
террористку. Это уже слишком.  "Вам не  о чем  беспокоиться!" -- фраза вдруг
приобрела для нее совсем новый, ранее  неведомый, словно  откровение, смысл.
Мисс Шауц даже  испугалась. Ведь  в этих словах -- правда. Правда, с которой
она боролась всю жизнь. Единственное, о  чем она беспокоилась, на самом деле
не стоит того. Впереди лишь забвение и бесконечное ничто. Гудрун Шауц пришла
в ужас. В порыве отчаяния она прижалась к Уилту... Плащ расстегнулся...
     - Я...  -- Уилт не закончил, ощутив надвигающуюся опасность.  Но Гудрун
Шауц  уже нашла его губы и страстно их целовала. Руку  Уилта она прижимала к
своей  груди.  Та,  которая  до  сих  пор  несла в  этот  мир только смерть,
оказавшись в столь  безвыходном положении,  вдруг решила отдаться во  власть
самого древнего инстинкта.
     15
     Забвения устрашилась  не только Гудрун Шауц,  но и  управляющий банком,
где Уилт хранил деньги.
     Управляющий весьма беспокойно провел день в обществе инспектора Флинта.
Флинт без конца доказывал ему, что государственные интересы  требуют от него
не  звонить  жене,  не отменять  обед с ней, не  общаться с  сотрудниками  и
клиентами банка, которые явились по предварительной договоренности.
     Управляющий считал такое недоверие оскорбительным, а присутствие Флинта
чрезвычайно губительным для своей репутации честного финансиста.
     - Что, черт  возьми, подумают мои  люди,  видя,  как я  целый день сижу
взаперти с тремя проклятыми полицейскими...
     Управляющий   отбросил   прочь   банкирскую   обходительность   и  стал
изъясняться  более доходчиво. Он  был в бешенстве от необходимости выбирать:
либо мочиться в ведерко, позаимствованное у сторожа, либо  идти в туалет под
унизительным конвоем полицейского.
     -  Дожили,  черт  возьми,  уже   нельзя  сбегать  пописать  без  помощи
жандармов!
     - Это вы  верно заметили,  -- согласился  Флинт.  --  Только я выполняю
приказ,  и если  в Отделе по борьбе  с  терроризмом  говорят,  что  это дело
государственной важности, то сомневаться тут нечего.
     - Не  понимаю,  почему не  дать мне  облегчиться в спокойной обстановке
"является  делом государственной важности" -- спросил управляющий. -- Я буду
жаловаться в Министерство внутренних дел'
     -  Вот  и хорошо,  -- буркнул Флинт. У  него у  самого  было достаточно
поводов злиться. Участие  в операции Отдела  по  борьбе с терроризмом сильно
подрывало его  личную  значимость и  авторитет. Вдобавок бесило то,  что всю
кашу опять заварил Уилт. "Как же этот гад умеет портить мне жизнь", -- думал
инспектор. Зазвонил телефон.
     - Я отвечу, если не возражаете" -- сказал инспектор и поднял трубку.
     -  Сэр, на  проводе  мистер  Филдройд  из  Центрального инвестиционного
управления, -- сообщила телефонистка. Флинт посмотрел на управляющего.
     - Какой-то тип по имени Филдройд. Знаете такого?
     - Филдройд?! Конечно, знаю!
     - Доверять ему можно?
     -  О   Боже,  можно   ли  Филдройду  доверять?  Он  же  руководит  всей
инвестиционной политикой нашего банка.
     - Всякие там  акции,  сертификаты?  -- уточнил  Флинт.  Он  уже  как-то
пролетел с акциями австралийских алюминиевых рудников  и  никак  не  мог это
забыть. -- Тогда этому типу нельзя доверять ни на грош.
     То же самое, только  в более мягких  выражениях он сказал телефонистке.
Далекое урчание  в  трубке наводило на мысль, что мистер Филдройд  тоже  все
слышал.
     - Мистер Филдройд желает знать, с кем говорит, -- сказала телефонистка.
     - Тогда передайте мистеру Филдройду, это инспектор Флинт из фенландской
полиции, и еще: пусть поменьше трепится, если не хочет неприятностей.
     Флинт  положил  трубку на рычаг и повернулся к управляющему. У того был
весьма жалкий вид.
     - В чем дело? -- поинтересовался Флинт.
     - В  чем дело?  Абсолютно ни в чем. Теперь благодаря вам Инвестиционное
управление уверено, что я замешан в чем-то серьезном...
     -  И  правильно!  Подсиропили  вы  мне  с  Уилтом, нечего  сказать,  --
огрызнулся  Флинт.  -- Если  хотите  знать, все  уилтовские выходки  заранее
продуманная игра на публику!
     - Но, насколько я знаю, мистер Уилт -- невинная жертва...
     - Хо-хо, невинная, как старая шлюха! В тот день, когда этот черт станет
невинной жертвой, я с удовольствием подам в отставку.
     -  Что ж,  вы весьма красноречиво  излагаете  свои  мысли,  --  заметил
управляющий.
     Но  Флинт  был  слишком  занят  своими  мыслями и  не  ответил  на  это
замечание. Он  вспомнил  то ужасное  время, когда днями  и  ночами выяснял у
Уилта, куда девалась  миссис  Уилт. До сих пор Флинта прошибал холодный пот,
случись  ему  перед рассветом вспомнить ту гнусную  выходку  Уилта. И  тогда
Флинт  клялся  себе, что обязательно застукает этого  гаденыша на  настоящем
криминале.  Как раз сегодня  есть  отличная  возможность отыграться  за все,
вернее  была,  пока  не  вмешался  Отдел  по борьбе  с  терроризмом.  Они-то
вынуждены действовать по ситуации, а вот Флинт на их месте пропустил бы мимо
ушей всю  эту туфту насчет немки-квартирантки и взял  бы  Уилта  под стражу,
обвинив  в  хранении  похищенных денег.  А  где он  их  взял  --  совершенно
наплевать.  Но когда  Флинт  в пять  часов  покинул банк и явился  к  себе в
участок, оказалось, что Уилт говорил правду. Невероятно, но факт!
     -  Осада???  -- не поверил он дежурному  сержанту. -- Осада уилтовского
дома на Веллингтон-роуд?!
     -  А вон там  сидит доказательство, сэр,  --  сержант махнул в  сторону
кабинета.
     Флинт  заглянул туда. В кабинете,  словно  памятник материнству, сидела
Ева и смотрела прямо перед собой.  Телом  здесь,  а  душою, наверное, там, с
девчонками на Веллингтон-роуд.  Флинт  отвернулся  и в  который раз подумал,
какая  такая  сила свела вместе его,  эту бабу и  это  ничтожество  Уилта? И
почему это  триединство  -- источник сплошных неприятностей? Для  Флинта эта
парочка всегда оставалась  загадкой. Что  общего может быть  между женщиной,
которая,  по  словам  самого же  Уилта,  "расползается как  на  дрожжах",  и
мужчиной,  чье  буйное  воображение  порождает дьявольские  фантазии на тему
убийства, изнасилования и прочие ужасы.
     Да,  наслушался он  тогда, во время  допросов. У самого Флинта брак был
счастливый, по общепринятым меркам.  И  он  этим вполне  удовольствовался  и
больше ничего не желал. Поэтому  брачный союз Уилтов казался  ему  чем-то не
менее странным, чем, например, тот ясень, с которого падают дубовые листья!
     И  действительно,  в  том,  как  сидела  Ева в  кабинете,  было  что-то
ботаническое, неподвижно-безмолвное. И инспектор  Флинт сочувственно покачал
головой.
     - Бедняжка,  она  просто  в шоке,  -- пробормотал  Флинт и  заторопился
прочь. Он хотел выяснить, что все-таки творится на Веллингтон-роуд.
     Однако  Флинт, как всегда,  поставил неверный  диагноз. Ева  не  была в
шоке.  Она  давно  поняла, что  упрашивать  полицейских  отпустить  ее домой
бесполезно.  И  теперь   с  пугающим   спокойствием  думала  о  вещах  более
конкретных.  Где-то  там в надвигающихся сумерках ее  дети томятся  в  лапах
убийц, а Генри  уже, наверное, мертв. Ее  никто не остановит,  она пойдет  и
спасет их. Что потом -- неизвестно, а сейчас в ней закипала ярость.
     -  Может,  позвать  кого-нибудь   из   ваших   подруг?  --   предложила
женщина-полицейский. -- Или проводить вас к ним?
     Ева  покачала головой. Она не  нуждалась в сочувствии,  ей хватало сил,
чтоб в одиночку справиться со своим горем.
     Затем явилась какая-то  дама  --  работник социального  обеспечения при
благотворительном общежитии.
     -  Мы  подыскали  вам  милую  теплую  комнатушку,  --  произнесла  дама
фальшиво-веселым   тоном,  рассчитанным  на   то,  чтоб  побольнее   уязвить
измордованных женушек.
     - О ночных рубашках, зубных щетках можете не  беспокоиться. Вас снабдят
всем необходимым.
     Пусть   только   попробуют,   подумала  Ева,   а  вслух   поблагодарила
полицейского,  проследовала  в  машину  социальной службы и  потом  послушно
сидела  рядом  с дамой всю дорогу. Та  беспрерывно болтала,  расспрашивала о
близняшках, сколько им  лет, трудно ли воспитывать сразу  четырех девочек, и
постоянно уверяла  Еву, что ничего  страшного не произошло. Как  будто к ней
сам собой  вернется тот счастливый и привычный мир, который  сегодня рухнул,
словно карточный домик. Банальные фразы бесили Еву и придавали ей еще больше
отчаянной решимости. Ни одна тупая бездетная  бабенка в жизни не поймет, что
чувствуешь, когда  твоим детям угрожает  опасность. Нет!  Еву  не  заставить
спокойно   сидеть   и  ожидать  неизвестно  чего.  На   углу   Дилл-роуд   и
Персиммон-стрит  она  заметила снаружи  газетного  киоска плакат, гласивший:
"Последние новости об осаде террористов".
     - Я хочу газету, -- потребовала Ева, и дама затормозила.
     - Вы все равно не узнаете там ничего нового, -- заметила она.
     - Знаю, я просто хочу посмотреть. -- Ева открыла дверцу, но  женщина ее
остановила.
     - Вы лучше посидите здесь, а я сбегаю. Журнальчик какой-нибудь купить?
     - Только газету.
     Дама вышла из машины и направилась к киоску, с горечью думая о том, что
некоторые даже  в такой  ужасной  ситуации  не  отказываются от удовольствия
увидеть свое имя в  прессе.  Через три  минуты она вернулась, открыла машину
и... никого внутри не обнаружила. Ева Уилт словно растворилась в ночи.
     К тому времени, как инспектор Флинт миновал кварталы Фаррингтон-авеню в
сопровождении  бойца  спецподразделения и садами добрался до узла  связи, он
уже начал сомневаться, что происходящее -- дело рук Уилта. Но если это Уилт,
то на  этот  раз  он зашел  слишком далеко.  Бронетранспортер  на  дороге  и
прожектора  вокруг  дома  свидетельствовали  о  серьезности   намерений  сил
правопорядка.
     Позади  дома  миссис Де Фракас, в оранжерее, солдаты  собирали какое-то
странное оборудование.
     - Параболическое подслушивающее устройство, ППУ сокращенно, -- объяснил
оператop.  -- Вот сейчас наладим  и услышим  даже,  как  тараканы  по  углам
пердят!
     - Вот это  да! А  я и знать не знал,  что тараканы  пердеть умеют...  -
удивился Флинт. -- Век живи, век учись!
     - Мы будем слушать не тараканов, а этих ублюдков. Узнаем, где конкретно
они засели.
     Флинт прошел дальше в  гостиную. Там сидели Мистерсон и майор и слушали
советника по международной  террористической идеологии, который анализировал
записи.
     -  Лично я считаю, -- разглагольствовал советник, профессор Маерлис, --
что Народная  Альтернативная Армия является  подразделением или ответвлением
отряда Народно-Освободительной Армии. Есть все основания так считать.
     Флинт присел в уголке и с удовольствием отметил, что Мистерсон  и майор
так же, как и он, ничего не понимают.
     -  Вы хотите  сказать, они фактически  составные  части одной и  той же
организации? -- уточнил Мистерсон.
     - Не  совсем  так,  --  со  вкусом возразил  профессор,  --  на  основе
противоречий, прозвучавших в их заявлениях, я  лишь делаю предположение, что
у них сильные разногласия  по вопросам тактики. Но в  то  же время в  основе
взглядов обеих групп лежат общие идеологические представления.  Однако из-за
молекулярного  характера  структуры  их организаций возможность установления
принадлежности  одного  террориста  к группе другим, принадлежащим к  той же
группе, но другой ее ячейке, представляется мне крайне проблематичной.
     - Да тут  вся эта  чертова  история  крайне проблематична, -- проворчал
Мистерсон.  --  Пока мы имеем два  заявления. Сначала от полукастрированного
немца, потом от  ирландского  астматика, затем какой-то  мексиканец  требует
реактивный  самолет  и  шесть  миллионов  дукатов, затем поступает встречная
заявка  от  немца на семь миллионов  и наконец  нас по чем  зря  обкладывает
какой-то араб, не говоря уже о долгих  выяснениях, кто израильский агент ЦРУ
и кто за что борется.
     -  Удивляюсь,  как вообще можно говорить о свободе,  держа в заложниках
маленьких детишек и старуху? -- спросил майор.
     - Позвольте  с вами не  согласиться,  -- ответил профессор.  -- С точки
зрения  неогегельянской постмарксистской политфилософии  личная  свобода  не
идет ни в какое сравнение со свободой всего общества в целом. Поэтому отряды
Народно-Освободительной Армии, ощущая  себя в  авангарде борьбы за  всеобщую
свободу и  равенство,  могут  пренебрегать  нравственными  нормами,  которые
определяют  границы  дозволенного  среди  лакеев  империализма,   фашизма  и
неоколониализма.
     - Слушай, старик, -- сердито прищурился майор, стаскивая огромный парик
"под Анджелу Дэвис", -- ты вообще-то сам за кого?
     - Я только излагаю теорию. Если вам необходим более точный анализ... --
взволнованно     начал     профессор,    но    его     перебил     начальник
военно-психологической  службы. Он  как раз исследовал  аудиограммы  голосов
террористов.
     - На основе анализа распределения речевых акцентов  мы пришли к выводу,
что  люди,  удерживающие  Гудрун   Шауц,  находятся   в  более   взвинченном
эмоциональном  состоянии,  по сравнению  с двумя  другими  террористами,  --
объявил   он.  --  Думаю,  нам   необходимо  несколько  снизить  уровень  их
эмоциональной напряженности.
     -  То есть,  по-вашему,  Шауц могут пристрелить? --  спросил Мистерсон.
Психолог кивнул.
     - Вообще-то  ситуация  довольно  необычная. Мы  сейчас  столкнулись  со
странными  отклонениями  от  обычной  модели речевой  реакции.  И  я  должен
признать,  что  в данной  ситуации эта дамочка наиболее вероятный претендент
получить пулю в лоб.
     - В таком случае снимаю с себя всю ответственность, -- заявил майор. --
Она уже давно напрашивается.
     -  Э-э,  нет. Так  дело  не  пойдет,  -- вмешался  Мистерсон. -- У меня
указание  держать  ситуацию  под  контролем,  а  если   они  начнут  убивать
заложников, то все полетит к чертовой бабушке.
     - Ага! --  воскликнул  профессор.  -- Очень любопытно  с  точки  зрения
диалектики. Видите ли, концепция терроризма  как прогрессивной движущей силы
в  мировой  истории  требует  обострения   классовой  борьбы  и  поляризации
политических  мнений.   Теперь,   исходя  из  принципа  прагматизма,   можно
заключить, что преимущество на стороне четвертого отряда НОА, а не наоборот.
     -  А  теперь еще раз,  и помедленней,  -- попросил майор, нахмурившись.
Профессор милостиво кивнул.
     -  Попросту говоря, с политической точки зрения  гораздо выгоднее убить
этих ребятишек, чем фрейлейн Шауц.
     -  Это  твое  личное  мнение! -- сказал  майор,  хватаясь  за  рукоятку
револьвера.  --  Но  если не хочешь серьезно нарваться,  больше его здесь не
высказывай!
     -  Но   я  же  только  с  точки  зрения  политической  поляризации,  --
занервничал профессор: --  Лишь немногих беспокоит судьба  фрейлейн Шауц.  А
вот  убийство  четырех маленьких  детей, к  тому  же однояйцевых  близнецов,
произведет весьма сильное впечатление.
     - Спасибо, спасибо, профессор, --  поспешно сказал Мистерсон и,  прежде
чем  до  майоpa  дошел  зловещий смысл  последнего  заявления,  выдворил  из
кабинета советника по международной террористической идеологии.
     - Вот такие умники  испоганили  страну,  -- зло сказал  майор.  --  Его
послушаешь, так получается, какие бы гадости ни делались, все к лучшему.
     - А вот результаты  изучения  аудиограммы показывают, что все заявления
Народной Альтернативной Армии  сделаны одним и  тем же человеком, -- сообщил
психолог.
     - Одним и тем же? -- не поверил своим ушам Мистерсон. -- Вот уж чего не
сказал бы. Скорей всего там полдюжины умалишенных чревовещателей.
     -  Точно.  Вот  поэтому  мы  считаем  необходимым  снизить  уровень  их
эмоциональной напряженности.  Не  исключено, что  мы имеем  дело со  случаем
раздвоения  личности.  Я еще  раз  прокручу  запись,  и  вы, возможно,  сами
увидите...
     - А  это обязательно? Может быть... Но сержант уже врубил магнитофон, и
комната  опять  наполнилась  картавым  рычанием  и визгом.  Вдруг  почти уже
задремавший инспектор Флинт вскочил на ноги.
     - Я так и знал!!! -- радостно завопил он. -- Я знал!!! Я знал,  что так
будет!!!
     - Что знали?! -- поинтересовался Мистер-сон.
     - Это Уилт устроил весь бардак! Доказательство -- эти кассеты!
     - Вы уверены, инспектор?
     -  Больше чем уверен! Уверен на сто процентов. Я  узнал бы голос  этого
гада, изображай он хоть рожающего эскимоса.
     -  Думаю, до этого не дойдет,  -- успокоил его психолог. -- Значит,  вы
утверждаете, что знаете человека, чей голос сейчас слышали?
     - Еще  бы не  знать этого  ублюдка! Сколько он мне  крови испортил... А
теперь он за вас взялся.
     - Конечно, поверить вам очень сложно, -- покачал  головой Мистерсон. --
Ведь более безобидного человека, чем Уилт, и представить себе невозможно...
     - Еще как возможно! -- с чувством сказал Флинт.
     - Но его же накачали по уши перед тем, как запустить в дом, -- вспомнил
майор.
     - Накачали? Чем? -- спросил психолог.
     - Понятия не имею. Какое-то зелье для тех, кто,  чуть что, сразу кладет
в штаны: например, с минерами эта дрянь творит чудеса.
     - Однако  в данном  случае  она натворила  что-то не то,  -- озабоченно
пробормотал психолог. -- И несомненно стала причиной всех этих интереснейших
заявлений  по  телефону. Возможно,  это  случай непреднамеренной  химической
стимуляции шизофрении.
     - Я б на вашем месте особенно не реагировал на "химическую стимуляцию",
-- посоветовал Флинт.  --  Уилт и сам по  себе  придурок еще тот. Сто против
одного, что эту кашу заварил он.
     -  Но  вы  же  не станете  утверждать, что мистер  Уилт по  собственной
инициативе  сдал своих детей кучке международных  террористов?  --  возразил
Мистерсон. -- Когда мы  с ним беседовали, он казался нам искренне удивленным
и встревоженным.
     - То, что вам казалось, и то, что есть на самом деле, -- далеко не одно
и  то же. И еще  я скажу: человек, который  додумался  напялить платье своей
жены на надувную куклу и залить ее тридцатью тоннами бетона...
     -  Простите, сэр,  --  вмешался  сержант,  -- из  полицейского  участка
докладывают: миссис Уилт сделала ноги.
     Все четверо в отчаянии уставились на него.
     - Что сделала? -- тупо переспросил Мистерсон.
     - Скрылась из-под стражи, сэр. Никто не знает, куда она подевалась.
     - Правильно, -- сказал Флинт. -- Так и должно быть.
     - Что правильно? Что должно быть? -- Мистерсон чувствовал, что тупеет.
     -  Это их стиль,  сэр.  Через часок-другой нам  позвонят  и скажут, что
видели, как она села на пароходик и уплыла черт знает куда. Но все это будет
вранье.
     Мистерсон, словно полоумный, уставился на него.
     - Так где же здесь стиль? О Боже...
     -  Не  волнуйтесь,  еще успеете.  Уилт  себя  обязательно  покажет,  уж
поверьте. Я в жизни не встречал такого хитроумного  прохвоста. У него всегда
найдется способ превратить самую заурядную ситуацию в сущий дурдом.
     - Но должно же быть хоть какое-то объяснение его выходкам?
     Флинт рассмеялся ему в лицо.
     -  Объяснение?! Выходкам Генри  Уилта??? И  не  надейтесь!  Можете сами
придумать хоть тысячу, хоть десять тысяч объяснений, а он вам в конце концов
преподнесет  такое, что вам и  в  страшном сне не снилось. Уилт  почти то же
самое, что "Эрни".
     - Эрни? -- удивился Мистерсон. -- Это еще кто такой?
     - Это  такой  дурацкий  компьютер  для  определения номеров  выигрышных
облигаций.  Из  целого  моря  чисел  выбирает  случайные. И  Уилт  такой же.
Надеюсь, понимаете?
     - Ничего не  хочу  понимать, --  ответил  Мистерсон.  -- Я-то  собрался
руководить  самой  простой,  обычной осадой  террористов, а  здесь  какой-то
сумасшедший дом.
     - Кстати, -- заметил психолог, -- необходимо  снова  выйти на  связь  с
обитателями  верхнего  этажа. Кто бы  там ни был, он находится в чрезвычайно
сильном нервном возбуждении. Этой Шауц может угрожать серьезная опасность.
     - Не "может", а уже угрожает, -- поправил Флинт.
     - Ну, хорошо. Думаю, стоит рискнуть, -- вздохнул Мистерсон. -- Сержант,
вызывайте вертолет, и пусть захватят полевой телефон.
     - Сэр, будут ли распоряжения относительно миссис Уилт?
     -  По этому вопросу -- к инспектору. Он, кажется, спец по этой семейке.
Что  за женщина  миссис Уилт? Только не надо мне говорить, что она под стать
своему муженьку.
     - Я об этом не сказал.  Единственное --  она  очень сильная женщина, --
ответил Флинт.
     - Тогда  что  она  намерена  предпринять?  Она же неспроста  удрала  из
полиции, наверное, составила в уме какой-то план?
     -  Я очень  хорошо  знаю Уилта и, честно говоря, сомневаюсь,  что у нее
вообще  есть ум. Любая другая женщина уже давно  бы  угодила в психушку  при
таком муженьке.
     - Так, может, она психопатка?
     - Нет, сэр, --  ответил Флинт. --  Я  хочу сказать  -- она женщина  без
нервов.
     - Это ценная информация. Итак, у нас имеется банда вооруженных до зубов
террористов,  кретин  Уилт и  сорвавшаяся  с  цепи  баба,  толстокожая,  как
носорог. Случай свел  их вместе, и  мы оказались  в заднице...  Значит, так,
сержант, объявите розыск миссис Уилт и  позаботьтесь, чтоб ее поймали,  пока
никто больше не пострадал.
     Мистерсон подошел  к  окну и  взглянул  на дом  Уилтов.  В ярких  лучах
прожекторов он выделялся на фоне неба, словно памятник безмятежной и  нудной
жизни среднего класса Англии. Даже майор не удержался и сказал:
     - Да, идиллия.
     Однако  идиллия продолжалась  недолго. Где-то совсем  близко  раздались
несколько диких воплей. Это вопили близняшки Уилта.
     16
     Прошагав с  километр, Ева  повернула и решительно  направилась к своему
дому. Для тех немногих,  кто  видел Еву быстро идущей по  узким улочкам, она
была обычной  домохозяйкой, которая  торопится домой приготовить мужу ужин и
уложить  спать детей.  Однако  внутри  у нее все  перевернулось. Она напрочь
забыла свои беззаботные глупые увлечения,  чужие умные мысли и теперь думала
только об одном. Надо идти домой  не смотря ни на что. Что  будет там, дома,
еще не  известно. Но в глубине души  Ева  чувствовала:  дом -- это не просто
четыре  стены и крыша. Дом -- это она сама, жена Генри Уилта,  мать  четырех
девочек, да и  просто хорошая хозяйка, каких много. Они  моют  полы, стоят у
плиты, на них держатся  все семьи, и все им нипочем: ни болезни, ни  смерть,
ни  выходки  мужчин. Это  смутное  чувство  не давало Еве  покоя  и,  словно
инстинкт, тянуло  к' дому.  За чувствами  последовали  мысли:  ее  наверняка
попытаются  перехватить  на Фаррингтон-авеню. Значит, надо идти в обход. Она
перейдет  речку   по   железному   пешеходному  мостику,  сделает   крюк  по
Барнаби-роуд, а дальше полями, где каких-то два месяца назад она  собирала с
девочками чернику. Потом зайдет в  сад с обратной  стороны...  А  потом? Там
видно будет.  Если  можно  войти в дом к  девочкам, она так и сделает. Пусть
лучше террористы убьют  ее. Но главное -- быть там и  защищать детей. Помимо
железной логики  Евой руководила еще  и злость, такая  же туманная, неясная,
как  и ее  мысли.  Злость  скорее на полицию,  чем на террористов. Если что,
виновата будет полиция. Кто такие террористы? Простые  бандиты  и убийцы,  а
вот полиция обязана защищать людей от таких типов. Эта работа полиции, и она
выполняет   ее  кое-как.  Полицейские  допустили,  что  ее   дети  оказались
заложниками у террористов, сделали  девочек пешками в  какой-то их  дурацкой
полицейской игре.  Может, это и  упрощенный  подход  к  делу,  но Ева видела
ситуацию  именно  в  таком  свете.  Если  полиция  бездействует, действовать
предстоит ей.  Лишь перейдя реку по мостику, Ева увидела и поняла, насколько
трудна ее  задача. До дома оставалось  метров восемьсот. Он  прямо  утопал в
ярком свете  прожекторов.  Лампы  уличных  фонарей  вокруг почти не светили.
Соседние  дома  превратились  в  черные  тени.  На мгновение  она  застыла в
нерешительности, ухватившись за  перила мостика. Однако прочь  все сомнения!
Надо  идти  дальше.  Ева  спустилась  по  железным  ступенькам  и  пошла  по
Барнаби-роуд, потом по  тропинке через поле. Шла, пока не  влезла в  грязь у
чьих-то  ворот.  Рядом  в  темноте  паслось небольшое  стадо  волов,  но Ева
животных не боялась. Они -- часть живой природы, к которой Ева приписывала и
себя тоже.
     Но по другую сторону ворот живой природой не пахло: неестественно белый
свет,  фигуры вооруженных  людей.  Пройдя  еще  немного,  Ева  наткнулась на
колючую проводку. Проволока тянулась  от  Фаррингтон-авеню через  все  поле.
Веллингтон-роуд полностью блокирована. Инстинкт снова подсказал: здесь нужна
хитрость. Слева проходит  канава, если спуститься туда,  пройти  можно... Но
дальше  все  равно  остановят.  Следует  отвлечь  их  внимание.  Волы вполне
подойдут для этого. Ева, увязнув в грязи,  открыла  ворота, выгнала волов  в
поле  и  прикрикнула  на них.  Те  бросились  врассыпную,  но  вскоре  снова
собрались  в  кучку  и медленно  пошли дальше,  как  всегда, с  любопытством
поглядывая по сторонам.
     Ева  сползла  в  канаву и  стала  пробираться  вперед. Канава  была  до
половины заполнена водой. Длинная трава путалась в ногах, мешала идти. Кусты
ежевики  царапали  лицо.  Дважды  ее  жалила  крапива,  но она  не  обращала
внимания. Надо  было подумать  о другом. Главное препятствие --  прожектора.
При таком  мощном свете  дом выглядит  совсем  необычно, как на  черно-белом
негативе, где все наоборот.  Светлые окна дома становятся черными квадратами
на фоне  бледных стен. Ева постоянно слышала какое-то тарахтение. Доносилось
оно с другого  конца  поля. Ева выглянула из-за кромки канавы и разглядела в
темноте  очертания  дизельного  движка. Она знала, что  это такое. Джон  Най
однажды  убеждал  ее пользоваться  ветряным двигателем,  и  заодно объяснил,
откуда берется электричество. Вот, значит,  чем они освещают дом. Хотя какая
разница.  До движка не  меньше километра,  она все равно туда  не доберется.
Хорошо хоть, волы отвлекают внимание на себя. Они окружили  какого-то типа с
ружьем, и тот тщетно пытался отделаться от них.  Ева снова нырнула  к себе в
канаву и  вскоре наткнулась на колючее ограждение. Как и следовало  ожидать,
кольца проволоки вились  по  дну  канавы,  и Еве  пришлось по  самый  локоть
запустить  руку в грязь, чтоб нащупать  один из  витков. Затем  она  подняла
проволоку  над  головой и,  согнувшись  в  три  погибели, стала  пробираться
дальше. Когда Ева достигла  живой  изгороди,  что тянулась позади садов, вся
она  промокла  до нитки, вымазалась с ног до головы и дрожала от холода.  Но
все это ее не заботило. Лишь бы не  поймали сейчас. А ведь в  саду дома этих
мужиков  с ружьями будет еще больше.  Ева  стояла по колено в грязи, ждала и
прислушивалась.  Из  темноты  доносились разные звуки. В саду  миссис Хэслоп
несомненно кто-то есть.  Оттуда тянет сигаретным дымом.  Однако внимание Евы
сосредоточилось на собственном саде и  доме,  выхваченном лучами прожекторов
из мрака  ночи. Из-за беседки показался человек.  Вышел  за ворота в  поле и
направился к дизелю. Ева  терпеливо выжидала подходящий момент. За времянкой
послышался  шорох.  Вспыхнула  и  погасла спичка.  Кто-то закурил.  Ева, как
первобытная  рептилия,  медленно  вылезла из  канавы и  на карачках поползла
вдоль  кустов, ни  на секунду  не сводя глаз с огонька тлеющей сигареты. Ева
доползла  до ворот.  Они оказались открытыми.  Человек с сигаретой находился
теперь так близко, что при каждой глубокой затяжке можно было разглядеть его
лицо.
     Легкий  ветерок   раскачивал  створки  ворот,   но  те   полностью   не
закрывались. Ева проползла в ворота и вдруг почувствовала под коленкой нечто
длинное  и скользкое.  Она потрогала  рукой.  Это оказался  толстый  кабель,
который  тянулся к трем прожекторам на лужайке  перед домом. Осталось только
перерезать его, и света  как  не  бывало. Где-то  тут есть  садовые ножницы.
Однако может тряхнуть током, будь здоров. Лучше топор с длинной ручкой, тот,
что валяется  у  поленницы за беседкой. Эх, если  бы тот человек с сигаретой
куда-нибудь ушел...
     А куда? Можно швырнуть камешек, тогда он наверняка пойдет посмотреть, в
чем дело. Ева нащупала  на  тропинке  небольшой осколок камня, но тут отпала
необходимость  кидать   его.   Позади  раздалось  громкое  стрекотание,  она
обернулась. Низко над  полем двигалась  тень вертолета. Человек  с сигаретой
встал,  повернулся к Еве спиной и пошел в обход беседки. Ева заползла в сад,
вскочила  на  ноги  и  бросилась  к  поленнице. Мужчина ничего  не  услышал.
Вертолет  был  уже  близко,  двигатели  заглушали  любой шум.  Ева завладела
топором,  вернулась обратно и, когда вертолет прогрохотал у нее над головой,
с силой рубанула топором по кабелю.
     Секунда,  и  дом исчез в  ночи, все погрузилось  в кромешную тьму.  Ева
двинулась вперед, протоптала свои грядки с целебными растениями  и оказалась
на лужайке. Тут на нее обрушился настоящий ураган. Прямо над головой лопасти
вертолета со свистом и  грохотом рассекали  воздух. Вертолет  повело в  бок,
что-то  пролетело  мимо, и тут же  звон разлетающихся вдребезги  стекол.  От
оранжереи миссис Де Фракас ничего  не осталось. Ева припала к земле. Из дома
дали автоматную очередь. Пули забарабанили по крыше беседки. Ева очутилась в
самом центре невообразимой баталии. Все пошло не так, как она предполагала.
     Мистерсон сидел в оранжерее миссис Де Фракас и следил,  как вертолет, с
болтающимся на проводе телефоном, пристраивается  над балконом дома  Уилтов.
Внезапно мир  погрузился во  мрак.  После яркого света прожекторов Мистерсон
ничего  не  видел в  темноте,  зато чувствовал  и слышал.  Он стал  на ощупь
пробираться в гостиную и тут почувствовал головой  твердый полевой телефон и
услышал  звон бьющегося  стекла. Секунду спустя он уже валялся на  кафельном
полу. Отовсюду  посыпались осколки стекла, горшочки  с геранью и с  бегонией
вечноцветущей,  свежий компост.  Именно он  и  помешал  Мистерсону высказать
истинное мнение о происходящем.
     - Ах ты, чертов... -- начал он и тут же захлебнулся в компостном вихре.
Чтоб укрыться от осколков, он перевернулся  на бок. С полок все еще сыпалась
всякая  дребедень, со стены сорвался "Соборный  колокол" -- любимое растение
миссис Де  Фракас --  и  опутал  Мистерсона  своими бесчисленными усиками. И
наконец, когда он предпринял попытку вырваться  из этих проклятых  джунглей,
огромная камелия в  тяжелом глиняном горшке соскользнула с подставки и разом
прекратила  его  страдания.  Потеряв  сознание,  глава  операции по  захвату
террористов лежал на глиняных черепках в абсолютном умиротворении.
     Зато на узле связи градом сыпались самые кудрявые выражения. Майор орал
на вертолетчика, два связиста, прижимая руками наушники к голове, орали, что
какой-то идиот скачет по направленным микрофонам.
     Один  лишь Флинт  сохранял полное спокойствие и был словно равнодушен к
происходящему.  Когда он впервые  услышал, что в этом  деле замешан Уилт, то
сразу  приготовился  к  самому  худшему.  Для  Флинта  имя  "Уилт"  означало
полнейший хаос, нечто вроде космического светопреставления,  от которого нет
иного  спасения,  кроме   простой   молитвы.  И  теперь,   когда  катастрофа
разразилась, он даже  немного обрадовался. Его  предчувствия оправдались,  а
Мистерсон  со  своим  оптимизмом сел  в  лужу.  Пока  майор посылал пилота к
чертовой матери вместе с вертолетом, Флинт добрался до оранжереи и извлек на
свет Божий своего заваленного цветами начальника.
     - Надо бы "скорую"  вызвать, -- сказал Флинт майору, -- а то шеф совсем
плох.
     Майор был слишком занят, чтобы заниматься такой ерундой.
     - Вот сами и вызывайте, --  буркнул он, -- а  мне надо смотреть, как бы
эти подонки не смотались под шумок из дома.
     - Похоже  они еще там, -- заметил Флинт.  Из дома доносились отрывистые
звуки автоматных очередей. Майор покачал головой.
     -  Сомневаюсь.  Могли  оставить  какого-нибудь  камикадзе  с  автоматом
прикрывать их отход. Или прицепили  к автомату часовой механизм, чтоб  время
от времени постреливал. Эти гады на все горазды.
     Флинт вызвал по радио "скорую помощь" и приказал двум констеблям садами
отнести  Мистерсона на Фаррингтон-авеню. Они понесли, но их сразу же накрыли
люди майора, перепутав с беглыми террористами.
     Прошло полчаса, прежде чем на Веллинг-тон-роуд снова опустилась тишина.
Направленные микрофоны подтвердили, что в доме все еще есть люди.
     На лужайке перед  домом  лежало какое-то человеческое существо.  Флинт,
сдав своего шефа  врачам, вернулся. Майор тем временем уже вытащил револьвер
и собрался сделать вылазку.
     - Кажется, один ублюдок почти готов, -- сказал он.
     Из  динамика,  соединенного с  направленным микрофоном,  звучали мощные
удары сердца.
     - Притащу его сюда, видать, ранили в перестрелке.
     Он  бросился  в темноту, и  через несколько минут оттуда донесся вопль,
потом,  судя по  звукам, завязалась отчаянная схватка, в  которой  оказались
кроме  всего прочего замешаны садовая  ограда  и что-то очень тяжелое. Флинт
выключил усилитель.
     Сердцебиение  прекратилось, но из динамика продолжали нестись не  менее
тревожные  звуки.  Однако  хуже  всего было  то, что  спустя немного времени
втащили  в  разгромленную  оранжерею.  Флинт  никогда  не  считал  Еву  Уилт
привлекательной женщиной, но  сейчас, вся перемазанная  грязью и облепленная
листьями,  мокрая до нитки,  в разодранном в нескольких  местах  платье, она
имела  воистину  первобытный  вид. Тащили  Еву  шестеро  бойцов. Она  упорно
сопротивлялась. Позади плелся майор с подбитым глазом.
     - Хоть одну из этих свиней поймали, -- проворчал он.
     - Я не из  "этих свиней"! -- возмутилась Ева. -- Я миссис Уилт, и вы не
имеете права так со мной обращаться!
     Инспектор Флинт  предусмотрительно встал так,  чтобы  между ним  и Евой
оказался стул.
     -  Это  действительно  миссис  Уилт,  --  подтвердил  он.  --  Скажите,
пожалуйста, что вы здесь делали?
     Лежа на коврике, Ева глянула на него с ненавистью.
     - Я хотела быть вместе с детьми! Я имею право!
     - Эти  речи  я  уже слыхал, -- ответил Флинт -- Вы, ваши права... Генри
небось научил.
     - Ничего подобного1 Я вообще не знаю, что с ним. Его, наверное,  убили.
-- Она разрыдалась.
     -  Ладно,   ребята,  отпустите  ее,  --   сказал   майор,  окончательно
убедившись,  что его  добыча никакая не террористка  --  Вас,  между прочим,
могли убить.
     Ева ему не ответила и поднялась с коврика.
     -  Инспектор Флинт, у  вас  ведь тоже есть  дети.  Вы должны  понимать,
каково находиться вдали от своих милых крошек, когда они попали в беду'
     - Да, пожалуй -- выдавил из себя инспектор
     Эта неандертальская  по  виду дама вызывала смешанные чувства у Флинта,
ибо его собственные милые малютки уже превратились в здоровенных балбесов  с
варварскими  наклонностями. Тут  весьма кстати вмешался  один  из связистов.
Флинт даже поблагодарил его в душе.
     - Инспектор,  слышно  кое-что интересное,  -- доложил  он,  --  желаете
послушать?
     Флинт согласился.  Все же лучше, чем слушать эти призывы к состраданию.
Но он ошибся Связист включил усилитель.
     -  Сейчас работает четвертый  микрофон, --  объяснил  он.  Из  динамика
полились вздохи, стоны, вопли экстаза и ритмичный скрип кровати.
     - Четвертый микрофон! Нет, это скорее всего...
     - Похоже, какой-то сексуальный маньяк трахается, мадам.
     Ева не отреагировала, она вся обратилась в слух.
     - Откуда это?
     - Мансарда, сэр. Вы знаете, кто там? Но Ева тоже поняла, кто там.
     - Знаю, знаю!!! -- завизжала она. --  Там мой Генри!!! Я эти вздохи где
угодно узнаю!
     Полдюжины  осуждающих  взглядов  устремились  на нее.  Но  Еву  это  не
смутило. После всего, что с  ней  сегодня  произошло,  это  открытие напрочь
развеяло остатки светской благопристойности.
     - Он занимается любовью с другой женщиной! Вот я до  него  доберусь! --
вопила  она  в  ярости  и наверняка  убежала бы снова, если б  ее вовремя не
удержали.
     - Наручники на полоумную! -- завопил инспектор. -- Отправьте ее обратно
в участок и, не дай Бог, еще раз  сбежит! Глаз с нее  не спускайте, хватит с
нас случайностей.
     - Да, не поблагодарит нас муженек, если сбежит, -- заметил майор, когда
Еву   уволокли,   а  звуки,   наполнявшие  узел   связи,   по-прежнему  явно
свидетельствовали о первой супружеской измене Уилта.
     Флинт вышел из-за стула и сел.
     - Что  ж, теперь  сами видите, что я прав.  Весь  бардак  устроил  этот
ублюдок. Майор поежился.
     - Можно, конечно, выражаться и полегче, но в принципе вы правы.
     - А то как  же,  -- Флинт  самодовольно ухмыльнулся, --  я знаю  нашего
приятеля Уилта как облупленного, возможность была.
     -  Я вам не завидую,  -- поежился майор. -- И вообще,  видно,  нам надо
приглашать психиатра, чтобы знать, чего от него ждать.
     - Сэр, все звуки записываются на пленку, -- напомнил связист.
     - Тогда выруби эту похабщину, -- посоветовал Флинт. --  И так тошно. Не
хватало еще слушать и ждать, пока этот Уилт кончит.
     - Совершенно с вами согласен,  --  сказал майор. --  А у парня,  должно
быть, железные нервы. Черт побери, если б я смог в такой обстановочке...
     - Не удивляйтесь, этот кобель сможет  что угодно и где угодно.  Недаром
он женат на бегемотихе. Я скорее лягу в постель с гигантской устрицей, чем с
этой бабой.
     - Да,  вы правы, -- согласился  майор  и осторожно  потрогал  синяк под
глазом. --  От ее  удара  чуть  мозги не вылетели.  А  теперь я  пошел. Надо
привести в порядок прожектора.
     Он  вышел  на улицу,  а Флинт  остался наедине со  своими мыслями.  Раз
Мистерсон выбыл из игры, вероятно, теперь ему. Флинту, придется взять все на
себя. Такая  перспектива нисколько не улыбалась. Лишь  одно  утешало:  скоро
Уилт получит отменную взбучку.
     Уилт, в  свою очередь, об  этом не думал. Его мужская сущность, недавно
оправившаяся после  ранения,  потребовала  свое.  Помимо всего, Уилт никогда
особо не стремился изменить жене и не любил заниматься сексом, если был не в
настроении. Зато когда настроение появлялось, у Евы оно обычно исчезало. Она
старалась сдерживать порывы страсти до того момента,  когда близняшки крепко
заснут.  Поэтому Уилт никогда не был уверен, что его ожидает в постели, и  в
результате  привык  к этакому раздвоенному сексу: делаешь одно, а думаешь  о
чем-то другом. Нельзя сказать, чтоб это "одно" удовлетворяло Еву. Однако ее,
более целеустремленную в этом вопросе,  чем Уилт,  интересовало многообразие
самого процесса секса, и Уилт скрепя сердце позволял прыгать, ерзать на себе
и  подвергался   прочим  издевательствам,  вычитанным  Евой  из  книжонок  с
названиями типа "Как  освежить брак" или "Любовь, секс и природа".  Сам Уилт
не видел  необходимости  освежать  их брак, рискуя получить при  этом грыжу,
сношаясь в позе, настоятельно  рекомендуемой доктором Юджином Ван-Йорком. Но
никакие аргументы  не помогали. В ответ Ева безосновательно обвиняла  его  в
детских  грехах,  утверждая,  что подростком он запирался  в ванне. В  конце
концов Уилт бывал  вынужден доказывать свою нормальность, проделывая  с Евой
совершенно ненормальные вещи. И если Ева превращала постель в  испытательный
полигон, то Гудрун Шауц устроила здесь настоящее поле боя.
     На кухне в порыве дикой страсти она бросилась на  Уилта, и скоро он уже
был   весь   искусан,   исцарапан,  вылизан,   измусолен   и  высосан  самым
немилосердным  образом. Такой  напористый,  стихийный секс  показался  Уилту
несколько рискованным,  если не сказать опасным. Он даже удивился, зачем эта
сука стреляет в людей, когда запросто может довести до смерти любого, причем
более законным  и к тому же зверским способом.  А еще Уилт считал, что никто
не  вправе обвинить его  в супружеской  неверности.  Скорее,  даже наоборот.
Только самый ответственный и  сознательный семьянин мог рискнуть добровольно
залезть  в  постель  с убийцей, находящейся  в  розыске.  Уилту,  чтоб  хоть
немножечко захотеть, пришлось  представить на месте  мисс Шауц Еву, какой он
увидел ее в первый раз. Именно вялая реакция  Уилта  и спровоцировала Гудрун
Шауц. Эта  сучка не просто террористка, но  и мужененавистница,  видимо, она
была уверена,  что все мужики -- кобели, и коль скоро  Уилт носит  брюки, то
без оглядки бросится в ее объятия.
     Уилт же на эту проблему  смотрел  по-другому. "Если  женился  -- нечего
лезть  на других женщин" было одним из принципов его странной  философии. Но
сейчас, дергаясь  вверх  и вниз  на  весьма  сочной молоденькой  женщине, он
несомненно делал как раз то, что называется "лезть на других женщин". Однако
с другой стороны,  ситуация парадоксальная: в данный  момент Ева ему духовно
намного ближе, чем когда он на самом  деле занимается с ней  любовью, а  сам
думает  о чем-то другом. В данный же момент  о том, чтобы кончить,  не могло
быть  и  речи. Этому  основательно мешал  катетер. В  принципе  Уилт  был  в
состоянии  скакать  на  мисс  Шауц  хоть  до  послезавтра,  но  он  опасался
подвергать свой член очередному эксперименту, раскочегаривая его вовсю. Чтоб
не  перевозбуждаться, Уилт вместо себя и юной Евы представил мысленно себя и
Гудрун Шауц, застывших в смертельном коитусе на прозекторском столе в морге.
Подобная картина несколько охладила Уилта, и мисс Шауц вдруг забеспокоилась.
Она, очевидно,  привыкла к более страстным  партнерам,  и странное поведение
Уилта ее озадачило.

     -- Может, ты хочешь как-нибудь по  другому, мой милый? -- спросила она,
когда Уилт в очередной раз притормозил.
     -- В ванной, -- сказал Уилт. До него  вдруг дошло, что террористы внизу
могут  услышать и стрельнуть, а ванна защитит  от пули  лучше,  чем кровать.
Гудрун Шауц захихикала.
     --  Как здорово,  йа, йа! В ванной! В  этот момент погасли прожекторы и
раздался гул вертолета. Мисс Шауц словно кнутом подстегнули.
     -- Скорее, скорее! -- стонала она. -- Они уже начали!
     --  Теперь  мне бы кончить, -- проворчал Уилт,  но  террористка  просто
выбивалась из сил, пытаясь расшевелить его, и не расслышала.
     Внезапно  разлетелись  вдребезги стекла оранжереи  миссис Де Фракас,  а
внизу началась оживленная пальба. Тут Уилт подвергся такой половой агрессии,
которая уже совсем не имела ничего общего с сексом. Внизу носилась свинцовая
смерть,   а  наверху  Уилт  добросовестно  делал  свое  дело,  нисколько  не
подозревая, что его участие в этом жутком представлении давно фиксируется на
магнитофонную пленку для грядущих поколений. Он снова попробовал представить
себе Еву.
     17
     Внизу  на  кухне Чинанде и Баггишу приходилось нелегко.  Казалось,  все
неприятности  жизни, от  которых они  стремились найти  спасение  в кровавом
безумии   фанатизма,  внезапно  объединились  и   обрушились   на  них.  Они
самозабвенно палили  в темноту и, победно переглянувшись, даже подумали, что
сбили вертолет. Но на самом деле махина просто врезалась в соседний дом.
     Когда, наконец, стрелять перестали, из  подвала раздались оглушительные
вопли близняшек. К тому же находиться на  кухне  стало опасным для здоровья.
Облеванный  кафель стал скользким как лед, и после того  как Баггиш пару раз
грохнулся  задом  об  пол,  террористы ретировались в прихожую  и  принялись
обсуждать план дальнейших  действий. Наверху  послышались какие-то  странные
звуки.
     --  Они насилуют Гудрун! -- вскрикнул Баггиш и  помчался было  выручать
ее, но Чинанда остановил его.
     -- Эти  полицейские  свиньи устроили  нам приманку.  Думают, мы побежим
наверх,  а они ворвутся  и освободят  заложников. А мы  возьмем  и останемся
здесь.
     --  И будем слушать этот  дикий рев? Интересно, надолго ли  нас хватит?
Надо хоть немного поспать -- по очереди. Хотя попробуй поспи здесь...
     --  Значит,  нужно заткнуть им глотки! -- угрожающе прорычал  Чинанда и
направился в подвал. Там он увидел миссис Де Фракас, восседающую на стуле, и
девочек, требующих отвести их к маме.
     -- Молчать!!! Понятно?! Хотите увидеть свою  мамашу, прекратите  орать!
-- рявкнул Баггиш. Но девчонки завопили еще громче.
     --  А я думала, умение  общаться с детьми входит в программу подготовки
террористов, -- съязвила миссис Де Фракас.
     Баггиш обернулся. Он все никак  не  мог  простить ей ее  намек, что ему
самое место торговать порнухой где-нибудь в Порт-Саиде.
     -- Когда ты  заткнешь  их!  -- заорал  он,  размахивая пистолетом перед
носом миссис Де Фракас. -- А то мы...
     --  Молодой  человек!  Существуют такие вещи, о  которых  вам  было  бы
невредно, знать,  --  проговорила старушка.  --  В  мои-то  годы  смерть уже
настолько  близка и неизбежна, что просто перестаешь бояться. Кроме  того, я
всегда была сторонницей эвтаназии. Это ведь намного разумнее, чем лежать под
капельницей или жить  с помощью  какого-то там агрегата,  не знаю как он там
называется. Вам так  не кажется? Зачем поддерживать едва теплящуюся  жизнь в
дряхлом организме, от которого уже никому нет никакого толка?
     -- Вы правы. Незачем, -- искренне согласился Баггиш.
     Миссис Де Фракас посмотрела на него с нескрываемым интересом.
     --  И  еще!  Вы, как  мусульманин,  убив  меня, сделаете  мне настоящее
одолжение. Ведь смерть в сражении есть самый верный путь к спасению, ибо так
сказал Пророк.  Я  хоть  и  не сражалась в прямом смысле  слова,  но  думаю,
погибнуть от руки убийцы в принципе то же самое.
     --  Мы не убийцы! -- возмутился Баггиш. -- Мы боремся за свободу против
мирового империализма!
     -- Что только подтверждает мое предположение, -- невозмутимо продолжала
миссис  Де  Фракас. -- Вы боретесь  против  империализма, а я  сама  и  есть
продукт этого империализма. Значит, если  убьете меня, то я в соответствии с
вашей философией отправлюсь прямехонько в рай.
     -- Философствовать нам некогда, -- перебил ее Чинанда. -- И вообще, что
ты, старая дура, знаешь о страданиях пролетариата?
     Миссис Де Фракас осмотрела его с ног до головы.
     -- Судя  по  покрою вашего модного  пиджачка,  намного  больше вас. Вы,
конечно, не знаете, что я несколько лет подряд работала в детской больнице в
трущобах Калькутты и, поверьте, видела нищету.  А  вам приходилось  хоть раз
по-настоящему работать?
     Чинанда пропустил вопрос мимо ушей.
     -- А что ты сделала, чтоб этой нищеты не стало?! -- выкрикнул он, почти
вплотную приблизив свое лицо к лицу  миссис Де Фракас. -- Ходила в госпиталь
для очистки совести, а потом возвращалась домой и жила в роскоши.
     -- Да, я  имела возможность полноценно питаться три раза  в  день, и вы
это называете роскошью? Но вот кататься в такой дорогой машине, как у вас, я
никогда не могла, -- отпарировала пожилая  дама. --  Кстати,  насчет очистки
совести: если детей помыть, они, возможно, успокоятся, но нужна вода.
     Террорист  посмотрел  на  малышей и  решил  согласиться. Вид у них  был
далеко не самый лучший.
     --  Ладно, принесу воду сюда, и пусть моются, сколько влезет,  -- велел
Чинанда  и отправился  на кухню. Там,  в темноте,  он отыскал под  раковиной
пластмассовое ведро, налил воды,  прихватил кусок мыла и отнес все в подвал.
Миссис Де Фракас взглянула в ведро. На ее лице изобразилось недоумение.
     -- Я же сказала, что хочу помыть их, а не убить.
     -- Убить? О чем это ты?
     -- Полюбуйтесь сами, -- предложила старушка.
     Террористы  тоже заглянули в ведро и отпрянули. Там находилась странная
жидкость темно-синего цвета.
     -- Они хотят отравить нас!!! -- в панике закричал Баггиш и бросился вон
из подвала, чтоб высказать властям все, что он о них думает.
     Трубку поднял инспектор Флинт.
     --  Отравить  вас?  Подсыпали что-то  в водопровод?  Ничего  подобного,
честное слово.
     -- Тогда почему вода синяя?
     -- Понятия не имею. А вы уверены, что синяя?
     --  Естественно,  мать   твою...  --   возмущенно   заорал  Баггиш.  --
Поворачиваешь кран, течет синяя вода. Думаешь, мы тут все с ума посходили?
     Флинт подавил желание ответить честно, чтобы не пострадали заложники.
     -- Какая разница, что я  думаю? -- ответил он.  -- Еще раз  повторяю: в
водопровод мы ничего не сыпали.
     -- Врешь, свинья!!! -- взорвался Баггиш. -- Сначала хотел подловить нас
на изнасиловании Гудрун,  а  теперь травишь всякой  дрянью! Больше  ждать не
будем!  Или через час даете чистую  воду и отпускаете Гудрун, или мы убиваем
бабку! -- Он бросил трубку.
     У инспектора Флинта отвисла челюсть.
     --  Изнасиловании  Гудрун?  Он  что,  обалдел?  К этой суке  подойти-то
страшно, не  то что... И как  я могу находиться в двух  местах одновременно?
Еще вода синяя откуда-то взялась.
     --  Может, они  наркоты наглотались?  --  предположил сержант. --  Плюс
стрессовая ситуация, вот и ловят теперь глюки.
     -- При чем здесь стресс! -- рявкнул Флинт на него. -- И какого черта вы
ухмыляетесь?!
     --  Они теперь в ванной кувыркаются, сэр. Уилтова идея! Каков прохвост,
а?
     -- Если трахаешься в ванной, то вся  вода в доме становится синей? Так,
что ли, по-вашему? Бред! -- отмахнулся Флинт.
     Он откинулся на спинку  кресла и закрыл глаза. В голове кружилась  куча
мыслей, но  все  на одну тему: Уилт террорист, он  рехнулся,  он рехнувшийся
террорист, он одержимый, с ним сам черт ногу сломает... И лишь в одном Флинт
был уверен;  больше всего  он  желает, чтобы этот Уилт  оказался  за  тысячу
километров отсюда и никогда бы не возвращался.
     Наконец он поднялся с кресла.
     --  Значит,  так.  Вертолет вызовите  снова.  И на этот раз,  чтоб  без
выкрутасов. Прожекторы не гасить. Пусть они забросят телефон через балконное
окно. Принимая во внимание то, что они уже здесь натворили, это будет совсем
нелегко.  Передайте пилоту, пусть  хоть крышу снесет,  но связь  с  комнатой
наверху должна быть. Причем быстро. Только так мы узнаем, что замыслил  этот
Уилт.
     -- Это точно, -- согласился майор и принялся отдавать распоряжения.
     -- Сэр, он теперь, похоже, в политику играет,  -- доложил оператор ППУ.
-- Такой радикал, Марксу делать нечего! Хотите послушать?
     -- Ну ладно, давай послушаем, -- уныло согласился Флинт.
     Оператор  включил  звук. Сквозь треск динамиков было  слышно,  как лихо
распинается Уилт:
     -- Необходимо провести полное уничтожение мировой  системы капитализма.
Нужно  безжалостно  уничтожать  остатки  правящего   класса   и  воспитывать
пролетарское  сознание в  рабочей среде.  Эту задачу  можно  выполнить, лишь
обнажая  фашистскую  сущность  псевдодемократии  и  посредством  террора   в
отношении  полиции  и  люмпенизированных  слуг   мирового  капитала.  Только
демонстрация коренных противоречий между...
     -- По книжке,  что  ли, читает, гад? -- предположил  Флинт  и  оказался
прав. -- Ну прямо как будто  Мао  Цзэ-дун завелся  в мансарде... Отнесите-ка
эти  кассеты   нашим  идиотам.  Может,   хоть  они   объяснят,   что   такое
"люмпенизированные слуги".
     -- Вертолет  уже вылетел,  --  сообщил  майор.  -- К  полевому телефону
прикреплена  миниатюрная  телекамера.  Если  все  пройдет  нормально,  скоро
увидим, что там творится.
     -- Очень мне это надо, -- проворчал Флинт.
     Он поспешно  спустился  в  подвал и заперся там  в  туалете,  от  греха
подальше.
     Минут  через  пять  появился вертолет.  Он  покружил  над  садом  и  на
мгновение завис над домом  Уилта. Телефон раскачали на проводе и забросили в
окошко  мансарды. Затем вертолет полетел дальше, и за ним потянулся  длинный
телефонный провод, словно паутина гигантского паука. Флинт вылез из туалета,
и тут позвонил Чинанда.
     -- Хочет узнать, почему вода до сих пор грязная, -- сказал оператор.
     Флинт сел рядом, вздохнул и взял трубку.
     --   Послушайте,  Мигель,  --   начал   он,  подражая  дружескому  тону
Мистерсона, -- вы можете не верить, но...
     Мощный поток брани подтвердил, что террорист действительно им не верит.
     --  Я  все  понял,  --  сказал  Флинт,  когда  у  Чинанды  иссяк  запас
всевозможных эпитетов. -- И тем  не менее знайте: наверху нет наших людей, и
в воду мы ничего не подсыпали.
     -- Тогда зачем возите им оружие на вертолете?
     -- Это было не оружие. Всего-навсего  телефон, чтоб  переговариваться с
ними... Что ж, может, и  неправдоподобно... Согласен с вами... Нет, нет, это
не мы... Если кто-нибудь...
     -- Свалите все на Народную Альтернативную Армию, -- подсказал сержант.
     -- Это все НАА, -- повторил за ним Флинт. --  Мигель, наверное, это они
подсыпали  что-то  в  воду...  Что?.. Вам не нравится,  когда  вас  называют
Мигель? А я  не люблю, когда  меня  называют  свиным рылом...  Да,  я понял.
Можете не  повторять...  Если вы отключитесь, я поговорю с ублюдками сверху.
--  Флинт бросил трубку.  -- Теперь  соедините  меня  с  мансардой,  быстро,
быстро!!! Дорога каждая минута!
     Внезапное появление вертолета  в тот момент, когда  Уилт переключился с
секса на политику,  расстроило все его планы. Измотав свою жертву физически,
Уилт окончательно  сбил ее  с  толку,  используя  самые  воинственные цитаты
бесноватого Билджера. Это было не так уж трудно, тем более что Уилт и сам не
раз  размышлял  над несправедливыми условиями  человеческого  существования.
Общение  с  4-й группой  штукатуров позволило понять, что  он  принадлежит к
относительно привилегированной части общества. Хоть штукатуры и зарабатывали
больше него, а печатники вообще  были  крезами, неизменным оставалось  одно:
Уилт  родился и живет в  богатой стране,  с благоприятным  климатом и  сетью
эффективных общественных институтов, создававшихся в течение многих веков. К
тому  же еще и в промышленно развитом обществе. А большая часть человечества
тем  временем  пребывает  в  крайней  нищете, умирает  от  вполне  излечимых
болезней,   которые   просто   никто   не    лечит,   становится    жертвами
правителей-деспотов,  живет  в  постоянном  страхе  и  под угрозой  голодной
смерти. Попытки  ликвидировать такое неравенство Уилт  приветствовал.  Пусть
Евино  Содействие Развитию  Африканского  Континента  всего лишь  бесплодная
затея, но ведь идея сама по  себе неплохая,  и  главное  -- от  всей души. А
терроризировать невинных людей,  убивать  мужчин, женщин и детей, во-первых,
бесполезно;  во-вторых,  просто  вандализм.  А  какая  разница  между  этими
террористами и  их жертвами? Одна-единственная. У Чинанды и Гудрун Шауц были
состоятельные  родители.  Отец Баггиша  держал  магазин в Бейруте, его  тоже
бедняком не назовешь. Не отчаяние и  не бедность вынудили этих  доморощенных
палачей убивать.  Насколько Уилт знал,  в основе их  кровожадного  фанатизма
никакой особой цели не было. Они не пытались выдворить англичан из Ольстера,
убрать  израильтян  с  Голанских высот или  ликвидировать  турков  на Кипре.
Обычное политическое позерство.  Их  враг  --  сама  жизнь.  Они  убийцы  по
собственному   желанию,   психопаты,  маскирующиеся  какими-то  утопическими
идеями. Их  сила  --  это  железный  кулак,  это  возможность держать всех в
страхе, причинять боль и страдания. Их  сила  даже  в готовности умереть  --
какая-то  болезненно инфантильная форма мазохизма, комплекс вины, правда, не
за свои  кровавые злодеяния, а за то,  что  вообще родились. Кроме того, там
безусловно существовали и другие мотивы, связанные либо с родителями, либо с
теми  временами, когда будущих террористов приучали  пользоваться горшком. А
впрочем, чего тут долго  разбираться? И  так ясно,  что в них уже достаточно
того  политического  остервенения,  которое  вдохновило  Гитлера   построить
Освенцим,  заставило  его  наложить  на  себя руки и  вынудило  камбоджийцев
перебить   миллион  своих   соотечественников.   А   такие  рассчитывать  на
самочувствие не имеют права.  Уилту же  надо спасать детей  -- лучшее оружие
тут сообразительность.
     Пытаясь  отвлечь  внимание Гудрун  Шауц, сбить  ее  с толку, Уилт вовсю
развил теорию Маркузе, пока  вертолет своим появлением не прервал этот поток
красноречия. Когда через окно влетел телефон, упакованный в деревянный ящик,
Уилт распластался на полу в кухне.
     -- Быстро в ванную!!! -- крикнул он, уверенный, что в комнату забросили
какую-нибудь  бомбу  со слезоточивым газом. Гудрун Шауц  была уже  там. Уилт
приполз туда вслед за ней.
     -- Они знают, что мы здесь, -- зашептала она.
     -- Знают, что я здесь, -- поправил Уилт, мысленно поблагодарив полицию.
Они, сами того не желая, доказали мисс Шауц, что охотятся за Уилтом. -- Сами
подумайте, ну зачем вы им нужны?
     -- Но они заперли меня в ванной. Если я была им не  нужна, то зачем они
это сделали?
     -- А  если  б вы  были им  нужны, зачем  вас тогда  запирать?  Вас  бы,
наоборот, вытащили на свет  Божий.  -- Он замолк и сурово  посмотрел на мисс
Шауц.  Было почти темно,  свет от  прожекторов освещал только потолок. -- Но
вот как они меня вычислили? Непонятно... Кто же им рассказал?
     Гудрун  Шауц  терялась в догадках. Она с опаской  оглянулась, потом  не
выдержала:
     -- А почему вы смотрите на меня? Я вообще не знаю, о чем идет речь.
     --  Ой  ли?  --  отозвался  Уилт.  Сейчас   самое  время  приступать  к
широкомасштабному запудриванию мозгов, решил он.
     -- Это вы сейчас так говорите. Между прочим, все  было хорошо до вашего
приезда,  все шло  по  плану. Потом вдруг заявились  эти израильтяне,  и тут
вышел полный капут! Королеву убить не удалось, бомба с нервно-паралитическим
газом не взорвалась, убрать сразу всех псевдодемократов из палаты общин тоже
не удалось...
     Телефонный звонок прервал  этот  бред.  Уилт  с  облегчением  вздохнул.
Гудрун Шауц тоже. Она вдруг почувствовала: легкая паранойя,  что всегда была
свойственна ее поведению, с каждым движением Уилта приобретает новые формы.
     -- Я отвечу, -- сказала она, но Уилт остановил ее свирепым взглядом.
     --  Доносчица!  --  прорычал  он. -- Вы и так уже дров наломали. Сидите
здесь, это ваш последний шанс.
     Оставшись в одиночестве, Гудрун Шауц попыталась постичь странную логику
Уилта, а Уилт подполз к коробке и достал телефон.
     -- Эй, ти, фашистский свинья!!!  -- завопил  он, прежде чем Флинт успел
раскрыть   рот.  --  Не   думай,  что   тебе   удаваться  склонить  Народный
Альтернативний Армий на переговор. Мы требовать...
     -- Заткнись, Уилт, --  оборвал  его Флинт. Уилт заткнулся. "Значит, эти
гады  в курсе,  и Флинт в том числе, -- подумал он. -- Это, в принципе, даже
здорово, только вот за спиной стоит эта кровожадная террористка".
     --  Короче, хватит блефовать. Слушай внимательно. Хочешь снова  увидеть
своих дочек живыми-здоровыми, заканчивай травить своих сообщников  на первом
этаже.
     -- Чего делать? -- Уилт тут же заговорил нормальным голосом.
     -- Ты  же слышал.  Насыпал  отравы  в  водопровод,  теперь очищай,  как
хочешь.
     --  Какой отравы?  --  начал  Уилт,  но вспомнил,  что не может открыто
разговаривать в обществе Гудрун Шауц.
     -- Да, в водопровод, -- сказал Флинт. -- Эти снизу  назначили время,  к
которому  ты должен очистить  водопровод. Время  истекает через полчаса.  Ты
понял?
     Уилт немного помолчал, соображая что к чему. Наверное, в сумке, которую
он  утопил  в  баке, была  какая-то  гадость.  "Может,  террористы запаслись
цианистым  калием на  всякий пожарный,  -- мелькнула  у него мысль.  -- Надо
будет выловить эту сумку из бака, -- решил он, -- а сейчас необходимо валять
дурака дальше".
     --  Ми так  не договариваться!  --  опять  завопил Уилт.  --  Если  наш
требований не вы-полняйт в восемь часофф, мы убивать заложница!
     На том конце провода послышался хохот.
     -- А ну, Уилт, еще чего-нибудь  отмочи! Как же  ты ее убивать собрался?
Разве что затрахаешь до смерти?
     Флинт чуть подождал, пока Уилт проглотит информацию, а потом продолжил:
     -- Мы весь  твой бред  записали  на пленку! Представляешь,  как здорово
будет звучать в суде?
     -- А черт! -- сказал Уилт уже без акцента.
     --  А миссис Уилт  была просто в восторге! Да, да,  ты не ослышался.  А
теперь скажи:
     будешь чистить водопровод или хочешь, чтоб эту воду дали твоим детям?
     -- Хорошо, я согласный. Пусть на взлетный полоса ждет самолет, а ми тут
ждем машина, который отвезет нас в аеропорт. Должен быть айн шофер и никаких
шуточки, а то женщин погибать вместе со мной. Это есть понятна?
     -- Нет... -- Флинт  даже  пришел в легкое замешательство,  но  Уилт уже
повесил  трубку. Он сидел на полу и пытался найти выход из положения. К баку
с водой и подойти-то нельзя, пока Гудрун  Шауц здесь. Значит, надо блефовать
по-прежнему.  Уилт  пошел  на  кухню  и  обнаружил  мисс  Шауц  застывшей  в
нерешительности у двери в ванную.
     -- Теперь вы все знаете, -- сказал он. Гудрун Шауц ничего не понимала.
     -- Почему вы сказали им, что убьете меня? -- спросила она.
     --  А  вы-то  сами  как думаете?  --  спросил  Уилт в ответ,  набираясь
храбрости, чтобы двинуться на нее с видом, близким к угрожающему.
     -- Потому что вы доносчица! Если бы не вы...
     Для Гудрун Шауц этого хватило. Она забежала в ванную, хлопнула дверью и
заперлась изнутри.
     Мужик просто сошел с ума,  думала она, и все  вокруг  тоже сошло с ума.
Куда  ни  кинься -- сплошной абсурд.  Одно  с другим никак  не стыкуется,  а
результат --  в голове сплошная  каша нелепых мыслей и впечатлений. Она села
на унитаз  и  стала  соображать, как  быть  дальше. Если этот  странный  тип
действительно собирался  убить королеву и  за ним  охотится  полиция, а это,
судя по всему, так  и есть, хотя логики  здесь никакой, то оказаться в  роли
его  заложницы не так уж плохо. Английские полицейские, конечно,  не дураки,
но  вполне,  может  быть,  освободят  без  лишних   вопросов.  Пожалуй,  это
единственный шанс.
     Из-за   двери  доносилось   озабоченное   бормотание  Уилта.  Он  снова
прикручивал провод к дверной  ручке. Потом Уилт залез под крышу, пробрался к
баку  и  по  самый локоть засунул руку в воду. Когда  он  наконец нащупал  и
вытащил  сумку, рука его  была вся синяя. Уилт бросил сумку на пол  и стал в
ней рыться. На самом  дне  оказалась  пишущая  машинка и большая штемпельная
подушечка  с  резиновым  штемпелем.  Ядом здесь и  не пахло. Вода несомненно
потемнела от  штемпельной краски и красящей ленты в машинке. Он спустился на
кухню и открыл кран.
     -- Не  удивительно, что эти подонки так  перепугались,  --  пробормотал
Уилт и, не закрывая кран, полез обратно наверх.
     Там он с трудом протиснулся за бак и спрятал  сумку за теплоизоляцию из
стекловаты. К тому  времени наступил рассвет, и свет прожекторов растворился
в первых лучах  утреннего солнца. Уилт слез с чердака, отправился  в большую
комнату, прилег на диван и погрузился в размышления.

        18

     Итак,  начался  второй день  осады на Веллингтон-роуд.  Взошло  солнце,
погасли прожектора. Уилт  сонно клевал носом,  забившись в  уголок мансарды.
Гудрун Шауц  устроилась в  ванной,  миссис Де  Фракас дремала в  подвале,  а
близняшки, сбившись  в тесную  кучку, сопели под кучей мешков, в которых Ева
когда-то хранила "органически выращенную" картошку. Террористы и  те немного
соснули. На узле связи  майор улегся на раскладушке. Во сне  он похрапывал и
подергивался, словно гончая, которой снится завтрашняя охота. Антитеррористы
устроились  кто  где. Сержант-оператор  свернулся  калачиком  на  диване,  а
инспектор Флинт оккупировал личную спальню миссис  Де Фракас. Но среди этого
сонного  царства  всевозможные  датчики постоянно собирали  информацию,  она
записывалась  на  пленку,  обрабатывалась компьютером  и  поступала  военным
психоаналитикам.  Полевой телефон,  своего  рода электронный троянский конь,
прислушивался  к  дыханию  Уилта, стеклянный глаз  телеобъектива  фиксировал
каждое его движение.
     Не спала одна  только Ева.  Она лежала на нарах  в полицейской кутузке,
уставившись  на тусклую  лампочку,  и  требовала  позвать  своего  адвоката.
Дежурный сержант просто не знал, что делать. Он не мог не выполнить подобное
требование. Тем более миссис Уилт  не преступница и, насколько известно, нет
никаких  законных оснований держать ее за решеткой. Даже отъявленным злодеям
разрешено  приглашать своих  адвокатов. И после  нескольких тщетных  попыток
дозвониться Флинту, сержант наконец сдался.
     --  Можете позвонить  отсюда,  --  сказал  он  и  вежливо  удалился  из
кабинета. Пусть звонит, сколько  влезет.  А  Флинту так  или иначе  придется
смириться. Подставлять шею сержант не собирался.
     Ева  сделала превеликое  множество звонков. Мэвис  Моттрэм  вскочила  в
четыре  утра от звонка Евы и  с облегчением узнала,  что та не  позвонила ей
накануне по причине незаконного заключения под стражу.
     --  Никогда не встречала такого безобразия.  Бедняжка! Держись там,  мы
тебя освободим  в  два счета, --  пообещала Мэвис, быстро растолкала сонного
Патрика и потребовала связаться с шефом городской полиции,  с местным членом
палаты общин и друзьями из Би-би-си.
     -- Эти друзья пошлют меня подальше в полпятого утра.
     -- Ерунда! -- отмахнулась  Мэвис. -- У них как раз будет  полно времени
подготовить материал к утреннему выпуску.
     Семейство  Брэйнтри  было также  поднято с  постели.  Им  Ева  поведала
ужасную историю о  том,  как на  нее  напала полиция,  и  спросила,  кто  из
знакомых  может  помочь.  Питер  Брейнтри  позвонил  секретарю  Лиги  защиты
гражданских свобод, а заодно и в редакции всех крупных газет.
     Ева продолжала  названивать. Адвоката Уилта, мистера Госдайка, она тоже
вытащила из постели, и тот пообещал, что немедленно приедет в полицию.
     -- Главное,  молчите,  --  предупредил он, твердо уверенный, что миссис
Уилт  совершила преступление. Ева его не послушалась и стала звонить дальше.
В результате она переговорила с Наями, ректором  Гуманитеха, всеми, кого еще
смогла  вспомнить,  и  даже  с  доктором Скэлли.  Когда она  обзвонила всех,
раздался звонок Би-би-си. Ева по телефону дала интервью, в котором предстала
матерью  четырех  юных  заложниц,  задержанная  полицией без  всяких  на  то
оснований. С  этого  момента  скандал  начал разрастаться  как снежный  ком.
Замминистра внутренних  дел звонил шефу сообщить, что  Би-би-си отклонила их
просьбу не  пускать интервью в эфир  в государственных  интересах, поскольку
незаконное   задержание  матери  заложников  якобы  идет  строго  вразрез  с
государственными интересами. Отсюда новость узнали главный комиссар полиции,
который отвечал за действия отдела по  борьбе с  терроризмом, и даже министр
обороны.
     В семь утра интервью все-таки  прозвучало по радио, а  к утреннему часу
"пик"  уже  заняло первые  полосы  всех  газет.  В  семь тридцать  отделение
ипфордской  полиции осаждали  репортеры, телеоператоры,  фотокорреспонденты.
Евины друзья и просто любопытные. Народу  собралось  даже больше, чем вокруг
дома  на  Веллингтон-роуд.  Даже   скептический  настрой   Госдайка  куда-то
испарился,  когда  сержант  признался,  что  не  знает, почему  миссис  Уилт
содержится под стражей.
     -- Я  не в курсе, что она  натворила,  -- заявил  сержант. -- Инспектор
Флинт приказал держать ее взаперти. Хотите узнать подробности, обращайтесь к
инспектору Флинту.
     -- Именно так я и сделаю, -- пообещал Госдайк. -- Где он?
     -- Участвует в осаде. Могу попробовать позвонить ему.
     Итак,  Флинт, урвав  чуток времени,  заснул со счастливой  мыслью,  что
наконец-таки  подловил  этого   ублюдка  Уилта  на  самом  что  ни  на  есть
преступлении. Когда он проснулся, в роли обвиняемого находился уже он сам.
     -- Я не  велел арестовывать ее. Я  просто задержал ее согласно закону о
борьбе с терроризмом.
     -- Значит, подозреваете  моего клиента  в  терроризме?  --  допытывался
Госдайк. -- Если так, то...
     Инспектор Флинт вспомнил закон о  клевете  и поспешил сказать,  что  не
подозревает.
     -- Ее взяли под  стражу для ее же  личной безопасности, -- выкручивался
он, но Госдайк ему не верил.
     --  Судя по ее нынешнему состоянию, могу с уверенностью  утверждать: ей
было  бы безопаснее  находиться  на  свободе,  нежели в полиции.  Ее  сильно
избили, это совершенно очевидно; таскали по грязи и, насколько я понимаю, по
колючим кустам,  о  чем  свидетельствуют  многочисленные ссадины  на руках и
ногах;  и  наконец,  в  данный  момент  она пребывает  в состоянии  нервного
истощения. Согласны ли вы освободить ее, или я буду вынужден обратиться...
     -- Обращаться никуда не надо, -- поспешно сказал Флинт. -- Конечно, она
может  идти, но я  снимаю с себя всякую ответственность за ее  безопасность,
если она появится здесь у нас.
     -- Вот и отлично! На этот счет мне от вас не нужно никаких гарантий, --
ответил  Госдайк и вывел  Еву  из  здания участка.  На  нее  обрушилось море
вопросов и фотовспышек.
     -- Миссис Уилт, вас, правда, избивала полиция?!
     --  Да! -- ответила  Ева,  прежде чем адвокат  успел сказать,  что  она
интервью не дает.
     -- Миссис Уилт, чем вы собираетесь заниматься сейчас?!
     -- Поеду домой! -- сказал Ева, и Госдайк силой усадил ее в машину.
     -- Об этом не может быть и речи, моя милая. Посидите пока у кого-нибудь
из своих друзей.
     Сквозь толпу пыталась  пробиться Мэвис Моттрэм. Ева сделала вид, что не
замечает ее. Она  представила  себе  Генри в  постели с  той жуткой немецкой
девкой и в этот момент меньше всего хотела видеть Мэвис. К тому же в глубине
души  она  все еще  винила  Мэвис за то, что  та уговорила ее  пойти на этот
дурацкий семинар. Останься Ева дома, ничего бы сейчас не случилось.
     -- Думаю, Брэйнтри не обидятся, если я приеду, -- решила Ева.
     Вскоре она уже сидела  у  них на кухне,  попивала  кофе и  рассказывала
Бетти о своих злоключениях.
     -- Ты уверена, Ева? -- спросила  Бетти. --  Это же совсем не  похоже на
Генри.
     Ева, готовая разрыдаться, покачала головой:
     -- Похоже... У них там везде стояли всякие подслушивающие штуки, и было
слышно все, что делается в доме.
     --  Ну, тогда я ничего не  понимаю. То же самое  можно было сказать и о
Еве. Изменить жене -- это  не просто не похоже на Генри, это вовсе не Генри.
Он  в  жизни  не  глазел на других  женщин. Ева  точно  знала  и даже иногда
обижалась на мужа. Ведь тот  лишал ее естественного чувства легкой ревности,
присущего любой женщине. Кроме того, бывало еще подозрение, что  Уилт так же
безразличен и к ней самой. Теперь Ева чувствовала себя преданной дважды.
     --  Думала,  он  за детей волнуется... Они  там  внизу, а  он наверху с
этой... этой... -- Тут Ева зарыдала в голос.
     --  Тебе нужно  принять  ванну и хорошенько  выспаться, -- посоветовала
Бетти, и  Ева  позволила отвести себя  наверх  в ванную.  Но  как только Ева
оказалась  в  горячей  воде,  ее  мысли  перенеслись  на  Веллингтон-роуд, а
инстинкт потянул домой. Надо  идти. Правда, сейчас  придется  идти при ярком
свете  дня. Ева вылезла  из ванной,  вытерлась полотенцем и напялила на себя
платье Бетти, которое та носила  беременной. Ничего другого на Еву в доме не
нашлось. Спускаясь вниз, она уже знала, как будет действовать.
     В  бывшем  военном кабинете генерал-майора Де Фракаса сидели  инспектор
Флинт, майор и несколько военных психологов. Все смотрели телевизор,  нелепо
стоявший в самом центре битвы при Ватерлоо. Дело в том, что покойный генерал
--  страстный  коллекционер  оловянных  солдатиков  --  любил воспроизводить
великие   сражения   на   теннисном  столе,  выстраивая   боевые  порядки  с
безукоризненной  исторической точностью.  Покрытые пылью солдатики придавали
дополнительный элемент сюрреализма тем причудливым образам и звукам, которые
телекамера в  соседнем доме передавала на экран.  Сейчас Уилт вел себя  так,
словно у него произошел окончательный сдвиг по фазе.
     -- Совсем свихнулся, -- заметил  майор, наблюдая, как  Уилт, искаженный
до неузнаваемости выпуклым объективом, меняет свою форму и размеры наподобие
посетителя комнаты смеха и с торжественным видом несет какую-то ахинею. Даже
Флинт не смог не согласиться с майором.
     -- А что,  черт возьми,  значит "Жизнь пристрастна к бесконечности"? --
спросил он у психиатра доктора Фелдена.
     -- Одной фразы мало, чтобы составить какое-либо определенное мнение, --
ответил доктор.
     -- А по-моему, вполне достаточно, -- пробормотал майор. -- Будто в окно
дурдома заглядываем.
     В  телевизоре Уилт вопил что-то про войну  во имя Аллаха  и смерть всем
неверным.  Затем,   издав  совершенно  невообразимый  звук,  стал  похож  на
деревенского кретина, подавившегося  костью, и затем исчез на кухне. Немного
спустя Уилт ужасным фальцетом затянул песню:
     -- В аду звенят колокола. Чертям нужна твоя душа!!!
     Потом снова появился в поле зрения с ножом в руках и завопил:
     -- Мамаша!!!  В  шкафу крокодил  сожрал твой плащ! Весь мир на  крыльях
летучей мыши ведет игуана сквозь снежную бурю.
     Наконец он плюхнулся на кровать и захихикал.
     Флинт перегнулся через перепаханную взрывами дорогу на столе и выключил
телевизор.
     -- А то еще немного -- и я сам рехнусь, -- проворчал он. -- Ну вот, все
видели и слышали этого придурка. Теперь вопрос: что нам с ним делать?
     --  С  точки  зрения обычной  политидеологии,  --  отозвался  профессор
Маерлис, -- признаюсь, никаких аналогий не возникает.
     -- Это хорошо, -- похвалил майор. Он до сих пор подозревал профессора в
сочувствии террористам.
     --  С другой стороны, исследования  записей, сделанных  прошлой  ночью,
вполне определенно свидетельствуют, что Уилт обладает глубокими познаниями в
теории терроризма и, возможно,  участвует в заговоре  с  целью  покушения на
жизнь королевы. Вот только не пойму, при чем тут израильтяне?
     --  Не исключено, что виною всему паранойя, --  высказал мнение  доктор
Фелден, -- ведь перед нами типичный случай мании преследования.
     -- Не надо гадать. Вы прямо скажите,  этот кретин свихнулся или нет? --
спросил Флинт.
     -- Сложно сказать.  Прежде всего,  возможно,  что  сказывается побочное
действие  препарата,  который  ему вчера  дали. Я спросил у так  называемого
медика, который выписал Уилту эту дрянь, из чего она состоит. Оказывается, в
ее состав входят три части валиума,  две амитала натрия, часть бромида и еще
что-то,  что он называет  букетом  лауданума*. Я не  смог  добиться от него,
какова  была  доза,  но  то, что  Уилт  еще жив, свидетельствует о силе  его
организма.
     -- Многое говорит о качестве  кофе из столовой. Проглотил все  и глазом
не моргнул, --  сказал Флинт. -- Короче,  будем звонить и спрашивать, что он
сотворил с этой Шауц, или нет?
     Доктор Фелден задумчиво вертел в руках оловянного Наполеона.
     -- В целом я против. Если фрейлейн Шауц еще жива,  опасно напоминать  о
ней человеку, находящемуся в невменяемом состоянии.
     --Настойка опия.
     293
     --  Спасибо за  помощь. В общем, когда позвонят эти свиньи  и потребуют
освободить Шауц, я скажу им, что ее удерживает какой-то псих.
     Флинт отправился на узел связи, страстно желая сложить с себя временные
полномочия директора отдела по  борьбе с терроризмом еще до того, как в доме
напротив начнется кровавая бойня.
     -- Ничего  не  выйдет,  -- пожаловался  он сержанту, --  наши психопаты
уверены, что мы имеем дело с убийцей-маньяком.
     Примерно такого диагноза Уилт и добивался. Ночь он  провел  беспокойно,
обдумывая  свой следующий  шаг.  Сколько  амплуа  он  перебрал!  Роль  кучки
революционно настроенных  террористов, роль благодарного  отца, безнадежного
идиота, любовника со странностями  и человека, желающего убить королеву. И с
каждой  новой  выдумкой  Уилта  Гудрун  Шауц  все  больше  и  больше  теряла
уверенность  в  себе.  До отказа  нашпигованная революционными теориями, она
никак не могла приспособиться к этому странному  миру абсурда и  фантазий. А
ведь мир вокруг Уилта был действительно полон и того и другого. А Уилт в нем
жил, живет и, насколько известно, будет жить. Неужели не абсурд тот дурацкий
фильм  про крокодила, снятый Билджером? Но он тем  не менее снял его.  Уилт,
например,  всю  свою  сознательную жизнь  был  окружен  прыщавыми  юношами и
наивными преподавателями.  Первых  (по их же  мнению)  все  женщины  обязаны
воспринимать  как   Божий  дар,   а  вторые  воображали,  что  штукатуры   и
автомеханики превратятся в духовно развитых существ, если прочитают "Поминки
по  Финнегану"  Джеймса  Джойса, или обретут  истинно пролетарское сознание,
нахватавшись цитат  из  "Капитала" Маркса.  Это ли не  фантазии? Уилт  и сам
постоянно   витал  в  облаках.  Взять,   к  примеру,  его  голубые  мечты  о
писательской карьере,  которые  возвратились  к  нему с первым  взглядом  на
Ирмгард Мюллер,  или хотя  бы  недавнюю историю с "хладнокровным  убийством"
Евы. И жена его, с которой он прожил уже 18 лет, меняла свои амплуа не реже,
чем покупала новые наряды. Поэтому, имея за плечами столь богатый опыт, Уилт
при первой необходимости  мог нафантазировать  что  угодно и сколько угодно.
Красивые были фантазии. И рассказать о них  он умел  красиво. Но перейти  от
слов  к делу?  Нет  уж,  увольте!  Впрочем,  слова  всегда  выручали  его  в
Гуманитехе. Вот и сейчас  Уилт мог говорить что  угодно в свое удовольствие,
лишь бы как  следует припугнуть  запертую в ванной Гудрун Шауц. Конечно, при
условии, что обитатели нижнего этажа не станут чинить никакого насилия.
     Однако Баггишу и Чинанде было сейчас не до него. Близняшки проснулись с
утра  пораньше и возобновили набеги  на Евин морозильник и  консервированные
фрукты.  Миссис Де Фракас, в свою очередь, отказалась  вести с ними неравный
бой за их же чистоту и  опрятность. Сидеть всю ночь на деревянном стуле было
чрезвычайно  неудобно, и ревматизм замучил ее до  такой степени,  что она  в
конце  концов решила выпить. А поскольку из  выпивки  имелось только Уилтово
самодельное  пиво,  удивительный  результат не  заставил  себя  ждать. После
первого  же  хорошего глотка  старушка  почувствовала себя  так,  словно  ее
шарахнули по голове. Пойло  было не просто гадкое на вкус, а до того гадкое,
что  захотелось  срочно запить его  чем  угодно.  И миссис Де  Фракас  снова
порядком отхлебнула. С трудом проглотив жидкость, она недоверчиво посмотрела
на  бутылку. Не  похоже,  чтоб  это  пойло  вообще  подвергали  какой-нибудь
очистке. На одну-две секунды  ее даже поразила ужасная  мысль: а вдруг Уилт,
черт  его  знает  зачем,  налил  сюда  какого-нибудь  мощного  растворителя?
Конечно, маловероятно, но на вкус похоже... Уилтово пиво продирало глотку не
хуже,  чем  кислотный  отбеливатель  для  унитазов  продирает  трубы  старой
канализации.  Миссис Де Фракас прочитала надпись на этикетке и  успокоилась.
Надпись гласила, что гадость в бутылке  является пивом. Хотя  это совсем  не
соответствовало   действительности,   одно    было   очевидно:    содержимое
предназначено для питья. Она опять как следует  глотнула  и разом забыла про
свой ревматизм. Нельзя же думать о двух вещах сразу!  Когда в бутылке ничего
не осталось, миссис Де  Фракас думала уже  с трудом. Ей  вдруг стало  совсем
хорошо, и  для  полного счастья надо было только добавить. Она потянулась за
следующей бутылкой, стала ее откупоривать, и тут раздался взрыв.
     Вся в пиве  и с отбитым горлышком в  руке  миссис  Де  Фракас собралась
приняться за третью бутылку  и вдруг заметила на дальней полке еще несколько
-- побольше.  Она достала бутылку и обнаружила, что та из-под шампанского. О
ее  нынешнем содержимом можно было лишь гадать, а вот открывать ее наверняка
безопасней,  чем  пивную.  Миссис  Де  Фракас  достала  еще  две  бутылки  и
попыталась их открыть. Легче сказать, чем сделать. Уилт для верности замотал
пробки изолентой и укрепил их стальной проволокой.
     -- Плоскогубцы нужны, -- пробормотала миссис Де Фракас себе под нос. Ее
окружили близняшки и стали с интересом наблюдать.
     --  Папино самое любимое! -- сообщила Джозефина. -- Он будет недоволен,
если вы все выпьете.
     -- Конечно, моя  милая.  Будет недоволен... --  Старушка побледнела: ее
желудок, очевидно, тоже был недоволен.
     --  Папа называет это  "мой  четырехзвездочковый  Би-Би",  --  пояснила
Пенелопа. -- А мама говорит, что это настоящее пи-пи.
     -- Так и говорит? -- скривилась миссис Де Фракас.
     -- Потому что папа, когда напьется этого, всю ночь бегает...
     Миссис Де Фракас облегченно вздохнула.
     -- Значит, так! Папу мы  расстраивать не будем. Но шампанское все равно
надо охладить.
     Она  снова  пошла  к Уилтовым  закромам и вернулась  с  двумя открытыми
бутылками, которые  показались  ей  наименее  взрывоопасными.  Девчонки  тем
временем  собрались вокруг  морозилки,  но  старушка была  слишком  занята и
нисколько за них  не волновалась. После третьей  бутылки  миссис  Де  Фракас
насчитала аж  восемь маленьких девочек, но  навести на  них резкость уже  не
смогла. Зато теперь, по крайней мере, понятно, почему Ева называла это пойло
пи-пи. Выпитое  вдруг напомнило о своем количестве. Миссис Де Фракас встала,
споткнулась, но в конце концов на карачках по лестнице  добралась до выхода.
Чертова дверь была заперта.
     -- Выт-ти дайте! -- крикнула она и забарабанила кулаками  по  двери. --
Откройте мимед-ленно!
     -- Чего  хотела? -- спросил Баггиш.  -- Чего  хотела...  чего хотела...
Нужно мне. Нуж-но.
     -- Сиди спокойно.
     -- Тод-да  я снимаю  всю  ответственность, --  предостерегла миссис  Де
Фракас, с трудом ворочая языком.
     -- Это как понимать?!
     -- Есть вещи, о которых в шлух, нет, в шлюх не говорят. Ни-ког-да! И не
надо мне во-зо-рожать!
     Террористы заспорили,  пытаясь разобраться, что значат  странные  слова
миссис Де Фракас. Фраза "вещи,  о которых не говорят  в шлюх" была более чем
загадочной, а "тод-да я снимаю всю ответственность" звучало  как-то зловеще,
тем более что в подвале  уже что-то несколько раз стреляло и хрустело  битое
стекло.
     -- А что будет, если мы тебя не выпустим? -- наконец спросил Чинанда.
     -- Я тогда взорвусь! -- уверенно крикнула миссис Де Фракас.
     -- Что сделаешь?
     -- Взорвусь,  взорвусь, взорвусь!!! Как бомба! --  завизжала  старушка,
поняв, что терпеть уже не может.
     Террористы продолжали негромко спорить.
     --  Выходи  и  руки вверх! -- скомандовал  Чинанда, отодвинул щеколду и
отступил в прихожую, держа под прицелом дверь. Но миссис Де Фракас уже  была
не  в состоянии поднять руки вверх. Она безуспешно  пыталась поймать одну из
крутящихся перед глазами дверных ручек. Внизу стояли близняшки и в изумлении
наблюдали  эту картину. Они уже привыкли иногда видеть  папу  пьяненьким, но
чтобы кто-то нажирался до такой степени...
     -- Ради Бога, откройте мне дверь, --  с трудом выдавила из  себя миссис
Де Фракас.
     -- Я открою!!! --  завизжала Саманта,  и девчонки, толкая друг  дружку,
наперегонки бросились помогать. Пенелопа первая прорвалась к двери, открыла,
и  девчонки, перепрыгивая  через  старушку, ринулись на кухню. Пока суть  да
дело, миссис  Де Фракас уже потеряла всякий интерес к туалету. Она лежала на
пороге, тщетно пыталась приподнять голову и наконец пробулькала:
     --  Кто-нибудь! Сделайте одолжение,  застрелите маленьких засранок!  --
После этого она окончательно вырубилась. Но террористы ее  не  слушали.  Они
поняли, о какой бомбе шла речь.  В подвале  прогремело два  мощных взрыва, в
воздух  взлетели  свежемороженые бобы  и  горох. Это  в морозильнике наконец
рванули бутылки с Би-Би.

        19

     Ева  тоже без дела не  сидела. Пол-утра она  беседовала  по  телефону с
Госдайком, затем спорила с мистером Симпером  -- местным представителем Лиги
защиты  гражданских  свобод.  Симпер,  очень  серьезный  и  деловой  молодой
человек, в обычной обстановке несомненно был бы потрясен действиями полиции.
Просто  возмутительно подвергать  опасности жизнь  пожилой женщины и четырех
легкоранимых детишек, отказавшихся выполнить  законные требования борцов  за
свободу,  осажденных  в  доме  No 9 по Веллингтон-роуд. Однако мистер Симпер
оказался в неудобном положении. Ведь факт дурного обращения с Евой в полиции
заставлял смотреть на все с позиций самой Евы.
     -- Я прекрасно понимаю  ваши чувства, миссис Уилт,  -- сказал он, глядя
на Еву. Синяки на ее лице  поколебали его симпатии  к радикально настроенным
иностранцам. -- Но ведь вы все-таки свободны. 301
     --  Свободна? Я домой  к себе не могу зайти! Не имею такой возможности.
Полиция не дает.
     -- Вы хотите, чтоб мы подали на полицию в суд за незаконное ограничение
вашей свободы посредством содержания под стражей или...
     Ева не хотела.
     -- Мне бы в собственный дом попасть.
     --  Я очень  сочувствую  вам. Однако  поймите,  цель  нашей организации
защищать личность от посягательств на ее  личную свободу со стороны полиции.
А в данном случае...
     --  Меня не пускают домой, --  не  унималась Ева. -- Это, по-вашему, не
посягательство на? личную свободу?
     -- Пожалуй, вы правы...
     -- Тогда действуйте...
     -- Я даже не знаю, с чего начать, -- признался Симпер.
     -- Вы же знали, когда полиция в пригороде Дувра задержала  рефрижератор
с  морожеными  бангладешцами,  --  напомнила  Бетти.  --  Организовали  марш
протеста и...
     --  То было другое дело, --  горячо возразил Симпер. -- Таможенники  не
имели права настаивать на включении морозильной установки в контейнере. Люди
сильно обморозились. К тому же они следовали транзитом.
     -- Не надо было писать в  декларации, что в контейнере тресковое  филе.
Тем более они ехали воссоединяться со своими семьями в Великобритании.
     -- Они следовали транзитом к своим семьям.
     --  И  Ева тоже,  -- не  отставала  Бетти, --  уж  она-то  имеет  право
воссоединиться со своей семьей.
     -- Вопрос можно  решить  в судебном  порядке,  -- сдался Симпер. -- Так
будет лучше всего.
     -- Так будет медленнее всего, -- отрезала Ева. -- Короче, я  сейчас иду
домой, а вы со мной...
     -- С вами? -- В планы Симпера никак не входило стать заложником.
     -- Вы  что, плохо слышите? --  Ева поднялась  и так свирепо  глянула на
Симпера,  что  тот  решил в  ближайшее время  пересмотреть  свое отношение к
феминизму. Не успел он и заикнуться о посягательстве на свою личную свободу,
как оказался на улице в толпе репортеров.
     -- Миссис  Уилт! -- крикнул  тип  из газеты  "Снэп". -- Нашим читателям
интересно, что чувствует  мать  четырех  детей,  когда они находятся в руках
террористов?
     У Евы глаза вылезли из орбит.
     -- Что  чувствую?  -- переспросила она.  --  Ты  хочешь  знать,  что  я
чувствую?
     --  Да, да!  -- Корреспондент слюнявил  ручку.  -- Наши читатели  хотят
понять...
     Договорить  он не успел.  Ева не смогла выразить  свои чувства словами,
доступными широкому  читателю. Поэтому она выразила  их  действием. Репортер
получил коленом под дых, а когда согнулся, ребром ладони по шее.
     --  Вот,  что  я  чувствую,  --  сказала  Ева, когда  тот, скрючившись,
повалился на цветочную клумбу. -- Так и передайте своим читателям.
     Она подвела вконец перепуганного Симпера  к  его  же машине и затолкала
внутрь.
     -- А теперь я еду домой к детям, --  сообщила она репортерам, -- вместе
с мистером Симпером. Мой адвокат уже ждет нас.
     Больше  ни  слова  не говоря,  Ева  села за руль.  Через десять минут в
сопровождении небольшого эскорта репортерских машин она затормозила у въезда
на Фаррингтон-роуд,  блокированного полицией. Там  же Госдайк  что-то тщетно
доказывал сержанту полиции.
     --  Боюсь, миссис Уилт,  ничего не выйдет. У полиции  приказ не пускать
никого.
     -- И это  называется  свободная  страна! --  фыркнула Ева и вытащила из
машины  мистера  Симпера  с  бесцеремонностью,  явно  не  уместной при таком
заявлении. -- Если кто попробует не пустить меня домой, мы обратимся в  суд,
к  уполномоченному по  административным  вопросам  и в парламент!  Пойдемте,
мистер Госдайк!
     -- Простите, мадам... -- остановил ее сержант. -- Мне приказано...
     -- А ваш номер  я уже запомнила!  -- сказала  Ева. -- И вы  предстанете
перед судом за посягательство на мое право свободного доступа к детям.
     И,  толкая  перед  собой упирающегося  мистера Симпера,  Ева преодолела
колючую проволоку.  Госдайк  неуверенно последовал за ней.  Позади  радостно
загалдела толпа  репортеров.  На какое-то  время сержант  просто остолбенел.
Когда он в конце  концов пришел в себя и схватился за рацию, вся троица  уже
свернула  на  Веллингтон-роуд,  где  и  была остановлена  двумя вооруженными
бойцами.
     -- Здесь нельзя  находиться! -- крикнул один. -- Разве  не слышали  про
осаду?!
     -- Слышали! Потому и пришли! Я миссис  Уилт, это мистер  Симпер из Лиги
охраны прав, а это мистер Госдайк, он будет вести переговоры. Теперь, будьте
добры, проводите нас...
     --  У меня  никаких указаний на ваш  счет, -- сказал  солдат. -- Только
приказ стрелять...
     -- Приказано -- стреляй! -- подтвердила Ева. -- Посмотрим, что потом от
вас всех останется!
     Солдат  колебался. Стрелять по  мамам  не  входило  в Устав Королевских
вооруженных  сил,  да  и  мистер  Госдайк  выглядел  слишком   прилично  для
террориста.
     -- Ладно, пойдемте со мной, -- решил он и повел Еву с двумя мужчинами в
дом миссис Де Фракас.
     При их появлении инспектор Флинт грязно выругался.
     --  В  чем дело?!  --  взвизгнул  он. --  Я,  кажется,  приказывал  вам
держаться подальше отсюда!
     Ева подтолкнула Госдайка к инспектору.
     --  Ну-ка, скажите ему пару слов! Адвокат откашлялся, робко озираясь по
сторонам, и начал:
     -- Представляя интересы миссис  Уилт, сообщаю вам, что  она желает быть
вместе  со своей  семьей.  Насколько мне  известно,  не  существует  никаких
законов, согласно которым можно  воспрепятствовать проникновению миссис Уилт
в свой дом.
     Инспектор Флинт изумленно вылупился на него.
     -- Не существует чего? -- просипел он.
     -- Законов, согласно которым...
     -- Да в жопу все законы!!! -- заорал Флинт. -- Думаете, этим оглоедам в
доме не насрать на ваши законы?!
     Адвокат не мог не согласиться с таким предположением.
     --  То-то  и оно,  --  успокоился Флинт.  -- Подумайте сами;  полон дом
вооруженных террористов; да они головы посносят ее чертовым дочкам. Вот так!
Можете ей вдолбить это в голову?
     -- Не могу... -- упавшим голосом сказал адвокат.
     Инспектор Флинт плюхнулся на стул и с укором посмотрел на Еву.
     -- Миссис Уилт, --  обратился он к  ней, -- растолкуйте мне  одну вещь.
Вы, случайно, не  состоите в какой-нибудь религиозной секте  самоубийц? Нет?
Очень странно. В таком случае позвольте доходчиво объяснить вам -- чтоб было
понятно. В вашем доме находятся...
     -- Знаю! -- перебила Ева. -- Сто раз уже слышала! Наплевать!!! Я требую
пустить меня в дом!
     -- Обязательно!  Как вы  собираетесь  попасть туда? Подойти к  двери  и
позвонить в звонок?
     -- Нет, в дом меня забросят!
     --  Забросят???  -- В глазах Флинта  угасла  последняя надежда. -- Я не
ослышался, вы сказали "забросят"?
     -- Да, забросят! С вертолета,  -- объяснила Ева.  -- Так же,  как вчера
ночью забросили телефон Генри.
     Инспектор схватился за голову. Он не знал, что ответить.
     -- И не вздумайте сказать, что это невозможно, --  продолжала Ева. -- Я
по телевизору сколько раз видела. Меня спустят на веревке с вертолета и...
     -- О Боже! -- Флинт закрыл глаза. -- Неужели вы серьезно?
     -- Вполне, -- ответила Ева.
     -- Миссис Уилт, если, я повторяю, если вы все-таки попадете в дом таким
манером, скажите на милость, как вы будете спасать детей?
     -- Можете не волноваться!
     -- Представьте себе, волнуюсь. Очень волнуюсь. Даже так скажу: волнуюсь
за ваших детей больше, чем вы, и...
     --  Тогда  почему сидите  и ничего не делаете? И не оправдывайтесь!  Вы
бездействуете!  Вам   просто  нравится  сидеть   здесь  с  этими   дурацкими
магнитофонами и слушать, как там мучают девочек!
     -- Нравится?! Мне нравится! -- взорвался инспектор.
     -- Да!  Нравится! -- тоже взорвалась Ева. -- Потому что чувствуете себя
здесь самым главным! А еще вы развратник! Слушали, развесив уши, как Генри в
постели с той бабенкой... Слушали, слушали, я знаю!
     Инспектор Флинт  просто  онемел.  Он  не  находил  слов.  Он  с  трудом
сдерживал поток грубых ругательств.  Так могут  и  за  оскорбление  личности
привлечь. Ведь чертова баба приперла сюда адвоката и еще какого-то недоноска
-- поборника гражданских свобод. Флинт встал со стула и направился в комнату
с  генеральскими игрушками, громко хлопнув дверью. Профессор Маерлис, доктор
Фелден и майор сидели перед телевизором и наблюдали за  Уилтом. Тот со скуки
рассматривал головку своего члена, выискивая первые признаки гангрены. Флинт
выключил телевизор, чтобы не видеть ненавистной рожи.
     --  Хотите  верьте,  хотите  нет,  --  начал он. -- Эта  зараза требует
забросить ее  в окно мансарды с вертолета. Хочет,  видите ли, воссоединиться
со своей полоумной семейкой.
     --  Надеюсь,  вы  не допустите  этого? -- сказал доктор Фелден.  --  Не
вздумайте рисковать. Вспомните,  что она  вчера  пообещала сделать  со своим
муженьком.
     --  Не  искушайте  меня.  Я  с  удовольствием  посмотрю  здесь, как она
разрывает  этого  недоноска  на кусочки.  --  Он замолчал, представляя  себе
чудесную картину.
     -- Черт побери, решительная малышка, -- сказал майор. -- Я, например, в
гробу видал  влетать  в  это окно на веревке. По  крайней мере,  без хорошей
огневой поддержки. Однако в этом что-то есть!
     -- Что? -- поинтересовался  Флинт, недоумевая, как у майора  повернулся
язык назвать миссис Уилт малышкой.
     --  Нужен  отвлекающий  маневр.  Представляете,  как  они  там  в  доме
запрыгают, увидев,  как эта  бабища висит под вертолетом. Признаюсь, я и сам
бы навалил в штаны от такого зрелища.
     -- Аналогично. Но поскольку у нас другая задача, я  хочу услышать более
дельные мысли.
     В соседней  комнате Ева грозилась  послать телеграмму с  жалобой  самой
королеве, если ее тут же не пустят к своей семье.
     -- Этого еще  не хватало! Нам  еще  массового убийства не хватало! А то
пресса жаждет крови. Вот шуму-то будет!
     -- Шум  будет, когда она влетит  в окно, -- резонно заметил майор. -- А
мы под шумок ворвемся в дом и...
     -- Нет! И еще раз нет! -- заорал Флинт и бросился вон из комнаты.
     --  Значит,   так,  миссис  Уилт!  Я   попробую  уговорить  террористов
пропустить вас к детям. Если они не согласятся, ничем не смогу помочь...
     Он обратился к сержанту на коммутаторе:
     -- Свяжитесь  с  копчеными и  дайте мне  трубку,  когда  закончится  их
обычная увертюра.
     Симпер вдруг почувствовал, что обязан вмешаться.
     -- По-моему, следует воздержаться от подобных расистских выражений. Это
противозаконно. Называть иностранцев "копчеными"...
     -- Я  не  называю  "копчеными" иностранцев. Я называю "копчеными"  двух
кровожадных убийц. Или, может, убийцами их тоже нельзя называть?
     Симпер пытался вставить хоть слово, но Флинт не давал:
     -- Убийца, он и есть убийца. Всегда и везде! И вообще, я сыт по горло!
     Террористы, видимо, тоже были сыты по горло. По крайней мере, из трубки
не неслись "фашистские свиньи" и тому подобное.
     -- Чего надо? -- спросил Чинанда. Флинт взял трубку.
     -- Есть предложение. Миссис  Уилт,  мать детей, которых  вы  захватили,
хочет попасть в  дом и  присматривать  за  ними. Она безоружна и согласна на
любые условия.
     -- А ну, еще раз и помедленней. Инспектор повторил.
     -- Прямо-таки на любые условия?
     -- Да, на любые. Она  сделает все, что вы говорите. --  Флинт посмотрел
на Еву. Она закивала.
     Террористы  начали совещаться. Их голоса едва слышались из-за  громкого
визга  близняшек и периодических стонов миссис Де Фракас.  Вскоре террористы
вернулись к телефону.
     -- Вот наши условия: прежде  всего  женщина должна быть голая. Слышали?
Го-ла-я!
     -- Слышал, только не пойму...
     --  Никакой  одежды!  Мы должны  видеть, что  она совершенно безоружна.
Ясно?
     -- Миссис Уилт может не согласиться...
     -- Я согласна, -- твердо сказала Ева.
     -- Она согласна, -- неодобрительно прорычал Флинт.
     -- Второе: свяжите ей руки над головой. Ева опять закивала.
     -- Третье: ноги тоже.
     -- И ноги? Черт возьми, как же она станет передвигаться?
     -- Сделайте веревку чуть длиннее. С полметра. Но чтоб бегать не могла.
     -- Понял. Она согласна. Дальше?
     -- Как только войдет она, выйдут дети.
     -- Не понял? -- сказал Флинт. -- "Выйдут дети"? То есть дети вам больше
не нужны?
     -- А кому они вообще нужны! -- не  выдержал  Чинанда.  -- На  хрена нам
здесь эти  грязные, мерзкие маленькие  стервы, которые засрали и зассали все
вокруг!
     -- Я вас понимаю, -- посочувствовал Флинт.
     -- Поэтому заберите ко всем  чертям этих мелких фашистских  вонючек! --
Чинанда бросил трубку.
     Инспектор Флинт повернулся к Еве с улыбкой во всю физиономию.
     -- Миссис Уилт, я ничего не говорил. Вы все слышали сами!
     -- Он еще  поплатится за это!  -- пообещала Ева. Ее глаза сверкнули. --
Где мне раздеться?
     --  Только  не  здесь, -- твердо  сказал Флинт. -- Пойдемте  в  спальню
наверх. А когда спуститесь, сержант вас свяжет по рукам и ногам.
     Пока   Ева   раздевалась,   инспектор  зашел   к   военным   психологам
проконсультироваться. Единого  мнения по  данному вопросу не было. Профессор
Маерлис  доказывал,  что  террористам  будет очень  выгодно с  точки  зрения
пропаганды обменять  четырех  однояйцевых  близнецов  на одну  женщину,  чья
польза для общества была, мягко говоря, сомнительна. Доктор Фелден с  ним не
соглашался.
     -- Вполне очевидно, что  террористы  испытывают сильное психологическое
давление  со  стороны  детишек.  Если  мы ликвидируем  этот  психологический
фактор, у них может подняться боевой дух.
     -- Наплевать на боевой дух, -- сказал Флинт. -- Я буду просто счастлив,
если эта сука уйдет отсюда к себе домой. А  потом майор пусть  начинает свою
операцию "Море крови", я умываю руки.
     -- Заметано! -- обрадовался майор.
     Флинт вернулся на узел связи, отвел взгляд,  чтоб не видеть  чудовищные
телеса Евы, и обратился к Госдайку.
     -- Адвокат,  давайте кое-что  себе уясним, -- сказал он. --  Вы  должны
знать: я категорически против  действий вашего клиента, поэтому  не  намерен
нести ответственность, если с ним что-нибудь случится.
     Госдайк кивнул головой:
     -- Да, да,  инспектор.  Я  тоже снимаю  с себя всякую  ответственность.
Миссис Уилт, прошу вас...
     Ева  его  не  слышала.  Со  связанными  над головой руками  и  короткой
веревкой,   привязанной   к  ногам,   она  являла  собой   зрелище  поистине
устрашающее. С такой дамой не рискнешь поспорить.
     -- Все готово, -- сказала она. -- Передайте им, я иду.
     Она вышла  на улицу и заковыляла  к  своему  дому. Даже  бывалые бойцы,
ветераны Северной Ирландии, и  то, увидев ее, побледнели. Один только майор,
наблюдавший за всем из окна спальни, мысленно благословил Еву.
     --  В  такие  минуты  гордишься, что родился  британцем! --  сказал  он
доктору Фелдену. -- Ей-богу, сильна баба, ничего не скажешь.
     В доме No 9 царило некоторое замешательство. Чинанда, увидев Еву в щель
почтового  ящика,  уже  пожалел,  что согласился  на  обмен.  Тут  из  кухни
нестерпимо  пахнуло  блевотиной. Пришлось  открыть дверь и  взять оружие  на
изготовку.
     -- Тащи сюда девчонок! -- крикнул он Баггишу. -- А я слежу  за бабой. В
случае чего, трахну ее по башке.
     -- Как трахнешь? -- удивился Баггиш, не расслышав  до конца. Он мельком
увидел огромную тушу, приближавшуюся к  дому. Но девчонок  уже не надо  было
тащить. Увидев Еву у самой двери, они бросились к ней с радостным визгом.
     -- Назад!!! -- взревел Баггиш. -- Назад, стрелять буду!
     Поздно.  Ева,  покачиваясь, встала  на  ступеньку крыльца,  и близняшки
облепили ее со всех сторон.
     -- Ой, мамочка, ты такая смешная,  -- запищала  Саманта и обхватила  ее
колени. Пенелопа, распихнув остальных, повисла у Евы  на шее. Ева неуверенно
шагнула  вперед,  споткнулась,  и все дружно грохнулись  на  пол в прихожей.
Девчонки отцепились от Евы и  разъехались  в разные  стороны по  начищенному
паркету.  От удара со стены сорвалась вешалка для шляп, угодила  по двери, и
та захлопнулась. Террористы  молча глазели  на  свою  новую  заложницу.  Тем
временем  миссис Де  Фракас, очнувшись, выглянула из кухни  и  увидев, столь
необычное  зрелище, снова потеряла сознание. Ева с трудом встала  на колени.
Руки оставались  связаны  над  головой,  но  ее  теперь  интересовали только
дочери.
     -- Не волнуйтесь, мои милые, мама с вами. Все будет хорошо.
     Террористы  ушли  на  кухню  и  оттуда,  с  безопасного расстояния и  с
растущей тревогой наблюдали эту сцену. Евин оптимизм они не разделяли.
     --  Теперь  как быть? --  спросил  Баггиш.  --  Может, вышвырнуть  этих
девчонок отсюда?
     Чинанда  покачал головой.  Он  не собирался подходить  близко  к  такой
мощной  даме.  Даже со связанными  руками  Ева  выглядела  довольно  опасно.
Чинанде вдруг показалось, что она потихоньку подбирается к нему.
     -- Ни с места! -- приказал он и поднял пистолет.
     Зазвонил телефон. Чинанда схватил трубку.
     -- Что еще нужно? -- спросил он Флинта.
     -- То же самое и  я хотел спросить, -- сказал инспектор. -- Женщина уже
у вас, а где обещанные дети?
     --  Думаешь, мне нужна эта хренова баба?  Ты свихнулся!!! -- возмутился
Чинанда. -- Эти гнусные мерзавки не  хотят  от нее уходить.  Поэтому  у  нас
теперь полный набор.
     На том конце провода Флинт хихикнул:
     --  Я  не  виноват.   Мы  не  требовали  освобождать   детей.  Вы  сами
предложили...
     --  Мы бабу тоже не требовали!!! -- почти в истерике заверещал Чинанда.
-- А сейчас приступим к делу! Вы...
     --  Да  брось ты,  Мигель.  --  Флинт решил  немного поиздеваться  ради
удовольствия. -- Дела больше не  будет. Хочу, чтоб ты знал: если пристрелишь
миссис Уилт, я тебе большое спасибо скажу. А в принципе ты, приятель, можешь
пристрелить кого  хочешь.  Тогда  мои ребята  ворвутся и  подстрелят тебя  и
товарища Баггиша. Только подыхать вы будете долго...
     -- Фашистский палач!!! -- Чинанда нажал на курок пистолета, еще, еще...
Пули продырявили висящую на стене таблицу всевозможных лекарственных трав, в
большинстве  своем сорняков.  Ева  отнеслась  к  этому весьма  болезненно, а
близняшки жутко завыли. У Флинта аж душа в пятки ушла.
     --  Ты убил ее?!  -- вскрикнул он, поняв, что такое  удовольствие может
грозить ему отставкой. Чинанда не ответил.
     -- Значит,  дело все-таки будет. Вы  возвращаете  нам Гудрун и готовите
самолет.  Даем вам час на все. С этой  минуты шутки  кончились. -- Он бросил
трубку.
     --  Дерьмо! -- зло  выругался  Флинт. -- Звоните Уилту, у меня для него
новости.
     20
     Пока суть да дело,  Уилт  снова решил изменить тактику. Он перепробовал
все  роли: безнадежного идиота,  деревенского кретина, не исключая, конечно,
революционного фанатика. По мнению Уилта, последняя представляла собой самую
зловредную разновидность идиотов и кретинов. В  результате  он сделал вывод,
что  неправильно  подходил к вопросу деморализации Гудрун  Шауц. Женщина она
идеологически  подкованная,  к  тому же немка. А ведь  немецкая общественная
мысль  --  это богатейшие  традиции,  корнями  уходящие в глубь  веков,  это
внушающее    трепет   культурное   наследие,    это   философы,   художники,
поэты-мыслители,     одержимые     познанием     смысла     и     содержания
социально-исторического  процесса.  Тут  Уилту  в  голову  пришло, а  точнее
взбрело  странное слово Weltanschauung. Его  значения  Уилт не  знал,  да  и
сомневался, что вообще! кто-либо,  знает. Вроде бы связано с мировоззрением,
и звучит так же здорово, как и слово Lebensraum -- дословно "жилая комната".
Хотя на  самом деле так  называлась оккупированная во вторую мировую Европа,
включая  ту часть  России, которую  Гитлер  успел прибрать  к  рукам.  После
Weltanschauung и Lebensraum ни  с того ни с сего вспомнилось Weltschmerz, то
есть  "мировая  скорбь",  что, как ни странно,  совершенно  не  противоречит
привычке  фрейлейн  Шауц   без  зазрения   совести  начинять  свинцом  своих
противников.  Причем всю эту жуткую концептуальную заразу  разносили Гегель,
Кант,  Фихте, Шопенгауэр и  Ницше -- сифилитик, помешавшийся  на сверхлюдях,
брунгильдах  и прочих  биройтских*  валькириях.  Уилт  как-то заставил  себя
прочитать "Так говорил  Заратустра" и пришел к такому выводу: либо Ницше сам
не знает, о чем  пишет, либо знает, но пытается  это  скрыть, прикрываясь за
частоколом бессмысленных  фраз.  С  веселой непринужденностью  он  умел лихо
манипулировать  различными бессмысленными  категориями.  Любителям  сурового
слова  должен понравиться  Гегель.  А  после мрачнейшего Шопенгауэра "Король
Лир"  покажется  вам буйным оптимистом, оказавшимся под действием веселящего
газа.  Короче  говоря, Гудрун  Шауц -- просто  несчастная  женщина. Можно до
посинения трепаться обо всех ужасах
     *Биройт  --   город   в  Северной   Баварии,  где  ежегодно  проводятся
музыкальные Вагнеровские фестивали.

     мира -- она и глазом не моргнет.  А вот если  ее славно позабавить, это
наверняка заденет ее за живое. Почему бы и  нет? Ведь под  маской  домашнего
ворчуна всегда скрывался Уилт-весельчак.
     Итак,  в то  время, когда  Ева в полном смысле  слова ввалилась в  дом,
Гудрун  Шауц, съежившись,  сидела  в ванной,  а  Уилт донимал  свою пленницу
хорошими новостями. О том, например,  что жизнь вокруг -- само совершенство.
Гудрун Шауц не соглашалась:
     -- Как вы можете так говорить! Знаете, сколько в мире голодающих?
     --  Конечно!  Но ведь если кто-то голодает, значит,  я --  сыт. -- (Эту
вполне логичную мысль Уилт подцепил у штукатуров из второй  группы.)  --  И,
кроме  того,  раз  мы  знаем,  что  кто-то  голодает,  следовательно,  можем
как-нибудь помочь. Было бы хуже, если б не знали. Тогда было бы не известно,
куда посылать гуманитарную помощь.
     -- А кто ее посылает? -- не подумав, спросила мисс Шауц.
     -- Америкашки, насколько я знаю, -- сказал Уилт. -- Думаю, русские тоже
посылали  бы,  если  б чего было.  А так как  нечего,  помогают  чем  могут:
посылают кубинцев и танки.:
     Пусть  голодные  людишки стреляют и не думают  о  пустом брюхе. В конце
концов голодают далеко не все. Посмотрите вокруг, ведь жизнь прекрасна.
     Гудрун   Шауц  посмотрела  по  сторонам,   но  ничего  прекрасного   не
обнаружила. Ванная комната удивительно походила на тюремную камеру. Но Уилту
она ничего не сказала.
     -- Возьмите, к примеру, меня, -- продолжал Уилт, -- у  меня  прекрасная
жена и четыре очаровательные дочки...
     Гудрун  Шауц  громко  фыркнула,  показывая,  что  верить  всем Уилтовым
выдумкам она не собирается.
     --  Может, вы так и не считаете, -- сказал Уилт, -- но я в этом уверен.
А  хотя бы  я  и не  прав. Все равно согласитесь:  мои  девочки --  существа
жизнерадостные. Пусть  некоторым они покажутся  несколько неугомонными, зато
никто не скажет, что они несчастны.
     -- А миссис Уилт, видимо, хорошая жена, -- с сомнением в голосе сказала
Гудрун Шауц.
     -- По крайней  мере, лучшей  я  не  ищу,  --  ответил  Уилт.  --  Вы не
поверите, но...
     --  Я поверю вам??? Я  же слышала, как она вас  обзывает...  Между вами
вечная грызня.
     --  Грызня?  Конечно,  наши  мнения  иногда  расходятся,  но без  этого
счастливому  браку не бывать. Как говорят у  нас в Англии: в споре рождается
истина.  Выражаясь  терминами  классиков  марксизма:  тезис  плюс  антитезис
равняется синтез. Наш синтез -- это наше счастье.
     -- Счастье, -- Гудрун Шауц фыркнула, -- что такое счастье?
     Уилт подумал, как лучше ответить.  Лучше  не  ударяться в метафизику, а
объяснить все на простых примерах их жизни.
     --  Для  меня  счастье  --  солнечным  морозным  утром  идти  к  себе в
Гуманитех, когда вокруг прогуливаются утки, зная, что сегодня не предвидится
никаких заседаний  и лекций; а вечером при луне возвращаться домой, где меня
ждет отменный ужин: тушеная говядина и клецки, а  потом завалиться в кровать
с интересной книжкой...
     -- Буржуазная свинья. У вас на уме только собственный комфорт.
     -- На  уме у  меня  не только  это, -- возразил Уилт, -- но  вы просили
объяснить,  что  такое счастье.  Я и объяснил,  как  сам понимаю.  Хотите, я
продолжу дальше?
     Гудрун Шауц не  захотела, но Уилт продолжил. Он рассказывал  о пикниках
жарким летним днем на берегу речки; о том, как нашел у букинистов книжку, за
которой  долго охотился; как радовалась  Ева, когда прорастал посаженный  ею
чеснок,  и  как  он, Уилт, был рад, что  она рада. Еще  говорил о  том,  как
здорово  вместе  с  дочками  наряжать рождественскую  елку; просыпаешься  на
следующий день, а они  сидят вокруг тебя и раскрывают коробки с подарками  и
потом прыгают по комнате с долгожданными новыми игрушками, которые наверняка
им надоедят через неделю, и...
     Он говорил  о простых семейных радостях.  Их не  суждено испытать  этой
женщине, но они-то  и составляют основу жизни Уилта. Все,  о чем Уилт сейчас
рассказывал, вдруг приобрело для него смысл, и  словно  бальзам пролился  на
душу, заставляя забыть все  нынешние страхи и опять почувствовать себя самим
собой:  просто хорошим  человеком,  тихим  и  скромным, женатым на такой  же
хорошей женщине,  только  суетливой  и изобретательной.  И  наплевать,  если
кто-то  в этом сомневается. Ведь главное -- он такой,  как есть, каким стал,
благодаря  своим  поступкам;  причем Уилт  не  мог вспомнить,  чтоб хоть раз
поступил неправильно. Пусть не всегда получалось, но старался творить добро.
     Тем  не  менее  Гудрун  Шауц  воспринимала  все  по-другому.  Голодная,
замерзшая и напуганная, она слушала, как Уилт говорит о  простых  вещах, и в
ней  росло  чувство   нереальности  происходящего.  Слишком  много  зверств,
творимых ради грядущего счастья  на всей земле, повидала  она на своем веку,
как  она могла постичь  прелести жизни в семейном мирке? Что можно  было ему
ответить?  Назвать  фашистской  свиньей?  В глубине души она  понимала:  это
пустая трата  слов,  и  по-прежнему молчала.  Уилт  даже решил ее  пожалеть,
сократив  до  минимума  несколько  приукрашенное  повествование  о  семейном
путешествии по Франции, но тут зазвонил телефон.
     --   Слушай,   Уилт,  --   сказал   Флинт,  --   закрывай   свой   клуб
путешественников. Тут такое дело: твоя мадам  находится  на  первом этаже  с
детьми. Если  Шауц  сейчас же не спустится вниз, в избиении младенцев будешь
виноват ты.
     -- Это я уже слышал, -- ответил Уилт.
     -- А вот и не слышал. В общем, шутки в сторону. Если ты не отправишь ее
вниз, это сделаем мы. Ну-ка, глянь в окошко.
     Уилт выглянул в окно. На  пустыре стоял вертолет, в него один за другим
лезли солдаты.
     --  Все увидел?  --  продолжил  Флинт. --  Так вот, ребята высадятся на
крыше  и первым достанут тебя. В дохлом виде. А  эту сучку Шауц  будем брать
живьем.
     -- Может, лучше наоборот?
     Но инспектор  уже  повесил  трубку.  Уилт прошел через  кухню и отвязал
дверь ванной комнаты.
     --  Можете  выходить, --  объявил  он. -- Ваши  друзья  внизу,  похоже,
добились своего. Они ждут вас.
     Из ванной ответа не последовало. Уилт подергал дверь  и  обнаружил, что
она заперта.
     -- Ну послушайте же!  Вы должны выйти. Я серьезно говорю. Там внизу мою
жену и детей держат геноссе Баггиш и Чинанда. Полиция собирается уступить их
требованиям.
     В ванной по-прежнему было тихо. Гудрун Шауц явно не собиралась уступать
требованиям Уилта. Уилт прижал ухо к двери и прислушался. Похоже, эта стерва
ухитрилась сбежать или, того хуже, отправить себя на тот свет.
     -- Вы там? -- глупо спросил он. Ответом был чуть слышный всхлип.
     -- Вас никто и пальцем не тронет! Сидеть там абсолютно бессмысленно...
     Дверную ручку с той стороны подперли стулом.
     -- Черт! -- прорычал Уилт, и  уже спокойнее продолжил. -- Прислушайтесь
к голосу  разума. Если вы  не выйдете и не отправитесь вниз, здесь  начнется
черт знает что и кто-нибудь обязательно пострадает. Поверьте мне.
     Но Гудрун Шауц уже наслушалась от Уилта достаточно  всякого бреда, чтоб
поверить на этот раз. Она тихонько бормотала по-немецки.
     --  Ну  и  что  вы  этим  добьетесь?   Уилт   понял:  с  новым  методом
деморализации  он  слишком переборщил.  Тогда он  пошел в большую  комнату и
позвонил Флинту.
     -- У нас трудности, -- сказал он, прежде чем Флинт перебил его.
     -- Трудности у тебя, Уилт. Не впутывай нас.
     -- Как раз трудности у нас у всех, -- настаивал тот. -- Она заперлась в
ванной и, похоже, выходить не собирается.
     -- Все равно твои  трудности, -- сказал Флинт, -- ты ее туда загнал, ты
и выгоняй.
     -- Не вешайте трубку! Вы можете уговорить этих головорезов...
     -- Нет! -- отрезал Флинт, и разговор окончился.
     Уилт тяжело  вздохнул  и вернулся к ванной комнате. Звуки, доносившиеся
оттуда,  свидетельствовали, что  Гудрун Шауц  не  стала  более  сговорчивой.
Стараясь говорить как можно убедительней, Уилт убеждал ее, что внизу никаких
израильтян нету, пока снова не зазвонил телефон. Уилт снял трубку.
     -- Меня одно интересует, -- сказал Флинт, -- эти Сакко и Ванцетти внизу
уже получили свою Шауц или нет? Остальное меня не волнует и...
     -- Я открою дверь мансарды. Я встану так, что будет хорошо видно, что у
меня нет  оружия. Пусть приходят  и  забирают ее. Будьте  добры передать мое
послание своим громилам.
     Флинт  с  минуту   молча   обдумывал   предложение  и  потом   пообещал
перезвонить.
     -- И  на том  спасибо, --  сказал  Уилт.  Затем он отодвинул  от  двери
кровать,  улегся  и  стал  слушать, как  бьется сердце. Казалось, оно готово
вырваться из груди.
     Двумя  этажами ниже  Баггиш  и Чинанда тоже  не  находили  себе  места.
Появление Евы далеко  не успокоило девчонок,  а напротив,  послужило поводом
для возмутительных вопросов.
     -- Мама, а почему у тебя такой складочный животик? -- спросила Саманта,
употребляя словечки, которые просто бесили Баггиша. -- Откуда они взялись?
     -- У-у-у, это  было давно" еще до вашего рождения, -- спокойно ответила
Ева, которая уже и так перешла  Рубикон благопристойности, заявившись сюда в
голом виде. -- Тогда мамин  животик  был еще больше, а вы  находились внутри
него.
     Террористы  содрогнулись. Находиться в компании этих  гнусных  девчонок
становилось  невыносимо. Как раз не хватает  только интимных подробностей их
дородового существования в недрах этой чудо-бабищи.
     -- А что мы в тебе делали? -- спросила Пенелопа.
     -- Росли, моя милая.
     -- А что мы кушали?
     -- Ну, вы не совсем кушали...
     -- Как же  можно расти, если не кушаешь? Ты  всегда говоришь Джозефине,
что она не вырастет большой и сильной, если не будет есть овсянку.
     --  Терпеть  не могу  овсянку! --  сказала Джозефина.  -- Там изюм  без
косточков.
     -- Я знаю, что мы кушали! Кровь! -- смачно прошипела Саманта.
     У миссис Де Фракас с большого похмелья голова просто раскалывалась. Она
приоткрыла красный, как у кролика, глаз.
     --  И совсем  не  удивительно, --  пробормотала старушка, --  вы  самые
настоящие  кровососы,  то  есть  кровососки. И  кто эту  жуткую пытку назвал
няньченьем детей? Дурак какой-нибудь...
     -- Но у нас тогда не было зубов, -- продолжала Саманта.
     --  Нет,  дорогая. Вас соединяли с  мамой  специальные  шнуры,  которые
называются пуповиной.  И все, что мамочка кушала, проходило к вам  через эти
шнуры.
     -- Через  шнур  ничего  проходить  не  может. Шнур  -- это веревка,  --
сказала Джозефина.
     -- Ножик может пройти через веревку, -- сказала Саманта.
     Ева посмотрела на нее с восхищением.
     -- Да, милая, ножики могут... Дискуссию прекратил Баггиш.
     --  А  ну  заткнись  и  прикройся!  --  крикнул  он  и  швырнул  в  Еву
мексиканский коврик из. гостиной.
     -- Каким образом,  если  у  меня  связаны руки? --  спросила Ева, и тут
зазвонил телефон. Чинанда снял трубку.
     -- Переговоры закончены. Или... -- Чинанда вдруг замолк и стал слушать.
Позади него Баггиш крепче сжал автомат в руках, с опаской поглядывая на Еву.
     -- Чего они там?
     -- Говорят, Гудрун вниз не пойдет, -- ответил Чинанда, -- хотят чтоб мы
сами пошли наверх.
     -- Еще чего! Это ловушка, там полиция. Знаю я их.
     Чинанда убрал руку, которой зажимал трубку.
     -- Наверх никто  не пойдет, пусть Гудрун сама спускается. Даем вам пять
минут, а потом...
     -- Я пойду наверх!  -- крикнула Ева.  -- Там не полиция, там мой муж. Я
приведу обоих сюда.
     Террористы уставились на нее.
     -- Твой муж? -- разом спросили они. Близняшки тоже изумились.
     --  Папочка, правда, наверху?  Ой,  мамочка,  приведи его сюда?  Он так
рассердится на миссис Де Фракас. Ведь она выпила столько папиного пи-пи.
     --  Ох,  и  не  говорите,  -- простонала старушка.  Но Ева не  обратила
внимания  на  это  удивительное  сообщение.  Она  пристально   смотрела   на
террористов: только бы пустили наверх.
     -- Обещаю вам...
     -- Врешь! Хочешь оттуда рассказать о нас полиции.
     -- Я хочу пойти туда, чтоб спасти  своих детей,  -- пояснила Ева. -- Не
верите, скажите инспектору Флинту, пусть Генри спустится сюда немедленно.
     Террористы побрели на кухню, попутно обсуждая предложение.
     -- Если сможем  освободить  Гудрун  и  избавиться  от этой  бабы  с  ее
маленькими  поганками  -- это  хорошо,  -- сказал  Баггиш.  --  Тогда  у нас
останутся мужик и старуха.
     Чинанда не соглашался:
     -- Лучше детей придержим, тогда баба не выкинет никаких глупостей.
     Он вернулся к телефону и передал Флинту предложение Евы.
     -- Даем вам только пять минут. Уилт спускается вниз...
     -- Голый, -- подсказала Ева. Она твердо вознамерилась выставить Уилта в
таком же дурацком виде.
     -- Да, голый! -- повторил Чинанда. -- Со связанными руками...
     -- Он не может сам себя связать, -- вполне справедливо заметил Флинт.
     -- Гудрун может связать, -- ответил Чинанда. -- Вот наши условия! -- Он
повесил трубку,  сел и озадаченно  уставился  на Еву. Странные все-таки  эти
англичане. С такими  бабами и прошляпили целую империю. Из  задумчивости его
вывела миссис Де Фракас.. Ей наконец удалось встать на ноги.
     -- Сядь! -- крикнул он, но старушка не села.
     Выделывая кренделя, она направилась к раковине на кухню.
     -- Ну почему я ее до сих пор не пристрелил? --  спросил Баггиш. -- Ведь
они тогда поймут, что мы настроены решительно.
     Налитые кровью глаза миссис Де Фракас полусонно уставились на Баггиша.
     -- Сделайте одолжение, молодой человек. -- сказала она, -- пристрелите,
а то  так голова болит. Только не  промахнитесь, -- и в подтверждение  своих
слов миссис Де Фракас повернулась, открыла кран и сунула голову под холодную
струю.

        21
     На  узле связи тоже царила  неразбериха. Флинт с радостью передал Уилту
требование террористов и теперь  с удовольствием слушал Уилтовы  возражения:
незачем,  мол,  рисковать  жизнью, вдруг террористы выстрелят, и  зачем надо
раздеваться,  ведь можно схватить  двустороннее воспаление легких,  и нет ни
малейшего представления о том, как самому себе связать руки. Вскоре вмешался
новый начальник отдела по борьбе с терроризмом.
     --  Отставить все! --  сказал он  Флинту. -- Наши  психопаты только что
дали политико-психологический портрет Уилта. Тяжелый случай...
     -- Через три минуты станет, черт побери, еще тяжелее, если этот ублюдок
не  спустится  вниз,  --  ответил  Флинт.  --  И  кстати,  что  это  еще  за
политико-психологический портрет?
     -- Сейчас не важно. Главное, разговаривая  с террористами, нагнетайте у
них чувство успокоения, -- велел начальник и удалился в конференц-зал.
     Флинт вдруг почувствовал себя авиадиспетчером, который пытается  спасти
двух свихнувшихся пилотов, летящих навстречу друг другу.
     --  Ладно! --  сказал  он. -- Всем, кто с оружием, я  приказал  залечь,
пусть террористы немного успокоятся. Дальше  как быть?  Пусть все идет своим
чередом?
     -- Нет, -- без тени сомнения  сказал  доктор  Фелден.  --  На основании
имеющихся у нас данных я  утверждаю: Уилт скрытый  психопат с весьма опасной
склонностью к убийству. И давать ему свободу действий...
     -- Не могу с вами согласиться, -- возразил профессор Маерлис. -- Записи
его   бесед   с  Шауц   свидетельствуют  о   его   приверженности  идеологии
постмаркузианского   анархизма,   отличающегося   очень   и   очень  высокой
упорядоченностью и последовательностью. Более того...
     -- Профессор, времени у нас в обрез. Точнее, ровно  две минуты. Скажите
одно: менять заложников или не менять?
     -- Однозначно не менять,  -- заявил психиатр.  --  Если такой  тип, как
Уилт,  да  еще  Гудрун  Шауц  окажутся  вместе  с  остальными  террористами,
последствия могут быть самыми непредсказуемыми.
     -- Это обнадеживает, -- сказал начальник отдела.  -- Итак,  мы сидим на
бочке с порохом... Да, майор?
     --  Думаю, если их всех собрать на одном этаже, можно убить двух зайцев
одним  выстрелом,   --  предположил   майор  и  получил  осуждающий   взгляд
начальника.  Тот  вообще  никогда  не  понимал,  зачем  в  подобных  случаях
присылать  военных,  а  сейчас отсутствие элементарной логики в рассуждениях
майора просто ставило его в тупик.
     --  Если вы  намереваетесь  перестрелять всех, кто в доме, то  не  вижу
смысла меняться заложниками. Можно перестрелять и так. Но у нас другая цель.
Мы должны придумать, как избежать кровопролития.
     Тем временем  события в соседнем доме развивались  по своему  сценарию.
Ссылка Флинта на небольшие технические накладки подействовала на террористов
далеко  не успокаивающе. Они немедленно ответили, что если Уилт не спустится
ровно  через одну  минуту,  он  станет  отцом  тройняшек. Неожиданно  помощь
террористам пришла со стороны Евы.
     -- Генри Уилт!!! -- заорала  она на весь  дом. -- Если ты  сейчас же не
придешь, я...
     Флинт, прижавшись ухом к трубке, услышал Уилтово робкое: "Да,  дорогая,
сейчас иду..."  Тогда он подключился к жучку в  телефоне Уилта. Было слышно,
как Уилт  прыгает на одной ноге, снимая штаны, как  неуверенно спускается по
лестнице.  Через  некоторое  время  послышалась  тяжелая  поступь  Евы.  Она
поднялась наверх.
     Флинт отправился в конференц-зал и доложил о последних событиях.
     -- Я же вам сказал...  -- начал начальник, но,  махнув рукой, бессильно
опустился на стул. -- Значит, теперь играем по другим правилам.
     К аналогичному заключению пришли и близняшки, хотя и не  сформулировали
его  именно так. Когда Уилт осторожно прошел прихожую и  направился в кухню,
они завизжали от радости.
     -- Папина сосиска  сикает вперед. А мамина пиписка  чуть-чуть наоборот!
-- хором пропели они к великому изумлению террористов.
     -- Фу, какое безобразие! -- возмутилась миссис Де Фракас,  имея в  виду
девчонок, а равно и их папу. Уилта миссис  Де Фракас и одетого-то не любила,
а голого так вообще  возненавидела. Мало того,  что по милости этого негодяя
ей пришлось напиться жуткой отравы и теперь  голова такая,  словно  ей долго
играли в  футбол, а  все  водопроводные и водосливные части организма словно
огнем  горят.  Так он еще в открытую  демонстрирует  свой окаянный отросток,
которым  когда-то помог  четырем препротивнейшим  девчонкам попасть в этот и
без  того  грешный  мир.  Для  миссис   Де  Фракас  все  это  было  вопиющим
противоречием привычному укладу, стилю  жизни.  Она тут же отбросила  всякую
осторожность.
     --  Я  не  собираюсь  находиться  в одном  доме  с голым  мужчиной!  Не
надейтесь! -- сказала миссис Де Фракас и пошла прочь из кухни.
     --  На место!!! -- заорал Баггиш.  Но  миссис Де Фракас совсем потеряла
страх и продолжала идти. -- Еще шаг, и я стреляю!!! -- взревел он.
     Миссис  Де  Фракас насмешливо  фыркнула  и пошла дальше.  Баггиш поднял
пистолет. Уилт с близняшками как молния вылетел из кухни. Дверь подвала была
открыта.  Они нырнули туда,  скатились по лестнице  вниз,  поскользнулись на
рассыпанном горохе и наконец приземлились на кучу угля.
     Наверху  прогремел  выстрел,  за ним  последовал глухой удар.  Хлопнула
дверь в подвал, и миссис Де Фракас, врезавшись в нее, рухнула на пол.
     Уилт ждать не стал. Больше слышать выстрелы он не желал. Вскарабкавшись
на  верхушку кучи, он изо всех сил  уперся плечом в  железную  "дверь крышки
люка, который вел  из  подвала на улицу. Уголь по  ночам стал осыпаться,  но
крышка поддалась,  и снаружи  показалась Уилтова голова.  Он откинул крышку,
одну за другой  вытащил из  подвала  девчонок  и снова закрыл  люк. Какое-то
мгновение он  соображал: куда  деваться?  Справа  -- окно  кухни,  слева  --
дверь... ага, вон мусорные баки,  а главное, бункер для  компоста. Впервые в
жизни Уилт смотрел на него с любовью. Неважно, что там, в  бункере, главное,
места  хватит  всем, и построен он  благодаря  упорству санэпидемстанции  из
"альтернативного дерева", то есть из бетона. Уилт достаточно  долго простоял
в нерешительности, затем подхватил близняшек, рванул  к бункеру и опустил их
внутрь. Затем тоже прыгнул в бункер и накрыл детей собой.
     -- Ой, папочка, как здорово! -- пропищала Джозефина, поднимая из мусора
физиономию, вымазанную тухлыми помидорами.
     -- Замолкни! -- буркнул  Уилт и ткнул  ее носом обратно в помидоры. Тут
он подумал, что если кто из террористов выйдет из кухни через черный ход, то
обязательно  заметит  их.  И Уилт  стал  закапываться  в  вонючую  гниль  из
капустных листьев, рыбьих хвостов и прочих домашних отходов.  В конце концов
нельзя  было понять, где кончается мусор и  начинается Уилт с детьми. Где-то
под толстым слоем протухшего мусора снова запищала неугомонная Джозефина:
     -- Как тут тепло-о-о!
     -- Станет горячо,  если не захлопнешь  свою варежку,  -- прошипел Уилт,
тут  же пожалев,  что  открыл рот.  Но  было  уже  поздно туда попала яичная
скорлупа и еще какая-то гадость, явно уже  повидавшая пылесос  изнутри. Пока
Уилт отплевывался, в доме началась беспорядочная стрельба. Террористы палили
в  темноту  подвала наугад. Уилт  перестал отплевываться  и подумал: как там
теперь Ева?
     Но  беспокоился  он зря.  У  Евы  дел было  по горло:  куском разбитого
балконного стекла  она перерезала веревку  на руках и развязала  ноги. Затем
отправилась на кухню. Уилт, спускаясь  по лестнице, успел шепнуть ей  что-то
про "суку в ванной".  Ева ничего не ответила. Решила приберечь свое внимание
о  его  проделках  с  "сукой"  до лучших  времен, когда  близняшки  будут  в
безопасности.   А  самый  верный  путь   к  этому  --  выполнить  требования
террористов и  отправить Шауц вниз. Ева стала дергать запертую дверь ванной,
и  тут  грохнул  выстрел,  сваливший  миссис Де Фракас.  Ева пришла в  дикую
ярость. "Если убили хоть  одну девочку, -- подумала  она, --  я уничтожу всю
эту  сволочь. Убьют меня  --  прихвачу  на тот свет столько  гадов,  сколько
смогу!" Ева подняла  свою ножищу, внизу снова загремели вы стрелы, л со всей
силы врезала по двери. Дверь сорвалась с петель, замок разлетелся вдребезги.
Она ударила еще раз; дверь рухнула, и Ева перешагнула через нее. Гудрун Шауц
сидела в  ванной, забившись в самый уголок. Так же, как  и Ева,  в чем  мать
родила. Помимо этого, ничего общего между ними не было. Беременность ни разу
не оставляла своих  следов  на теле  Гудрун Шауц.  Ее гладкое, неестественно
красивое тело выглядело как на картинке из журнала  с девочками, только  вот
лицо при таком теле  казалось  вопиющим  несоответствием.  Лицо Гудрун  Шауц
превратилось  в сплошную  маску ужаса и  безумия, глаза смотрели в  пустоту,
щеки приобрели цвет оконной  замазки,  а изо рта вылетали  нечленораздельные
звуки. Ни дать ни взять: загнанный зверь. Только Еве было не до жалости. Она
надвигалась  на  Шауц медленно, неумолимо.  И вдруг с молниеносной быстротой
выбросила  вперед  руки и  вцепилась  ей  в волосы.  Мисс  Шауц  попробовала
сопротивляться, но  получила  от  Евы  коленом  поддых и  согнулась пополам,
хватая  ртом  воздух.  Ева выволокла ее  на кухню и швырнула на пол.  Затем,
пригвоздив  Шауц коленом, Ева заломила ей руки  назад  и  скрутила  запястья
электропроводом. Потом заткнула рот тряпкой, найденной в раковине, и наконец
полотенцем связала ноги. Причем проделала все  с  таким  невозмутимым видом,
словно готовила курицу к воскресному обеду.
     Внезапно у Евы в голове родилась идея. Идея,  которая  будто специально
ждала этого  момента, идея,  порожденная  безысходностью  и  отчаянием.  Ева
принялась  рыться в шкафчике под раковиной и вскоре  нашла, что искала.  Это
была  длинная  пожарная  веревка,  которую  она  принесла  сюда,  еще  когда
заканчивали отделку  мансарды. Веревку предполагалось  цеплять  к  крюку над
балконом и спускаться по ней вниз при пожаре. Сейчас ей предстояло выступить
в новой роли. Чем  больше стреляли внизу, тем быстрее работала Ева. Разрезав
веревку надвое, она притащила стул с прямой спинкой и установила его посреди
спальни  напротив двери. Затем  подтащила  кровать, придавила  ею стул, чтоб
стоял  как  вкопанный, и волоком  за ноги доставила свою пленницу на балкон.
Привязав обе  веревки  к  ножкам  стула, Ева  перекинула  их  через крюк над
балконом.  Одну   веревку  обвязала  вокруг  груди  Шауц,  другую  аккуратно
разложила  на  полу  возле стула,  профессионально ловким движением завязала
петлю и накинула террористке на шею.
     Сколько раз  Гудрун Шауц заставляла невинных людей трепетать  от страха
перед  смертью. А  теперь и сама оказалась на  их месте. Отчаянно извиваясь,
она попробовала освободиться, но  Ева уже ушла в комнату и стала подтягивать
ее вверх. Гудрун Шауц  поднялась на цыпочки, оторвалась  от земли и  наконец
повисла в воздухе  почти на  уровне балконных перил. Ева привязала веревку к
кровати,  вышла на балкон и спихнула Гудрун Шауц за перила. Та увидела внизу
двор... и верную смерть. Затем Ева выдернула кляп у нее изо рта, вернулась в
комнату  и открыла  дверь  мансарды.  Потом  отвязала  веревку от кровати  и
немного  приспустила  Шауц  вниз.  Веревка  в  руках натянулась.  Тогда  Ева
столкнула кровать  со спинки стула,  уселась на  него  и отпустила  веревку.
Сначала  показалось, что стул вот-вот  вырвется из-под нее, но все-таки  Ева
была  намного тяжелее  Гудрун  Шауц.  Теперь если  Ева погибнет  или  просто
встанет, благополучно висящая  на своеобразном  эшафоте  Шауц  полетит вниз,
увлекая за собой  стул. Стул зацепится за крюк, и террористка вздернется как
миленькая. Вот таким диким, кустарным способом Ева Уилт решила уравнять чаши
весов Правосудия.
     По-другому   оценивали   эти   приготовления   те,   кто   собрался   в
конференц-зале  в   соседнем   доме.  На  телеэкране  Ева  выглядела  словно
воплощение   самой  матери-Земли.  Все,  что  она   делала,  имело  какой-то
символический  оттенок  и  не  воспринималось  как реальность.  Даже  доктор
Фелден, имевший  огромный  опыт общения с убийцами-маньяками, и тот пришел в
ужас.  А  профессор  Маерлис,  который  впервые наблюдал  за отвратительными
действиями палача,  к  тому же голого, бормотал  себе под нос что-то  вроде:
"Этому  чудовищу  прямая  дорога  в дурдом".  Но  самым  болезненным образом
реагировал  представитель  Лиги защиты  гражданских  свобод.  Мистер  Симпер
просто глазам не верил.
     --  Боже праведный! --  закричал он.  --  Ведь  бедную  девочку  сейчас
повесят. Она же сошла с ума. Кто-нибудь сделайте же что-нибудь!
     -- А зачем что-то делать, старик? -- возразил майор. -- Я сам сторонник
смертной казни.
     --  Но  ведь это же противозаконно! -- в  отчаянии  закричал  Симпер  и
обратился к  адвокату Госдайку за поддержкой. Однако  тот сидел с  закрытыми
глазами и обдумывал тактику защиты  Евы в суде. Основной упор предполагалось
делать  на  ее  неспособность   контролировать  свои  действия.  Хотя  более
вероятно, что присяжных  убедит версия вынужденного убийства. Самозащита при
таких обстоятельствах явно исключена.
     Панорамный объектив искажал изображение на экране.  Ева казалась просто
великаншей,  а   Гудрун   Шауц   была   размером   с   оловянного  солдатика
генерал-майора Де Фракаса.  Профессор  Маерлис по привычке нашел  утешение в
логических рассуждениях.
     --  Довольно  любопытная идеологическая ситуация, -- проговорил  он. --
Более чем наглядный пример социальной поляризации.  С одной стороны,  миссис
Уилт, а с другой...
     --  Безмозглая немчура, -- злорадно сказал майор,  когда Ева  подтянула
Гудрун  Шауц повыше и  спихнула ее  с  балкона. --  Не знаю, с какой  высоты
должен падать висельник, чтоб ему свернуло шею, но, думаю, двенадцать метров
будет многовато.
     -- Ах, многовато?!! --  возопил Симпер. -- Да это  просто  чудовищно! Я
протестую против слова "немчура"! Я буду жаловаться!
     --  Больной какой-то,  --  заметил  майор,  когда  защитник гражданских
свобод выскочил из комнаты. -- Все же подумают, что миссис Уилт террористка,
а не любящая мамаша.
     Его точку зрения разделял и Флинт.
     -- Послушай, приятель, -- обратился он к обалдевшему Симперу, -- можешь
устраивать маршей протеста  сколько твоей душонке угодно. Только  не вздумай
орать повсюду, якобы миссис Уилт, черт  бы ее взял, убийца.  Ты сам притащил
ее сюда...
     --  Я  не  знал,  что  она  собирается  вешать  людей.  И не желаю быть
свидетелем самосуда.
     -- А ты никакой и не  свидетель. Ты соучастник. Там  в доме эти ублюдки
собираются убить Уилта с  детьми. Это,  по-твоему,  не нарушение гражданских
свобод?
     -- Но они бы не нарушали, если б вы дали им уйти, они...
     Флинт потерял терпение. Как бы плохо он ни относился к Уилту, сам факт,
что какой-то обезумевший филантроп упрекает полицию за отказ  потворствовать
кровожадным террористам, вывел его из себя. Флинт встал и сграбастал Симпера
за грудки.
     --  Значит, так, раз  ты такой умный,  сейчас пойдешь  туда и уговоришь
вдову Уилта спуститься вниз и получить пулю...
     -- Не пойду, -- пролепетал Симпер, -- вы не имеете права...
     Флинт ухватил его покрепче и потащил к двери. Тут вмешался Госдайк:
     -- Инспектор, надо срочно  что-то делать. Миссис Уилт взяла правосудие,
так сказать, в собственные руки...
     --  С  чем  ее и  поздравляю, -- ответил Флинт.  --  Вот этот  паршивый
ублюдок вызвался быть нашим послом в дружественном лагере борцов за свободу.
     --  Ничего  подобного... --  пропищал Симпер.--  Мистер Госдайк,  прошу
вас... Адвокат даже не посмотрел на него.
     --  Инспектор Флинт, если вы готовы обещать, что мой  клиент  не  будет
нести ответственность, допрашиваться, обвиняться, находиться под стражей или
под следствием, а также  подвергаться преследованию любым другим способом за
свой возможный поступок...
     Флинт  отпустил Симпера. Многие  годы  присутствия в зале  суда научили
Флинта вовремя соглашаться. Он  последовал за Госдайком в конференц-зал, где
и узрел грандиозный зад  миссис Уилт. Выражение Госдайка "взяла закон в свои
руки"  совсем  не  соответствовало действительности.  Она,  скорее,  подмяла
правосудие под себя. Флинт взглянул на доктора Фелдена.
     -- Инспектор,  миссис  Уилт явно  пребывает  в  чрезвычайно взвинченном
состоянии.  Необходимо  попытаться  успокоить  ее.  Предлагаю  позвонить  по
телефону и...
     -- Ни в коем случае! -- возразил профессор Маерлис. -- Хотя миссис Уилт
и размером с гориллу средней величины, сомневаюсь, что она сможет дотянуться
до телефона, не вставая со стула.
     --- А почему  бы ей не встать  со стула? --  резко отозвался  майор. --
Сука Шауц тогда получит по заслугам.
     --  Возможно, только  зачем  делать  из нее  великомученицу? Она и  так
обладает значительным политическим обаянием...
     --  Какое там,  к черту, обаяние? -- взорвался  Флинт. --  Она  уже все
Уилтово семейство замучила. А ее смерть оформим как несчастный случай.
     Профессор скептически глянул на него.
     --  Да, попробуйте. Попробуйте  убедить прессу: девушка  висит  на двух
веревках под  балконом, мастерски  удавленная,  и это  всего лишь несчастный
случай. Дело, конечно, ваше, но...
     -- Ладно, тогда что вы, черт возьми, предлагаете?
     -- Давайте закроем на все  глаза, -- предложил майор, -- в конце концов
миссис Уилт обычный человек...
     -- Человек? -- проворчал доктор  Фелден. -- Скорее, это пример обычного
антропоморфизма.
     -- ...и должна в конце концов подчиниться зову природы.
     -- Зову природы? -- завопил Флинт. -- Да вы посмотрите на эту позу. Она
уже наготове!
     -- Я  не про то,  -- перебил  майор.  -- Рано  или  поздно, она захочет
писать.
     -- Молите Бога,  чтоб поздно, --  сказал  психиатр. --  Как  представлю
себе, что эта туша встанет со стула...
     --  Ничего,  у нее  небось  мочевой  пузырь  размером  с  аэростат,  --
предположил Флинт. -- К тому же я б не сказал, что сейчас жарко. А на холоде
долго не вытерпишь.
     -- Ну, тогда Шауц каюк, -- сказал майор. -- И кончаем весь базар, а?
     -- Изъяснитесь,  пожалуйста, попонятнее,  --  попросил профессор,  -- и
кроме того, не забывайте: фрейлейн Шауц сейчас сильно страдает.
     Флинт оставил  спорщиков  и  отправился на поиски начальника  отдела по
борьбе  с  терроризмом.  Когда  он  проходил по узлу  связи,  его  остановил
сержант. Из динамиков доносился какой-то писк и хлюпанье.
     -- Микрофоны направлены в окно кухни, -- пояснил сержант.
     -- Кухни?  -- не поверил Флинт. -- А похоже, будто стадо мышей  танцует
чечетку в выгребной яме. Что за писк такой непонятный?
     --  Это дети, --  сказал  сержант. -- Конечно,  поверить  трудно, но  я
только что  слышал, как одна мышка попросила другую захлопнуть свою варежку.
Причем это было  сказано не в доме. В доме один копченый сказал другому, что
убивать больше некого. Я думаю...
     Но Флинт уже пробирался сквозь завалы в оранжерее в поисках начальника.
Его Флинт нашел в Уилтовом саду возле беседки. Тот лежал в траве и в бинокль
исследовал анатомические особенности Гудрун Шауц.
     -- На что только люди  не идут ради  дешевой популярности, -- задумчиво
протянул начальник. -- Слава Богу, мы не пустили сюда типов с телекамерами.
     -- А она даже в висячем положении весьма не дурна, -- заметил Флинт. --
Кстати, все это -- работа миссис Уилт, и теперь мы можем брать тех на первом
этаже. У них больше нет заложников.
     -- Да-а-а?  -- удивился начальник и неохотно  перевел  бинокль на  окна
кухни. Через секунду он уже наводил резкость на компостный бункер.
     --  Бог ты мой! -- пробормотал он. -- Слыхал я, что брожение происходит
быстро... Вон! Посмотрите на тот бак у черного входа.
     Флинт  взял  бинокль  и посмотрел. При таком  увеличении он  понял, что
начальник  подразумевал под  ускоренным брожением. Компост  словно ожил.  Он
шевелился, вздымался и оседал.  Несколько стеблей фасоли встали и упали, тут
же  из  грязи  высунулся и исчез хвостик свеклы. В довершение  всего из кучи
появилось  нечто смахивающее  на  взъерошенную тыкву с  намалеванной  на ней
рожей. Флинт закрыл глаза,  не в силах вынести  это кошмарное зрелище. Затем
снова открыл и обнаружил, что сквозь маску из ошметков гнилых овощей на него
смотрит очень знакомая физиономия.
     22
     Минут  через пять  Уилта бесцеремонно вытащили  из  компоста,  а дюжина
вооруженных полицейских взяла на прицел дверь кухни и окна.
     -- Бах,  бах!!!  Ты убит! -- завизжала  Джозефина, когда ее извлекли из
компостного месива. Констебль передал ее кому-то через ограду и  вернулся за
Пенелопой.
     Засевшие в доме террористы сидели тихо. Они слушали Флинта по телефону.
     --  Все  свои  требования  можете забыть,  --  говорил  он,  когда  все
семейство  Уилта вошло  в  оранжерею,  -- либо  вы  выходите  без  оружия  с
поднятыми руками, либо мы врываемся, и  после первых десяти  пуль вам  будет
уже на все наплевать... Господи, воняет-то как!
     --  Называет  себя Самантой!  -- доложил констебль, несший благоухающее
чадо.
     -- Унеси  ее подальше  и продезинфицируй,  -- велел  Флинт  и  полез за
платком.
     -- Не хочу дезинфицироваться! -- завопила Саманта.
     Флинт перевел усталый взгляд на остальных, и вдруг как в ночном кошмаре
ему  привиделось нечто полусгнившее. Но видение пропало, а  перед ним  стоял
всего-навсего Уилт, с ног до головы облепленный компостом.
     -- Ну ты,  прохвост, и вляпался!  Полюбуйтесь: сам Казанова из компоста
явился.  Тоже  мне, герой с  ботвой! Сколько я повидал на  своем веку всякой
мерзости, но...
     -- Отлично!  -- сказал  Уилт. -- После  компостной ямы я, знаете ли, не
очень расположен  выслушивать ваши  ностальгические  замечания... Что насчет
Евы? Она еще там, а вы уже собрались стрелять?
     -- Заглохни, Уилт, -- Флинт  тяжело поднялся со стула. -- Да будет тебе
известно, если б  твоя жена не загорелась  страстью вешать людей, мы  бы еще
час назад попали в дом.
     -- Какой страстью?
     --  Кто-нибудь, дайте ему  одеяло, --  велел Флинт. -- Мне этот ходячий
овощ и так уже будет всю жизнь сниться.
     Он отправился в конференц-зал. За ним Уилт, завернутый в шаль миссис Де
Фракас.
     -- Господа,  позвольте представить вам  мистера Генри Уилта, -- объявил
Флинт обалдевшим психоаналитикам. -- Или товарища Уилта?
     Но  Уилт пропустил  эту шуточку мимо  ушей.  Он во все глаза смотрел на
экран.
     -- Это же Ева! -- Уилт был поражен.
     -- А то нет!  Конечно  она!  -- сказал Флинт.  --  А  на конце вон  тех
веревочек болтается твоя подружка Гудрун Шауц. Как только твоя мадам встанет
со   стула,   ты   сделаешься   мужем   первой  в   истории   Великобритании
женщины-палача. Я-то  ничего против не имею. Всегда  был  сторонником высшей
меры и женского равноправия. Но, к сожалению, эти господа не разделяют моего
беспристрастного  отношения  к  этому вопросу,  а  кроме  того, казнь  через
повешение в  домашних условиях является  противозаконной. Так что,  если  не
хочешь увидеть  жену на  скамье  подсудимых  за вынужденное убийство,  давай
придумывай что-нибудь.
     Уилт с тревогой вглядывался в экран. Его террористические выходки всего
лишь детская игра по сравнению с Евиными. Вот она сидит как вкопанная и ждет
своих убийц. Однако же она придумала ужасный способ обезопасить себя.
     -- Ей можно позвонить по телефону? -- спросил он наконец.
     -- Ты мозгами-то сообрази: как только она встанет...
     --  Точно! -- поспешно  согласился Уилт.  -- И никакую сетку,  конечно,
растянуть под мисс Шауц не удастся. То есть...
     Флинт злорадно засмеялся.
     --  Ага,  о  Шауц  беспокоишься,  да?  Ну, ты и  скромняга! Всего  лишь
несколько часов назад пялил эту сучку, а теперь...
     -- Меня вынудили,  -- ответил Уилт. -- Вы не находите, что у меня вошло
в привычку прыгать в постель к убийцам?
     --  Уилт!  --  начал Флинт.  --  Меня  нисколько  не  волнует,  чем  ты
занимаешься в  свободное время, вернее,  не волнует, пока  ты  действуешь  в
рамках закона. Но ты же  приводишь полон дом террористов и читаешь им лекции
о том, как совершать массовые убийства.
     -- Но это же...
     -- Не отпирайся. Каждое твое слово записано на кассету. Мы создали твой
психологический...
     --  ...портрет, -- подсказал  доктор  Фелден. Он оторвался от экрана  с
Евой и принялся изучать самого Уилта.
     -- Благодарю, доктор! Итак, твой психологический портрет...
     -- Политико-психологический портрет,  -- вмешался профессор Маерлис. --
Хотелось  бы спросить у мистера Уилта, где он приобрел столь обширные знания
по теории терроризма?
     Уилт выковырнул  из уха кусочек морковки  и вздохнул.  Все повторяется.
Никто  его  никогда  не  понимал,  никто  и  не  поймет.  Он  --  бесконечно
непостижимое создание природы, а в мире полно идиотов, и он не исключение. А
Ева по-прежнему  в опасности. Ее  могут  убить, она тоже  может. Уилт устало
поднялся со стула.
     -- Ладно, раз так, я вернусь в дом и внушу этим маньякам...
     -- Черта с два! -- перебил Флинт. -- Ты останешься здесь и здесь будешь
расхлебывать кашу, которую сам же и заварил.
     Уилт снова сел. Он и  понятия  не имел, как  выкрутиться. Миром  правит
Господин Случай, и лишь он вершит судьбы человеческие.
     И  словно в подтверждение  этой мысли,  из дома  Уилтов донесся  глухой
рокот. Раздался мощный взрыв, в доме повылетали стекла. Несколько солдатиков
генерала Де Фракаса упали.
     -- Боже мой, эти свиньи подорвались, как камикадзе!  -- завопил  Флинт.
Он  повернулся и вместе с психоаналитиками бросился на узел  связи.  Остался
только  Уилт. Он не сводил взгляд  с  телеэкрана. Вдруг показалось,  что Ева
приподнялась  со  стула,  но   потом  снова   опустилась  и  сидела  так  же
невозмутимо,  как  раньше.  Было  слышно, как  в  соседней  комнате  сержант
выкладывает Флинту свою версию происшествия.
     -- Не  знаю, в чем дело! Какое-то время  они собирались  сдаться, потом
заявили, что  якобы  мы  травили их ядовитым газом, а потом все  и началось.
По-моему, они и сами не знают, что случилось.
     Зато Уилт знал. Он встал и с довольной улыбкой направился в оранжерею.
     -- Пойдемте со мной, -- сказал  он Флинту  и остальным. -- Я сейчас все
объясню.
     --  Один  момент,  Уилт,  --  остановил  его  Флинт,  --  давай  говори
начистоту. Ты каким-то образом замешан в этом взрыве?
     -- Только  косвенно,  --  ответил Уилт с  достоинством человека, всегда
говорящего  правду  и ничего, кроме правды.  -- Только  косвенно.  Не  знаю,
знакомы ли вы с принципом работы биосортира...
     -- Во дерьмо!!! -- воскликнул Флинт.
     -- Точно, инспектор! Итак, дерьмо в вакуумной среде  биосортира,  проще
говоря,  туалета нового  поколения,  превращается  в метан.  А  метан  легко
воспламеняется  на воздухе. Ева  же решила  заняться  самообеспечением,  как
говорится,  на  всю катушку.  Хотела  готовить  пищу  за  счет этого вечного
круговорота... или, скорей, круговоротов. В общем, плита и сортир составляют
одно  целое. Что с одной  стороны вошло, то с другой вышло и наоборот и т.д.
Возьмем, к примеру, яйцо всмятку...
     Флинт с издевкой посмотрел на него.
     - Яйца всмятку? Ты всерьез заявляешь, что яйца в смятку... Я в жизни не
поверю в эту бредятину. На этот раз меня не одурачишь. Я до всего докопаюсь!
     -- С точки зрения анатомии... -- продолжал Уилт, но Флинт уже выбирался
из оранжереи  в  сад. Один взгляд через ограду, и он убедился, что  Уилт  не
врет.  Немногие  целые окна первого  этажа обляпаны клочками желтой бумаги и
еще  чем-то. Но  убедительнее всего  была вонь.  Инспектор полез за  носовым
платком.
     Из   дома  во  двор,  пошатываясь,  вышли  две  невообразимые   фигуры.
Террористов невозможно было узнать.  Всю мощь биосортирного взрыва Чинанда и
Баггиш  приняли  на себя. И теперь являли  собой  худший пример того, к чему
может привести их идеология.
     --  Дерьмо  всегда дерьмо отыщет,  --  пробормотал  профессор  Маерлис,
наблюдая  с   благоговейным  страхом,  как  по  лужайке  движутся   покрытые
испражнениями люди.
     -- Стоять! -- крикнул  начальник  отдела по борьбе с терроризмом, и его
парни направили на террористов револьверы. -- Вы обложены со всех сторон!
     -- По-моему,  это замечание  излишне, --  заметил доктор Фелден. -- Я и
раньше  слыхал: дерьмовые  идеи  разрушают  мозги.  Но  чтоб  простое дерьмо
обладало такой разрушительной силой!
     Но  двум  террористам  было  уже  не  до  краха  псевдодемократического
фашизма. Сейчас  они заботились только  о себе:  словно  бешеные катались по
траве, пытаясь очиститься от налипших нечистот. А  Гудрун  Шауц, смотрела на
них сверху и глупо улыбалась. Несколько полицейских  неохотно приблизились к
Баггишу и Чинанде и поставили их на ноги.
     Уилт  зашел  в  дом. Он миновал разгромленную  кухню, переступил  через
миссис  Де  Фракас и пошел наверх. На  лестничной  площадке остановился,  не
решаясь идти дальше.
     --  Ева!  --  позвал  он.  --  Это я,  Генри! Все  в  порядке.  Дети  в
безопасности, террористы арестованы. Ты только не вставай со стула. Я к тебе
иду.
     -- Предупреждаю, если это какая-нибудь уловка, я за себя не отвечаю! --
крикнула в ответ Ева.
     Уилт  радостно  улыбнулся. Никакой  логики,  как всегда. Уилт  вошел  в
мансарду  и  застыл  в  дверях, глядя на нее с нескрываемым восхищением. Она
отнюдь  не выглядела глупо. Наоборот,  сидя  здесь, нисколько  не  стесняясь
своей  наготы, Ева  была такой сильной и  неприступной... Куда там Уилту  до
нее!
     --  Дорогая! -- неосторожно начал Уилт и осекся. Ева  глядела на него с
явным отвращением.
     -- Ты эти штучки  брось. Генри Уилт,  -- сказала она. -- Где это ты так
извалялся?
     Уилт окинул себя взглядом. Да  уж, действительно извалялся. Из-под шали
миссис Де Фракас на самом интересном месте торчал стебель сельдерея.
     -- Я, знаешь ли, побывал в компостной куче с детьми...
     --  С детьми? В компостной куче?  -- грозно переспросила Ева и,  прежде
чем Уилт успел объяснить, встала со стула.
     Стул сорвался с места и полетел через комнату. Уилт бросился к веревке,
схватил  ее, его  швырнуло  о  противоположную стену,  наконец  он  все-таки
вцепился в шкаф.
     -- Ради Бога, помоги мне вытащить ее! -- завопил он. -- Нельзя же, чтоб
эта сука повесилась!
     Ева подбоченилась.
     -- Это меня не касается. Я ее даже не трогаю. Веревку ты держишь.
     -- Пока держу. А  ты, конечно, сейчас потребуешь, чтоб я отпустил, если
люблю тебя. Послушай...
     -- Не желаю ничего слушать!!! -- закричала Ева. -- Я  уже  слышала, как
ты с ней в постели... Вот, значит, на каких у тебя встает!
     --Встает?! -- завопил  Уилт в ответ. -- У меня вообще-то что-то встало,
когда я представил на ее месте тебя.
     -- Генри Уилт, я не позволю тебе оскорблять меня...
     -- Да ты что?  Это лучший комплимент в твоей жизни! Просто не знаю, что
б я делал без тебя. А теперь, ради Бога...
     --  Знаю, что  ты  делал  без  меня.  Занимался любовью  с этой  жуткой
женщиной.
     -- Любовью? --  вопил  возмущенный Уилт. -- Разве это любовь? Настоящая
война! Она набросилась на меня, как сексуально озабоченная горилла!
     Он  не договорил, шкаф  отъехал в сторону,  и Уилт, держась за веревку,
стал  медленно подниматься вверх, там, где был крюк. За  ним -- стул. Вскоре
Уилта  приперло  к  потолку и скрутило буквой "Z".  Ева  озадаченно смотрела
вверх на  мужа.  Что же делать? Не оставлять же его так. Да  и  немку уже не
нужно вешать, раз дети спасены. Ева схватила Уилта  за ноги и потянула вниз.
Тем  временем  на  улице  полицейские  дотянулись до  Гудрун Шауц  и  резали
веревки.  Когда  те  наконец лопнули,  Уилт  вперемешку  с  обломками  стула
грохнулся на пол.
     --  Бедненький мой! -- проговорила Ева. В  ее голосе  вдруг послышалось
какое-то особое  сочувствие. Уилт  даже  встревожился. Вот  вечно  она  так:
сначала  искалечит, а потом в ней  совесть просыпается. Ева подхватила Уилта
на руки. Он только простонал и, решив как можно полнее воспользоваться своим
положением, поспешно лишился чувств.
     * * *
     Внизу  во дворе Гудрун  Шауц тоже  была  без  сознания.  Прежде чем она
успела задохнуться, ее сняли и положили на траву.  Директор отдела по борьбе
с  терроризмом делал ей искусственное дыхание рот в  рот, причем с  излишним
рвением   и   энтузиазмом.   Флинт   отвернулся,   чтоб   не    видеть   это
противоестественное влечение, и осторожно вошел  в дом. Дыра в полу на кухне
подтверждала огромную разрушительную силу биосортира.
     -- Совсем рехнулись, -- пробубнил Флинт из-под прижатого к носу платка.
     Затем он проскользнул в прихожую  и поднялся наверх. Увиденное там лишь
подтвердило его замечание:  супруги Уилт обнимались. Флинта передернуло. Ему
никогда не  постичь ту силу,  которая сближает этих  непостижимо  загадочных
людей. А  впрочем,  он и не собирался  их постигать.  Некоторые  тайны лучше
вообще не трогать. И Флинт решил отправиться вниз, чтобы погрузиться  в свой
привычный мир, где таких тайн нет и в помине.
     На  лестничной площадке его встретили близняшки. На них были  платьица,
найденные в  комоде миссис Де  Фракас,  и  ее шляпки,  модные  еще до первой
мировой. Девчонки хотели проскользнуть мимо Флинта, но он их задержал.
     -- Думаю,  маме с  папой сейчас не надо  мешать,  -- сказал  Флинт.  Он
твердо считал: благовоспитанные дети не должны видеть, как их голые родители
занимаются любовью.
     -- А что они делают? -- поинтересовалась Саманта.
     Флинт проглотил комок в горле.
     -- Они... э... у них... помолвка!
     -- Значит,  они  не  муж  и жена?  -- обрадовалась Джозефина, поправляя
горжетку.
     -- Я этого не говорил... -- начал Флинт.
     --  Значит, мы  незаконнорожденные ублюдки! --  запищала Джозефина.  --
Папа  Майкла говорит,  у кого мама с  папой не женаты, те незаконнорожденные
ублюдки.
     Флинт посмотрел сверху вниз на не в меру осведомленного ребенка.
     -- Вот именно -- ублюдки, -- пробормотал он  и стал спускаться. Наверху
близняшки  скандировали  что-то про папину  сосиску и мамину  пиписку. Флинт
прибавил ходу, чтоб не слышать этот бред, и, вдохнув полной  грудью кухонную
вонь, почувствовал облегчение.
     Два санитара  выносили на носилках миссис Де Фракас. Невероятно, но она
была жива!
     -- Пуля застряла в корсете, -- объявил один санитар. -- Крепкая бабуля.
Таких сейчас днем с огнем не найдешь!
     Миссис Де Фракас чуть приоткрыла глаз.
     -- А дети все еще живы? -- тихо спросила она.
     Флинт кивнул:
     -- Все хорошо. Они в безопасности. Не беспокойтесь.
     -- Я беспокоюсь?  -- простонала старушка. -- Вы, наверное, издеваетесь.
Одна мысль, что мне снова предстоит жить по соседству с этими дикарями... --
У миссис Де Фракас не хватило  сил выразить свой ужас,  и  она откинулась на
подушку.
     Флинт проследовал за ней к машине "скорой помощи".
     -- Снимите капельницу! -- умоляла она, когда ее загружали в машину.
     --  Нельзя, мамаша, -- бодро ответил  санитар. -- Закон не велит. -- Он
закрыл двери за миссис Де Фракас и повернулся к Флинту: -- У бедной старушки
шок. Бывает иногда. Сами не понимают, что говорят.
     23

     В Гуманитехе заканчивался первый семестр.  Уилт шел по  траве, покрытой
инеем. Вдоль речки вразвалочку прогуливались утки, а в безоблачном небе ярко
сияло солнышко. Сегодня не предвидится никаких заседаний и лекций. Лишь одно
немного омрачало настроение:  ректор, наверное, захочет поздравить  Уилта  и
его  семью  с  чудесным  спасением.  Дабы   избежать  этого,  Уилт  намекнул
проректору, что лицемерие такого масштаба является признаком дурного тона. А
пожелай ректор выразить свои истинные чувства, он бы признался, что с самого
начала мечтал,  чтоб террористы исполнили все свои угрозы. Такого  же мнения
был и доктор Мэйсрилд. На курсах английского языка  для  иностранцев полиция
устроила   грандиозную  проверку  всех  слушателей,  а  отдел  по  борьбе  с
терроризмом  даже  допросил  двух  иракцев.  Учебный  план  и  тот подвергся
тщательному изучению. В результате профессор Маерлис при активном содействии
доктора Борда  составил  донесение, в  котором говорилось,  что  семинар  по
современным  революционным  теориям  и социальному развитию  содержит  идеи,
подрывающие устои общества  и подстрекающие  к  насилию. Кроме  того, доктор
Борд помог реабилитировать Уилта.
     --  Учитывая, с какими  политически помешанными  типами ему  приходится
общаться у  себя на  кафедре, просто  удивительно,  как  Уилт  не стал  ярым
фашистом.  Вот,  к  примеру,  Билджер...  --  говорил  он  офицеру  полиции,
ответственному за расследование. Тот заинтересовался  персоной  Билджера,  а
заодно посмотрел его фильм и не поверил своим глазам.
     -- Если вы  поощряете такие гнусности  в  среде  своих  преподавателей,
неудивительно, что в стране такой  бардак, -- сказал он ректору, который тут
же попробовал спихнуть все на Уилта.
     --  А  я  всегда считал  это безобразием, --  заметил Уилт,  --  можете
проверить  стенограмму заседания комиссии по образованию и убедиться:  я еще
тогда  хотел все предать гласности. Думаю, родители вправе знать,  когда  их
детям забирают мозги политикой.
     Стенограмма подтвердила слова  Уилта. С тех пор больше к нему претензий
не было.
     Но  на  домашнем  фронте  по-прежнему  царила  обстановка  недоверия  и
подозрительности.   Ева   повадилась   будить  Уилта   среди   ночи,  требуя
доказательств его любви.
     --  Люблю, люблю  я тебя,  черт возьми!  -- спросонья ворчал  Уилт.  --
Сколько можно говорить...
     -- Больше дела, меньше слов! -- острила Ева, прижимаясь к нему.
     -- Ну  ладно, -- соглашался  Уилт. Такие  упражнения шли ему на пользу.
Уилт стал стройнее и здоровее и теперь бодро шагал в направлении Гуманитеха.
Настроение поднималось и  от мысли, что он идет по этой улице последний раз.
Уилты  переезжали  с  Веллингтон-роуд. Утром,  когда Уилт уходил,  за вещами
приехал грузовик. Вечером он уже  возвратится в дом No 45 по Оукхерст-авеню.
Новый  дом  выбирала Ева. Он  был  менее престижен, чем прежний,  но дом  по
Веллингтон-роуд, по мнению Евы, дурно влиял на нее. Уилт  так не  считал, но
на  переезд согласился.  Ему никогда  не нравилась излишняя  претенциозность
тамошних соседей. На Оукхерст-авеню все обстояло иначе.
     -- По крайней мере, будем подальше  от этих помпезных  интеллектуалов и
колониальных динозавров, -- сказал Уилт Питеру Брэйнгири, когда они сидели в
пивной "Свин  в мешке" после вдохновенной речи  ректора. В ней  не  было  ни
слова об Уилтовых злоключениях. Именно это они теперь и отмечали.
     --  А еще там есть небольшой  тихий кабачок за углом. Так что больше не
придется лакать самодельное пиво, язви его!
     -- И  слава  Богу. А  Ева не  будет тосковать по своему компосту и тому
подобному? Уилт лихо хлебнул пива.
     -- Уверен: взрыв биосортира произвел на нее должное впечатление. Нельзя
утверждать, что он внес серьезный  раскол  в  Общество неординарно  мыслящих
личностей, но Еве мозги, по  крайней мере,  прочистил. Сейчас она использует
целебную туалетную бумагу. Я нисколько не  удивлюсь, если чай она заваривает
в дистиллированной воде.
     -- Надо же ей найти применение своим силам.
     Уилт кивнул.
     -- Уже нашла.  Близняшки! Ева  всерьез решила следить, как бы из них не
выросло  нечто вроде Гудрун Шауц. По-моему, это  дохлый  номер. Но я хотя бы
уговорил ее не отправлять их в монастырь  на воспитание. А как здорово они в
последнее время научились разговаривать. Вообще, думаю, жизнь у  меня с этих
пор начнется тихая и мирная.
     Однако  нынешнему  предсказанию  Уилта не  суждено было  сбыться.  Как,
впрочем, и многим другим его предсказаниям.
     Уилт  за час привел в порядок свой кабинет и довольный отправился домой
на Оукхерст-авеню.  Придя  на место, он  обнаружил, что  в  доме  темно и ни
единой души. Ни  Евы, ни близняшек, ни грузовика,  ни мебели.  Уилт где-то с
час прождал, потом позвонил из таксофона. Ева схватила трубку.
     --  Не ругайся,  я ни при чем,  -- закричала она в трубку, -- грузчикам
пришлось разгружать машину!
     -- Разгружать? Чего вдруг?
     -- Джозефина спряталась в шкафу, а его первым поставили в кузов.
     --  Ну не разгружать же  из-за нее?  Она  бы там не  задохнулась,  зато
получила бы хороший урок на будущее.
     -- Кроме  нее, там была  кошка миссис Де Фракас, пудель Боллов и четыре
ручных зайца Дженифер Виллис.
     -- Чего? -- не понял Уилт.
     -- Она в заложников играла! -- завопила Ева. -- И...
     Но время  истекло,  и  монетка провалилась в  автомат, а  новой Уилт не
положил.
     Он побрел по улице, недоумевая: "Чем же так необычен  наш с  Евой брак?
Почему  каждый день  для  нас  становится маленькой  катастрофой?" А еще  он
безуспешно пытался  представить, каково Джозефине  было в  шкафу. "Ударилась
она там  или нет? Ну, ничего, на собственных  шишках учатся".  Уилт шагал по
Оукхерст-авеню  прямо в кабачок,  и вдруг ему стало жаль новых  соседей. Они
ведь пока еще не знали, что их ждет впереди.




   Том Шарп.
   Уилт



     Перевод: К.Мец
     Изд: "Новости" (World Bestseller)
     OCR: Alexey_Grom


1
     Когда Генри Уилт выводил  собаку на прогулку, или, точнее, когда собака
выводила его погулять,  или.  еще  точнее, когда миссис  Уилт приказывала им
убираться  из  дому,  чтобы дать ей возможность заняться  йогой,  он  всегда
выбирал один и тот же маршрут. Вернее, этот маршрут выбирала собака, а Генри
послушно следовал за ней. Они шли мимо почты, пересекали  детскую  площадку,
проходили под  железнодорожным мостом и выходили на  тропинку, ведущую вдоль
реки. Пройдя  по ней около  мили, они  опять  переходили  железную  дорогу и
возвращались домой улицами, где все дома были больше и лучше, чем дом Уилта,
где  много  зелени,  а  вдоль  дороги припаркованы исключительно  "роверы" и
"мерседесы". Почему-то именно  здесь Клем, чистокровный Лабрадор, чувствовал
себя как дома и делал все свои дела, пока Уилт  неловко стоял, сознавая, что
он чужой в  этом районе, и жалея,  что  это так, а не иначе. За всю прогулку
практически только здесь Уилт  в какой-то  мере осознавал, где он находится.
Всю остальную часть пути он обычно был погружен в мысли, не имевшие никакого
отношения  к  его   маршруту.  По  сути  дела,  каждая  прогулка  с  собакой
превращалась  для него в  путешествие  в несбыточное,  мечты  об  отдаленной
возможности безвозвратного  исчезновения  миссис Уилт, о внезапном обретении
богатства или назначении на высокий пост, о том, что бы он стал делать, будь
он министром просвещения, или, еще  лучше, премьер-министром.  Он придумывал
уловки, которые могли бы помочь ему достичь цели, мысленно  спорил со своими
оппонентами. Если бы кто-нибудь  в этот момент обратил внимание на  Уилта (а
большинство людей не обращало на него  никакого внимания), то увидел бы, что
время от времени  губы его  шевелятся, а  рот  кривится  в усмешке. Это Уилт
отвечал  на собственные вопросы и  вдребезги разбивал контраргументы. Именно
во время одной  из  таких  прогулок, к  тому  же  под дождем  и после  особо
утомительного  дня  в  училище,  Уилт впервые  почувствовал, что  не  сможет
осуществить  свое предназначение -- жить так, как он  сам считает нужным, --
если  с  его  женой  не  произойдет  какого-нибудь  страшного  и  не  совсем
случайного несчастья.
     Этот  вывод не был внезапным, медлительность вообще была характерна для
Уилта,  которому  всегда  не  хватало  решительности.  Доказательством  тому
являлись  десять лет,  проведенные  им в Фэнлендском  техучилище в  качестве
младшего преподавателя второй категории.  Десять долгих лет он проработал на
гуманитарном отделении училища, читая лекции будущим газовщикам, штукатурам,
каменщикам и водопроводчикам. Или, вернее, следя за тем, чтобы они вели себя
тихо. Десять  лет он провел, переходя из одной классной комнаты в  другую  с
двумя дюжинами  экземпляров  Оруэлла,  "Сыновей и любовников", "Кандида" или
"Повелителя мух", изо всех  сил  стараясь,  безо  всякого  видимого  успеха,
развить эстетические чувства слушателей дневного отделения.
     Мистер  Моррис, заведующий гуманитарным отделением училища, называл эти
преподавательские муки "один на один  с культурой". С точки зрения Уилта, их
правильнее  было бы назвать  "один  на один с варварством". Несомненно, этот
жизненный  опыт помог ему покончить  с идеалами и  иллюзиями юности. Помогли
этому и двенадцать лет брака с Евой.
     Если газовщики прекрасно существовали, ничего не ведая об эмоциональной
значимости межличностных отношений, изображенных в  "Сыновьях и любовниках",
и  издевались над  глубоким проникновением Лоуренса  в  сексуальную сущность
бытия, то  Ева  не  была способна  на  подобную отрешенность. Она занималась
культурной    деятельностью   и   самосовершенствованием    с   энтузиазмом,
раздражавшим  Уилта. Хуже того, ее  понятие  о культуре  постоянно менялось,
иногда распространяясь на Барбару Гартлэнд и Аню Ситон, иногда на Успенского
и  Кеннета Кларка, но чаще всего ограничивалось инструктором класса керамики
по  вторникам или  лектором  по трансцедентальной медитации по четвергам. По
этой  причине Уилт никогда не  мог знать, что его ждет  вечером кроме наспех
приготовленного   ужина,   попреков   в  отсутствии  у  него  честолюбия   и
доморощенного   интеллектуального  эклектизма,   который  приводил   его   в
исступление.
     Чтобы забыть  этих  псевдочеловеков-газовщиков и Еву  в  позе  "лотос",
Уилт, шагая  по  тропинке  вдоль  реки, погрузился в  мрачные мысли, которые
становились еще тягостнее от  сознания, что  вот  уже пятый год  подряд  ему
почти  наверняка  откажут  в  повышении в должности и  не  назначат  старшим
преподавателем  и что если он  не  предпримет  как  можно  скорее каких-либо
решительных мер, то обречен  всю оставшуюся  жизнь иметь дело с 3-й  группой
газовщиков, 2-й группой штукатуров и Евой. С  этим невозможно мириться. Надо
что-то делать. Над его головой прогремел поезд. Уилт стоял, провожая глазами
удаляющиеся огни, и  думал  о несчастных случаях,  связанных с  пересечением
железнодорожных путей.

     -- Он последнее время такой странный, -- сказала Ева. -- Просто не могу
понять, что с ним.
     -- Что касается  Патрика, то я  уже  давно отказалась от всяких попыток
его  понять,  --  промолвила  Мэвис  Моттрам,  разглядывая Евину вазу.-- Мне
кажется,   люпин   стоит  сдвинуть  немного  влево.  Так  он  лучше  оттенит
ораторические  свойства  розы.  Теперь   насчет   вот  этого  ириса.   Нужно
стремиться, комбинируя цвета, произвести почти звуковой эффект. Так сказать,
контрапунктический.
     Вздохнув, Ева кивнула.
     -- Он был такой энергичный, -- сказала она, -- а теперь он просто сидит
и  смотрит  телек. Все,  что я могу  сделать, это заставить  его погулять  с
собакой.
     --  Может, ему  скучно без  детей? --  заметила Мэвис.  -- Я  знаю, что
Патрик скучает.
     --  Это потому,  что ему есть по  кому скучать, -- с горечью произнесла
Ева.  -- Генри не в состоянии даже взбодриться настолько,  чтобы  этих самых
детей завести.
     --  Прости, Ева, я  совсем  забыла,  -- произнесла  Мэвис и передвинула
люпин так, чтобы он лучше контрастировал с геранью.
     -- Да  не  извиняйся, --  отмахнулась  Ева, среди  недостатков  которой
жалости  к  самой  себе  не было. --  Думаю, что я  еще  радоваться  должна.
Представь себе детей, похожих на Генри. Он такой нетворческий по  характеру,
и,  кроме того, от  детей столько беспокойства.  Они забирают у человека всю
творческую энергию.
     Мэвис    удалилась,    чтобы    помочь    кому-нибудь   еще    добиться
контрапунктического эффекта, на этот раз с помощью настурций и мальвы в вазе
вишневого цвета.  Ева потрогала розу пальцем. Мэвис так  повезло. У нее есть
Патрик,  а  Патрик Моттрам такой энергичный.  Несмотря на  свои размеры, Ева
очень верила в энергичность и творческую жилку. Поэтому даже вполне разумные
люди. не  склонные поддаваться влиянию, не выдерживали больше десяти минут в
ее  обществе. Даже  в  позе  "лотос" в  классе йоги  она умудрялась выделять
энергию, а во  время попыток  трансцедентальной медитации напоминала кипящую
скороварку.  Творческая  энергия   несла  с  собой  энтузиазм,  лихорадочный
энтузиазм женщины, не нашедшей себя, для которой каждая новая идея возвещала
зарю  нового дня и наоборот.  Поскольку  все ее  идеи были либо  мелки, либо
невразумительны для нее же самой, то и приверженность им была соответственно
кратковременной  и  не   могла  заполнить  ту  пустоту  в   жизни,   которая
образовалась в результате неспособности Генри к свершениям. Пока Генри жил в
своем  воображении  бурной жизнью,  Ева, начисто  лишенная воображения, вела
бурную жизнь на деле.
     С энтузиазмом, достойным лучшего  применения,  она ввязывалась в разные
дела,  заводила  новые  знакомства, присоединялась  к  различным  группам  и
участвовала  во  всевозможных  мероприятиях,  причем  делала   все   это   с
безрассудством,  под   которым  скрывалась  ее  эмоциональная  неспособность
остановиться хотя бы на мгновение. Сейчас же, попятившись от своей вазы, она
наткнулась на кого-то, стоящего за ее спиной.
     -- Простите, -- сказала она и, обернувшись, обнаружила пару карих глаз,
внимательно ее разглядывающих.
     -- Не стоит извинений, -- произнесла женщина  с  американским акцентом.
Она была худенькая и  одета с простотой, далеко превосходящей скромные финан
совые возможности Евы.
     -- Я Ева  Уилт, -- сказала Ева, которая  когда-то посещала курсы умения
знакомиться  с людьми при деревенском колледже  в  Оакрингтоне.  -- Мой  муж
преподает в техучилище, а живем мы на Парквью, 34.
     -- Салли Прингшейм, -- произнесла  женщина  с  улыбкой. -- Мы живем  на
Росситер Глоув. Мы сейчас в годичном отпуске. Гаскелл -- биохимик.
     Должным  образом оценив полученную  информацию, Ева  Уилт порадовалась,
что  оказалась достаточно предусмотрительной, одев голубые джинсы  и свитер.
Люди, жившие на  Росситер Глоув, были  на  порядок выше тех, кто проживал на
Парквью, да и мужья-биохимики, пребывавшие в  годичном отпуске,  безусловно,
преподавали  в  университете.  Мир  Евы  держался  на  способности мгновенно
схватывать подобные нюансы.
     -- Знаете,  я  не уверена,  что ужилась  бы с  ораторической  розой, --
заметила Салли. -- Я ничего  не имею против симфоний  в концертных залах, но
вполне обойдусь без них в вазах.
     Ева уставилась на нее одновременно с удивлением и восхищением. Открытая
критика искусства Мэвис Моттрам составлять букеты на Парквью считалась явным
богохульством.
     --  Знаете, мне  всегда хотелось  сказать то же самое, -- сказала она с
неожиданной теплотой,-- но я никак не могла набраться мужества.
     Салли Прингшейм улыбнулась.
     -- Считаю, каждый должен всегда  говорить  то, что думает. Правда очень
важна  во  всех  сколь-нибудь  серьезных  взаимоотношениях. Я  всегда говорю
крошке Джи то, что думаю.
     -- Крошке Джи? -- переспросила Ева.
     -- Это Гаскелл, мой муж, -- сказала Салли. -- Не  то, чтобы он в полном
смысле мой муж. Просто у нас свободная договоренность  жить вместе. Конечно,
мы официально женаты, и все  такое, но я полагаю, что самое главное -- иметь
свободу сексуального выбора, разве не так?

     Домой Ева прибыла, обогащенная несколькими новыми словами. Уилт был уже
в постели и  делал вид, что  спит.  Она разбудила его  и рассказала  о Салли
Прингшейм. Уилт  перевернулся на  другой бок, пытаясь снова заснуть  и  моля
всех богов, чтобы  Ева ограничилась  своими  контрапунктическими букетами. В
данный  момент  свобода сексуального выбора для обеих сторон была нужна  ему
меньше всего. К тому  же подобные декларации,  исходящие от  жены биохимика,
который мог  себе позволить жить на Росситер Глоув, не  внушали доверия. Ева
слишком  легко  попадала под  влияние  богатства, общественного положения  и
новых  знакомых,  чтобы  ей  можно  было  позволить  общаться  с   женщиной,
полагавшей,  что оральная  стимуляция  клитора  является неотъемлемой частью
действительно  свободных  взаимоотношений  и  что  унисекс  имеет  право  на
существование. У Уилта  хватало проблем  со  своими мужскими способностями и
без требований  Евы обогатить ее супружеские права орально. Ночь у него была
беспокойная.  Его  одолевали мрачные,  мысли  по  поводу случайных  смертей,
связанных  со  скоростными  поездами,  железнодорожными   переездами,  с  их
собственным "фордом"  и привязным  ремнем, которым пристегивалась в нем Ева.
Поэтому утром Уилт поднялся ни свет ни  заря и  сам приготовил себе завтрак.
Когда он уже  собрался уходить, чтобы успеть  на девятичасовую лекцию в  3-й
группе механиков, Ева спустилась вниз с мечтательным выражением на лице.
     -- Я только что вспомнила, что забыла тебя кое о чем спросить вчера. --
сказала она. -- Как ты считаешь, что такое "транссексуальное разнообразие"?
     -- Это когда стихи о гомиках сочиняют, -- быстро ответил Уилт и пошел к
машине.  Проехав по Парквью, он на повороте попал в пробку.  Он сидел  и про
себя матерился. Ему было уже 34 года, и все  его способности были растрачены
на   группу   механиков   и   женщину,   которая,  без   сомнения,  была   с
интеллектуальной точки зрения ниже всякой  нормы. Хуже того, он вынужден был
признать, что  Евины  постоянные упреки, что  он не мужчина, соответствовали
действительности.  "Если  бы ты был настоящим мужчиной, -- повторяла она, --
ты бы проявлял больше инициативы. Ты должен самоутвердиться".
     На повороте Уилт самоутвердился,  ввязавшись  в перепалку  с  водителем
миниавтобуса. Как обычно, и здесь он оказался не на высоте.

     -- Мне кажется, проблема Уилта в том, что ему не хватает честолюбия, --
заметил  заведующий кафедрой английского языка,  человек без нервов, имеющий
тенденцию  рассматривать и решать  проблемы  с той  мерой  неопределенности,
которая удачно маскировала отсутствие у него уверенности в себе.
     Комиссия по повышениям  закивала  головами,  что  она делала  пять  лет
подряд.
     --  Может, он и недостаточно  честолюбив,  зато предан  делу, -- сказал
мистер Моррис, ежегодно выступавший в поддержку повышения Уилта.
     --  Предан?  --  переспросил  заведующий  столовой. -- Чему это он  так
предан? Абортам, марксизму или распущенности? Чему-нибудь, да обязательно. Я
еще  не  встречал преподавателя-гуманитария,  который  не  был  бы  чудаком,
извращением или ярым революционером, а, чаще всего, первым, вторым и третьим
одновременно.
     --  Совершенно  верно,  совершенно  верно,  --   подтвердил  заведующий
кафедрой   механической   обработки   материалов,   на   станках    которого
студент-придурок однажды смастерил несколько бомб.
     Мистер Моррис ощетинился.
     -- Я согласен, что один или два преподавателя слишком... так сказать...
ударялись в политику, но я решительно возражаю против предположения, что...
     --  Давайте  отвлечемся от всех этих общих вещей и вернемся к Уилту, --
заявил  заместитель директора училища.  -- Мы  остановились на том,  что  он
предан делу.
     -- Он нуждается в поощрении,  -- сказал мистер Моррис. -- Черт  побери,
он работает здесь уже десять лет, и у него все еще вторая категория.
     -- Именно  это я и имел в виду, говоря, что он недостаточно честолюбив,
--  заметил  заведующий  английской кафедрой.  --  Если бы  он  был  достоин
повышения, то давным-давно был бы старшим преподавателем.
     --  Должен  заметить,  что  я  полностью  с этим  согласен,  --  сказал
завкафедрой географии.  --  Совершенно  очевидно,  что  человек,  который  в
течение  десяти  лет  безропотно соглашается  иметь  дело  с  газовщиками  и
водопроводчиками, не способен заниматься административной работой.
     -- Разве  мы повышаем людей  только из административных соображений? --
спросил   мистер   Моррис   устало.   --  Между   прочим,  Уилт   прекрасный
преподаватель.
     --  Хочу  заметить, -- вмешался  доктор  Мейфилд,  заведующий  кафедрой
социологии,  --  что  сейчас,  в  преддверии  введения  степеней  в  области
исследований проблем городов и изучения средневековой поэзии,  -- я счастлив
сообщить вам,  что  их введение  в принципе одобрено Национальным советом по
научным  званиям,  -- крайне важно проводить  солидную  кадровую  политику и
резервировать  места  старших  преподавателей  для   кандидатов,  обладающих
специальной подготовкой и достижениями в конкретных областях науки, а не...
     --  Если  я   правильно   вас  понял,  --  перебил  его  доктор  Боард,
возглавляющий кафедру современных языков, -- вы  предлагаете предпочесть  на
должности  старших  преподавателей  остепененных  специалистов,  не  умеющих
преподавать, а не тех, кто умеет это делать, но не имеет степени?
     --  Если бы доктор Боард не прерывал меня, -- продолжил доктор Мейфилд,
-- он бы понял, что то, что я сказал...
     -- Маловероятно. -- заметил доктор  Боард, --  даже если забыть о вашем
синтаксисе.
     Вот  так  и случилось, что пятый  раз подряд о повышении  Уилта забыли.
Фэнлендское  техучилище расширялось. Возникали  новые курсы,  и  все  больше
студентов, у которых было мало способностей, поступало туда, чтобы обучаться
у  высококвалифицированных  преподавателей,  чтобы  в один  прекрасный  день
училище  сменило приставку "тех" на  "политех". Это  было сокровенной мечтой
всех  заведующих  кафедрами  и  отделениями,  и в  процессе  достижения этой
высокой цели  чувством  личного достоинства Уилта и надеждами Евы Уилт можно
было пренебречь.
     Уилт узнал эти печальные новости в столовой, перед ленчем.
     -- Мне  очень жаль. Генри,  -- сказал мистер Моррис после того, как они
взяли подносы. -- Всему виной  это  ужасное экономическое давление. Даже  на
отделении  современных  языков  сокращения.  У  них  только   двое  получили
повышение.
     Уилт кивнул. Ничего  другого  он и не  ожидал.  Он  работал не  на  той
кафедре, был женат не на той женщине и вообще жил не той жизнью. Он поставил
свою тарелку с рыбными палочками на угловой  столик и съел их в одиночестве.
Вокруг  него преподаватели  обсуждали  различные  планы,  в  частности,  кто
попадет в следующем  семестре в  правление  курса. Все  они преподавали либо
математику,  либо  экономику, либо  английский,  то  есть предметы,  которые
считались наиболее важными, и поэтому добиться повышения было для них плевым
делом. Гуманитарные науки в расчет не принимались, так что о повышении здесь
было  бесполезно  даже  заикаться.  Уилт закончил ленч и пошел в  справочную
библиотеку посмотреть фармакопею на инсулин. Ему вдруг  пришло в голову, что
инсулин -- яд, не оставляющий следов.

     Так ничего и  не  выяснив, без  пяти  два он  направился в комнату  752
развивать эстетические чувства  пятнадцати учеников-мясников, обозначенных в
расписании как "Мяс. I". Как водится, они опоздали и были в подпитии.
     --  Мы пили за здоровье  Билла, -- возвестил  один из них,  когда они в
десять минут третьего ввалились в класс.
     --  Что вы  говорите!  -- отозвался Уилт, раздавая учащимся  экземпляры
"Повелителя мух". -- Ну и как он?
     -- Чертовски плохо, --  отозвался  верзила, на  кожаной куртке которого
сзади  было написано "От-зынь!". -- Его выворачивает наизнанку. У  него день
рождения, он выпил четыре рюмки водки и коктейль...
     --  Мы остановилась на том, как  Пигги  попадает в лес, -- сказал Уилт,
пытаясь  отвлечь их внимание от дня рождения. Он взял тряпку  и стер с доски
изображение противозачаточного колпачка.
     -- Это отличительный знак мистера Седвика, -- сказал  один из мясников.
--  Он  всю дорогу распространяется  о  противозачаточных  средствах  и тому
подобном. У него такой пунктик.
     -- Пунктик? -- переспросил Уилт, стараясь быть лояльным.
     --  Ну, знаете, насчет контроля за рождаемостью.  Он ведь  когда-то был
католиком,  верно?  А теперь он  уже  не католик, вот и старается наверстать
упущенное,  --  сказал  невысокий  парнишка  с  бледным  лицом,  развертывая
шоколадку.
     --  Кто-нибудь должен рассказать ему  о противозачаточных таблетках, --
вмешался другой парень, поднимая голову с парты и глядя на  Уилта заспанными
глазами. -- С резинкой ни фига не чувствуешь. С таблеткой куда лучше.
     --  Наверное,  ты прав.  -- сказал Уилт.  --  Но  я  слышал,  бывают  и
осложнения.
     -- Ну, это кто и как берется за дело. -- заявил парень с бакенбардами.
     Уилт  неохотно  вернулся  к  "Повелителю  мух".  Он  читал  эту  книгу,
наверное, уже в двухсотый раз.
     --  Так вот. Пигги  попадает в  лес и... -- начал  он,  но  его тут  же
пережил еще один ученик, который, судя по всему, разделял отвращение Уилта к
приключениям Пигги.
     -- Осложнения дают только те таблетки, где много половых гормонов.
     --  Половых гормонов? Очень интересно, -- заметил Уилт.  --  Похоже, ты
хорошо в этом разбираешься.
     -- Одна старуха, что живет на. нашей улице, получила тромб в ноге...
     -- Глупая старуха, -- сказал парень с шоколадкой.
     -- Слушайте, -- вмешался Уилт, -- или мы  будем разбираться,  что Питер
знает по  поводу побочных эффектов противозачаточных таблеток,  или мы будем
дальше читать про Пигги.
     -- А пошла она, эта Пигги, -- заявили бакенбарды.
     -- Прекрасно, -- сказал Уилт с облегчением. -- Тогда сидите тихо.
     -- Итак, -- сказал  Питер,  -- эта баба.  правда,  она  не  такая уж  и
старая,  ей где-то  около  тридцати, так  вот  она пила  таблетки, и  у  нее
появился тромб, и доктор сказал моей тетке, что все дело в гормонах и что ей
лучше пить другие таблетки. Так  вот ее мужу пришлось пойти на стерилизацию,
чтобы у нее больше не было тромба.
     -- Пусть  меня застрелят, чтоб  я  такое над  собой позволил, -- заявил
парень с шоколадкой. -- Я хочу, чтобы у меня там все было как положено.
     -- Каждому -- свое, -- сказал Уилт.
     -- Никому не позволю  подступиться к моему хозяйству с проклятым ножом,
-- сказали бакенбарды.
     -- Да кому ты нужен? -- заметил кто-то.
     -- А как  насчет того мужика, чью жену ты  трахнул? -- спросил парень с
шоколадкой. -- Уверен, он не имел бы ничего против.
     Уилт  еще  раз  прибегнул к помощи  поросенка и вернул их  к обсуждению
проблем стерилизации.
     -- Кстати, -- сказал Питер, -- теперь это не то, чтобы раз и  навсегда.
Они теперь могут тебе вставить  такой  маленький золотой краник, и ты можешь
его повернуть, если захочешь потомства.
     -- Да иди ты! Все вранье!
     -- Ну, бесплатно тебе это никто не сделает, надо заплатить. Я читал  об
этом в журнале, в Америке уже эксперименты проводят.
     -- А что если прокладка полетит? -- спросил парень с шоколадкой.
     -- Позовешь водопроводчика.
     Уилт сидел и слушал, как мясники из первой группы  разглагольствовали о
стерилизации  и  противозачаточных спиралях, об индейцах,  которым бесплатно
раздают  приемники,  о  самолете,  приземлившимся  в   Одли  Энде  с  грузом
нелегальных  иммигрантов,  о  том, что  сказал  чей-то  брат, полицейский  в
Брикстоне, о черных, о том,  что ирландцы еще хуже и о бомбах, а потом опять
о католиках и контроле  за рождаемостью, о том, что  кто это захочет  жить в
Ирландии, где даже  презервативов не купишь, и опять о  таблетках. И все это
время Уилт напряженно думал,  как бы  ему избавиться от Евы. Посадить  ее на
диету из противозачаточных таблеток с высоким содержанием гормонов?  Если их
растереть и  смешать с овалтином, который она принимает перед  сном, то есть
надежда,  что она быстренько вся покроется тромбами.  Но он тут  же выбросил
эту идею из головы. От одной мысли  о Еве с тромбами выворачивало наизнанку.
Кроме  того,  таблетки могли  не подействовать. Нет, надо  придумать  что-то
более эффективное и надежное. Лучше всего подошел бы несчастный случай.
     По окончании урока Уилт собрал свои книги и направился в учительскую. У
него  было  "окно".  По  пути он  прошел  мимо строящегося административного
корпуса. Участок уже был  расчищен, и  строители бурили шурфы под фундамент.
Уилт  остановился  и стал смотреть, как буровая машина медленно вгрызается в
землю. Рыли большие ямы. Широкие. Тело вполне поместится.
     -- На какую глубину копаете? -- спросил он одного из рабочих.
     -- Тридцать футов.
     --  Тридцать футов?  --  переспросил  Уилт.  --  А когда  бетон  будете
заливать?
     -- В понедельник утром, если повезет, -- сказал рабочий.
     Уилт пошел дальше. Ему пришла в голову жуткая идея.

2

     Это был один из лучших дней Евы  Уилт. У нее были просто дни, отличные
дни и другие, которые она называла "один из  таких дней". В "просто" дни все
шло  своим чередом, она  стирала, пылесосила  гостиную,  мыла окна,  убирала
постели, драила ванну,  посыпала антисептиком унитаз,  отправлялась  в Центр
общественной гармонии, где помогала  ксерокопировать  или  разбирать  старую
одежду к распродаже, иными словами, помогала, как могла.  Потом возвращалась
домой  обедать,  после чего шла  в библиотеку или  к  Мэвис, Сюзан  или Джин
попить чаю и поговорить про  жизнь и про то, как редко теперь  Генри  спит с
ней  и как она  упустила  свой шанс,  отказав  в свое  время клерку, который
теперь уже  управляющий, затем возвращалась домой  и  готовила  Генри  ужин.
Потом шла на занятия йогой, составлением  букетов, медитацией или керамикой,
и наконец забиралась в постель с чувством выполненного долга.
     В "один  из таких дней"  все  шло  наперекосяк. Хотя  она  делала то же
самое, все валилось из  рук. Например, сгорал предохранитель в пылесосе, или
забивался  сток  в  раковине,  куда  попал  кусочек морковки.  В  такие  дни
пришедшего с работы  Генри ждало  либо молчание, либо град упреков по поводу
его  многочисленных ошибок и Недостатков. В такие  дни Генри обычно особенно
долго гулял с собакой и спал беспокойно, то и дело поднимаясь, чтобы пойти в
туалет,  сводя  этим  на нет благотворное действие антисептика,  которым Ева
посыпала края унитаза, и тем самым давая ей предлог поутру снова наброситься
на него с упреками и напоминаниями о всех его недостатках.
     -- Что же я, черт побери, должен делать? -- спросил он однажды. -- Если
я спускаю воду, ты жалуешься, что  я не даю тебе спать, а если я  не спускаю
воду. ты говоришь, что утром на. все это противно смотреть.
     --  Да. противно, и,  кроме того, зачем  это  ты  смываешь антисептик с
боков  унитаза?  И не отпирайся! Я сама  видела. Ты прицеливаешься по кругу,
чтобы порошка совсем не осталось. Ты делаешь это специально.
     --  Если  я буду спускать воду, он  и  так  весь смоется, да  еще  и ты
проснешься, -- сказал Уилт, сознавая, что у него действительно, выработалась
привычка метиться именно в порошок. Чем-то он ему был противен.
     --  Почему  ты  не можешь дождаться утра? И вообще, так тебе и надо, --
сказала она, предупреждая его очевидный ответ. -- Меньше надо пива  пить. Ты
должен гулять с Клемом, а не наливаться в. этой ужасной забегаловке.
     -- Отлить иль не отлить, вот  в чем вопрос, -- сказал  Уилт, принимаясь
за овсянку. -- Что ты от меня хочешь? Чтоб я его узлом завязал?
     -- Какая разница, завяжешь не завяжешь, -- с горечью заметила Ева.
     -- Для меня очень даже большая разница, так что спасибо.
     -- Я имею в виду нашу интимную жизнь, и ты прекрасно это понимаешь.
     -- А, ты об этом, -- сказал Уилт.
     Но так обычно происходило в "один из таких дней".
     В ее лучшие дни случалось нечто неожиданное, привносившее в  ежедневную
рутину новое и  будившее в  Еве уснувшие было надежды, что каким-то чудесным
образом  все изменится к лучшему.  Именно на таких  ожиданиях и зиждилась ее
вера в жизнь. Эти  смутные  надежды были  духовным эквивалентом тех мелочей,
которые занимали все ее  время и так  удручающе действовали на  Генри.  В ее
лучшие дни солнце обычно светило ярче, настроение у Евы было приподнятое, и,
обрабатывая мастикой лестницу,  она  напевала  себе под  нос  "Однажды принц
придет ко  мне".  В  такие дни,  преисполненные  неясных,  но  прекрасных  и
возвышенных   ожиданий,    Еву   особенно   раздражал   вид   Генри   Уилта,
возвращающегося  после  трудного  дня  в  училище. Генри  приходилось самому
заботиться  об ужине, и, если у него хватало сообразительности, он  старался
держаться от дома как можно дальше. Именно такими вечерами Генри бывал ближе
всего к тому, чтобы действительно убить Еву, а там будь что будет.

     В  один  из  ее  лучших  дней,  по дороге  в  Общественный  центр,  Ева
натолкнулась на Салли Прингшейм.  Эта абсолютно случайная  встреча произошла
потому, что Ева отправилась в путь не на  велосипеде, а пешком,  и предпочла
Росситер Глоув  прямой дороге по  Парквью. хотя последняя  была  на  полмили
короче. Салли как  раз выезжала из ворот на новеньком "мерседесе". Этот факт
не ускользнул от внимания Евы, и она понимающе улыбнулась.
     -- Это  же  надо,  как я  неожиданно наткнулась  на вас, -- сказала она
жизнерадостно, когда Салли остановила машину и открыла дверцу.
     --  Может,  вас  подвезти?  Я  еду  в  город,  надо  купить  что-нибудь
легкомысленное  для  сегодняшнего  вечера.  К  Гаскеллу  приезжает  шведский
профессор из Гейдельберга. и мы собираемся к Ма Танте.
     Ева  с  удовольствием уселась на  сиденье, в  уме подсчитывая стоимость
машины  и  дома,  поражаясь  необходимости  иметь что-то легкомысленное  для
посещения Ма Танте (где, как она слышала, даже аперитивы стоят  95 пенсов) и
тому,  что  д-р   Прингшейм   развлекает   приезжающих   в  Ипфорд  шведских
профессоров.
     -- Я собиралась идти пешком, --  соврала она. -- Генри забрал машину, а
сегодня такой чудесный день.
     --  Гаскелл  купил себе велосипед. Он говорит, что  так  быстрее, да  и
полезно для фигуры, --  сказала Салли, сама не ведая, что тем самым обрекает
Генри  Уилта  еще на одну неприятность.  Ева про  себя сразу же решила,  что
Генри должен купить  на полицейском  аукционе велосипед и  ездить  на нем на
работу  и  в дождь и в  снег. -- Я собиралась заглянуть в  "Моды  Фелисити",
посмотреть,  нет ли там  чесучовых  пончо.  Я  их  сама  не видела,  но  мне
говорили, что это  стоящее дело. Жена профессора  Гранта там была и говорит,
что у них прекрасный выбор.
     -- Не сомневаюсь, что это  так,  -- подтвердила  Ева,  чьи отношения  с
"Модами  Фелисити"  ограничивались  разглядыванием витрин и недоумением, кто
же, черт побери,  может позволить себе платья по  40 фунтов. Теперь  она это
знала. Они  въехали в город и  оставили  машину  на  многоэтажной стоянке. К
этому времени Ева успела узнать очень многое  о Прингшеймах. Приехали они из
Калифорнии. Салли познакомилась с Гаскеллом, когда добиралась автостопом  из
Аризоны. До того она  жила в Канзасе, но  уехала, чтобы пожить в коммуне.  У
нее были и другие мужчины. Гаскелл  ненавидит кошек. У него на них аллергия.
Бороться  за  эмансипацию  женщин --  нечто большее,  чем  просто сжечь свой
лифчик. Это прежде всего полная поддержка программы достижения превосходства
женщин над мужчинами. Любовь -- это прекрасно, если не давать задеть себя за
живое.  Компост  они  уже  внесли,  а  сломанный телевизор  вынесли. У  отца
Гаскелла была сеть магазинов, и это  было отвратительно. Иметь  деньги очень
удобно, а на Росситер Глоув тоска смертная. И прежде всего, ебля должна быть
в  удовольствие,  обязательно в  удовольствие, с какой бы стороны  на это ни
посмотреть.
     Услышав  последнюю  сентенцию,  Ева вздрогнула.  В ее кругу  это  слово
произносили  мужчины, нечаянно ударив себя молотком по пальцу. Сама  же  Ева
могла произнести его только в тишине ванной комнаты, причем делала она это с
томлением,  лишавшим  его всякой грубости и наполнявшим такой потенцией, что
перспектива  хорошего секса становилась наиболее отдаленным и абстрактным из
всех  ее  ожиданий,  имевшим мало общего с  неловкими  телодвижениями  Генри
изредка  рано  поутру.  Слово,   употребленное  Салли,  подразумевало  почти
непрерывный  процесс,  нечто  привычное и приятное,  придающее  жизни  новую
окраску.  Ева с трудом выбралась из машины  и в полном  шоке последовала  за
Салли в магазин.
     Посещение  магазина  в   обществе  Салли   стало   для  Евы   подлинным
откровением.  Манера  американки  делать  покупки  отличалась  захватывающей
решительностью. Там,  где  Ева хмыкала и  ахала, Салли  выбирала,  а выбрав,
двигалась  дальше, оставляя не понравившиеся ей вещи брошенными на  стульях.
Хватала другие, взглянув на  них, заявляла с усталой снисходительностью, что
это,  пожалуй,  сгодится, и  наконец  покинула магазин с грудой  коробок,  в
которых было  на  двести  фунтов чесучовых  пончо,  шелковых  летних пальто,
шарфов и блузок. Ева потратила семьдесят фунтов на  желтую пляжную  пижаму и
плащ с широкими  отворотами и поясом, в  котором,  по словам Салли, она была
вылитым Гэтсби1.
     -- Теперь  нужно  купить шляпу,  и будет просто блеск, -- заметила она,
когда они грузили коробки в машину. Они купили мягкую фетровую шляпу и затем
выпили кофе в  кафе  Момбаза, где Салли  с длинной тонкой  сигарой  в  руке,
перегнувшись через стол,  говорила о телесном контакте  так громко, что, как
заметила   Ева,   женщины,   сидевшие   за  соседними  столиками,  перестали
разговаривать и начали прислушиваться с явным неодобрением.
     -- Соски Гаскелла сводят меня с ума, -- говорила тем временем Салли. --
Он тоже становится просто как бешеный, когда я их сосу.
     Ева выпила кофе и прикинула, что  бы  сказал Генри, если бы ей пришло в
голову сосать его соски. Стал бы как бешеный -- это. пожалуй, мягко сказано,
и.  кроме  того,  Ева  начала  сожалеть  о  потраченных  70  фунтах.  Это уж
непременно  приведет  его  в  бешенство.  Генри  неодобрительно  относился к
кредитным карточкам. Но Еве было так хорошо, что даже мысль о его реакции не
испортила ей настроение.
     -- Я думаю, соски играют очень большую  роль,  -- продолжила Салли. Две
женщины за соседним столом расплатились и ушли.
     -- Наверное, -- сказала Ева неуверенно. -- От моих мне как-то было мало
пользы.
     -- Разве? -- удивилась Салли. -- Это дело надо исправить.
     -- Не вижу, что здесь можно сделать, -- сказала  Ева. --  Генри никогда
не снимает пижаму, да и моя ночная рубашка мешает.
     -- Только не говорите мне, что вы спите одетыми. Бедняжка! Еще и ночная
рубашка. Господи, как  это унизительно для вас? Я хочу  сказать, что все это
типично для общества, где доминируют мужчины, все эти  условности с одеждой.
Вы, наверное, страдаете от  йедостатка прикосновений.  Гаскелл говорит,  что
это еще хуже, чем недостаток витаминов.
     -- Ну, Генри всегда приходит домой очень усталым, -- сказала Ева. -- Да
и я все время чем-то занята и тоже устаю.
     -- Меня это ничуть не удивляет, -- заметила  Салли. -- Гаскелл говорит,
что усталость у мужчин является следствием их половой неуверенности. У Генри
большой или маленький?
     -- По-разному, -- сдавленно промолвила Ева. -- Иногда большой, а иногда
маленький.
     -- Я предпочитаю  мужчин, у которых маленький, -- сказала Салли. -- Они
так стараются.
     Они допили кофе  и вернулись  к машине,  обсуждая пенис  Гаскелла и его
теорию  о том,  что в  сексуально  недифференцированном  обществе стимуляция
сосков будет играть  все возрастающую роль в  развитии  у мужа осознания его
гермафродитной природы.
     -- Он об этом  написал статью, -- сказала Салли по дороге домой. -- Она
называется "Мужчина в роли матери". Ее в прошлом  году напечатали в журнале,
издаваемом Обществом по изучению недифференцированного  секса в Канзасе. Джи
делал  для  них  исследование  поведения  животных.  Там  же он  писал  свою
диссертацию о смене половых ролей у крыс.
     -- Наверное,  это очень интересно, --  сказала Ева неуверенно.  Все это
впечатляло и, конечно, редкие статьи Генри о слушателях дневного отделения в
квартальном журнале "Гуманитарные науки" не могли идти ни  в какое сравнение
с монографиями д-ра Прингшейма.
     --  Право, я не  знаю.  По сути  дела,  все очевидно.  Если вы  надолго
поместите в одну клетку двух самцов крыс, то рано или поздно у одного из них
обязательно разовьются активные тенденции, а у другого  пассивные, -- устало
сказала  Салли. -- Но  Гаскелл просто осатанел. Он  считал, что  они  должны
меняться ролями. Джи, он такой. Я ему сказала, что все это глупо. Я сказала:
Лжи, радость моя, крысы по  сути недифференцированны. Они же не могут делать
собственный экзистенциальный выбор". И знаете, что он ответил? "Крысы -- это
парадигма, крошка. Если ты это запомнишь, ты все поймешь правильно. Крысы --
это парадигма". Что вы на это скажете?
     -- По-моему, крысы просто  отвратительны,  -- сказала Ева  не  подумав.
Салли рассмеялась и положила руку ей на колено.
     -- О Ева,  солнышко, --  пробормотала  она,  -- вы  такая очаровательно
приземленная. Нет, я  не  повезу  вас  домой.  Мы поедем ко  мне,  выпьем  и
пообедаем. Я жуть как хочу посмотреть на вас в этой лимонной пижаме.
     И они повернули в сторону Росситер Глоув.

     Если  крысы были парадигмой для  д-ра Прингшейма, то  наборщики из  3-й
группы были парадигмой  для Генри Уилта, правда, несколько иного  сорта. Они
сконцентрировали в себе все  самое  трудное,  грубое и кровожадное, что было
спецификой  дневного  отделения,  и, более того,  эти  поганцы  считали себя
грамотными,  поскольку  умели читать, а  Вольтера  идиотом,  потому  что  он
заставлял  Кандида все  делать не  так.  Занятия  в  этой  группе  шли после
медсестер и перед перерывом и будили  все самое худшее в Уилте. По-видимому,
они будили все самое худшее и в  Сесиле Уильямсе, которого Уилт вынужден был
заменять.
     -- Он уже вторую неделю болеет, -- сказали Уилту ученики.
     -- Ничего удивительного, -- отозвался Уилт. -- От вас любой заболеет.
     -- У нас был один дядька, так он отравился газом. Его  звали Пинкертон.
Он вел  у нас семестр  и заставлял читать эту книгу, ну, "Джуд Незаметный"2.
Ничего книжечка. Про этого убогого Джуда.
     -- Я знаю, -- заметил Уилт.
     --  В следующем  семестре  старичок  Пинки  не  объявился.  Он  проехал
немножко вниз по реке, одел шланг на выхлопную трубу и отравился.
     -- Я его понимаю, -- сказал Уилт.
     -- Как же так? Он ведь должен был показывать нам пример.
     Уилт мрачно разглядывал класс.
     -- Я убежден, что именно это  он и имел в виду, когда покончил с собой.
Ну, а теперь займитесь делом  и  тихонько почитайте, поешьте и покурите так,
чтобы никто  из административного  корпуса не заметил.  Мне тут надо кое-что
сделать.
     -- Сделать? Как будто вы знаете, что  такое настоящее дело. Вы только и
умеете,  что сидеть  и  читать.  Это  что,  по-вашему,  работа?  Пусть  меня
застрелят, если это работа, а вы еще и деньги за это получаете...
     -- Заткнись,  -- сказал  Уилт с  неожиданной яростью.  --  Заткни  свою
дурацкую пасть.
     -- Кто это мне указывает? -- спросил наборщик.
     Уилт хотел  сдержаться,  но  не  смог  справиться с  собой.  Этот класс
наборщиков был невероятно нагл и самонадеян.
     -- Я, -- заорал он.
     -- Вы и  кто еще? Вы один  и мышь не сможете заставить заткнуться, даже
если будете этим заниматься весь день.
     Уилт поднялся.
     -- Ах ты. засранец поганый! Ах ты, грязный, сопливый...

     -- Должен сказать,  Генри,  что  ожидал от  вас  большей  выдержки,  --
говорил заведующий  гуманитарным отделением час спустя,  когда кровь из носа
Уилта уже перестала идти, а медсестра заклеила ему бровь лейкопластырем.
     -- Ну, это  вообще  не  мой  класс,  они меня  достали,  насмехаясь над
самоубийством Пинкертона. Этого бы не произошло, если бы Уильяме не заболел,
-- объяснил  Уилт.  --  Как  у него  занятия в  группе  наборщиков,  так  он
заболевает.
     Мистер Моррис уныло покачал головой.
     --  Мне  безразлично,  кто  они.  Просто  нельзя  допустить,  чтобы  вы
набрасывались на учащихся с кулаками.
     -- Я? На учащихся? Да я пальцем...
     -- Ладно,  ладно, но ведь  вы употребляли оскорбительные выражения. Боб
Фенуик вел занятия  в соседнем классе, и  он слышал, что  вы обозвали  этого
Аллисона  поганым  засранцем  и  придурком   с  грязным  умишком.  Стоит  ли
удивляться, что он вас ударил?
     --  Наверное, вы правы,  -- сказал Уилт. -- Я не должен был выходить из
себя. Мне очень жаль.
     -- Давайте обо всем забудем, -- сказал мистер Моррис. -- Но  запомните,
что,  если  вы хотите  получить старшего преподавателя,  не  стоит оставлять
пятна крови на журнале после драки с учащимися.
     -- Да не дрался я с ним, -- сказал Уилт. -- Он меня ударил.
     --  Будем надеяться, что  он не  пойдет в  полицию  и  не обвинит вас в
нападении на него. Только такой рекламы нам не хватало.
     -- Снимите меня  с этой группы, -- попросил Уилт. -- Я сыт этим зверьем
по горло.

     Уилт  прошел по  коридору в учительскую,  взял пальто и  портфель.  Ему
казалось, что  его нос увеличился вдвое, а бровь ужасно болела. По дороге  к
машине он встретил нескольких коллег, но никто не поинтересовался, что с ним
случилось. Он вышел из училища незамеченным и сел  в машину. Закрыв  дверцу,
Уилт  несколько  минут  сидел,  наблюдая,  как  рабочие  забивают  сваи  под
фундамент  нового  корпуса.  Вверх-вниз,  вверх-вниз.  Как  гвозди   в  гроб
забивают.  Когда-нибудь  и он  будет  лежать  в  гробу,  незамеченный  и  не
оцененный  при  жизни  младший  преподаватель (второй категории). Совершенно
забытый  всеми, кроме  подонка-наборщика  из  3-й  группы, который  навсегда
запомнит  день, когда  он  дал в нос  преподавателю  гуманитарных наук и это
сошло ему с рук. Наверняка будет хвастаться этим перед своими внуками.
     Уилт  завел машину и поехал в сторону главной магистрали, переполненный
отвращением  к  наборщикам из 3-й группы, техучилищу, жизни вообще и себе  в
частности. Теперь он понимал террористов, готовых  пожертвовать  собой  ради
стоящего дела. Были бы у него бомба и дело, он с восторгом взорвал бы себя и
невинных прохожих к чертям собачьим, чтобы доказать хотя бы на  миг. что  он
тоже способен действовать. Но ни бомбы, ни дела у него не было. И поэтому он
просто поехал  домой, несколько раз нарушив по  дороге  правила,  а приехав,
припарковал машину около  дома 34 на  Парквью. Затем открыл парадную дверь и
вошел.
     В холле странно пахло. Вроде какими-то духами.  Запах был такой тяжелый
и  сладкий. Он поставил портфель и заглянул в гостиную. Евы дома не было. Он
пошел на кухню, поставил чайник  и потрогал свой  нос. Надо будет посмотреть
на него  как следует  в ванной комнате.  Он  уже почти поднялся по лестнице,
размышляя о том, что эти духи определенно обладают какими-то миазматическими
свойствами, как  вдруг застыл на месте. В дверях спальной стояла Ева Уилт  в
ослепительно  желтой  пижаме,  нижняя  часть которой  напоминала  широченные
шаровары.  Выглядела  Ева  чудовищно.  особенно если  учесть,  что ко  всему
прочему она курила длинную тонкую  сигару в длинном тонком мундштуке, а губы
ее были накрашены ярко-красной помадой.
     -- Крошка пенис,  -- пробормотала она  хрипло и покачнулась.  -- Иди же
сюда. Я буду сосать твои соски, пока ты не дашь мне кончить орально.
     Уилт повернулся и скатился вниз. Сучка напилась. Видно, это был один из
ее  лучших дней. Даже  не выключив чайник, Генри Уилт вышел из дому и  снова
забрался в машину.  Не дождется"она,  чтобы  он дал ей сосать свои соски. На
сегодняшний день с него хватит неприятностей.

3

     Ева  Уилт спустилась вниз и  без  большого энтузиазма поискала "крошку
пениса". Во-первых, ей вовсе не хотелось его найти, во-вторых, у нее не было
настроения  сосать  его соски, и,  в-третьих,  она хорошо  знала, что ей  не
следовало  тратить семьдесят фунтов  на пляжную пижаму и  плащ,  которые она
вполне  могла  купить  за тридцатку у Блоудена. Они ей  были не  нужны, да и
вообще она плохо представляла себе, как появится в таком виде на Парквью. Ко
всему прочему ее подташнивало.
     Все-таки раз он оставил чайник на  плите, значит, он где-то  здесь. Это
было не похоже на Генри -- уйти и оставить чайник. Ева  заглянула в  комнату
для  отдыха. До  обеда,  пока  Салли не назвала свою гостиную  комнатой  для
отдыха, она тоже была  гостиной. Она заглянула в столовую и даже  в сад,  но
Генри как сквозь землю провалился, забрав с  собой машину и Евины надежды на
то, что  сосание сосков придаст  новый смысл их браку и покончит с дефицитом
телесного  контакта.  Наконец  она прекратила  поиски,  заварила себе чай  и
уселась на  кухне, размышляя, что же, черт  побери, заставило ее выйти замуж
за  такую  шовинистическую свинью,  как Генри  Уилт, который не поймет,  что
такое  хороший  секс,  даже если  ему покажут таковой  через  увеличительное
стекло, и для которого идея изысканного вечера сводится к кэрри из  цыпленка
в индийском ресторане и "Королю Лиру" в Гилдхолле. Почему она не вышла замуж
за  кого-нибудь  вроде  Гаскелла  Прингшейма,  который  развлекает  шведских
профессоров  у   Ма  Танте  и  осознает  значение  стимуляции   клитора  как
необходимого чего-то-там-такого для действительно удовлетворяющего взаимного
проникновения? Многие до сих пор находят ее привлекательной. Например Патрик
Моттрам и Джон Фрост, который преподает ей керамику, да и Салли сказала, что
она очаровательна. Ева сидела, уставившись в пространство  между сушкой  для
посуды и миксером, который Генри подарил  ей на Рождество, и  думала  о том,
как  странно смотрела  на  нее Салли,  когда  она переодевалась  в  лимонную
пижаму. Салли стояла в дверях  своей  спальни с  сигарой  во рту,  следя  за
движениями Евы чувственным оценивающим взглядом, вогнавшим Еву в краску.
     -- Дорогая, у вас такое приятное тело, -- сказала она, когда Ева быстро
повернулась, чтобы  спрятать дырки на трусиках, и  торопливо надела пижамные
брюки. -- Нельзя, чтобы все это богатство пропадало.
     -- Вы правда считаете, что мне идет?
     Но Салли уже внимательно разглядывала Евину грудь.
     -- Крошка  с  сиськами,  --  пробормотала она.  Груди у Евы  были очень
большими, и Генри, в один  из его не самых лучших  моментов, сказал что-то о
вымени  ада,  вызванивающем судьбу  тому, кому оно  принадлежит. Салли  дала
Евиному бюсту более высокую оценку и настояла, чтобы Ева сняла бюстгальтер и
сожгла его.  Они  спустились  в  кухню  и выпили по рюмочке  теквилы,  затем
положили лифчик вместе с веточкой остролиста  на поднос, и Салли полила  все
коньяком и подожгла. Им пришлось вынести поднос в  сад, потому что запах был
просто ужасен,  да  и уй  дыма  было полно.  Там  они  улеглись  на  траву и
хохотали,  пока  все это  тлело. Вспоминая  сейчас  об этом, Ева  испытывала
чувство  сожаления.  Бюстгальтер   был  хороший,  эластичный  и  призванный,
согласно телевизионной рекламе, придавать женщине уверенность  в тех местах,
где она больше всего в этом нуждается. Но Салли сказала, что сжечь его -- ее
долг перед собой, как свободной женщиной, и после  двух рюмок  у Евы не было
настроения сопротивляться.
     -- Ты должна чувствовать себя свободной, -- сказала Салли. -- Свободной
быть. Свободной быть.
     -- Свободной быть кем? -- спросила Ева.
     -- Самой собой, дорогая, -- прошептала Салли  и ласково  дотронулась до
нее в таком месте, что будь Ева трезвее и не в таком приподнятом настроении,
она  решительно  отвергла  бы  его  как  определение самой  себя.  Они снова
вернулись в  дом и пообедали смесью теквилы, салата  и  домашнего  сыра, что
совсем не удовлетворило Еву, чей аппетит мог сравниться только с ее страстью
к   новым  знакомствам.  Она   было  намекнула   об  этом  Салли,  но  Салли
пренебрежительно отнеслась к идее плотно есть три раза в день.
     -- С  точки  зрения калорий, вредно  есть  пищу  с высоким  содержанием
крахмала, -- сказала она. -- Важно не то, сколько ты ешь, а что. Секс и еда,
радость моя, очень похожи. Лучше сорок раз  по разу, чем один раз сорок раз.
--  Она  налила Еве  еще  одну рюмку теквилы, настояла,  чтобы  она откусила
кусочек лимона перед тем как опрокинуть рюмку, и помогла ей подняться наверх
в большую спальню с большим зеркалом над большой кроватью.
     -- Самое время для КТ. -- сказала она, опуская жалюзи.
     -- Ка те, -- пробормотала Ева.
     -- Касательная терапия, дорогая,  -- сказала Салли и мягко толкнула Еву
на  постель.  Ева  Уилт  уставилась  на свое  отражение  в зеркале:  большая
женщина,  нет,  две большие  женщины  в желтых  пижамах на  большой кровати,
большой кровати алого цвета; две большие женщины без желтых пижам на большой
кровати алого цвета; четыре голые женщины на большой кровати алого цвета.
     -- Нет, Салли, не надо.
     -- Прелесть моя, -- сказала Салли и  заглушила ее протесты орально. Это
были  какие-то  совершенно  новые   ощущения,  которые,  впрочем,  Ева  мало
запомнила. Она  уснула еще  до того, как  касательная терапия  дала какой-то
эффект. Когда она проснулась часом спустя, то обнаружила Салли уже полностью
одетой и стоящей у постели с чашкой кофе в руках.
     -- Господи, как мне плохо, -- сказала Ева, имея в  виду не  только свое
физическое состояние, но и моральное тоже.
     -- Выпей, и ты почувствуешь себя лучше.
     Ева  выпила кофе  и  оделась  под  аккомпанемент объяснений  Салли, что
послеконтактная  запретительная  депрессия является совершенно  естественной
реакцией на первый сеанс касательной терапии.
     --  После нескольких сеансов тебе все будет  казаться вполне само собой
разумеющимся.  Может  быть, сначала  потеряешь контроль  над собой  и будешь
рыдать   и   кричать,  зато  потом  почувствуешь  необыкновенную  свободу  и
облегчение.
     -- Вы так думаете? Не знаю, право.
     Салли отвезла ее домой.
     -- Вы с Генри обязательно  должны прийти к нам на вечеринку в  четверг,
-- сказала она. -- Я уверена, что крошка Джи будет рад вас видеть. Он тебе у
понравится. Он обожает грудь. Он будет от тебя без, ума.

     -- Говорю тебе, она была пьяна в стельку, -- сказал Уилт, сидя на кухне
в доме Питера Брейнтри, пока хозяин открывал для него бутылку пива. -- Пьяна
в стельку, и к тому же на ней была жуткая желтая пижама, и она курила сигару
в длинном мундштуке.
     -- А что она говорила?
     --  Ну,  если  хочешь знать,  она  говорила:  "Иди  сюда..."  Нет,  это
чересчур. У меня был совершенно ужасный день в училище.  Моррис  сказал, что
меня так  и не  назначат старшим преподавателем. Уильямс  опять болеет,  и я
лишен  своего  свободного часа.  Мне  дал по физиономии  верзила  из  группы
наборщиков, а дома меня встречает пьяная жена и называет "крошкой пенисом".
     --  Она тебя так назвала? -- переспросил Питер Брейнтри, уставившись на
Генри.
     -- Ты же слышал, что я сказал.
     -- Ева назвала тебя "крошкой пенисом"? Не может быть!
     -- Что ж, ты имеешь шанс пойти туда и послушать, как она  назовет тебя,
-- сказал Уилт с  горечью. -- И  не  говори потом, что я  виноват, если она,
пока в настроении, пососет твои соски орально.
     -- Бог мой? Это что же, она тебе этим угрожала?
     -- Этим и кое-чем еще, -- ответил Уилт.
     -- Это не похоже на Еву. Совсем не похоже.
     -- Она, бля, и внешне не была на себя  похожа, если уж говорить правду.
Она была  выряжена в  какую-то дикую желтую пляжную  пижаму. Этот  цвет надо
видеть. Лютик перед ним меркнет. А рот у нее был весь вымазан отвратительной
ярко-красной помадой, и она курила...  Она уже шесть лет как бросила курить,
и  потом вся эта  бредятина насчет "крошки  пениса" и сосания  сосков. Учти,
орально.
     Питер Брейнтри покачал головой.
     -- Какое пакостное слово, -- заметил он.
     -- Если хочешь  знать мое  мнение,  то, что оно подразумевает, не менее
пакостно, -- заметил Уилт.
     -- Все это звучит по меньшей мере странно, -- заметил Брейнтри. -- Один
Бог знает, что  бы  я стал делать, если бы Сьюзан, явившись  домой, стала бы
настаивать на сосании моих сисек.
     -- Сделай  то же, что и  я.  Убирайся из дому, -- сказал Уилт. -- Кроме
того, дело не только в сосках. Черт побери,  мы женаты уже долгих двенадцать
лет. Маленько поздновато уже начинать всю эту оральную чушь. Дело в том, что
она помешалась на сексуальной эмансипации. Вчера она явилась домой с занятий
икебаной  у  Мэвис  Моттрэм,  разглагольствуя о  клиторальной  стимуляции  и
свободном сексуальном выборе для обеих сторон.
     -- Свободном что?.
     -- Сексуальном выборе. Может, я что не  так понял. Знаю только, что про
сексуальный выбор там было. Я как-то не совсем тогда еще проснулся.
     -- Где, черт возьми, она всего этого набралась? -- спросил Брейнтри.
     -- У проклятой янки, которую зовут Салли Прингшейм, -- ответил Уилт. --
Ты  же  знаешь  Еву.  Она  способна  за  милю унюхать  заумную  бредятину  и
устремиться туда,  как  навозный жук, учуявший открытый канализационный люк.
Ты  представления не  имеешь, со  сколькими  дурацкими  "новыми  идеями" мне
пришлось познакомиться. Ну, с большинством  из  них  я способен ужиться.  Ей
свое, мне свое. Но если речь идет об оральном участии под ее вопли о женской
эмансипации, то тут уж, пожалуйста, увольте.
     -- Чего я  никак  не могу  понять, так  это  почему нам, чтобы добиться
сексуальной  свободы и  женской эмансипации, нужно вновь стать животными, --
сказал Брейнтри. -- Откуда эта вздорная идея, будто ты должен быть все время
страстно влюблен?
     -- Мартышки, -- заметил Уилт угрюмо.
     -- Мартышки? Почему мартышки?
     -- Вся эта ерунда  насчет поведения  животных. Мол,  если  животные так
поступают, то и  люди должны. Ты ставишь все с ног  на голову и, вместо того
чтобы  возвыситься,  ты  оказываешься  отброшенным  на  миллион  лет  назад.
Следуешь прямиком за орангутаном. Эгалитаризм самого низшего пошиба.
     -- Я все же не совсем понимаю, при чем здесь секс, -- сказал Брейнтри.
     -- Я тоже, -- сказал Уилт.
     Они отправились в таверну "Поросенок в мешке" и напились.

     Была уже полночь, когда Уилт добрался домой.  Ева спала. Уилт  тихонько
пробрался в  постель и долго лежал в темноте, размышляя о высоком содержании
гормонов.

     Прингшеймы вернулись к  себе на Росситер Глоув  от Ма Танте  усталыми и
раздраженными.
     -- Нет ничего зануднее шведов. -- заявила Салли, раздеваясь.
     Гаскелл сел и уставился на свои ботинки.
     --  Унгсторм в порядке.  Его только что бросила  жена,  ушла к  физику,
специалисту  по  низким  температурам  из  Кембриджа.  Он  не  всегда  такой
подавленный.
     --  Никогда бы не догадалась. Кстати  о женах.  Я  тут познакомилась  с
такой неэмансипированной женщиной --  я  подобных просто не встречала. Зовут
Ева Уилт. У нее сиськи, как дыни.
     --  Не  надо, -- сказал доктор Прингшейм.  --  Меньше всего мне  сейчас
требуются неэмансипированные жены с  большими  сиськами. --  Он  забрался  в
постель и снял очки.
     -- Я ее сегодня здесь имела.
     -- Имела?
     Салли улыбнулась.
     -- Гаскелл, солнышко, у тебя поганый умишко.
     Гаскелл  Прингшейм близоруко  улыбнулся  своему отражению в зеркале. Он
гордился своим умом.
     -- Просто я тебя  знаю, любовь  моя, --  сказал он.  --  Знаю  все твои
маленькие  причуды.  Кстати  о  причудах. Что  это  за коробки в комнате для
гостей?  Надеюсь,  ты не тратила  деньги?  Ты же  знаешь,  что у нас  в этом
месяце...
     Салли улеглась в постель.
     -- Деньги-меньги, -- сказала она. -- Я отошлю все завтра назад.
     -- Все?
     -- Ну,  не  все,  так  большую  часть.  Надо  же  мне  было  произвести
впечатление на эту крошку с сиськами.
     -- Для этого совершенно необязательно скупать полмагазина.
     -- Гаскелл, солнышко,  дай  мне закончить, -- сказала Салли.  -- Она же
маньяк,  прелестный,  очаровательный, одержимый  маньяк. Она не  в состоянии
посидеть  ни  минуты, чтобы  что-нибудь  не  чистить, прибирать, драить  или
стирать.
     -- Нам  только и  не хватает  в доме  еще одной одержимой женщины. Кому
нужны две?
     -- Две? Разве я маньяк?
     -- С моей точки зрения, маньяк, -- ответил Гаскелл.
     --  Но  у  той  есть  сиськи,  крошка,  понимаешь,  сиськи.  Короче,  я
пригласила их на вечеринку в четверг.
     -- Какого черта?
     -- Ну, я тебя сто раз просила купить мне посудомоечную машину, но воз и
ныне  там. Поэтому  я  решила  раздобыть  ее  себе  сама. Такую  симпатичную
старательную маниакальную посудомоечную машину с сиськами.
     -- Господи, -- вздохнул Гаскелл. -- Ну и сучка же ты.

     -- Генри Уилт, -- сказала Ева на следующее утро, -- ты зануда. -- Генри
сидел  в постели.  Чувствовал он себя просто ужасно. Нос болел еще  сильнее,
чем накануне, голова разламывалась, и  он провел полночи,  смывая антисептик
со стенок унитаза. Его настроение не улучшилось от того. что его разбудили и
обозвали занудой. Он взглянул на часы. Было  уже восемь, а  в  девять у него
были занятия  в группе каменщиков. Он вылез  из постели и двинулся  в ванную
комнату.
     -- Ты слышал, что я сказала? - спросила Ева, тоже выбираясь из постели.
     --  Слышал, -- ответил Уилт и тут увидел, что она голая. Голая Ева Уилт
в восемь  часов  поутру представляла  собой почти такое  же  душераздирающее
зрелище, как и пьяная Ева Уилт в пижаме лимонного цвета  и с сигарой в зубах
в шесть часов вечера. - Какого черта ты ходишь здесь в таком виде?
     --  Кстати  о виде. Что это  с твоим  носом?  Наверное,  ты  напился  и
грохнулся. Он весь красный и распухший.
     --Он  действйтельно красный и распухший. И  чтоб  ты знала, я вовсе  не
грохнулся. Теперь, Христа  ради,  не путайся  под ногами.  У меня  лекция  в
девять.
     Он протиснулся мимо нее,  прошел  в ванную комнату и посмотрел  на свой
нос.
     Вид у него был ужасный. Ева вошла следом за ним.
     -- Если ты не падал, то что же  тогда случилось? -- настойчиво спросила
она.
     Уилт выдавил пену из тюбика и осторожно размазал ее по подбородку.
     -- Ну? -- спросила Ева.
     Уилт взял бритву и подставил ее под струю горячей воды.
     -- Несчастный случай, -- сказал он.
     --  Не  иначе как  столкновение  со  столбом. Так я  и  знала,  что  ты
пьянствовал.
     -- С наборщиком, -- невнятно сказал Уилт и начал бриться.
     -- С наборщиком?
     -- Вернее, меня ударил по лицу один особо задиристый ученик-наборщик.
     Ева уставилась на его отражение в зеркале.
     -- Ты что, хочешь сказать, что студент ударил тебя при всех?
     Уилт кивнул.
     -- Надеюсь, ты дал ему сдачи.
     Уилт порезался.
     -- Нет, черт побери, -- сказал он, пытаясь остановить кровь. -- Ну вот,
посмотри, что из-за тебя произошло.
     Ева на жалобу внимания не обратила.
     -- Ты должен был дать ему сдачи. Ты не мужчина.
     Уилт положил бритву.
     -- Меня бы  уволнля. Да еще поволокли бы в  суд, обвинив в нападении на
студента. Прекрасная идейка, ничего не скажешь.
     Он взял губку и вымыл лицо.
     Ева отступила в спальню, удовлетворенная исходом спора. Теперь о пижаме
лимонного цвета будет  забыто.  Она выбросила  из  головы  терзания о  своем
маленьком  расточительстве,  заменив их чувством  обиды,  которое  на  время
полностью  вытеснило  все другие  мысли.  К  моменту,  когда  она  закончила
одеваться.  Генри съел свою овсянку,  выпил  полчашки  кофе и  уже мучился в
автомобильной пробке  у  поворота.  Ева  спустилась  вниз, приготовила  свой
завтрак и приступила к ежедневной уборке, чистке, стирке, обработке порошком
и т.д.

     --  Следование  целостному  подходу,  --  говорил  доктор  Мейфилд,  --
является неотъемлемой частью...
     Шло  заседание  Объединенного комитета  по развитию  гуманитарных наук.
Уилт ерзал в своем кресле, мечтая оказаться в  другом месте. Доклад  доктора
Мейфилда  "Знания  учащихся  и   внешкольные  занятия"  был  ему  совершенно
неинтересен  и, кроме того, был  настолько закручен и  монотонен, что Уилт с
трудом удерживался, чтобы не уснуть. В окно ему  хорошо  видны  были машины,
работающие на строительстве нового административного корпуса. Контраст между
практической деятельностью на улице и абстрактными теориями доктора Мейфилда
был  разительным.  Если доктор  действительно рассчитывал,  что ему  удастся
внушить какие бы то ни было знания газовщикам из 3-й группы, то он наверняка
не в  своем уме.  Хуже того, его проклятый доклад неизбежно вызовет споры об
учебных часах.  Уилт посмотрел  вокруг. Здесь были представлены все фракции:
новые  левые,  левые,  старые левые, независимый центр, культурные правые  и
реакционные правые.
     Себя Уилт считал независимым. В молодые годы он принадлежал политически
к левым, а  в культурном  отношении к правым. Иными  словами, он был  против
атомной  бомбы, за аборты  и ликвидацию  частной  системы обучения и  против
смертной казни, чем  заслужил себе репутацию радикала. В то  же  время  Уилт
поддерживал идею  возвращения  ремесел колесного  мастера, кузнеца и ручного
ткачества, что  немало мешало  попыткам  техучилища  привить своим студентам
любовь к достижениям современной  технологии.  Время и непримиримая грубость
штукатуров внесли  свои коррективы.  Идеалы Уилта  испарились,  а вместо них
возникло убеждение, что человеку,  который  сказал,  что перо сильнее  меча,
прежде  чем  открыть рот, следовало  бы  попытаться  прочесть  "Мельница  на
Флоссе"3 в 3-й группе механиков. По мнению Уилта, меч в  этом случае подошел
бы куда больше.
     Пока  зудел  доктор  Мейфилд и  шли  глубокомысленные споры  по  поводу
расписания,  Уилт  изучал  ямы  под  сваи  на  строительной  площадке.   Они
превосходно  подходили  для того, чтобы  спрятать там  тело. К тому же будет
приятно сознавать, что Ева, столь  невыносимая при жизни, после смерти будет
держать  на  себе  вес  многоэтажного  здания. Кроме  того,  ее  практически
невозможно будет  разыскать, а уж об опознании не  сможет быть и речи.  Даже
Еве,  которая любила  похвастаться своей крепкой  конституцией и  еще  более
крепкой  волей,  вряд ли удастся сохранить свои отличительные  черты  на дне
такого шурфа. Главная трудность заключалась в том,  как ее туда, в эту дыру,
засунуть.  Поначалу  казалось,   что   можно   воспользоваться   снотворными
таблетками,  но  у  Евы  был прекрасный  сон, и она не  верила  ни  в  какие
таблетки.  "Хотел  бы я знать почему,  --  мрачно подумал Уилт.  -- Ведь она
готова поверить практически во все остальное".
     Его  размышления  были прерваны  возгласом мистера Морриса, объявившего
собрание закрытым.
     -- Прежде  чем мы разойдемся, -- сказал он, -- я хотел бы коснуться еще
одного вопроса.  Заведующий  инженерной кафедрой обратился к  нам с просьбой
организовать курс лекций о современном обществе для практикантов-пожарников.
Я составил список тем и преподавателей, которые будут читать эти лекции.
     Мистер Моррис раздал  темы как  Бог  на  душу положит.  Майору Милфилду
достались  средства массовой  информации, связь и демократия,  о  которых он
ничего не знал и знать  не  хотел.  Питер  Брейнтри получил  новую  животную
чувственность в архитектуре,  ее происхождение и социальные признаки, а Уилт
-- насилие и развод. В конечном итоге он посчитал, что ему еще повезло. Тема
была весьма созвучна его сегодняшнему настроению. По-видимому, мистер Моррис
был того же мнения.
     --  Мне  подумалось,  что  эта  тема  может  вас  заинтересовать  после
вчерашнего маленького  эпизода  с  наборщиками,  --  сказал  он,  когда  они
выходили. Уилт  вяло  улыбнулся  и  отправился  во  2-ю  группу  слесарей  и
наладчиков.  Он  дал им читать  "Шейна",  а сам  занялся подготовкой тезисов
своей будущей лекции. Он  слышал шум машин,  бурящих шурфы. Уилт  представил
себе  Еву, лежащую на дне ямы, и бетон, льющийся  сверху на пижаму лимонного
цвета. Мысль была приятной  и  помогала  ему в работе. Он придумал название:
преступление в семье,  подзаголовок: убийство одного  из  супругов,  падение
уровня преступности после введения законов о разводе.
     Да, ему будет о чем побеседовать с практикантами-пожарниками.

4

     -- Терпеть  не  могу вечеринки, -- говорил Уилт вечером в четверг.  --
Если  и есть  еще что-то хуже вечеринок,  так это университетские тусовки, а
которые  с  выпивкой,  те  самые  мерзкие.  Ты  приносишь  с  собой  бутылку
приличного бургундского, а кончается тем, что пьешь чье-то жуткое пойло.
     -- Это не просто вечеринка, -- сказала Ева, -- это пикник.
     --  Здесь сказано "Приходи и прикоснись;  вечер с Салли и  Гаскеллом  в
21.00 в  четверг. Приноси свою амброзию  или рискни отведать прингшеймовский
пунш и что Бог пошлет  еще". Если под амброзией не подразумевается алжирская
затхлая вода, то я не знаю, что это такое.
     -- Я думала, ее мужики пьют, чтобы член стоял, -- заметила Ева.
     Уилт взглянул на нее с глубоким отвращением.
     -- Изысканных фраз ты набралась от этих новых знакомых. Член  стоял! Не
представляю, что это взбрело тебе в голову.
     -- Конечно, не  представляешь. Где уж тебе! -- сказала Ева, направляясь
в   ванную.   Уилт  сел  на   кровать   и  стал   разглядывать  приглашение.
Отвратительная  карточка имела  форму...  Какую  же она, черт  побери, имела
форму?  Так  или  иначе,  она  была  розового  цвета  и  открывалась снаружи
вовнутрь,н там  были эти  двусмысленные  слова. Приходи  и прикоснись. Пусть
только  кто-нибудь  его коснется,  он мм скажет, что он о них думает. И  еще
это,  насчет  "что  Бог   пошлет  еще"?  Сборище  согбенных  ученых   мужей,
покуривающих  травку  и  рассуждающих  о  теории систем для  манипулирования
данными   или   значении   допопперовского   гегельанизма  для   современной
диалектической обстановки, или  еще  о  чем-то  столь же нечленораздельном и
время от времени вставляющих слова из  трех букв, чтобы доказать, что  ничто
человеческое им не чуждо?
     -- А вы чем занимаетесь? -- спросят они его.
     -- Ну вообще-то я преподаю в техучилище.
     -- В техучилище? Надо же, как интересно, -- глядя поверх его плеча в им
только  понятные вдохновляющие горизонты, и он вынужден будет провести вечер
в   обществе  какой-нибудь   страхолюдной   бабы,   твердо  убежденной,  что
техучилище.  приносит  реальную  пользу, что интеллектуальные  достижения  в
значительной  степени переоцениваются и что людей  следует ориентировать  на
умение жить в обществе, а ведь  техучилища  именно этим и занимаются, не так
ли? Уилт-то знал, чем занимаются техучилища. Платят таким как он 3500 фунтов
в год, чтобы они заставляли газовщиков вести себя тихо в течение часа.
     -- Что же, черт возьми, мне надеть?
     -- У тебя  есть мексиканская рубашка, которую ты купил в прошлом году в
Коста дель Сол, --  отозвалась  Ева из ванной. -- У  тебя  как  раз  не было
повода ее надеть.
     --  И  сейчас не  собираюсь,  -- пробормотал Уилт,  копаясь в ящиках  в
поисках   чего-нибудь    неброского,   способного   продемонстрировать   его
независимость. В конце концов он надел полосатую рубашку и джинсы.
     -- Надеюсь,  ты не собираешься идти  в  таком  виде? --  спросила  Ева,
появляясь из ванной в  полуголом виде. Лицо  ее  было  покрыто толстым слоем
пудры, а губы накрашены помадой карминного цвета.
     --  Бог  ты  мой,  --  поразился  Уилт.  --  Марди  Гра,  умирающая  от
злокачественной анемии.
     Отпихнув его в сторону, Ева прошла мимо.
     -- Я буду Великим Гэтсби, -- возвестила  она. -- И если бы у тебя  было
побольше  воображения,  ты  придумал  бы что-нибудь  поинтереснее  будничной
рубашки и голубых джинсов.
     -- Между прочим, -- заметил Уилт, -- Великий Гэтсби был мужчиной.
     -- Ну и черт с ним, -- сказала Ева и надела желтую пижаму.
     Уилт прикрыл в изнеможении  глаза  и  снял рубашку.  Когда они  наконец
вышли  из дома, на  нем была  красная  рубашка и джинсы, а Ева,  несмотря на
теплую погоду, напялила новый плащ и фетровую шляпу.
     -- Лучше пойдем пешком, -- сказал Уилт.
     Они поехали на машине. Ева была еще не готова к  тому, чтобы шествовать
по Парквью в фетровой шляпе,  плаще  с поясом и желтой пижаме. По дороге они
заехали в магазинчик, где Уилт купил бутылку красного кипрского вина.
     --  Не думай,  что я буду пить эту  мерзость. -- сказал он. --  И лучше
возьми ключи от машины.  Если эта вечеринка оправдает мои худшие ожидания, я
рано уйду домой.
     Они оправдались.  Даже более того. В  своей  красной рубашке  и голубых
джинсах Уилт выглядел белой вороной.
     --  Ева,  дорогая,  --  сказала  Салли,  когда  они  наконец  нашли ее,
беседующей  с  мужчиной   в  набедренной  повязке,  сделанной  из  кухонного
полотенца  с рекламой ирландских  сыров, --  ты выглядишь потрясающе.  Стиль
20-х  годов тебе к лицу.  А вы,  конечно, Генри,  тоже в костюме.  --  Генри
совсем  не  хотел,  чтобы с  ним фамильярничали.  --Генри,  познакомьтесь  с
Рафаэлем.
     Мужчина в набедренной повязке внимательно разглядывал джинсы Уилта.
     -- Видать, 50-е вернулись, --  сказал он  апатично. --  Наверное, так и
должно было быть.
     Уилт уставился на рекламу сыра и попытался улыбнуться.
     -- Угощайтесь. Генри. -- сказала Салли и повела Еву знакомиться с самой
эмансипированной женщиной, которой  не терпелось увидеть крошку с  сиськами.
Уилт пошел в  сад, поставил свою бутылку на стол  и поискал глазами  штопор.
Такового не оказалось. В  конце  концов он  заглянул  в  большое  ведро,  из
которого торчала поварешка.  Пол-апельсина и  детали изуродованного  персика
плавали  в  пурпурного  цвета  жидкости. Он  налил  себе  пунша  в  бумажный
стаканчик  и  осторожно  попробовал.  Как  он и  ожидал,  по  вкусу  напиток
напоминал  сидр, смешанный с  метиловым спиртом  и  раздавленным апельсином.
Уилт посмотрел по сторонам. В одном углу сада мужчина в поварском колпаке  и
штанах на помочах жарил,  вернее, жег сосиски на жаровне с  углями. В другом
углу десяток человек улеглись кружком на траве, слушая уотергейтские пленки.
Было  также  несколько пар,  углубившихся в беседу, и  еще  некоторое  число
индивидуумов, стоявших сами по себе с  надменным  и  отрешенным видом.  Уилт
узнал  в них себя и потому приглядел самую  несимпатичную девицу, исходя  из
теории, что лучше брать быка за рога: в конце концов он все  равно неизбежно
окажется именно в ее обществе.
     -- Приветик,  -- сказал он, сознавая, что следом за  Евой переходит  на
американский. Девица бросила на него пустой взгляд и гордо удалилась.
     -- Очаровательно, -- сказал  Уилт и прикончил пунш. Десять  минут и еще
два  стаканчика спустя он втянулся в оживленное  обсуждение беглого чтения с
толстеньким человечком  маленького роста, которого эта тема, судя по  всему,
очень волновала.

     В это время Ева резала на кухне французскую булку, а Салли, со стаканом
в руках, беседовала о Леви Стросе4 с эфиопом, который только что вернулся из
Новой Гвинеи.
     -- Я всегда  чувствовала, что у Леви Строса не  все в порядке по  части
женщин, -- говорила она, лениво  разглядывая Евин зад. -- Я имею в виду, что
он пренебрегает врожденным сходством... -- Она замолчала и взглянула в окно.
-- Простите, я на минутку,  --  сказала она и  отправилась вызволять доктора
Шеймахера из клещей  Генри  Уилта. -- Эрнст  такая  душка,  -- сказала  она,
вернувшись.  -- Просто невозможно поверить, что  он  получил  Нобелевскую по
сперматологии.
     Уилт стоял в центре сада, допивая третий по счету стакан. Он налил себе
четвертый  и направился послушать уотергейтские записи. Он  подошел как  раз
вовремя, чтобы услышать заключительную фразу.
     -- В хитрюге Дике5 гораздо легче разобраться квадрофоническим способом,
-- заметил кто-то, и все разошлись.
     -- С очень  одаренным ребенком должны быть особые взаимоотношения. Мы с
Роджером обнаружили. что для Тонио лучше всего конструктивный подход.
     --  Все  это  куча дерьма. Только послушайте хотя бы, что он  говорит о
квазарах...
     -- Честно, я не понимаю, что такого плохого в подслушивании.
     -- Плевать я хотел на то, что Марккьюз говорит о терпении. Я утверждаю,
что...
     -- При температуре минус 250џ водород...
     -- У Баха есть свои плюсы, наверное, но у него есть и свои минусы...
     -- Мы купили этот дом в Сент-Троп...
     -- И все же я думаю, что Калдор был пра...
     Уилт  допил  свой  четвертый стакан  и  пошел  искать Еву.  С него было
достаточно. Его остановил окрик мужчины в поварском колпаке.
     -- Бургеры готовы. Подходите и берите.
     Уилт, спотыкаясь,  подошел  и взял. Две сосиски, обгоревший бифбургер и
кучка рубленой капусты на бумажной тарелке. Ни ножей ни вилок не было видно.
     -- Бедный Генри кажется таким  одиноким, -- сказала Салли. --  Пойду-ка
вдохну в него жизнь.
     Она вышла в сад и взяла Уилта под руку.
     -- Вам так повезло с Евой. Она такая прелестная крошка.
     --  Ей тридцать пять, -- пьяным голосом сказал Уилт. -- Тридцать пять и
ни днем меньше.
     -- Чудесно встретить  человека, который говорит  что думает, -- сказала
Салли и взяла кусочек бифбургера с его тарелки, -- Гаскелл никогда ничего не
говорит прямо. Люблю  людей, стоящих на земле обеими ногами. -- Она  уселась
на траву и  усадила рядом  с собой Уилта. -- Полагаю, очень важно, чтобы два
человека  говорили  друг другу  правду,  --  продолжила  она, отламывая  еще
кусочек бифбургера и засовывая его в рот Уилту. Она медленно облизала пальцы
и  посмотрела  на него широко  раскрытыми глазами.  Уилт через силу прожевал
кусок  и  наконец  проглотил  его.  По вкусу кусок  напоминал горелый фарш с
привкусом французских духов. Или, может, целого букета.
     -- Почему два?  -- спросил  он,  уничтожая  привкус  во  рту с  помощью
капусты.
     -- В каком смысле, почему два?
     --  Почему два  человека? --  сказал Уилт. --  Почему  важно, чтобы два
человека говорили друг другу правду?
     -- Ну, я имела в виду...
     -- Почему не три? Или четыре? Или сто?
     --  У  ста  человек  не  может быть взаимоотношений. По  крайней  мере.
интимных, -- сказала Салли, -- значимых.
     -- Я знаю не так уж много пар, способных на это, --  сказал Уилт. Салли
потрогала пальцем его капусту.
     -- Ну как же так? У вас с Евой все бывает по-настоящему.
     -- Довольно редко, -- сказал Уилт. Салли засмеялась.
     --  О  крошка, вы такая правдивая крошка, --  сказала она.  поднимаясь,
чтобы  принести еще две  порции выпивки. Уилт  посмотрел на  свой  стакан  с
сомнением. Похоже, он уже здорово набрался.
     -- Если я правдивая крошка, то какая крошка вы, крошка? --  спросил он,
стараясь, чтобы в последней  "крошке" прозвучало  не только презрение, но  и
нечто большее. Салли уютно прижалась к нему и зашептала на ухо.
     -- Я крошка, у которой есть тело, -- сказала она.
     -- Это я вижу, -- сказал Уилт. -- И к тому же очень миленькое тельце.
     -- Это самое приятное из  всего, что мне кто-либо когда-нибудь говорил,
-- сказала она.
     -- В  этом случае, -- заметил Уилт, схватив почерневшую  сосиску,  -- у
вас, вероятно, было тяжелое детство.
     -- Между прочим, так  оно  и было,  --  сказала  Салли, отнимая  у него
сосиску. -- Именно поэтому у  меня сейчас такая большая потребность в любви.
-- Она засунула большую часть сосиски себе в рот, затем медленно вытащила ее
и  откусила  кончик. Уилт  покончил с капустой  и  запил  ее прингшеймовским
пуншем.
     -- Ну не ужасны ли они все? -- спросила Салли, повернув голову на шум и
смех в углу сада у жаровни.
     Уилт тоже посмотрел.
     -- Между прочим, да, -- сказал он. -- А кто этот клоун в помочах?
     -- Это  Гаскелл. Он  так увлечен. Он  обожает всякие  игры. В Штатах он
просто обожал кататься на подножке тепловоза и ходить на родео, а на прошлое
Рождество он хотел нарядиться Дедом Морозом,  отправиться к универмагу и там
раздавать подарки. Конечно, никто ему этого не позволил.
     -- Это неудивительно, особенно  если он отправился туда в этих помочах,
-- сказал Уилт. Салли расхохоталась.
     -- Вы,  наверное. Овен, -- сказала она.  -- У вас  что на  уме, то и на
языке. -- Она встала и потянула Уилта за собой. -- Я  хочу показать вам  его
игрушки. Это так забавно.
     Уилт поставил тарелку, и они вошли в дом. На кухне Ева чистила апельсин
для фруктового  салата и беседовала  с  эфиопом  об  обряде обрезания. Эфиоп
помогал ей резать бананы. В гостиной несколько пар энергично танцевали спина
к спине под музыку 5-й симфонии Бетховена на скорости 78 оборотов.
     -- Бог мой, -- сказал Уилт, увидав, как Салли вытащила бутылку водки из
буфета. Они  поднялись наверх и по небольшому коридорчику прошли в маленькую
спальню,  наполненную  игрушками.  На  полу была  разложена детская железная
дорога,  были  там  и  боксерская  груша,  и огромный  плюшевый  медведь,  и
лошадь-качалка, и шлем пожарного, и надувная  кукла в натуральную  величину,
как две капли воды похожая на настоящую женщину.
     -- Это Джуди, -- представила ее Салли. -- У нее  самая настоящая п...а.
Гаскелл  просто помешан  на пластике. --  Уилт поморщился.  -- Это  все  его
игрушки. Настоящий ребенок, только достигший половой зрелости.
     Уилт оглядел комнату со всем ее содержимым и покачал головой.
     --  Такое впечатление,  что  он  наверстывает  упущенное в  детстве, --
заметил он.
     --  О  Генри,  вы  такой проницательный, --  сказала Салли,  отвинчивая
пробку с бутылки с водкой.
     -- Вовсе нет. Все и так чертовски очевидно.
     -- Нет, правда. Вы просто  ужас  какой скромный, вот  и  все. Скромный,
робкий и мужественный. --  Она отпила  глоток из горлышка и передала бутылку
Уилту.  Он нерешительно отпил глоток  и с  трудом  проглотил.  Салли заперла
дверь и уселась на кровать, потянув Уилта за собой.
     -- Трахни меня. Генри, крошка, -- сказала она и задрала юбку. -- Трахни
меня так, лапочка, чтобы трусики слетели.
     -- Это будет непросто, -- сказал Уилт.
     -- Да? А почему?
     -- Ну, во-первых, похоже, что на вас и нет трусиков, а  потом, почему я
должен это делать?
     -- Тебе нужен повод? Чтоб трахнуться?
     -- Да. -- твердо сказал Уилт. -- Нужен.
     --  Повод-довод.  Чувствуй  себя  свободно.  --  Она  притянула  его  и
поцеловала. Чего-чего,  а  уж свободным Уилт  себя  точно  не чувствовал. --
Крошка, да не робей!
     -- Робей? -- переспросил Уилт. -- Это я робею?
     --  Конечно, ты  робеешь. Ну ладно, я  знаю у  тебя  маленький. Ева мне
говорила...
     -- Маленький?  Что  вы  имеете в виду  под маленьким?  -- заорал Уилт в
негодовании.
     Салли подарила ему улыбку.
     -- Не имеет  значения. Не  имеет значения.  Ничего  не  имеет значения.
Только ты и я и...
     -- Очень даже имеет  значение, -- огрызнулся Уилт. -- Моя жена сказала,
что у  меня  маленький. Вот я покажу этой глупой сучке,  у кого маленький. Я
покажу...
     -- Покажи мне. Генри, крошка. Я обожаю маленькие. Ну, иди сюда, скорей.
     -- Это неправда, -- пробормотал Уилт.
     -- Тогда докажи, любовь моя, -- сказала Салли, прижимаясь к нему.
     -- Не буду, -- сказал Уилт и встал.
     Салли перестала извиваться и взглянула на него.
     --  Ты  просто боишься,  --  заявила  она.  --  Ты просто  боишься быть
свободным.
     -- Свободным? Свободным?  -- закричал Уилт, пытаясь  открыть  дверь. --
Быть запертым  с чужой  женой  в  комнате,  это, по-вашему,  свобода? Шутить
изволите.
     Салли опустила юбку и села.
     -- Не хочешь?
     -- Не хочу, -- ответил Уилт.
     -- Может, ты стесняешься? Ты скажи. Я привыкла к стеснительным. Гаскелл
тоже...
     -- Да нет же, -- сказал Уилт. -- И я не хочу ничего знать про Гаскелла.
     -- Ты хочешь минет? Хочешь, чтобы я сделала тебе минет? -- Она встала с
кровати и направилась к Уилту. Он дико посмотрел на нее.
     -- Не трогайте меня, -- закричал он. -- Я ничего от вас не хочу.
     Салли остановилась, уставившись на него. Она больше не улыбалась.
     -- Почему? Потому что у тебя маленький? Поэтому?
     Уилт отступил поближе к двери.
     -- Нет, не поэтому.
     -- Потому что  у тебя  не хватает мужества  следовать своим инстинктам?
Потому что ты психический девственник? Потому что ты  не мужчина? Потому что
ты не способен взять женщину, умеющую думать?
     -- Думать? -- завопил Уилт,  разобиженный пред  положением,  что  он не
мужчина. -- Думать? Это  вы-то думаете? Если  хотите знать,  я предпочту вам
эту пластиковую механическую куклу.  У нее  в  мизинце больше сексуальности,
чем во  всем  вашем поганом теле. Когда мне  будет  нужна шлюха,  я  ее себе
куплю.
     -- Ах ты,  говнюк, -- сказала  Салли и изо всех сил толкнула  его. Уилт
полетел в  сторону и столкнулся с боксерской грушей. Затем он  поскользнулся
на железной дороге и кубарем  покатился  по комнате. Когда  он упал на пол у
стены, Салли взяла куклу и наклонилась над ним.

     В  кухне Ева,  покончив  с  фруктовым салатом, принялась  варить  кофе.
Вечеринка была просто  великолепной.  Мистер Осева  поведал ей  все  о своей
работе в  качестве  младшего клерка по  культурным делам в ЮНЕСКО  и  о том,
насколько ему  эта  работа нравилась.  Ее дважды мимоходом поцеловал сзади в
шею доктор  Шеймахер, а мужчина в набедренной повязке с  ирландскими  сырами
прижался к ней куда плотнее, чем требовалось для того, чтобы достать кетчуп.
И  вокруг  было  так  много ужасно  умных  людей, и  все они так  откровенно
высказывались. Все было так изысканно. Она  выпила еще чуточку и оглянулась,
чтобы посмотреть, где Генри. Но Генри нигде не было видно.
     -- Вы  не видели Генри?  -- спросила она раскрасневшуюся Салли, которая
как раз вошла в кухню с бутылкой водки в руке.
     -- Когда  я последний раз его видела, он сидел с какой-то куколкой,  --
ответила  Салли,  отправляя  в  ;рот ложку  фруктового салата.  -- Ах.  Ева,
дорогая моя, ты нечто особенное. -- Ева зарумянилась.
     -- Надеюсь, ему весело. Генри не слишком хорош в смысле вечеринок.
     -- Ева, крошка, признайся. Генри не слишком хорош, и точка.
     -- Он просто... -- начала Ева, но Салли перебила ее поцелуем.
     --Ты  для него  слишком  хороша,  -- сказала она,  -- поэтому мы должны
найти для тебя кого-нибудь совершенно великолепного.  -- Пока Ева потягивала
из  своего  стакана,  Салли подошла  к  молодому  человеку с  копной  волос,
падающих на лоб, лежащему на диване с девушкой и сигаретой во рту.
     -- Кристофер, радость моя, -- сказала она. -- Собираюсь украсть тебя на
минутку.  Хочу,  чтобы  ты  кое-что  для меня сделал.  Пойди-ка  на кухню  и
подсуетись к женщине с большими сиськами, в ужасной желтой пижаме.
     -- Господи, ну почему именно я?
     -- Свет мой, ты же знаешь, ты абсолютно неотразим.  И ужасно сексуален.
Для меня, крошка, для меня.
     Кристофер слез с дивана и направился в кухню, а Салли растянулась рядом
с девушкой.
     ---- Кристофер просто душка, -- сказал она.
     -- Он жиголо, -- ответила девушка. -- Мужчина-проститутка.
     -- Дорогая, -- сказала Салли, -- самое время  нам, женщинам,  поставить
их на место.

     На  кухне Ева  кончила  разливать кофе.  Она  ощущала  себя  в приятном
подпитии.
     -- Не яадо, -- сказала она поспешно.
     -- Почему?
     -- Я замужем.
     -- Так это хорошо.
     -- Да, но...
     -- Никаких но, ласточка.
     -- О!

     Наверху,  в  комнате  для  игрушек.  Уилт.  медленно  приходя в себя от
воздействия на  него  объединенных  усилий  прингшеймовского  пунша,  водки,
нимфоманиакальной хозяйки и угла  шкафа, о который он,  падая, ударился,  --
чувствовал, что с ним что-то здорово не так. И не только от того, что у него
кружилась  голова, на затылке была огромная шишка и вообще он  был  голый. У
него было такое ощущение, будто нечто вроде мышеловки, с ее малосимпатичными
атрибутами, или тисков, или голодной устрицы прочно ухватило  его за то, что
он  доселе привык считать наиболее интимной частью своего тела.  Уилт открыл
глаза  и  увидел перед  собой улыбающееся,  слегка  распухшее лицо. Он снова
закрыл глаза, надеясь, что оно исчезнет, но, когда открыл их,  лицо было все
там же. Уилт сделал попытку сесть.
     Это было неумно с его стороны. Джуди, пластиковая кукла, раздутая сверх
своих  нормальных размеров, оказала сопротивление. Уилт со  стоном повалился
опять  на  пол.  Джуди  за ним. Ее нос  ударил его по лицу,  а ее бюст -- по
груди. С проклятиями Уилт перекатился на бок, соображая, как  выйти из этого
положения. О том, чтобы сесть, не  могло быть  и речи. Это  могло  кончиться
кастрацией. Надо было придумать что-то  другое. Он  перекатил куклу дальше и
оказался  сверху,  но  быстро понял,  что  его  собственный вес  еще  больше
увеличивает давление на то, что осталось  от его пениса, и что если он хочет
заработать  гангрену,   то  лучшего   способа  не  придумаешь.  Уилт   снова
перевернулся  на спину  и стал искать клапан. Ведь должен же он где-то быть.
Но  где? А  времени на его поиски, судя по  ощущениям,  у него  не  было. Он
пошарил  по полу в поисках чего-либо острого, что он мог бы использовать как
кинжал, и в конце концов отломил кусок пути у железной дороги и ударил им по
спине  обидчицы. Послышался визг резины, но распухшая улыбка Джуди  осталась
столь же безмятежной и ее хватка столь же прочной.
     Он бил по  ней  снова  и снова,  но безрезультатно.  Уилт отбросил свой
импровизированный кинжал и стал думать. Он начинал терять самообладание, так
как осознал новую опасность. Теперь он подвергался уже не только ее высокому
давлению. Его  внутреннее  давление тоже  нарастало.  Прингшеймовский пунш и
водка давали о себе знать. Сообразив, что если  он быстренько не освободится
от куклы, то  лопнет сам, Уилт  схватил Джуди за голову, повернул ее набок и
впился зубами ей в шею. Вернее, он хотел так сделать, но  ее туго накачанное
тело не позволило ему  этого. Его отбросило назад, и следующие две минуты он
посвятил поискам своего вставного зуба, потерянного в схватке.
     К моменту,  когда зуб был на месте, Уилт  пребывал уже в полной панике.
Он должен выбраться из куклы. Он просто обязан это сделать. В ванной комнате
должна  быть  бритва  или  ножницы. Но где, черт возьми, могла быть  ванная?
Ладно, не  имеет значения. Он найдет ее,  будь она неладна. Осторожно, очень
осторожно он перевернул куклу на спину. Затем медленно подтянул колени, пока
не  оказался  сидящим верхом  на треклятой штуке. Теперь ему  требовалось за
что-нибудь  уцепиться. Уилт  перегнулся  и ухватился за спинку  стула  одной
рукой, одновременно приподнимая голову Джуди с пола другой. Еще мгновение --
и  он на ногах. Прижимая куклу к  себе, он доковылял до  двери  и открыл ее.
Выглянул в коридор. Что,  если кто-нибудь увидит его? К черту их всех. Уилту
было уже наплевать, что о нем  подумают. Прижимая Джуди к себе, он побрел по
коридору в поисках ванной комнаты.
     Тем временем внизу Ева  прекрасно проводила  время.  Сначала Кристофер,
потом мужчина в набедренной повязке с ирландскими сырами, и, наконец, доктор
Шеймахер, все приставали к ней, и все получили отпор. Все это так отличалось
от  Генри с его полным отсутствием интереса к  ней и свидетельствовало о  ее
привлекательности. Доктор Шеймахер сказал, что она интересный случай скрытой
стеатопигии6,  Кристофер  попытался  поцеловать  ее  в  грудь,  а  мужчина в
набедренной повязке обратился к  ней с совершенно удивительным предложением.
И, несмотря на все эти приставания, Ева  сохранила добродетель. Ее игривость
мастодонта,  настойчивые призывы к  танцам  и, самое  сильнодействующее,  ее
манера говорить  громко и  довольно  грубым голосом "Да вы  безобразник!"  в
самый  неподходящий  момент  производили поразительный  сдерживающий эффект.
Сейчас  она сидела на полу в гостиной, а Салли;  Гаскелл и бородатый мужчина
из Института экологических исследований спорили по поводу взаимозаменяемости
половых   ролей   в  обществе  с   ограниченным   населением.   Она  ощущала
необыкновенный  подъем.  Парквью,  Мэвис  Моттрам   и   ее  труды  в  Центре
общественной  гармонии остались  где-то далеко, в  другом мире. Ее принимали
как свою люди, для  которых поездка из Калифорнии в Токио на конференцию или
еще с  какой-либо  умной  целью была столь  же обычным  делом, как  для  нее
поездка на автобусе в город. Доктор Шеймахер мимоходом заметил, что он утром
летал в  Дели, а Кристофер только  что вернулся из Тринидада, где  он что-то
фотографировал.  Больше  того,  чувствовалась  особая  атмосфера  значимости
вокруг  всего, что они делали, некий блеск,  начисто  отсутствующий в работе
Генри  в  техучилище.  Если  бы  только  ей  удалось заставить его  заняться
чем-нибудь интересным  и рискованным.  Но Генри был  такой размазня. Не надо
было ей выходить за него замуж.  Его кроме  книг ничего не  интересовало, но
ведь  жизнь --  это  совсем не книги. Как говорила Салли, жизнь дана,  чтобы
жить. Жизнь -- это люди,  приключения и удовольствия. Генри этого никогда не
понять.
     Генри,  наконец-то добравшийся до  ванной,  почти  ничего не видел  там
из-за присосавшейся к нему  куклы, а главное, не видел способа избавиться от
нее. Попытка перерезать этой  гадине горло бритвой  не увенчалась успехом  в
основном потому, что найденное орудие оказалось безопасной бритвой. Потерпев
неудачу с бритвой, Уилт попытался использовать  шампунь в качестве смазки. В
результате  он  взбил столько  пены, что  даже на его предвзятый  взгляд это
выглядело так,  как  будто  он  довел  куклу  до высшей стадии  сексуального
возбуждения.  Ничего другого  ему  достичь  не  удалось. В конце  концов  он
вернулся  к поискам клапана. У проклятой штуки должен быть клапан, нужно его
только найти.  Он  попытался  заглянуть  в  зеркало  на дверце  медицинского
шкафчика,  но  оно  было  слишком маленьким. Над  раковиной  висело  зеркало
побольше.  Уилт  опустил  крышку  унитаза и  залез на него, надеясь  получше
разглядеть спину куклы. В это время в коридоре послышались шаги. Уилт застыл
на крышке  унитаза. Кто-то  подергал дверь. Шаги удалились, Уилт  вздохнул с
облегчением. Только  бы  разыскать  клапан.  В этот  самый момент  случилось
несчастье. Левой ногой Уилт попал в накапавший на туалетное сиденье шампунь,
поскользнулся --  и он, кукла и дверца от  медицинского шкафчика свалились в
ванну вместе с занавеской и тем, на чем она крепилась, а содержимое шкафчика
посыпалось  в  раковину.  Уилт  издал  пронзительный  вопль. Затем  раздался
хлопок, напоминающий звук вылетевшей пробки от шампанского, и Джуди, в конце
концов  сдавшись под  давлением  Уилтовых  семидести килограммов, упавших  с
высоты больше метра  в ванну, выплюнула  его. Как в тумане он слышал крики в
коридоре,  звук выбитой двери, увидел наклонившиеся  над ним лица  и услышал
истерический  хохот.  Когда  он пришел в себя, то  обнаружил,  что лежит  на
кровати в комнате для игрушек. Он встал, оделся, прокрался вниз и ушел. Было
три часа утра.

5

     Ева сидела на краю кровати и плакала.
     -- Как он  мог? Как он мог такое сделать?-- повторяла она.  -- И у всех
на глазах.
     -- Ева, лапочка, мужчины -- они такие, поверь мне, -- сказала Салли.
     -- Но с куклой...
     --  Это  очень  характерно:  вот  так  они  относятся  к  женщине,  эти
шовинистические  свиньи-мужчины.  Мы для  них только  предмет  для траханья.
Предметизация. Зато ты теперь знаешь, как Генри к тебе относится.
     -- Это ужасно, -- сказала Ева.
     --  Конечно,  это  ужасно.  Мужское  господство сводит  нас  до  уровня
простого предмета.
     -- Но раньше Генри ничего такого не делал, -- запричитала Ева.
     -- Зато теперь сделал.
     -- Я не вернусь к нему. Я этого не выдержу. Мне так стыдно.
     -- Ласточка, забудь об этом. Никуда тебе  не  надо  идти. Салли  о тебе
позаботится. А ты ложись и немного поспи.
     Ева легла, но  заснуть не  удавалось. Перед глазами стоял голый Генри в
ванне  на этой ужасной  кукле.  Им пришлось выбить  дверь, и доктор Шеймахер
поранил руку о разбитую бутылку, когда вытаскивал Генри из ванны... Господи,
как это все было ужасно! Ей теперь до конца дней будет стыдно смотреть людям
в глаза.  Конечно, все об этом узнают, и о ней будут говорить как о женщине,
чей муж путается с... В новом приступе стыда Ева зарылась лицом  в подушку и
заревела.

     --  Ну,  вот  уж шумное  так  шумное  завершение  вечеринки, --  сказал
Гаскелл. -- Мужик трахает куклу в  ванной комнате, а остальные сходят с ума.
-- Он оглядел гостиную, где все было перевернуто вверх дном. -- Если кое-кто
думает, что я собираюсь начать уборку, то напрасно. Я ухожу спать.
     -- Не разбуди Еву. У нее была истерика, и я ее с  трудом успокоила,  --
сказала Салли.
     -- О, великолепно. Теперь у нас  в доме маниакальная, одержимая женщина
в истерике.
     -- И завтра она поедет с нами на катере.
     -- Она что?
     -- Ты слышал, что я сказала. Она поедет с нами на катере.
     -- Послушай...
     -- Я не собираюсь с тобой спорить, Джи. Как я сказала, так и будет. Она
поедет с нами.
     -- Зачем, черт побери?
     -- Потому что я не хочу, чтобы  она вернулась к этому подонку, ее мужу.
Потому  что ты никак не  наймешь  мне  домработницу и  потому  что  она  мне
нравится.
     -- Потому что я никак не найму домработницу. Ну, теперь я слышал все.
     --  Ничего подобного,  --  сказала Салли, -- ты  не слышал и  половины.
Может, ты и не отдаешь себе в этом отчет, но  ты женился на эмансипированной
женщине. Никакой свинья-мужчина не возьмет надо мной верх...
     -- Да я и  не пытаюсь взять над тобой  верх, -- возразил  Гаскелл. -- Я
только хотел сказать, что мне бы не хотелось...
     --  Речь не  о  тебе. Речь  об  этом подонке Уилте. Ты  думаешь, он сам
вляпался в эту куклу? Подумай хорошенько, Джи, крошка, подумай хорошенько.
     Гаскелл сидел на диване и во все глаза смотрел на Салли.
     -- Ты совсем спятила. Зачем, черт возьми, тебе понадобилось это делать?
     -- Потому что, если я  берусь  кого-то  освобождать.  я довожу  дело до
конца. Это уж точно.
     -- Освободить кого-то с помощью... -- он покачал  И головой. -- Я этого
не понимаю.
     Салли налила себе выпить.
     -- Твой  недостаток, Джи, в  том, что на словах ты гигант, а на деле ты
пигмей. Только болтать  и в умеешь.  "Моя жена эмансипированная женщина. Она
свободная  женщина".  Звучит прекрасно,  но  как только  твоя свободная жена
что-то начинает, ты и знать об этом не хочешь.
     -- Да уж, в твою треклятую  голову приходит какая-то  идея, а кто потом
все  расхлебывает? Я.  Где  тогда  слабый  пол?  Кто  вытащил  тебя  из этой
заварушки в Омахе? Кто заплатил легавым в Хьюстоне, когда...
     -- Ты заплатил, ты. Тогда почему ты на мне женился? Ну, скажи, почему?
     Гаскелл протер очки уголком поварского колпака.
     -- Не знаю, -- ответил он, -- чтоб меня украли, не знаю.
     -- Чтобы пощекотать себе нервы, крошка.  Без меня ты бы подох со скуки.
Я вношу в твою жизнь оживление. Щекочу тебе нервы.
     -- До желудочных колик.
     Гаскелл устало поднялся и направился к лестнице. Именно в такие моменты
он всегда удивлялся, как это его угораздило жениться на Салли.

     По дороге домой Уилт испытывал нечто подобное агонии.  Боль уже не была
чисто физической.  Это была агония унижения, ненависти  и презрения к самому
себе. Из него сделали дурака, извращенца и идиота в глазах людей, которых он
презирал. Прингшеймы и их  компания  олицетворяли все то, что он  презирал в
людях.  Они   были   лживыми,  фальшивыми  и  претенциозными,   эдакий  цирк
интеллектуальных   клоунов,  чье  шутовство   было  лишено   достоинств  его
собственного шутовства,  поскольку  его шутовство  было настоящим. Их же  --
только пародия на  веселье. Они смеялись, чтобы слышать собственный  смех, и
бравировали  чувственностью,  которая  не имеет  ничего общего  не только  с
чувствами, но даже с инстинктами, и является плодом небогатого воображения и
имитации  похоти.  Copulo ergo sum7.  И эта сучка, Салли, еще обвинила его в
отсутствии смелости следовать своим инстинктам, как будто инстинкт состоит в
том, чтобы извергнуться в химически  стерилизованное  тело женщины,  которую
знаешь всего двадцать минут. И Уилт  среагировал  инстинктивно,  испугавшись
похоти, проистекавшей  из властности,  высокомерия  и великого  презрения  к
нему, презрения, которое подразумевало, что он, какой бы он там ни был, есть
просто-напросто продолжение своего пениса и что предел его мечтаний, чувств,
надежд и  стремлений  -- это  оказаться между  ног  зазнавшейся  потаскушки.
Именно это и означает быть свободным.
     -- Чувствуй себя свободным, -- сказала она и защемила его этой блядской
куклой. Уилт, стоя под уличным фонарем, заскрипел зубами.
     Да, а  как  же  Ева?  Ну,  она теперь ему покажет небо  в алмазах. Если
раньше  с  ней было невозможно  жить, то теперь жизнь превратится в сплошной
ад. Юна ни за  что  не поверит,  что  не  трахал он  эту куклу, йгго  не  по
собственной  инициативе  он в  нее попал,  что ;все  это  сделала Салли.  Не
поверит, и  все  тут. И если бы даже она поверила ему. что  в конечном итоге
изменится?
     "Что ты за мужчина,  если позволил бабе такое над  собой вытворять?" --
спросит она. И что он ей ответит?  Что он за мужчина? Уилт  и  сам  не знал.
Незначительный маленький  человечек, с  которым случаются разные вещи и  вся
жизнь которого сплошная цепь унижений. Наборщики бьют его по лицу, и он г же
оказывается виноват. Его собственная  жена помыкает им, а чужие  жены делают
из него посмешище. Уилт брел пригородными улицами, мимо домов на две семьи и
маленьких  садиков, и в нем крепла  решимость. Хватит плыть по течению. Надо
брать быка за  рога. Он  перестанет  быть  человеком,  на которого  сыплются
несчастья.  Он  возьмет   все  в  свои  руки.  Пусть  только  Ева  попробует
возникнуть. Он покажет, где раки зимуют.
     Уилт остановился.  На  словах  все так здорово. У проклятой  бабы  есть
оружие, и  она  не замедлит пустить его в ход. Покажет  он  ей, как же.  Это
скорее она Уилту покажет, да к тому же расскажет о его приключении  с куклой
всем знакомым.  Узнают  об этом  и в техучилище.  При мысли  об  этом  Генри
содрогнулся. С его  карьерой будет  покончено. Он  вошел в калитку дома 34 и
ключом  открыл  парадную дверь. У него  было чувство, что,  если  он в самое
ближайшее время не предпримет каких-либо решительных мер, он обречен.
     Спустя час он был  уже  в постели,  но сон не приходил. Уилт размышлял,
как быть с Евой и что надо сделать с самим собой, чтобы он мог себя уважать.
А что же было достойно уважения? Уилт сжал кулаки под одеялом.
     -- Решительность, --  пробормотал  он. -- Способность  действовать  без
колебаний. Мужество.  --  Странный  перечень  древних  добродетелей. Где  их
сегодня взять? Как им удавалось превратить таких людей как он, в наемников и
профессиональных  убийц  во время  войны?  Только тренировка. Уилт  лежал  в
темноте и  прикидывал,  как  можно  натренировать себя  так, чтобы стать  не
похожим на  себя. Засыпая, он пришел к твердому  решению попытаться добиться
невозможного.
     В  семь зазвонил будильник.  Уилт  поднялся,  пошел в ванную комнату  и
посмотрел на себя в зеркало. Он был жестким человеком, человеком без эмоций.
Жестким,   методичным,  хладнокровным  и  логичным.  Человеком,  который  не
ошибается. Он спустился вниз, съел свою овсянку и запил  ее чашкой кофе. Евы
дома не было. Она осталась ночевать у Прингшеймов. Это облегчает ему задачу.
Плохо, что машина и ключи остались у нее. Не может быть и речи о  том. чтобы
пойти и забрать машину. Он дошел до поворота и оттуда добрался до техучилища
на  автобусе. Первой была лекция у каменщиков. Когда он  вошел в класс,  они
обсуждали драку со студентами.
     -- Там был один студент, весь разодетый, ну как официант. "Не будете ли
вы так любезны?" -- сказал и он. "Не будете ли вы так любезны и не уберетесь
ли с моей дороги?" Так и сказал, а я только и делал. % что разглядывал книги
на витрине...
     --  Книги? --  переспросил Уилт  скептически. --  В  одиннадцать  часов
вечера ты разглядывал книги? Не верю.
     --  Журналы  и  ковбойские  книги,  --  ответил  каменщик.  --  В  этом
магазинчике на улице Финч, где всякое барахло продают.
     -- Там еще есть журналы с девочками, -- заметил кто-то. Уилт кивнул. --
Вот это больше похоже на правду.
     -- Ну  я  и спросил:  "Любезен что?" --  продолжал каменщик,  --  и  он
сказал: "Убраться с моей дороги". Его дороги! Как будто эта проклятая  улица
его собственность.
     -- Ну и что ты сказал?. -- спросил Уилт.
     -- Сказал? Ничего я не сказал. Буду я еще на него слова тратить.
     -- Ну тогда что ты сделал?
     --  Ну,  я дал  ему  хорошего пинка.  Ему  прилично  досталось,  будьте
уверены. А потом я смылся. Уж  этот  выпускник теперь забудет, как  говорить
людям, чтоб с дороги убирались, это точно.
     Класс одобрительно кивнул.
     --  Они  все одинаковые,  эти студенты, --  сказал другой  каменщик. --
Решили, что  раз у  них есть бабки и  они в колледж  ходят, то и командовать
могут. Их всех стоит как следует вздрючить. Это пойдет им на пользу.
     "А если пощечины  сделать частью  воспитания интеллектуала", -- подумал
Уилт. После своих  вчерашних вечерних  приключений он чувствовал, что в этом
есть рациональное зерно. Он  бы с  удовольствием  надавал по морде  половине
тех, кто вчера был на вечеринке у Прингшеймов.
     --  Значит, вы все считаете,  нет  ничего дурного  в том,  чтобы избить
студента, попавшегося вам на пути? -- спросил он.
     --  Дурного?  --  переспросили  каменщики  в унисон.  -- Что  дурного в
хорошей потасовке? Ведь студент  не старая бабка или  кто-то вроде этого. Он
же всегда может дать сдачи, ведь так?
     Оставшееся от урока  время  они посвятили  обсуждению  роли  насилия  в
современном  мире.  Похоже,  каменщики  полагали,  что  насилие   --  вполне
нормальная вещь.
     -- Я спрашиваю, зачем  идти куда-то в субботу и нажираться, если нельзя
при этом маленько помахать кулаками?  Надо же каким-то образом избавиться от
своей агрессивности, -- заявил на редкость красноречивый каменщик. -- Я хочу
сказать, это ведь естественно, верно?
     -- Значит, ты считаешь, что человек по натуре агрессивное  животное? --
спросил Уилт.
     --  Ну да.  Вспомните историю, войны  и  все  такое.  Только  проклятые
пацифисты не любят насилия.
     С этим Уилт и  ушел на перерыв. В учительской  он налил себе чашку кофе
из автомата. К нему подошел Питер Брейнтри.
     -- Ну как прошла вечеринка? -- спросил Брейнтри.
     -- Никак, -- пробурчал Уилт.
     -- Еве понравилось?
     -- Понятия не имею. Когда я встал сегодня утром, ее еще не было дома.
     -- Не было дома?
     -- Именно, -- подтвердил Уилт.
     -- Ты позвонил, узнал, что с нею стряслось?
     -- Нет, -- сказал Уилт.
     -- Почему?
     -- Посуди, как  бы я выглядел, если бы позвонил,  а мне бы сказали, что
она в койке с абиссинским послом?
     -- Абиссинским послом? Он что, там был?
     --  Не  знаю  и знать не хочу. Когда  я  ее  последний  раз  видел, она
ворковала  с этим высоким черным парнем  из  Эфиопии. Что-то  об Организации
Объединенных Наций. Она делала фруктовый салат, а он резал для нее бананы.
     -- По-моему, в этом нет ничего компрометирующего, -- сказал Брейнтри.
     -- Наверное, нет. Только тебя там не было, и ты не знаешь, что это была
за  вечеринка,  --  сказал Уилт, быстренько приходя к заключению, что должен
дать хотя  бы отредактированный отчет о событиях. -- Эдакая  теплая компания
пожилых ребятишек, занимающихся всякими глупостями.
     -- Звучит ужасно. И ты думаешь, что Ева...
     -- Я думаю,  что  Ева  надрызгалась,  потом ей кто-нибудь  дал покурить
травки,  и  она  отключилась,  --  сказал  Уилт. --  Вот что  я  думаю: Она,
наверное, сейчас отсыпается где-нибудь в сортире на первом этаже.
     -- Это не  похоже  на  Еву, --  сказал  Брейнтри.  Уилт  допил  кофе  и
задумался,  что делать дальше. Если об  истории  с  этой  поганой куклой все
равно узнают, так,  может быть,  лучше  ему самому  изложить свою версию?  С
другой стороны...
     -- А ты что делал там? -- спросил Брейнтри.
     --  Ну,  если  честно, -- Уилт заколебался. А  может,  вообще  не стоит
упоминать  о кукле? Если Ева не будет разевать свою  варежку...  -- Я и  сам
слегка подпил.
     -- Вот это  уже похоже на правду, -- сказал Брейнтри. -- И, наверное, к
какой-нибудь даме приставал?
     -- Если хочешь знать, -- оказал Уилт, -- дама приставала ко мне. Миссис
Прингшейм.
     -- К тебе приставала миссис Прингшейм?
     -- Понимаешь, мы  поднялись  наверх,  чтобы посмотреть  на  игрушки  ее
мужа...
     -- Игрушки мужа? По-моему, ты говорил, что он биохимик.
     --  Он  и  есть  биохимик. И  еще он  любит  игрушки.  Железная дорога,
плюшевый медведь  и  все такое. Она говорит,  что  это случай заторможенного
развития. Она и не такое может сказать. Жутко преданная жена.
     -- А что потом случилось?
     --  Да ничего, кроме того,  что  она заперла дверь,  легла на  постель,
раздвинула ноги и предложила  мне  ее  трахнуть, да еще угрожала заняться со
мной французской любовью, -- сказал Уилт.
     Питер Брейнтри посмотрел на него весьма скептически.
     --  Это, по-твоему, ничего?  -- выдавил он  наконец. -- Я имею в  виду,
ты-то что сделал?
     -- Увильнул, -- ответил Уилт.
     -- Это что-то  новенькое, -- сказал Брейнтри. -- Значит, ты  отправился
наверх с миссис Прингшейм и  увиливал, пока она лежала на кровати, раздвинув
ноги.  И теперь  ты хочешь  знать,  почему  Ева не  пришла домой. Может, она
сейчас в конторе у адвоката заявление о разводе составляет.
     -- Да говорю же я тебе, не  трахал я эту сучку. -- сказал Уилт. -- Я ей
посоветовал торговать своими прелестями в другом месте.
     --  И это ты называешь "увиливал"? Торговать своими прелестями?  Где ты
подцепил такое выражение?
     --  В классе мясников,  -- сказал  Уилт, вставая и наливая себе  вторую
чашку кофе.
     Когда он вернулся к столу, он уже знал, что расскажет Питеру.
     -- Я не помню, что произошло  потом, -- сказал  Уилт,  так как Брейнтри
настаивал  на продолжении. -- Я отключился.  По-видимому, водка  так на меня
подействовала.
     -- Ты хочешь  сказать, что отключился  в запертой  комнате в компании с
голой женщиной? -- спросил Брейнтри. Судя по его интонации, он не поверил ни
одному слову из рассказа Уилта.
     -- Вот именно, -- подтвердил Уилт.
     -- А когда ты пришел в себя?
     -- По дороге домой, -- сказал Уилт.  -- Не представляю, что случилось в
промежутке.
     -- Ну, полагаю,  мы услышим об этом от Евы. --  сказал  Брейнтри. -- Уж
она-то должна знать.
     Он  встал  и  ушел, а Уилт  стал обдумывать  свой следующий шаг. Прежде
всего нужно заставить  Еву держать язык  за зубами. Он подошел  к телефону в
коридоре и  набрал свой домашний номер. Никто не ответил. Уилт отправился на
очередной  урок со слесарями и наладчиками.  Несколько  раз в течение дня он
пытался дозвониться до Евы, но безуспешно.
     "Она не иначе как провела весь день у Мэвис Моттрам, поливая ее слезами
и рассказывая всем  и вся, какая я свинья,  -- подумал  он. --  Наверное,  к
моему приходу она уже будет дома".
     Но Евы дома  не было. Зато на кухне на столе лежала записка  и сверток.
Уилт развернул записку.
     -- Я уезжаю с  Гаскеллом и Салли, чтобы обо  всем как следует подумать.
То, что ты  сделал вчера  вечером, ужасно. Я тебе этого никогда не прощу. Не
забудь  купить  собаке  еды.  Ева. Р.S.  Салли  просила  передать,  чтобы  в
следующий  раз,  когда  тебе захочется любви по-французски, ты  обратился  к
Джуди.
     Уилт  посмотрел на сверток.  Он знал,  что  там,  не открывая его.  Эта
мерзкая кукла. Внезапно его охватила  ярость. Он  схватил сверток и  швырнул
его через  всю кухню  в  раковину. Две  тарелки  и блюдце  слетели с сушки и
разбились вдребезги.
     -- Чтоб она застрелилась, эта сучка, -- с чувством сказал Уилт, включив
в  это определение  Еву,  Джуди  и  Салли  Прингшейм, то есть всех,  на кого
распространялся  в  эту минуту его  гнев.  Потом он сел  за стол  и  перечел
записку. -- Я уезжаю,  чтобы обо всем как следует подумать.  -- Черта с два.
Подумать? Как будто эта  тупая  корова способна думать.  Она будет страдать,
пускать  слюни по поводу его  недостатков,  доходя  до экстаза от  жалости к
самой себе. Уилту  казалось, что  он  слышит ее  трескотню об этом треклятом
управляющем  банком,  о  том, что  ей надо было  выйти за  него замуж, а  не
связывать свою  жизнь с человеком, не способным добиться  даже повышения  по
службе и который к тому же трахает надувных кукол в чужих ванных комнатах. А
эта грязная  потаскушка Салли  Прингшейм будет ее подзуживать. Уилт взглянул
на  постскриптум. "Салли  сказала, что в следующий раз, когда тебе захочется
любви по-французски..." Господи!  Можно подумать, что  он тогда этого хотел.
Но  вот вам, пожалуйста,  процесс  сотворения миф.  Совсем как  тогда, когда
болтали, что он влюблен в Бетти  Крабтри, хотя все, что он  сделал,  так это
подбросил  ее  домой после  вечерних занятий. Вся семейная жизнь  Уилта была
чередованием подобных  мифов,  являющихся  мощным  оружием  в арсенале  Езы,
которое можно было в любой  момент достать и потрясти им в воздухе. А теперь
в ее  руках такое сильнодействующее средство устрашения,  как кукла. Салли и
любовь  по-французски.  Баланс взаимных обвинений, на котором  держались" их
взаимоотношения,   резко    нарушился.   От    Уилта   потребуется   большая
изобретательность, чтобы восстановить его.
     "Не  забудь купить  собаке еды". По крайней мере, ему оставили  машину.
Она стояла на стоянке. Уилт съездил в супермаркет, купил три банки  собачьей
еды.  обед типа "вари-прямо-в-пакете"  и бутылку джина.  Хотелось  напиться.
Затем  он отправился домой и  сидел там, пока Клем  ел  свою  еду,  а  пакет
варился. Он  налил хорошую порцию джина, добавил туда лимона и пошел бродить
по  дому. Все это время он помнил  о свертке на столе, ждущем,  когда он его
развернет. И ведь он обязательно развернет. Из простого любопытства.  Он это
знал, и они  это тоже знали. Когда в  воскресенье вечером Ева придет  домой,
она первым делом спросит о  кукле и  о том, получил ли он удовольствие. Уилт
налил  себе  еще  джина и  стал придумывать,  как  можно использовать куклу.
Наверняка существовал какой-нибудь способ с ее помощью поквитаться с Евой.
     После второго стакана джина у него начал созревать план, в котором были
задействованы кукла, яма на  стройплощадке и  проверка силы его собственного
характера. Одно дело  -- лелеять мечты об убийстве своей жены, и совсем иное
-- осуществить их.  Тут дистанция огромного размера. Когда близилась к концу
третья порция джина, Уилт был полон решимости привести свой план в действие.
По крайней мере, это докажет, что он способен совершить убийство.
     Уилт поднялся и развернул куклу. Внутренним слухом он слышал голос Евы,
рассказывающий  ему, что  произойдет,  когда о его  безобразном  поведении у
Прингшеймов узнает Мэвис Моттрам.
     -- Над  тобой  будут  смеяться все в округе, --  говорила она. -- Так и
будешь посмешищем.
     Так ли? Уилт пьяно усмехнулся и пошел на второй этаж. Уж на этот-то раз
Ева ошиблась. Может,  он и  будет  жить  посмешищем, но Еве уже  не придется
позлорадствовать. Ее просто-напросто не будет.
     Наверху в спальне он задвинул  занавески,  положил  куклу  на кровать и
стал  искать  клапан,  который  он так  безуспешно  пытался  найти накануне.
Наконец он нашел  его и пошел  за ножным  насосом  в гараж.  Кукла лежала на
кровати и  улыбалась  ему. Уилт посмотрел на нее, прищурившись. Он  вынужден
был  признать,  что  в   полумраке   спальной  она   выглядела  омерзительно
натурально. Он  порылся  в  Евиных ящиках  в поисках бюстгальтера и  блузки.
Потом решил, что  бюстгальтер ей не нужен и достал старую юбку и колготки. В
картонной  коробке в шкафу он нашел один из Евиных париков. Одно время у нее
была париковая мания.  И,  наконец, пару туфель.  Когда он все закончил,  на
кровати лежал Евин двойник с застывшей улыбкой на лице.
     -- Ах ты, моя девочка, --  сказал Уилт и пошел на кухню посмотреть, как
там    дела    у    "вари-прямо-в-пакете".   Оно    уже    превратилось    в
"гори-прямо-в-пакете". Уилт выключил горелку, пошел в туалет под лестницей и
посидел  там,   обдумывая   следующий   шаг.   Он  использует  куклу,  чтобы
прорепетировать  убийство. И.  когда придет настоящий  день,  вся  процедура
будет для него настолько привычной, что  он начнет  действовать как автомат.
Убийство  по  условному рефлексу. Убийство по привычке.  К тому же ему нужно
знать,  сколько  на  это  уйдет  времени.  Так  что  очень  кстати, что  Ева
отправилась  на выходные  с Прингшеймами.  Это может  положить начало  серии
Евиных внезапных исчезновений.  Он будет провоцировать ее делать это снова и
снова. А затем последует визит к доктору.
     --  Доктор, у меня бессонница.  Моя жена  все время куда-то  уезжает  и
оставляет меня, а я не могу привыкнуть спать один. --  Рецепт на снотворное.
Затем вечером:
     --  Я сегодня приготовлю  овалтайн, дорогая.  Ты выглядишь  усталой.  Я
принесу тебе лекарство в  постель. -- Признательность, за которой  последует
храп. Затем  вниз, к машине...  должно быть не очень поздно...  где-нибудь в
половине  одиннадцатого...  потом к техучилищу...  и  вниз,  в  яму.  Может,
засунуть ее в полиэтиленовый пакет... нет, никаких пакетов.
     -- Как  я  понимаю, вы приобрели недавно большой  полиэтиленовый пакет,
сэр.  Не  могли бы вы его  нам показать? -- Нет, лучше просто  сбросить ее в
яму,  которую  они  утром зальют  бетоном.  И, наконец,  недоумевающий Уилт.
Сначала он пойдет к Прингшеймам.
     -- А где Ева? Вы должны знать. -- Мы не знаем. -- Не лгите мне. Она все
время  у вас торчит.  -- Мы говорим правду. Мы  ее  не видели. -- И тогда он
отправится в полицию.
     Мотива нет, улик нет,  раскрытию  не подлежит. И  это  докажет, что  он
человек, способный на поступок. А может, он на это не способен? Что, если он
признается  под нажимом?  Даже в этом случае  смысл  есть:  так или иначе он
узнает, какой же  он  есть  на самом  деле, хоть  единожды  в жизни совершит
поступок. А  пятнадцать  лет в тюрьме, по сути, равнозначны пятнадцати, нет,
двадцати годам, проведенным в техучилище с презирающими его бандитами. Более
того.  на  суде  он  может  упомянуть  эту  книгу  в  качестве   смягчающего
обстоятельства.
     -- Ваша светлость, господа присяжные заседатели!  Я прошу вас поставить
себя на место обвиняемого. Двенадцать лет он был вынужден читать эту мерзкую
книгу умирающим от чжуки  и агрессивно настроенным  молодым людям. Он должен
был переносить бесконечные  повторы и испытывать тошноту и смертельную скуку
от  отвратительно романтического  взгляда мистера  Голдинга  на человеческую
природу. Да, я знаю, вы все считаете, что мистер Голдинг  вовсе не романтик.
что  его  мнение о человеческой природе,  выраженное  им  в описании  группы
молодых   людей,  высаженных   на   необитаемый   остров,  является   полной
противоположностью  романтизму,  и  что сентиментальность,  в которой я  его
обвиняю и которой мой подзащитный обязан появлением в этом суде, можно найти
не в "Повелителе мух", а скорее в его предшественнике, "Коралловом острове".
Но, Ваша светлость, господа присяжные заседатели, существует такая вещь, как
извращенный  романтизм,  романтизм разочарования,  пессимизма  и  нигилизма.
Давайте  на мгновение  предположим, что  мой подзащитный потратил двенадцать
лет  на  чтение группе  учеников  не книги мистера Голдинга,  а "Кораллового
острова". Можно  ли предположить,  что в  этом  случае он был бы доведен  до
убийства своей жены?  Нет.  Тысячу  раз  нет. Он бы почерпнул вдохновение из
книги мистера Валлантайна, научился бы  самодисциплине, оптимизму  и  вере в
то, что человек способен при  помощи собственной изобретательности выбраться
из безнадежной ситуации...
     Здесь,  пожалуй,  не  стоит  заходить  так  далеко.  В  конечном  счете
обвиняемый  Уилт  проявил  достаточно  изобретательности, чтобы выбраться из
безнадежной ситуации. И  все-таки  мысль была  неплохая.  Уилт закончил свои
дела в туалете и оглянулся в поисках туалетной бумаги. Таковой не оказалось.
Проклятый  рулон кончился.  Он пошарил  в кармане, обнаружил Евину записку и
употребил  ее  по назначению.  Затем он  спустил ее в  канализацию,  пофукал
антисептиком  ей вслед, чтобы выразить свое отношение к ней и  ее автору,  и
направился на кухню за следующей порцией джина.
     Остаток  вечера  он  провел перед телевизором с куском  хлеба с сыром и
банкой консервированных персиков. Наконец пришло  время приступить к  первой
репетиционной  поездке.  Он вышел из дому через парадную дверь и  огляделся.
Было уже почти темно, р никого не видно. Оставив дверь открытой, он поднялся
на  второй этаж,  взял куклу  и положил  ее  на  заднее  сиденье машины. Ему
пришлось потрудиться, прежде  чем он сумел закрыть дверь. Уилт сел в машину,
выехал  на Парквью  и поехал на окружную дорогу. К стоянке для  машин позади
техучилища он  подъехал кровно в половине одиннадцатого. Он выключил мотор и
посидел, изучая  окрестности.  Вокруг ни  огонька,  ни души. Да  и откуда им
взяться? Техучилище закрывалось в девять.

6

     Салли лежала голая  на палубе катера, ее тугие груди были устремлены в
небо, ноги раздвинуты.  Рядом на животе  лежала Ева  и  смотрела  вперед  по
течению.
     --  Господи,  это  просто  рай,  --  вздохнула  Салли. -- У  меня такие
глубокие чувства к деревне.
     --  У  тебя  такие  глубокие  чувства,  и  точка.  --  сказал  Гаскелл,
неуверенно  направляя катер  к  шлюзам.  На  нем  были  капитанское  кепи  и
светозащитные очки.
     -- Еще одно клише, -- заметила Салли.
     --  Мы подходим  к шлюзам,  --  забеспокоилась  Ева.  --  Там  какие-то
мужчины.
     -- Мужчины?  Дорогая, забудь  о мужчинах. Здесь только ты и я и  крошка
Джи, а Джи не мужчина, не так ли? Джи, крошка?
     -- Со мной это бывает, -- сказал Гаскелл.
     -- Но редко, ужасно редко, -- заметила Салли. -- К  тому же,  какое это
имеет значение? Вот мы сейчас  идиллически плывем  вниз по  реке  в чудесное
летнее время.
     -- А не надо  ли нам было прибрать в доме перед отъездом?  --  спросила
Ева.
     -- Весь смак вечеринок в том, чтобы не убирать после, а убраться прочь.
Вернемся, все сделаем.
     Ева встала и пошла вниз. Они были уже совсем рядом со шлюзами, и она не
могла допустить, чтобы на нее, голую,  пялились  два  старика, сидящие около
шлюза на скамейке.
     --  Черт  возьми,  Салли,  ты  не  можешь что-нибудь сделать  со  своей
подружкой? У меня от нее соски чешутся, -- сказал Гаскелл.
     -- О, Джи, крошка, не может того быть.  Если так, ты  можешь поступить,
как Чеширский кот.
     -- Чеширский кот?
     --  С   улыбкой  испариться,  утробой  вперед,   радость  моя.  В   ней
положительно есть нечто гигантски утробное.
     -- В ней положительно есть нечто гигантски надоедливое.
     --    Любовь   моя,    подожди   немного.    Ты   должен   подчеркивать
эмансипированность, закрывать глаза на недостатки и быть третьим лишним.
     -- Не быть третьей лишней. Кодовое слово -- третья,  -- сказал Гаскелл.
задевая бортом катера шлюз.
     -- Но это же главное.
     -- Что главное? -- спросил Гаскелл.
     -- Быть  третьей лишней.  Я имею в  виду, так у нас должно быть с Евой.
Она делает  всю домашнюю работу, крошка Гаскелл  может изображать капитана и
пускать слюни  при виде сисек,  а душка Салли может  пошарить  в  лабиринтах
своего ума.
     -- Ума?  -- переспросил Гаскелл.  --  Какой  ум  у  умственно отсталых?
Кстати, о кретинах, что там поделывает мистер-в-промежности?
     -- У него есть Джуди, так что есть с кем путаться. Сейчас он, наверное,
ее трахает, а завтра сядет смотреть с  ней телек. Может, он ее даже отправит
к  Мэвис  Моттрам  на  контраблядское  занятие  по составлению букетов.  Они
подходят друг  другу.  Ты же  не будешь отрицать,  что вчера она его  крепко
зацепила.
     -- Что было, то было, -- сказал Гаскелл и закрыл ворота шлюза.
     Катер проплывал мимо двух стариков, сидящих на скамейке. Оба вытаращили
глаза при виде Салли. Она  сняла солнцезащитные  очки  и  тоже уставилась на
них.
     -- Не  повредите свою предстательную  железу, старичье, --  сказала она
грубо. -- Что, задницы никогда не видели?
     -- Вы ко мне обращаетесь? -- спросил один из стариков.
     -- Не сама же я с собой разговариваю, -- сказала Салли.
     -- Тогда я отвечу, -- сказал старик. -- Почему же, видел. Однажды.
     -- Вот насчет однажды это точно, -- сказала Салли. -- И где же?
     -- У старой коровы, у которой только что был выкидыш, -- ответил старик
и сплюнул на аккуратную клумбу с геранью.
     Ева сидела в каюте и недоумевала,  о чем это они там разговаривают. Она
прислушивалась к плеску волн за  бортом, стуку машины  и думала о Генри. То.
что  он сделал, было  так непохоже на  него. Совсем непохоже. И на глазах  у
всех этих людей. Он, наверное, был сильно пьян. Все это так унизительно. Что
же, пусть  помучается.  Салли говорит, что мужчин  надо заставлять мучиться,
это является частью процесса эмансипации. Им нужно показать, что ты в них не
нуждаешься, а  насилие --  это  единственное,  что доступно мужской психике.
Потому она  так  сурова  с  Гаскеллом.  Мужчины  подобны животным. Им  нужно
показать, кто хозяин.
     Ева прошла на камбуз и вычистила раковину из нержавеющей стали. Пока ее
нет,  Генри поймет, как она была необходима. Ведь теперь он будет сам делать
всю домашнюю работу, и еще готовить, а когда она вернется,  она ему покажет,
где раки зимуют,  по поводу этой куклы.  Вообще, все это противоестественно.
Может,  Генри  нужно сходить к психиатру?  Салли сказала, что  он  и  к  ней
приставал  с гнусным  предложением. Все  это доказывает,  что  никому нельзя
доверять. Никогда бы не подумала такого  о Генри. В голову бы не пришло, что
он может  до  такого  додуматься. А  Салли такая душечка  и так  все  хорошо
понимает. Она знает, что чувствует женщина, и даже не рассердилась на Генри.
     --  Он просто-напросто сфинктер-бэби, -- сказала она. -- Это характерно
для общества, где доминируют такие шовинистические свиньи, как мужчины. Я ни
разу  не встречала шовинистическую свинью-мужчину,  который, говоря: "Имел я
тебя в зад", -- действительно не подразумевал бы этого.
     -- Генри постоянно произносит это выражение, -- призналась Ева. -- То и
дело "имел я то" или "имел я это".
     --  Ну  вот  видишь, Ева,  лапочка.  Что я  тебе  говорила?  Это  такая
семантическая деградация, анальным способом.
     -- Все это чертовски мерзко, -- сказала Ева, и была права.
     Она продолжала  чистить  и  драить,  пока катер не вышел из шлюза  и не
поплыл вниз по  течению. Тогда она поднялась  на палубу и уселась, глядя  на
плоские пустынные берега на закате. Начало путешествия оказалось романтичным
и  волнительным,  так отличалось от  всего,  к  чему она привыкла.  Это была
жизнь,   о  которой  она   всегда  мечтала,  богатая,  веселая,   приносящая
удовлетворение. Ева Уилт вздохнула. Несмотря ни на что, она была довольна.

     На стоянке машин позади техучилища Уилт испытывал недовольство всем,  и
прежде  всего  Евиным  двойником. Когда  он,  пошатываясь,  обошел  машину и
попытался извлечь из  нее  Джуди,  то  обнаружил,  что  даже надувные  куклы
демонстрируют силу воли,  когда их  вытаскивают из  маленьких  машин. Руки и
ноги  Джуди  цеплялись  буквально  за  все.  Если в  ночь,  когда  он  решит
избавиться  от Евы,  она будет вести себя подобным  же образом, ему придется
здорово потрудиться.  Надо, пожалуй,  как  следует  упаковать  ее.  Наконец,
ухватив куклу за  ноги, Уилт  вытянул  ее и  положил на  землю. Затем  полез
искать парик и нашел его под сиденьем, одернул на Джуди юбку, чтобы прикрыть
срам,  и  водрузил парик ей на голову. Затем  внимательно  осмотрел стоянку,
парусиновые палатки строителей и главное здание. Вокруг никого не было, путь
свободен.  Уилт подхватил  куклу  под  мышку  и  направился  к  строительной
площадке. На полпути  он сообразил,  что делает все неправильно. Напичканную
лекарствами спящую Еву  под мышкой не унесешь. Тут  больше подойдет пожарный
лифт. Уилт остановился, перекинул  куклу через плечо  и пошел дальше, слегка
покачиваясь, отчасти  от  джина  а  отчасти для  того, чтобы придать большую
правдоподобность  всему мероприятию. С Евой на плече ему  уж точно  придется
нелегко.  Он  дошел  до забора  и перекинул через него  куклу.  Парик  снова
свалился. Уилт поискал его в грязи и нашел. Потом пошел к калитке. Она  была
заперта. Так и должно было быть. Надо все хорошенько запомнить. Детали очень
важны.  Он попытался перелезть через  калитку,  но  не смог.  Нужна какая-то
приступочка. Велосипед? У главных ворот  была велосипедная стоянка.  Засунув
парик в  карман,  Уилт обошел палатки,  минул столовую и уже шел  по полянке
перед  лабораторным корпусом, когда из темноты возникла фигура, в лицо Уилта
ударил луч фонаря. Это был сторож.
     -- Эй, что это вы тут делаете? -- спросил сторож. Уилт остановился.
     -- Я... я вернулся, чтобы забрать кое-какие записи из учительской.
     -- А, это вы, мистер Уилт, -- сказал сторож. -- Вам пора уже знать, что
в это время вы туда не попадете. Мы же все закрываем в половине десятого.
     -- Простите, совсем забыл, -- пробормотал Уилт.
     Сторож вздохнул.
     --  Ну, только для  вас, в  порядке исключения, -- сказал он  и  открыл
дверь главного  учебного корпуса. -- Вам  придется подниматься пешком. В это
время лифты не работают. Я вас здесь внизу подожду.
     Уилт  медленно  взобрался на  пятый этаж в  учительскую и направился  к
своему ящику. Он взял  пачку бумаг  и экземпляр "Открытого дома", который он
собирался  вот  уже  несколько  месяцев взять домой,  да  все никак  не  мог
собраться.  Он  хотел  положить бумаги в карман,  но  обнаружил  там  парик.
Кстати,  стоит захватить  и эластичную ленту, чтобы укрепить парик на голове
Джуди. Он  нашел  ленту в ящике с  канцелярскими  принадлежностями,  засунул
бумаги в карман и спустился вниз.
     -- Большое спасибо, -- сказал он сторожу. -- Извините, что побеспокоил.
-- Пошатываясь, он зашел за угол, где была расположена велосипедная стоянка.
     -- Пьяный в стельку, -- заметил сторож и вернулся к себе в комнату.
     Уилт проследил, как он зажигает трубку, и посмотрел  на велосипеды. Все
проклятущие  велосипеды были заперты.  Ему  придется  нести  какой-нибудь на
руках. Он положил "Открытый дом" в корзину, схватил велосипед и потащил  его
к  забору.  Перелез через него и  начал  искать в темноте куклу. Наконец  он
нашел  ее, потратил  минут пять,  укрепляя парик у нее  на голове эластичной
лентой, которую он завязал под подбородком. Парик все время соскакивал.
     -- Ну,  по  крайней мере, с  Евой  у меня этой  проблемы не  будет,  --
пробормотал  он,  когда  парик был  наконец,  закреплен. Убедившись,  что он
больше не соскакивает, Уилт осторожно  двинулся вперед,  обходя кучи гравия,
машины, мешки и крепежные детали. Неожиданно ему пришла в голову  мысль, что
он сам рискует  свалиться в одну  из ям. Он положил  куклу  на землю  и стал
искать в своих  карманах фонарь.  Найдя его, он посветил  себе под  ноги.  В
нескольких метрах от себя  он разглядел большой  квадрат, прикрытый фанерой.
Уилт подошел к нему  и приподнял фанеру. Под ней была дыра, очень миленькая,
объемистая  дыра.  Как  раз подходящего размера.  В  самый раз.  Он посветил
фонарем  вниз.  Наверное, не  меньше  десяти метров  глубиной. Он  отодвинул
фанеру в сторону и пошел за куклой. Парик слетел снова.
     -- Твою мать, --  выругался  Уилт  и полез в  карман за другой  лентой.
Минут через  пять  парик  был прочно  закреплен на голове у  Джуди с помощью
четырех  эластичных  лент,  завязанных  у нее  под  подбородком.  Теперь  не
соскочит.  Оставалось  подтащить  двойник  к  яме и убедиться,  что  он туда
влезет. Здесь  Уилт  заколебался.  У  него  появились сомнения в  надежности
своего  проекта.  Возникало  что-то слишком  много неожиданностей.  С другой
стороны, он испытывал  какую-то  приподнятость от того, что находился  ночью
совершенно один на строительной площадке.  Может, ему лучше вернуться домой?
Нет,  он  должен  довести дело  до конца.  Он опустит  куклу в  дыру,  чтобы
убедиться, что  она  туда влезет. Затем  он выпустит из  нее воздух и поедет
домой,  а  потом  снова  прорепетирует,  пока  не  доведет  все  до  полного
автоматизма.  Кукла  пусть лежит  в  багажнике  машины. Ева туда никогда  не
заглядывает. Потом он  будет надувать  куклу уже на автомобильной стоянке. И
Еве  тогда никогда не  догадаться,  в  чем дело. Ни  за  что  в  жизни. Уилт
улыбнулся  пр.. мысли,  как  все  просто. Затем  он  поднял Джуди и принялся
толкать ее в  яму ногами вперед. Она  легко сползала вниз.  Великолепно.  Но
вдруг Уилт поскользнулся. Падая, он выпустил куклу из рук и вцепился в  лист
фанеры. Встав на ноги, Уилт выругался. Брюки были в грязи, руки тряслись.
     -- Чуть сам не свалился ко всем чертям, --  пробормотал он, ища глазами
Джуди.  Но Джуди нигде не было видно. Уилт взял  фонарь  и посветил  в  яму.
Кукла  застряла в яме, но парик  был на месте.  В отчаянии Уилт уставился на
нее, соображая, что же теперь делать. Кукла застряла  на глубине шести, нет,
четырех метров.  В  любом  случае  слишком  глубоко,  чтобы  он  мог до  нее
дотянуться. С  другой стороны,  слишком высоко, чтобы рабочие утром могли ее
не заметить.  Уилт выключил фонарь и  закрыл дыру  фанерой. Чтобы самому  не
свалиться в яму.
     Что же делать?  Веревка с  крюком на  конце? У него нет ни веревки,  ни
крюка.  Веревку он еще, может, и  найдет,  но вот  с  крюком похуже. Достать
веревку, привязать ее  к  чему-нибудь, спуститься вниз и вытащить  куклу? Не
пойдет. Не так  просто спуститься  по веревке, имея обе руки  свободными, но
подняться наверх с куклой в руках совершенно невозможно. В этом случае он уж
наверняка окажется на дне ямы сам. Единственное, чего он точно не хотел, так
это  оказаться обнаруженным в понедельник утром на дне десятиметровой  ямы в
объятиях пластиковой  куклы со всеми женскими прелестями, одетой к тому же в
тряпки его жены. Это  будет полной катастрофой. Уилт представил себе сцену в
кабинете директора училища  и свои попытки объяснить, как  он оказался...  К
тому же они  могли  и  не найти его и  не  услышать его крики. Эти проклятые
грузовики  с  цементом  поднимают такой  грохот, что не стоит рисковать быть
погребенным под... дерьмо.  Вот и рассуждай  о  высшей  справедливости. Нет,
выход  один: заставить эту блядскую  куклу спуститься на  дно, а там  молить
дьявола, чтобы никто  не заметил ее до того,  как  зальют  бетон. Что же, он
хотя бы выяснил, что это не самый разумный  способ избавиться от Евы. Уж это
точно. Даже в самой мрачной ситуации можно найти свои светлые стороны.
     Уилт  отошел  от  ямы и стал  искать,  чем  затолкать куклу  на дно. Он
попробовал  бросить  горсть гравия, но кукла только  качнулась и осталась на
месте.  Требовалось  нечто более  тяжелое.  Он пошел  к  куче  песка, набрал
немного  в мешок и высыпал в яму. Песок придал парику миссис  Уилт еще более
отвратительный вид, но не принес желаемых результатов. А что если бросить на
куклу кирпич?  Может,  она  лопнет? Уилт поискал  кирпич, но довольствовался
лишь комком глины. Пожалуй, сгодится. Он бросил глину в яму. Раздался глухой
удар, затем посыпался гравий, потом еще  удар.  Уилт посветил фонарем. Джуди
достигла  дна и уселась  там в гротескной  позе:  ноги подогнуты,  одна рука
патетически вытянута  в  сторону Уилта. Уилт схватил еще кусок глины и кинул
его. вниз. На этот раз парик сполз набок, а голова склонилась к плечу.  Уилт
сдался. Больше он  ничего не мог сделать. Он закрыл яму фанерой и  побрел  к
забору.
     Здесь  его опять ждали неприятности. Велосипед  был  по  другую сторону
забора. Уилт нашел доску, приставил ее к забору и перелез через него. Теперь
нужно отнести  велосипед на место. А пошел он  на фуй, этот велосипед. Пусть
остается, где есть. Ему все обрыдло. Он оказался неспособным избавиться даже
от пластиковой  куклы. Смешно думать, что он может спланировать, осуществить
и довести до  конца настоящее убийство более  или менее успешно.  Он, должно
быть, рехнулся,  если такая идея вообще пришла ему  в голову. Это все чертов
джин виноват.
     -- Давай, давай, вини во всем джин, -- бормотал Уилт  про себя, ковыляя
к машине. -- Ты сам начал об этом  думать еще несколько месяцев назад. -- Он
залез  в машину и долго сидел там в  темноте,  недоумевая, что. черт подери,
побудило в нем  фантазии насчет  убийства  Евы. Это  же сумасшествие, чистое
сумасшествие.  Каким безумием было думать,  что он  сможет воспитать  в себе
хладнокровного  убийцу. Откуда  взялась  эта идея?  И почему? Ладно,  Ева --
тупая корова, которая  портит ему  жизнь  постоянными попреками и увлечением
восточным мистицизмом с патологическим энтузиазмом, способным  свести с  ума
даже самого здравомыслящего мужа,  но с  чего это он зациклился на убийстве?
Почему он стремится доказать, что  он мужчина, только путем  насилия? Откуда
это у  него? Здесь, на стоянке  машин,  Генри Уилт, внезапно отрезвев, вдруг
ясно осознал, какое потрясающее действие оказали на него десять лет работы в
техучилище.  Десять долгих  лет  штукатуры из 3-й группы  и  мясники из  1-й
находились под воздействием культуры, олицетворяемой  Уилтом и  "Повелителем
мух",  и  столько  же лет Уилт  находился  лицом к лицу  с  вандализмом, был
постоянно  подвержен  опасности насилия,  на  которое всегда  были  готовы и
штукатуры  и  мясники.  Вот  где собака зарыта. Здесь, а  в нереалистичности
литературы, которой он вынужден  был обучать. В течение десяти лет он служил
потоком,  по  которому  путешествовали  такие   воображаемые  существа,  как
Ностромо,  Джек и Пигги, Шейн, существа, которые действовали, и чьи действия
приносили результаты. И все это время он видел  себя как бы отраженным  в их
глазах, беспомощным пассивным человеком, целиком зависящим от обстоятельств.
Уилт покачал  головой. И вот  это  все плюс несчастья последних двух дней, и
вылились в полупреступление -- символическое убийство Евы Уилт.
     Он завел машину и выехал со стоянки. Сейчас он  поедет к Брейнтри.  Они
еще не спят  и  будут рады ему. Кроме  того, ему необходимо выговориться. За
его спиной, на строительной площадке летали и падали в грязь, гонимые ночным
ветром, его записки о насилии и распаде семьи.

7

     -- Природа так похотлива, -- заметила Салли, освещая фонарем водоросли
через иллюминатор. -- Посмотрите  на камыш. Он определенно прототип фаллоса,
не так ли, Джи?
     --  Камыш?  --  переспросил Гаскелл,  беспомощно разглядывая карту.  --
Камыш меня не вдохновляет.
     -- Схемы, похоже, тоже.
     -- Карты, детка, морские карты.
     -- Ну и где мы?
     -- А черт  его  знает.  Мы или  в Лягушачьем  плесе или в  проливе Фен.
Точнее сказать не могу.
     -- Предпочитаю последнее. Обожаю проливы. Ева, солнце мое, не выпить ли
нам еще кофе? Я хочу не спать всю ночь и дождаться восхода над камышами.
     -- Без меня, -- сказал Гаскелл. -- Я сыт  по горло прошлой ночью.  Этот
сумасшедший парень с  куклой в  ванне, да  еще Шей порезался. Для одного дня
более чем достаточно. Кто как. а я в койку.
     -- На палубу, -- сказала Салли, -- будешь спать на палубе, Джи. Ева и я
-- в каюте. Втроем там тесно.
     -- Втроем? Да с этими сиськами вас никак не меньше пяти. Ладно,  я сплю
на  палубе.  Нам  придется пораньше  встать, чтобы  сняться с этой проклятой
мели.
     -- Капитан Прингшейм посадил нас на мель, не так ли, крошка?
     -- Это все карты виноваты. На них не указаны точные глубины.
     -- Знай  ты, где мы находимся,  так,  возможно,  обнаружил  бы,  что  и
глубина указана. Какой толк знать, что глубина три фута...
     -- Морских саженей, дорогая, морских саженей.
     -- Три морские сажени в Лягушачьем плесе, в  то время как на самом деле
мы в проливе Фен.
     -- Ну, где бы мы ни были, самое время начать молиться, чтобы был прилив
и снял нас с мели, -- сказал Гаскелл.
     -- Господи, Гаскелл, ты у нас ловкач, -- сказала Салли.
     --  Отчего  ты  не   мог   держаться  посредине  реки?   Нет  же,  тебе
потребовалось на  всех парах  рвануть по этому ручейку  и  вляпаться прямо в
грязь. И все почему? Из-за этих чертовых уток.
     -- Болотные птицы, детка. Не просто утки.
     --  Ну  пусть  болотные птицы.  Ты  захотел  их  сфотографировать,  и в
результате  мы попали туда,  куда никто в здравом  уме на катере не полезет.
Кто, ты думаешь, здесь может появиться? Джонатан по прозвищу Чайка?

     Ева на камбузе  варила кофе. На ней было ярко-красное эластичное бикини
Салли, которое ей было маловато.  В некоторых местах  она из  него выпирала,
тогда как в  других  оно  так  натягивалось, что  подчеркивало  больше,  чем
скрывало.  Но  это все  же  лучше, чем ходить голой, хотя Салли сказала, что
ходить голой -- значит  быть эмансипированной, и пусть она вспомнит индейцев
с Амазонки. Ей надо  было бы взять свои вещи, но Салли торопила ее. А теперь
у  нее  только  лимонная  пижама и  бикини.  Честно  говоря,  Салли  здорово
раскомандовалась.
     -- Эластик двойного назначения, крошка, -- сказала Салли. -- К тому  же
у Джи пунктик насчет пластика, правда, Джи?
     -- С точки зрения биодеградации да.
     --  Биодеградации? -- переспросила Ева в надежде быть посвященной в еще
один аспект женской эмансипации.
     -- Пластиковые бутылки, которые разлагаются, вместо того чтобы валяться
повсюду,   образуя   экологическое   болото,   --  сказала  Салли,  открывая
иллюминатор и выбрасывая за борт пустую пачку  от сигарет. -- Это дело жизни
Гаскелла. Это и утилизация отходов. Вечная утилизация.
     --   Правильно,  --   подтвердил  Гаскелл.   --  На  сегодняшний   день
запланированное  устаревание  в  автомобильной  промышленности  нас  уже  не
устраивает.   Что   нам   нужно,   так  это   встроенная   биодеградационная
растворимость в кратчайший срок.
     Ева  слушала, и  хоть  ничего  не понимала, зато ощущала себя в  центре
некоего  интеллектуального  мира,  далеко  превосходящего  тот,  в   котором
существовали Генри и его  друзья  с их скучными разговорами  о  новых курсах
лекций и студентах.
     -- У нас есть компостная  куча в  углу  сада,  -- сказала Ева,  наконец
сообразив,  о чем  идет речь.  --  Я туда  сбрасываю  картофельные очистки и
другие отбросы.
     Гаскелл возвел глаза к крыше каюты. Поправка. К верхней палубе.
     -- Кстати, об отбросах, --  сказала Салли, любовно поглаживая Евин зад.
-- Интересно, как там у Генри дела с Джуди?
     Ева содрогнулась. Забыть о Генри и кукле в ванне было невозможно.
     -- Не могу понять, что на него нашло, -- сказала она, хмуро взглянув на
хихикнувшего  Гаскелла.  --  Он мне никогда  не изменял, и все такое. Он  не
такой, как все... У Патрика Моттрама постоянно шашни с разными женщинами, но
Генри  всегда  был  порядочным  в  этом  отношении.  Он  тихий  и  не  очень
напористый, но никто не может назвать его шлендрой.
     -- Ну конечно, -- сказал Гаскелл, -- у него предубеждение против секса.
Просто сердце разрывается, как его жалко.
     -- Не понимаю, почему вы считаете, что если он мне не изменяет, значит,
у него не все в порядке, -- обиделась Ева.
     -- Джи  имел в  виду  не  это, правда,  Джи?  -- сказала  Салли.  -- Он
считает, что  в  браке должна  быть настоящая свобода.  Никакого господства,
никакой ревности, никакого чувства собственности. Джи, я верно говорю?
     --Верно, -- кивнул Гаскелл.
     -- Знаешь, как проверяется настоящая любовь? Ты смотришь, как твоя жена
трахается с другим, и все равно продолжаешь ее любить, -- продолжала Салли.
     --  Я никогда не смогла бы смотреть,  как Генри... --  сказала  Ева. --
Никогда.
     -- Значит, ты его не любишь. Ты  чувствуешь себя неуверенно. Ты  ему не
доверяешь.
     --  Доверять ему? --  сказала Ева.  --  Если  Генри переспал  с  другой
женщиной, то как я могу ему доверять? Зачем тогда он на мне женился?
     -- Это сложный вопрос, --  заметил Гаскелл и, прихватив спальный мешок,
направился на палубу. За его спиной Ева начала рыдать.
     -- Тихо, тихо, -- сказала Салли, обнимая Еву. -- Джи просто пошутил. Он
ничего такого не хотел сказать.
     -- Не  в  этом  дело,  --  сказала  Ева,  -- я что-то  последнее  время
перестала что-либо понимать. Все так сложно.

     -- Господи, что  с тобой,  ну у тебя и вид, --  сказал Питер  Брейнтри,
открывая Уилту дверь.
     -- Я скверно себя чувствую. -- признался Уилт. -- Ох уж этот джин.
     --  Ты  хочешь  сказать,   Ева  не   вернулась?  --  спросил  Брейнтри,
направляясь по коридору на кухню.
     -- Когда я пришел домой, ее не было, -- ответил Уилт. -- Только записка
о том, что она уезжает с Прингшеймами, чтобы обо всем подумать.
     -- Подумать обо всем? Ева? О чем обо всем?
     -- Ну... -- начал было Уилт, но вовремя остановился.
     -- Наверное, она имеет в виду эту  историю с  Салли. Она  сказала,  что
никогда меня не простит.
     -- Но у  тебя же ничего не было  с Салли. По крайней  мере,  ты мне так
сказал.
     -- Я-то знаю. что не было. В этом все  дело. Если бы я сделал то,  чего
хотела эта нимфоманиакальная сучка, не было бы никакого шума.
     -- Генри, я  не  понимаю. Если бы  ты  сделал то,  чего она хотела, вот
тогда  у Евы был бы повод жаловаться. Но почему она бесится, если ты  ничего
не делал?
     -- Салли ей наврала, сказав, что это я  заставлял ее, -- произнес Уилт,
твердо решив умолчать об инциденте с куклой в ванной.
     -- Ты что, о минете?
     -- Сам не знаю, о чем. Кстати, а что такое минет?
     На лице Брейнтри отразилось недоумение.
     -- Не могу сказать точно,  -- произнес он,  -- но, судя  по всему,  это
что-то такое, чего  жены не ожидают от своих  мужей. Если я скажу Бетти, что
сделал минет, она подумает, что я ограбил банк.
     -- Я и  не собирался его делать, --  сказал Уилт. -- Она хотела сделать
его мне.
     -- Наверное,  это французский  способ, -- заявил Брейнтри, ставя чайник
на плиту. -- Мне так кажется.
     --  Ну, а мне так не кажется, -- сказал Уилт, вздрогнув. -- Ты бы видел
выражение ее лица.
     Он с унылым видом уселся за кухонный стол.
     Брейнтри с интересом его разглядывал.
     -- Такое впечатление, что ты побывал в переделке, -- заметил он.
     Уилт посмотрел  на свои брюки.  Они были в грязи, а  на коленях налипли
круглые глиняные лепешки.
     --  Да...  ну...  у  меня  по дороге колесо  спустило,  --  не  слишком
убедительно произнес он. -- Пришлось  менять шину, вставать на колени. Я был
здорово под газом.
     Питер Брейнтри  взглянул  на него  с  сомнением.  Объяснение  Уилта  не
показалось ему убедительным. Бедный старина Генри был явно не в себе.
     -- Ты можешь умыться, -- сказал он.
     Со второго этажа спустилась Бетти Брейнтри.
     -- Я невольно слышала" что ты тут говорил о Еве, -- сказала она. -- Мне
очень жаль. Генри. Я  бы  на  твоем  месте  не волновалась. Она  обязательно
вернется.
     -- Рад бы разделить твою уверенность,  --  мрачно  сказал  Генри, -- но
вообще я не знаю, хочу ли заполучить ее назад.
     -- Да Ева в порядке, -- заметила Бетти. -- У нее бывают эти неожиданные
увлечения и восторги, но ведь все быстро проходит. Просто  она так устроена.
У Евы ведь как -- легко приходит, легко уходит.
     --  Полагаю,  именно  это  и  беспокоит Генри.  -- вмешался  Питер.  --
Особенно, что касается "легко приходит".
     -- Ты не прав. Ева совсем не такая.
     Уилт сидел за кухонным столом и пил кофе.
     --  Я  все  допускаю, если  иметь в виду  ее  сегодняшнюю компанию,  --
пробормотал он мрачно.  -- Помните, что  было, когда она помешалась на  этой
макробиотической диете? Доктор Мэнникс мне тогда сказал, что таких близких к
цинге  случаев  ему не приходилось наблюдать со времен,  когда он работал на
строительстве  железной дороги  в  Бирме.  А  этот  случай  с  батутом?  Она
записалась  в физкультурный класс при Балхэмском колледже и купила себе этот
дурацкий батут.  Вы ведь  знаете,  что из-за  этой  идиотской  штуки  миссис
Портвей попала в больницу.
     -- Я  помню, что был  какой-то  несчастный случай,  но  Ева никогда  не
вдавалась в подробности, -- сказала Бетти.
     -- Еще бы. Просто чудо, что нас по судам  не затаскали, сказал Уилт. --
С  этого  батута  миссис  Портвей вылетела  прямо через крышу  парника.  Вся
лужайка была  в  битом стекле, причем  миссис Портвей  никогда не отличалась
хорошим здоровьем.
     -- Это у нее ревматоидный артрит?
     Уилт уныло кивнул.
     -- И шрамы на лице, как  после дуэли, -- сказал он. -- Все из-за нашего
парника.
     -- Должен  заметить,  что есть места, более  подходящие для батута, чем
парник, -- сказал Питер. -- Парник был не слишком велик, верно?
     -- Слава богу, и батут был не  слишком велик, -- сказал  Уилт. -- Иначе
миссис Портвей вылетела бы на орбиту.
     -- Это говорит только об одном, -- сказала Бетти, пытаясь найти во всем
светлую сторону.  --  Ева  способна на  дикие поступки, но  это у нее быстро
проходит.
     --  Чего  нельзя  сказать  о миссис  Портвей, -- заметил Уилт.  --  Она
провалялась   в  больнице  полтора  месяца,   пересаженная   кожа  долго  не
приживлялась. После этого случая она близко к нашему дому не подходит.
     --  Ты увидишь, эти Прингшеймы надоедят  Еве через  неделю-другую.  Это
просто ее очередная причуда.
     -- Если хотите знать, у этой причуды масса преимуществ.  Деньги, статус
и сексуальная неразборчивость.  Все то, что  я ей дать не могу. да к тому же
щедро приправленное интеллектуальной трепотней  насчет женской  эмансипации,
насилия, неприятия  терпимости, революции полов и насчет того,  что, если ты
не бисексуален, значит,  недозрел. От всего этого блевать хочется. Именно на
такой бред Ева и покупается.  Я хочу сказать, что  она способна  купить даже
протухшую селедку, если какой-нибудь клоун из верхов общества скажет ей, что
сейчас это самое модное блюдо. Вот уж доверчивость так доверчивость.
     -- Все дело в  том, что  у Евы слишком много энергии, -- сказала Бетти.
-- Тебе надо попытаться уговорить ее пойти работать.
     -- Работать? -- переспросил Уилт. -- Да  у нее больше работ, чем у меня
обедов. Я  ведь  еще  не все говорю. Мне  достается только холодный  ужин  и
записка,  в   которой   она  сообщает,  что   ушла   на  занятия  керамикой,
трансцедентальной  медитацией  или  какой-нибудь такой  же ерундой.  Помните
"Поттерс", машиностроительную фирму, которая разорилась после забастовки два
года назад? Так вот. если хотите знать, в этом виновата Ева.  Она нашла себе
работу в фирме, дающей консультации по вопросам рабочего времени и повышения
по  службе.  Ее направили на этот завод. И не успели оглянуться, пожалуйста,
забастовка...
     Они проговорили около часа, супруги предложили Генри остаться ночевать,
но он отказался.
     -- У меня завтра много дел, -- сказал он.
     -- Например?
     -- Во-первых, покормить собаку.
     -- Можно съездить и покормить. За один день Клем не умрет.
     Они не смогли  уговорить Уилта,  который буквально упивался жалостью  к
себе. К тому же ему не давала покоя мысль о кукле. Может, еще раз попытаться
вытащить ее  из ямы? Он  поехал домой и лег в  постель, представлявшую собой
кучу одеял и простыней. Утром он ее так"и не прибрал.
     --  Бедный  старина Генри,  --  сказала  Бетти,  когда  они  с  Питером
поднялись наверх. -- Он в самом деле ужасно выглядит.
     -- Он сказал, что ему пришлось менять колесо.
     -- Да я не об одежде говорю. Меня беспокоит выражение его лица. Тебе не
кажется, что он на грани срыва?
     Питер Брейнтри покачал головой.
     --  Хотел бы я посмотреть, какой у тебя был бы вид, если заставить тебя
в течение десяти  лет каждый день заниматься с газовщиками и штукатурами, да
к тому же если у тебя сбежала жена, -- сказал он.
     -- Почему ему не поручат более интересную работу?
     -- Почему? Да потому, что техучилище хочет стать политехом, вот  они  и
организовывают  новые  курсы  лекций,  читать  которые  приглашают людей  со
степенями,  а   студенты  на   эти  курсы  не  записываются.  Набрали  таких
специалистов, как доктор Фитцпатрик, который  знает буквально  все о детском
труде  на четырех  фабриках  в  Манчестере  в 1837 году,  но  вряд ли  знает
что-либо обо всем остальном. А посади его один на один с учениками  дневного
отделения, и от него останутся рожки да ножки.  По крайней мере раз в неделю
я  вынужден заходить в его старшие  классы  и говорить студентам,  чтюбы они
заткнулись. А  Генри, хоть внешне и  робкий,  но  вполне может справиться  с
этими безобразниками.  Он  слишком  хорошо  выполняет  свою  работу.  В этом
причина всех его бед. Кроме того, он  не подхалим, а у нас  в техучилище это
смерти подобно. Не умеешь лизать задницы, ничего не достигнешь.
     -- Знаешь,  -- сказала Бетти, -- твоя работа  ужасно  повлияла на  твою
манеру выражаться.
     -- Она  ужасно  повлияла  на мое  мировоззрение, и плевал  я  на манеру
выражаться, -- сказал Брейнтри. -- От всего этого запить можно.
     -- Что, по-видимому, и случилось с Генри. От него так и несло джином.
     -- У него это пройдет.

     Однако у  Уилта  это не прошло.  Утром он проснулся с  чувством, что не
хватает  не  только Евы, но и чего-то еще. Не  хватало проклятой  куклы.  Он
лежал в постели, стараясь  придумать какой-нибудь  способ вытащить  куклу из
ямы  до того, как  в  понедельник там появятся рабочие. Но ничего путного не
придумал,  кроме как вылить в яму канистру бензина и поджечь. Поразмышляв об
этом, Уилт пришел к выводу, что лучшего способа привлечь всеобщее внимание к
тому, что  он засунул  в яму пластиковую куклу,  одетую в шмотки своей жены,
трудно изобрести. Никаких других практических идей ему  в голову  не пришло.
Оставалось надеяться, что все как-то обойдется.
     Утром Уилт вылез из постели и спустился  вниз, чтобы достать воскресные
газеты  и почитать их  за  овсянкой. Затем он  покормил собаку, послонялся в
пижаме  по дому, сходил пообедать в гостиницу "Ферри Пат",  поспал немного и
весь  вечер  провел перед ящиком. Потом  разобрал постель  и улегся, но спал
плохо, так  как все время  думал о  Еве.  Хотя казалось,  что  теперь  после
стольких  бесплодных  часов, отданных размышлениям о том,  как избавиться от
нее уголовным способом, он должен был бы меньше всего  волноваться, куда она
исчезла.
     "Если я не хотел ее исчезновения, то какого черта я придумывал, как  ее
убить, -- думал он в два часа ночи.  --  Нормальные люди во время прогулки с
Лабрадором  не  строят планов убийства  собственной  жены.  Ведь с ней можно
просто-напросто развестись". Наверное, все дело в этой дерьмовой психологии.
Уилт  и  сам  мог  придумать несколько  психологических  причин,  что  было,
пожалуй, многовато  и  не  облегчала выбор наиболее правдоподобной из них. И
вообще,  психологическое  объяснение требовало  такой степени  самопознания,
которой Уилт, будучи неуверен, что у него вообще  есть что познавать в себе,
был  лишен.  Десять  лет,  проведенные  со   штукатурами,  лицом  к  лицу  с
вандализмом, научили его, что на каждый вопрос есть ответ, и не важно, каков
этот ответ, если он звучит убедительно. В XIV веке сказали бы, что эти мысли
у него от  дьявола.  Теперь  же, в послефрейдовскую эпоху, начнут  болтать о
комплексах или, что современнее,  о  химическом дисбалансе.  Через сотню лет
появится  совершенно  иное объяснение. С успокоительной мыслью, что то,  что
является правдой в  одну эпоху, оказывается полным  абсурдом в другую, и что
не суть важно,  о  чем  ты  думаешь, коль скоро  ты поступаешь как надо -- а
именно это, с его точки зрения, он и делал, -- Уилт заснул.
     Будильник  разбудил  его  в  семь  часов,  а  в  половине  девятого  он
припарковал машину на стоянке позади  училища. Он  прошел мимо  строительной
площадки, где уже трудились рабочие. Потом зашел в учительскую и выглянул из
окна.  Квадрат  фанеры  был  на  месте, прикрывая  яму,  но бурильную машину
убрали. По-видимому, в ней не было больше нужды.
     Без пяти девять он  взял из шкафа 25 экземпляров "Шейна" и отправился в
группу  механиков.  Книга  была идеальным снотворным. Эти тупицы будут вести
себя  тихо,  а  он  посидит  и  посмотрит,  что  происходит  внизу.  Вид  на
строительную площадку из 593-й комнаты машиностроительного  корпуса был  как
из партера. Уилт заполнил журнал, раздал книги ученикам. Все это он проделал
с  куда большим энтузиазмом,  чем можно было ожидать  от  него в понедельник
утром, и класс  углубился в невзгоды  фермеров. Сам  Уилт уставился в  окно,
захваченный происходившими там драматическими событиями.
     Грузовик с вращающимся барабаном, наполненным жидким бетоном, въехал на
стройплощадку и стал медленно пятиться  задом к фанерному квадрату. Затем он
остановился. Прошло несколько мучительных минут, пока водитель выбирался  из
кабины и закуривал сигарету.  Еще  один человек, судя по всему мастер, вышел
из деревянного домика и направился  к  грузовику. Вскоре около ямы собралось
несколько человек. Уилт поднялся и подошел к окну поближе. Какого черта  они
прохлаждаются? Наконец  водитель  вернулся  в  кабину,  а двое рабочих сняли
фанеру.  Желоб  идущий от барабана,  установили в нужную  позицию.  Еще один
сигнал. Барабан начал наклоняться. Сейчас польется бетон. Уилт видел, как он
начал течь по желобу, и как раз в этот момент мастер заглянул в  яму. За ним
еще один рабочий. В следующее мгновение  площадка превратилась в сумасшедший
дом. Мастер  орал  и  дико  махал руками. Через  окно Уилту были ясно  видны
только  широко разинутые рты и суматошные  жесты. Но бетон продолжал литься.
Уилт закрыл глаза и содрогнулся. Они нашли эту блядскую куклу.

     На стройплощадке царила полная неразбериха.
     --  Чего орешь? Я быстрее лить не могу, -- кричал водитель, неправильно
поняв отчаянные сигналы мастера. Он передвинул  рукоятку вперед до  упора, и
бетон  начал литься  еще  быстрее.  В следующее мгновение  он сообразил, что
сделал что-то не так. Мастер дергал ручку кабины и орал благим матом.
     -- Остановись, Христа ради, остановись, -- орал он. -- Там внизу баба.
     -- Кто? -- переспросил водитель и выключил мотор.
     -- Баба,  мать ее  так,  и  посмотри,  что ты, мать твою,  натворил.  Я
говорил  тебе,  чтоб ты  остановился. Говорил, кончай лить,  а ты продолжал.
Теперь на ней двадцать тонн жидкого бетона.
     Водитель выбрался из кабины и подошел к желобу, с которого падали в яму
последние капли бетона.
     -- Баба? -- спросил он. -- Где? В яме? А чего она там делает?
     Мастер дико посмотрел на него.
     -- Делает? -- прорычал он. -- Как ты думаешь, что  она там  делает? Что
бы ты делал, если бы на тебя вылили двадцать тонн жидкого бетона? Утонул бы,
к такой-то матери, вот что.
     Водитель почесал голову.
     -- Откуда  же мне было знать,  что она там внизу? Как  я мог это знать?
Надо было сказать.
     -- Сказать? --  завопил  мастер.  -- Я ь  сказал.  Я говорил, чтобы  ты
остановился. Но ты не слушал.
     -- Я  думал,  что надо  лить быстрее. Я  не мог расслышать, что  ты там
говоришь.
     -- Зато любой педик в округе мог, -- орал мастер. Вне сомнения и Уилт в
комнате 593 мог. Он с ужасом наблюдал, как стройплощадку охватывает  паника.
За  его спиной механики из третьей группы, потеряв всякий  интерес к  книге,
столпились у окна и наблюдали за развитием событий.
     -- Ты уверен? -- спросил водитель.
     --Уверен? Конечно, уверен, -- кричал мастер. -- Спроси Барни.
     Другой рабочий, по-видимому Барни, кивнул.
     -- Была она там, внизу, точно. Могу поручиться. И вся такая скрюченная.
У нее одна рука была вытянута вверх, а ноги...
     -- Господи, -- сказал явно  потрясенный водитель.  -- А чего  теперь-то
делать?
     Именно этот  вопрос волновал Уилта.  По-видимому, позвать полицию.  Как
оказалось, мастер придерживался той же точки зрения.
     -- Позвоните  в  полицию. И в "Скорую  помощь".  И пожарным.  Достаньте
насос. Бога ради, достаньте насос.
     -- Насос  не поможет,  -- заметил  водитель.  --  Вы  бетон  оттуда  не
выкачаете,  как  ни старайтесь. Да и какая в  том  польза? Она наверняка уже
померла.  Раздавлена  насмерть.  Тонуть  ей  не  понадобится  под  двадцатью
тоннами. А чего она молчала?
     --  Много  было  бы пользы, если  бы  она  что-то  сказала,  --  хрипло
промолвил мастер. -- Ты бы все равно продолжал лить.
     -- А вообще, как она туда попала? -- спросил водитель, желающий сменить
тему.
     -- Хер ее знает. Упала, наверное...
     --  И прикрыла за  собой дыру фанерой,  так,  что ли? -- спросил Барни,
который определенно отличался практическим складом ума. -- Кто-то ее кокнул.
     -- Мы все это знаем, -- взвизгнул мастер. -- Крис, вот кто. Я велел ему
прекратить лить. Вы слышали. Все  в радиусе полмили слышали, только не Крис.
Нет, Крису надо было продолжать...
     --  Ее кокнули до того, как она попала в яму, -- сказал Барни.  -- Если
бы она свалилась туда сама, эта деревянная покрышка не была бы на месте.
     Мастер вытер лицо платком и уставился на фанеру.
     --  В этом что-то есть, -- пробормотал он. --  Никто  не может сказать,
что мы не приняли всех мер предосторожности. Ты прав.  Ее, наверное,  убили.
О, Господи!
     -- Убийство на почве  секса, точно, --  сказал Барни. -- Изнасиловали и
потом задушили.  А может,  это  чья-нибудь благоверная. Попомните мои слова.
Вся такая  скрюченная,  и  эта рука... Никогда не забуду  эту руку, до конца
дней своих.
     Мертвецки бледный  мастер взглянул  на него. Казалось, он не  мог найти
слова, чтобы  выразить  свои чувства.  Как, впрочем, и Уилт. Он вернулся  за
свой стол и  сидел там, охватив голову руками, пока весь класс, разинув рты,
глазел из окна. пытаясь разобраться,  в чем дело. Вскоре завыли  сирены, вой
становился все громче. Прибыли полицейская машина, четыре пожарных и "Скорая
помощь". Все  больше людей в форме собиралось вокруг того, что когда-то было
дырой  в  земле.  Стало  совершенно  очевидно,  что  засунуть  куклу  в  яму
неизмеримо легче, чем вытащить ее оттуда.
     -- Бетон схватывается через двадцать минут, -- объяснил водитель, когда
кто-то в  сотый  раз заговорил  о  насосе.  Инспектор  полиции  и  начальник
пожарной бригады тупо смотрели на яму. "
     --  Вы  уверены,  что  видели  тело  женщины  там,  внизу?  --  спросил
инспектор. -- Вы уверены?
     -- Уверен? -- завопил мастер.  -- Еще как уверен. Вы же  не  думаете...
Скажи им, Барни. Ты тоже видел.
     Барни рассказал все инспектору с еще более живописными подробностями.
     --  У нее были такие волосы, и рука  вытянута  вперед,  как  будто  она
просила о помощи, и эти пальцы... Говорю вам, зрелище было кошмарное. Как-то
все неестественно.
     -- Чего уж тут естественного, -- сказал инспектор сочувственно. -- И вы
говорите, что, когда вы пришли утром, яма была закрыта фанерой?
     Мастер ответил выразительным жестом, а Барни показал фанерный щит.
     --  Я на  нем  сейчас стою,  -- сказал  он. -- Все  было, как надо,  да
поможет мне Бог.
     --  Загвоздка  в  том, как  вытащить  ее  оттуда,  -- сказал  начальник
пожарной бригады.  С этим же вопросом обратились к управляющему строительной
компании, когда он прибыл на место происшествия.
     -- Один Бог знает, -- ответствовал он. -- Вынуть теперь весь этот бетон
будет чертовски трудно. Понадобятся буры, чтобы добраться  до десятиметровой
глубины.
     Прошел  уже  почти  час,  а решение  не  было найдено.  Механики нехотя
оторвались от  увлекательного зрелища и  потащились  на  урок черчения, Уилт
собрал  непрочитанные  экземпляры  "Шейна"  и  в полном  шоке  направился  в
учительскую.  Единственное утешение,  что им  понадобится  два или  три дня,
чтобы добраться до дна и убедиться, что там не тело убитой женщины, а просто
надувная  кукла.  Правда,  Уилт  сомневался,   что  она  осталась   надутой.
Противостоять жидкому бетону казалось делом безнадежным.

8

      Противостоять  жидкой  грязи,  в  которой  застрял катер,  тоже  было
невозможно.  В  дополнение  ко  всем  их  бедам, отказал двигатель.  Гаскелл
сказал, что все дело в руле.
     -- Это что, надолго? -- спросила Салли.
     -- Это значит, что нас придется тащить к пристани на буксире.
     -- И кто же это будет делать? -- спросила Салли.
     -- Какое-нибудь проходящее судно, -- ответил Гаскелл.
     Салли посмотрела на окружающие их камыши.
     -- Проходящее? -- сказала она. -- Мы торчим здесь всю ночь и полутра, и
пока ничего не проходило, а если и проходило, то мы бы все равно не заметили
из-за этого чертового камыша.
     -- Мне казалось, камыш тебя возбуждает.
     -- То  было  вчера, -- резко сказала Салли. -- Сегодня он означает, что
нас никто не увидит с  десяти метров. И ты запорол двигатель. Говорила тебе,
не гоняй его так.
     -- Откуда  я  мог знать, что из-за этого полетит рулевое управление? --
сказал  Гаскелл.  --  Я  пытался сняться с этой мели. Хотел бы  я знать, как
можно это сделать, не заводя двигатель.
     -- Мог вылезти и подтолкнуть.
     Гаскелл посмотрел за борт.
     -- Я бы вылез и утонул, -- заявил он.
     -- Катеру  было  бы  легче,  -- заметила Салли.  -- Все должны идти  на
жертвы, к тому же ты обещал, что прилив снимет нас с мели.
     --  Ну, я ошибся.  Там вода пресная, а это значит, что прилив  сюда  не
доходит.
     -- Тебя слушать... Сначала мы на Лягушачьем пляже...
     -- Плесе, -- поправил Гаскелл.
     -- Лягушачьем, черт знает чем. Потом оказывается, что мы в проливе Фен.
А теперь где же мы, наконец, черт побери?
     -- В грязи, -- ответил Гаскелл.

     Ева суетилась в  каюте. Там  было не слишком много  места для суеты, но
то, что было, она использовала на сто процентов. Она застелила койки, убрала
постельное белье в ящики под  ними, поправила занавески и  вытряхнула окурки
из пепельниц. Подмела пол,  протерла  стол и окна,  стерла  пыль с  полок  и
вообще  привела  все  по  возможности  в  порядок.  Тем  временем  мысли  ее
становились  все  беспорядочнее  и путаннее,  и  к  тому моменту,  когда она
закончила  уборку  и все вокруг было на своем месте,  а в  каюте  чисто, она
окончательно запуталась и не знала, что ей и думать.
     Прингшеймы были такие изысканные и богатые, и интеллектуалы, и говорили
постоянно такие  умные  вещи,  но они все  время цеплялись  друг  к другу  и
ссорились, и, честно говоря, были совсем непрактичными и понятия не имели  о
гигиене.  Гаскелл  не  мыл руки после туалета,  и трудно сказать, когда он в
последний раз брился. И еще, как они могли уехать из дома на Росситер Глоув,
даже  не прибрав  после вечеринки, оставив  кучу  чашек и  всякого  мусора в
гостиной. Ева  была просто  шокирована.  Она  бы никогда  не уехала из дома,
оставив там  такую грязь. Она сказала  об этом Салли, но Салли ответила, что
не  надо  быть  занудой  и  что дом не их,  они  сняли  его  на лето,  и что
общественная система,  в  которой  доминирует  мужчина,  всегда  ожидает  от
женщины   готовности  безропотно   выполнять  рабский  домашний   труд.  Ева
попыталась понять, о чем речь, и почувствовала себя виноватой оттого, что ей
это не удалось и оттого, что. по-видимому, считалось  ущербным так гордиться
своим домом, как это делала она.
     И потом еще эта  история  с Генри и куклой.  Совсем не похоже на Генри.
Чем больше она об этом думала;  тем  более  странным  все это  ей  казалось.
Конечно, он  был пьян, и  все же... совсем без одежды?  И где он взял куклу?
Она задала  этот  вопрос  Салли и ужаснулась, узнав, что Гаскелл  без ума от
пластика и обожает играть во всякие игры  с Джуди, и что все мужики такие, и
что  по-настоящему осмысленные  отношения могут быть только между женщинами,
потому  что женщинам нет  нужды доказывать свою половую  зрелость при помощи
открытых актов экстрасексуального насилия, разве не так? К этому времени Ева
окончательно потеряла смысл слов, которые были ей непонятны, но  звучали так
веско, и потому они в очередной раз занялись касательной терапией.
     Касательная терапия  была еще одним пунктом, по которому  Ева никак  не
могла  прийти  к  окончательному  мнению.  Салли говорила, что  она все  еще
заторможена, а это признак эмоциональной и  чувственной недозрелости. Ева же
боролась со своими  двойственными чувствами. С одной стороны, ей не хотелось
быть эмоционально и чувственно незрелой, и, если судить по  тому отвращению,
которое  она  испытывала,  лежа  голой в  объятиях  другой  женщины,  то она
стремительно развивалась и психически и сексуально, так  как, с точки зрения
Евы,  чем  противнее лекарство  на вкус, тем больше  оно приносит пользы.  С
другой стороны, она была далеко не убеждена, что касательная терапия  -- это
прилично. Она превозмогала себя  только большим усилием воли и  все равно  в
глубине  души сомневалась, что это правильно,  когда  тебя трогают  в  таких
местах. Ко  всему прочему, ее заставили пить противозачаточные таблетки. Ева
очень возражала  и говорила, что она и Генри  всегда  хотели иметь детей, но
Салли настояла.
     --  Ева, детка, -- сказала она, -- с Гаскеллом никогда нельзя быть ни в
чем уверенной. Иногда у него месяцами ничего не шелохнется, а потом вдруг от
него нет отбоя. И он абсолютно неразборчив.
     --  Но  мне казалось, вы  говорили, что  у вас  настоящие отношения, --
сказала Ева.
     -- О, конечно. В полнолуние. Ученые из  всего извлекают только суть,  а
смысл жизни для Джи -- пластик. И нам бы не хотелось, чтобы  ты вернулась  к
Генри с генами Джи в яичниках, не так ли?
     -- Вне всякого сомнения, -- согласилась Ева, ужаснувшись этой  мысли, и
после завтрака, перед  тем как заняться уборкой крошечного  камбуза и мытьем
посуды,  проглотила таблетку. Все это  так  отличалось от  трансцедентальной
медитации и занятий керамикой.
     На палубе Салли и Гаскелл продолжали ссориться.
     --  Что  это  ты  подсовываешь  безмозглым  сиськам? -- поинтересовался
Гаскелл.
     -- Касательная  терапия, телесный контакт, эмансипация путем  осязания,
-- сказала Салли. -- Ей не хватает чувственности.
     -- Мозгов  ей тоже не хватает. Мне приходилось встречаться с дурами, но
тупее  этой не  видел. Впрочем,  я спрашивал про те  таблетки,  которые  она
принимает за завтраком.
     Салли улыбнулась.
     -- Ах, эти,-- сказала она.
     --  Да, эти.  Ты что, решила  лишить  ее последней капли  рассудка?  --
спросил Гаскелл. -- У нас и так хватает забот.
     -- Оральные  контрацептивы,  крошка,  старые, добрые  противозачаточные
таблетки.
     -- Оральные контрацептивы? Какого черта? Да она мне на дух не нужна.
     -- Гаскелл, радость моя, какой ты  наивный.  Для убедительности, только
для убедительности.  Это  делает  мои  с  ней отношения  куда  реальнее,  не
находишь? Все равно, что одеть презерватив на искусственный член.
     Гаскелл смотрел на нее, разинув рот.
     -- Бог мой, уж не хочешь ли ты сказать, что вы...
     -- Еще нет. Длинный Джон Силвер пока в своей коробке, но  вскоре, когда
она почувствует себя вполне эмансипированной... -- Она задумчиво улыбнулась,
глядя на камыши. -- Может, не так уж плохо,  что мы здесь застряли. Это даст
нам время, такое чудное время, а ты пока посмотришь на уток...
     --  Болотных  птиц, -- поправил Гаскелл,  -- и если  мы не вернем  этот
катер вовремя, нам придется платить по огромному счету.
     --  Счету? -- сказала Салли. -- Ты что, рехнулся? Уж не  думаешь ли ты,
что мы будем платить за эту посудину?
     --  Но ты же арендовала ее на лодочной станции.  Только не  говори мне,
что ты взяла ее без спросу, -- сказал Гаскелл. -- Господи, это же воровство?
     Салли засмеялась.
     --   Честно   говоря,  Джи,  ты  чересчур  морально   устойчив.  Но  ты
непоследователен. Ты крадешь книги в библиотеке и химикаты в лаборатории, но
когда деле доходит до катеров, тут у тебя высокие принципы.
     -- Книги -- совсем другое дело, -- с жаром сказал Гаскелл.
     -- Верно, --  сказала Салли, -- за книги не сажают в тюрьму. В этом вся
разница. Если хочешь, можешь продолжать думать, что я стащила лодку.
     Гаскелл вытащил платок и протер очки.
     -- А ты хочешь сказать, что не крала?
     -- Я взяла ее взаймы.
     -- Взаймы? У кого?
     -- У Шея.
     -- Шеймахера?
     -- Верно. Он сказал, что мы можем пользоваться  катером, когда захотим,
вот мы и взяли.
     -- А он в курсе?
     Салли вздохнула.
     -- Послушай,  он ведь сейчас в Индии,  сперму собирает, так? Какое  это
имеет  значение,  в  курсе он или нет? К тому времени, когда он вернется, мы
уже будем далеко.
     --  Твою мать, -- выругался  Гаскелл устало,  -- когда-нибудь благодаря
тебе мы окажемся в дерьме по самую маковку.
     --  Гаскелл,  радость  моя,  иногда  твои  волнения  надоедают  мне  до
чертиков.
     --  Вот  что  я  тебе  скажу.  Меня  беспокоит  твое  чертовски вольное
отношение к чужой собственности.
     -- Собственность -- то же воровство.
     -- Ну  еще бы. Остается внушить это полицейским, когда они тебя наконец
схватят. Легавым в этой стране не нравится, когда воруют.

     Легавым равно не нравилась  и мысль о хорошо упитанной женщине, по всей
видимости убитой  и  погребенной под десятью  метрами  и  двадцатью  тоннами
быстро  схватывающегося бетона.  Подробности  насчет упитанности исходили от
Барни.
     -- У  нее были большие  сиськи, --  утверждал он в седьмой версии того,
что он видел. -- И эта рука, вытянутая вперед...
     -- Ладно, о руке мы уже все знаем, --  сказал инспектор Флинт. -- Мы об
этом уж слышали, но о груди ты говоришь впервые.
     -- Я ошалел от этой руки, -- сказал Барни. -- Я хочу сказать, о сиськах
в такой ситуации как-то не думаешь.
     Инспектор повернулся к мастеру.
     --  А вы  заметили  грудь  покойной?  --  спросил он. Но мастер  только
отрицательно покачал головой. Слов у него уже не было.
     -- Значит,  это  была упитанная  женщина... Как вы  думаете, сколько ей
лет?
     Барни задумчиво потер подбородок.
     -- Не старая, -- сказал он наконец. -- Определенно, не старая.
     -- Двадцать с небольшим?
     -- Может.
     -- Тридцать с небольшим?
     Барни пожал  плечами.  Он  пытался  вспомнить  что-то, что в тот момент
показалось ему странным.
     -- Но точно моложе сорока?
     -- Нет, значительно моложе, -- сказал Барни неуверенно.
     -- Что-то вы никак не определитесь, -- заметил инспектор Флинт.
     -- Ничего не могу поделать, -- сказал Барни жалобно. -- Когда ты видишь
бабу  на дне грязной ямы, а сверху на нее  льется  бетон,  как-то не с  руки
спрашивать, сколько ей лет.
     -- Разумеется. Я понимаю, и все же подумайте хорошенько. Может, было  в
ней что-то особенное...
     -- Особенное? Ну, вот эта ее рука.
     Инспектор Флинт вздохнул.
     -- Я спрашиваю, было ли что-нибудь  необычное в ее внешности. Например,
ее прическа. Какого цвета у нее волосы?
     Барни вспомнил.
     --  Я  чувствовал,  что там что-то было не так, -- сказал он  довольным
голосом. -- Ее волосы. Они были наперекосяк.
     -- Ну, это неудивительно. Трудно сбросить женщину в десятиметровую яму,
не повредив ей прически.
     -- Да нет, не то. Они были набекрень и примяты. Будто ее кто стукнул.
     -- Наверное, ее действительно  кто-то стукнул. Если то. что вы говорите
о фанерной крышке, правда, то она попала в яму не по своей собственной воле.
Но вы так и не можете поточнее определить ее возраст?
     -- Ну, -- начал Барни, -- отдельные ее части выглядели молодо, а другие
нет. Вот все, что я могу сказать.
     -- Какие части? --  спросил  инспектор, от всей души надеясь, что Барни
не примется снова за руку.
     -- Ну, ее ноги  не соответствовали ее  титькам, понимаете? -- Инспектор
не понимал. -- Они были тонкие и все скрюченные.
     -- Что? Ноги или сиськи?
     -- Конечно,  ноги,  -- ответил Барни. --  Я ж  говорил, что у нее такие
славные, большие...

     --  Мы  собираемся  расследовать  это  дело  как  убийство,  --  сказал
инспектор  директору  училища  десятью  минутами позже.  Директор  сидел  за
письменным столом  и с отчаянием думал, какая это будет скверная реклама для
училища.
     -- Вы абсолютно уверены, что это не мог быть несчастный случай?
     -- В данный  момент  все  свидетельские показания  говорят не  в пользу
несчастного случая,  -- сказал инспектор. -- Однако  абсолютно уверенными  в
этом мы сможем быть  только тогда, когда достанем тело, а это, боюсь, займет
немало времени.
     -- Времени? -- переспросил директор. -- Вы что, хотите сказать,  что вы
не сможете достать ее сегодня утром?
     Инспектор покачал головой.
     --  Об этом  не  может быть и  речи,  сэр,  -- сказал  он. -- Мы сейчас
рассматриваем  два  способа  достать ее оттуда,  и  оба потребуют нескольких
дней.  Один --  пробуриться через бетон, и  другой -- выкопать еще один шурф
рядом с первым и попробовать добраться до нее по горизонтали.
     -- Боже  ж ты мой,  -- воскликнул директор,  глядя на календарь. --  Но
ведь это значит, что вы тут будете ковыряться еще несколько дней.
     -- Боюсь, что так. Тот, кто ее туда засунул,  все хорошо  предусмотрел.
Но мы постараемся беспокоить вас как можно меньше.
     Из окна директору были видны четыре полицейские машины, пожарная машина
и большой синий фургон.
     -- Как же все некстати. -- пробормотал он.
     -- С убийством всегда так,  -- сказал инспектор и поднялся. -- Такое уж
это дело. А  пока  мы закрываем вход на площадку  и будем  вам благодарны за
содействие.
     -- Сделаем все, что нужно, -- сказал директор и тяжело вздохнул.

     В  учительской реакция  на скопление  такого количества людей  в  форме
вокруг шурфа для сваи была разной, как, впрочем, и  на  дюжину  полицейских,
обыскивающих  стройплощадку,  которые  время от  времени  останавливались  и
что-то осторожно складывали  в конверты.  Но кульминацией  явилось  прибытие
синего фургона.
     --  Это  передвижной  отдел по убийствам, -- объяснил  Питер Фенвик. --
Судя по  всему, какой-то маньяк  убил женщину и спрятал ее  на дне одного из
шурфов.
     Новые левые, сгрудившиеся в уголке и обсуждавшие возможные  последствия
существования   в  стране  такого  количества   военизированных   фашистских
ублюдков, вздыхали, как  бы  сожалея о своем несостоявшемся мученичестве. Но
продолжали выражать сомнения.
     -- Да нет, серьезно. -- сказал Фенвик. -- Я спросил одного из них,  что
они там делают.  Я  сначала  подумал,  что  это  тревога  из-за  подложенной
террористами бомбы.
     Доктор Кокс,  начальник научного отдела, поддержал его. Кабинет доктора
находился непосредственно над котлованом.
     -- Просто страшно подумать,  --  пробормотал он. --  Каждый  раз, как я
туда смотрю, я думаю, что она должна была пережить.
     -- Как вы думаете, что они складывают в эти конверты?
     -- Улики,  -- сказал доктор Боард с видимым удовлетворением. -- Волосы.
Кусочки кожи и следы крови. Все, что обычно сопутствует такому преступлению,
как убийство.
     Доктор  Кокс  поспешно  покинул  комнату,  а  на лице доктора  Мейфилда
появилась гримаса отвращения.
     -- Какая гадость, --  сказал он. -- А  может, все это какая-то  ошибка?
Кому это понадобилось убивать женщину именно здесь?
     Доктор Боард задумчиво взглянул на него и отпил глоток кофе.
     -- Да я могу  назвать дюжину причин, -- заявил он  удовлетворенно. -- В
моем вечернем классе  есть по меньшей  мере десяток женщин, которых бы  я  с
радостью задушил и сбросил в яму. К примеру, Сильвию Сванбек.
     -- Тот,  кто это сделал, наверняка  знал,  что сегодня  они зальют  ямы
бетоном. -- сказал Фенвик. -- Похоже, это кто-то из здешних.
     -- Возможно, один из наших наименее общественно сознательных студентов,
--  предположил  доктор  Боард.  --  Полагаю,  у  полиции  не  было  времени
проверить, не отсутствует ли кто из наших сотрудников?
     -- Вероятнее всего,  к  училищу  это не имеет  никакого  отношения,  --
сказал доктор Мейфилд. -- Какой-то маньяк...
     -- Чего уж, давайте называть вещи своими именами, -- прервал его доктор
Боард. -- Во всем  этом определенно есть  элемент преднамеренности.  Убийца,
кто бы он ни был, очень тщательно все продумал. Странно только, почему он не
засыпал  тело  несчастной женщины  землей,  чтобы  ее нельзя  было заметить.
Наверное, он  собирался это сделать,  но ему кто-то помешал. Судьба щедра на
такие сюрпризы.
     Уилт  сидел  в  углу   учительской  и  пил   кофе,  сознавая,  что   он
один-единственный  не  пялится из  окна. Что же,  черт  возьми,  ему  теперь
делать? Самым разумным было бы  пойти в полицию и  объяснить, что он пытался
таким способом избавиться от надувной куклы, которую ему кое-кто дал. Только
вот  поверят ли они ему? Если это все, то  почему тогда он обрядил  куклу  в
парик и одежду жены? И почему  он оставил ее надутой? Почему он ее просто не
выбросил?  Он  как раз  просчитывал все за и против, когда  вошел заведующий
машиностроительным  отделением  и возвестил,  что полиция намерена пробурить
еще один  шурф параллельно  первому, вместо того,чтобы пытаться пробраться к
ней через бетон.
     --  Они рассчитывают, что  смогут  наткнуться  на  какие-либо ее части,
торчащие в стороны,  -- объяснил он. -- Судя по  всему, у нее одна рука была
поднята,  и  есть  шанс,  что весь этот льющийся сверху бетон прижал  руку к
стенке ямы. Так будет значительно быстрее.
     -- Не понимаю, куда торопиться, -- сказал доктор Боард. -- Полагаю, она
достаточно   хорошо  сохранится  в   этом  бетоне.  Я  бы   сказал,  он   ее
мумифицировал.
     Уилт в своем углу  сильно в этом сомневался.  Даже  Джуди, которая была
чрезвычайно  стойкой  куклой, вряд ли способна  выдержать  давление двадцати
тонн  бетона.  Она  должна  была  лопнуть,  это  и  ежу   понятно,  так  что
единственное, что полиция найдет, так это пластиковую руку от куклы. Вряд ли
они будут выкапывать всю лопнувшую куклу.
     -- И еще  одно  соображение, -- добавил  начальник  машиностроительного
отделения.  --  Если  рука  торчит в  сторону,  то  они  сразу  смогут взять
отпечатки пальцев.
     Уилт улыбнулся про себя. Вот уж чего  они  не найдут  у  Джуди, так это
отпечатков  пальцев.  Он  допил кофе и  в  несколько  улучшенном  настроении
отправился в класс старших секретарей. Он  нашел  их в большом возбуждении в
связи с убийством.
     -- Вы  думаете,  это  убийство  на почве  секса? -- спросила  маленькая
блондинка с первой парты, когда  Уилт раздавал экземпляры книги "Этот остров
сегодня". Он  давно  заметил, что глава  о  превратностях  судеб  подростков
обычно нравится  старшим секретарям. В ней повествовалось о сексе и насилии.
Все  это  уже лет на двенадцать устарело, как, впрочем; и старшие секретари.
Сегодня, однако, книга не потребовалась.
     -- Я  вообще не думаю, что это было убийство, -- сказал Уилт, садясь за
стол.
     -- Конечно убийство. Они видели тело женщины там,  внизу, -- настаивала
маленькая блондинка.
     -- Им показалось,  что  они видели  нечто, похожее на тело, -- поправил
Уилт. -- А это не значит,  что так оно  и  есть. Это все шутки человеческого
воображения.
     -- А полиция думает иначе, -- заметила  крупная девица,  чей  отец  был
какой-то шишкой  в городе; --  Иначе чего  бы это они  так  суетились. У нас
однажды  произошло убийство на поле для гольфа, нашли  части  тела  в  яме с
водой.  Шесть месяцев там пролежали.  Сначала они выловили  ступню. Она была
такая распухшая и зеленая... -- Бледная девица из Уилстантона в третьем ряду
упала  в обморок.  Пока Уилт  приводил  ее в чувство и отводил в медкабинет,
класс  занимался  Криппеном,  Хейем  и Кристи.  Когда  Уилт  вернулся,  девы
толковали о кислотных ваннах.
     -- ...и все, что они нашли, это вставные зубы и камни из почек.
     -- Создается впечатление, что вы весьма  осведомлены насчет убийств, --
сказал Уилт крупной девице.
     -- Папа часто играет в бридж с главным констеблем, -- объяснила она. --
Тот приходит к нам  обедать  и  рассказывает потрясающие  истории.  И еще он
считает, что пора опять начать вешать преступников.
     -- Меня это не удивляет, -- мрачно сказал Уилт. Старшие секретари часто
оказывались знакомы с  главными  констеблями, жаждущими  вернуть казнь через
повешение. Обычно все их разговоры сводились к маме, папе и лошадям.
     -- Во  всяком  случае,  повешение  безболезненно,  --  заявила  крупная
девица. -- Сэр Франк  говорит,  что хорошему палачу хватит двадцати  секунд,
чтобы  привести  осужденного  из  камеры  смертников, поставить  над  люком,
накинуть петлю на шею и нажать на рычаг.
     --  Почему  такие  привилегии  только  для мужчин? -- с горечью спросил
Уилт. Класс посмотрел на него с осуждением.
     --  Последней  женщиной,  которую  они повесили, была  Руфь  Эллис,  --
сказала блондинка с первой парты.
     -- И вообще, с женщинами по-другому, -- заметила крупная девица.
     -- Почему? -- опрометчиво спросил Уилт.
     -- Нужно больше времени.
     -- Больше времени?
     -- Миссис  Томсон пришлось привязывать к стулу, -- вмешалась блондинка.
-- Она вела себя постыдно.
     -- Должен сказать, я нахожу ваши умозаключения несколько своеобразными,
-- сказал Уилт. -- Вне всякого сомнения, постыдно женщине убить своего мужа.
Но я не вижу ничего постыдного в том, что  она  стала  сопротивляться, когда
пришли, чтобы повести ее на казнь. Я считаю...
     -- Да не поэтому,  --  перебила крупная девица, которую невозможно было
сбить с раз избранного пути.
     -- Что не поэтому? -- спросил Уилт.
     -- Надо больше времени. Их заставляют одевать непромокаемые штаны.
     Уилт вздрогнул от отвращения.
     -- Непромокаемые что? -- спросил он, не подумав.
     -- Непромокаемые штаны, -- сказала крупная девица.
     -- Бог ты мой. -- вздохнул Уилт.
     --  Понимаете,  когда  петля   затягивается,  у  них  все  внутренности
вываливаются, -- продолжала крупная девица, ставя последнюю точку. Уилт дико
посмотрел на нее и шатаясь вышел из класса.
     В коридоре Уилт прислонился к стене и почувствовал, что его тошнит. Эти
мерзкие девки могли дать сто очков вперед газовщикам. По крайней мере, парни
не вдавались в такие отвратительные анатомические подробности. К тому же все
старшие  секретари   были  из   так  называемых   хороших  семей.  Когда  он
почувствовал,  что  в состоянии вернуться  в класс,  прозвенел звонок.  Уилт
вошел в комнату и стыдливо собрал книги.

     -- Фамилия  Уилт  о  чем-нибудь  вам  говорит? Генри Уилт?  --  спросил
инспектор.
     --  Уилт?  --  переспросил  заместитель  директора,  которому  поручили
разбираться с полицией, пока сам  директор проводил время более продуктивно,
стараясь нейтрализовать действие той негативной огласки, которую вызвало это
отвратительное  дело.  --  Да,  конечно.  Он  один  из  наших преподавателей
гуманитарных наук. А в чем дело? Что-нибудь...
     -- Если вы не возражаете, сэр, я хотел бы с ним поговорить. Наедине.
     --  Но  Уилт  совершенно  безобидный  человек,  --  сказал  заместитель
директора. -- Я уверен, что он ничем не сможет вам помочь.
     -- Возможно, но тем не менее...
     -- Уж  не хотите ли вы сказать,  что  Генри Уилт  имеет отношение... --
заместитель директора замолчал, увидев выражение лица инспектора.  Оно  было
угрожающе безразличным.
     -- Я бы не хотел в данный  момент  вдаваться  в  подробности, -- сказал
инспектор Флинт, -- и не стоит торопиться с выводами.
     Заместитель директора взял телефонную трубку.
     -- Вы хотите, чтобы он спустился вниз к машинам? -- спросил он.
     Инспектор Флинт отрицательно покачал головой.
     --  Чем незаметнее,  тем лучше. У  вас случайно не  найдется  свободной
комнаты?
     -- Есть. рядом. Вы можете ей воспользоваться.

     Уилт сидел в  столовой  за  ленчем  вместе  с  Питером  Брейнтри, когда
секретарша заместителя директора передала ему его просьбу.
     -- А попозже нельзя? -- спросил Уилт.
     -- Он сказал, что это очень срочно.
     -- Вероятно, он наконец решил назначить тебя старшим преподавателем, --
сказал  Брейнтри  оптимистично.  Уилт   проглотил   остатки   своей  яичницы
по-шотландски и поднялся.
     --  Сильно  сомневаюсь,  --  сказал  он,  неохотно покидая  столовую  и
поднимаясь  по ступеням. Уилта терзало ужасное предчувствие, что  этот вызов
менее всего был связан с его продвижением по должности.

     --  Значит так, сэр,  -- сказал инспектор,  когда они  уселись. -- Меня
зовут  Флинт, инспектор Флинт из уголовного отдела, а  вы мистер  Уилт, так?
Генри Уилт?
     -- Да, -- ответил Уилт.
     --  Вот что, мистер Уилт,  вы,  наверное, догадались, что мы расследуем
предполагаемое убийство женщины,  чье тело предположительно было спрятано  в
одном из шурфов для свай нового корпуса. Полагаю, Ъы об этом знаете. -- Уилт
кивнул. -- Естественно, мы интересуемся  всем,  что могло бы нам помочь.  Не
могли бы вы взглянуть вот на эти записи?
     Он протянул  Уилту  листок бумаги.  Заголовок гласил:  "Заметки  о роли
насилия и распаде семьи". Затем следовала серия подзаголовков.
     "1.  Растущая  роль  насилия в  общественной  жизни  как  средство  для
достижения политических целей.
     а. Бомбы, б. Угоны самолетов, в. Похищения, г. Убийства.
     2. Низкая эффективность полицейских методов борьбы с насилием.
     а.  Негативный  подход. Полиция  способна реагировать  на  преступление
только после его совершения.
     б. Применение насильственных методов самой полицией.
     в. Низкий интеллектуальный уровень среднего полицейского.
     г. Изобретательность, как тактика преступников.
     3.  Роль  средств  массовой  информации. ТВ  учит прямо  на  дому,  как
совершать убийства".
     Там было не  только  это. Еще много другого. Уилт  обреченно смотрел на
листок бумаги.
     -- Вам знаком этот почерк? -- спросил инспектор.
     -- Да,  -- ответил Уилт, исподволь осваивая тот эллиптический язык, что
свойствен судам.
     -- Вы признаете, что написали эти заметки? -- Инспектор протянул руку и
отобрал у Уилта лист бумаги.
     -- Да.
     -- Таково ваше мнение о работе полиции?
     Уилт попытался взять себя в руки.
     --   Это   наброски,   которые   я   делал,   готовясь   к  занятиям  с
практикантами-пожарниками, -- пояснил он. -- Просто так, черновик. Нужно еще
поработать...
     -- Но вы не отрицаете, что вы их писали?
     -- Конечно, нет. Я только что сказал, что это мои записки, так ведь?
     Инспектор кивнул и взял в руки книгу.
     -- Ваша книга?
     Уилт посмотрел на "Открытый дом".
     -- Раз там написано, что моя, значит, моя.
     Инспектор открыл книгу.
     -- Верно, -- сказал он с изумлением, -- совершенно верно.
     Уилт  уставился на него. Не было смысла делать хорошую мину  при плохой
игре. Пора с этим кончать. Они нашли проклятую книгу в корзине велосипеда, а
заметки, должно быть, вывалились у него из кармана на строительной площадке.
     --  Послушайте, инспектор,  -- сказал он.  -- Я  могу все объяснить.  Я
действительно был на стройплощадке...
     Инспектор встал.
     --  Мистер  Уилт, если вы собираетесь сделать заявление,  то  я  должен
предупредить вас, что...
     Уилт отправился в фургон передвижного центра по расследованию убийств и
там, в присутствии полицейского  стенографа, сделал заявление. Тот факт, что
он прошел  в синий фургон,  но  не вышел  из него,  был с  интересом отмечен
сотрудниками,  находившимися  в  это время  в  учебном  корпусе, студентами,
сидевшими   в   столовой,  и  двадцатью   пятью   коллегами-преподавателями,
глазевшими из окон учительской.

9

     -- Будь она проклята,  эта штука. -- в сердцах  сказал весь измазанный
мазутом Гаскелл, стоя на  коленях  рядом  с  двигателем.  --  Надо  же, даже
сейчас,  в  век  технического монархизма, они не способны  сделать приличный
двигатель. Этот, должно быть, сооружался еще для Ноева ковчега.
     --  Ковчег, --  сказала Салли,  --а потом  еще  рубили головы  королям.
Кстати, учти, что Ева -- регинофилка.
     -- Кто?
     -- Регинофилка.  Монархистка. Поимей это в виду.  Она вся  за королеву,
так что оставь  свои антибританские настроения.  Мы же  не хотим,  чтобы она
взяла пример с двигателя и бросила работать. Может, дело вовсе не в  рулевом
управлении.
     -- Если бы я смог снять головку, я бы сказал, -- заметил Гаскелл.
     -- И какая от этого польза? Другая появится?  -- спросила Салли и пошла
в каюту, где Ева размышляла, что они  будут есть на ужин.  --  Крошка весь в
мазуте  и  все  еще  развлекается  с  двигателем.   Винит  во  всем  рулевое
управление.
     -- Рулевое управление?
     -- Это такое соединение, детка.
     -- С чем?
     -- Тазобедренная кость соединяется с  голенью. А тут все соединяется  с
поршнем. Все  знают, что поршень -- символ пениса. Механизированный  мужской
заменитель секса. Честно, Гаскелл такой регрессивный.
     -- Я не знаю, -- сказала Ева.
     Салли снова легла на койку и закурила сигару.
     -- Вот это мне в  тебе и нравится, Ева. Ты ничего не знаешь. Невинность
очаровательна, детка. Свою я потеряла в четырнадцать.
     Ева покачала головой.
     -- Эти мужчины, -- сказала она с укором.
     -- Он по возрасту годился мне в  дедушки, -- сказала Салли. -- Он и был
моим дедушкой.
     -- Не может быть! Какой ужас!
     --  Ну  не буквально, -- рассмеялась Салли. --  Он  был  художником.  С
бородой.  Потом  запах  краски на его халате,  и эта  студия,  и  он захотел
нарисовать меня обнаженной. В те дни  я была  такой чистой. Он заставил меня
лечь на  кушетку и уложил  мои ноги. Он  всегда  укладывал мои ноги, а потом
отходил  в сторону,  смотрел на  меня и рисовал. Однажды, когда я лежала  на
кушетке, он подошел ко мне, согнул мне ноги, и. не успела  я опомниться, как
он уже был на мне, халат задран и...
     Ева  сидела  и  зачарованно  слушала.  Она  могла  все  себе  так  ясно
представить,  даже  запах  краски в  студии, и  кисти. У  Салли  была  такая
интересная  жизнь, полная  событий, и такая  своеобразно романтическая.  Ева
попыталась  вспомнить,  какой  она  была  в  четырнадцать  лет.  Она  даже с
мальчиками не встречалась, а вот Салли  в четырнадцать уже лежала на кушетке
в студии знаменитого художника.
     -- Но  он  же вас изнасиловал, -- наконец сказала она. --  Почему вы не
заявили в полицию?
     -- В полицию? Ты не понимаешь. Я училась в ужасно элитарной  школе. Они
бы тут  же отправили меня домой. Школа была  прогрессивной и все такое, но я
не должна была позировать этому художнику, и мои родители никогда бы меня не
простили. Они были очень строгие. -- Салли вздохнула, опечаленная невзгодами
своего  полностью выдуманного  детства. -- Теперь ты понимаешь, почему я так
боюсь мужчин. Если тебя изнасиловали, то ты хорошо знаешь, что такое мужская
агрессивность.
     --  Полагаю,  вы  знаете, что  это  такое,  -- сказала  Ева,  испытывая
некоторые сомнения по поводу того, что такое мужская агрессивность.
     -- Ты смотришь на  мир по-другому.  Как говорит  Гаскелл, ничто в  мире
само по себе не плохо и не хорошо. Оно просто существует, вот и все.
     -- Я как-то ходила на лекцию  по буддизму, --  сказала Ева, -- и мистер
Подгетт сказал...
     -- Там все неправильно. Буддизм -- это  же просто сидеть и  ждать.  Это
пассивное отношение.  Нужно  делать так,  чтобы  что-то происходило.  Будешь
долго сидеть  и  ждать, считай,  что  умерла.  Кто-нибудь обязательно о тебя
споткнется. Надо, чтобы все происходило, как хочешь ты, а не кто-то другой.
     --  Звучит как-то недружелюбно по отношению  к другим, -- сказала  Ева.
--Я хочу сказать, что если все будут делать только то, что они хотят, это не
будет слишком приятно другим людям.
     -- Пусть другие горят  в аду, -- сказала Салли.  -- Это сказал Сартр, а
он должен знать. Надо делать то, что ты  сам хочешь, и  без всяких угрызений
совести. Как  говорит Джи, крысы  --  это  парадигма.  Ты что думаешь, крысы
только и прикидывают, что хорошо для других?
     -- Да нет, я так не думаю, -- ответила Ева.
     --  Правильно. Крысы не  знают  этики.  Ни  в чем. Они просто совершают
поступки. И не иссушают себе мозги рассуждениями.
     -- А что, по-вашему, крысы могут думать? -- спросила  Ева, основательно
заинтересовавшись проблемами крысиной психологии.
     -- Конечно нет. Крысы просто есть. Крысам плевать на Schadenfende8.
     -- А что это такое?
     --  Троюродная сестра Weltschmerz9,  -- ответила Салли,  гася сигару  в
пепельнице.  --  Поэтому мы  можем  делать,  что  захотим и  когда  захотим.
Основной принцип.  Только люди  вроде Джи понимают, как  оно  все действует.
Ученые. Лоуренс был прав. Для Джи главное голова, а тела вроде бы и нет.
     -- У  Генри тоже  почти что так,  -- сказала Ева.  --  Он все  читает и
рассуждает о книгах.  Я ему говорила, что  он не знает, что такое  настоящая
жизнь.

     Сидя в передвижном отделе по убийствам, Уилт быстро набирался опыта. На
лице  сидящего  напротив  инспектора   Флинта  отражалось  все  возрастающее
недоверие.
     --  Давайте еще разок, -- сказал  инспектор. -- Вы утверждаете, что то,
что эти  люди видели на  дне ямы, на самом деле надувная пластиковая кукла с
влагалищем.
     -- Влагалище -- это несущественно, -- ответил  Уилт, призывая на помощь
последние запасы непоследовательности.
     --  Возможно, -- сказал инспектор. --  У большинства кукол  этого  нет,
но... ладно, пропустим.  Что я хотел бы знать, так  это, уверены ли  вы, что
там, внизу не живое человеческое существо?
     -- Абсолютно, --  ответил Уилт,  -- и если бы оно там было, то вряд  ли
было бы сейчас живым.
     Инспектор разглядывал его с неудовольствием.
     -- Без  вас  знаю,  --  сказал  он.  --  Я бы не  сидел  тут,  если  бы
существовала хотя бы малейшая вероятность, что тот, кто там, внизу, еще жив.
     -- Верно, -- согласился Уилт.
     -- Правильно. Теперь пойдем дальше. Как получилось, что на том, что эти
люди видели и что они приняли за женщину и что, как вы утверждаете, на самом
деле является куклой,  была  одежда, что у нее были  волосы  и, что особенно
важно, голова у нее была расплющена, а одна рука вытянута вперед?
     -- Так уж она упала, -- сказал Уилт. -- По-видимому, рука зацепилась за
стенку и поднялась вверх.
     -- А расплющенная голова?
     -- Честно говоря, я кинул на  нее  комок глины,  -- признался  Уилт. --
Может, поэтому?
     -- Вы бросили комок глины ей на голову?
     -- Именно это я и сказал, -- согласился Уилт.
     -- Я слышал, что вы сказали. Но я хочу знать, что заставило вас бросать
комок глины на голову надувной куклы,  которая, как мне  кажется, не сделала
вам ничего плохого.
     Уилт заколебался. Проклятая кукла доставила ему массу неприятностей, но
момент казался мало подходящим для того, чтобы вдаваться в подробности.
     -- Право, не знаю, -- сказал он. -- Думал, это поможет.
     -- Поможет чему?
     --  Поможет...  Ну,  не  знаю. Я  просто  бросил,  и  все.  Был здорово
навеселе.
     -- Хорошо, мы к этому еще вернемся. На  один  вопрос я так и не получил
ответа. Если это кукла, то почему она была одета?
     Уилт   нервно    оглянулся   и   встретился   глазами   с   полицейской
стенографисткой. Выражение этих  глаз не вызывало на  откровение. А они  еще
болтают о презумпции невиновности.
     -- Вы мне не поверите, -- сказал Уилт. Инспектор внимательно  посмотрел
на него и закурил сигарету.
     -- И все же?
     -- Если честно, так я сам ее одел, -- сказал Уилт, сгорая от стыда.
     -- Сам одел?
     -- Да, -- подтвердил Уилт.
     -- Позвольте спросить, и какую цель вы преследовали, одевая ее?
     -- Не могу сказать.
     Инспектор многозначительно вздохнул.
     --  Все правильно. Начнем с начала.  Мы имеем дело с куклой, которую вы
одели   и   привезли  сюда  глубокой  ночью,  затем  сбросили   ее   на  дно
десятиметровой ямы  и  накидали комки  глины  ей  на голову.  Вы это  хотите
сказать?
     -- Да, -- ответил Уилт.
     --  А  не  лучше  ли  будет, чтобы  сберечь  время и  силы  всех  здесь
присутствующих, признаться, что там, на дне ямы, сейчас покоится в мире, под
двадцатью тоннами бетона, тело убитой женщины?
     -- Нет, -- сказал Уилт. -- Совершенно определенно не лучше.
     Инспектор Флинт снова вздохнул.
     --  Можете быть уверены, мы обязательно доберемся до дна, -- сказал он.
-- На  это  потребуются время, деньги и, видит Бог,  терпение,  но  когда мы
докопаемся до дна...
     -- Вы найдете надувную куклу, -- сказал Уилт.
     -- С влагалищем?
     -- С влагалищем.

     В учительской Питер Брейнтри стоял горой за Уилта.
     -- Говорю вам, я знаю Генри семь лет, и знаю  его хорошо. Что бы там ни
случилось, он. не имеет к этому никакого отношения.
     Мистер   Моррис,   заведующий  гуманитарным   отделением,   скептически
посмотрел в окно.
     -- Они держат его там уже четыре часа, -- сказал он. --  Это неспроста,
значит, они считают, что он имеет какое-то отношение к убитой женщине.
     -- Они могут считать, что  хотят. Я знаю Генри, и если бы бедолага даже
захотел, он все равно не смог бы никого убить.
     --  Он же во вторник стукнул этого  наборщика.  Значит, он  способен на
иррациональное насилие.
     -- Неправда. Это наборщик его стукнул, -- сказал Брейнтри.
     --  После  того  как  Уилт  обозвал его  сопливым сраным недоумком,  --
пояснил мистер Моррис. -- У того, кто так обзывает наборщиков, определенно с
головой  не  в порядке. Они  убили  старину  Пинкертона,  вы же  знаете.  Он
отравился выхлопными газами.
     --  Если называть  вещи своими именами, то они чуть не  убили и старину
Генри.
     -- Конечно, этот удар мог повредить ему мозги, -- заметил мистер Моррис
с  мрачным удовлетворением. --  У  мужчин сотрясение мозга  иногда  вызывает
самые  странные последствия. Мгновенно превращает его из приятного, тихого и
безобидного  человека, такого,  как  Уилт,  в маниакального  убийцу, который
внезапно идет вразнос. И более странные вещи случались.
     -- Полагаю, Генри первый с вами  согласился бы, -- сказал  Брейнтри. --
Вряд ли он получает большое  удовольствие  от  сидения в  этом  фургоне и от
допроса. Хотел бы я знать, что они с ним там делают.
     --  Просто  задают вопросы. Ну, к примеру: "Какие  у  вас  отношения  с
женой?"  или "Не  можете ли  вы сказать,  где были  в  субботу вечером?" Они
всегда начинают исподволь, приберегают самое главное напоследок.
     Питер Брейнтри в  ужасе молчал. Ева.  Он начисто забыл про нее,  а  что
касается того, что Генри  делал вечером в  субботу, то уж он-то точно  знал,
что говорил №Генри по тому поводу, когда тот появился у  него на пороге весь
в грязи и выглядел так, как будто ему час до смерти остался.
     --  По-моему, -- продолжил доктор  Моррис,  -- очень  странно, что  они
начинают  допрашивать Уилта в  отделе по  убийствам сразу  после  того,  как
находят тело на дне ямы, заполненной бетоном. Очень это странно. Не хотел бы
я быть на его  месте. -- Он встал и вышел, а Питер Брейнтри остался  сидеть,
размышляя,  не  должен  ли  он что-нибудь предпринять,  например,  позвонить
адвокату и попросить его прийти и поговорить с Генри. Наверное, еще рано, да
и сам Генри может потребовать адвоката, если сочтет нужным.

     Инспектор Флинт закурил очередную сигарету с явно угрожающим видом.
     -- Какие у вас отношения с женой? -- спросил он.
     Уилт заколебался.
     -- Нормальные, -- ответил он.
     -- Просто нормальные? Не больше?
     -- У  нас  вполне  хорошие отношения,  --  сказал  Уилт,  сознавая, что
допустил ошибку.
     --  Так-так. И,  я надеюсь, она  подтвердит ваш рассказ насчет надувной
куклы?
     -- Подтвердит?
     -- Тот факт, что вы имеете привычку одевать куклу и с ней развлекаться?
     -- У меня нет такой привычки, -- возмущенно сказал Уилт.
     -- Да я просто спрашиваю. Вы же первый начали говорить о том, что у нее
есть влагалище.  Не  я.  Вы  это  сообщили добровольно,  и,  естественно,  я
предположил...
     -- Что вы предположили? -- спросил Уилт. -- Вы не имеете права...
     --  Мистер Уилт, -- сказал инспектор, --  попробуйте поставить себя  на
мое  место.  Я  расследую  дело о предполагаемом убийстве;  и тут появляется
человек,  заявляющий:  то, что два свидетеля описывают, как  тело  упитанной
женщины тридцати с небольшим лет...
     --  Тридцати с небольшим?  У кукол нет возраста. Если бы этой проклятой
кукле было больше, чем шесть месяцев от роду...
     --  Пожалуйста,  мистер  Уилт,  разрешите  мне  продолжить. Как  я  уже
говорил,  я  расследую  дело, которое  на  первый взгляд  является делом  об
убийстве, а вы  сами признались, что засунули куклу  с влагалищем в эту яму.
Если бы вы были на моем месте, к какому бы выводу вы пришли?
     Уилт попытался придумать какое-нибудь  самое невинное объяснение, но не
смог.
     -- Вы же первый должны согласиться, что это выглядит странно.
     Уилт кивнул. Это выглядело чертовски странно.
     --  Правильно,  --  продолжал инспектор. --  Теперь давайте  попытаемся
найти самое безобидное объяснение вашим действиям, и прежде  всего тому, что
вы делаете особый акцент на наличие у куклы влагалища...
     --  Да  ничего  я  не акцентирую. Я  сказал  об  этом  для того,  чтобы
подчеркнуть, что  выглядит она очень натурально. Я вовсе не  хотел  сказать,
что у меня есть привычка... -- Он замолчал, удрученно глядя в пол.
     -- Продолжайте, мистер Уилт. Иногда полезно выговориться.
     Уилт с отчаянием посмотрел на инспектора.  Разговоры с ним не приносили
ему не малейшей пользы.
     --   Если  вы  подразумеваете,  что  моя  интимная  жизнь  сводилась  к
совокуплению с блядской надувной куклой, одетой в платье моей жены...
     --  Минутку,  --  сказал  инспектор,  с  многозначительным  видом  гася
сигарету. -- Наконец-то мы сделали  шаг вперед.  Вы  признаете, что то,  что
находится там, внизу, одето в платье вашей жены? Да или нет?
     -- Да, -- удрученно сказал Уилт.
     Инспектор Флинт поднялся.
     -- Полагаю, самое время пойти и немного поболтать с миссис Уилт.
     -- Боюсь, это будет затруднительно. -- сказал Уилт.
     -- Затруднительно?
     -- Дело в том, что она уехала.
     --  Уехала? --  переспросил  инспектор. --  Я правильно  вас понял,  вы
сказали, что она уехала?
     - Да.
     - И куда она уехала?
     - В этом все дело. Я не знаю.
     - Вы не знаете?
     - Честно, не знаю, -- сказал Уилт.
     - Она вам не сказала, куда уезжает?
     - Нет. Просто когда я вернулся домой, ее не было.
     -- Она не оставила записки или чего-нибудь в этом роде?
     -- Оставила, между прочим, -- подтвердил Уилт.
     -- Хорошо, давайте поедем к вам домой и посмотрим на эту записку.
     -- Боюсь, это невозможно. -- сказал Уилт. -- Я от нее избавился.
     -- Вы от нее избавились? -- спросил инспектор. -- Вы от нее избавились?
Каким образом?
     Уилт жалобно взглянул на стенографистку.
     -- По правде говоря, я подтер ею зад, -- сказал он.
     Инспектор Флинт смотрел на него, как на сумасшедшего.
     -- Что вы сделали?
     -- Ну, туалетная бумага в уборной кончилась, и я... -- он замолчал.
     Инспектор закурил очередную сигарету. Руки у него  тряслись, а в глазах
была  та отрешенность, которая  предполагала, что он только  что  заглянул в
какую-то отвратительную бездну.
     -- Мистер Уилт, -- заговорил он, когда ему  удалось взять  себя в руки.
-- Я всегда считал себя спокойным, терпеливым  и гуманным человеком, но если
вы всерьез рассчитываете, что я поверю хотя бы одному слову из вашей нелепой
истории... у вас не все дома.  Сначала вы мне говорите, что засунули куклу в
яму.  Затем  вы   признаетесь,  что  одели  ее  в  платье  жены.  Теперь  вы
утверждаете,  что  она уехала, не  сказав куда, и в довершение у вас хватает
нахальства сидеть  здесь и говорить,  что вы  подтерли задницу  единственным
надежным доказательством, способным подтвердить ваше заявление.
     -- Но это правда, - сказал Уилт.
     -- Херня!  -- закричал  инспектор. -- Мы  оба  знаем,  что  миссис Уилт
больше нет,  и нечего делать вид, что это не  так. Она на дне этой  блядской
ямы, и это вы ее туда засунули.
     -- Вы  меня  арестуете?  -- спросил Уилт, когда они тесной  группой шли
через дорогу в направлении полицейской машины.
     --  Нет,  --  сказал  инспектор,  --  вы  просто  помогаете  полиции  в
расследовании. Так сегодня и сообщат в новостях.

     --  Дорогой  мистер  Брейнтри, ну,  конечно, мы сделаем все, что от нас
зависит,  -- сказал заместитель директора. -- Уилт всегда был хорошим членом
лашего коллектива, и, по-видимому, это какая-то ужасная ошибка. Убежден, что
нет причин для беспокойства. Вскоре все выяснится само собой.
     --  Надеюсь,  вы  правы,  --  сказал  Брейнтри, --  но  есть  некоторые
усложняющие дело факторы. Прежде всего Ева...
     -- Ева? Миссис Уилт? Уж не хотите ли вы сказать...
     -- Я ничего не хочу сказать. Я  только говорю, что...  в общем,  ее нет
дома. Она ушла от Генри в прошлую пятницу.
     -- Миссис Уилт ушла... я совсем ее не знаю,  только по  разговорам.  Не
она  ли сломала ключицу  мистеру  Локьеру  в классе по  дзюдо  несколько лет
назад?
     -- Это была Ева, -- сказал Брейнтри.
     -- Она не похожа на женщину, которая позволит Уилту засунуть себя...
     -- Совершенно верно,  -- поспешно  сказал Брейнтри. --  Если уж  кому и
грозит  быть  убитым  в их доме. так это Уилту.  Думаю, следует известить об
этом полицию.
     Их разговор был прерван появлением директора,  который принес экземпляр
вечерней газеты.
     --  Полагаю, вы это уже видели,  -- сказал  он, размахивая  газетой. --
Просто ужас какой-то.  -- Он  положил газету на стол и показал на заголовки.
УБИТАЯ  ЖЕНЩИНА  ПОГРЕБЕНА  В  БЕТОНЕ У ТЕХУЧИЛИЩА.  ПРЕПОДАВАТЕЛЬ  ПОМОГАЕТ
ПОЛИЦИИ.
     -- О, Господи,  --  сказал заместитель директора.  --  О,  Господи. Как
возмутительно некстати. Худший момент трудно было бы придумать.
     -- Нам это и  в лучший момент ни к чему,  -- рявкнул директор. -- И это
еще не  все. Уже было с полдюжины звонков от  родителей, желающих знать, нет
ли у нас привычки нанимать на постоянную работу убийц. Кстати, кто он такой,
этот Уилт?
     -- Он из  гуманитарного  отделения, -- сказал заместитель директора. --
Уже десять лет у нас работает.
     --  Гуманитарное  отделение.  Мог  бы  сам догадаться. Если  они там не
поэты, то  маоисты  или...  Хотел бы я  знать,  где,  черт побери, Моррис их
находит. И  теперь еще этот проклятый убийца. Один Бог знает,  что я сегодня
буду  говорить  комиссии  по  образованию.  У  них   в  восемь  чрезвычайное
заседание.
     --  Я  возражаю против того,  чтобы  Уилта  называли убийцей, -- сказал
преданный Брейнтри. -- Нет никаких доказательств, что он кого-то убил.
     Директор  внимательно  на  него   посмотрел,  затем  снова  вернулся  к
заголовкам.
     --  Мистер  Брейнтри,  если  некто  помогает  полиции  в  расследовании
убийства, то он не обязательно убийца, хотя предположение такое есть.
     -- Вне всякого сомнения,  это не  поможет нам поднять ранг училища,  --
тактично вмешался заместитель директора.
     -- Как назло, у нас на пятницу намечен визит инспекционного комитета.
     -- Если судить по  тому, что я услышал от полиции, это также не ускорит
строительство нового административного корпуса, --  сказал директор. --  Они
говорят, что понадобится не меньше трех дней, чтобы пробурить  новый  шурф и
вытащить тело. Значит, придется устанавливать  новую сваю, а мы и так сильно
отстали от графика и истратили уже половину денег. Почему, ради всех святых,
он не выбрал какое-нибудь другое место, чтобы избавиться от своей жены, будь
она проклята?
     -- Я не думаю... -- начал Брейнтри.
     --  Мне безразлично,  что вы думаете, --  сказал  директор. -- Я просто
передаю вам, что думает полиция.
     Брейнтри  ушел, оставив  их спорить и придумывать  способы борьбы с той
оглаской,  которую вызвала эта история.  Он спустился в кабинет  заведующего
гуманитарным  отделением  и  нашел  мистера  Морриса  в  состоянии   полного
отчаяния. Он пытался найти замену Уилту в его классах.
     -- Но он, скорее  всего, выйдет на  работу завтра утром, -- предположил
Брейнтри.
     -- Черта с два, -- сказал  мистер Моррис. -- Когда они их забирают, они
не  спешат  их  отпустить. Уж поверьте мне.  Полиция делает ошибки,  я вовсе
этого не отрицаю,  но если  они действуют  так  быстро,  то они  знают,  что
делают. Заметьте, я всегда говорил, что Уилт маленько странноват.
     -- Странноват? Я к  вам прямо из кабинета заместителя директора. Хотите
знать, что директор думает о сотрудниках вашего отделения?
     -- Ради Бога, -- сказал мистер Моррис, -- мне все равно.
     -- И все же, что такого странного вы находите в Генри?
     -- На мой взгляд, он слишком скромный и робкий. Взять  хотя  бы то, что
он столько лет мирится со своей должностью младшего преподавателя.
     -- Вряд ли это можно поставить ему в вину.
     --  Ну, разумеется, это его вина. Стоило ему только пригрозить,  что он
уйдет, получил бы повышение тут же. Здесь другим путем ничего не  добьешься.
Надо, чтобы тебя заметили.
     -- Похоже, сейчас он этого добился, -- сказал Брейнтри. -- Директор уже
обвиняет его  в срыве графика  строительства, и если нам не удастся получить
эту  почетную степень, из Генри сделают козла отпущения. Все скверно.  У Евы
должно было хватить ума не уходить от него ни с того ни с сего.
     У мистера Морриса был более трезвый взгляд на вещи.
     -- Будь она сообразительней, она  ушла бы от него еще до того,  как  он
забил ее  до смерти и  сбросил  в эту чертову дыру. Кого же я пошлю завтра к
газовщикам в первую группу?

10

     В доме No34 по Парквью Уилт сидел с  Клемом на кухне, пока полицейские
обыскивали его дом.
     --  Вы  здесь   ничего  компрометирующего  не  найдете,  --  сказал  он
инспектору Флинту.
     -- Не ваше дело, найдем или не найдем. Мы просто посмотрим.
     Он  отправил детективов  на  второй этаж взглянуть на  гардероб  миссис
Уилт, или, вернее, на то, что от него осталось.
     -- Если  она действительно  уехала, то забрала с  собой половину своего
гардероба, -- сказал он. -- Я знаю женщин. С другой стороны, если она сейчас
лежит под двадцатью тоннами  бетона, ей  не надо ничего, кроме того,  что на
ней надето.
     Оказалось, что Евин гардероб  был  почти в  полном  наличии.  Даже Уилт
вынужден был признать, что она мало что взяла с собой.
     --  Что  на ней было,  когда  вы ее  видели последний раз?  --  спросил
инспектор Флинт.
     -- Пижама лимонного цвета, -- ответил Уилт.
     -- Что лимонного цвета?
     -- Пижама, -- сказал  Уилт, увеличивая тем самым список инкриминирующих
улик. Инспектор сделал соответствующую пометку в своей записной книжке.
     -- Она что, была в постели?
     -- Нет, -- сказал Уилт. -- В гостях у Прингшеймов.
     -- Прингшеймов? А кто это такие?
     -- Американцы, о которых я вам говорил. Они живут на Росситер Глоув.
     -- Вы мне ничего об американцах не говорили, -- заметил инспектор.
     -- Простите,  мне  казалось,  я говорил. Я что-то запутался. Она с ними
уехала.
     -- В самом деле? Полагаю, они тоже отсутствуют?
     -- Разумеется, -- сказал Уилт. -- То есть, если она уехала  с ними, то,
очевидно, и они уехали,  а если она не с ними,  то  я тогда понятия не имею,
куда она делась.
     -- Я имею, --  повторил инспектор, с отвращением  разглядывая  пятно на
простыне, которую один  из детективов обнаружил в  корзине с грязным бельем.
Когда полицейские покидали дом, у  них уже был  целый набор компрометирующих
улик:  простыня, пояс  от  старого  халата,  который  почему-то оказался  на
чердаке,  маленький топорик, которым Уилт однажды  пытался открыть  банку  с
краской и шприц, выпрошенный Евой у ветеринара для поливки кактусов в период
ее  страстного  увлечения  выращиванием  комнатных растений.  Да,  была  еще
бутылочка с таблетками, но без этикетки.
     -- Откуда, черт побери, мне знать, что это такое? -- сказал Уилт, когда
ему показали бутылочку. -- Может. аспирин. Тем более что она полная.
     -- Присовокупите  ее  к остальным предметам, -- распорядился инспектор.
Уилт взглянул на коробку.
     -- Ради Бога, что  же я, по-вашему, с ней сделал? Отравил  ее, задушил,
разрубил на части топориком и вспрыснул ей подкормку?
     -- Какую подкормку? -- спросил инспектор Флинт, оживляясь.
     --  Чем  цветы  подкармливают,  -- пояснил Уилт.  --  Вон  бутылка,  на
подоконнике.
     Инспектор взял и эту бутылку.
     -- Что  вы с  ней сделали, мистер Уилт, мы знаем, -- сказал он.  -- Нас
теперь интересует, как вы это сделали.
     Они вышли  из  дому, сели в  полицейскую  машину  и поехали на Росситер
Глоув, к дому Прингшеймов.
     -- Вы пока посидите здесь с констеблем, а я пойду  и  посмотрю, дома ли
они, -- сказал инспектор Флинт и направился к входной двери.
     Уилт сидел и  смотрел, как он звонит в дверь. Вот  он позвонил еще раз.
Потом постучал дверным молотком и, наконец, пошел вокруг дома, через калитку
с  надписью "Для торговцев"  к  кухонной двери. Через минуту он  вернулся  и
сразу начал возиться с радио в машине.
     --  Вы попали в точку,  Уилт, --  рявкнул он. -- Их нет. В. доме полный
бардак. Такое впечатление, что там была оргия. Давайте-ка его сюда.
     Два детектива выволокли из машины Уилта, уже не мистера Уилта, а просто
Уилта,  хорошо осознающего значение  этой  перемены.  Тем временем инспектор
связался по радио с полицейским участком и начал  настойчиво говорить что-то
об ордерах и о том,  чтобы прислали, как  послышалось Уилту, бригаду Д. Уилт
стоял перед домом No14  на  Росситер Глоув  и  изумлялся,  что  же это, черт
возьми,  с  ним  происходит.  Весь  его  жизненный уклад, к которому  он так
привык, стремительно рушился.
     -- Мы войдем с заднего хода,  -- сказал  инспектор. -- Все  это скверно
выглядит.
     Они пошли по дорожке к кухонной двери и дальше, в сад, за домом. Теперь
Уилт понял, что имел в виду инспектор под  бардаком. Сад выглядел препогано.
Лужайка, кусты жимолости и  вьющиеся розы были усыпаны  бумажными тарелками.
Бумажные стаканчики, часть которых  была смята,  а  другие все еще наполнены
прингшеймовским  пуншем пополам с  дождевой водой, устилали землю.  Особенно
омерзительны  были бифбургеры, облепленные капустой и разбросанные  по  всей
поляне, что напомнило Уилту некоторые привычки Клема.
     Инспектор, казалось, прочел его мысли.
     --  Пес возвращается к своей блевотине, -- сказал  он. Они прошли через
террасу и  заглянули  в окна гостиной. Если  в саду было плохо, то внутри --
еще хуже.
     -- Разбейте стекло в кухонной двери и впустите нас, -- сказал инспектор
тому детективу, что был повыше ростом. Однако  окно гостиной распахнулось, и
они вошли в комнату.
     -- Ничего ломать  не пришлось, -- сказал  детектив. -- Задняя дверь  не
была заперта, как, впрочем, и окно. Похоже, они выметались отсюда  в большой
спешке.
     Инспектор  огляделся  вокруг  и поморщился.  В  доме  до сих пор  стоял
тяжелый запах травки, прокисшего пунша и воска от свечей.
     --  Если  они действительно уехали, -- зловеще сказал он и посмотрел на
Уилта.
     -- Они должны  были уехать, -- сказал Уилт, ощущая необходимость как-то
объяснить происходящее, -- никто не сможет жить все выходные в  таком  хаосе
без...
     -- Жить? Вы сказали "жить", не так ли?  -- переспросил Флинт,  наступив
на огрызок сгоревшего бифбургера.
     -- Я имел в виду...
     -- Неважно, что вы имели в виду,  Уилт. Давайте посмотрим, что здесь на
самом деле случилось.
     Они  перешли на  кухню,  где царил  такой же  хаос,  и затем  в  другую
комнату.  Везде  было  одно  и то же. Окурки сигарет в кофейных чашках и  на
ковре.  Осколки  пластинки, засунутые за диван,  повествовали  о  бесславном
конце Пятой симфонии Бетховена.  Смятые диванные  подушки  валялись у стены.
Обгорелые свечи свисали из бутылок, как мужские члены после любовной  оргии.
Завершал" весь  этот бардак портрет принцессы Анны, который кто-то нарисовал
красным фломастером на стене. Изображение Анны было окружено полицейскими  в
шлемах,  а внизу  красовалась  надпись: ЛЕГАВЫЕ И НАША АНЯ. ПЕНИС МЕРТВ,  ДА
ЗДРАСТВУЕТ П...А!  Такие  сентенции, по-видимому, были  обычным делом  среди
женщин, борющихся за эмансипацию, но они  вряд ли могли создать у инспектора
Флинта высокое мнение о Прингшеймах.
     -- У вас симпатичные друзья, Уилт, -- сказал он.
     --  Они  мне  не  друзья,  --  ответил  Уилт.  --  Эти  ублюдки даже  с
орфографией не в ладах.
     Они  поднялись  на  второй  этаж  и  зашли  в   спальню.  Постель  была
неприбрана, одежда, в основном нижнее белье, раскидана по  полу  или свисала
из  открытых  ящиков.  Открытый  флакон валялся  на  туалетном  столике, и в
комнате удушливо воняло духами.
     --  Господи  прости,   --   сказал   инспектор,  с  воинственным  видом
разглядывая подтяжки, -- только крови и не хватает.
     Кровь они обнаружили в ванной комнате.  Виной тому была порезанная рука
доктора Шеймахера. Ванна была вся в  пятнах крови, брызги  крови  были  и на
кафеле. Разбитая  дверь висела на одной  нижней петле, и  на ней  тоже  были
пятна крови.
     --  Так  я  и  знал,  --  сказал  инспектор,  разглядывая  это кровавое
послание,  а  также   другое,  написанное  губной  помадой  на  зеркале  над
раковиной.  Уилт   тоже   посмотрел.   На   его  вкус,  оно   было   излишне
персонифицировано.
     ЗДЕСЬ УИЛТ ТРАХАЛСЯ. А ЕВА БЕЖАЛА. КТО ЖЕ ШОВИНИСТИЧЕСКАЯ СВИНЬЯ?
     -- Очаровательно, --  заметил инспектор Флинт. Он оглянулся и посмотрел
на Уилта,  чье  лицо было одного цвета с кафелем. --  Полагаю, вы и тут не в
курсе? Ваша работа?
     -- Конечно нет, -- ответил Уилт.
     -- И это не  ваша? -- спросил  инспектор,  указывая  на  пятна крови  в
ванне. Уилт покачал головой. --  Полагаю, и к  этому вы  не имеете  никакого
отношения? Он показал  на противозачаточную спираль, прибитую  к  стене  над
унитазом. Уилт взглянул на нее с глубоким отвращением.
     -- Я просто не знаю что сказать, -- пробормотал он. -- Это все ужасно.
     -- Совершенно с вами  согласен, --  заметил инспектор и перешел к более
практическим вопросам. -- Она явно умерла не здесь.
     -- Откуда вы это знаете? -- спросил детектив помоложе.
     -- Мало крови. -- Инспектор неуверенно огляделся.  -- С другой стороны,
один хороший удар... -- Они пошли дальше по коридору. Кровавые пятна привели
их в ту комнату, где Уилт находился вместе с куклой.
     --  Ничего не  трогайте,  --  распорядился  инспектор,  открывая  дверь
локтем. -- Тут  для специалистов по отпечаткам пальцев раздолье. Он заглянул
внутрь комнаты и увидел игрушки.
     -- Вы что, и детей тоже укокошили? -- мрачно спросил он.
     -- Детей? -- сказал Уилт. --Я не знал, что у них есть дети.
     -- В таком случае, -- сказал инспектор, который был семейным человеком,
-- бедняжкам есть за что благодарить судьбу. Не слишком за многое,  судя  по
всему, но все же.
     Уилт  тоже  заглянул  в  комнату  и посмотрел на  плюшевого  медведя  и
лошадь-качалку.
     -- Это игрушки Гаскелла. Ему нравится с ними играть, -- сказал он.
     -- Мне послышалось, вы сказали, что не знаете, есть ли  у  них дети? --
сказал инспектор.
     -- У них нет детей. Гаскелл --  это доктор Прингшейм.  Он  биохимик  и,
если верить его  жене, недоразвитый.  --  Инспектор  задумчиво  взглянул  на
Уилта. Пора было уже подумать о его официальном задержании.
     -- Я  полагаю,  вы не собираетесь сейчас признаться?  -- спросил он без
особой надежды.
     -- Не собираюсь, -- ответил Уилт.
     -- Я так и думал, -- сказал инспектор. -- Ладно, увезите его в участок.
Я подъеду попозже.
     Детективы взяли Уилта за руки. Это было последней каплей.
     -- Отпустите меня, -- закричал он. -- Вы не имеете права. Вы должны...
     -- Уилт, --  заорал инспектор Флинт. -- Я даю вам последний шанс.  Если
вы будете сопротивляться, я  сейчас  же  предъявлю вам  обвинение в убийстве
вашей жены.
     Уилт сдался. Ничего другого ему не оставалось.

     -- Винт? -- спросила Салли. -- Ты же говорил про рулевое управление?
     --  Значит,  я  ошибся,  --  огрызнулся  Гаскелл.  --  Это  не  рулевое
управление. Винт сломался. Наверное, на него что-нибудь намоталось.
     -- Например?
     -- Например водоросли.
     -- Почему же ты не спустишься и не посмотришь?
     -- В этих очках? -- спросил Гаскелл. -- Я ж ничего не увижу.
     -- Ты же знаешь, я плавать не умею, -- сказала Салли. -- Из-за ноги.
     -- Я умею плавать, -- сказала Ева.
     -- Мы обвяжем вас веревкой, вы не  утонете, -- обнадежил ее Гаскелл. --
Нужно только нырнуть и пощупать, нет ли там чего внизу.
     -- Мы знаем, что там внизу, -- съехидничала Салли. -- Грязь.
     -- Вокруг винта, -- уточнил  Гаскелл. --  И если  там что есть, то надо
снять.
     Ева спустилась в каюту и надела бикини.
     -- Честно. Гаскелл, иногда я думаю, что ты это нарочно делаешь. Сначала
рулевое управление, теперь винт.
     --  Ну,  надо  все  проверить. Мы не  можем стоять  и прохлаждаться, --
Гаскелл был явно раздражен. -- Мне завтра утром надо быть в лаборатории.
     -- Об этом раньше надо было думать, -- возразила Салли.  -- Теперь  нам
только не хватает проклятого Альбатроса10.
     --  По мне, так у нас  уже есть  один, --  продолжал злиться Гаскелл. В
этот момент Ева вышла из каюты, надевая купальную шапочку.
     -- Где веревка? -- спросила она.
     Заглянув в ящик, Гаскелл вытащил веревку и обвязал ею Евину талию.  Ева
перелезла через борт и плюхнулась в воду.
     -- Какая холодная! -- взвизгнула она.
     -- Это из-за Гольфстрима, -- объяснил Гаскелл. -- Он сюда не доходит.
     Ева немножко проплыла и встала на ноги.
     -- Здесь ужасно мелко и полно ила.
     Держась за веревку, она обошла катер и стала шарить под кормой.
     -- Я ничего не нахожу, -- крикнула она.
     -- Должно  быть, подальше,  --  подсказал Гаскелл,  глядя  на нее.  Ева
погрузила голову в воду и нащупала руль.
     -- Это руль, -- объяснил Гаскелл.
     -- Разумеется, -- ответила Ева. -- Сама вижу, я же не дурочка.
     Она снова  исчезла под катером. На этот раз она  нашла винт, но на  нем
ничего не было.
     --  Здесь просто  очень  много ила.  вот  и все,  --  подтвердила  она,
вынырнув. -- Грязь вдоль всего корпуса.
     -- Ничего  удивительного,--  заметил Гаскелл. -- Мы ведь и  застряли  в
грязи.
     Ева снова нырнула, но и на валу ничего не обнаружила.
     -- Что я  тебе говорила, --  сказала Салли,  когда они подняли  Еву  на
борт.  -- Ты  заставил ее  туда  лезть,  просто чтобы посмотреть  на  нее  в
пластиковом  бикини и  в  грязи. Иди сюда,  крошка  Боттичелли,  Салли  тебя
помоет.
     -- О, Господи, -- вздохнул Гаскелл.  -- Пенис, встающий  из волн. -- Он
вернулся к двигателю. Может, забились шланги подачи горючего? Не похоже,  но
стоит попытаться. Не могут же они торчать в этой грязи вечно.
     На верхней палубе Салли поливала Еву из шланга.
     -- Теперь нижнюю половину, дорогая, -- сказала она, развязывая шнурок.
     -- Салли, не надо, Салли.
     -- Губки-крошки.
     -- Салли, вы просто невозможны.
     Гаскелл сражался с гаечным ключом. Вся эта касательная терапия начинала
на него действовать. И бикини тоже.

     Тем временем  директор техучилища  изо всех  сил  старался умиротворить
комиссию по  образованию, которая  требовала полного расследования  практики
найма на работу на отделении гуманитарных наук.
     -- Позвольте мне пояснить,-- сказал он, набравшись терпения и оглядывая
членов комиссии,  представляющих деловые и  общественные  круги.  -- В Указе
1944 года об образовании  сказано, что ученики должны освобождаться от своей
основной работы и посещать дневные лекции в техучилище...
     -- Мы это знаем, -- сказал строительный подрядчик, -- как я то, что это
пустая  трата времени  и денег. Стране  было бы  куда  полезней, если  бы им
разрешили заниматься своим делом.
     --  Лекции, которые они  посещают, -- продолжил директор, не дожидаясь,
когда  вмешается  какой-нибудь  общественно-сознательный  член  комиссии, --
профессионально  ориентированы.  Все, за  исключением  одного  часа,  одного
обязательного часа, отведенного на гуманитарные науки. Основная  трудность с
гуманитарными науками в том, что никто толком не знает, что это такое.
     -- Гуманитарное образование означает,  --  вмешалась миссис  Чэттервей,
которая  считала  себя сторонницей прогрессивного образования, и выступая  в
этой  роли,  сделала   немало,  чтобы  повысить  уровень  безграмотности   в
нескольких  дотоле  вполне  благополучных  начальных  школах,  --   привитие
социально обездоленным подросткам, прочных гуманитарных взглядов  и развитие
их культурного кругозора...
     --  Это  означает, что их следует научить читать и  писать,  --  сказал
директор фирмы. -- Какая польза от рабочих, не умеющих прочесть инструкцию.
     -- Это означает все, что заблагорассудится, -- поспешно сказал директор
училища.  --  Теперь, если  перед вами  стоит  задача  найти преподавателей,
согласных  провести  свою  жизнь  в  классе  с газовщиками, штукатурами  или
наборщиками, которые  вообще  не понимают,  чего ради они там оказались, при
этом обучая  их предмету, которого, строго  говоря, не существует в природе,
вы не можете себе позволить быть слишком разборчивым в выборе сотрудников. В
этом суть проблемы.
     Комиссия взирала на него с сомнением.
     -- Не хотите ли вы сказать,  что  преподаватели гуманитарного отделения
не являются творческими личностями,  преданными своему делу?  -- воинственно
спросила миссис Чэттервей.
     --  Ни  в коем  случае,  --  ответил директор. -- Я  совсем не то хотел
сказать. Я хотел  лишь заметить, что на гуманитарном отделении  работают  не
такие люди,  как на других. Они  всегда со странностями: или после того, как
поработают какое-то время, или уже тогда,  когда еще  только приходят к нам.
Это, так сказать, свойственно профессии.
     --  Но они все высококвалифицированные  специалисты.  -- сказала миссис
Чэттервей. -- У всех научные степени.
     -- Совершенно верно. Как вы правильно говорите, у всех научные степени.
Они  все  высококвалифицированные преподаватели,  но  стрессы,  которым  они
подвержены,   оставляют  свой  отпечаток.  Давайте  скажем  так.   Заставьте
специалиста  по  пересадке  сердца  всю  жизнь  обрубать собакам  хвосты,  и
посмотрите,  что  с  ним будет  через  десять лет.  Аналогия  очень  точная,
поверьте мне, очень точная.
     --  Ну,  единственное,  что  я  хотел  бы  заметить,  --  запротестовал
строительный подрядчик,-- так это то,  что не все преподаватели гуманитарных
наук кончают тем, что хоронят своих убитых жен на дне ям под сваи.
     -- А я, --  возразив директор, -- я чрезвычайно удивлен,, что среди них
таких не большинство.
     Собрание закончилось, так и не приняв никакого решения.

11

      Сероватый рассвет  уже  занимался над Восточной  Англией, а Уилт  все
сидел  в комнате для допросов в полицейском участке, полностью изолированный
от  внешнего  мира.  Он  находился  в  совершенно   спартанской  обстановке,
состоявшей из  стола,  четырех стульев, детектива в ранге  сержанта  и лампы
дневного  света,  которая  слегка жужжала под потолком.  Окна отсутствовали,
только  бледно-зеленые стены и  дверь,  через  которую постоянно  входили  и
выходили люди и через которую дважды по нужде выходил и Уилт в сопровождении
констебля.  В  полночь  инспектор  Флинт  пошел  спать и  его сменил  другой
детектив, сержант  Ятц, который  сразу заявил,  что  намерен  начать  все  с
начала.
     -- С какого начала? -- поинтересовался Уилт.
     -- С самого начала.
     -- Бог создал небо и землю и всех...
     -- Кончайте умничать, -- сказал сержант.
     -- Ну вот, -- заметил Уилт с удовлетворением, -- здесь  мы сталкиваемся
с неортодоксальным случаем использования слова "ум".
     -- Вы про что?
     --  Умничать. Это жаргон, но это хороший жаргон, с умной  точки зрения,
если вы понимаете, что я хочу сказать.
     Сержант повнимательней к нему пригляделся.
     -- Это звуконепроницаемая комната, -- заметил он наконец.
     -- Я обратил на это внимание, -- сказал Уилт.
     --  Человек  может  орать  здесь до  потери сознания,  и никому снаружи
ничего на ум не придет.
     -- Ум? -- переспросил Уилт с сомнением. -- Ум и знание это не одно и то
же. Кому-нибудь снаружи может не прийти в голову, что...
     -- Заткнись, -- сказал сержант Ятц.
     Уилт вздохнул.
     -- Если бы вы дали мне немного поспать...
     -- Поспишь после того, как расскажешь, почему ты  убил свою жену и  как
ты ее убил.
     -- Полагаю, бесполезно говорить, что я ее не убивал.
     Сержант покачал головой.
     -- Абсолютно, -- сказал он. -- Мы знаем, что ты ее убил. Ты знаешь, что
ты ее убил. Мы знаем, где она. И мы ее оттуда достанем. Мы знаем, что  ты ее
туда засунул. Ты сам в этом признался.
     -- Я повторяю, что я бросил надувную...
     -- Миссис Уилт, что, была надувная?
     -- Черта с два она была, -- сказал Уилт.
     -- Ладно, давай забудем всю эту муру насчет надувной куклы...
     --  Бог --  свидетель, я  бы  хотел забыть, -- сказал  Уилт. -- Я  буду
счастлив, когда вы  добересь  до  нее. Конечно, она  лопнула под  всем  этим
бетоном, но все  равно можно  будет  распознать  в ней пластиковую  надувную
куклу.
     Сержант Ятц перегнулся через стол.
     -- Сейчас я тебе кое-что скажу. Когда мы доберемся до миссис Уилт, будь
уверен,  мы  ее узнаем,  -- он замолчал и внимательно посмотрел на Уилта. --
Конечно, если ты ее не изуродовал.
     --  Изуродовал?  --  Уилт  глухо рассмеялся.  -- Когда  я  видел  ее  в
последний раз, не было нужды ее уродовать. Она и так выглядела жутко. На ней
была эта лимонная  пижама, а лицо было покрыто... -- Он заколебался. На лице
сержанта появилось странное выражение.
     -- Кровью? -- предположил он. -- Ты хотел сказать, кровью?
     -- Нет, -- сказал  Уилт. --  Совершенно определенно, нет. Я имел в виду
пудру. Белую  пудру и алую  губную помаду.  Я ей  сказал, что  она  выглядит
омерзительно.
     --  Нечего  сказать,  миленькие у  тебя  с женой отношения,  --  сказал
сержант. --  Я, к примеру,  никогда не говорю  своей жене, что  она выглядит
омерзительно.
     -- Наверное, потому, что у вас нет жены, которая выглядит омерзительно,
-- сказал Уилт, пытаясь найти общий язык с сержантом.
     -- Это мое личное  дело,  какая у меня жена, -- сказал  сержант.  -- Не
надо вмешивать ее в этот разговор.
     --  Ей  повезло, --  заметил Уилт.  -- Хотел  бы я,  чтобы  и моей  так
подфартило.
     К двум часам они оставили в покое  внешность  миссис  Уилт и  перешли к
зубам и вопросу опознания трупов по зубоврачебной карте.
     --  Послушайте,  --  взмолился  уставший  Уилт,  --  у  меня  создалось
впечатление, что  зубы  вас зачаровали, но в два часа  ночи  лично я  вполне
обойдусь без них.
     -- У тебя вставные зубы, что ли?
     -- Нет, да нет  же, -- сказал Уилт, возражая в  основном только  против
множественного числа.
     -- А у миссис Уилт?
     -- Нет, -- ответил Уилт, -- у нее всегда были очень...
     -- Премного вам обязан, -- перебил  сержант Ятц. -- Я так  и думал, что
когда-нибудь этим кончится.
     -- Чем кончится? -- переспросил Уилт, все еще думающий о зубах.
     -- А  вот  этим  "были". Прошедшее  время.  Вы себя  выдали.  Ладно, вы
признаете, что она умерла. Давайте теперь начнем отсюда.
     -- Я  ничего такого не говорил, -- сказал  Уилт. -- Вы спросили: "У нее
были вставные зубы?" Я ответил, что не было...
     -- Вы сказали "у нее были". Вот  это "были" меня очень интересует. Если
бы вы употребили настоящее время, тогда другое дело.
     --  Может,  это   и  звучит   иначе,  --  сказал   Уилт,  быстро  заняв
оборонительные позиции, -- но это ни в коей мере не меняет суть дела.
     -- Какую суть?
     -- Что моя жена, по всей вероятности, сейчас где-то в полном здравии...
     -- Вы  опять себя  выдаете,  Уилт,  --  сказал  сержант. --  Теперь  вы
говорите "по всей вероятности", а что касается "полного здравия", то для вас
же хуже, если обнаружится, что она  была еще жива, когда  на нее вылили весь
этот бетон. Присяжным это может здорово не понравиться.
     -- Сомневаюсь,  чтобы такое могло  кому-то  понравиться, --  согласился
Уилт.  -- Теперь насчет  "по всей  вероятности". Я только имел  в виду, что,
когда  тебя  допрашивают   с  пристрастием  полтора  дня,  поневоле  начнешь
беспокоиться, как там твоя  жена. Может даже прийти в голову,  что, несмотря
на мою убежденность  в обратном, ее  действительно  нет в живых.  Прежде чем
критиковать  меня за такое выражение как  "по  всей вероятности", попробуйте
сначала сами  посидеть с этой стороны стола. Вы и вообразить себе не сможете
ничего более невероятного, как  быть обвиненным в убийстве собственной жены,
тогда как вы наверняка знаете, что ничего подобного вы не делали.
     -- Послушай, Уилт, -- сказал  сержант.  -- Я  твою манеру выражаться не
собираюсь критиковать, поверь  мне. Я  просто стараюсь  терпеливо установить
факты.
     -- А  факты  таковы,  --  сказал  Уилт. -- Как  последний  идиот, я  по
глупости выбросил  надувную куклу в яму, предназначенную для сваи,  а кто-то
вылил сверху бетон, а поскольку моя жена в данный момент отсутствует...
     --  Одно  могу сказать, -- заявил сержант Ятц  инспектору Флинту, когда
тот пришел на дежурство в семь утра, -- этот Уилт -- крепкий орешек. Если бы
вы  мне не сказали, что он раньше никогда не привлекался, я бы  подумал, что
он в таких делах дока. Вы точно знаете, что в архивах на него ничего нет?
     Инспектор отрицательно покачал головой.
     -- Он еще не начал верещать, требуя адвоката?
     -- Об этом ни звука. Говорю вам, или он с большим приветом, или уже был
в такой переделке.
     Уилт действительно был. Изо дня в день, из года в год. С газовщиками из
первой группы, с наборщиками из третьей, с механиками с дневного отделения и
мясниками из второй группы. В течение  десяти лет он  сидел перед учениками,
отвечая на вопросы не по существу и рассуждая, почему рациональное отношение
к жизни,  свойственное Пигги, предпочтительнее жестокости Джека, почему  так
беспочвен  оптимизм  Пэнглосса  и  почему  Оруэлл  не  захотел   пристрелить
проклятого  слона  или  повесить  того негодяя11. Одновременно он  постоянно
вынужден был отражать словесные атаки, цель которых была сбить его с толку и
довести до такого состояния,  в котором находился бедный старина  Пинкертон,
когда он по  собственной  воле отравился  выхлопными  газами. По сравнению с
каменщиками из  четвертой группы сержант  Ятц и  инспектор Флинт были просто
сосунками. Дали бы они ему немного  поспать, уж он  бы, потом поводил  их за
нос.
     -- Один раз я было подумал, что прищучил его, -- сказал сержант Флинту,
когда они совещались в коридоре. -- Я его поймал на зубах.
     -- На зубах? -- переспросил инспектор.
     --  Объяснял, что  мы всегда  можем  опознать  трупы  по  зубоврачебным
картам, так он почти признался, что она умерла. Но потом снова увильнул.
     -- Ты говоришь,  зубы?  Любопытно. Попробую разработать  эту линию  при
допросе. Может, тут у него слабое место.
     -- Удачи вам, -- сказал сержант. -- Я спать пошел.

     -- Зубы?  -- спросил  Уилт.  -- Сколько  же  можно об одном и  том  же?
По-моему, мы исчерпали эту тему. Последний парень задал мне  вопрос, были ли
у Евы зубы, в прошедшем времени. Я и ответил в прошедшем и...
     -- Уилт, -- сказал инспектор Флинт. -- Меня не интересует, были или нет
у миссис Уилт зубы. Полагаю, были. Я только хочу  знать, есть  ли они  у нее
сейчас. В настоящем времени.
     -- Наверное, есть, -- терпеливо ответил Уилт. -- Найдите ее и спросите.
     -- А когда мы ее найдем, она будет в состоянии ответить?
     -- Откуда,  черт побери, мне знать? Но,  если  по какой-то необъяснимой
причине  она потеряла  все свои  зубы,  мне  это  влетит  в  копеечку. Этому
конца-края не будет. У нее мания по поводу чистоты, и она обожает спускать в
унитаз обрывки зубного  шелка.  Не поверите, сколько раз я думал, что у меня
глисты.
     Инспектор  Флинт  тяжело  вздохнул,  предчувствуя, что успехов сержанта
Ятца по зубной части он не достигнет, решил сменить тему.
     --  Давайте посмотрим,  что  произошло  на  вечеринке у Прингшеймов, --
предложил он.
     -- Давайте не  будем, -- поспешно сказал Уилт,  которому пока удавалось
избежать упоминания о своих акробатических этюдах с куклой в ванной комнате.
-- Я рассказывал вам об этом уже раз  пять, и мое терпение подходит к концу.
Кроме  того, поганая это  была вечеринка.  Сборище надутых  интеллектуалов с
манией величия.
     -- Уилт, можете ли вы сказать, что вы человек, сосредоточенный на своем
внутреннем мире? Тип одинокого человека?
     Уилт отнесся  к вопросу серьезно. Это было уже куда ближе  к  делу, чем
зубы.
     --  Я  бы не  сказал, -- ответил он  наконец. --  Я  хоть и  тихий,  но
общительный человек. Без этого не справишься с учениками.
     -- Но вечеринки вы не любите?
     -- Такие, как у Прингшеймов, нет, -- ответил Уилт.
     -- Вас выводит из себя их сексуальное поведение? Оно вам отвратительно?
     -- Их сексуальное поведение? Не понимаю, почему вы выбрали именно  это.
У  меня вызывает  отвращение  все, что  их  касается. Все это дерьмо  насчет
женской  эмансипации,  тогда  как  на  самом  деле  для  таких,  как  миссис
Прингшейм, это означает, что она может вести себя, как течная сучка, пока ее
муж  гнет спину над пробирками, а дома  сам готовит себе ужин и считает, что
ему повезло,  если он в состоянии перед сном удовлетворить сам себя. Если же
говорить о  движении за настоящую женскую эмансипацию, то  тут  я  ничего не
имею против, это совсем другое дело...
     -- Подождите немного, -- вмешался  инспектор. --  Две вещи из того, что
вы  сказали, показались  мне интересными. Первое, насчет жен, которые  ведут
себя, как течные сучки, и, второе, про то, как вы удовлетворяете сам себя.
     -- Я? -- переспросил Уилт с негодованием. -- Я вовсе не о себе говорил.
     -- Разве?
     -- Конечно, не говорил.
     -- Значит, вы не занимаетесь мастурбацией?
     -- Послушайте, инспектор, вы лезете в такие тонкости моей личной жизни,
которые вас  не  касаются.  Если  желаете просветиться  насчет  мастурбации,
почитайте доклад Кинсли. Не спрашивайте меня.
     Инспектор с трудом сдержался. Он попробовал снова сменить тему.
     --  Значит, когда миссис Прингшейм лежала  на  кровати  и  просила  вас
совершить с ней половой акт...
     -- Она говорила трахнуть, -- поправил его Уилт.
     -- Вы сказали нет?
     -- Именно, -- ответил Уилт.
     --Несколько странно, не находите?
     -- Что странно, то, что она там лежала, или что я сказал нет?
     -- Что вы сказали нет.
     Уилт смотрел на него, потеряв дар речи.
     -- Странно?  -- сказал он.  -- Странно? Представьте,  что  сюда  входит
женщина, разваливается на  вот  этом столе, задирает юбку и говорит: "Трахни
меня, солнце  мое, трахни-ка меня побыстрее". Ну и что, вы навалитесь на нее
со словами: "Давай, крошка, побалуемся"? Это вы называете не странным?
     -- Черт бы тебя побрал, Уилт, -- огрызнулся инспектор.-- Видит Бог,  ты
испытываешь мое терпение.
     --  Вы  пытаетесь меня надуть, -- сказал  Уилт.  -- А  ваше  понятие  о
странном и нестранном поведении кажется мне лишенным смысла.
     Инспектор Флинт встал и покинул комнату.
     -- Я удавлю этого засранца, да простит меня  Господь, я его  удавлю, --
крикнул он дежурному сержанту.
     А в это время в  комнате  для допросов  Уилт положил голову  на  стол и
заснул.

     В техучилище отсутствие Уилта чувствовалось очень сильно. Мистер Моррис
был вынужден сам заменить его, на девятичасовой лекции у  газовщиков, откуда
он вышел часом позже  о ощущением, что теперь  куда лучше понимает внезапную
тягу Уилта к преступлению.  Заместитель  директора  отбивал атаки репортеров
уголовной  хроники,  которые жаждали узнать побольше  о человеке, помогающем
полиции   в   расследовании  одного  из   самых   страшных   и  сенсационных
преступлений.  Сам директор  начал сожалеть  о своих высказываниях по поводу
гуманитарного отделения  перед  комиссией по  образованию.  Позвонила миссис
Чэттервей  и заявила, что она находит его замечания неподобающими. К тому же
она  намекнула, что собирается просить начать расследование состояния дел на
гуманитарном  отделении. Но  наибольшую  тревогу  вызвало у  него  заседание
правления.
     -- Визит комиссии  из Национального аттестационного комитета намечен на
пятницу,  -- сказал доктор Мейфилд, обращаясь к собравшимся. -- Сомнительно,
что в подобных обстоятельствах  они одобрят перевод нашего  училища в высшую
категорию, дающую право присуждения степеней.
     --  Если у них есть хоть капля здравого смысла, -- сказал доктор Боард,
--  они  на это не  согласятся  ни  при каких обстоятельствах. Надо же такое
придумать,  городские исследования  и  средневековая  история! Я  отдаю себе
отчет, что академический эклектицизм нынче в моде,  но ведь Элен  Уэдделл  и
Льюис Мамфорд по природе своей никогда не могли быть  рядом. Кроме того,  за
нашими претензиями на присуждение степени нет достаточных научных оснований.
     Доктор Мейфилд ощетинился. Научные основания были его коньком.
     -- Не вижу  причин  для  такого утверждения, -- сказал  он. -- Курс для
желающих  получить  степень  составлен  таким  образом,  чтобы удовлетворить
запросы студентов, интересующихся тематическим подходом.
     --  Те  несчастные  недоумки, которых нам  удалось уговорить  променять
университетское  образование  на  этот  курс,  вообще не  знают,  что  такое
тематический подход, -- заметил доктор Боард. -- Кстати, я тоже.
     -- У всех свои недостатки, -- вкрадчиво сказал доктор Мейфилд.
     -- Вот  именно,  -- продолжил  доктор  Боард. -- И в данной ситуации мы
должны это  сознавать,  вместо  того чтобы  изобретать всякие  там  почетные
степени, бессмысленные для студентов, которым, если судить по их оценкам, не
за что эти  степени  присуждать. Видит Бог,  я всей душой за  предоставление
всяческих возможностей в смысле образования, но...
     -- Дело в том,  -- вмешался доктор Кокс, заведующий научным отделением,
--  что учреждение  степени не является единственной причиной визита. Как  я
понимаю, они уже в принципе одобрили эту степень. Они приедут, чтобы в целом
оценить возможности училища, и вряд ли на них произведет хорошее впечатление
присутствие  здесь  такого  числа  детективов  из  отдела  по  расследованию
убийств. Один синий фургон чего стоит.
     --  В  любом  случае, учитывая, что покойная  миссис  Уилт замурована в
фундаменте... -- начал доктор Боард.
     -- Я  делаю  все от меня зависящее,  чтобы полиция  поскорей  убрала ее
из...
     -- Проекта? -- перебил доктор Боард.
     --  Из ямы,  -- ответил доктор Мейфилд.  --  К  несчастью, они  зашли в
тупик.
     -- Тупик?
     -- Они наткнулись на камень на глубине трех метров.
     Доктор Боард улыбнулся.
     -- Можно  только удивляться, зачем понадобилось вгонять сваи на глубину
десять метров, если в трех метрах коренная порода, -- пробормотал он.
     --  Я  повторяю  только  то,  что  сказала  полиция, -- ответил  доктор
Мейфилд. -- Однако они обещали сделать  все от них зависящее, чтобы убраться
со  стройплощадки  до  пятницы. Теперь бы  я хотел  оговорить  с вами детали
подготовки к встрече.  Визит начнется в одиннадцать с  посещения библиотеки.
Затем мы  разобьемся на  группы для  обсуждения  факультетских  библиотек  и
средств обучения, причем  особый  упор будем  делать  на наши возможности  в
смысле индивидуального обучения...
     -- Не стал бы я их акцентировать,  -- заметил доктор Боард. -- Учитывая
предполагаемое количество студентов,  а  много нам  не заманить, у нас и так
будет  самое  большое количество  преподавателей  по отношению к  количеству
студентов, уж будьте уверены.
     -- Если мы все будем так думать, у комиссии  создастся впечатление, что
мы  не  заинтересованы  в  учреждении степени.  Мы должны  выступить  единым
фронтом,  --  сказал  доктор  Мейфилд.  -- На  этой стадии мы  не можем себе
позволить  внутренние разногласия.  Весьма вероятно, что учреждение  степени
будет способствовать получению училищем статуса политеха.

     Среди  тех,  кто  бурил  землю  на  строительной  площадке,  тоже  были
разногласия.  Мастер все еще  находился  дома,  напичканный  лекарствами,  и
приходил в себя от нервного потрясения, вызванного непосредственным участием
в зацементировании убитой женщины. Поэтому "парадом" командовал Барни.
     --  Понимаете,  там была эта рука... --  объяснил он сержанту, которому
поручили раскопки.
     -- С какой стороны?
     -- С правой, -- ответил Барни.
     -- Тогда мы начнем копать с  левой. Так  мы  не отсечем  руку, если она
торчит.
     Они  начали  копать с  левой стороны  и  отсекли  главный электрический
кабель, ведущий к столовой.
     --  Забудьте про  эту  чертову руку,, копайте справа,  и да поможет нам
Бог. Не перережьте бабу напополам, и ладно.
     Они начали копать справа и на глубине в три метра наткнулись на скалу.
     -- Ну, теперь мы век проваландаемся, -- заметил  Барни. -- И кто бы мог
подумать, что там эти камни?
     -- Кто бы мог подумать,. что какой-то придурок заложит свою благоверную
в фундамент нового корпуса училища, где он сам работает?
     -- Просто ужас какой-то, -- сказал Барни.
     Тем временем сотрудники  училища, как водится, разделились  на фракции.
Питер  Брейнтри возглавлял фракцию защитников  Уилта.  К  ним присоединились
новые левые на том основании, что любой человек, конфликтующий  с  легавыми,
обязательно  прав.  Майор  Милфилд  отреагировал  соответствующим образом  и
возглавил  правых,  выступавших против Уилта, по  той  причине, что для  них
автоматически   предполагалось:   человек,   снискавший   поддержку   левых,
обязательно не прав, и, кроме того, полиция знает,  что  делает. Вопрос  был
поднят   на   профсоюзном  собрании,  созванном  для   обсуждения  ежегодных
требований  повышения  зарплаты.  Майор Милфилд  выступил  с предложением  о
поддержке  профсоюзом  кампании  за  введение  смертной  казни.  Билл  Трент
предложил  выразить  солидарность  брату  Уилту.  Питер  Брейнтри  предложил
организовать  фонд  помощи  Уилту в  уплате  адвокатских  гонораров.  Доктор
Ломаке, начальник  коммерческого отделения, возразил, заявив, что, расчленив
свою  жену, Уилт  покрыл  позором  всех  представителей профессии.  Брейнтри
заметил,  что  Уилт  никого  не  расчленял и  что  даже  полиция  такого  не
утверждает, и  что есть такая вещь,  как  закон,  преследующий  за  клевету.
Доктор Ломаке  снял  свое  замечание.  По мнению  майора Милфилда, были  все
основания считать, что Уилт убил свою жену и что, между прочим, в России нет
закона  о  неприкосновенности  личности. Билл  Трент сказал,  что там нет  и
смертной  казни. Майор Милфилд  сказал: "Чушь!" В конце концов с перевесом в
один  голос  прошло  предложение  майора  Милфилда  о введении  казни  через
повешение. Предложение же Брейнтри и новых левых было отвергнуто, и собрание
перешло к  обсуждению вопроса  о  повышении зарплаты на 45 процентов,  чтобы
преподаватели  технических  учебных  заведений  могли соответствовать  своей
сравнительно почетной  профессии. После собрания Питер Брейнтри направился в
полицейский участок узнать, не нужно ли чего Уилту.
     -- Не могу ли я его видеть? -- спросил он сидящего за столом сержанта.
     --  Боюсь,  что нет.  сэр,  -- ответил сержант. -- Мистер Уилт  все еще
помогает нам в расследовании.
     --  Может  быть,  я могу  ему  что-нибудь  передать?  Может,  ему нужно
что-нибудь?
     --  У мистера Уилта есть  все, -- сказал  сержант, думая про себя,  что
больше всего Уилт нуждается в том, чтобы ему проверили голову.
     -- А разве ему не нужен адвокат?
     -- Когда мистер  Уилт потребует адвоката, он  у  него будет, --  сказал
сержант.  --  Могу  вас  уверить,  что  до сих пор  он  ничего  подобного не
требовал.

     И действительно, Уилт не требовал. Получив наконец возможность три часа
поспать, он  вышел  из камеры  в  полдень,  плотно  позавтракал  в  столовой
полицейского участка. Потом, потрепанный и небритый, вернулся в комнату  для
допросов. Чувство нереальности всего происходящего только усилилось.
     --  Давай,   Генри,  --  сказал  инспектор  Флинт,  снижая   на  октаву
официально-номенклатурный  тон  в  надежде  найти отклик  в  душе  Уилта, --
поговорим о пятнах крови.
     --  Какой  крови?  --  переспросил  Генри, оглядывая  стерильно  чистую
комнату.
     --Пятнах крови на стенах ванной комнаты в  доме Прингшеймов. О крови на
лестнице.  Как она  туда попала, по-твоему?  Есть какая-нибудь идея по этому
поводу?
     -- Никакой, -- ответил Уилт. -- Могу только предположить, что у кого-то
текла кровь.
     -- Правильно, -- согласился инспектор, -- а у кого?
     -- Откуда я знаю? -- сказал Уилт.
     -- Да? А что мы нашли, вы знаете?
     Уилт покачал головой.
     -- А если подумать?
     -- Не знаю, -- ответил Уилт.
     -- Пятна крови на серых брюках в  вашем шкафу, -- сказал инспектор.  --
Пятна крови, Генри, пятна крови.
     -- И что тут удивительного? --  ответил Уилт.  -- Я хочу  сказать, что,
если поискать хорошенько,  у любого  в шкафу  найдется какая-нибудь одежда с
пятнами крови. Дело в том, что на той вечеринке я был не в серых брюках, а в
голубых джинсах.
     -- На вас были голубые джинсы? Вы уверены?
     -- Да.
     -- Значит, между пятнами крови на стенах ванной комнаты и  пятнах крови
на ваших серых брюках нет ничего общего?
     -- Инспектор, --  сказал Уилт, -- меньше  всего  я собираюсь  учить вас
вашему ремеслу,  но  ведь  у  вас же  есть  технический  отдел, занимающийся
анализом  пятен крови.  Поэтому  я предлагаю вам  попросить их  исполь?овать
имеющиеся технические средства и...
     --  Уилт,  --  сказал  инспектор,  --  Уилт, когда мне понадобится твой
совет, как вести  расследование,  я  не  только  попрошу об этом,  я уйду  в
отставку.
     -- Ну и что? -- спросил Уилт.
     -- Что "ну и что"?
     -- Совпали пятна? Пятна крови совпали?
     Инспектор мрачно смотрел на него.
     -- А если я скажу, что совпали? -- спросил он.
     -- Куда уж мне с ними спорить? -- пожал плечами Уилт.  -- Если говорят,
что совпадают, значит совпадают.
     --  Не совпадают,  --  сказал  инспектор  Флинт.  -- Но  это  ничего не
доказывает, -- добавил он,  не давая Уилту прочувствовать  удовлетворение по
этому  поводу.  -- Абсолютно ничего. Три человека отсутствуют.  Миссис  Уилт
покоится на дне шахты...  Нет, помолчите,  Уилт,  не  повторяйте  все снова.
Затем доктор Прингшейм и миссис, бля, Прингшейм.
     -- Вот  это мне  нравится, --  сказал Уилт одобрительно, -- определенно
нравится.
     -- Что именно?
     -- Миссис, бля, Прингшейм. Это здорово.
     --  Однажды,  Уилт,  -- тихо сказал  инспектор,  -- ты зайдешь  слишком
далеко.
     -- В смысле терпения? -- спросил Уилт.
     Инспектор кивнул и закурил.
     --  Знаете,  инспектор,  --  сказал  Уилт,  чувствуя,  что  он  владеет
ситуацией, -- вы слишком много курите. Это вредно. Вы должны попытаться...
     -- Уилт, --  сказал инспектор, -- за двадцать пять лет службы я ни разу
не ударил подследственного, но может случиться, когда даже при самой большой
силе воли...  -- Он  встал  и вышел из комнаты. Уилт  откинулся  на  стуле и
посмотрел  на флюоресцентную лампу.  Только бы она  перестала  жужжать.  Это
начинало действовать ему на нервы.

12

     В проливе Ил --  умение Гаскелла читать карты подвело его и оказалось,
что  они вовсе  не в проливе  Фэн  или  Лягушачьем  Плесе --  ситуация  тоже
начинала  действовать всем  на  нервы.  Попытки Гаскелла починить  двигатель
имели  прямо  противоположный  эффект.  Машинное отделение оказалось  залито
горючим, а на палубе было скользко и стало опасно ходить.
     --  Господи, Джи, по твоему  виду можно подумать,  что мы  на  нефтяной
скважине, черт бы ее побрал, -- сказала Салли.
     -- Все из-за этого блядского  шланга для горючего,  -- ответил Гаскелл.
-- У меня никак не получалось насадить его обратно.
     -- Зачем же тогда заводить двигатель?
     -- Чтоб посмотреть, не забит ли он.
     --  Ну,  посмотрел. И что  же теперь делать? Сидеть здесь, пока, еда не
кончится? Придется тебе что-нибудь придумать.
     -- Почему мне? Могла бы и ты пошевелить мозгами.
     -- Если бы ты хоть немного был мужчиной...
     -- Дерьмо, -- сказал Гаскелл. -- Послушайте только эту эмансипированную
даму. Стоит чему-нибудь случиться, так  я  сразу должен быть мужчиной. А  ты
что же? Ты ведь и мужик и баба одновременно. Идея была твоя, ты и крутись. И
не проси меня быть настоящим мужчиной. Я уж забыл как.
     -- Нужно придумать, как позвать на помощь, -- сказала Салли.
     -- Конечно. Давай забирайся наверх и устраивай себе там гнездо. Сумеешь
насладиться камышами до отвала.
     Саллн  залезла на  крышу каюты  и оглядела  горизонт"  Он  находился на
расстоянии десяти метров и был сплошь из камыша.
     -- Там,  вдалеке,  что-то  похожее на шпиль  церкви.  --  сказала  она.
Гаскелл взглянул тоже.
     -- И правда, церковный шпиль. И что?
     -- Если  мы подадим сигнал светом или еще чем-нибудь, кто-нибудь  может
нас заметить.
     --   Великолепно.  В  таком  оживленном  месте,  как  церковный  шпиль,
наверняка полно народу, ожидающего наших световых сигналов.
     -- Может что-нибудь зажечь? -- предложила Салли. Кто-нибудь заметит дым
и...
     -- С ума сошла? Давай,  начинай что-нибудь жечь: с этим горючим вокруг,
не  сомневайся,  они  будут  иметь зрелище. Например,  взорвавшийся катер  и
трупы.
     --  Можно наполнить канистру горючим,  перебросить ее  за  борт и потом
поджечь.
     --  И заодно все камыши. Чего, черт возьми, тебе  хочется?  Сжечь все к
чертовой матери?
     -- Джи, детка, ты просто не хочешь помочь.
     -- Я пользуюсь мозгами по назначению, вот и все, -- сказал  Гаскелл. --
Еще  парочка подобных  идей,  и мы  окажемся  в куда худшем  положении,  чем
сейчас.
     -- Не понимаю, почему? -- сказала Салли.
     -- Я тебе  скажу, почему. -- сказал Гаскелл. -- Потому  что  ты  сперла
этот ебаный катер. Вот почему.
     -- Я не сперла. Я...
     --  Это  ты  скажешь  легавым.  Вот  так скажешь, и все.  Только  начни
поджигать камыши,  как они будут тут как тут  со своими вопросами. Например,
чей это катер и как вы оказались на чужом  катере и все такое.  Поэтому надо
выбираться отсюда без лишней рекламы.
     Начался дождь.
     -- Дождя  нам  и не хватало, -- пробурчал Гаскелл. Салли  спустилась  в
каюту, где Ева наводила порядок после обеда.
     -- Боже мой, Джи совершенно  беспомощен. Сначала он сажает нас на  мель
неизвестно где,  затем  он  затрахивает  двигатель,  причем окончательно,  а
теперь он заявляет, что не знает, что делать.
     -- Почему он не пойдет и не позовет на помощь? -- спросила Ева.
     --  Как?  Вплавь? Джи так далеко не  доплывет, даже если от этого будет
зависеть его жизнь.
     -- Он может  взять  надувной матрац и выгрести на  открытое  место, №--
заметила Ева. -- Не обязательно плыть.
     -- Надувной матрац? Ты сказала надувной матрац? Какой надувной матрац?
     -- Там, в шкафу, вместе со спасательными жилетами. Его надо надуть и...
     -- Радость  моя,  ты  у нас самая практичная, -- обрадовалась  Салли  и
бросилась наружу.  -- Джи,  Ева  придумала,  как  ты  можешь отправиться  за
помощью. В шкафу  есть надувной матрац, там, где спасательные жилеты. -- Она
порылась в шкафу и вытащила надувной матрац.
     --  Если ты  воображаешь, что я отправлюсь куда-либо на  этой  чертовой
штуке, ты не в своем уме, -- отказался Гаскелл.
     -- Чем он тебе не нравится?
     --  Ты  когда-нибудь  пыталась  управлять   такой  штукой?  С  ним  еле
справишься и в солнечную безветренную  погоду. А в такую, как  сегодня, меня
просто занесет в камыши. И кроме того, мне дождь очки заливает.
     -- Ладно, подождем, пока кончится  ветер. Хоть знаем теперь, как отсюда
выбраться.
     Она опять  спустилась в каюту и закрыла дверь. Было слышно, как Гаскелл
ходит  вокруг  двигателя и звякает гаечным ключом. Хоть  бы  как-то  завести
мотор.
     --  Мужчины, -- сказала Салли  презрительно, --  претендуют  на  звание
сильного пола, но, как дело доходит до беды, вся надежда на нас, женщин.
     -- Генри тоже  непрактичный,  --  поддержала  Ева. --  Разве что  может
заменить предохранитель. Надеюсь, он обо мне не беспокоится.
     -- Он вовсю развлекается, -- предположила Салли.
     -- Только не Генри. Он и не знает, как это делается.
     -- Он, наверное, пользует Джуди.
     Ева покачала головой.
     --  Он  был попросту пьян, вот  и все. Он  никогда  ничего подобного не
делал.
     -- Ты-то откуда знаешь?
     -- Он же мой муж.
     -- Муж, как же. Он тебя просто использовал, для того чтобы мыть посуду,
готовить и убирать за ним. Что он тебе дал? Ну скажи, что?
     Ева пожала плечами, запутавшись в собственных мыслях. Ничего особенного
Генри ей не  дал.  Во  всяком случае  такого,  о чем  бы  можно было сказать
словами.
     -- Я нужна ему, -- наконец сказала она.
     -- Значит, ты  ему нужна. А  тебе это нужно?  Все это риторика женского
феодализма.  Ты  спасаешь чью-то жизнь и еще должна быть  благодарной за то,
что тебе это позволили? Забудь Генри. Он -- пустое место.
     Ева ощетинилась. Может  Генри и не  очень, но она  не любила, когда его
оскорбляли.
     --  Гаскелл тоже не  подарок, -- заявила она и отправилась на кухню. За
ее  спиной  Салли разлеглась  на койке  и раскрыла  "Плейбой" на центральном
развороте.
     -- У Гаскелла есть хлеб, -- сказала она.
     -- Хлеб?
     --  Деньги, солнышко.  Зелененькие.  То, что  заставляет  мир вертеться
кабаретообразно.  Ты  же  не  думаешь,  что я вышла за  него замуж из-за его
внешности? О нет. Я нюхом чувствую миллион и уж мимо себя не пропущу.
     --  Я  бы  никогда  не  смогла выйти замуж  за мужчину  из-за денег, --
возразила Ева, поджав губы. -- Я должна его любить. Правда.
     -- Ты слишком часто ходишь в кино. Ты что, думаешь Гаскелл меня любил?
     -- Не знаю. Наверное.
     Салли расхохоталась.
     -- Ева, крошка,  ну  и  наивна  же  ты.  Хочешь,  я  тебе  расскажу про
Гаскелла? Он помешан на пластике. Он трахнет чертову шимпанзе, если одеть ее
в пластик.
     -- Ну что вы такое говорите! -- удивилась Ева. -- Не может такого быть.
     --  Ты что думаешь,  я тебя  просто  так  посадила на таблетки?  Ты тут
ходишь в одном бикини, а Гаскелл все время пускает слюни. Если бы меня здесь
не было, он бы давно уже тебя изнасиловал.
     -- Ему бы пришлось нелегко, -- сказала Ева. -- Я занимаюсь дзюдо.
     -- Ну, попытался бы. Все, что в пластике, сводит его  с  ума. Зачем ему
эта кукла, как ты думаешь?
     -- Меня это тоже удивило.
     -- Теперь можешь перестать удивляться, -- сказала Салли.
     --  И все-таки я не  понимаю,  какое это отношение имеет к тому, что вы
вышли за него замуж? -- спросила Ева.
     -- Хорошо, я открою тебе маленький секрет. Гаскелла направил ко мне...
     -- Направил?
     -- Доктор  Фриборн.  У Гаскелла  возникла небольшая  проблема, и доктор
Фриборн направил его ко мне.
     Ева смотрела на нее с удивлением.
     -- И что вы должны были делать?
     -- Я выступала в роли суррогата.
     -- Суррогата?
     -- Как  советник по  вопросам  секса,  -- объяснила  Салли.  --  Доктор
Фриборн присылал мне клиентов, и я им помогала.
     -- Мне бы такая работа  не понравилась, -- заметила Ева -- Я терпеть не
могу разговаривать с мужчинами о сексе. Вам не было неловко?
     -- Человек ко всему привыкает, да есть  и  худшие  способы зарабатывать
деньги. Короче, Гаскелл  обратился ко мне со своей маленькой проблемой, и  я
помогла ему с ней справиться, причем буквально,  ну и мы поженились. Деловая
сделка. К тому же деньги.
     -- Вы хотите сказать...
     -- Я хочу  сказать, что я получила Гаскелла, а Гаскелл получил пластик.
Этакие эластичные взаимоотношения. Женитьба, растягивающаяся в обе стороны.
     Ева с трудом переваривала эту информацию. Что-то здесь было не так.
     -- А  как прореагировали  на  это его родители?  -- спросила она. --  В
смысле, они знали, что вы ему помогали и все такое?
     -- Знали? Откуда им было знать? Джи сказал им, что познакомился со мной
в  летней школе, и Прингси  вытаращил свои жадные маленькие глазенки. Детка,
этот толстенький коротышка -- продолжение своего пениса. Он способен продать
все. Рокфеллеровский центр самому Рокфеллеру.  Поэтому он меня принял. Но не
старушка-мама Прингшейм.  Она  долго  пыхтела  и дулась, но  этот  маленький
свиненок стоял на своем. Мы с Джи вернулись в Калифорнию, Джи получил диплом
по пластикам, и с той поры мы занимаемся биодеградацией.
     -- Хорошо, что Генри не такой, -- сказала Ева. -- Я бы не смогла жить с
извращением.
     -- Да не извращенец он, детка. Джи просто помешан на пластике.
     -- Ну тогда я не знаю, что такое извращенец, -- сказала Ева.
     Салли закурила сигару.
     -- Каждый мужик от чего-нибудь заводится, -- сказала она. --  Ими легко
манипулировать. Надо только найти слабое место. Уж я-то знаю.
     -- Генри не такой. Я бы знала.
     -- Вот его  и  тянет к  кукле. Это-то ты теперь знаешь. Не хочешь же ты
сказать, что он хорош в койке?
     -- Мы женаты уже двенадцать лет. Естественно, что мы не занимаемся этим
так часто, как раньше. У нас столько дел.
     -- Эти мне дела И пока ты возишься по дому, что делает Генри?
     -- Преподает в техучилище. Он там целый день и очень устает.
     -- Ты что же, хочешь сказать, что он не промышляет на стороне?
     -- Не понимаю, -- сказала Ева.
     -- Он свое берет на стороне. Секретарша дает ему прямо на столе.
     -- У него нет секретарши.
     -- Тогда студенточка  какая-нибудь.  Трах, и отметки лучше. Я-то  знаю.
Все видела. Меня не обманешь, я слишком долго проболталась в этих школах.
     -- Я уверена, что Генри никогда...
     --  Да  они  все  так говорят, потом раз  и  развод, и  все,  что  тебе
остается,  так это жить в ожидании  климакса, подглядывать сквозь  жалюзи за
соседом и ждать неизвестно кого.
     -- У вас все так ужасно, -- сказала Ева. -- Просто страшно слушать.
     --  Так оно и  есть, душечка. И  надо что-то делать, пока не поздно. Ты
должна освободиться от Генри. Разрыв и все поровну. Иначе всю жизнь обречена
быть под каблуком у мужчины.
     Ева села на койку и  задумалась  о будущем. Получалось,  что многого ей
ждать не  приходилось.  Детей  теперь  уж  у  них  никогда  не  будет,  да и
достаточно денег тоже. Они  по-прежнему будут  жить на Парквью и платить  по
закладной,  и, может, Генри найдет  себе кого-нибудь, и что  она тогда будет
делать? Если и нет, все равно жизнь уходила зря.
     -- Хотелось бы  мне знать, что делать, -- наконец произнесла она. Салли
села и обняла ее за талию.
     -- Почему бы тебе не поехать с нами в ноябре в  Штаты? -- спросила она.
-- Мы бы повеселились.
     -- Нет, что вы, я не могу, -- сказала Ева.  --  Это будет несправедливо
по отношению к Генри.

     Подобные  угрызения  мало  беспокоили   инспектора  Флинта.   Упорство,
проявленное Генри на допросах с пристрастием, просто доказывало, что он куда
крепче, чем кажется.
     -- Мы  допрашиваем его  уже  тридцать шесть  часов,  --  сказал  он  на
собрании отдела по убийствам, которое состоялось в  комнате для брифингов  в
полицейском участке, -- и  нам не удалось ничего от него узнать. Так что нам
предстоит продолжительная и тяжелая  работа  и. честно говоря, я сомневаюсь,
что нам удастся его расколоть.
     -- Я же  говорил, что этот орешек  нам не раздолбить, --заметил сержант
Ятц.
     -- Раздолбай,  это ты верное слово  нашел, -- сказал  Флинт. -- Значит,
нужны вещественные доказательства.
     Раздались  смешки, которые, однако, быстро смолкли. Инспектор Флинт был
настроен далеко не юмористически.
     -- Мы сможем расколоть  его только с помощью улик, неопровержимых улик.
Только так мы доведем дело до суда.
     -- Но у нас же есть улики, -- заметил сержант Ятц. -- Они на дне...
     --  Премного  благодарен, сержант,  сам знаю, где  эти  улики. Я сейчас
говорю об уликах, подтверждающих убийство нескольких человек. Мы  знаем, где
миссис  Уилт, но  не знаем,  где  миссис и  мистер  Прингшейм.  Полагаю,  он
прикончил всех троих, и два других трупа...
     Он  замолчал,  открыл  лежащее перед  ним  дело  и  стал  просматривать
набросанные Уилтом "Заметки о роли насилия и распаде семьи". Некоторое время
он изучал их, потом покачал головой.
     -- Нет, -- пробормотал он, -- это немыслимо.
     -- Что немыслимо,  сэр?  --  спросил сержант Ятц.  -- От этого  подонка
можно всего ожидать.
     Но инспектор Флинт не  прореагировал.  Мысль,  пришедшая ему  в голову,
была слишком ужасной.
     --  Как  я уже  сказал,  -- продолжил он. --  нам нужны  неопровержимые
факты.  У  нас  сейчас только  косвенные  улики.  Мне  нужно  больше  данных
относительно Прингшеймов.  О том, что произошло на этой  вечеринке,  кто там
был и почему. А при той скорости, с которой мы продвигаемся с Уилтом, нам из
него  ничего не  вытянуть.  Снелл,  ты отправишься на факультет  биохимии  в
университет и узнаешь, что сможешь о докторе Прингшейме. Узнай, не  было  ли
кого-нибудь из  его  коллег  на вечеринке. Составь список его друзей, узнай,
чем он увлекается, есть ли у него подружка. Поговори с ними. Выясни, есть ли
какая-нибудь связь  между ним  и  миссис Уилт, дающая  повод  для  убийства.
Джексон,  ты  поедешь на Росситер  Глоув и  постараешься узнать  что-либо  о
миссис Прингшейм...
     Собрание закончилось, и все детективы направились в разные концы города
добывать сведения о  Прингшеймах. Связались даже с американским посольством,
чтобы выяснить что-либо об этой чете. Расследование достигло кульминации.
     Инспектор  Флинт вернулся  в  свой кабинет вместе с  сержантом  Ятцем и
закрыл за собой дверь.
     -- Ятц, -- сказал он,  -- то, что я сейчас скажу, должно остаться между
нами. Я не хотел  говорить об этом там, но у меня  есть неприятное ощущение,
что  я знаю, почему этот козел  так  чертовски самоуверен.  Тебе приходилось
встречать убийцу, который был бы так дьявольски спокоен после тридцати шести
часов допроса, сознавая, что мы точно знаем, где находится труп его жертвы?
     Сержант Ятц покачал головой.
     --  Я  в свое время повидал немало крепких парней.  особенно после того
как  прекратили вешать,  но  этот даст им  сто  очков вперед.  По-моему,  он
совершеннейший псих.
     Флинт не поддержал эту идею.
     --  Психи  легко  раскалываются  --  сказал  он.  --  Они признаются  в
убийствах, которых не совершали или, наоборот, которые совершили, но так или
иначе, они признаются. А Уилт ни в  какую. Он сидит и  учит меня, как  вести
расследование. Теперь смотри сюда -- Он открыл дело и  достал оттуда записки
Уилта. -- Тебе тут ничего не кажется странным?
     Сержант Ятц дважды внимательно перечел заметки.
     --  Ну.  похоже,  он  не слишком высокого мнения  о наших  методах,  --
наконец  сказал он.  --  И мне  вовсе  не нравится его  замечание  о  низком
интеллектуальном уровне среднего полицейского.
     --  А  как  насчет  пункта  2,  подпункт  г?  -- спросил инспектор.  --
"Изобретательность  как  отвлекающая   тактика  преступников".   Отвлекающая
тактика Тебе это о чем-нибудь говорит?
     --  Вы  хотите  сказать, что  он  пытается  отвлечь  наше  внимание  от
настоящего преступления или что-то в этом роде?
     Инспектор Флинт кивнул.
     --  Я вот что хочу сказать. Я готов поспорить,  что, когда мы доберемся
до  дна этой чертовой  ямы, мы найдем там надувную  куклу,  одетую  в тряпки
миссис Уилт, да еще с влагалищем. Вот что я думаю.
     -- Но это же безумие.
     -- Безумие? Черта с два, это специально задумано, -- сказал  инспектор.
-- Он " сидит, как  проклятый манекен, и плюет на нас, потому что знает, что
мы идем по ложному следу.
     Лицо сержанта выражало полное недоумение.
     --  Но  зачем? Зачем вообще было привлекать внимание к убийству? Почему
бы ему не затаиться и не вести себя, как обычно?
     -- И  заявить  об  исчезновении миссис Уилт?  И  потом,  ты забываешь о
Прингшеймах. Исчезает жена, ну и что? Но и ее друзья  тоже исчезают, оставив
дом в жутком беспорядке и в крови. Это уже надо как-то объяснить. Поэтому он
наводит нас на ложный путь...
     -- И  какая ему от того польза?  -- запротестовал сержант. -- Ну отроем
мы куклу. Но ведь не прекратим расследование.
     --  Может  и нет,  но  это  даст  ему  неделю, а  за  это  время  трупы
разложатся.
     -- Вы думаете, он воспользовался кислотой, как Хай? -- спросил сержант.
-- Просто ужас.
     -- Конечно, ужас. А по-твоему, убийство -- это одно очарование, так что
ли? Между прочим,  они прищучили Хая только потому, что этот дурак рассказал
им, где  останки. Держи  он пасть на замке еще с недельку,  ничего бы они не
нашли.  Все  бы  смыло  к чертям  собачьим.  Кроме  того,  я  не  знаю,  чем
пользовался Уилт. Но я знаю, что он интеллектуал, у него хорошие мозги  и он
уверен, что не оставил следов. Для начала мы его  допросим, может быть, даже
возьмем под стражу. а когда мы это сделаем, мы выкопаем надувную пластиковую
куклу.  Да из нас  мартышек  сделают, если мы  представим в суде пластиковую
куклу в  качестве  доказательства  убийства.  Мы будем  посмешищем для всего
мира. Суд откажется рассматривать это дело, а когда мы  возьмем его вторично
по обвинению в настоящем убийстве, знаешь, что произойдет? Вся эта братия из
общества гражданских свобод вцепится нам в глотки. как целая стая вампиров.
     -- Думаю, теперь понятно, почему он не начал вопить по поводу адвоката.
-- сказал Ятц.
     --  Разумеется.  Зачем ему  сейчас адвокат?  Но  если  мы  возьмем  его
повторно, адвокаты будут  распихивать  друг друга локтями, лишь  бы получить
возможность помочь Уилту. Представь  только, какой они поднимут визг  насчет
жестокости  и пристрастности  полиции. Сам  себя  не услышишь. Его  адвокаты
будут на коне. Сначала пластиковая кукла, а потом вообще  никаких трупов. Он
выйдет сухим из воды.
     -- Только сумасшедший мог все это придумать, -- сказал сержант.
     -- Или е..л гений. -- с горечью  сказал Флинт. -- Господи, что за дело!
-- Он с отвращением загасил сигарету.
     -- Что мне сейчас делать? Еще потрясти его немного?
     --  Не  надо. я  сам им займусь. Ты поезжай в техучилище и  заставь его
начальника признаться, что он о  нем думает на самом деле. Собери  всю грязь
по капле. Должно же быть что-нибудь в его прошлом, что можно использовать.
     Флинт пошел  в  комнату  для допросов. Уилт  сидел  за  столом и  делал
пометки  на оборотной  стороне бланка для  признания. Теперь, когда он начал
чувствовать  себя в  полицейском участке  если  не как дома, то,  по крайней
мере.  достаточно спокойно, он принялся размышлять, куда  же делась  Ева  Он
вынужден был признать, что его беспокоили пятна крови в спальне Прингшеймов.
Чтобы  занять время, он пытался сформулировать свои мысли  на бумаге. Именно
этим он продолжал заниматься, когда вошел инспектор Флинт.
     -- Так,  значит, ты парень не промах,  Уилт,  --  сказал  он и  потянул
листок  на  себя.  --  Читать  и  писать ты  умеешь,  и у  тебя  логичный  и
изобретательный умишко.  Давай-ка посмотрим,  что ты  тут написал. Кто такая
Этель?
     --  Сестра  Евы,  --  сказал  Уилт.  --   Она  замужем  за  садовником,
выращивающим овощи на продажу. Ева иногда гостит у нее по неделе.
     -- А это -- "кровь в ванне"?
     -- Интересно, откуда она там взялась.
     -- А "следы поспешного отъезда"?
     -- Я просто записывал свои мысли насчет  состояния дома Прингшеймов, --
сказал Уилт.
     -- Хочешь нам помочь?
     --  Я  и  так  помогаю  расследованию.  Кажется,   официально  это  так
называется?
     --  Официально,  может,  и  так,  Уилт,  но  в  данном  случае  это  не
соответствует действительности.
     -- Вероятно,  это  не единственный случай, -- заметил  Уилт. -- Одно из
выражений для сокрытия грехов.
     -- И преступлений.
     --  Кроме того, из-за этого человек может  потерять свое доброе имя, --
сказал  Уилт.  --  Я  надеюсь,  вы сознаете,  какой вред  вы  наносите  моей
репутации, задерживая меня здесь таким  образом? Вполне достаточно,  что всю
мою  оставшуюся  жизнь на меня  будут показывать  пальцем, как  на человека,
который  одел пластиковую  куклу  с п... в шмотки своей жены  и сбросил ее в
шурф. Не хватало еще. чтобы все думали, что я убийца, черт бы вас побрал.
     -- Там, где ты проведешь оставшуюся  жизнь, всем будет  плевать, что ты
сделал с надувной куклой. -- сказал инспектор.
     Уилт ухватился за последние слова.
     --  А,  так вы ее  нашли, наконец,  --  обрадовался  он.  -- Прекрасно.
Значит, я могу идти.
     -- Сядь и заткнись,,-- прорычал инспектор. -- Ты никуда не  пойдешь,  а
если и  пойдешь, то в большом черном фургоне. Я с тобой еще не кончил. Более
того, я только начинаю.
     --  Опять снова здорово, -- сказал Уилт. -- Так  и знал, что вы  все по
новой начнете. У вас у всех только условные  рефлексы. Причина -- следствие,
причина  --,следствие.  Что было  сначала, курица или яйцо,  протоплазма или
создатель? Думаю, сейчас вы начнете спрашивать, о чем говорила Ева, когда мы
собирались на вечеринку.
     -- На этот раз, -- сказал инспектор, -- мне  хотелось бы, чтобы ты  мне
подробно объяснил, почему ты решил спрятать эту чертову куклу на дне ямы.
     -- Вот это уже интересный вопрос, -- сказал Уилт и замолчал. Пожалуй не
стоило  в  данных обстоятельствах  пытаться объяснить инспектору, о  чем  он
думал, когда  бросал  куклу  в шурф. Инспектор  был  не  похож  на человека,
который может  понять, почему муж способен  мечтать об убийстве  собственной
жены, не приводя тем не менее свои мечты в исполнение. Наверное, будет лучше
подождать, пока Ева не появится  жива  и невредима, прежде чем касаться этой
неизведанной  и  иррациональной темы. Может  быть,  познакомившись  с  Евой,
инспектор ему  посочувствует.  В ее  же  отсутствие  на это рассчитывать  не
приходилось.
     -- Считайте, что  я  просто хотел избавиться от  этой  жуткой штуки, --
сказал, он.
     -- Ничего такого  мы считать не будем, -- заметил Флинт. -- Скажем так,
у тебя был пока не установленный мотив, чтобы засунуть ее туда.
     Уилт кивнул.
     -- Готов с этим согласиться, -- сказал он.
     Инспектор Флинт одобрительно кивнул.
     -- Я так и думал. Ну и какой же мотив?
     Уилт тщательно обдумал ответ. Он ступал на скользкую почву.
     -- Давайте скажем, что это было нечто вроде репетиции.
     -- Репетиции? Какой репетиции?
     Уилт немного подумал.
     --  Интересное слово репетиция,  -- заметил он. --  Оно  происходит  от
французского...
     -- Плевать,  откуда  оно  происходит, -- перебил  инспектор.  -- Я хочу
получить ответ.
     -- Есть в нем  что-то  похоронное,  если хорошо подумать,  -- продолжил
Уилт свои изыскания в области семантики12.
     Инспектор немедленно попался на удочку.
     -- Похороны? Чьи похороны?
     --  А  кого  хотите,  --  сказал Уилт  жизнерадостно.  -- Репетировать,
повторять. Можно сказать, что, когда вы  проводите эксгумацию, вы повторяете
похороны. Хотя я не думаю, что вы пользуетесь катафалками.
     -- Ради Христа, --  заорал инспектор, -- не меняй тему.  Ты сказал, что
что-то репетировал, и я хочу знать что.
     -- Просто  одну  идею,  --  сказал  Уилт. --  одну из  мимолетных идей,
возникающих в  воображении,  которые  порхают, как бабочки летом над поляной
разума, подгоняемые легким ветерком ассоциаций, дождь которых возникает так,
внезапно... Право, неплохо сказано.
     -- Я так не думаю,  -- сказал инспектор, с горечью глядя на него. --  Я
хочу знать, что ты репетировал. Вот что я хочу знать.
     -- Я же сказал. Идею.
     -- Какую идею?
     -- Просто идею, -- сказал Уилт. -- Просто...
     -- Да простит меня  Господь,  Уилт, --  завопил  инспектор, -- если  ты
снова заведешь про этих блядскйх бабочек, я нарушу правило всей моей жизни и
сверну тебе шею ко всем чертям.
     -- Я  вовсе не  собирался  говорить на этот раз о  бабочках, -- ответил
Уилт обиженно.  --  Я  хотел сказать,  что  у меня появилась  идея  написать
книгу...
     -- Книгу? -- рявкнул инспектор.  --  Какую книгу? Сборник стихотворений
или детектив?
     -- Детектив, -- ответил Уилт, воспользовавшись подсказкой.
     -- Понятно,  --  сказал  инспектор. --  Значит, ты собираешься написать
занимательный детектив. Дай-ка я попробую угадать сюжет.  Значит, жил да был
преподаватель техучилища, который ненавидел свою жену и решил ее убить...
     -- Продолжайте. -- сказал Уилт, -- пока у вас неплохо получается.
     --  Еще  бы,  --  сказал  инспектор  с  удовлетворением.  --  Ну.  этот
преподаватель  считает себя умным парнем,  способным одурачить  полицию.  Он
бросает пластиковую куклу  в  яму, которую  должны  залить бетоном, надеясь,
что,  пока полиция возится,  пытаясь ее оттуда достать, он спрячет тело жены
где-нибудь в другом месте.  Кстати, Генри, где ты закопал миссис Уилт? Давай
покончим с этим раз и навсегда.  Где  ты ее спрятал?  Скажи.  Тебе же самому
будет легче.
     -- Нигде я ее не  прятал. Я сказал это  уже один раз  и готов повторить
еще хоть тысячу. Сколько раз можно говорить вам, что я не знаю, где она?
     --  Я скажу за тебя,  Уилт, -- заявил  инспектор, когда к нему вернулся
дар  речи. --  Мне и  раньше приходилось встречаться  с крутыми  парнями, но
перед тобой я снимаю шляпу. Ты самый крутой из всех, с кем мне когда-либо не
повезло встретиться.
     Уилт покачал головой.
     -- Вы знаете, инспектор,  -- сказал он, -- мне вас жаль, честное слово.
Вы не способны разглядеть правду, даже если она у вас прямо под носом.
     Инспектор  поднялся и вышел  из  комнаты. --  Эй. ты, -- обратился он к
первому  же  попавшемуся детективу, --  иди к нему  и задавай этому  поганцу
вопросы, и не останавливайся, пока я не скажу.
     -- Какие вопросы?
     -- Любые. Какие в голову придут. Не переставай спрашивать его, зачем он
засунул  надувную пластиковую  куклу в яму. Спрашивай снова  и снова. Я  его
расколю, этого урода.
     Вернувшись в свой кабинет, он бросился в кресло и принялся думать.

13

     Тем  временем  в  техучилище сержант  Ятц  сидел  в  кабинете  мистера
Морриса.
     -- Извините, что я вас опять  беспокою, --  сказал он, -- но  требуется
уточнить кой-какие детали насчет этого Уилта.
     Заведующий  гуманитарным  отделением устало поднял глаза от расписания.
Он безуспешно пытался найти кого-нибудь вместо Уилта  для группы каменщиков.
Прайс  не годился,  потому  что  у него занятия с механиками, а  Уильяме  не
согласится. Он и так накануне ушел домой  с расстройством желудка на нервной
почве  и  пригрозил,  что  вообще  откажется  подменять любого,  кто  в  его
присутствии, хотя бы упомянет  группу каменщиков еще раз.  Оставался  только
сам  мистер  Моррис, и он был согласен, чтобы  сержант беспокоил его сколько
его душе угодно, лишь бы не идти на занятия к этим чертовым каменщикам.
     -- Располагайте мной, --  сказал он с любезностью. которая представляла
любопытный контраст с его загнанным видом. -- Какие детали вас интересуют?
     --  Только общее  впечатление  о  человеке, сэр,--  сказал  сержант. --
Какие-нибудь странности?
     -- Странности? -- мистер  Моррис на  минуту задумался. Если не  считать
безропотную  готовность  год за годом преподавать  в самых ужасных  классах,
мистер Моррис никаких странностей за  Уилтом  не  знал. --  Наверное,  можно
считать  немного странной его фанатическую  приверженность "Повелителю мух",
но я сам никогда..
     -- Подождите  минутку,  сэр,  --  прервал  его  сержант  Ятц, торопливо
записывая что-то в блокнот. -- Как вы сказали, "фанатическая привязанность"?
     -- Я имел в виду...
     -- Мухам, сэр?
     --  "Повелителю  мух".  Это  книга  такая,  --  сказал  мистер  Моррис,
сознавая, что  вряд  ли  стоило  об этом говорить. Полицейские  казались  не
слишком большими ценителями всех тех изысков литературного вкуса, который он
привык считать признаком  интеллигентности. --  Надеюсь,  я не сказал ничего
лишнего.
     -- Разумеется нет, сэр. Все эти маленькие  детали позволяют нам понять,
как работает ум преступника.
     Мистер Моррис вздохнул. -- Должен сказать, что когда мистер Уилт пришел
к нам  из университета, мне и в голову  не  могло прийти,  что  такое  может
случиться.
     -- Конечно, сэр. А мистер Уилт никогда плохо не отзывался о своей жене?
     -- Плохо? Бог  мой, да  нет. Да и нужды не было  говорить. Ева говорила
сама за себя. -- Сквозь окно он посмотрел на работающую бурильную машину.
     -- Значит, по-вашему, миссис Уилт была не очень симпатичным человеком?
     Мистер Моррис покачал головой. -- Ева была ужасной женщиной.
     Сержант Ятц облизал кончик своей шариковой ручки.
     -- Как вы сказали, "ужасной", сэр?
     --  Боюсь,  что так.  Она  как-то  посещала  мои  вечерние  занятия  по
элементарной драме.
     --  Элементарной?  --  переспросил  сержант  и  сделал  соответствующую
запись.
     --  Да,  хотя в  случае с  миссис  Уилт больше  бы  подошло определение
стихийная.  Она  так  экспансивно  играла  все  роли,  что была  далека.  от
убедительности. Ее Дездемона -- это было нечто, такое трудно забыть.
     -- Она была импульсивной женщиной, вы это хотите сказать?
     -- Давайте лучше скажем  так,  --  заметил мистер  Моррис. --  Если  бы
Шекспир  написал  пьесу  так,  как  ее  интерпретировала  миссис  Уилт,   то
задушенным бы оказался Отелло.
     --  Понятно, сэр, -- сказал  сержант. --  Вы имеете  в виду, что она не
любит черных.
     -- Не  имею представления о ее взглядах  на расовую проблему, -- сказал
мистер Моррис. -- Я говорил о физической силе.
     -- Сильная женщина, сэр?
     -- Очень, -- ответил мистер Моррис с чувством.
     На лице сержанта отразилось искреннее недоумение.
     -- Как-то странно, что такая сильная женщина дала себя убить Уилту и не
оказала большого сопротивления, -- сказал он задумчиво.
     -- Я в это тоже не могу поверить, -- согласился мистер Моррис. -- Более
того, это говорит о  том, что  Генри обладает фанатическим мужеством, чего я
никогда в нем не подозревал. Наверное, в тот момент он обезумел.
     Сержант Ятц ухватился за эти слова.
     -- Значит, вы серьезно считаете, что он был не в своем уме,  когда убил
свою жену?
     -- В своем уме? Кто же в своем уме убьет жену и бросит ее тело...
     -- Я  хочу сказать, сэр, --  перебил  сержант,  --  не  считаете ли  вы
мистера Уилта сумасшедшим?
     Мистер  Моррис  заколебался.  У него  в  штате  было немало  психически
неуравновешенных людей, но  ему вовсе  не хотелось это афишировать. С другой
стороны, не исключено, что таким признанием он поможет бедняге Уилту.
     -- Да. я думаю, можно так  сказать, -- в конце  концов сказал Моррис, у
которого было доброе сердце. -- Очень даже сумасшедший. Сержант, между нами,
любой человек, согласившийся учить таких кровожадных молодых негодяев, как у
нас в училище, не может  быть полностью нормальным. Только на прошлой неделе
Уилт ввязался в перепалку с наборщиками и получил удар в лицо. Я думаю,  это
сказалось на его поведении  в  дальнейшем. Надеюсь,  вы сохраните все, что я
вам сказал, в строжайшей тайне. Я бы не хотел...
     --  Разумеется, сэр,  --  сказал сержант.--  Ну,  не  буду  вас  больше
задерживать.
     Он вернулся в полицейский участок и доложил  о своих успехах инспектору
Флинту.
     --  Совершенный  псих,  --  провозгласил  он. --  Так  он  считает.  Он
высказался вполне определенно.
     --  В этом случае он не имел права держать ублюдка на работе, -- сказал
Флинт. -- Он должен был уволить мерзавца.
     -- Уволить? Из училища?  Вы же знаете,  учителей  нельзя уволить.  Надо
сделать что-то из ряда вон выходящее, чтобы тебя уволили.
     --  Например,  укокошить троих.  Ну,  что касается меня,  то  они могут
получить этого мерзавца назад.
     -- Вы хотите сказать, он еще держится?
     --  Держится? Да  он  перешел в контратаку.  Сначала  он довел  меня до
нервного истощения, а теперь Болтон умоляет,  чтобы его  заменили. Больше не
может выдержать напряжения.
     Сержант Ятц почесал голову.
     -- Понять  не  могу,  как  ему это удается,  --  сказал  он. --  Всякий
подумает, что он невиновен. Хотел бы я знать, когда он попросит адвоката.
     -- Никогда, -- сказал Флинт.  -- Зачем ему адвокат?  Если бы на допросе
присутствовал адвокат и лез с советами, я бы давно вытянул из Уилта правду.

     С наступлением ночи в проливе Ил ветер усилился до восьми баллов. Дождь
барабанил по крыше каюты, волны  били в  правый борт, и катер все  больше  и
больше  утопал  в иле. В каюте было накурено, а атмосфера  накалена. Гаскелл
достал бутылку водки и пил. Они играли в слова, чтобы скоротать время.
     -- Так я  себе представляю ад, -- заявил  Гаскелл,  -- быть запертым  с
парой сапфисток.
     -- Что такое сапфистка? -- спросила Ева.
     Пораженный Гаскелл вытаращил на нее глаза. -- Вы что, не знаете?
     -- Ну, я слышала что-то про остров...
     -- Дремучая вы наша, -- сказал Гаскелл. -- Надо же  быть такой наивной.
Сапфистка это...
     -- Джи, прекрати, -- перебила Салли. -- Чей ход?
     -- Мой, -- сказала Ева? -- И...М...П... получается Имп.
     -- О...Т...Е...Н...Т... получается Гаскелл, -- сказала Салли.
     Гаскелл еще разочек приложился  к  бутылке.  -- Черт побери, во что  мы
играем? В слова или в откровенность?
     -- Твой ход, --сказала Салли.
     Гаскелл поставил  Д...И...Л...Д  вокруг  буквы  О. --  Попробуй, размер
подходит?
     Ева посмотрела на него осуждающе.
     -- Нельзя употреблять собственные  имена, --  сказала  она. -- Вы же не
дали мне употребить Сквизи.
     -- Ева, детка, дилдо вовсе не собственное имя. Это такая вещь. Суррогат
пениса.
     -- Что?
     -- Ладно,  проехали,  --  сказала Салли.  -- Теперь  твой ход.  --  Ева
посмотрела на свои буквы. Ей надоели эти постоянные указания, и, кроме того,
ей  хотелось  знать,  что такое  сапфистка. И  суррогат  пениса. Наконец она
составила слово Л...Ю...Б...О...В...Ь вокруг буквы О.
     --  У  любви  как  у  пташки  крылья,  --  сказал  Гаскелл  и  поставил
Д...И...Д... к уже имеющимся Л.
     -- У вас два одинаковых слова, -- заметила Ева. -- Дилдо уже было.
     -- А этот другой, -- сказал Гаскелл, -- с усиками.
     -- Какая разница?
     -- Спросите Салли. Это у нее пенисомания.
     -- Ах ты, жопа, -- сказала Салли и составила слово "педик" вокруг буквы
Д. -- Это про тебя.
     -- Ну,  что я  говорил? Игра  в откровенность, -- сказал Гаскелл. -- Да
здравствует правда!
     Ева составила слово "верный", Гаскелл написал "шлюха", а Салли ответила
словом "псих".
     -- Великолепно, -- заметил Гаскелл, -- почти так же гениально, как у Ай
Чинга.
     -- Вундеркинд, ты меня без ножа режешь, -- сказала Салли.
     -- Переходи на  самообслуживание, -- сказал  Гаскелл и положил  руку на
Евино бедро.
     -- Уберите руки, -- сказала Ева и оттолкнула его. Ее  следующим  словом
было "грех". Гаскелл изобразил: "Трибадия".
     -- И не говорите мне, что это собственное имя.
     -- Во всяком случае, я такого слова не встречала, -- сказала Ева.
     Гаскелл уставился на нее и покатился со смеху.
     -- Теперь я  слышал все,  -- сказал  он, --  к примеру,  что  минет это
лекарство от кашля. У глупости есть границы?
     -- Посмотри в зеркало, узнаешь, -- предложила Салли.
     -- Ну разумеется. Значит, я женился на проклятой лесбиянке, которая еще
к тому же взяла моду красть чужие катера и чужих жен. Ладно, пусть я  дурак.
Но эти сиськи дадут мне  сто очков вперед. Она такая ханжа, что делает  вид,
будто она вовсе не сапфистка...
     -- Я не знаю, что это такое, -- вмешалась Ева.
     -- Ну так я тебе скажу, толстуха. Сапфистка означает лесбиянка.
     -- Вы что, обзываете меня лесбиянкой? -- спросила Ева.
     -- Вот именно, -- подтвердил Гаскелл.
     Ева закатила ему увесистую пощечину.  Очки слетели у него с носа,  и он
плюхнулся на пол.
     -- Слушай, Джи...  -- начала было  Салли, но  Гаскелл уже  поднялся  на
ноги.
     -- Вот что, жирная ты сука,  -- сказал он. -- Правды захотела? Получай?
Первое, ты ведь считаешь, что Генри, твой муженек, сам вляпался в эту куклу,
так вот позволь мне тебе сказать...
     -- Гаскелл, заткнись немедленно. -- закричала Салли.
     -- Черта с два. Мне  уже обрыдли  и ты  и твои штучки. Я взял  тебя  из
дурдома...
     -- Неправда, это  была  клиника,  -- взвизгнула Салли,  --  клиника для
больных извращенцев вроде тебя.
     Но Ева не слушала. Она во все глаза смотрела на Гаскелла. Он обозвал ее
лесбиянкой и сказал, что Генри попал в эту куклу не по своей воле.
     -- Расскажите  мне  о Генри, -- закричала она.  --  Как он попал  в эту
куклу?
     Гаскелл указал на Салли. -- Ее работа. Он был без сознания...
     -- Вы  его  туда засунули? --  спросила Ева, обращаясь к  Салли. -- Это
правда?
     -- Он пытался меня изнасиловать, Ева. Он пытался...
     -- Не верю, -- закричала Ева. -- Генри не такой.
     -- Говорю тебе, он пытался. Он...
     --  И вы защемили его  этой куклой? -- Ева завизжала  и бросилась через
стол на Салли.  Раздался треск, и стол рухнул.  Гаскелл откатился в сторону,
поближе к койке, а Салли пулей вылетела из каюты. Ева встала и направилась к
двери. Ее использовали, обманывали и ей  врали.  И унизили Генри. Она  убьет
эту сучку Салли. Ева вышла на палубу.  В  конце  ее эиднелся смутный  силуэт
Салли. Ева  обошла  двигатель  и  сделала бросок. В  следующее мгновение она
поскользнулась  на разлитом топливе, а Салли  рванулась к каюте и захлопнула
за собой дверь. Ева  поднялась на ноги и  долго стояла. Дождь струился по ее
лицу, смывая все  те иллюзии, которыми она жила целую неделю. И она  увидела
себя такой, как есть -- толстой дурой, бросившей мужа  в  погоне за блеском,
который  оказался  фальшивым  и   дрянным,   замешанным   исключительно   на
словоблудии и деньгах. И к тому же Гаскелл сказал, что она лесбиянка. В этот
момент  на  нее обрушилась вся тошнотворная правда относительно  касательной
терапии. Она шатаясь подошла к борту и села на ящик.
     И  постепенно ее  отвращение к самой  себе перешло  в  гнев  и холодную
ненависть  к Прингшеймам.  Она  на  них  отыграется. Они  еще  пожалеют, что
встретили  ее.  Ева  встала, открыла  ящик,  вытащила  спасательные жилеты и
перебросила их за борт. Затем она надула матрац, опустила его в воду и  сама
перебралась через  борт. Спустившись  в  воду,.  она  улеглась на матрац. Он
угрожающе раскачивался, но Ева не боялась. Она мстила Прингшеймам, и ей было
наплевать,  что произойдет с ней  самой.  Она осторожно гребла,  подталкивая
спасательные жилеты  впереди  себя.  Ветер дул в спину,  и  матрац  двигался
легко.  Через пять  минут она  уже обогнула камыши, и теперь ее нельзя  было
увидеть  с  катера. Где-то впереди была открытая вода,  баржи,  а значит,  и
земля.
     Тут  она  поняла,  что  ветром ее  матрац  прибивает  к камышам.  Дождь
прекратился.  Тяжело  дыша,  Ева  лежала  на  матраце.  Если  избавиться  от
спасательных  жилетов,  то  будет  легче.  С  катера  все  равно  до них  не
добраться. Она стала  заталкивать их в камыши, но вдруг остановилась. Может,
один стоит оставить?  Она отцепила один жилет от  общей связки  и умудрилась
надеть  его на  себя.  После  этого она снова  легла лицом  вниз на матрац и
начала грести по течению в ту сторону, где протока расширялась.
     Салли прислонилась к двери и с отвращением посмотрела на Гаскелла.
     --  Ну и дурак же ты,  --  сказала она.  -- И  зачем тебе надо было все
выбалтывать? Что ты теперь собираешься делать?
     -- Разведусь с тобой для начала, -- сказал Гаскелл.
     -- Я отсужу у тебя по алиментам все, что у тебя есть.
     -- Ничего подобного. Ты не получишь ни цента, -- заявил Гаскелл и выпил
еще водки.
     -- Да раньше ты сдохнешь, -- сказала Салли.
     -- Я  сдохну? -- Гаскелл усмехнулся. -- Уж если кто и сдохнет,  так это
ты. Крошка с сиськами тебя прикончит.
     -- Она остынет.
     -- Думаешь? Попробуй открыть дверь и убедись. Давай, отпирай дверь.
     Салли отошла от двери и села.
     -- На этот раз ты действительно влипла, -- сказал  Гаскелл.  -- Надо же
тебе было подобрать чемпионку по борьбе.
     -- Пойди и успокой ее.
     -- Ни за что. Я скорее выйду  с завязанными глазами против носорога. --
Он  улегся на койку со  счастливым выражением лица. -- Знаешь,  во всем этом
есть нечто смешное. Тебе стоит взяться за эмансипацию неандертальца. Женская
эмансипация  в  эпоху палеолита. Она  -- Тарзан, ты  --  Джейн.  Завела себе
зверинец.
     -- Очень смешно, -- сказала Салли. -- А твоя какая роль?
     -- Я  -- Ной. Скажи спасибо, что  у  нее  нет пистолета.  -- Он положил
голову на подушку и уснул.
     Салли сидела, глядя на  него  с  ненавистью.  Она была напугана.  Евина
реакция  оказалась  такой  бурной,  что Салли потеряла уверенность  в  себе.
Гаскелл прав.  В поведении Евы есть что-то  доисторическое. Она  вздрогнула,
вспомнив темную  фигуру, надвигающуюся на нее на палубе. Салли встала, пошла
на камбуз и отыскала длинный острый нож. Потом вернулась в каюту, проверила,
хорошо ли закрыта дверь,  легла на койку и попыталась заснуть. Но заснуть не
удавалось.  Снаружи  доносились какие-то звуки. Волны бились о  борт катера.
Завывал  ветер. Господи,  как же все запуталось. Салли  покрепче сжала нож и
принялась думать о Гаскелле и о том, что он сказал насчет развода.

     Питер Брейнтри сидел в кабинете стряпчего мистера Госдайка и обсуждал с
ним проблемы, связанные с Уилтом.
     -- Они держат его с понедельника, а сегодня четверг.  Насколько я знаю.
они не имеют права держать его так долго, не пригласив к нему адвоката.
     -- Если  он  не  просит адвоката, а  полиция хочет его допросить,  и он
согласен отвечать на вопросы и отказывается пользоваться своими юридическими
правами, то,  честное слово, я не знаю, что я могу здесь сделать, -- говорил
мистер Госдайк.
     -- Вы уверены, что ситуация именно такова? -- спросил Брейнтри.
     -- Насколько мне удалось выяснить, именно такова. Мистер Уилт не просил
свидания  со мной. Я  разговаривал с инспектором,  который ведет это дело, я
уже  говорил вам об  этом,  так  вот, совершенно очевидно, что  по  какой-то
необъяснимой  причине,  мистер  Уилт  готов  оказывать  полиции   помощь   в
расследовании,  пока  они   считают  это   необходимым.  Если   же   человек
отказывается  воспользоваться своими  юридическими правами, то он  сам несет
ответственность за возможные последствия.
     -- Вы абсолютно уверены, что Генри отказался встретиться с вами? Может,
полиция вас обманула?
     Мистер Госдайк покачал головой.
     -- Я  много  лет знаю  инспектора Флинта, -- сказал он, -- и он  не тот
человек,  чтобы  не  дать  подозреваемому  воспользоваться  своими  правами.
Простите, мистер  Брейнтри, я хотел бы помочь, но  в  данных обстоятельствах
боюсь,  честно  говоря,  что я  ничего не  смогу сделать. Склонность мистера
Уилта к обществу полицейских мне совершенно непонятна, но у меня нет никаких
оснований вмешиваться.
     -- Вы уверены, что они не применяют к нему каких-нибудь суровых мер или
чего-нибудь в этом роде?
     --  Дорогой  мой,  какие  суровые  меры?  Вы насмотрелись слишком много
фильмов по телевизору. У нас в стране полиция не прибегает к насилию.
     -- Они  были очень грубы, когда разгоняли демонстрацию наших студентов,
-- заметил Брейнтри.
     -- Ну, студенты -- совсем  другое дело, а студенты, принимающие участие
в демонстрациях, получают  по заслугам. Политические провокации  это одно, а
такие убийства на  семейной  почве, в  одном из которых ваш приятель  мистер
Уилт, по-видимому,  замешан, совсем Другое. Честно могу признаться,  что  за
мою  долгую  практику  мне  не приходилось сталкиваться с делом,  в  котором
полиция бы не цацкалась с домашним убийцей и не  относилась  бы к нему, я бы
даже сказал, с симпатией. В конце концов, они все тоже женатые люди, а потом
у мистера  Уилта ученая степень, и это немаловажно. Если вы профессионал, --
а несмотря на всякие разговоры, преподаватели техучилища  в какой-то степени
все   же  профессионалы  --   можете  быть   уверены,  что   полиция  ничего
неподобающего себе не позволит. Мистер Уилт в полной безопасности.

     Уилт  действительно  чувствовал себя в безопасности. Он сидел в комнате
для допросов и с интересом разглядывал инспектора Флинта.
     -- Мотив? Что ж,  интересный вопрос,  -- сказал он.  -- Если бы вы меня
спросили,  почему  я  вообще  женился  на  Еве,  мне  бы было затруднительно
объяснить вам это. Я был молод и...
     -- Уилт, -- сказал инспектор  Флинт, -- я  не спрашиваю тебя, почему ты
женился на своей жене. Я спрашиваю, почему ты решил ее убить.
     -- Ничего такого я не решал, -- возразил Уилт.
     -- Значит,  это было непредумышленное действие? Мгновенный  импульс,  с
которым ты не смог справиться? Безумие, о котором ты теперь сожалеешь?
     -- Ни то ни другое и ни третье. Прежде всего, это не было действие. Это
была просто фантазия.
     -- Но ты признаешь, что такая мысль приходила тебе в голову?
     --  Инспектор,  --  сказал Уилт,  --  если бы я следовал каждой  мысли,
приходящей  мне в  голову, то  меня бы уже осудили за растление  малолетних;
мужеложство,  разбой,  грабеж,  нападение с целью  нанесения тяжких телесных
повреждений и массовое убийство.
     -- Все эти мысли приходили тебе в голову?
     -- В разное время, пожалуй, -- ответил Уилт.
     -- Чертовски странный у тебя умишко.
     --  Как  и у подавляющего  большинства. Рискну предположить, что бывают
такие странные мгновения, когда и вы...
     --  Уилт,  --  сказал  инспектор,  --  не бывает у  меня таких странных
мгновений.  Во  всяком случае,  не  было,  пока  я с тобой не  познакомился.
Значит, так, ты признаешь, что думал об убийстве своей жены...
     -- Я сказал, что такая мысль приходила мне в голову, в основном,  когда
я гулял с собакой. Это было вроде игры с самим собой. Не больше.
     --  Игры?  Ты  ведешь  собаку  на  прогулку  и думаешь о  том,  как  бы
прикончить миссис Уилт? Не назвал бы это игрой. Скорее, отработкой замысла.
     -- Неплохо сказано,  -- похвалил  Уилт  с улыбкой, --  особенно  насчет
преднамеренности.  Ева скрючивается  в позе "лотоса" на  ковре  в гостиной и
думает только о прекрасном. Я же веду эту чертову собаку на прогулку и думаю
об  ужасном, пока Клем  гадит на  газоне  в  Гренвильском парке. Но в  том и
другом  №случае конечный  результат один и  тот же. Ева  поднимается  и идет
готовить ужин и мыть посуду, а я прихожу домой, смотрю телевизор или читаю и
ложусь спать. Ничего не меняется. Все остается, как прежде.
     -- Теперь изменилось, -- сказал инспектор. -- Твоя  жена изчезла с лица
земли в компании с блестящим ученым и его женой, а  ты сидишь здесь и ждешь,
когда тебе предъявят обвинение в убийстве.
     --  Которого  я  не совершал, --  добавил  Уилт.  --  Что  ж,  и  такое
случается. -- Наши пальчики устали, мы писали...
     -- К чертовой бабушке пальчики. Где они? Куда ты их дел? Скажи мне.
     Уилт вздохнул.  -- Я  бы рад, да не могу. Честно, -- сказал  он.  -- Но
теперь, когда вы отрыли пластиковую куклу...
     -- Не  отрыли.  И  не  скоро  отроем. Мы  до сих  пор пробиваемся через
скальный грунт. Не раньше чем завтра докопаемся, в лучшем случае.
     --  Хоть есть чего ждать,  -- заметил Уилт.  -- Полагаю,  тогда вы меня
отпустите?
     -- Черта с два. В понедельник я возьму тебя под стражу.
     -- Без всяких улик? Без трупа? Не имеете права. Инспектор улыбнулся.
     -- Уилт, -- сказал он, -- у меня  для тебя есть новости. Нам и не нужен
труп.  Мы можем  задержать тебя по подозрению в убийстве,  судить и признать
виновным  без всякого трупа.  Может, ты и  умный, но  наших  законов  ты  не
знаешь.
     --  Тогда я должен  заметить,  что у вас,  ребята, непыльная работенка.
Значит, вы  можете выйти на улицу, схватить  любого  ни  в  чем  неповинного
прохожего,  засадить его  и обвинить  в  убийстве, не  имея  на  то  никаких
оснований?
     -- Оснований? У нас их навалом. Пятна крови и выбитая дверь. Пустой дом
в  жутком беспорядке, затем эта чертова штука на  дне ямы. А ты  говоришь, у
нас нет улик. Заблуждаешься.
     -- Значит, нас двое, заблуждающихся, -- сказал Уилт.
     -- Я тебе еще кое-что скажу, Уилт. Вся беда с такими негодяями как ты в
том, что вы считаете себя слишком умными. Вы перебарщиваете и в конце концов
выдаете  себя с головой. Если бы я был на твоем месте, я бы сделал две вещи.
Знаешь какие?
     -- Нет, -- сказал Уилт, -- не знаю.
     -- Первое, я бы вымыл ванную комнату, и, второе, я бы держался подальше
от  этой ямы. Я  не стал  бы пытаться сбить нас  со следа всякими заметками.
делать так, чтобы тебя  обязательно увидел  сторож и являться  в дом мистера
Брейнтри в полночь по уши в грязи. Я бы затаился и не высовывался.
     -- Но я  же не знал про пятна крови  в ванной, и, если бы  не было этой
мерзопакостной  куклы, я  бы не  бросал ее в яму.  Я бы  пошел спать. Вместо
этого я надрался и вел себя как последний идиот.
     -- Дай-ка я тебе еще кое-что скажу, Уилт, --  сказал инспектор. -- Ты и
есть идиот, бля, хитрый идиот,  но  все равно  идиот. Надо бы тебе проверить
голову.
     -- Все какое-то разнообразие, -- сказал Уилт.
     -- Ты о чем?
     --  Проверить   голову,  вместо  того  чтобы  сидеть  здесь  и  слушать
оскорбления.
     Инспектор долго и внимательно его изучал.
     -- Ты это серьезно?
     -- В смысле?
     --  Насчет  проверить  голову?  Ты   готов  подвергнуться  обследованию
квалифицированного психиатра?
     -- Почему нет? -- сказал Уилт. -- Все быстрей время пройдет.
     -- Вполне добровольно, ты понимаешь.  Никто тебя не заставляет, но если
ты сам хочешь...
     --  Послушайте,  инспектор,  если свидание  с  психиатром  поможет  мне
убедить  вас, что  я  не убивал свою жену, я буду. только  счастлив.  Можете
воспользоваться  детектором   лжи.   Можете   напичкать   меня  лекарствами,
заставляющими человека говорить правду. Вы можете...
     --  Во  всем этом  нет необходимости, --  сказал Флинт и  поднялся.  --
Достаточно  будет и  психиатра.  И если ты рассчитываешь, что тебя  признают
виноватым,  но  сумасшедшим, забудь  об  этом. Эти  парни  разбираются,  кто
сумасшедший на самом деле, а кто симулирует сумасшествие. -- Он направился к
двери, но остановился. Вернулся и, перегнувшись через стол, сказал:
     --  Скажи  мне  только одну  вещь,  Уилт.  Почему  ты  сидишь здесь так
спокойно? Твоя жена неизвестно где, у нас есть улики, говорящие об убийстве,
есть ее двойник, если верить тебе, под десятиметровой глыбой бетона,  а ты и
усом не ведешь. Как это тебе удается?
     -- Инспектор, -- сказал Уилт, -- если бы вы в течение десяти лет читали
лекции газовщикам и вам бы задали за это время столько же дурацких вопросов,
как  мне,  вы  бы  поняли.  Кроме того,  вы  не знаете Еву.  Когда  вы с ней
познакомитесь, вы  поймете,  почему  я  не  волнуюсь.  Ева  вполне  способна
позаботиться о себе. Может, она и  не семи пядей во лбу, но у нее врожденный
инстинкт выживания.
     -- Господи, Уилт, без этого ей бы с тобой двенадцать лет не прожить.
     -- Есть у нее это. Вам  она понравится, когда вы с ней встретитесь. Вас
потом  водой  не  разольешь.  Вы  оба  все  понимаете  буквально  и  питаете
пристрастие к ерунде. Из мухи слона делаете.
     --  Из мухи? Уилт, меня от тебя тошнит, -- сказал инспектор  и вышел из
комнаты.
     Уилт тоже встал и начал ходить взад и вперед. Он устал сидеть. С другой
стороны, он был собой доволен. Он превзошел себя и гордился тем, что так вел
себя  в  ситуации, которую многие бы сочли  ужасной. Но  для Уилта это  было
нечто другое, первый за  многие годы вызов. Когда-то  газовщики  и штукатуры
тоже  бросали ему вызов, но он  научился с ними управляться.  Следует на все
реагировать шуткой.  Пусть болтают, задают вопросы, а ты отвлеки  их,  пусть
ставят  тебе  ловушки, а ты расставляй свои,  но самое главное, что от  тебя
требуется,  --  это  решительно  отвергать их  утверждения.  Что  бы  они ни
утверждали  с  абсолютной уверенностью, например,  что все стоящие  парни из
Кале,  все,  что  от  тебя  требуется,  это  сначала  согласиться,  а  затем
напомнить,  что половина великих  людей в  истории Англии были иностранцами,
например  Маркони и Лорд Бивербрук, и что даже  мама Черчилля была янки, или
расскажи, что англичане произошли от уэльсцев, как  и  викинги и  датчане, и
оттуда  перейди   через   индийских   врачевателей  к   национальной  службе
здравоохранения и контролю за рождаемостью или  к любой другой теме, которая
заставит   их   сидеть   тихо,  в  недоумении,   тщетно  стараясь  изобрести
какой-нибудь сногсшибательный довод, чтобы доказать, что ты не прав.
     Инспектор  Флинт был точно такой же. Он был более одержимым, но тактика
у него была такая же, как и у студентов техучилища. Кроме того. он взялся за
дело не с того конца и слишком энергично, и Уилта забавляло, как полицейский
пытается  навесить на него убийство, которое он не  совершал.  Он даже почти
ощущал себя важной  персоной  и настоящим  мужчиной,  чего  с ним  давно  не
случалось. Он был невиновен, сомнений в этом не было.  В  этом мире, где все
остальное было сомнительным и ненадежным, достойным скептического отношения,
факт его невиновности был очевиден. Впервые  в своей взрослой жизни Уилт был
уверен в собственной правоте, и эта уверенность давала ему силы,  которых он
в себе не подозревал.  Более того, он ни на  минуту не  сомневался, что  Ева
рано или поздно появится,  жива и невредима,  и попритихнет, когда узнает, к
чему привела ее  импульсивность.  Так ей и надо. Подумать только, взять да и
прислать  ему эту  мерзкую куклу. Ей еще  придется сожалеть об этом до конца
своих дней.  Да-да, если  кто  и пострадает  от всей этой заварухи,  то  это
старушка Ева  с ее вечной  занятостью и командирскими замашками. Ей придется
немало  потрудиться, чтобы объяснить все Мэвис Моттрам и  соседям. Эта мысль
приятно позабавила Уилта. Даже в  техучилище к нему теперь станут относиться
иначе,  уважать  его.  Уилт  слишком  хорошо  знал особенности  либерального
сознания.  Нет сомнений, что,  когда  он  вернется,  на  него  наденут венец
мученика. И героя. Они будут  из  кожи лезть вон, чтобы  убедить самих себя,
что никогда  не верили в его виновность. И повышение он получит, и не только
потому,  что он хороший  преподаватель,  но  чтобы они  могли снять  с  себя
чувство вины перед ним. Вот тебе и заклание жирного тельца.

14

     Но  пока что  в  техучилище речь  о заклании жирного тельца не шла, во
всяком случае, применительно к Генри Уилту. Неотвратимость приезда в пятницу
комиссии из Национального аттестационного комитета, который неминуемо должен
был совпасть  с  извлечением покойной миссис Уилт  из-под  бетона,  вызывало
настроение  близкое  к  панике.  Правление  заседало  почти  беспрерывно,  а
памятные записки  распространялись с  такой скоростью, что практически никто
не успевал их прочитывать.
     -- Нельзя ли перенести визит? --  поинтересовался  доктор  Кокс. -- Как
можно будет что-либо обсуждать в  моем кабинете, если в это  время прямо под
окном из земли будут по частям извлекать миссис Уилт?
     -- Я попросил полицию вести себя как можно незаметнее, -- сказал доктор
Мейфилд.
     --  Пока  что  незаметно,  чтобы  ваша  просьба  возымела  какие-нибудь
результаты. -- сказал доктор Боард. -- Да и их самих невозможно не заметить.
Сейчас, например, не менее десятка полицейских глазеет в эту яму.
     Заместитель директора решил внести в обсуждение нотку оптимизма.
     --  Счастлив  сообщить,  --  обратился  он   к   собранию,  --  что  мы
восстановили подачу энергии к столовой. Вы сможете хорошо пообедать.
     -- Если только я  смогу есть,  --  сказал  доктор Кокс.  --  Потрясения
последних  дней  отнюдь  не  улучшили мой аппетит. А  когда  я  вспоминаю  о
несчастной миссис Уилт...
     -- Старайтесь о ней не думать, -- посоветовал заместитель директора, но
доктор Кокс безнадежно покачал головой.
     -- Попробуй не думать о ней, когда эта проклятая бурильная машина целый
день грохочет под окнами.
     --  Кстати, о потрясениях, -- вставил доктор Боард. -- Я до сих пор  не
могу  понять,  как  вышло. что водителя этого механического штопора не убило
током, когда он перерезал электрический кабель.
     -- У  нас  в данный момент столько своих  проблем,  что  вряд ли  стоит
заниматься этой, -- заметил доктор Мейфилд. -- Мы должны донести до сознания
членов комитета,  что наше училище  заслуживает повышения разряда, поскольку
предлагает слушателям обобщенный курс, имеющий фундаментальную подструктуру,
основанную на единении культурных и социологических факторов, ни в коей мере
не   являющихся   взаимозаменяемыми,    и   содержит   солидное   количество
академических  сведений,  способных  дать   студентам   интеллектуальное   и
церебральное...
     -- Кровоизлияние? -- предположил доктор Боард.
     Доктор Мейфилд взглянул на него с негодованием.
     --  Сейчас не  время  для  шуток, --  возразил  он сердито.  --  Или мы
добиваемся повышения ранга училища, или  даже  не начинаем эту затею. И если
да, то  у  нас только один день для выработки структуры  и тактики подхода к
комиссии. Итак, какие будут предложения?
     -- В каком смысле? --  спросил доктор Боард.  --  Какое отношение  наше
упорство,  неважно  есть  оно  или  нет,  имеет  к  структуре   нашего,  так
называемого тактического подхода к  комиссии, которая едет к нам из Лондона?
Если на то пошло,  то  скорее уж  комиссия  подходит к нам, а не наоборот. И
вообще, здесь я бы поискал какие-то иные слова.
     -- Уважаемый заместитель директора, -- возмутился доктор  Мейфилд. -- Я
вынужден  выразить  протест. Поведение доктора Боарда  абсолютно  непонятно.
Если бы доктор Боард...
     -- Был в состоянии понять хотя бы десятую часть того жаргона, который с
точки зрения доктора Мейфилда является английским языком, то, возможно, он и
смог бы  выразить  свое  мнение, -- прервал его доктор Боард. -- В данной же
ситуации слово непонятно"  скорее относится к синтаксису доктора Мейфилда, а
не к моему поведению. Я всегда считал...
     --  Джентльмены, -- вмешался заместитель директора,  --  полагаю, будет
разумнее сейчас  оставить распри между отделениями и перейти непосредственно
к делу.
     Последовало  молчание,  прерванное доктором Коксом. -- Как  вы думаете,
нельзя убедить полицию сделать какое-то ограждение вокруг ямы?
     -- Непременно попрошу их  об этом, -- заверил доктор Мейфилд. Затем они
стали обсуждать, чем развлечь членов комитета.
     --  Я распорядился  насчет выпивки  перед обедом, -- сказал заместитель
директора, -- да и сам обед надо, по возможности, растянуть, чтобы создать у
них   соответствующее  настроение.  Тогда  на   послеобеденные  заседания  и
останется мало времени, и надо надеяться, они пройдут более гладко.
     ---- Если  наша  столовая  не приготовит на обед. бифштекс  в тесте, --
заметил доктор Боард.
     На этой саркастической ноте собрание закончилось.

     Как и встреча мистера Морриса с корреспондентом газеты "Сандей пост".
     -- Разумеется,  я не говорил полиции, что у меня есть правило  нанимать
на работу  маньяков, склонных к убийству, --  орал он на репортера. -- Кроме
того,  все, что я  говорил, должно было остаться, как я понял, строго  между
нами.
     -- Но вы же сказали,  что считаете Уилта  сумасшедшим, и что, по вашему
мнению, большинство преподавателей отделения гуманитарных наук -- чокнутые?
     Мистер Моррис с ненавистью посмотрел на репортера.
     -- Если быть точным, то я сказал, что некоторые из них...
     -- С придурью? -- спросил репортер.
     -- Нет, не  с  придурью,  -- закричал Моррис, -- а просто,  ну  скажем,
слегка неуравновешенны.
     -- А полиция говорит, вы сказали иначе. Они "утверждают...
     -- Мне  безразлично, что говорит полиция  о том, что я якобы сказал.  Я
знаю, что я говорил, а чего нет, и если вы подразумеваете...
     -- Ничего  я не подразумеваю. Вы сделали заявление,  что половина ваших
преподавателей с приветом, и я хочу, чтобы вы это подтвердили.
     -- Подтвердил? -- зарычал Моррис. -- Вы приписываете мне слова, которых
я никогда не говорил и еще хотите, чтобы я их подтвердил?!
     -- Так говорили или не говорили? Вот все,  что  я хочу  знать. То есть,
если вы высказали ваше мнение о подчиненных...
     -- Мистер Макартур, мое мнение о подчиненных -- мое личное дело. Оно не
имеет никакого отношения к той газетенке, которую вы представляете.
     -- Три миллиона людей познакомятся с вашим мнением в воскресенье утром,
-- сказал Макартур, -- и меня совсем не удивит; если этот Уилт подаст на вас
в суд. конечно, если они выпустят его из каталажки.
     -- На меня в суд? За что, черт побери?
     --  Прежде  всего за  то, что  вы  обозвали  его  маньяком,  склонным к
убийству.    Заголовки   "ЗАВЕДУЮЩИЙ   ГУМАНИТАРНЫМ    ОТДЕЛЕНИЕМ   НАЗЫВАЕТ
ПРЕПОДАВАТЕЛЯ  МАНЬЯКОМ. СКЛОННЫМ  К УБИЙСТВУ" потянут  тысяч на  пятьдесят.
Удивлюсь, если он получит меньше.
     Мистер Моррис поразмыслил над перспективой оказаться нищим.
     -- Ваша  газета такого, не напечатает,  -- пробормотал он.  -- Я имею в
виду, Уилт и на вас может подать в суд.
     -- Ну,  нам-то  не привыкать  к этому. У  нас  это  сплошь и рядом.  Мы
заплатим, для нас это копейки. Вот если бы вы  захотели нам помочь...  -- Он
замолчал, давая Моррису возможность переварить услышанное.
     -- Что вы хотите знать? -- спросил мистер Моррис с несчастным видом.
     --  Может,  какие-нибудь  смачные истории  с  наркотиками?  -- оживился
Макартур. -- Ну, сами знаете. ЛЮБОВНЫЕ ОРГИИ ВО ВРЕМЯ ЛЕКЦИЙ. Такое нравится
читателям.  Еще  насчет онанизма  и  тому подобное.  Дайте  нам  хорошенькую
историю, и мы отпустим вас с крючка в деле с Уилтом.
     -- Вон из моего кабинета! -- завопил мистер Моррис.
     Макартур встал.
     --  Вы  еще  об  этом  пожалеете, --  сказал  он  и  направился  вниз в
студенческую столовую в надежде собрать грязь о мистере Моррисе.
     -- Никаких тестов, -- сказал Уилт возмущенно. -- Они врут.
     --  Вы  полагаете? -- спросил доктор  Питтмэн, психиатр-консультант  из
Фенлэндской  больницы  и  профессор  криминальной  психологии  университета.
Голова у него была какая-то яйцевидная.
     --  Полагаю,  это очевидно,  --  сказал  Уилт.  -- Вы  показываете  мне
чернильное пятно, и я нахожу, что оно похоже на мою  бабушку, лежащую в луже
крови. Вы что, считаете, я" так вам и  скажу? Что я,  идиот? Для этого  надо
быть полным придурком. Нет, я скажу, что оно напоминает мне бабочку, сидящую
на герани. И каждый раз будет то же самое. Я буду думать, на что это похоже,
но говорить я буду прямо противоположное. И что это вам даст?
     -- Можно  и  из  этого  сделать  кое-какие выводы,  --  заметил  доктор
Питтмэн.
     -- Вам что, для выводов обязательно чернильное  пятно? -- спросил Уилт.
-- Доктор Питтмэн сделал пометку относительно интереса Уилта к  крови. -- Вы
можете сделать выводы, просто исходя из формы головы человека.
     Доктор Питтмэн  с  мрачным видом протер очки. Он не любил, когда делали
выводы, исходя из формы головы.
     --  Мистер Уилт,  --  сказал он, --  я  здесь по  вашей  просьбе, чтобы
подтвердить, что вы нормальны, а самое главное -- решить, способны ли вы, по
моему мнению, убить  свою жену  и поступить с ее  телом так отвратительно  и
бессердечно. Я не хочу чтобы ваши слова как-то повлияли на мой окончательный
и объективный вывод.
     Уилт озадаченно посмотрел на него:
     --  Должен  заметить,  вы не слишком много  оставляете себе  места  для
маневра.  Поскольку мы  с вами отказались от  всяких тестов,  я полагал, что
единственное, на чем вы можете основывать  свои  выводы, это мои слова. Вряд
ли  вы способны определить что-то по шишкам на  моей голове. По-моему,  этот
метод слегка устарел, не так ли?
     -- Мистер  Уилт, -- сказал доктор Питтмэн, -- тот  факт, что у вас есть
садистские наклонности и вы получаете удовольствие от привлечения внимания к
физическим  недостаткам  других  людей, ни  в  коей  мере  не заставит  меня
признать, что вы способны на убийство...
     -- Очень  порядочно с вашей  стороны, -- сказал Уилт,  -- хотя.  честно
говоря,  я  считаю, что на убийство способен любой  при  подходящих, вернее,
неподходящих, обстоятельствах.
     Доктор Питтмэн едва удержался, чтобы не подтвердить его правоту. Вместо
этого он улыбнулся одними губами.
     -- Генри, как вы думаете, вы рациональный человек? -- спросил он.
     Уилт нахмурился:
     -- Если не возражаете, я предпочел бы обращение "мистер Уилт". Хоть я и
не  плачу  вам за  эту  консультацию,  но  все  же  предпочитаю  официальное
обращение.
     Улыбка исчезла с лица мистера Питтмэна:
     -- Вы не ответили на мой вопрос.
     -- Нет, я бы не назвал себя рациональным человеком, -- сказал Уилт.
     -- Тогда, может быть, иррациональным?
     -- Ни то ни другое. Просто человеком.
     -- Разве человек ни то ни другое?
     -- Мистер Питтмэн, хоть это ваша специальность, а не моя, но я полагаю,
что человек способен рационально рассуждать, однако действует он не всегда в
рациональных рамках. Человек -- это животное, разумеется, развитое животное,
хотя, если  вспомнить Дарвина, все животные развиты до определенной степени.
Давайте скажем так: человек -- это одомашненное животное, временами склонное
к насилию...
     --  А  какое животное вы, мистер Уилт? -- спросил  доктор  Питтмэн.  --
Одомашненное или склонное к насилию?
     --  Опять  все  сначала.  Современный  человек  просто  одержим   этими
примитивными противопоставлениями.  Или-или, по Кьеркегору13, как сказала бы
эта  сучка  Салли  Прингшейм.  Нет, не  скажу,  что  я полностью  одомашнен.
Спросите мою жену. Она лучше знает.
     -- В каком смысле вы не одомашнены?
     --  Доктор Питтмэн, я люблю пердеть в  постели.  Мне это нравится. Этим
трубным звуком антропоид. сидящий во мне, единственно доступным ему способом
утверждает свое право на территорию.
     -- Единственно доступным способом?
     -- Вы не видели Еву,  --  сказал Уилт. -- Когда вы с ней познакомитесь,
вы поймете, что утверждать что-то -- ее прерогатива, не моя.
     -- Вам кажется, что миссис Уилт вас подавляет?
     -- Мне не кажется, это на самом деле так.
     -- Она помыкает вами? Она взяла на себя господствующую роль в семье?
     -- Ева такая, какая она есть. Она ничего не взяла. Она просто такая.
     -- Какая?
     -- Вот здесь и закавыка. -- сказал  Уилт. -- Что у нас сегодня?  У меня
здесь все дни перепутались.
     -- Четверг.
     -- Значит, сегодня четверг: Тогда она Бернард Лич.
     -- Бернард Лич?
     -- Керамист,  мистер Питтмэн, известный  керамист, --  сказал  Уилт. --
Завтра она будет Маргот Фонтейн, а в субботу мы играем в бридж с Моттрамами,
значит,  она будет Омаром Шарифом. В воскресенье она превратится в  Элизабет
Тейлор  или Эдну  О'Брайен, в зависимости от того,  что там  будет в цветном
приложении, а днем мы поедем покататься, и она будет Евой Уилт. Пожалуй, это
единственное  время  за всю неделю,  когда  я  вижу подлинную  Еву, да  и то
потому,  что  я сижу за  рулем, а ей нечего делать, кроме как тихо сидеть  и
приставать ко мне со всякими глупостями.
     --  Кажется, картина проясняется, -- сказал доктор Питтмэн.  --  Миссис
Уилт  нравится,  так  сказать,  играть  в разные  роли. Отсюда  неустойчивые
взаимоотношения, при которых вы  как муж не можете вести четкую  и уверенную
роль...
     -- Доктор Питтмэн, -- сказал  Уилт. -- гироскоп может,  вернее, должен,
вращаться, и тем не менее ему удается достичь устойчивости,  практически  не
имеющей равных. Если вы понимаете принцип работы гироскопа, то, возможно, вы
согласитесь.  Дело   вовсе   не   в  том,  будто  нашему  браку  не  хватает
устойчивости. Чертовски  неприятно каждый  день  иметь дело  с  центробежной
силой, но с устойчивостью здесь все в порядке.
     -- Но вы же только что сказали, что она не взяла на себя господствующую
роль в семье? А теперь вы говорите, что у нее сильный характер.
     -- У нее  не сильный  характер. Она  сама -- сила. Есть разница. А  что
касается характера, то  у нее их так  много и все такие разные, что уследить
за  ними  просто и  нет  никакой  возможности.  Скажем так,  она  целиком  и
полностью  погружается  в образ того, кого  она в  данный момент изображает,
причем с неистовством и / упорством,  достойными лучшего применения. Помните
эту  серию  фильмов  с  Гарбо.  которые  несколько лет назад  показывали  по
телевизору? Так вот, в течение трех  дней  Ева была  дамой с камелиями, и по
сравнению  с ней сцена смерти  по телевизору выглядела,  как  пляска святого
Витта, будьте уверены.
     -- Картина проясняется, -- заметил доктор Питтмэн и записал в блокноте,
что Уилт патологический лжец с садо-мазохистскими наклонностями.
     -- Очень этому рад, -- сказал Уилт. -- А то инспектор Флинт думает, что
я  убил ее  и Прингшеймов в  приступе  кровожадности и  избавился от  их тел
каким-то изощренным способом. Даже про кислоту упоминал. Это ж бред собачий.
В смысле, где  это  я добуду  столько соляной кислоты, чтобы  растворить три
трупа, один к тому же с излишком веса? Об этом и думать не стоит.
     -- Безусловно, -- согласился доктор Питтмэн.
     -- И вообще, разве я похож на убийцу? -- жизнерадостно спросил Уилт. --
Конечно же, нет.  Вот если бы вы сказали, что Ева прикончила этих мерзавцев,
а с моей точки зрения это  надо было сделать давным-давно, то я отнесся бы к
такому  предположению  серьезно.  Да поможет  Бог  тем  несчастным,  которые
окажутся поблизости, когда она вообразит себя Лиззи Борден.
     Доктор Питтмэн бросил на него хищный взгляд.
     --  Вы  что,  хотите  сказать,  что ваша  жена  убила миссис  и мистера
Прингшеймов? -- спросил он. -- Вы это имеете в виду?
     -- Нет,  -- сказал Уилт, --  не это.  Я всего лишь хотел  сказать, что,
если Ева что-то делает,  она вкладывает  в это всю душу. Когда она убирает в
доме,  она-таки убирает. Давайте я расскажу  вам об  антисептике.  Она жутко
боится заразы...
     -- Мистер Уилт, -- поспешно перебил доктор Питтмэн, -- мне неинтересно,
что  делает  миссис Уилт с  антисептиком.  Я  пришел сюда,  чтобы попытаться
понять  вас. Скажите мне,  у  вас  есть привычка совокупляться  с  резиновой
куклой? Такое происходит регулярно?
     --  Регулярно?  --  спросил  Уилт.  --  Что   вы  имеете  в  виду   под
регулярностью: что это происходит как правило или же периодически? Ведь ваше
представление о правилах может сильно отличаться от моего.
     -- Я имею в виду, вы часто это делаете?
     -- Делаю? -- удивился Уилт. -- Я вообще этого не делаю.
     -- Но  я так  понял, что вы специально  подчеркивали, что у куклы  есть
влагалище?
     --  Подчеркивал?  Ничего  подобного.   Вся   эта   гадость  была  видна
невооруженным глазом.
     --  Вы считаете, что влагалище -- гадость? -- спросил  доктор  Питтмэн,
попав наконец в более знакомую ему сферу сексуальных отклонений.
     -- Вне контекста --  да, --  сказал Уилт уступчиво,  --  а что касается
пластиковых, то меня от них тошнит даже в контексте.
     К концу  беседы доктор Питтмэн совершенно запутался. Он устало поднялся
и направился к двери.
     -- Вы  забыли вашу шляпу, доктор, -- сказал Уилт, подавая ему шляпу. --
Позвольте спросить, вы их на заказ шьете?

     --  Ну  что? -- спросил инспектор Флинт вошедшего в его кабинет доктора
Питтмэна. -- Каков будет приговор?
     -- Приговор? Этого человека нужно засадить пожизненно.
     -- Вы полагаете, что он маньяк со склонностью к убийству?
     -- Я полагаю, что, каким бы способом он ни убил миссис Уилт, она должна
быть ему  благодарна. Двенадцать лет замужем за таким человеком...  Господи,
даже подумать страшно.
     -- Ну,  здесь  мы недалеко  ушли.  --  заметил  инспектор, когда доктор
удалился,  выразив  на прощание мнение, что, конечно,  мистер  Уилт обладает
умом  чертика  из  табакерки,  однако  он,  Питтмэн,  не   может  совершенно
определенно сказать, что Уилт не в своем уме с криминальной точки зрения. --
Придется подождать, что будет завтра.

15

      То, что происходило  в пятницу,  видели  не  только инспектор  Флинт,
сержант  Ятц, дюжина других полицейских, Барни и человек  шесть строительных
рабочих,   но  и  несколько  сот  студентов  техучилища,  выстроившихся   на
ступеньках  научного корпуса,  большинство  преподавателей  и  сотрудников и
восемь  членов Национального  аттестационного комитета;  причем  у последних
была  особенно  удобная позиция --  у окон учебной гостиной, которая  обычно
использовалась  отделением  для  подготовки  официантов, а также  для приема
почетных, гостей. Доктор Мейфилд буквально из кожи лез  вон, пытаясь отвлечь
их внимание.
     --  Мы  построили  базовый курс так,  чтобы максимально  заинтересовать
студентов, -- сказал он, обращаясь к профессору  Баксендейлу, возглавлявшему
комиссию. Но не тут-то было. отвлечь  профессора от окна было невозможно. Он
завороженно смотрел на то, как что-то вытаскивалось из-под фундамента нового
административного корпуса.
     --  Какое  отвратительное  зрелище,  --  пробормотал  он,  когда  Джуди
высунулась из ямы. Надежды и чаяния Уилта были напрасны -- кукла не лопнула.
Жидкий  бетон  придал  ей прочности,  и  если, так  сказать, при  жизни  она
напоминала  живую женщину, то после  смерти она  несла на себе  все признаки
мертвой. В роли трупа она была на редкость убедительна. Под действием бетона
ее парик смялся и съехал набок. Одежда прилипла к телу, а бетон -- к одежде.
Ноги были скрючены до предела, а вытянутая рука, как и  предсказывал  Барни,
взывала к сочувствию. Кроме того, эта рука сильно мешала извлечению Джуди из
ямы. Мешали и ноги, которым  бетон придал прочность  и  объемы, сравнимые  с
теми, что были у настоящей Евы Уилт.
     -- Наверное, это и  называется трупным  окоченением. --  заметил доктор
Боард, в то время как доктор Мейфилд безуспешно пытался направить разговор в
сторону того, ради чего приехала комиссия.
     --  Господи,  спаси  и  помилуй,  --  пробормотал профессор Баксендейл,
когда, несмотря на все усилия Барни и компании, Джуди соскользнула обратно в
яму. -- Только подумать, что она пережила Вы видели эту жуткую руку?
     Доктор  Мейфилд  видел  и содрогнулся.  За  его спиной  хихикнул доктор
Боард. -- Все наши конечности от Бога, какими бы уродливыми они ни были,  --
заметил  он  весело.  --  По  крайней  мере,  Уилт  сэкономил  на надгробном
памятнике. Все,  что  требуется, -- это  водрузить  ее по  пояс  в  землю  и
надписать: "Здесь  стоит  Ева, родилась тогда-то,  убита в прошлую субботу".
Монументальна в жизни, монумент после смерти.
     -- Должен заметить,  Боард, -- сказал доктор Мейфилд, --  я нахожу ваши
шуточки на редкость несвоевременными.
     --  Кремировать ее  им никогда  не  удастся,  это уж  как пить дать, --
продолжил  доктор Боард. -- Чтобы засунуть все это в  гроб, гробовщику  надо
быть,  по  меньшей  мере,  гением. Полагаю, им  стоит  попробовать  отбойный
молоток.
     Доктор Кокс, сидевший в углу, упал в обморок.
     -- Пожалуй, я выпью еще капельку виски, -- сказал  профессор Баксендейл
слабым голосом. Доктор  Мейфилд  налил ему  двойную  порцию.  Когда он снова
вернулся к окну, Джуди опять высовывалась из ямы.
     -- Если  бальзамировать,  -- заметил доктор Боард, --  то  это  слишком
дорогое удовольствие. Я не хочу сказать, что эта фигура за окном точь-в-точь
Ева, насколько я ее помню...
     -- Бога ради, может, уже хватит об этом? --  огрызнулся доктор Мейфилд,
но доктора Боарда остановить было невозможно. -- Я не говорю о ногах, но и с
грудью, по-моему, что-то  не так. Я  знаю,  что  миссис Уилт  носила большой
размер,  но  эти  как-то  чрезмерно  раздуты.  Возможно,  из-за  газов.  Они
разлагаются, и вот вам результат.
     Когда пришло время идти обедать, аппетита у членов комиссии  не  было и
большинство из них были изрядно под мухой.

     Инспектору  Флинту повезло меньше. Даже  в  лучшие времена он  не любил
присутствовать на эксгумациях, особенно если труп, ради которого требовалось
его присутствие,  проявлял  столь  настойчивое  желание вернуться  на  место
своего  прежнего пребывания.  Кроме того. Флинт никак  не мог  определиться,
труп  это или нет. Тело выглядело,  как  настоящий труп, и, безусловно, вело
себя, как труп, правда,  довольно тяжелый, но в области коленей у  него было
что-то заставлявшее  предположить, что у этой  штуки, чем бы она ни была, не
все в порядке с анатомической точки зрения. Создавалось впечатление, будто у
нее  маловато  суставов и  слишком  много плоти в тех местах, где  ноги были
вытянуты вперед и  согнуты под прямым углом. Казалось, миссис  Уилт потеряла
не  только жизнь, но и  обе  коленные чашечки.  Именно это обстоятельство  и
делало работу  Барни столь  трудной  и неприятной.  После  того  как тело  в
четвертый раз соскользнуло назад  в  яму,  Барни  сам  спустился туда, чтобы
помочь снизу.
     -- Если вы, козлы, опять уроните ее, вам придется вытягивать отсюда два
трупа,  - закричал он  из глубины. --  Держите канат  как следует.  Я сейчас
обвяжу его вокруг шеи.
     -- Не вздумай, --  закричал инспектор  Флинт,  заглядывая в яму. --  Не
хватает только оторвать ей голову. Она нам нужна целой.
     -- Да целая она,  целая.  --  глухо донесся ответ Барни. --  Об этом не
беспокойтесь.
     -- За что-нибудь другое ты привязать не можешь?
     -- Могу,  но не буду, -- ответил Барни. -- Нога еще быстрей  оторвется,
чем голова. А я не хочу оказаться внизу, когда она грохнется.
     --  Ладно,  --  согласился  инспектор, -- надеюсь,  ты соображаешь, что
делаешь.
     --  Одно скажу. Тот козел, что  ее сюда засунул,  точно  знал,  что  он
делает.
     Но  и пятая попытка  не удалась,  и Джуди снова спустилась вниз, тяжело
наступив Барни на ноги.
     --  Достаньте  кран,  черт  побери,  --  заорал он, --  мне это уже все
надоело.
     -- Как и мне, -- пробормотал  инспектор, который  никак не мог  решить,
что же  он  все-таки откопал: куклу, одетую  в платье  миссис Уилт, или саму
миссис  Уилт,  одетую  так,  чтобы  напоминать  незаконченное   произведение
чокнутого скульптора. Последние сомнения Флинта относительно того, в здравом
ли уме Уилт, окончательно развеялись  под впечатлением происходящего  у него
на  глазах.  Человек,   приложивший  столь  неимоверные  усилия,  чтобы  так
запрятать --  неважно,  свою жену или же пластиковую куклу с влагалищем, при
этом изуродовав ее до неузнаваемости, -- не может быть нормальным.
     Сержант Ятц облек его мысли в слова.
     -- Только  не говорите  мне, что у этого  подонка  крыша не поехала, --
сказал он, наблюдая, как подъезжает кран и канат цепляют за шею Джуди.
     -- Все, теперь тащите, -- заорал Барни.

     В столовой  только доктор Боард ел  с аппетитом. Восьми членам комиссии
было не до еды. Их глаза были прикованы к сцене внизу, под окнами.
     -- Пожалуй, можно сказать, что она  была  in statue pupillari.  заметил
доктор Боард,  накладывая  себе  еще лимонного  мусса. -- А мы в этом случае
оказываемся in  loco parentis. Не слишком приятная мысль, джентльмены. Не то
чтобы она  была примерной студенткой. Она когда-то ходила  ко мне в вечерний
класс по французской  литературе.  Уж  не знаю, что она вынесла  из  "Цветов
зла", но я хорошо помню, что Бодлер14...
     --  Доктор  Боард,  --  вмешался  пьяный  доктор  Мейфилд, --  для  так
называемого интеллектуального человека вы на редкость бесчувственны.
     -- Судя по всему, это  у  нас общая  черта  с покойной миссис  Уилт, --
заметил доктор Боард, выглядывая в окно.  --  И судя по всему, там наступает
кульминационый момент.
     Даже доктор Кокс, которого только недавно привели в чувство и уговорили
съесть немного баранины, выглянул  в окно.  Кран медленно вытягивал Джуди из
ямы, и все члены правления  и комитета поднялись, чтобы посмотреть.  Зрелище
было душераздирающее. Ближе к верхнему краю ямы левая нога Джуди  зацепилась
за выступ, в то время как ее вытянутая рука погрузилась в грязь.
     --  Стой,  --  крикнул  Барни  невнятно,   но  было   поздно.  Либо  от
расстройства,  что  ему приходится  поднимать такой  груз, либо  неправильно
подумав,  что ему велят поднимать быстрее, водитель крана  нажал  на  рычаг.
Раздался  ужасный треск, петля затянулась, и на какой-то момент  показалось,
что сбудется  предсказание инспектора Уилта  и Джуди лишится  своей бетонной
головы  в  Евином  парике.  Однако  он зря беспокоился. Джуди оказалась куда
крепче,  чем можно было  предположить.  Голова продолжала  подниматься, в то
время как тело прочно засело в яме, поэтому шея последовала  за головой. Она
вытянулась.
     -- Бог ты мой, -- выдохнул профессор Баксендейл, -- неужели это никогда
не кончится?
     Доктор  Боард наблюдал за событиями с возрастающим интересом. -- Что-то
не похоже на Еву. -- промолвил он. -- Вам  это  ничего не напоминает, доктор
Мейфилд?,Мы ведь тоже стараемся вытянуть наших студентов.
     Но  доктор Мейфилд не ответил.  Джуди  уже стала  похожа на страуса, по
оплошности  сунувшего  голову  в бетон. Доктор Мейфилд понял,  что  затея  с
повышением разряда училища обречена.
     -- Одно можно сказать про. миссис Уилт, -- заметил доктор Боард, -- она
хорошо держится. Неэластичной ее шею не назовешь. Малость истощена. Глядя на
это, начинаешь понимать, что имел в виду Модильяни.
     --  Ради Бога, прекратите, --  истерически закричал доктор Кокс, -- мне
кажется, я схожу с ума.
     Его  прервал  ужасный треск,  означавший,  что  тело  Джуди  наконец-то
перестало отчаянно  цепляться за  яму. Осыпая всех дождем  глины, оно взмыло
вверх, чтобы воссоединиться с головой, и повисло на веревке в двадцати футах
над землей, голое и розовое. Теперь, когда одежда и бетон с нее слетели, она
удивительно напоминала настоящую женщину.
     -- Должен заметить, -- сказал  доктор Боард, с пристрастием разглядывая
Джудины женские прелести, -- что, хотя раньше я не испытывал особой симпатии
к некрофилам, я начинаю  понимать, что  их привлекает.  Конечно,  сейчас это
представляет интерес только с исторической точки зрения, но в елизаветинские
времена одним из стимулов для палачей было...
     -- Боард, -- взвизгнул  доктор Мейфилд,  -- за  свою  жизнь  я  повидал
немало свиней, мать твою так. но...
     Доктор Боард налил себе еще кофе.  -- Если не ошибаюсь,  на  сленге они
это называют: "любить их холодненькими".

     Инспектор Флинт,  стоявший под подъемным краном, вытер  грязь с  лица и
уставился на  болтающийся  над ним ужасный предмет. Теперь он хорошо  видел,
что это всего лишь кукла. Он также  понял, почему Уилт  так хотел избавиться
от этой кошмарной штуки.
     -- Опустите ее. Ради всего святого,  опустите  ее,  -- заорал он, видя,
что  вокруг  него  столпились  фотографы   из  газет.  Но  крановщик  совсем
растерялся. Он  закрыл  глаза, дернул не  за тот рычаг,  Джуди снова  начала
подниматься.
     -- Стой,  мать твою,  стой,  это  же  вещественное  доказательство"  --
закричал  инспектор,  но было поздно. Последний отрезок каната  намотался на
бобину,  а за ним последовала  Джуди. Шляпа из  бетона рассыпалась на куски,
голова  попала между роликами, а тело  начало раздуваться. Прежде всего  это
сказалось на ногах.

     -- Мне  всегда  было любопытно, что такое элефантиаз,  -- сказал доктор
Боард. -- Кажется, у Шелли был по этому поводу пунктик.
     Определенно, такой пунктик был и у доктора Кокса. Он  что-то бормотал в
углу, а заместитель директора уговаривал его взять себя в руки.
     --  Очень выразительно, --  заметил доктор  Боард,  перекрывая возгласы
ужаса при виде  Джуди, теперь явно  беременной  на  двенадцатом  месяце,  но
продолжавшей надуваться дальше. -- Вы  не  находите, что  эти  формы  чем-то
напоминают ранний бронзовый век, доктор Мейфилд?
     Но  доктор Мейфилд  потерял  дар  речи.  Как безумный, он  уставился на
быстро  увеличивающееся  влагалище, которое  уже  было  четырнадцати  дюймов
длиной и восьми  шириной.  Потом  раздался хлопок,  и  оно  приобрело  форму
пениса,   огромного  пениса.  продолжавшего  раздуваться.  Доктору  Мейфилду
казалось, что он сходит с ума. Определенно сходит с ума.
     --  Ну,  это  уже сенсация,  -- сказал доктор Боард. -- Я  слышал,  что
делают операции по изменению пола у мужчин, но...
     -- Сенсация? -- завопил доктор Мейфилд. -- Сенсация? И вы можете стоять
спокойно и рассуждать о....
     Раздался громкий звук, похожий  на выстрел. Джуди дошла до предела. Как
и доктор Мейфилд. Первым  сдался пенис. Вторым  --  доктор Мейфилд. Когда из
Джуди начал выходить воздух, Мэйфилд было бросился на доктора Боарда, но без
сил опустился на пол, бормоча что-то невнятное.
     Доктор  Боард не  обратил на  коллегу  никакого  внимания.  "Кто бы мог
подумать,  что у этой старой перечницы столько духу?" --  заметил он и допил
кофе. Пока  заместитель директора выводил  доктора Мейфилда из  комнаты,  он
повернулся к доктору Баксендейлу.
     -- Я должен извиниться перед вами за Мейфилда, -- сказал он.. -- Боюсь,
что  вся эта история насчет  повышения ранга  училища ударила  ему в голову,
хотя,  че.стно  говоря,  я  всегда считал его основательно неуравновешенным.
Случай посткоксильного сумасшествия, я бы так сказал.

     Инспектор Флинт возвращался в  полицейский участок в состоянии, близком
к безумию.
     --  Из  нас сделали идиотов, -- прорычал он, обращаясь к сержанту Ятцу.
-- Ты слышал,  как  они ржали? Ты  их видел,  этих ублюдков? -- Особенно его
взбесили  фотографы из  газет, попросившие его попозировать рядом с тем, что
осталось  от пластиковой куклы. -- Мы теперь всеобщее посмешище. Ну  хорошо,
видит Бог, кое-кто за это заплатит.
     Он выскочил из машины и бросился в комнату для допросов.
     -- Ладно, Уилт, --  закричал он,-- ты сыграл с  нами шутку, и  довольно
омерзительную. Теперь отбросим щепетильность и перейдем к делу.
     Уилт повертел в руках драный кусок пластика.
     -- Вот так-то лучше, -- сказал он. -- И она очень естественно выглядит.
     --  Если  ты не  ответишь на  мои  вопросы,  ты  будешь  выглядеть  еще
естественнее, -- заорал инспектор. -- Где она?
     -- Где кто? -- спросил Уилт.
     -- Миссис, бля, Уилт. Куда ты ее дел?
     -- Я же сказал. Я ее никуда не девал.
     --  А  я  говорю, девал. Или ты мне немедленно скажешь, где она,  или я
вышибу из тебя признание. Понял?
     -- Если  хотите, можете  меня избить, --  сказал Уилт,  -- но  это  вам
ничего не даст.
     -- Еще как даст, -- сказал инспектор и снял пиджак.
     -- Я требую адвоката, -- поспешно сказал Уилт.
     Инспектор снова надел пиджак.
     -- Наконец-то я от тебя этого дождался. Генри Уилт, я обвиняю вас...

16

     Восход Ева встретила  в камышах, надувая матрац в десятый раз. Либо он
где-то прокололся,  либо что-то было не в порядке с клапаном. Как бы  там ни
было, продвигалась она очень медленно и в конце концов была вынуждена искать
убежища в камышах. в стороне от пролива. Здесь, среди камышей, она и провела
ночь, вся в грязи, время от времени  слезая с матраца,  чтобы поддуть его, и
залезая обратно, чтобы смыть грязь и водоросли, налипшие на нее, когда она с
него сползала. В процессе этих манипуляций она лишилась  нижней части  своей
лимонной пижамы и так изодрала верхнюю, что, когда взошло солнце, Ева скорее
напоминала не одержимую хозяйку с Парквью 34,  а финалистку в тяжелом весе в
женском чемпионате по борьбе в грязи. К тому же она ужасно замерзла и потому
очень обрадовалась, когда наступило  утро, обещавшее впереди  жаркий  летний
день.  Теперь  ей  надо  было  добраться  до суши  или  открытой  воды,  где
кто-нибудь...  Тут Ева  осознала, что ее  вид  может вызвать, мягко  говоря,
недоумение. Даже в лимонной пижаме, пока та была на ней, Ева  бы не рискнула
выйти на улицу. Теперь же, когда этой пижамы на ней практически не было, она
определенно не хотела бы  показываться кому-либо на глаза. С другой стороны,
не могла  же она весь день торчать в камышах. Ева двинулась  в путь. таща за
собой надувной матрац,  наполовину вплавь,  но  в основном шлепая  по воде и
грязи. Наконец  камыши  кончились, она  вышла  на  открытое  пространство  и
увидела  вдалеке  дом,  сад, спускающийся к  воде, и церковь.  До  них  было
довольно  далеко, а лодки  нигде  не  было видно.  Оставалось добираться  до
берега вплавь и надеяться, что женщина, живущая в этом доме, отнесется к ней
сочувственно  и,  еще  лучше,  окажется  достаточно большого  размера, чтобы
одолжить ей какую-нибудь одежду, чтобы добраться до  дома. В этот момент Ева
обнаружила, что потеряла свою сумку  где-то  в  камышах. Она хорошо помнила,
что ночью сумка была  при ней, но, наверное,  упала с матраца, когда она его
надувала.  Делать  было  нечего,  не  возвращаться  же  из-за   этого.  Надо
продолжать  путь,  а  потом позвонить  откуда-нибудь Генри  и попросить  его
приехать за ней на машине. Он и одежду какую-нибудь сможет привезти. Значит,
решено. Ева  вскарабкалась  на матрац  и стала  грести к берегу.  На полпути
матрац снова  обмяк  и  начал тонуть  в одиннадцатый раз, Ева бросила его  и
продолжила путь в спасательном жилете. Однако и он замедлял ее  продвижение,
поэтому  она решила  от него избавиться.  Барахтаясь в  воде,  Ева  пыталась
расстегнуть его. После некоторых  усилий  все же  сняла,  вместе с остатками
лимонной пижамы.  Когда  Ева  Уилт наконец-то добралась до берега, она  была
совершенно голой  и выбившейся из сил.  Тяжело дыша,  она легла на землю под
ивой.  Немного придя  в себя, Ева  встала  и огляделась.  Она  находилась  в
дальнем углу сада,  а на холме,  в сотне ярдов от нее, стоял дом.  По Евиным
понятиям, это был  большой дом, и притом такой, в котором она даже  в лучших
обстоятельствах не чувствовала бы себя уверенно. С  одной стороны, там  было
что-то вроде конюшни. Во всяком случае, так показалось Еве, чье знакомство с
загородными домами ограничивалось  тем, что она видела по  телевизору. Кроме
того,  создавалось  впечатление,  что  в  доме есть слуги. Все  здесь дышало
благородством и порядочностью, что делало ее появление в голом виде морально
весьма  затруднительным. Но, с другой стороны, дом и все, что его  окружало,
выглядели   абсолютно   запущенными.  Сад   был   заросшим  и   неухоженным.
Декоративные кусты, когда-то подстриженные так. чтобы придать им  форму птиц
и Животных, теперь выглядели странно и страшновато; ржавые проволочные петли
наполовину спрятались в траве на запущенном крокетном  поле; теннисная сетка
провисла между столбами, а в заброшенной теплице уцелело лишь несколько рам.
Довершали картину запустения покосившийся лодочный сарай  и  плоскодонка. На
всем  лежал какой-то  зловещий  отпечаток, и  его не смягчали даже небольшая
церковь и слева от нее заброшенное кладбище за ржавым железным забором.  Ева
выглянула  из-за  ветвей  ивы  и уже  совсем  было  собралась  покинуть свое
убежище, как открылась дверь  и из дома вышел мужчина с  биноклем в  руках и
начал смотреть в сторону пролива  Ил. На нем была черная  сутана  со стоячим
воротником. Ева снова спряталась за дерево и стала думать, что же ей делать,
учитывая   полное  отсутствие  на  ней   какой-либо  одежды.  Ситуация  была
удрунающей.  Ничто  не могло заставить ее войти в дом  викария  в совершенно
голом  виде. Жизнь  на Парквью  не научила  ее, как  действовать в  подобных
ситуациях.

     Но  и  жизнь  на  Росситер  Глоув  тоже  не  научила  ;  Гаскелла,  как
действовать в  ситуации, в которой он  оказался,  когда Салли разбудила  его
словами: Дрошка Ной, наверху вполне сухо. Пора отваливать.
     Открыв  дверь каюты  и выйдя на палубу, Гаскелл  обнаружил, что Ева уже
отвалила, захватив с собой надувной матрац и спасательные жилеты.
     -- Ты хочешь сказать, что оставила ее на ночь на палубе? -- спросил он.
-- Вот  теперь мы уж точно по уши в дерьме.  Ни весел, ни надувного матраца,
ни этих чертовых спасательных жилетов, ничего.
     -- Откуда мне было знать, что эта сумасшедшая  утащит все  с собой?  --
поинтересовалась Салли.
     -- Ты  оставила  ее  под проливным дождем на всю ночь,  естественно, ей
что-то надо было делать. Может, она уже замерзла до смерти. Или утонула.
     --  Она пыталась  меня убить.  Сам  подумай,  как я могла ее  пустить в
каюту. И вообще, ты сам во всем виноват. Не надо. было трепаться насчет этой
куклы.
     --  Ты все это  расскажешь  полиции,  когда они найдут ее тело плывущим
вниз по течению.  Объяснишь  им,  почему  она  отправилась вплавь  в  разгар
шторма.
     -- Ты просто  хочешь меня запугать, -- сказала Салли. -- Я вовсе никуда
ее не прогоняла.
     -- Я  хочу только заметить: если  с  ней  что-то  случилось,  это будет
выглядеть очень  странно. А теперь скажи, как  мы отсюда выберемся. Если  ты
полагаешь, что я пущусь вплавь без спасательного жилета, ты ошибаешься. Я не
Шпиц.
     -- Ах ты, мой герой, -- сказала Салли.
     Гаскелл спустился в каюту и заглянул в ящик рядом с плитой. -- И еще. У
нас проблема с едой. И с водой. Ничего не осталось.
     -- Ты нас  впутал в эту историю, теперь сам и выпутывайся, --  ответила
Салли.
     Гаскелл сел  на койку, пытаясь  что-нибудь  придумать. Должен  же  быть
какой-то способ дать  людям знать  о  том, что  они в беде и  где находятся.
Берег  наверняка  неподалеку. По  всем признакам,  он  находился  по  другую
сторону камышей.  Гаскелл  вышел  на палубу,  забрался на  крышу  каюты,  но
ничего,  кроме  церковного шпиля вдалеке, не увидел. Мешали заросли  камыша.
Может  быть,  если взять тряпку и помахать,  то кто-нибудь заметит? Он снова
спустился  вниз, взял наволочку и в  течение двадцати  минут  махал и громко
кричал. Затем он спустился  вниз, достал  карту и долго  ее  рассматривал  в
безнадежной попытке определить, где они находятся. Он уже сворачивал  карту,
когда заметил, что некоторые детали от игры в слова все еще лежали на столе.
Буквы. Отдельные буквы.  Что  бы такое запустить  в  воздух с буквами? Вроде
воздушного змея.  Гаскелл поразмыслил над возможностью смастерить воздушного
змея и отказался от этой идеи. Наверное, лучше всего подавать сигналы дымом.
Он взял  на кухне пустую банку, налил в нее горючего,  обмакнул туда носовой
платок и  снова  забрался на крышу каюты.  Поджег платок  и  подождал,  пока
загорится горючее. Получилось немного дыма, а банка так  разогрелась, что ее
трудно  было удержать в руках. Гаскелл  пинком столкнул ее в воду.  Зашипев,
она погасла.
     --  Крошка  -- гений,  -- заметила  Салли, --  умом с  тобой  никто  не
сравнится.
     -- Ладно, когда придумаешь что-либо путное, дай мне знать.
     -- Попробуй вплавь.
     -- Попробуй утонуть, -- огрызнулся Гаскелл.
     -- Можно сделать плот или что-то вроде.
     -- И  разобрать  катер  Шеймахера  по  частям. Только  этого  нам  и не
хватало.
     -- Я видела  картину про гаучо или  римлян, или еще кого-то.  Так  вот,
когда им надо было переплыть реку, они использовали свиные пузыри.
     -- Нам свиньи не хватает, -- сказал Гаскелл.
     -- Можно  использовать пакеты для мусора, -- предложила  Салли. Гаскелл
пошел за пакетом, надул его и затянул веревкой. Потом надавил на него. Пакет
лопнул.
     Гаскелл  сел  расстроенный.  Должен  же  быть  какой-то простой  способ
привлечь  внимание. О том, чтобы плыть по этому болоту, зажав  в  руке пакет
из-под мусора, не могло быть и речи. Он машинально  перебирал в руках  буквы
от игры и снова думал о воздушных змеях. Или шарах. Шарах.
     -- У тебя с собой нет презервативов? -- внезапно спросил он.
     -- Господи, самое время для  эрекции,  --  сказала  Салли. -- Забудь  о
сексе. Думай, как нам отсюда выбраться.
     -- Я и думаю, -- сказал Гаскелл. -- Мне нужны эти резинки.
     -- Ты собираешься плыть вниз по реке на связке из презервативов?
     --  Шаров, --  ответил  Гаскелл.  -- Мы  их надуем,  нарисуем  буквы  и
запустим.
     --  Крошка  -- гений, --  похвалила Салли  и  пошла  в туалет  за своей
сумкой. -- Вот они. А я-то подумала, что ты меня хочешь.
     --  Дни  вина и роз  уже  позади, -- сказал  Гаскелл. -- Напомни мне не
забыть  с  тобой  развестись.  --  Он  разорвал пакет,  надул презерватив  и
завязал.
     -- На каком основании?
     --  К  примеру, на том, что ты  лесбиянка, -- ответил Гаскелл и помахал
надутым презервативом.  -- И плюс к  тому,  страдаешь клептоманией  и имеешь
привычку  спаривать  чужих  мужчин  с  куклами.  И  многое,  многое  другое.
Например, что ты нимфоманка.
     -- Ты не посмеешь. Твоя семья на потерпит скандала.
     -- Еще как посмею, -- сказал Гаскелл и надул еще один презерватив.
     -- Пластиковый урод.
     -- Выгребная яма.
     У  Салли  сузились глаза.  Ей начинало  казаться, что  он действительно
собирается с ней разводиться,  а если Гаскелл разведется с ней  в Англии, то
какие она получит алименты? Практически ничего.  Детей  у нее  не было, зато
было  впечатление,  что  британские суды жадноваты  в смысле  денег.  Как  и
Гаскелл и его семейка. Богатые и жадные. Она села и посмотрела на него.
     --  Где  твой  лак  для ногтей? -- спросил Гаскелл. Двенадцать  надутых
презервативов летали по каюте.
     -- Чтоб ты сдох, -- ответила Салли и отправилась на палубу. Уставившись
в темную  воду, она думала о крысах и смерти,  о том, что может  снова стать
нищей и от всего свободной.  Крысиная  парадигма. Мир --  это клоака Люди --
предметы,  которые  используют,   а   потом  выбрасывают.  Такова  философия
Гаскелла,  и  теперь  он  выбрасывает ее.  Стоит  только  поскользнуться  на
покрытой горючим палубе -- и конец всем ее проблемам. Всего-то и  требуется,
чтобы Гаскелл поскользнулся и утонул, и  она станет свободной  и богатой,  и
никто  никогда  ничего не узнает.  Несчастный  случай.  Естественная смерть.
Нельзя,  однако, забывать, что  Гаскелл умеет плавать. Один раз попытаться и
проиграть  --  и  второго  раза  не  будет.  Он  станет остерегаться.  Нужно
действовать наверняка и так, чтобы все выглядело естественно.
     На палубу  вышел  Гаскелл  с  презервативами. Он связал  их вместе и на
каждом  лаком  для ногтей  нарисовал  по  букве.  В  результате  получилось:
ПОМОГИТЕ  SOS. Взобравшись на крышу каюты, он выпустил  шары. Какое-то время
они повисели  в воздухе, но затем, подхваченные  легким  ветром,  отлетели в
сторону и  опустились на воду.  Гаскелл выудил их за конец  веревки и сделал
еще одну попытку. И опять они сели на воду.
     --  Надо подождать ветра  посильнее, -- сказал он и  привязал  связку к
перилам. Презервативы слабо заколебались на ветру. Гаскелл спустился в каюту
и лег на койку.
     -- Что теперь собираешься делать? -- спросила Салли.
     -- Спать. Разбуди меня, когда поднимется ветер.
     Он снял очки, накрылся с головой одеялом и заснул.
     На палубе Салли сидела на ящике и думала о том, как можно утонуть. Если
ты в постели.

     --  Мистер Госдайк,  --  сказал  инспектор Флинт,  --  мы с вами вместе
работаем уже много лет, поэтому я могу сказать вам честно -- я не знаю.
     -- Но вы же обвинили его в убийстве, -- заметил мистер Госдайк.
     -- Я возьму  его  под  стражу  в  понедельник.  Пока  я  продолжаю  его
допрашивать.
     -- Но безусловно то. что он признался, что закопал  куклу в натуральную
величину...
     --  Одетую в  платье  своей  жены, Госдайк. В  платье  своей  жены.  Не
забывайте.
     -- По-моему, это неважно. Вы абсолютно уверены, что произошло убийство?
     -- Три человека  бесследно исчезли, оставив после себя две машины, дом,
заваленный грязной  посудой и  мусором  после вечеринки... видели бы вы этот
дом - ванную комнату и лестницу со следами крови...
     -- Они могли уехать на чужой машине.
     -- Могли, но не уехали.  Доктор Прингшейм не любил, когда кто-то другой
сидел за рулем. Нам об этом рассказали его коллеги по факультету биохимии. У
него было  укоренившееся предубеждение  против  британских  водителей. И  не
спрашивайте меня почему.
     -- Как насчет поездов? Автобусов? Самолетов?
     --  Проверено, перепроверено  и еще раз проверено. Никто похожий на них
не покидал  город ни  на  каком виде общественного или личного транспорта. И
если  вы  думаете, что  они  укатили  на велосипедах, то  опять  ошибаетесь.
Велосипед  доктора  Прингшейма  в  гараже.  Нет,  забудьте о  том,  что  они
куда-либо уехали. Они умерли, и этот умник Уилт знает, что это так.
     -- Мне  все равно непонятно,  на чем основывается ваша уверенность,  --
сказал мистер Госдайк.
     Инспектор Флинт закурил сигарету.
     -- Давайте посмотрим на  те его действия, в которых он признался. Какие
можно сделать из них выводы? Он берет куклу в натуральную величину...
     -- Где?
     -- Он говорит, жена дала. Неважно, где он ее взял.
     -- Он утверждает, что впервые увидел эту штуку :.в доме Прингшеймов.
     -- Возможно. Готов этому поверить.  Где бы  он ее  ни взял,  он одел ее
так,  чтобы  она  была  похожа  на миссис  Уилт.  Он  прячет ее  в яме около
техучилища,  которая,  как  он  знает, будет залита  бетоном.  Он специально
показывается  сторожу, когда  училище  уже закрыто.  Оставляет велосипед  со
своими отпечатками пальцев и книгой в корзине. Свой путь  к  яме он  усыпает
листками с записями. Он появляется в  доме Брейнтри в полночь весь в грязи и
говорит, что у машины спустило колесо, хотя ничего такого не было. Разве это
не доказывает, что он что-то задумал?
     -- Он говорит, что просто хотел избавиться от куклы.
     -- А мне он сказал, что репетировал убийство своей жены.
     --  Да,  но  только в воображении.  Он  хотел избавиться от  куклы,  --
настаивал мистер Госдайк.
     -- Зачем  тогда одевать ее, надувать и оставлять там, где ее непременно
обнаружат,  когда начнут заливать бетон? Если он  не хотел, чтобы  ее нашли,
почему он  ее не закопал?  Почему,  наконец, он  попросту не сжег ее или  не
выбросил где-нибудь  по дороге?  На все  эти вопросы  нет  ответа,  если  не
рассматривать  все как обдуманный план, целью которого является отвлечь наше
внимание от  настоящего преступления.  --  Инспектор  помолчал.  --  Мне все
кажется, что на той вечеринке  случилось что-то, о чем мы  не имеем понятия.
Может,  Уилт застукал  свою жену в  постели с мистером  Прингшеймом?  И убил
обоих. Зашла миссис Прингшейм, и он убил и ее.
     --Как? -- спросил мистер Госдайк. -- Там было мало крови.
     --  Задушил. И свою жену задушил. Забил  мистера Прингшейма до  смерти.
Затем спрятал где-то трупы.  отправился домой  и наследил  с этой куклой.  В
воскресенье он избавился от трупов...
     -- Каким образом?
     --  Один  Господь  Бог  ведает, но я непременно узнаю.  Я  уверен,  что
человек, способный  задумать такое,  способен и изобрести нечто дьявольское,
чтобы избавиться от  трупов. Не уХивлюсь,  если узнаю, что он  в воскресенье
незаконно пользовался  крематорием. Что бы он ни сделал, он  сделал  это как
следует.
     Но мистер Госдайк все еще сомневался.
     -- Не понимаю, как вы можете быть так уверены, -- сказал он.
     -- Мистер Госдайк. -- устало  сказал  инспектор, -- вы провели со своим
клиентом всего  два часа. Я же потратил на него почти неделю, и если я что и
; вынес,  так это убеждение, что этот поганец знает, что он  делает. С любым
человеком,  который  невиновен,  но  которого  обвиняют в  убийстве  жены  и
предъявляют доказательства, случился бы нервный срыв. Но только не с Уилтом.
Этот нагло сидит и учит меня,  как проводить расследование. Именно это  меня
больше всего убеждает, что негодяй виновен по всем статьям. Он это сделал, я
уверен. Более того, я это докажу.
     -- Сейчас он несколько обеспокоен, -- сказал мистер Госдайк.
     --  Есть причины,  --  заметил  инспектор.  --  Я  ему  сказал,  что  в
понедельник  утром  заставлю его  говорить  правду,  даже если для этого мне
придется его убить.
     --  Инспектор,   --  сказал  мистер  Госдайк  вставая,   --   я  должен
предупредить  вас,  что я  посоветовал своему  клиенту больше не говорить ни
слова, и если он предстанет перед судом со следами избиения...
     --  Мистер  Госдайк, вы ведь меня хорошо  знаете. Я не полный  идиот, и
если на вашем клиенте будут какие-либо следы, ни я, ни мои ребята  не  будут
иметь к этому никакого отношения. Могу вас в этом заверить.
     Мистер  Госдайк  покинул  полицейский   участок  в  крайне  озабоченном
состоянии. Он вынужден был признать, что рассказ Уилта не отличался  большой
убедительностью.  Какого-либо  значительного  опыта  общения  с  убийцами  у
мистера  Госдайка не было, но он  был достаточно умен, чтобы сообразить, что
люди, открыто  признающиеся, что  мечтали  об убийстве  своей  жены, в конце
концов сознаются, что они именно так и поступили.  Более того,  его  попытка
уговорить  Уилта заявить,  что он  засунул куклу в яму, чтобы подшутить  над
коллегами по  техучилищу,  бесславно провалилась.  Врать  Уилт отказался,  а
мистер  Госдайк не  привык к  клиентам,  которые не  хотели говорить ничего,
кроме правды.
     Инспектор Флинт вернулся  в комнату для допросов  и посмотрел  на Уилта
Затем взял стул и сел.
     --Уилт, --  сказал он с приветливостью, которой не испытывал. -- нам  с
тобой надо немного поговорить.
     --  Как, опять?  --  удивился Уилт.  --  Мистер Госдайк посоветовал мне
молчать.
     --  Он всегда так делает, --  мягко  сказал инспектор. -- Особенно если
уверен, что клиент виновен. Ну что, будешь говорить?
     -- А почему бы и нет? Мне скрывать нечего, а так время быстрее пройдет.

17

      Была пятница,  как раз тот день  недели, когда  маленькая  церковь  в
Уотеруике пустовала. И,  как всегда в такой день. викарий,  преподобный Джон
Фрауд,  был  пьян.  Эти  два  события  всегда  сопутствовали друг  другу  --
отсутствие паствы и нетрезвое  состояние викария. Традиция восходила  к  тем
далеким временам, когда спиртное  провозилось нелегально и возможность иметь
выпивку была  единственной  причиной. Почему  столь отдаленный приход вообще
имел викария. И, как многие английские традиции, эта тоже оказалась живучей.
Церковные власти  следили за  тем,  чтобы в Уотеруик назначались священники,
страдающие  идиосинкразией,  чей  неуместный  энтузиазм делал невозможным их
работу  в  более  приличных  приходах.  Чтобы  как-то  утешиться  по  поводу
отдаленности прихода и отсутствия интереса к вещам духовным, они прибегали к
спиртному.  Святой  отец Джон Фрауд не нарушил  традиции.  Он выполнял  свои
обязанности  с  тем  англо-католическим  фундаменталистским  пылом,  который
сделал  его  таким непопулярным  в  Эшере, но  с  пьяной  снисходительностью
усмотрел  на  проделки своей немногочисленной паствы.  Последняя  же,  когда
спрос   на   бренди  упал,  довольствовалась  случайным   грузом  спиртного,
доставляемого в лодках нелегальными иммигрантами из Индии.
     Сейчас, когда  он покончил с  завтраком,  состоящим из  гоголя-моголя и
кофе  по-ирландски,  и  поразмышлял  о  превратностях  судьбы и  своих более
удачливых коллегах, о чем  он  прочитал  в старой воскресной газете, он стал
замечать, что над камышами в проливе Ил  трепыхается что-то похожее на белые
сосискообразные шары.  которые на  какое-то мгновение  поднимались,  а затем
снова опускались. Святой отец  вздрогнул, закрыл  глаза,  снова их  открыл и
подумал о  пользе воздержания.  Если он  не  ошибался, а он  и сам толком не
знал,  хотел  он ошибиться или  нет, утро было  испоганено появлением связки
презервативов, надутых  презервативов,  которые  болтались  там, где никакие
презервативы никогда не болтались раньше. Во всяком случае, он надеялся, что
это была именно  связка Он так привык к тому, что у  него в глазах постоянно
двоится  и троится, что не был  уверен,  видит  ли он  действительно  связку
презервативов, или только один, или, еще лучше, ни одного.
     Он пошел, в кабинет  за биноклем и снова вернулся на  террасу, но, пока
он ходил, явление исчезло. Святой отец печально покачал головой.  У него уже
давно были нелады  со здоровьем,  особенно его беспокоила печень. Не хватает
ему только  галлюцинаций  с утра  пораньше. Он вернулся в  дом  и  попытался
сосредоточиться на деле одного протодиакона из Онгара,  который сделал  себе
операцию  по  изменению  пола  и  сбежал с  церковным  служкой. Есть  о  чем
поговорить во время проповеди, если придумать подходящий текст.
     Из своего  убежища  в саду  Ева видела, как викарий  вернулся  в дом, и
старалась решить, что же ей делать. Не могла же она в таком виде войти в дом
и  представиться.  Нужна  была  одежда  или  хотя  бы что-нибудь, чем  можно
прикрыться. Она  огляделась в поисках чего-либо подходящего и в конце концов
решила  использовать для  этой цели плющ,  вьющийся  по  ограде кладбища. Не
выпуская дом из виду, она вылезла из-под дерева, галопом пронеслась к забору
и через калитку вбежала  на кладбище. Там она содрала несколько плетей плюща
со ствола дерева и, довольно неуклюже прикрывая ими себя  спереди, двинулась
осторожно по заросшей тропинке к церкви. Большую часть тропинки  нельзя было
видеть  из  дома  из-за  деревьев,  но  раз  или  два ей  приходилось  низко
пригибаться и  быстро перебегать  от одного  надгробного  камня к другому на
виду  у обитателей  дома.  Когда она  наконец достигла  ступеней церкви, она
совсем запыхалась, а сознание  непристойности всего  происходящего  возросло
вдесятеро. Если перспектива появления в доме голой была ей неприятна с точки
зрения светских  приличий,  то мысль  оказаться в  церкви в чем мать  родила
казалась ей  просто  кощунственной.  Она  стояла  у дверей  и  изо всех  сил
старалась  взять  себя  в  руки  и  войти.   Там  обязательно   должна  быть
какая-нибудь  одежда вроде стихиря  для хористов  в ризнице, она могла бы ее
взять и уже тогда пойти  в дом. Или не могла? Ева не была уверена в ценности
стихиря и боялась, что викарий рассердится. Господи, до чего же все скверно!
Наконец  она  открыла дверь  и вошла.  Внутри было  холодно, влажно и пусто.
Крепко  прижимая к себе  плющ, она  прошла через  церковь к  двери ризницы и
попыталась ее открыть.  Дверь была  заперта. Дрожа  от холода, Ева старалась
что-нибудь придумать.  В конце концов она  вышла из церкви и долго стояла на
солнце, пытаясь согреться.

     В учительской техучилища балом правил доктор Боард.
     --  Учитывая все обстоятельства,  --  говорил  он,  -- я считаю, что мы
неплохо выглядим во всем этом деле.  Директору всегда  хотелось, чтобы  наше
техучилище заметили,  а  теперь, благодаря  нашему приятелю  Уилту, эта цель
достигнута.  Только  посмотрите,  сколько внимания  нам уделила  пресса.  Не
удивлюсь, если приток студентов резко возрастет.
     -- Члены комиссии не пришли в восторг от наших возможностей, -- заметил
мистер Моррис, -- поэтому вряд ли можно утверждать, что визит был успешен.
     --  Лично я  считаю,  что  они  не остались  внакладе, -- сказал доктор
Боард.  --  Не  каждый  день  тебе   выпадает  шанс  одновременно  наблюдать
эксгумацию  и экзекуцию. Одно  обычно предшествует другому, а тут им удалось
увидеть, как нечто,  что по  всем статьям было женщиной, за несколько секунд
превращается   в  мужчину.  От  эдакой  мгновенной  перемены  пола,   говоря
современным языком, мозги могут пойти враскорячку.
     -- Кстати, насчет бедняги Мейфилда, -- сказал заведующий географическим
отделением. -- Как я понял, он до сих пор еще в дурдоме.
     -- Навсегда? -- с надеждой спросил доктор Боард.
     -- У него депрессия. И упадок сил.
     -- Ничего удивительного. Любой, кто так употребляет... кто  так уродует
язык,  напрашивается  на  неприятности.  К  примеру,  он  употребляет  слово
"структура" в качестве глагола.
     -- Он возлагал большие надежды на повышение разряда училища и то, что в
этом было отказано...
     --  И  совершенно справедливо, -- заметил доктор Боард. -- Хоть убейте,
не  могу  понять, какой смысл пичкать  второсортных  студентов  пятисортными
идеями по столь далеким  друг  от  друга  темам, как средневековая  поэзия и
городские исследования. Уж пусть  они лучше смотрят, как полиция  выкапывает
то, что,  по их предположениям, является телом женщины,  покрытым  коркой из
бетона,  вытягивает ей шею, сдирает  с нее одежду, подвешивает ее и в финале
надувает ее так. что она лопается. Здесь уж они  наберутся образования, если
хотите  знать  мое мнение. Здесь все  вместе -- археология и криминалистика,
зоология  и  физика,  анатомия   и  экономика.  Добавьте  к  этому   крайнюю
заинтересованность студентов.  Если нам нужны ученые степени, присуждайте их
за нечто подобное. К тому же  очень практично. Я  продумываю, не заказать ли
мне такую куклу.
     -- Но вопрос об исчезновении миссис Уилт  все равно остается  открытым,
-- заметил мистер Моррис.
     -- Ах, милая Ева, -- произнес доктор Боард задумчиво."-- После того как
я увидел так много такого, что,  как мне  казалось, было ею, то, если я буду
иметь  удовольствие ее встретить, я отнесусь к ней с изысканной вежливостью.
Удивительно разнообразная женщина. А какие пропорции! Назову-ка я свою куклу
Евой.
     -- Но полиция считает, что она умерла.
     -- Такие женщины не умирают, -- провозгласил доктор Боард. -- Она может
лопнуть, но память о ней будет жить вечно.

     Находящийся  в  этот момент в  своем  кабинете святой  отец  Джон Фрауд
вполне разделял точку зрения доктора Боарда. Вряд ли  ему удастся когда-либо
стереть из памяти крупную и, судя по всему, голую женщину, которая появилась
из-под ивы в конце его сада, подобно омерзительно большой нимфе, и пробежала
через  кладбище.   Поскольку  ее  появление  непосредственно  следовало   за
привидившимися  ему надутыми презервативами,  его подозрение, что он слишком
перестарался   в  смысле  алкоголя,   усилилось.  Отказавшись  от  сочинения
проповеди  по поводу  богоотступника протодиакона  из Онгара  (он  собирался
начать ее  со слов  "По их плодам вы их узнаете"), он поднялся и посмотрел в
окно в сторону церкви. Викарий размышлял над тем, не надо ли  ему туда пойти
и посмотреть, нет ли там  толстой  голой женщины, но тут в поле  его  зрения
опять попали камыши за полоской воды. Эти дьявольские штуки появились снова.
Никаких сомнений  больше не  было. Он схватил бинокль и уставился  в сторону
камышей. На этот раз он видел  их  более  четко, в них  угадывалось какое-то
неявное, но  мрачное предзнаменование.  Солнце  стояло уже высоко, туман над
проливом  Ил рассеялся,  и  презервативы светились странным фосфоресцирующим
светом.    Эта    незначительная   деталь   придавала   им   некое   подобие
одухотворенности.  Более  того,  на  них  было  что-то  написано.  Прочитать
написанное было легко, но понять -- трудно. Написано было ПИТМО. Святой отец
опустил бинокль и потянулся за бутылкой с виски, раздумывая над тем, что это
может означать. После того как он в темпе опрокинул три рюмки, он решил, что
в  спиритуализме   что-то  есть,   только  непонятно,  почему  почти  всегда
приходится иметь  дело с иностранцами. Иначе как  объяснить столько  ошибок?
Тем  временем ветер поменял буквы местами и  теперь читалось: ЕТОМОГ Викария
передернуло. Что "мог" этот "его"?
     -- Грехи наши тяжкие, -- вздохнул  святой отец, обращаясь к  четвертому
стаканчику  виски, и принялся  снова разглядывать  небесные знамения.  ООМИГ
последовало  за ТOSМОП,  а  потом превратилось  в SSOOТЕГИМОП, что  было еще
хуже.  Святой отец Джон фрауд отодвинул в сторону бинокль и бутылку виски  и
опустился на колени, чтобы помолиться об избавлении или хотя  бы попросить у
Бога  помощи в истолковании посланий. Но каждый раз, когда он  поднимался  с
колен,  чтобы   посмотреть,  не  уважена  ли  его  просьба,  сочетания  букв
оставались  не  только  бессмысленными,  но и  просто  угрожающими.  Что,  к
примеру, могло  значить МОГИПОТ? Или ООТЕПОИ?  В конце  концов, решив  лично
разобраться в истинной природе явления, он надел сутану и нетвердой походкой
направился к причалу.
     -- Будь проклят  этот день. -- бормотал он, забираясь  в лодку и берясь
за весла.  Святой отец  придерживался  твердого мнения насчет презервативов.
Это было одним из краеугольных камней его англо-католицизма.

     В каюте крепко  спал  Гаскелл. Салли была  занята  приготовлениями. Она
разделась и напялила на себя пластиковое бикини. Из сумки достала квадратный
кусок шелка, положила его на  стол, принесла  с кухни кувшин и, перегнувшись
через  борт, зачерпнула воды. Потом она пошла в туалет и  привела в  порядок
лицо.  Наклеила  фальшивые ресницы, густо намазала  губы и под толстым слоем
крема скрыла свою  обычную бледность. Когда  она вышла из туалета, у  нее  в
руке была  купальная  шапочка. Одной  рукой  она оперлась на дверь камбуза и
выставила вперед бедро.
     -- Гаскелл, крошка, -- позвала она.
     Гаскелл открыл глаза и посмотрел на нее. -- Что, черт побери?
     -- Нравится?
     Гаскелл надел очки. Несмотря ни на что, ему нравилось.
     -- Если рассчитываешь меня обвести вокруг пальца, ничего не выйдет.
     Салли улыбнулась.
     -- Не болтай попусту. Ты меня заводишь, крошка ты моя биодеградирующая.
-- Она подошла к койке и уселась рядом с ним.
     -- Что тебе нужно?
     --  Заставь  его  встать,  крошка.  Ты  заслужил  развлечение.  --  Она
принялась ласкать его. -- Помнишь старые денечки?
     Гаскелл помнил и почувствовал, что слабеет. Салли наклонилась и прижала
его к койке.
     -- Салли тебя полечит, -- сказала она и  расстегнула пуговицы у него на
рубашке.
     Гаскелл попытался увернуться.
     -- Если ты думаешь...
     -- А ты  не думай, золотце,  -- сказала Салли и расстегнула ему джинсы.
-- Пусть только он встанет.
     --  Боже мой, --  пробормотал Гаскелл. Запах  духов, пластик, маска  на
лице  и ее руки будили древние  фантазии. Он безвольно  лежал на койке, пока
Салли раздевала его. Он не  сопротивлялся, даже  когда  она перевернула  его
лицом вниз и соединила его руки за спиной.
     -- Связанная крошка, -- сказала она тихо и потянулась за куском шелка.
     -- Нет, Салли, не надо, -- слабым голосом бормотал он.
     Салли  мрачно  улыбнулась и, обмотав  его  запястья  шелковой  тряпкой,
крепко связала  ему  руки.  Гаскелл жалобно  простонал.  -- Ты  делаешь  мне
больно.
     Салли перевернула его.
     -- Да ты же тащишься от этого, --  сказала она  и поцеловала его. Снова
сев на койку, она стала его гладить. --  Тверже, крошка, еще тверже. Подними
моего возлюбленного до неба.
     -- О, Салли.
     -- Вот молодец, крошка, а теперь позаботимся о водонепроницаемости.
     -- Не надо. Мне так больше нравится.
     -- Я так хочу.  Мне это нужно,  чтобы доказать, что ты любил меня, пока
смерть не разъединила нас. -- Она наклонилась и надела на него презерватив.
     Гаскелл не сводил с нее глаз. Что-то было не так.
     -- А теперь шапочку. -- Она протянула руку и взяла купальную шапочку.
     -- Шапочку? -- спросил Гаскелл. -- Зачем? Я не хочу ее надевать.
     -- Да нет  же, хочешь, сердце мое.  Так  ты больше похож на девушку. --
Она надела шапочку ему на голову. -- А  теперь дело за  Салли. --  Она сняла
бикини и опустилась  на него. Гаскелл застонал. Она была великолепна. Он  уж
не помнил, когда она последний раз была так хороша в деле.  И все же  он был
напуган. Было что-то в ее глазах, чего он не замечал раньше.
     -- Развяжи меня, -- взмолился он, -- руке больно.
     Но  Салли  только улыбнулась  и  продолжила  вращательные движения.  --
Только когда ты  кончишь  и уйдешь, крошка Джи. Когда  для тебя все  будет в
прошлом. -- Она опять задвигала бедрами.
     -- Давай, кончай быстренько. Гаскелл вздрогнул.
     -- Порядок?
     -- Порядок, -- кивнул он.
     -- Теперь навсегда, крошка, -- сказала Салли. -- Теперь все. Ты перешел
рубеж от настоящего к прошлому.
     -- От настоящего к прошлому?
     -- Ты пришел и ушел, пришел и ушел. Теперь только вот что  осталось. --
Она протянула  руку и взяла кувшин с грязной водой. Гаскелл повернул голову,
чтобы посмотреть на него.
     -- А это еще зачем?
     --  Для тебя, крошка. Молоко речной коровки. -- Она слегла  подвинулась
вперед и уселась ему на грудь. -- Открывай рот.
     Гаскелл Прингшейм в ужасе уставился на нее, пытаясь вывернуться.  -- Ты
с ума сошла, совсем взбесилась.
     -- Лежи спокойно -- и тогда не будет больно. Все скоро кончится, любовь
моя. Смерть от естественных причин. В постели. Ты войдешь в историю.
     -- Ах ты сука, проклятая сука...
     -- Сам ты пес поганый, -- ответила Салли и начала лить воду ему  в рот.
Затем поставила кувшин на пол и натянула купальную шапочку ему на лицо.

     Для разъяренного  человека, в  желудке которого болталось  с полбутылки
виски,  святой  отец  Джон  Фрауд  греб  на  удивление споро. Чем  ближе  он
подплывал к презервативам, тем больше он распалялся.  И  дело было не в том,
что  вид этих штук  заставил его  понапрасну  испугаться  за состояние своей
печени (теперь, когда он был совсем  близко, он видел, что они действительно
существовали). Пожалуй, все дело было в том, что он придерживался доктрины о
сексуальном невмешательстве. С  его  точки зрения, если верить  Книге Бытия,
Бог создал совершенный мир, который  с той поры только и делает, что катится
в пропасть. А не верить Книге Бытия нельзя,  иначе вся Библия теряет  смысл.
Отталкиваясь от этого фундаменталистского постулата, святой отец Джон Фрауд,
хаотически   пробираясь   через    Блейка,   Хоукера.   Ливиса    и   других
богословов-обскурантов, пришел к убеждению, что все чудеса современной науки
от  дьявола  и  что спасение лежит в  том,  чтобы  тщательно  избегать  всех
материальных  достижений  со  времен Ренессанса и  кое-чего  до  того, и что
природа  куда менее  кровожадна, чем  современный механизированный  человек.
Иными словами, он был уверен,  что конец  света в виде ядерной катастрофы не
за горами  и что  его долг христианина  возвещать об этом. Проповеди на  эту
тему, читавшиеся с устрашающим  пылом, и привели к его изгнанию в  Уотеруик.
Сейчас,  выгребая  вверх  по  проливу  Ил, он был  полон  молчаливой ярости,
направленной  против презервативов,  абортов и тех зол. которые несет в себе
сексуальная  вседозволенность.  Все  они  были  причинами  и  признаками  --
причинными признаками -- того морального хаоса, в который  превратилась наша
жизнь. И еще  эти туристы.  Святой  отец ненавидел  туристов.  Они  поганили
маленький  рай его прихода своими лодками, транзисторами и через край бьющим
весельем. А туристы,  которые осквернили  вид  из окна его кабинета надутыми
презервативами  и непонятными посланиями, были  просто  мерзостью. Когда  он
заметил  катер, он был в  таком настроении,  что шутить с  ним было  опасно.
Быстро подплыв к катеру, он привязал лодку  к поручням и, подняв сутану выше
колен, перебрался на палубу.

     В каюте  Салли смотрела на купальную  шапочку.  Она то раздувалась,  то
снова  опадала,  то  расширялась. то  прилипала  к  лицу  Гаскелла. Салли аж
передернуло  от  удовольствия. Теперь она  самая-самая  свободная женщина  в
мире. Гаскелл  умирал,  и  она могла делать с  миллионом  долларов все,  что
пожелает. И никто  не узнает. Он умрет, она снимет  шапочку, развяжет  его и
спихнет  тело в  воду.  Гаскелл  Прингшейм  умрет  естественной смертью:  он
утонет. Тут дверь каюты открылась и в проеме возник силуэт преподобного отца
Джона Фрауда.
     -- Какого черта... -- пробормотала она и соскочила с Гаскелла.
     Святой отец стоял в нерешительности.  Он  намеревался высказаться, и он
это сделает, но он явно  застал врасплох  очень  голую женщину с  безобразно
размалеванным лицом  в момент ее совокупления с мужчиной, на первый  взгляд,
вовсе без лица.
     -- Я... -- начал  он было, но остановился. Мужчина  скатился с койки на
пол и извивался там самым необычным образом. Святой отец в  ужасе смотрел на
него. У человека не только не было лица, но и руки были связаны за спиной.
     -- Дорогой друг, -- начал  викарий, возмущенный этой сценой, и взглянул
на  голую  женщину, ожидая объяснений. Она смотрела на него с  ненавистью. У
нее  в  руках  оказался  большой  кухонный  нож.  Святой  отец,  спотыкаясь,
ретировался на палубу.  Женщина надвигалась на него, держа нож  перед  собой
двумя руками. Определенно сумасшедшая. Да и мужчина на полу тоже. Он катался
по полу и вертел головой из стороны в сторону. Купальная шапочка слетела, но
святой  отец в  этот момент торопливо перебирался через борт в лодку и этого
уже  не видел. Он успел отвязато лодку прежде, чем ужасная женщина бросилась
на него, и начал  быстро грести в сторону, забыв, что он собирался  сказать.
Стоя на палубе, Салли осыпала его ругательствами, а за спиной в дверях каюты
появился какой-то темный силуэт.  Викарий был  благодарен  Богу  за  то, что
теперь у мужчины было  лицо,  правда, не очень  приятное, скорее ужасное, но
лицо.  Он  приближался  к  женщине  с  какими-то  страшными  намерениями.  В
следующий момент  эти намерения были осуществлены. Мужчина  бросился на нее,
нож упал на палубу, женщина пыталась  ухватиться за борт,  но промахнулась и
соскользнула в воду. Больше святой отец ждать не стал.  Он размашисто погреб
прочь. Ему было безразлично, что за сексуально извращенную оргию он прервал,
а размалеванные женщины с ножами, которые обзывали его, кроме всего прочего,
мудозвоном  и разъебаем,  не  вызывали в нем симпатии,  даже если объект  их
мерзкой похоти  спихивал их в  воду.  Кроме того, они -- американцы.  Святой
отец  тратить время на американцев не  желал. Они воплощали в себе все,  что
святому  отцу не нравилось в  современном  мире. Испытывая  все возрастающее
отвращение и неудержимое желание припасть к бутылке с  виски, он добрался до
причала и привязал лодку.
     Оставшийся на  катере Гаскелл перестал орать.  Священник,  спасший  ему
жизнь, проигнорировал как  его  хриплые  мольбы  о дальнейшей помощи, так  и
Салли, стоящую  по  пояс в воде рядом с катером. Пусть  там  и  остается. Он
вошел  в каюту,  изловчился запереть  связанными руками  дверь и огляделся в
поисках  чего-нибудь, чем бы  разрезать  шарф. Он все еще  был очень  сильно
напуган.

     -- Правильно, -- сказал инспектор Флинт, -- и что ты потом сделал?
     -- Поднялся и прочел воскресные газеты.
     -- Потом?
     -- Съел тарелку овсянки и выпил чаю.
     -- Чаю? Ты уверен, что чаю? В прошлый раз ты сказал -- кофе.
     -- В какой прошлый раз?
     -- В последний раз, когда ты об этом рассказывал.
     -- Я пил чай.
     -- Что потом?
     -- Я покормил Клема завтраком.
     -- Чем именно?
     -- Кашей.
     -- В прошлый раз ты говорил -- мясом.
     -- А сейчас говорю -- кашей.
     -- Реши, наконец, что это было?
     -- А какая, мать твою, разница?
     -- Для меня -- разница.
     -- Кашей.
     -- Что ты делал после того, как покормил собаку?
     -- Побрился.
     -- В прошлый раз ты говорил, что принял душ.
     -- Сначала принял душ, а потом побрился. Я пытаюсь сберечь время.
     -- О времени не беспокойся. Его у нас навалом.
     -- А сколько это?
     -- Заткнись. Что ты делал потом?
     --  Бога ради, ну какое это  имеет значение?  Какой смысл повторять все
снова и снова?
     -- Заткнись.
     -- Это идея, -- сказал Уилт. -- Я заткнусь.
     -- Что ты делал после того, как побрился?
     Уилт смотрел на него и молчал.
     -- Ты побрился, и что?
     Уилт хранил молчание. Наконец инспектор Флинт вышел из комнаты и послал
за сержантом Ятцем.
     -- Он замолчал, -- сказал тот устало. -- Ну и что теперь делать?
     -- Попробовать убедить физически?
     Флинт покачал головой.
     -- Госдайк был у  него. Если в понедельник в суде  у Уилта хоть волосок
будет не на  месте, он развопится  насчет жестокости.  Надо  что-то  другое.
Должно же у него быть слабое место. Я  не я буду. если не найду его. Как это
ему удается?
     -- Что это?
     --  Говорить  непрерывно  и не  сказать  ничего. Ничего,  черт  побери,
стоящего.  У поганца  больше мнений по любому вопросу, чем  у  меня волос на
голове.
     -- Если  не  давать  ему  спать  еще сорок восемь  часов,  он наверняка
свихнется.
     -- Вместе со мной, -- сказал Флинт. -- И мы оба  предстанем перед судом
в смирительных рубашках.
     В комнате  для допросов Уилт  положил  голову на стол. Через минуту они
вернутся и  опять начнут задавать вопросы, но лучше поспать  хотя бы минуту.
Поспать. Только бы они  дали  ему выспаться. Как  там Флинт сказал? "Подпиши
признание и спи,  сколько  твоей  душе угодно".  Уилт  поразмыслил над  этим
высказыванием и  таящимися в нем возможностями.  Признание? Оно  должно быть
достаточно достоверным, чтобы дать им работу,  пока он не отоспится, и  в то
же время  достаточно  диким,  чтобы быть  отвергнутым судом. Оттянуть время,
пока не вернется  Ева и тем самым не докажет его невиновность. Что-то  вроде
"Шейна",  чтобы занять газовщиков  из второй группы  и дать ему  возможность
помечтать о том,  как он засунет Еву на дно  шурфа. Следует  придумать нечто
посложнее, чтобы  задействовать их  на все сто.  Как он  их убил?  Забил  до
смерти в  ванной комнате? Там мало крови.  Даже Флинт вынужден это признать.
Так  как?  Какая  смерть предпочтительнее?  Бедняга Пинкертон  выбрал  тихую
смерть, присоединив к выхлопной трубе шланг... Пожалуй, подойдет. Но почему?
Должен  же быть мотив. Ева путалась с доктором Прингшеймом? С этим ублюдком?
Да  ни за  что на свете. Ева на него бы  и не  взглянула. А откуда это знать
Флинту?  И при чем здесь эта сучка  Салли? Развлекались втроем? Что  же, так
можно объяснить, почему  он  убил  всех троих. Опять  же наличествует мотив,
доступный пониманию Флинта. Кроме того,  на той вечеринке вполне могло нечто
подобное  произойти. Значит, он взял шланг... Какой  шланг?  Шланг тут  ни к
чему.  Пошли   в  гараж,  чтобы  сбежать  от  остальных?  Все-таки  придется
остановиться  на ванной комнате. Ева и  Гаскелл занимались любовью в  ванне?
Уже лучше. Он выбивает дверь в припадке ревности. Совсем хорошо. Потом он их
топит.  Салли  поднимается  наверх,  и  ему  приходится  убить и  ее. Вот  и
объяснение пятнам крови. Она сопротивлялась. Он не собирался ее  убивать, но
она упала в ванну. Просто великолепно.  Однако  куда же он их  дел? Тут надо
подумать. Тут  Флинта на что-нибудь примитивное, вроде реки,  не купишь. Это
должно быть такое  место,  которое бы  объясняло, почему он  засунул куклу в
яму.  Флинт прочно вбил себе  в голову, что  кукла  была частью  отвлекающей
тактики.  Значит, объясняя,  что  он сделал  с  телами, он должен  учитывать
фактор времени.
     Уилт  встал  и  попросился  в  туалет.  Как  обычно,  его   сопровождал
констебль.
     -- Зачем  это нужно?  -- спросил  Уилт. -- Я  не собираюсь  вешаться на
цепочке.
     -- Чтоб ты не попортил себе мясо, -- ответил констебль хриплым голосом.
     Уилт  сел  на   унитаз.   Попортить  мясо.  Ну  и  выраженьице.   Сразу
вспоминаются  мясники  из  первой  группы. Мясники?  В этот  момент  на него
снизошло вдохновение.  Уилт встал  и спустил воду. Мясники  из первой группы
займут  полицию  надолго.  Он вернулся в бледно-зеленую  комнату с  жужжащей
лампой. Флинт ждал его.
     -- Будешь говорить? -- спросил он.
     Уилт  отрицательно   покачал   головой.   Чтоб  его  признание  звучало
убедительно, надо  заставить их вытаскивать  его из него клещами.  Он  будет
колебаться,  начинать что-то  говорить,  замолкать, снова  начинать, умолять
Флинта перестать его мучить, ныть и  начинать все сначала. По  крайней мере,
это не даст ему заснуть.
     -- Вы собираетесь начать все сначала? -- спросил он.
     Инспектор Флинт угрожающе улыбнулся.
     -- Все сначала.
     -- Ладно, -- сказал Уилт, -- делайте что хотите. Только не спрашивайте,
чем именно я кормил собаку. Меня мутит от этих разговоров о собачьей еде.
     Инспектор Флинт заглотил приманку.
     -- Почему же?
     -- Действует мне на нервы, -- ответил Уолт, содрогнувшись.
     Инспектор Флинт перегнулся через стол.
     -- Собачья еда действует тебе на нервы? -- сказал он.
     Уилт колебался с жалким видом.
     -- Не надо об этом, -- попросил он. -- Пожалуйста, не надо.
     --  Так  что  это было, каша  или  мясо?  --  спросил  почуявший  кровь
инспектор.
     Уилт схватился руками за голову.  -- Я ничего не скажу. Не скажу. Зачем
вы все время спрашиваете о еде? Оставьте меня в покое. -- Голос его поднялся
до  истерических нот, а вместе с ним  и надежды инспектора Флинта. Он понял,
что нашел то самое слабое место. Теперь он все узнает.

18

     -- Бог  ты мой, -- сказал сержант Ятц, -- но мы ведь  вчера ели свиной
паштет за обедом. Кошмар какой!
     Инспектор Флинт прополоскал рот черным кофе  и  сплюнул в раковину. Его
уже два раза вырвало, и он чувствовал, что третьего раза не миновать.
     -- Я знал, что будет что-то из ряда вон, -- сказал он с содроганием, --
я  знал,  и все. У человека, способного на  такие шутки с  куклой, наверняка
есть за душой какая-нибудь особая мерзость.
     -- Так  может,  их уже  полностью  съели?  --  спросил  сержант.  Флинт
взглянул на него так, как будто хотел убить.
     --  Ты  что думаешь, он зря прокладывал ложный след? --  спросил он. --
Хотел  выждать, пока их окончательно не поглотят. Его выражение  "поглотят",
не мое. Ты в курсе, сколько паштет может храниться?
     Ятц покачал головой.
     -- Дней пять.  Ну, шесть. Его  сделали во вторник, значит,  у  нас есть
один день,  чтобы собрать то, что  осталось.  Я  требую, чтобы  собрали весь
паштет  в  Восточной  Англии. Я требую, чтобы каждый блядский кусок колбасы,
бифштекс или пирог  с почками,  вышедший из ворот  фабрики мясной кулинарии,
был найден и доставлен сюда И каждая банка с собачьей едой.
     -- Собачьей едой?
     --  Ты  меня  слышал,  --  ответил  инспектор   Флинт  и,  пошатываясь,
направился в  ванную  комнату. -- Заодно  собери и еду  для кошек. С  Уилтом
никогда   не  знаешь,  где  найдешь,   где  потеряешь.  Он  вполне  способен
какой-нибудь мелочью снова завлечь нас на ложный путь.
     -- Но если они пошли в мясной пирог, то при чем здесь собачья еда?
     -- А куда он подевал всякие  остатки?  -- с  яростью спросил  инспектор
Флинт. -- Ты что думаешь, он хотел, чтобы люди приходили и жаловались, что в
купленном утром пироге им попался зуб или ноготь? Только не Уилт. Эта свинья
все предусмотрел. Утопил в собственной ванне. Положил в пластиковые пакеты и
закрыл  в гараже, потом  поехал домой  и сунул  куклу в эту чертову дыру.  В
воскресенье  он вернулся,  взял трупы и  целый день провел на мясной фабрике
один-одинешенек...  Если  пожелаешь  узнать, что  он  там  целый день делал,
почитай его заявление. Мой желудок этого не выдерживает.
     Инспектор  рванулся  в  туалет.   С  понедельника   он  питался   почти
исключительно свиным паштетом. Со статистической точки зрения  шансы  на то,
что он откушал миссис Уилт, были чрезвычайно высоки.
     Когда в восемь утра фабрика мясной кулинарии открылась, инспектор Флинт
уже стоял у дверей.  Он ворвался в кабинет управляющего и  потребовал, чтобы
ему дали возможность с ним поговорить.
     --  Он  еще не  приходил,  -- сказала секретарша. --  Не  могу ли я вам
чем-нибудь помочь?
     --  Мне нужен список всех магазинов  и заведений, которые вы  снабжаете
свиным  паштетом,  бифштексами,  пирогами  с  почками,  колбасой и собачьими
консервами.
     -- Я  никак не могу дать  вам эти данные, -- сказала секретарша. -- Они
строго для служебного пользования.
     -- А почему, собственно? Что там такого секретного?
     -- Вообще-то, я не знаю. Просто я не могу взять  это на себя,  в смысле
-- дать вам такую внутреннюю информацию... -- Она замолчала. Инспектор Флинт
смотрел на нее с перекошенным лицом.
     --  Что  ж,  мисс,  --  сказал  он наконец, --  поговорим  о внутренней
информации. Может,  вам  интересно  будет узнать, что  состав вашего свиного
паштета крайне любопытен, и информация об этом жизненно важна.
     --  Жизненно  важна?   Не  понимаю.  Наш   паштет  включает   абсолютно
доброкачественные ингредиенты.
     --  Доброкачественные?  --  завопил  инспектор.  --  Вы  называете  три
человеческих    тела    доброкачественными?    Вы    называете    сваренные,
обескровленные,  покрошенные  и  приготовленные  останки  трех  убитых людей
доброкачественными?
     --  Мы  используем  только... --  секретаршу повело  в  сторону,  и она
свалилась со стула в глубоком обмороке.
     -- Ради всего святого,  -- закричал инспектор, -- кто  бы мог подумать,
что глупая гусыня, которая работает на бойне, окажется такой чувствительной.
Выясните, кто здесь главный, где он  живет, и скажите ему, чтобы мчался сюда
на всех парах.
     Он уселся в кресло, а сержант Ятц начал рыться в бумагах на столе.
     -- Просыпайся-поднимайся,  -- сказал инспектор, подталкивая  секретаршу
ногой. -- Уж если кто и вправе полежать в рабочее время,  так это я. Три дня
и три ночи на ногах и к тому же соучастник в убийстве.
     -- Соучастник? -- переспросил сержант. -- Не понимаю, каким образом?
     --  Не  понимаешь?  А как  ты  назовешь  того,  кто  помогает  частично
избавиться от жертвы? Сокрытие улик?
     -- Я как-то об этом не подумал, -- сказал Ятц.
     -- А я подумал,  -- сказал инспектор. -- Я ни о чем другом  и думать не
могу.

     Лежа в своей  камере,  Уилт умиротворенно смотрел в потолок.  Оказалось
так просто, что он даже удивился. От вас только требуется сказать  людям то,
что  они хотят услышать, и они поверят  самому невероятному. А три бессонных
дня и ночи притупили  бдительность  инспектора  Флинта.  К тому же Уилт  так
правдоподобно колебался, а  его  окончательное признание  было  великолепной
смесью бахвальства  и прозаических  деталей. Он  хладнокровно и точно описал
детали убийства, как избавлялся от трупов.  Он  рассказывал, как мастеровой,
гордящийся  проделанной работой. Каждый раз, будучи в затруднении, он впадал
в  маниакальную  надменность, смесь  бахвальства и трусости,  повторяя:  "Вы
ничего  не  докажете.  От  них  и  следа  не  осталось".  Тут  пригодился  и
антисептик,  придав  всему  рассказу  зловещий   оттенок  реальности:  улики
спускались по тысячам труб, а вслед сыпался антисептик, как соль из солонки.
Еве понравится, когда он ей об этом расскажет,  чего нельзя  было сказать об
инспекторе. Он даже был не в состоянии оценить по достоинству сарказм Уилта,
когда  тот сказал, что, пока  инспектор искал  Прингшеймов, они  были у него
прямо под носом. Особенно  он был  расстроен замечанием о реакции желудка  и
советом в будущем есть только здоровую пищу. Да, несмотря на усталость, Уилт
получил удовольствие,  наблюдая,  как ликование и  удовлетворение  в налитых
кровью   глазах  инспектора  уступает  место   сначала  удивлению,  а  затем
неприкрытому отвращению.  А  когда в финале  Уилт стал  хвастаться,  что  им
никогда не привлечь его к суду за  неимением улик, реакция  Флинта превзошла
все ожидания.
     --  Еще как привлечем, -- хрипло  закричал он. --  Если остался хотя бы
один кусок паштета из этой партии, мы его разыщем, и парни из лаборатории...
     -- Обнаружат там только свинину, --  успел сказать Уилт, прежде чем его
уволокли  в камеру. По крайней мере это была чистая правда, и, если Флинт не
поверил,  пусть  пеняет  на  себя.  Он жаждал признания,  и  он его  получил
благодаря  мясникам  из  первой  группы,  которые  на  его  занятиях  часами
рассказывали ему о делах  на мясной фабрике, а однажды  днем даже повели его
туда  на  экскурсию  и все показали. Славные  ребята.  А ведь когда-то он их
терпеть не  мог. Подумать только,  как  можно ошибаться в  людях. В какой-то
момент Уилт  подумал, а не ошибается ли  он и насчет Евы: и,  может быть, ее
действительно нет уже в живых -- но тут же крепко заснул.

     Со своей позиции на кладбище Ева видела, как  святой  отец  Джон  Фрауд
вышел  из  дома,  спустился к  пристани и  начал грести  в сторону  камышей.
Теперь,  когда викария дома не было,  она была  готова рискнуть  и предстать
перед  его женой. Она  прокралась через кладбищенскую калитку  и огляделась.
Дом  имел  неухоженный  вид, а  гора  бутылок  из-под виски  и джина  в углу
наводила на мысль, что, вполне вероятно, викарий холост. Все еще прижимая  к
себе плющ, она подошла  к двери, по-видимому, ведущей в  кухню, и постучала.
Никто не  отозвался.  Ева  подошла к  окну  и  заглянула. Большая кухня была
неприбрана и являла все признаки холостяцкого бытия. Вернувшись к двери, Ева
снова постучала. Пока она  размышляла, что же делать дальше,  послышался шум
приближающегося автомобиля.
     Поколебавшись секунду, Ева толкнула дверь. Та оказалась незапертой. Она
едва успела  войти  и прикрыть за  собой  дверь,  как во  двор въехал фургон
молочника. Ева стояла, прислушиваясь, пока он не поставил несколько  бутылок
и не уехал. Тогда она повернулась и по коридору прошла в гостиную. Только бы
найти  телефон, позвонить Генри, чтобы он приехал и забрал ее.  Она могла бы
подождать  его  в церкви. Но  гостиная  было  пуста.  Ева заглянула в другие
комнаты и обнаружила,  что в них  почти нет мебели, а  та, что стояла,  была
зачехлена.  Кругом  царила  грязь  и  беспорядок.  Определенно,  викарий  --
холостяк.  Наконец  она  набрела  на  кабинет. На столе  стоял  телефон. Ева
подошла,  сняла трубку и набрала  Ипфорд 66066.  Ответа  не было.  Наверное,
Генри в техучилище. Она набрала номер техучилища и попросила Уилта.
     -- Уилта? -- переспросила девушка на коммутаторе. -- Мистера Уилта?
     -- Да, -- подтвердила Ева негромко.
     -- Боюсь, что его нет, -- ответила девушка.
     -- Как нет? Он должен быть там.
     -- И все же его нет.
     -- Но он должен быть. Мне совершенно необходимо с ним связаться.
     -- Простите, но я не могу вам помочь, -- сказала девушка.
     -- Но... -- начала Ева и посмотрела в окно. Викарий уже  вернулся и шел
через  сад  к  дому.  -- Господи,  -- пробормотала она  и поспешно  положила
трубку.  В панике  она повернулась и выбежала из комнаты. И  только вбежав в
кухню,   она  вспомнила,  что  забыла  свой  плющ  в  кабинете.  В  коридоре
послышались  шаги.   Ева  торопливо  огляделась,   решила  на   кладбище  не
возвращаться  и поднялась  по каменным  ступеням  на  второй этаж.  Там  она
остановилась и прислушалась. Сердце  бешено колотилось. Она било  совершенно
голая, одна. в чужом доме, со священником, а Генри нет в техучилище, хотя он
должен быть там. И голос у девушки с коммутатора был  какой-то странный, как
будто в  ее  желании  поговорить  с Генри было что-то плохое.  Ева просто не
знала, что делать.

     Вошедший в  кухню святой  отец Джон  Фрауд прекрасно знал, что  делать:
стереть из памяти видение  ада,  в который  его  заманили эти подлые штуки с
непонятными  посланиями, летающие  над  водой. Он вынул из  буфета непочатую
бутылку виски  и понес ее  в кабинет. То, чему ему пришлось быть свидетелем,
было так гротескно, так явно дурно, так  ужасно и так напоминало сам ад, что
святой отец никак  не мог решить, было  ли  все это реальностью  или ужасным
сном. Человек без лица со связанными за спиной руками, размалеванная женщина
с ножом, ругань... Святой отец откупорил бутылку и  уже совсем собрался было
налить  стаканчик,  как взгляд  его упал на плющ, забытый  Евой на стуле. Он
поспешно поставил бутылку  и  уставился на  листья.  Еще  одна  загадка. Как
попали  плети  плюща на  стул  в  его кабинете? Когда он уходил, их точно не
было.  Викарий  осторожно  взял  их  и перенес  на стол.  Потом  сел и  стал
разглядывать с растущим чувством беспокойства. Что-то непонятное происходило
в его мире. И эта странная фигура, мелькающая меж надгробных плит. Он совсем
о  ней забыл. Святой отец Джон Фрауд поднялся, вышел на террасу и направился
по дорожке к церкви.

     -- В воскресенье? -- завопил управляющий фабрикой. -- В воскресенье? Но
мы не работаем по воскресеньям. Там никого нет. Фабрика закрыта.
     -- Не в это воскресенье, а  в прошлое там кое-кто  был, мистер Кидни15.
-- заметил инспектор.
     -- Кидли, если не  возражаете, -- поправил управляющий. -- Кидли. через
"л".
     Инспектор кивнул.
     -- Хорошо, мистер Кидли, так вот, я говорю, что этот парень,  Уилт. был
там в прошлое воскресенье, и он...
     -- Как он туда попал?
     -- Перелез через стену по лестнице со стороны стоянки для машин.
     -- Среди бела дня? Его бы заметили.
     -- В два часа утра, мистер Кидни.
     -- Кидли, инспектор, Кидли.
     --  Послушайте, мистер  Кидли, что же  вы хотите -- работаете  в  таком
заведении с такой фамилией.
     Мистер Кидли взглянул на него с возмущением.
     -- А вы что, хотите сказать, что какой-то чертов маньяк забрался сюда в
прошлое  воскресенье  с тремя человеческими трупами  и  целый  день на нашем
оборудовании   перерабатывал   их  в  пищу,  пригодную  к   употреблению   в
соответствии с законом о качестве продуктов? Да как такое может в  голову...
Голову? А что он сделал с головами? Ну-ка, скажите мне.
     -- А что вы делаете с головами, мистер Кидли? -- спросил инспектор.
     --   Ну,  это   зависит.  Часть   из   них   вместе  с   внутренностями
перерабатывается в пищу для животных".
     -- Правильно. Так  же поступил  и Уилт. И вы  храните  эту продукцию  в
холодильнике No2? Верно?
     Мистер Кидли кивнул с несчастным выражением лица.
     -- Верно. -- Он помолчал и с  открытым ртом уставился на инспектора. --
Но ведь есть огромная разница между свиной головой и головой...
     -- Конечно-конечно, -- перебил инспектор поспешно, -- вы полагаете, что
кто-нибудь должен был заметить разницу.
     -- Вне всякого сомнения.
     --  Как  утверждает  мистер  Уилт,  у  вас  имеется   высокоэффективный
смеситель...
     --  Нет,  --  в  отчаянии  завопил мистер Кидли,  -- нет, не верю.  Это
невозможно. Это...
     -- Вы хотите сказать, что в принципе невозможно...
     -- Я  не  это имел в виду. Я просто хотел сказать, что  он не  мог  так
поступить. Это чудовищно. Это ужасно.
     -- Конечно, это ужасно, -- сказал инспектор, -- но факт остается фактом
-- он воспользовался вашей машиной.
     -- Мы содержим наше оборудование в идеальной чистоте.
     -- Уилт говорит то  же самое. Особенно это подчеркивал. Сказал, что все
потом тщательно вычистил.
     -- Судя по всему, так он и сделал, -- сказал мистер Кидли.
     -- В  понедельник  все было в  порядке. Вы сами  слышали, как мастер об
этом говорил.
     --  Я  также слышал, как эта  свинья  Уилт  говорил, что  он  тщательно
записывал,  где что  брал, чтобы затем вернуть точно на  место.  Он обо всем
подумал.
     -- А как насчет нашей репутации  в  смысле гигиены? Об этом он подумал?
Двадцать пять лет мы славились высоким качеством своей продукции, и надо  же
такому случиться! Мы возглавляли... -- мистер Кидли осекся и сел.
     -- Сейчас мне нужно  знать, кого вы  снабжаете, -- сказал инспектор. --
Мы собираемся отозвать каждый фунт паштета и колбасы...
     -- Отозвать? Не выйдет, -- взвизгнул мистер Кидли. -- Их уже нет.
     -- Что значит нет? Что вы имеете в виду?
     -- То, что сказал. Нет. Их или съели или выбросили.
     --  Выбросили?  Только  не  говорите  мне, что ничего  не  осталось. Их
сделали всего пять дней назад.
     Мистер Кидли поднялся.
     --   Инспектор,  наша  фирма  существует   много  лет,  мы   используем
традиционные методы, и  наш свиной паштет --  это настоящий свиной паштет, а
не какой-нибудь эрзац с консервантами, который...
     Пришла очередь инспектора бессильно опуститься на стул.
     -- Если я правильно понял, ваши ебаные паштеты не подлежат хранению?
     Мистер Кидли кивнул.
     --  Они для немедленного употребления, -- сказал  он  с  гордостью.  --
Сегодня есть, завтра уж след простыл. Наш девиз. Наверное, видели рекламу?
     Инспектор Флинт не видел.
     --  Свежий  паштет  с ароматом прошлого, традиционный паштет с домашней
начинкой.
     -- Насчет  домашней  начинки  -- в  самую точку,  --  заметил инспектор
Флинт.

     Мистер Госдайк скептически оглядел Уилта и покачал головой.
     -- Надо было меня слушаться, -- сказал он. -- Я же велел вам молчать.
     -- Я вынужден был что-то сказать, -- ответил Уилт. -- Они не давали мне
спать и снова  и снова задавали те же глупые  вопросы. Вы  и представить  не
можете, как это на меня действовало. Я чуть не свихнулся.
     --  По  правде сказать,  мистер Уилт, в свете сделанного вами признания
трудно  поверить,  что  у  вас  была  такая  возможность. Только  совершенно
безумный человек по доброй воле способен сделать такое заявление.
     -- Но ведь это же все вранье, -- сказал Уилт. -- чистая выдумка.
     -- С массой самых  тошнотворных подробностей? Должен  заметить,  в  это
трудно  поверить.  Очень  трудно. Например, насчет  бедер и ляжек...  Просто
выворачивает наизнанку.
     -- Так то ж из Библии,  -- сказал  Уилт, -- и  кроме того, мне пришлось
добавить кое-какие живописные детали, иначе бы они не поверили. К примеру, я
сказал, что я отпилил их...
     -- Мистер Уилт, ради всего святого...
     --  Я только  могу сказать, что вы  никогда не преподавали  в  классе у
мясников. Все  это я  узнал от  них, и уж если вы преподаете в таком классе,
вас в жизни мало что удивит.
     Брови мистера Госдайка поползли вверх.
     -- Мало? Полагаю, что могу  развеять  это ваше убеждение,  -- сказал он
торжественно.  --  Ввиду  того  что  вы  сделали  признание   вопреки  моему
настойчивому  совету, а также потому,  что я верю каждому слову  в  нем, я в
дальнейшем не собираюсь  выступать от вашего  имени. --  Он собрал бумаги  и
встал. -- Вам придется найти адвоката.
     -- Постойте, мистер Госдайк, неужели вы верите всей этой  чепухе насчет
паштета из Евы? -- спросил Уилт.
     -- Верю? Да человек, способный придумать такую гадость, не  остановится
ни перед чем. Да, я верю. Кстати,  и полиция тоже. В данный момент они рыщут
по магазинам, ресторанам, супермаркетам и помойкам по всему округу в поисках
свиного паштета.
     -- Даже если они его найдут, им это не поможет.
     -- Возможно,  вам интересно  будет  узнать, что они  конфисковали  пять
тысяч банок собачьих консервов, столько  же кошачьих и четверть тонны других
продуктов этой фабрики?  И во всем этом они обязательно  найдут следы миссис
Уилт, не говоря уж о докторе и миссис Прингшейм.
     -- Ну, мне только остается пожелать им удачи, -- сказал Уилт.
     --  Присоединяюсь  к  этому  пожеланию,  --  сказал  мистер  Госдайк  с
неприязнью и покинул комнату. Уилт вздохнул.  Только  бы появилась Ева. Куда
она. черт побери, подевалась?

     Находящийся в полицейской  лаборатории инспектор Флинт  начал проявлять
признаки нетерпения.
     -- Побыстрее нельзя? -- спросил он.
     Начальник отделения судебной медицины отрицательно покачал головой.
     --  Все  равно  что  искать  иголку  в  стоге  сена,  --  заметил   он,
многозначительно оглядев еще одну только что доставленную партию колбасы. --
Пока никаких следов. Тут могут потребоваться недели.
     -- У меня нет столько времени,  -- сказал инспектор,  --  у него  суд в
понедельник.
     -- Только для взятия под стражу. Кроме того, у вас же его признание.
     Но здесь у инспектора  были  свои сомнения. Он изучил признание и успел
заметить  несколько  несообразностей,  которые   усталость,   отвращение   и
всепоглощающее желание поскорее  закончить чтение этого  мерзкого документа,
пока его не вырвало, помешали ему заметить раньше. Если рассмотреть получше,
то Уилтовы каракули вместо подписи выглядели подозрительно по-детски. К тому
же рядом он приписал четыре буквы -- QNED, что, как  догадывался прозорливый
Флинт,  означало  Quod  Non   Erad  Demonstrandum16.  Более   того.  на  его
полицейский  вкус там  было слишком много про свиней,  к тому  же волосатых.
Следовало также иметь в виду, что Уилт специально заказал на обед две порции
свиного паштета  производства именно этой  фабрики. Можно было  предположить
здесь тягу к людоедству,  что вполне вписывалось в  общую картину, но все же
это был явный  перебор. На ум невольно приходило слово "провокация", а после
истории с куклой  Флинт  был особо чувствителен к дурной славе.  Он еще  раз
прочел признание, но  к какому-нибудь определенному выводу не  пришел.  Одно
было  ясно.  Уилт  прекрасно осведомлен  о  том,  как  работает  фабрика  по
производству  мясной  кулинарии. Свидетельство  тому  --  куча сообщенных им
деталей. С другой стороны, сомнения мистера Кидли насчет смесителя имели под
собой веские основания. Флинт с опаской осмотрел жуткое сооружение и не смог
поверить, что даже Уилт, этот маньяк-убийца, был  способен... Флинт выбросил
эту мысль из  головы и решил еще немного поговорить с Уилтом. Он вернулся  в
комнату для допросов в омерзительном настроении и послал за Уилтом.
     --  Ну, как дела? -- спросил  Уилт.  --  Повезло вам с  франкфуртерами?
Конечно, вы еще можете попытаться найти что-нибудь в пудинге...
     -- Уилт, --  спросил  инспектор,  -- почему ты подписал свое  признание
детским почерком?
     Уилт сел.
     -- Наконец-то  вы это  заметили, не  так ли?  Должен сказать, вы  очень
наблюдательны.
     -- Я задал тебе вопрос.
     -- Правильно. --  сказал Уилт. -- Давайте будем считать, что это вполне
соответствовало обстоятельствам.
     -- Обстоятельствам?
     -- Я же  кололся, кажется, так у  вас  говорят, чтобы иметь возможность
поспать, поэтому вполне естественно...
     -- Ты что, хочешь сказать, что все выдумал?
     -- А что же еще, черт побери? Не думаете же вы, что я способен навязать
Прингшеймов и  Еву в виде свиного паштета ничего не подозревающей публике? Я
хочу сказать, должен же быть предел вашей доверчивости?

     Инспектор Флинт смотрел на него широко открытыми глазами.
     -- Бог мой, Уилт, если я выясню, что ты это все придумал...
     -- А что еще  вы можете сделать? -- перебил  Уилт. --  Вы уже  обвинили
меня в убийстве. Чего вы еще хотите? Вы приволокли меня сюда, унижали, орали
на  меня,  сутками не  давали  мне спать и  засыпали меня  вопросами  насчет
собачьих  консервов,  объявили  во   всеуслышание,  что   я  помогаю  вам  в
расследовании  убийства  нескольких  человек,  заставив  тем  самым  каждого
гражданина  этой страны поверить,  что  я  зверски убил свою  жену  и  этого
проклятого биохимика...
     -- Заткнись, -- заорал Флинт, --  плевать  мне  на то,  что ты думаешь.
Меня  волнует, что ты сделал  и что ты сказал, что  ты сделал. Ты вывернулся
наизнанку, чтобы направить меня по ложному пути...
     --  Ничего такого  я  не делал, -- сказал Уилт. -- До вчерашнего дня  я
говорил вам только чистую правду, но вы не  верили. Вчера я предложил вам, в
абсурдной форме свиного паштета, ложь, которую вы так хотели услышать.  Если
вам  нужна  белиберда и, чтобы получить ее, вы  используете такие незаконные
методы, как лишение сна,  не надо  меня обвинять в  том, что я выдал вам эту
белиберду.  Нечего приходить  сюда  и  орать  Если  вы дурак,  то  это  ваша
проблема. Лучше бы разыскали мою жену.
     -- Кто-нибудь,  держите  меня, а то я убью  этого  мерзавца, -- завопил
Флинт, выбегая из комнаты.  Он прошел в кабинет и послал за сержантом Ятцем.
-- Прекратите эту возню с паштетом. Все это куча навоза.
     -- Навоза? -- неуверенно переспросил сержант.
     -- Дерьма, -- сказал Флинт. -- Он снова взялся за свое.
     -- Вы хотите сказать...
     -- Я хочу сказать, что этот засранец снова нас надул.
     -- Но как он узнал про фабрику и все такое?
     Флинт взглянул на него с жалостью.
     -- Хочешь знать, почему он ходячая энциклопедия, пойди и спроси сам.
     Сержант Ятц вышел и вернулся через пять минут.
     -- Первая группа мясников, -- произнес он загадочно.
     -- Что?
     -- Класс мясников, где он преподает. Они водили его туда на экскурсию.
     --  Господи,  --  вздохнул  инспектор, -- а есть кто-нибудь,  кого этот
говнюк не учил?
     -- Он говорит, от них можно многому научиться.
     -- Ятц,  сделай  мне одолжение.  Пойди  туда  снова, и  пусть  он  тебе
перечислит классы, где он преподавал. Будем хоть знать, что нас ждет.
     -- Ну, он упоминал о штукатурах, газовщиках...
     --  Я  хочу знать обо  всех, Ятц,  обо  всех. Не хочу опять купиться на
историю, что он спустил миссис Уилт в  канализацию, потому что он преподавал
в  классе  у  говночистов.  -- Взяв  вечернюю  газету, он стал просматривать
заголовки. ПОЛИЦИЯ РАЗЫСКИВАЕТ ПРОПАВШУЮ ЖЕНУ В ПАШТЕТЕ.
     -- Бог ты мой, -- простонал он, -- рекламу мы себе сделали что надо.

     Такое же  мнение высказал  директор техучилища  на собрании  заведующих
отделений.
     -- Мы превратились  во  всеобщее посмешище, -- сказал он. -- Во-первых,
все   теперь  считают,  что   мы  взяли  за  правило  нанимать   на   работу
преподавателей.  которые закладывают  своих нелюбимых жен в фундамент нового
корпуса. Во-вторых, нам  придется распроститься с  надеждой  получить звание
политеха,  поскольку  нам  уже  отказали  в повышении  ранга училища  на том
основании,  что  наши  возможности  недостаточны  для  обеспечения   высшего
образования. Профессор Баксендейл  весьма  определенно высказался  по  этому
поводу,  особенно  после услышанного  им замечания  одного  из наших  коллег
относительно некрофилии...
     -- Я просто сказал... -- начал доктор Боард.
     -- Мы  все  слышали,  что  вы  сказали, доктор Боард.  Может быть,  вам
интересно будет узнать. что доктор Кокс, когда он в ясном сознании, все  еще
отказывается  от  холодного  мяса. Доктор  Мейфилд  уже  подал  прошение  об
отставке. А теперь еще это.
     Он показал газету, через  вторую  полосу которой шел крупный заголовок:
ЛЕКЦИИ О СЕКСЕ ДЛЯ ПОТРЯСЕННЫХ СТУДЕНТОВ.
     -- Полагаю, все обратили внимание на фотографию,  --  сказал директор с
горечью,  демонстрируя  большую  фотографию Джуди,  болтающуюся  на  крюке в
крайне неудачном  ракурсе.  --  В статье  написано...  ладно,  что  об  этом
говорить.  Сами прочтете.  Я  только хотел бы получить ответы  на  следующие
вопросы. Кто  распорядился закупить тридцать экземпляров  "Последнего исхода
из Бруклина"17 для групп наладчиков и слесарей?
     Мистер Моррис попытался вспомнить, кто подписал заявку.
     -- Должно быть, Уоткинз, --  предположил Моррис. -- Он у них преподавал
в прошлом семестре. Он у нас работал неполный день.
     -- Слава Богу,  что  неполный,  --  сказал директор. -- Второе,  кто из
преподавателей  завел  привычку  агитировать  медсестер, чтобы они постоянно
носили... противозачаточные колпачки?
     -- Мистер Седуик к ним неравнодушен, -- ответил доктор Моррис.
     -- К кому, сестрам или колпачкам? -- спросил директор.
     -- Может, к тому и другому? -- вкрадчиво вставил доктор Боард.
     -- Он большой противник  противозачаточных таблеток, -- добавил  доктор
Моррис.
     --  Пожалуйста,  попросите  мистера  Седуика  зайти ко мне в  кабинет в
десять утра в понедельник. Я объясню ему, на каких условиях он был принят на
работу.  И наконец, кто  из преподавателей использует нашу видеотехнику  для
показа порнофильмов старшим секретарям?
     Мистер Моррис энергично затряс головой.
     -- Это не мои, -- сказал он.
     --  Здесь  говорится,  что  такие фильмы  демонстрировались на  уроках,
отведенных для обсуждения текущих событий, -- сказал директор.
     --  Уэнтворт  действительно  показывал   им  "Влюбленную  женщину",  --
признался заведующий кафедрой английского языка.
     -- Ладно, оставим. Вот еще что я хотел  сказать. Мы  не будем проводить
вечерние занятия  по первой  медицинской помощи с  особым упором на  раны  в
брюшной полости, для чего мы собирались приобрести надувную куклу. Отныне мы
по одежке будем протягивать ножки.
     -- На основании вздувшихся цен? -- спросил доктор Боард.
     -- На  том основании, что комитет по образованию уже много лет ждет  не
дождется возможности урезать наш бюджет, -- сказал директор. -- Теперь у них
есть  такая  возможность.  Тот  факт, что  мы оказываем обществу  услугу, по
словам   мистера  Морриса,   "отвлекая  с  улиц   большое   число  умственно
неполноценных и потенциально опасных психопатов", остался незамеченным.
     --  По-видимому,  он  имел  в  виду  учеников  дневного  отделения,  --
попытался поправить положение доктор Боард.
     --  Ничего подобного,  --  сказал  директор. --  Если я ошибаюсь, пусть
Моррис меня  поправит, но  он  имел в виду работников отделения гуманитарных
наук.
     Собрание  на  этом  закончилось.  Позднее  мистер Моррис уселся  писать
заявление об увольнении по собственному желанию.

19

      Из  окна  пустой спальни  на  втором  этаже  дома  викария  Ева  Уилт
наблюдала, как святой отец Джон Фрауд задумчиво шел по дорожке в направлении
церкви. Как только она потеряла его из виду, она спустилась вниз, в кабинет.
Нужно снова позвонить Генри. Раз его нет в техучилище, значит, он  дома. Она
подошла к столу и уже готова была снять трубку, как увидела плющ. О Господи,
она  совсем  позабыла про плющ  и оставила его  там, где викарий  непременно
должен  был  его  увидеть.  Как  все  неприятно.  Она набрала  34  Парквью и
подождала.   Никто   не  ответил.  Тогда   она   набрала  номер  техучилища.
Одновременно она не сводила глаз с кладбищенской калитки, чтобы не прозевать
возвращение викария:
     -- Фенлендское художественно-техническое училище, -- услышала она голос
телефонистки.
     -- Это опять я, -- сказала Ева -- Мне нужен мистер Уилт.
     -- Очень жаль, но мистера Уилта нет.
     -- Где же он? Я звонила домой и...
     -- Он в полицейском участке.
     -- Как вы сказали? -- переспросила Ева.
     -- Он в полицейском участке, помогает полиции в расследовании...
     --   В  расследовании?  В   каком   расследовании?   --   спросила  Ева
пронзительным голосом.
     --  Разве вы не знаете? -- спросила девушка. --  Во всех газетах писали
об этом. Он убил свою жену и...
     Ева  отняла телефонную  трубку от уха  и в  ужасе  уставилась  на  нее.
Девушка еще что-то говорила, но Ева уже не слушала. Генри убил свою жену. Но
ведь его жена -- она. Это  же бред какой-то. Ее не могли убить. На  какой-то
момент Ева почувствовала, что теряет рассудок. Затем снова приблизила трубку
к уху.
     -- Вы меня слушаете? -- спросила девушка.
     -- Но я -- его жена, -- закричала Ева. Последовала длинная пауза, и она
услышала, как на  другом конце провода девушка говорила кому-то, что  звонит
какая-то сумасшедшая, которая утверждает,  что она миссис Уилт, и спрашивала
у кого-то, что ей отвечать.
     -- Говорю  вам, я  миссис  Ева  Уилт, --  закричала  она,  но  в трубке
послышались короткие  гудки. Ослабевшей  рукой Ева положила  трубку. Генри в
полицейском  участке... Генри ее  убил...  Господи! В этом  мире все сошли с
ума.  И  она  здесь  в  чем  мать родила  в  доме  викария... Ева  не  имела
представления, где она находится. Она набрала 999.
     -- Справочная слушает. С кем вас соединить? -- спросила телефонистка.
     --  С полицией, -- ответила  Ева.  -- Послышался щелчок и затем мужской
голос.
     -- Полиция слушает.
     -- Это миссис Уилт, -- сказала Ева.
     -- Миссис Уилт?
     -- Миссис Ева Уилт. Правда ли, что мой муж убил... Я хочу  сказать, что
мой муж... Господи, я не знаю, что сказать.
     -- Вы говорите, что вы миссис Уилт, миссис Ева Уилт? -- спросил мужской
голос.
     Ева кивнула и сказала:
     -- Да.
     -- Так-так, --  сказал мужчина с  сомнением.  -- Вы совершенно уверены,
что вы миссис Уилт?
     -- Конечно, я уверена. Я потому и звоню.
     -- Можно поинтересоваться, откуда вы звоните?
     -- Не знаю, -- сказала Ева. -- Понимаете, я в этом  доме, и у  меня нет
одежды... О Господи! -- Викарий возвращался по дорожке к дому.
     -- Дайте мне ваш адрес.
     -- Я  больше не могу  говорить, -- сказала  Ева и повесила трубку. Чуть
поколебавшись, она схватила плющ и выбежала из комнаты.

     -- Говорю вам,  не знаю  я, где  она, -- сказал Уилт.  --  Наверное, вы
могли  бы  найти  ее  в  списке  пропавших  лиц.  Из  сферы  реальности  она
переместилась в сферу абстракции.
     -- Что, черт возьми, ты имеешь в виду? -- спросил инспектор, протягивая
руку за чашкой кофе. Было уже воскресенье,  одиннадцать часов утра, но Флинт
стоял на своем. Оставалось двадцать четыре часа, чтобы добиться правды.
     --  Я  всегда  предупреждал  ее, что  трансцедентальная медитация  таит
опасности, --  сказал  Уилт,  пребывая  в  смутном  состоянии  между  сном и
бодрствованием. -- Но она продолжала.
     -- Что продолжала?
     -- Трансцедентально медитировать. В позе лотос. Может, на этот раз  она
зашла слишком далеко. Возможно, произошла метаморфоза.
     -- Мета что? -- подозрительно спросил инспектор.
     -- Превратилась каким-то чудесным способом во что-то другое.
     -- Уилт, ради всего святого, если ты опять про этот свиной паштет...
     -- Я имел в виду что-то духовное, прекрасное, инспектор.
     -- Сильно сомневаюсь.
     -- Да вы сами подумайте. Вот я сижу здесь с вами, в этой комнате, и все
это проистекает  от  моих прогулок с собакой  и мрачных мыслей  об  убийстве
своей  жены.  В результате пустых мечтаний я  приобрел  репутацию убийцы, не
совершив  никакого убийства. Кто  возьмется утверждать,  что  Ева, чьи мысли
были   однообразно   прекрасны,   не   заработала   равнозначно  прекрасного
вознаграждения?  Как  вы  любите  говорить,  инспектор, что  посеешь,  то  и
пожнешь.
     -- Я уповаю на это, Уилт, -- сказал инспектор.
     -- Да, но где же она? --  спросил Уилт. -- Объясните мне.  Тут нужны не
просто предположения, а...
     --  Мне тебе объяснить? -- заорал инспектор, опрокинув чашку с кофе. --
Это ты знаешь, в какую дыру ты ее засунул, в какой смеситель для цемента или
инсинератор.
     -- Я говорил  метафорически... то есть риторически,  -- сказал Уилт. --
Пытался  представить, во что бы превратилась Ева, если бы ее мысли, какие ни
есть,  стали  реальностью. Я в  душе  мечтал  стать  безжалостным  человеком
действия,  решительным,  плюющим  на  мораль  и угрызения совести, Гамлетом,
превратившимся  в  Генриха  Пятого, только  без той патриотической  страсти,
которая  заставляет  предполагать,   что  он  бы  не  одобрил  Общий  рынок,
Цезарем...
     С инспектора Флинта было довольно.
     -- Уилт,  -- прорычал  он, -- плевать я  хотел на то, кем ты  собирался
стать. Мне нужно знать, что случилось с твоей женой.
     -- Я  как раз собирался об этом сказать,  --  заметил Уилт.  -- Сначала
надо разобраться, что я за человек.
     --  Я  знаю, что  ты за человек, Уилт.  Проклятый  болтун, жонглирующий
словами,  шибанутый  убийца  логики, лингвистический Гудини18,  энциклопедия
никому  не  нужных сведений...  --  На этом  метафоры  у  инспектора  Флинта
кончились.
     -- Блестяще, инспектор, просто блестяще. Сам бы лучше не сказал. Убийца
логики,  увы,  не  своей  жены.  Разумно  рассуждая,  Ева,  несмотря  на  ее
прекрасные мысли и медитацию, на самом деле так же мало изменилась, как и я.
Потустороннее ее избегает. Нирвана ускользает у нее из рук. Красота и правда
ей не  даются.  Она  носится за чистотой  с  мухобойкой  в  руке  и посыпает
антисептиком унитазы самого ада...
     -- Ты говоришь  об этом антисептике, наверное, уже в  десятый  раз,  --
сказал  инспектор,  внезапно обеспокоенный новым ужасным подозрением.  -- Ты
не...
     Уилт отрицательно покачал головой.
     --  Вы  опять  за свое. Совсем как бедная Ева.  Буквальный ум,  который
стремится поймать мимолетное  и  ухватить фантазию  за несуществующее горло.
Вот вам Ева. Ей никогда не танцевать в "Лебедином  озере". Ни  один режиссер
не разрешит ей залить сцену водой и водрузить там двуспальную кровать. А Ева
будет стоять на своем.
     Инспектор встал.
     -- Так мы ничего не добьемся.
     -- Абсолютно  точно,  -- согласился Уилт,  -- совершенно ничего. Мы все
такие, какие мы есть, и, что бы мы ни делали, нам этого  не изменить. Форма,
в  которой  отливались наши характеры,  остается целехонькой.  Назовите  это
наследственностью, назовите это случайностью...
     -- Назовите это кучей дерьма, -- закончил инспектор и вышел из комнаты.
     В коридоре он встретил сержанта Ятца.
     -- Был  телефонный  звонок  от женщины, которая  выдает  себя за миссис
Уилт, -- сообщил сержант.
     -- Откуда?
     -- Она не говорит, где она, -- ответил Ятц. -- Говорит,  не знает...  и
что она голая...
     --  Господи,  опять  одна  из  этих  чертовых  психопаток,  --   сказал
инспектор. -- Что ты у меня  зря  время отнимаешь? Как будто у нас  без того
мало хлопот.
     --  Я подумал, вы  захотите узнать.  Если она  еще позвонит, мы засечем
номер.
     --  Мне без  разницы, --  сказал Флинт и  заторопился  прочь, в надежде
наверстать упущенное и поспать.

     День у  святого отца Джона Фрауда  выдался  беспокойный.  Осмотр церкви
ничего  не дал. Не было никаких признаков,  что  там был совершен какой-либо
непристойный ритуал (святому отцу пришла на ум черная месса). Возвращаясь  в
дом, он с  удовлетворением  отметил, что  небо над проливом Ил было чистым и
что все презервативы исчезли. Как и плющ с его стола. Он мрачно оглядел стол
и  налил себе виски.  Он  мог поклясться, что, когда он уходил, ветвь  плюща
лежала на  столе. К тому времени,  когда он прикончил бутылку,, в его голове
роились  всякие  фантастические  мысли.  В  доме  было  на удивление  шумно.
Слышался какой-то скрип  на лестнице  и непонятные звуки наверху, как  будто
кто-то  или что-то там осторожно передвигается. Когда же викарий поднялся на
второй этаж,  чтобы посмотреть,  в  чем дело,  звуки  внезапно прекратились.
Заглянув во все пустые  спальни, он снова спустился на первый этаж и постоял
в   холле,    прислушиваясь.   Затем    прошел   в   кабинет   и   попытался
сконцентрироваться на  проповеди. Но  ощущение, что он  в  доме не один,  не
проходило.  Святой  отец сидел за столом и размышлял,  не  могут ли это быть
привидения.  Происходило  что-то  странное.  В  час  дня он пошел  на  кухню
пообедать и  обнаружил, что из буфета  исчез  пакет молока,  а также остатки
яблочного  пирога, который миссис Снейп, приходящая убираться, приносила ему
дважды в неделю. Ему пришлось  довольствоваться бобами и тостом,  после чего
он  поплелся  наверх вздремнуть. В этот  момент  он впервые  услышал голоса.
Вернее, один  голос.  Казалось,  он доносился из кабинета. Святой отец сел в
постели.  Если   уши   не   обманывали   его,   а   в  связи   с   утренними
сверхъестественными событиями он вполне  допускал,  что  такое  вполне могло
быть, он мог  поклясться, что  кто-то пользовался его телефоном. Он  встал и
надел ботинки. Кто-то плакал. Он вышел на лестничную площадку и прислушался.
Рыдания прекратились. Он спустился вниз и заглянул во все комнаты,  но кроме
того,  что исчез  чехол с  одного  из  стульев  в  гостиной,  которой он  не
пользовался,  ничего не обнаружил. Он уже хотел  снова подняться наверх, как
зазвонил телефон. Святой отец вошел в кабинет и снял трубку.
     -- Дом викария в Уотеруике, -- пробормотал он.
     --  Фенлендское полицейское управление,  -- сказал мужской голос.  -- К
нам только  что поступил звонок с  вашего номера. Звонившая назвалась миссис
Уилт.
     --  Миссис Уилт?  --  спросил  викарий.  -- Миссис Уилт?  Боюсь,  здесь
какая-то ошибка. Я не знаю никакой миссис Уилт.
     -- Звонили с вашего номера, это точно, сэр.
     Святой отец Джон Фрауд немного подумал.
     -- Очень странно, -- сказал он. -- Я живу один.
     -- Вы -- викарий?
     -- Разумеется, я викарий. Это дом викария, и я викарий.
     -- Понятно, сэр. Не назовете ли ваше имя?
     -- Преподобный Джон Фрауд. Ф...Р...А...У...Д.
     -- Ясно, сэр. И у вас точно нет женщины в доме?
     -- Разумеется, у меня  нет  женщины в доме. Я нахожу это  предположение
крайне неприличным. Я...
     -- Прошу прощения, сэр,  но мы  должны были проверить. Позвонила миссис
Уилт. По крайней мере, она так назвалась. И звонила она с вашего телефона...
     -- Кто такая эта миссис Уилт? Никогда не слыхал о миссис Уилт.
     --  Понимаете,  сэр.  миссис Уилт...  несколько  сложно  все объяснить.
Предположительно она убита.
     -- Убита? -- переспросил святой отец. -- Вы сказали "убита"?
     --   Давайте  скажем,   что  она   исчезла   из   дома   при   странных
обстоятельствах. Мы сейчас допрашиваем ее мужа.
     Святой отец Джон Фрауд покачал головой.
     -- Вот не повезло, -- пробормотал он.
     --  Спасибо  за  помощь,  сэр,  --  сказал  сержант.   --  Извините  за
беспокойство.
     Святой отец задумчиво положил трубку. Мысль о  том, что он  находился в
доме  с недавно убитой  и расчлененной женщиной,  пришла ему  в  голову,  но
делиться  ею со звонившим ему не  захотелось. Он и так был достаточно широко
известен как  эксцентричный человек, и ему вовсе не хотелось  усиливать  это
впечатление. С другой стороны, то, что он видел на катере в проливе Ил, если
хорошо  подумать, здорово смахивало на убийство. Возможно, каким-то странным
образом  он  оказался   свидетелем   уже  свершившейся   трагедии,   эдакого
посмертного  спектакля,  если  можно  так  сказать.  Разумеется,  если  мужа
допрашивают, значит, убийство  произошло  до  того, как... в этом  случае...
Святой отец с трудом пробирался сквозь целую  серию предположений, в которых
фигурировали само Время  и призывы о  помощи из  потустороннего мира.  Может
быть, он  должен рассказать полиции об увиденном? Он колебался и раздумывал,
как лучше поступить, когда снова услышал рыдания, и на этот раз очень четко.
Они раздавались из соседней комнаты. Он встал, собрался с духом при.  помощи
глотка  виски  и  открыл дверь.  В  центре комнаты  стояла  крупная женщина,
спутанные волосы в беспорядке  распущены по плечам, жалкое лицо. На ней было
что-то вроде савана. Святой отец Джон Фрауд с ужасом уставился на нее. Затем
опустился на колени.
     -- Давайте помолимся, -- хрипло прошептал он.
     Жуткий призрак тяжело упал на колени, прижимая к груди саван. Хором они
начали молиться.

     --  Проверить? Что, черт  побери, ты собираешься проверять?  --  сказал
инспектор  Флинт,  которому  здорово  не  понравилось,  что  его разбудили в
середине дня,  когда он пытался хоть  немного  поспать  после тридцати шести
бессонных  часов.  --  Сначала  ты  меня  будишь,  чтобы  сообщить  какую-то
бредовину насчет викария по имени Зигмунд Фрейд...
     -- Джон Фрауд, -- поправил Ятц.
     --  Плевать, как  его зовут. Все равно  это неправдоподобно. Если  этот
чертов  парень говорит, что ее там  нет,  значит, ее там  нет. Что я  теперь
должен делать?
     -- Просто я подумал, может, послать патрульную машину и проверить.  Вот
и все.
     -- Почему ты думаешь...
     -- Мы  знаем точно,  что  женщина,  назвавшаяся  миссис Уилт, звонила с
этого номера. Она уже дважды звонила. Второй разговор мы записали на пленку.
Она сообщила  некоторые подробности о  себе, и  они выглядят  правдоподобно.
Дата рождения, адрес, место работы Уилта, даже как зовут собаку  и что у них
в гостиной желтые занавески.
     -- Ну это тебе любой дурак скажет. Достаточно пройти мимо дома.
     -- И имя собаки. Ее зовут Клем. Я проверял. все сходится.
     -- А она случайно не сказала, где пропадала всю неделю?
     --  Она  сказала,  что  была  на катере, -- ответил Ятц. -- И  повесила
трубку.
     Инспектор Флинт сел в постели.
     -- Катер? Какой катер?
     -- Она положила трубку. Да,  она  еще сказала, что носит обувь десятого
размера. И это правда.
     -- Мать  твою за ногу, -- сказал Флинт. -- Ладно, сейчас приеду.  -- Он
вылез из постели и начал одеваться.

     Уилт лежал в  своей камере, уставившись в потолок. После стольких часов
допроса голова у него гудела. Как вы ее убили? Куда вы спрятали труп? Что вы
сделали  с  орудием  убийства?  Бессмысленные  вопросы,  единственной  целью
которых было  сломать  его. Но Уилт не сломался.  Он взял верх. Единственный
раз в  своей жизни он знал,  что  был  абсолютно  прав,  тогда как другие --
совершенно неправы. Раньше он всегда испытывал сомнения. Может, штукатуры из
второй  группы правы, и  в стране действительно  слишком  много иностранцев?
Возможно, если снова начнут вешать, это послужит сдерживающим фактором? Уилт
так не думал, но он и не был абсолютно  уверен в своей правоте. Здесь  время
судья.  Только  в  деле  "Королева против Уилта" по обвинению его в убийстве
миссис Уилт не было никаких сомнений в его невиновности. Даже если его будут
судить,  признают  виновным  и  приговорят.  Уже ничего  изменить нельзя. Он
невиновен,  и  если  его  приговорят  к  пожизненному  заключению,  то   эта
грандиозная  несправедливость   только   усилит  его   сознание  собственной
невиновности.  Впервые  в жизни Уилт  почувствовал себя свободным.  Так, как
будто  ему  отпустили  его  первородный  грех  -- то,  что  он. Генри  Уилт,
проживающий в  Ипфорде  на  Парквью 34, преподаватель  гуманитарных  наук  в
Фенлендском техучилище, бездетный  муж Евы Уилт. Все неудобства, связанные с
собственностью,  привычками, зарплатой, общественным положением, тщеславием,
с  которым они с Евой оценивали себя и  других, -- все это ушло.  Запертый в
камере  Уилт  был свободен.  И что бы ни случилось, никто  никогда больше не
сможет  заставить  его  стушеваться.  После  открытого  презрения  и  ярости
инспектора Флинта, после целой недели унижений и оскорблений он не нуждается
в  их одобрении. В гробу он его видал.  Уилт будет  держаться своей  линии и
использует   свой  явный   талант   нелогичности.  Давайте  ему  пожизненное
заключение и прогрессивного начальника тюрьмы, и он за месяц доведет беднягу
до психушки  своим  мягким, но  необоснованным  отказом подчиниться тюремным
правилам. Даже если его посадят в одиночную  камеру или на хлеб и воду, если
такое наказание еще существует, это его  не остановит. Дайте ему  свободу, и
он  применит  свои  вновь  приобретенные  таланты  на  благо  училища  Он  с
удовольствием  будет принимать  участие  во всех заседаниях  и  доводить  их
участников до  бешенства, неизменно поддерживая  точку зрения,  диаметрально
противоположную той,  которой придерживается  большинство. В конечном итоге,
жизнь  -- не  гонка  по кратчайшей  к цели,  а неудержимый бег в  логический
вакуум, и жизнь  была суматошной,  хаотичной и полной случайностей.  Правила
устанавливались  только  для  того,  чтобы их нарушать,  и человек с разумом
кузнечика  всегда был на один  прыжок  впереди других. Установив  этот новый
закон, Уилт  повернулся  на бок  и попытался уснуть  Однако  сон не  шел. Он
попробовал перевернуться на другой бок. но заснуть  все равно не  удавалось.
Мысли, вопросы,  бессмысленные ответы и воображаемые диалоги лезли в голову.
Он попробовал пересчитать овец, но обнаружил, что думает  о Еве.  Милая Ева.
чертова  Ева,  беспокойная  Ева  полная  энтузиазма  Как  и  сам  Уилт,  она
стремилась  к  чистоте,  к  вечной  истине,  которая   избавила  бы  ее   от
необходимости мыслить самостоятельно. Она пыталась обрести это через занятия
керамикой,  трансцедентальную  медитацию,  батут,  дзюдо  и, самое  нелепое,
восточные танцы.  В конце  концов  она  попыталась найти это  в  сексуальной
эмансипации, женском  движении и таинстве оргазма, где она бы  смогла  навек
потерять себя. Что, надо заметить, ей  и  удалось сделать. Прихватив с собой
этих мерзких Прингшеймов. Что ж, ей  придется потрудиться  и  все объяснить,
когда  она  вернется.  Уилт  мысленно  улыбнулся, представив себе,  что  она
скажет,   когда  обнаружит,   к   чему   привело   ее   последнее  увлечение
бесконечностью. Уж он постарается, чтобы  она жалела об  этом до конца своих
дней.

     Сидя   на  полу  в  гостиной  викария,   Ева  боролась  с  возрастающей
уверенностью, что ее смертный час давно пробил и ничего с этим не поделаешь.
Все, с кем ей приходилось сталкиваться, думали, что она умерла. Полицейский,
с которым  она  говорила по телефону, никак  не хотел верить ее утверждению,
что  она жива и относительно  в  порядке,  и настойчиво  требовал, чтобы она
доказала, что она -- это она. Ева ретировалась с пошатнувшейся  уверенностью
в своем существовании, и реакция святого отца Джона Фрауда на ее появление в
его  доме  была последней каплей. Его  страстные призывы  к Всемогущему Богу
спасти душу недавно усопшей, некой  Евы Уилт, невинно  убиенной, и вызволить
ее  из нынешней ненадежной оболочки,  произвели на Еву сильное  впечатление.
Она  опустилась  на колени на  ковер, а викарий  тем временем смотрел на нее
поверх очков,  закрывал  глаза,  возвышал дрожащий  голос в  молитве,  снова
открывал  глаза и вообще вел себя так, как будто хотел нагнать мрак и уныние
на мнимый труп. Когда же он сделал последнюю отчаянную попытку заставить Еву
Уилт, усопшую, занять подобающее ей место в небесном хоре и, прервав молитву
относительно  того,  что  "человеку, рожденному от  женщины,  отведено  мало
времени  для жизни, полной  невзгод", с  дрожью в голосе приступил к  псалму
"Следуй  за  мной",  Ева  не  смогла  больше  сдерживаться  и  проникновенно
запричитала  псалом "Быстро спускается тьма". Когда  они добрались  до "Твое
присутствие  нужно  мне   каждое   мгновение",  святой   отец   Джон   Фрауд
придерживался  совершенно противоположного  мнения.  Шатаясь,  он  вышел  из
комнаты и скрылся в кабинете. За его спиной Ева с энтузиазмом, с каким она в
свое  время  занималась керамикой,  дзюдо  и батутом, потребовала, чтобы  ей
сообщили, "где жало смерти есть и где ты ждешь, моя могила".
     --  Откуда  мне,  черт побери,  знать,  --  пробормотал  святой  отец и
потянулся за бутылкой, но обнаружил, что она пуста.  Он опустился на  стул и
закрыл уши ладонями, чтобы заглушить эти ужасные звуки. Вообще-то, с псалмом
"Следуй за мной"  он слегка погорячился. Следовало бы выбрать "Зеленые холмы
вдали". Этот псалом труднее истолковать двусмысленно.
     Когда наконец псалом подошел к концу,  он посидел, наслаждаясь тишиной,
и уже  было собрался  пойти поискать еще  одну  бутылку, как раздался стук в
дверь и вошла Ева.
     --  Святой отец, я согрешила, -- пронзительно  воскликнула  она. Святой
отец Джон Фрауд уцепился за подлокотники кресла и попытался проглотить комок
в  горле. Это  было нелегко.  Затем,  преодолев весьма обоснованные опасения
относительно внезапного появления у него симптомов белой горячки, он нашел в
себе силы говорить.
     -- Встань, дитя мое, -- обратился он к Еве, извивающейся на ковре у его
ног. -- Я выслушаю твою исповедь.

20

     Инспектор Флинт выключил магнитофон и посмотрел на Уилта.
     -- Ну?
     -- Что "ну"? -- спросил Уилт.
     -- Это она? Это миссис Уилт?
     Уилт кивнул.
     -- Боюсь, что она.
     -- Что ты хочешь этим сказать? Чертова баба жива. Ты, мать твою, должен
быть счастлив. А ты говоришь, что боишься, что это она.
     Уилт вздохнул.
     --  Я просто подумал, какая пропасть лежит между  человеком, живущим  в
нашей памяти и воображении, и  тем, что он на самом деле собой представляет.
Я уже было начал вспоминать о ней с удовольствием и вдруг...
     -- Ты когда-нибудь бывал в Уотеруике?
     Уилт отрицательно покачал головой.
     -- Никогда.
     -- Местного викария знаешь?
     -- Я вообще на знал, что там есть викарий.
     -- И ты не имеешь представления, как она туда попала?
     -- Вы же слышали, что она сказала, -- заметил Уилт. -- Она сказала, что
была на катере.
     -- А ты, разумеется, не знаешь никого, у кого бы был катер?
     --  Инспектор, у  людей моего круга нет катеров.  Может, у  Прингшеймов
есть катер?
     Инспектор  поразмыслил над  предположением и отверг его. Они  проверяли
все  лодочные станции и выяснили, что катера у Прингшеймов  не было и они не
брали катера в аренду.
     С другой стороны, в мозгу его начинала брезжить  мысль, что он является
жертвой ужасного розыгрыша, злокозненного и  сложного плана сделать  из него
идиота.  По  наущению  этого  дьявола Уилта  он  распорядился об  эксгумации
надувной куклы и позволил сфотографировать себя на  ее фоне  в  тот  момент.
когда  она меняла  пол. Он  является инициатором изъятия  свиного  паштета в
масштабах, не имеющих прецедента в этой  стране.  Его ничуть не удивит, если
фабрика подаст на него в  суд за то, что он нанес урон ее ранее  безупречной
репутации.  И  наконец  он  в  течение  недели  держал  под  стражей по всей
видимости невиновного человека. К тому же на него непременно свалят всю вину
за   задержку   в   строительстве   нового   административного   корпуса   и
дополнительные  расходы. Вне всякого  сомнения,  были  и  другие  неприятные
последствия, о  которых  стоило  подумать,  но для начала хватало  и этих. И
винить  кроме  себя  некого.  Разве  что  Уилта.  Он  посмотрел  на Уилта  с
ненавистью.
     Уилт улыбнулся.
     -- Догадываюсь, о чем вы думаете.
     -- Ошибаешься, -- сказал инспектор. -- И представления не имеешь.
     --  Что  мы все зависим от  обстоятельств,  что  многое  оказывается не
таким, как кажется, и что во всем больше смысла...
     -- Мы об этом позаботимся, -- сказал инспектор. Уилт поднялся.
     -- Полагаю, я больше вам не нужен, -- сказал он. -- Я поеду домой.
     -- Ничего подобного. Ты поедешь с нами за миссис Уилт.
     Они вышли  во  двор и сели в  полицейскую машину. По мере того как  они
ехали через пригород, мимо заправочных станций и фабрик и дальше по болотам,
Уилт все  больше съеживался на  заднем  сиденье машины  и  чувство  свободы,
переполнявшее его в полицейском участке, постепенно  улетучивалось. С каждой
милей от  него  оставалось все  меньше  и меньше, а  вместо  чувства свободы
возникало  ощущение суровой  реальности  с  ее необходимостью что-то решать,
зарабатывать  на жизнь,  скучать и по мелочам  препираться с Евой,  играть в
бридж  с  Моттрамами  по   субботам,  а  по  воскресеньям  отправляться   на
автомобильную  прогулку  с  Евой.  Сидящий  рядом с ним  в  мрачном молчании
инспектор  Флинт потерял  всю свою  символическую притягательность. Перестав
быть  стимулятором уверенности Уилта  в  себе  и  оппонентом  его  алогичных
построений,  он превратился в  товарища по несчастью  в  жизненном  бизнесе,
практически в зеркальную копию собственной никчемности Уилта. А  впереди, за
плоской черной равниной под серым небом с кучевыми облаками, ждала Ева и вся
оставшаяся жизнь с вынужденными объяснениями и всевозможными обвинениями. На
какое-то мгновение Уилт подумал, а не крикнуть ли ему: "Остановите машину. Я
выйду",  --  но  сдержался.  Что бы ни ждало  его в  будущем,  он не  должен
принимать  его  как данное.  Не для  того  он познал  парадоксальную природу
свободы,  чтобы  снова  стать рабом  дома на  Парквью,  техучилища и  Евиных
мелочных пристрастий. Он ведь был Уилтом, человеком с умом кузнечика.

     Ева  была  пьяна.  На  ее  ужасную  исповедь  святой   отец  машинально
отреагировал  переходом с виски  на  96-градусный польский спирт, который он
берег для  особых случаев, и Ева в  промежутках между приступами раскаяния и
трагическим  живописанием своих грехов тоже прикладывалась  вместе  с  ним к
бутылке. Под  воздействием спирта, воодушевленная застывшей благожелательной
улыбкой викария, а также растущим убеждением, что если она мертва, то вечная
жизнь  требует от  нее  полного раскаяния, а если нет,  то таким  образом ей
удастся избежать неприятного объяснения по поводу того, что она делала голая
в чужом доме, Ева исповедовалась в своих грехах с энтузиазмом, отвечавшим ее
самым  сокровенным  потребностям.  Она  исповедовалась  в   грехах,  которые
совершила, и в тех, которые не совершала, грехах, о которых она вспомнила, и
тех, о которых забыла. Она предала Генри, она желала его смерти, ей хотелось
других мужчин, она  изменяла  мужу,  она  была  лесбиянкой и  нимфоманкой. И
вперемешку  с  плотскими  грехами   она  перечисляла   грехи  упущения.  Ева
припомнила все. Холодную еду Генри на ужин, его одинокие прогулки с собакой,
ее неблагодарность за все,  что  он для нее  делал,  ее  неспособность  быть
хорошей  женой, ее чрезмерное  увлечение  антисептиком... Она рассказала обо
всем. Святой отец  Джон Фрауд сидел  на  стуле,  непрерывно  кивая  головой,
подобно игрушечной  собачке за  задним стеклом автомобиля, время  от времени
поднимая  голову,   чтобы  взглянуть  на  нее   в  те  моменты,  когда   она
признавалась,  что  она --  нимфоманка,  и  резко  опуская ее при упоминании
антисептика. При этом он все время пытался понять, что  привело эту толстую,
голую (саван постоянно спадал) леди, нет, определенно не леди, тогда женщину
с явными признаками религиозного психоза в его дом.
     --  Это все, дитя  мое? --  спросил  он, когда Евин  репертуар  наконец
иссяк.
     -- Да, святой отец, -- прорыдала Ева.
     --  Слава Богу, --  произнес святой отец  Джон Фрауд с чувством и  стал
думать,  что  делать  дальше.  Если верить  хотя бы  половине того,  что она
наговорила,  он видел  перед  собой  такую  грешницу, по сравнению с которой
экс-протодиакон из Онгара был просто святым. С другой стороны, в ее исповеди
были некоторые несообразности, которые заставляли его помедлить с отпущением
грехов. Исповедь полная лжи отнюдь не говорит о полном раскаянии.
     --Как  я понял, вы  замужем, -- начал он с сомнением,  -- и  этот Генри
является вашим законным обвенчанным мужем.
     -- Да, -- ответила Ева -- Милый Генри.
     Бедолага, подумал  викарий, но чувство  такта помешало ему сказать  это
вслух.
     -- И вы его покинули?
     -- Да.
     -- Ради другого мужчины?
     Ева отрицательно покачала головой.
     -- Чтобы проучить, -- сказала она неожиданно воинственно.
     -- Проучить?  -- переспросил  викарий,  судорожно  пытаясь  сообразить,
какой урок мог  извлечь  несчастный мистер  Уилт  из  ее  отсутствия. --  Вы
сказали, проучить?
     -- Да,  -- подтвердила  Ева.  -- Я хотела, чтобы он понял, что не может
без меня обойтись.
     Святой отец задумчиво потягивал спирт. Если верить хотя  бы четверти ее
исповеди,  то муж должен  быть  счастлив,  что получил  наконец  возможность
обходиться без нее.
     -- И теперь вы хотите к нему вернуться?
     -- Да, -- ответила Ева.
     -- А он этого не хочет?
     -- Он не может. Его забрала полиция.
     -- Полиция? -- переспросил  викарий. -- Нельзя  ли поинтересоваться, за
что его забрали?
     -- Они говорят, что он меня убил, -- сказала Ева.
     Святой  отец Джон  Фрауд смотрел  на нее  с возрастающим беспокойством.
Теперь он  наверняка знал, что миссис Уилт не в  своем  уме. Он огляделся по
сторонам в поисках чего-нибудь, что можно  было бы использовать как оружие в
случае  необходимости,  но,  не  обнаружив  ничего  более  подходящего,  чем
гипсовый  бюст поэта Данте и  бутылки польского  спирта, взял  последнюю  за
горлышко. Ева протянула стакан.
     -- Вы просто ужасны, -- сказала она. -- Вы меня совсем споили.
     -- И то верно, -- заметил викарий и  поспешно  поставил бутылку. С него
хватало  оказаться  одному  в  доме с крупной,  пьяной, полуголой  женщиной,
которая воображала, будто муж ее  убил, незачем  было еще  и  подводить ее к
мысли, что он ее намеренно спаивает. Святому отцу  вовсе  не хотелось  стать
объектом пристального внимания  следующего номера воскресной газеты "Ньюз ов
зе уорлд".
     -- Вы, кажется, сказали, что вас муж убил... -- он замолчал, сообразив,
что развитие этой темы вряд ли может принести плоды.
     -- Как он мог меня убить? - спросила Ева. -- Я же вот, вся тут, правда?
     -- Вне всякого сомнения, -- сказал викарий.
     -- Вот  видите, -- сказала Ева.  --  И  вообще, Генри не  может  никого
убить. Не знает как. Он даже предохранитель  не в состоянии заменить. Я сама
все в доме делаю. -- Она подозрительно посмотрела на викария. -- Вы женаты?
     -- Нет, -- ответил святой отец, вдруг страстно пожалев об этом факте.
     --  И что вы можете  знать о жизни,  если вы не женаты? -- спросила Ева
грубо. Польский спирт оказывал свое действие, и она вдруг почувствовала себя
жутко несчастной.
     -- Мужчины. Какая от них польза? Даже дом держать в порядке неспособны.
Поглядите на эту комнату. Я вам говорю. -- Она развела руки в стороны, чтобы
придать убедительности  своим  словам,  и  чехол упал  на пол.--  Вы  только
посмотрите.  --  Но  у святого  отца  не  хватало  глаз,  чтобы  смотреть по
сторонам. При взгляде  на стоящую перед  ним Еву он понял,  что  его жизнь в
опасности. Он  вскочил  со стула,  сильно ударившись  о стол,  попавшийся по
дороге, перевернул корзину для мусора и выбежал в холл.  Пока он искал, куда
бы спрятаться, раздался звонок в дверь. Святой  отец Джон Фрауд открыл дверь
и оказался лицом к лицу с инспектором Флинтом.
     -- Слава Богу, вы пришли, -- выдохнул он. -- Она там.
     Инспектор  и два констебля  в  форме пересекли  холл.  Уилт  неуверенно
последовал  за  ними. Настал момент, о котором он думал  с содроганием. Все.
однако, оказалось проще. Но не для инспектора  Флинта. Войдя  в кабинет,  он
увидел перед собой крупную голую женщину.
     -- Миссис Уилт, -- начал он, но Ева не сводила глаз с двух констеблей в
форме.
     --  Где мой Генри? -- закричала она. --  Вы забрали моего Генри. -- Она
кинулась вперед. Инспектор весьма неосмотрительно попытался ее удержать.
     -- Миссис Уилт, если вы только... но инспектор не смог закончить фразу,
получив удар в голову.
     -- Уберите руки,  -- завопила  Ева и, призвав на помощь свои познания в
дзюдо, швырнула его на  пол. Она  уже  было  собралась  повторить  прием  на
констеблях, но тут Уилт ринулся вперед.
     --  Я здесь, радость моя, -- сказал он. Ева замерла. Какое-то мгновение
она дрожала и потом, как показалось инспектору, начала таять. -- О Генри, --
сказала она. -- что они с тобой сделали?
     --  Абсолютно ничего, дорогая,  -- ответил  Уилт. --  Теперь оденься  и
пошли домой. -- Ева посмотрела на себя, содрогнулась и позволила увести себя
из комнаты.
     Инспектор Флинт медленно и устало встал на  ноги. Вот  теперь он понял,
почему Уилт засунул ту  чертову куклу в дыру и почему он так спокойно  сидел
сутками  на допросе. После двенадцати лет брака с Евой желание убить хотя бы
двойника должно было быть непреодолимым. А что до того, что он так прекрасно
выдерживал перекрестный допрос, то и тут все  ясно. Но инспектор также знал,
что объяснить  это кому-либо он вряд  ли когда  сможет. Есть  такие тайны  в
человеческих  взаимоотношениях. которые  объяснить  невозможно.  И вот  Уилт
стоит здесь  и спокойно велит ей одеться. С чувством  невольного  восхищения
Флинт вышел в холл. Как бы там ни было, но в мужественности этому поганцу не
откажешь.

     Всю  дорогу до  Парквью они молчали.  На  заднем  сиденье  машины  Ева,
завернутая в одеяло, спала, положив голову на плечо Уилта.  Генри Уилт гордо
сидел  рядом. Женщине, способной заставить инспектора Флинта замолчать одним
прямым ударом в голову, цены не было. Кроме того, сцена  в кабинете дала ему
в  руки  оружие,  которого  так  недоставало.  Голая  и  пьяная  в  кабинете
викария... Уж  теперь  она  не  отважится  задавать вопросы  по поводу  этой
чертовой куклы  и  почему он ее засунул  в  яму. Никаких  обвинений, никаких
оправданий. Весь эпизод уйдет в небытие. И вместе с ним уйдут все сомнения в
его способности быть настоящим  мужчиной  и умении постоять  за себя. Шах  и
мат. На какое-то мгновение Уилт даже  впал в сентиментальность  и подумал  о
любви, но  тут же вспомнил, какая это  опасная тема. Лучше всего  вести себя
индифферентно и скрывать свои  чувства "Не стоит дразнить гусей", -- подумал
он.

     Это  мнение  полностью разделяли и Прингшеймы.  Они  были  на  редкость
несловоохотливы,  когда перебирались  с катера  на полицейское  судно, когда
сходили на берег, когда объясняли  скептически настроенному  инспектору, как
они  застряли  на неделю  в  проливе Ил  на  катере,  принадлежащем  кому-то
другому.  Нет, им  неизвестно,  почему  дверь  в  ванную  комнату  оказалась
выбитой. Может,  какой несчастный  случай?  Слишком много выпили, поэтому не
помнят. Кукла? Какая кукла? Травка? В смысле, марихуана? Не имеют понятия. В
их доме?
     В конце концов инспектор их отпустил.
     -- Я вас  вызову,  когда получше  сформулирую обвинения, --  сказал  он
мрачно.  --  Прингшеймы  отправились  на  Росситер  Глоув  укладываться.  На
следующее утро они улетели домой.

21

      Директор училища сидел за письменным столом  и с изумлением  взирал на
Уилта.
     --  Повышение?  -- спросил  он. --  Я  вас правильно понял, вы  сказали
"повышение"?
     --  Совершенно верно,  -- подтвердил  Уилт.  -- Более  того,  вы  также
слышали, что  я  претендую на должность заведующего отделением  гуманитарных
наук.
     --  И  после  всего,  что  вы  натворили,  у вас  еще хватает  наглости
требовать, чтобы вас назначили заведующим отделением гуманитарных наук?
     -- Да, -- ответил Уилт.
     Директор пытался найти слова, способные выразить его чувства.  Это было
нелегко.  Перед  ним  сидел  человек,  виновный  в  целой  серии  катастроф,
погубивших его самую сокровенную  мечту.  Техучилищу теперь никогда не стать
политехом: им окончательно отказали  в  повышении разряда училища. И  потом,
вся  эта   огласка,  сокращение  бюджета,  его  сражения   с  комитетом   по
образованию,  унижение  до того,  что ему присвоили кличку директор общества
любителей куклотраханья"...
     -- Вы уволены, -- закричал он.
     Уилт улыбнулся.
     -- Полагаю, вы ошибаетесь, -- сказал он. -- Вот мои условия...
     -- Ваши что?
     -- Условия,  --  сказал  Уилт.  --  Если вы  назначите  меня заведующим
гуманитарным отделением, я  обещаю  не подавать  на  вас в суд за незаконное
увольнение,  которое  бурно  комментировалось  прессой.  Вот  здесь  у  меня
контракт  с "Санди Пост" на серию статей о том, чем на самом деле занимается
отделение, -- я собираюсь  назвать эту серию "Лицом к лицу с варварством" --
так я его не подпишу. Я откажусь читать лекции в Центре полового воспитания.
Я  не  приму  участия  в  телевизионной  программе  "Панорама"  в  следующий
понедельник. Короче,  я  откажусь  от удовольствия  появляться на публике  и
соответствующих вознаграждений...
     Директор поднял дрожащую руку.
     -- Достаточно, -- сказал он. -- Я посмотрю, что можно сделать.
     Уилт поднялся.
     -- Дайте мне ответ до обеда, -- сказал он. -- Я буду в своем кабинете.
     -- Своем кабинете? -- удивился директор.
     -- Там когда-то сидел мистер Моррис, -- сказал Уилт и закрыл дверь.  Он
успел услышать, как  директор  снял  трубку. Сомнений,  в серьезности  угроз
Уилта у него не было. Следовало поторопиться.
     Уилт  прошел по  коридору  в  гуманитарное  отделение  и  долго  стоял,
разглядывая книги  на  полках.  Многое  придется изменить.  Такие книги, как
"Повелитель  мух", "Шейн",  "Влюбленная  женщина",  рассказы Оруэлла и  "Над
пропастью во ржи" -- все эти интеллектуальные изыски нужно убрать. В будущем
газовщики  и  мясники будут учиться конкретному делу, тому, как  надо что-то
делать, а не почему. Как  читать  и писать. Как делать пиво. Как мухлевать с
декларациями о доходах. Как вести  себя с  полицейскими в случае ареста. Как
жить  с женой, с  которой жить невозможно. По последним двум  темам Уилт сам
прочтет лекции. Конечно, кое-кто из преподавателей будет возражать и грозить
уходом, но он настоит на своем. Возможно, он даже примет отставку нескольких
особо стойких противников  его  идей. Если честно,  чтобы, учить газовщиков,
как  все  делать,  вовсе  не  нужна  ученая  степень  в  области  английской
литературы. Кстати,  пожалуй,  он  узнал от них  больше,  чем  они  от него.
Значительно  больше.  Он вошел в  пустой кабинет мистера Морриса,  уселся за
письменный  стол  и  принялся  сочинять  памятную  записку  для  сотрудников
гуманитарного  отделения. Она  была озаглавлена: "Заметки  о самообразовании
студентов дневного отделения".  Он только-только успел  в пятый раз написать
"неиерархический", как зазвонил телефон. Звонил директор.
     -- Благодарю вас, -- сказал новый заведующий гуманитарного отделения.

     Ева возвращалась  домой  от  врача  в  веселом  расположении  духа. Она
приготовила  Генри  завтрак.  вычистила  гостиную  и  холл,  протерла  окна,
посыпала  антисептиком  унитаз,  побывала  в  Центре  общественной гармонии,
помогла   отксерокопировать  объявление  об  организации  новой  театральной
группы, сходила  в магазин, заплатила молочнику, а также побывала у доктора,
чтобы  спросить, стоит ли принимать таблетки от бесплодия, и  он сказал, что
стоит. "Разумеется, придется сделать  анализы, --  сказал он  ей,  --но  нет
никаких  оснований опасаться, что они будут отрицательными. Единственно чего
стоит опасаться, это  как бы вам не родить  шестерню". Еву такая перспектива
не пугала. Как раз то, о чем она мечтала -- полный дом детей. И сразу. Генри
будет рад.  Поэтому солнце  светило  ярче, небо было особенно голубое, цветы
были  необыкновенно  красивы,  и  даже  в  Парквью появилось нечто  новое  и
жизнерадостное. Был один из Евиных лучших дней.

Примечания


      1 Герой романа Ф.СФицджеральда.

      2 Роман Т.Харди.

      3 Роман Д.Элиот, английской писательницы.

      4 Леви Строе Клод (род. 1908 г.), французский этнограф и социолог.

      5 Имеется в виду Р. Никсон.

      6  Сильное развитие  подкожного  жирового  слоя  на  бедрах  и ягодицах

 человека.

      7  Перефразированное  лат.  "Cogito  ergo  sum"  (я  мыслю,  значит,  я

 существую.) Здесь -- я совокупляюсь, значит, я существую.

      8 Радость по поводу чужих неудач (нем.).

      9 Душевная депрессия (нем.).

      10 Действующее лицо "Поэмы о старом моряке" СТ.Колриджа.

      11  Действующие лица  книг, которые изучались в разных учебных группах,

 где преподавал Уилт. (Прим. перев.)

      12 Английское слово, означающее "репетиция", имеет одинаковый корень со

 словом, означающим "катафалк".

      13 С. Кьеркегор (1813--1855), датский философ-иррационалнст.

      14 Шарль Бодлер (1821-1867), французский поэт.

      15 По-английски слово "kidney" (кидни) означает "почка".

      16 Что не требовалось доказать (лат.)

      17 Роман X. Салби.

      18 Известный на Западе фокусник.




   Том Шарп.
   Звездный час Уилта


     Перевод: К.Мец
     Изд: "Новости" (World Bestseller)
     OCR: Alexey_Grom


1

       "Увы, минули  дни  златые" -- подумал Уилт. К заседанию  комиссии  по
финансовым и общим вопросам эта мысль прямого  отношения не имела, но не все
же  забивать голову делами. Пятый  год на заседаниях комиссии повторялась та
же история. Доктор Мэйфилд вставал и объявлял:
     -- Мы  должны  приложить  все  силы, чтобы дела  Фенландского  колледжа
гуманитарных и технических наук пошли в гору!
     --  Откуда тут взяться  горе?  Взгляните на  карту:  в  округе ни одной
возвышенности, -- возразил доктор Борд. Чтобы совсем не сбиться с панталыку,
он предпочитал понимать все буквально. -- Колледж был  открыт в 1895 году, и
с тех пор...
     -- Вы прекрасно меня поняли, -- отрезал доктор Мэйфилд. -- Главная беда
в том, что колледж дошел до ручки.
     -- До чьей? -- полюбопытствовал доктор Борд. Доктор Мэйфилд  повернулся
к ректору.
     -- Я хочу сказать... -- начал он, но неуемный доктор Борд продолжил его
мысль:
     -- ...Что колледж смахивает не  то на шишку на  ровном месте, не то  на
подхалима, который всем подряд лобызает ручки. А может, и на то и на другое.
     Ректор вздохнул и подумал: "Скорее бы на пенсию".
     -- Доктор Борд, --  произнес он,  -- наша главная задача -- решить  как
сохранить структуру учебного  курса  и  штатное расписание в условиях, когда
местный  комитет народного  образования  и правительство пытаются превратить
Колледж в придаток Министерства по вопросам безработицы.
     Доктор Борд поднял бровь:
     --  Вот  как?  А  я-то  думал, наша главная задача --  учить.  Может, я
ошибаюсь,  но, когда я выбирал  профессию, я  собирался  преподавать. Теперь
оказывается,  я  должен  заботиться  о  сохранении...  как  ее?..  структуры
учебного   курса   и  штатного  расписания.   Проще  говоря,  чтобы  у  всех
преподавателей была работа.
     --  И  у преподавательниц, --  вставила  заведующая кафедрой кулинарии,
которая до сих пор  слушала не слишком внимательно. Доктор  Борд  окинул  ее
взглядом и вполголоса добавил:
     --  А также  у двух-трех  существ неопределенного  пола. И  если доктор
Мэйфилд...
     -- ...Будет продолжать в том же духе, --  подхватил ректор, -- мы  и до
обеда не управимся.
     Но доктор Мэйфилд продолжал  в  том же духе.  Отвернувшись к окну, Уилт
разглядывал  новый корпус  факультета электротехники  и  уже в  который  раз
недоумевал: что за  пропасть такая эти комиссии?  Собираются неглупые люди с
университетским образованием,  и начинаются споры, ссоры --  тоска  зеленая.
Все только для того, чтобы блеснуть  красноречием и  утереть нос коллегам. И
чем только эти комиссии не занимаются Прежде Уилт  приходил на работу и учил
--  или, по крайней  мере. пытала заинтересовать своим  предметом -- будущих
токарей  и  слесарей, а  то  и штукатуров с  печатниками.  Если  это  ему не
удавалось, то вечером  он утешал  себя тем, что хотя бы сам  чему-то  у  них
научился.
     Теперь  все  по-другому.  Даже  кафедра, которой  он  заведует,  вместо
кафедры  гуманитарных  наук  стала  называться  кафедрой навыков  общения  и
мастерства  самовыражения.  Теперь Уилту  приходятся часами  просиживать  на
заседаниях   комиссий,   строчить   докладные  записки   и  так   называемые
методические справки  или самому читать  столь же  бессмысленные  документы,
состряпанные  на других  кафедрах.  И  так  во всем  Гуманитехе.  Заведующий
кафедрой  строительства, у которого орфография хромала на обе ноги, вынужден
был  обосновывать  необходимость  групп  штукатуров и  каменщиков  и накатал
тезисы  для обсуждения. Тезисы  заняли  сорок пять  страниц. Называлась  эта
нетленка "Модульное проектирование и  использование внутренних  поверхностей
здания".  Свет  не  видывал  бумаги  зануднее  и  безграмотнее.  Доктор Борд
посоветовал   направить  этот  шедевр  в  Королевский   институт  британских
архитекторов, дабы автор смог  получить дотацию  на  исследования в  области
архитектурной семантики -- или цементики. Не меньше шума наделала монография
заведующей   кафедры   кулинарии   "Диетологический   аспект   многофазового
продовольственного снабжения". Доктор Мэйфилд просил изъять из  нее  слишком
частые  упоминания  о бабах  и  о роме, поскольку  кое-кто может их  неверно
истолковать. Со своей стороны доктор Кокс, заведующий  кафедрой естественных
наук,  поинтересовался, как понимать  словцо "диетологический". Раве у диеты
своя логика? И какого черта Мэйфилд привязался к ром-бабам? Доктор Кокс  ест
их с  детства и не видит в этом ничего  зазорного. Доктор Мэйфилд  объяснил,
что понял  это слово не  так.  А  тут еще заведующая кафедрой кулинарии ни с
того ни с сего  бросилась  уверять, что она не феминистка, и  пошло-поехало.
Что  на том заседании,  что  на этом Уилт  только  слушал препирательства  и
удивлялся: отчего нынче все так уверены, будто от перемены названия меняется
и суть? Ну назовем мы повара "практикующим кулинарологом",  но он ведь так и
останемся поваром. И  что с того, что газопроводчик станет  "специалистом по
газоинженерии"? Учился-то он все равно на газопроводчика.
     Уилт   уже   было    прикидывал,   скоро   ли   его   самого    обзовут
"педагогом-просветителем",  как  вдруг  до  его  слуха  донеслись лирические
рассуждения о проблеме "контактных часов".
     -- Если мне предоставят сводку покафедрального распределения нагрузки в
аудиторных  контактных  часах,  -- заливался доктор  Мэйфилд, --  мы  сможем
подвергнуть  компьютерному  анализу  те  разделы  программы,  из-за  которых
нынешнее штатное расписание не отвечает режиму экономии.
     Заведующие  кафедрами озадаченно молчали. Доктор Борд фыркнул, и ректор
угодил в эту ловушку.
     -- Ну, Борд? -- спросил он.
     -- Так, ничего особенного, -- ответил заведующий кафедрой новых языков.
-- Впрочем, спасибо, что поинтересовались моим мнением.
     -- Но вы же поняли, о чем проект доктор Мэйфилд.
     -- Догадался. Только потому, что работаю здесь не первый год и научился
разгадывать  словесные  ребусы.  В  данном  случае  меня  смутило  выражение
"аудиторные контактные часы". Насколько я понимаю слово...
     -- Доктор Борд? -- взмолился ректор, жалея, что не может  сию же минуту
уволить  нахалаю  -- Разве так  трудно  сказать, сколько контактных часов  в
неделю имеет каждый преподаватель вашей кафедры?
     Доктор Борд для вида полистал записную книжку.
     -- Ни одного. -- сообщил он наконец.
     -- Ни одного?
     -- Именно так.
     -- Вы хотите сказать, что преподаватели вашей кафедры занятия не ведут?
Вранье! Если бы...
     --  О  занятиях  и  речи  не  было.  Доктор  Мэйфнлд  спросил,  сколько
аудиторных...
     -- Черт с ними, с аудиторными. Он имел в виду практических.
     -- Я так и понял.  Но если бы кто-нибудь из моих преподавателей вздумал
щупать студентов, я бы не то что часа -- и минуты...
     -- Борд! -- зарычал ректор. -- И моему  терпению есть предел! Отвечайте
на вопрос.
     -- Я уже ответил. "Контакт" означает прикосновение. Значит, "контактный
час"  --  это  час,  когда  кого-нибудь  трогают. Проверьте в любом словаре:
"контакт" происходит  от латинского  contactus, неопределенная форма глагола
-- contigere, причастие прошедшего времени  -- contactum. С какой стороны ни
зайди, смысл один: "прикосновение". При чем тут учеба?
     --  Господи  боже  мой! --  ректор  стиснул  зубы.  Но  доктор Борд  не
унимался:
     -- Я, правда, не знаю, какие методические приемы использует на занятиях
доктор  Мэйфилд. Может,  он  считает  нужным в  педагогических  целях лапать
учащихся, но на моей кафедре...
     Ректор взорвался:
     --  Прекратите  немедленно!  Всем заведующим  подсчитать, сколько часов
отводится на занятия по их кафедре, и  представить  мне справку в письменном
виде.
     Заседание закончилось. В коридоре доктор Борд сказал Уилту:
     -- Так редко  удается вступиться за  чистоту  языка.  По крайней  мере,
Мэйфилду я хвост прищемил. А то он совсем рехнулся.

     Об этом же Уилт говорил с Питером Брейнтри, сидя час спустя в баре "Кот
в мешке".
     -- Да у нас весь  колледж со сдвигом,  -- рассуждал Уилт, прикладываясь
ко второй кружке пива.  -- Мэйфилд раздумал открывать курсы для аспирантов и
отказался  от затеи  превратить Гуманитех в  этакую  академическую  империю.
Теперь он помешан на режиме экономии:
     -- Не трави душу, -- отозвался Брейнтри. -- Средства на учебники в этом
году сократили наполовину.  Фостера и Карстона так  допекли, что  они раньше
времени  ушли на пенсию. Если  так  дальше пойдет, что мне делать с "Королем
Лиром"? В аудитории шестьдесят человек, а книг всего восемь.
     --  Ты  их хоть чему-то учишь. Попробовал бы ты преподавать  мастерство
самовыражения на третьем курсе у автомехаников.  "Мастерство самовыражения"!
Эти черти знают свои  автомобили до тонкостей, а мне кто бы объяснил, что за
штука  такая --  "мастерство  самовыражения".  Вот  на  что тратятся денежки
налогоплательщиков. И  к тому же я больше просиживаю на  заседаниях,  чем. с
позволения сказать, учу. Злости не хватает.
     Брейнтри уже не раз видел Уилта в  таком настроении и поспешил  сменить
тему:
     -- Как поживает Ева?
     --  "Plus зa  change, plus  c'est la mкme chose"1. Впрочем,  не совсем.
Она,  слава  богу,   ушла  из   Комитета  по  борьбе  за  право  голоса  для
одиннадцатилетних.  Приходили  тут два  агитатора из  ВЕЛОСИПЕДа, так  после
разговора с ней у них уши в трубочки посворачивались.
     -- Из ВЕЛОСИПЕДа?
     -- "Ведомство локализации и сбора информации  о педофилах". Ну,  о тех,
кого раньше называли "совратителями малолетних". Ведомство добивается, чтобы
детишкам   дали   право  распоряжаться  собой  с  четырех  лет.  Нашли  кого
агитировать --  Еву! Я не успел  им объяснить,  что, судя  по нашим  четырем
близняшкам, "четыре" у нас в семье несчастливое число. Ох, и задала она этим
агитаторам? Они  уж  и  не  рады  были,  что заглянули в  дом сорок пять  по
Оукхерст-авеню. Наверно, подумали, что оказались в зоопарке и вели дискуссию
с тигрицей в вольере.
     -- Так этим гадам и надо.
     -- А  мистер Биркеншоу за  что  пострадал? Саманта  кликнула  остальных
близняшек, и они мигом организовали комитет под  названием ПРИЗМА -- "Против
растления  и  изнасилования  малолеток".  Поставили  в  саду  мишень. Соседи
вовремя возмутились, а то один соседский мальчонка из-за этих забав чуть сам
себя не  кастрировал.  А  ведь  близняшки еще  только  разминались.  Достали
ножички -- знаешь, такие  кухонные тесаки -- и давай метать в цель. Эммелина
с восемнадцати  футов попала в мошонку, а  Пенелопа с  десяти  просадила эту
хреновину насквозь.
     -- Хреновину? -- вяло переспросил Брейнтри.
     -- Ну да. Эта штука получилась великовата. Они смастерили ее  из старой
камеры от  футбольного  мяча  и двух теннисных шариков.  Соседи из-за  этого
пениса прямо взбеленились. А уж мистер Биркеншоу... Я  не  знал, что  у него
кожа  на  конце  сходится точь-в-точь, как у этой игрушки. И  вряд ли кто на
улице  знал.  Теперь знают.  Эммелина напялила на свою  поделку презерватив,
написала   на  нем   имя   Биркеншоу  и   украсила  оберточной  бумагой   от
рождественского торта.  А  тут  налетел ветер  и протащил  эту  хреновину по
соседским  садам.  Дело было  в субботу вечером, так  что все  соседи успели
полюбоваться. В конце концов  член повис на вишне на углу, возле дома миссис
Лорример. Со всех четырех улиц было видно: "Биркеншоу".
     -- Господи ты боже мой! И что сказал мистер Биркеншоу?
     -- Ничего особенного. Он  никак не придет  в себя. Чуть ли не всю  ночь
после  этой  истории  он провел  в  полиции --  доказывал, что  он  вовсе не
Неуловимый Сверкач. Полиция уже год  не может поймать этого эксгибициониста,
а тут как раз подвернулся Биркеншоу.
     -- Они что -- с ума посходили? Он же член муниципалитета.
     --  Теперь уже бывший. И едва ли опять выставит свою кандидатуру. После
того, что  Эммелина рассказала дамочке из полиции. Она,  мол, знает, какой у
него  член,  потому что Биркеншоу однажды заманил ее к себе в сад  и показал
все свои причиндалы.
     -- Заманил? -- с сомнением спросил Брейнтри. -- Знаешь, Генри, при всем
уважении к  твоим крошкам, я не  уверен, что их так уж  легко заманить. Они,
наверно, большие выдумщицы и...
     --  Бестии,  вот они  кто. Говори,  не  стесняйся.  Я  не обижусь.  Мне
приходится  жить в одном доме  с самыми настоящими ведьмами. Конечно, никуда
Эммелину  не  заманивали. Просто  она решила  сжить  со света киску  мистера
Биркеншоу. за то что та дает прикурить нашей киске. Так что в сад к нему она
прокралась за  тем,  чтобы  подсыпать этой твари яду.  А там  на  нее  напал
Биркеншоу со своим членом. Впрочем, он рассказывает  эту историю по-другому.
Он, дескать, по обыкновению вышел пописать на кучу компоста. А если девчонке
вздумалось подсматривать... Но дамочке  из полиции и эта история пришлась не
по вкусу. Говорит -- негигиенично.
     -- А где все это время была Ева?
     --   То  там,  то  сям,  --   беззаботно  отвечал  Уилт.  --   Она  так
раскипятилась, что  обвинила мистера Биркеншоу в том, что он будто бы  водит
компанию с Йоркширским Потрошителем... Я с трудом  добился, чтобы эти  слова
не попали в протокол. Сказал, что она истеричка. Как говорится, принял огонь
на себя. Ну а  меня защитила  дамочка из полиции.  На  мое счастье,  закон о
клевете   не   распространяется    на   десятилетних.    А   если   все-таки
распространяется,  нам  придется  бежать  за  границу.  А  пока  я  вынужден
вкалывать по вечерам, чтобы  девчонки могли учиться в этой  клятой школе для
одаренных детей. Плата за обучение там астрономическая.
     -- Я думал, вам сделали скидку, раз Ева там работает.
     -- Работала. Ее выставили за дверь, -- произнес Уилт и заказал еще пару
кружек.
     -- Что так? Где они еще найдут такую работящую помощницу? И стряпает, и
чистоту наводит, да еще задаром.
     -- Этой работящей помощнице пришла фантазия обработать  микрокомпьютеры
средством для полировки  металла. Обработала  на славу. Не знаю, как нас еще
не заставили покупать новые. Я бы не прочь отдать вместо испорченных те, что
стоят у нас  дома. А то от кабелей и флоппи-дисков проходу нет.  Я из-за них
не  могу  даже добраться до  телевизора. И стоит мне его включить,  какая-то
штуковина  --  матричное  печатающее  устройство  --  начинает  гудеть,  как
пчелиный рой. А спроси, ради чего все это? Ради того, чтобы четыре паршивки,
не  способные  ни  на  что,  кроме пакостей, обскакали  других  сопляков  по
успеваемости.
     --  Отстали мы от  жизни, -- вздохнул  Брейнтри.-- Компьютеры сейчас --
незаменимая  вещь. Вон  и детишки знают, как с ними управляться, а  мы  нет.
Взять хотя бы термины.
     --  Не напоминай  мне про эту абракадабру. Я, грешным делом, думал, что
"триггер"  --  это  такое  венерическое  заболевание:  уж  очень  похоже  на
"триппер". Ан  нет.  Дискеты всякие,  файлы. И  чтобы заработать на  всю  ту
электронную  блажь,  я  по  вторникам даю  уроки  в  тюрьме  --  рассказываю
паршивому уголовнику про Э. М.  Форстера2, о котором  понятия не  имею, а по
пятницам читаю лекции о культуре и государственном  строе  Великобритании на
базе ВВС в Бэконхите. Просвещаю свору американцев, которым нечем себя занять
до Судного дня.
     --  Смотри,  чтобы  не узнала Мэвис Моттрем,  -- предупредил  Брейнтри,
когда они допили пиво и  вышли из бара.  -- Она помешалась,  на разоружении.
Теперь вон мою Бетти затаскивает в свою компанию. Странно, что еще до Евы не
добралась.
     -- Пробовала, но на сей раз ничего не получилось. У Евы из-за близняшек
хлопот полон рот, ей не до демонстраций.
     -- Все равно про базу лучше помалкивать. А то еще  выставит пикет возле
вашего дома.
     Уилт задумался.
     --  А  знаешь,  это  было бы  неплохо, -- сказал  он. -- Может,  соседи
перестанут на нас коситься. Они вбили себе в  голову, что  раз я преподаю  в
Гуманитехе, то  я или убийца-маньяк  или левый экстремист. Этот пикет введет
их в заблуждение, они посчитают меня  ярым бомбопоклонником и сменят гнев на
милость.
     В колледж они вернулись через кладбище.

     В доме No 45 по Оукхерст-авеню этот день складывался  для Евы удачно. У
нее  бывали обычные  дни,  удачные дни и дни,  о которых она говорила: "Ну и
денек". В обычные  дни все шло своим чередом: по дороге в школу близняшки не
очень цапались; отвезя их, Ева отправлялась по  магазинам,  дома возилась по
хозяйству, готовила на обед салат  из тунца, штопала, работала в саду, потом
ехала за дочками в школу. В общем, без приключений. В  "ну и деньки" все шло
наперекосяк. Близняшки грызлись  до, во время и после завтрака, отчего Генри
выходил из  себя и Еве  приходилось брать дочек под защиту,  хотя мужа можно
было понять. Гренки застревали в тостере. Ева не успевала завести девочек  в
школу, пылесос барахлил, смывной бачок не работал. Начинался такой кавардак,
что Еву так  и тянуло выпить до  обеда стаканчик шерри. Но она знала, что от
этого  будет только хуже: ее сморит сон, а впереди еще столько  дел.  Зато в
удачные дни  все  шло  как  по маслу, и к тому же Еву  согревала мысль,  что
девочки делают успехи  в школе для  умственно  одаренных,  а  значит, смогут
получить  дотации на  учебу  в университете,  станут  врачами,  учеными  или
пойдут,  по  "художественной части". Какое  счастье  дожить до того времени,
когда такое возможно!  У Евы в их годы жизнь была другая: что прикажут, то и
делай.
     В один такой удачный день Ева даже стала подумывать, не забрать ли мать
из дома престарелых в  Лутоне,  на который они  с Генри тратят  кучу  денег.
Конечно  же. дальше планов дело не  пошло: Генри  терпеть не мог  старушку и
грозил уйти из дома, если она задержится у них дольше чем на три дня.
     -- Эта старая карга весь дом запакостит и провоняет своими окурками! --
орал  он  так  истошно,  что миссис Хоггарт,  которая в  ту минуту принимала
ванну, могла познакомиться с его мнением без помощи слухового аппарата. -- И
вот что. Если я еще раз за завтраком обнаружу, что она подливает в чайник  с
заваркой коньяк -- мой коньяк! -- я эту ведьму придушу.
     -- Не смей так о ней говорить! Она член семьи...
     -- Семьи? -- бесновался Уилт. -- Член-то она член, да только не моей, а
твоей семьи, чтоб ее... Я же не сажаю тебе на шею своего отца.
     -- От него несет, как  от старого барсука, -- парировала Ева. -- Жуткий
грязнуля. А моя мама, по крайней мере, моется.
     -- Еще  бы ей  не мыться!  Рыло. как у трубочиста.  Не  только Вебстеру
случалось созерцать череп сквозь кожу3. Пошел я как-то утром побриться, а...
     --  Кто  такой  Вебстер?  --   перебила  Ева,  не  дав  мужу  закончить
душераздирающий рассказ до  появления из-за шторы в ванной миссис  Хоггарт в
неглиже.
     --  Никто.  Это из одного стихотворения про  хрычовку,  которая  своими
голыми сиськами...
     -- Замолчи! Она моя мать. Когда-нибудь и ты  будешь старым и дряхлым  и
тоже не сможешь обойтись...
     -- Очень может быть. Но пока что я не  дряхлый и прекрасно обойдусь без
Дракулы  в  женском  платье,  который шляется по  дому  и курит  в  постели.
Помнишь, как на ней загорелось одеяло? Как она еще дом не сожгла!
     Эта перепалка, а также  воспоминания  о  тлеющем одеяле  заставили  Еву
отказаться от своего замысла. В конце концов. Генри  был  прав, хотя мог  бы
выражаться и поделикатнее. Ева питала к матери двойственное чувство и хотела
поселить  ее  у себя  отчасти  из  мстительности.  Пусть  видит,  что  такое
настоящая  мать. Поэтому в удачные  дни  она звонила старушке и расписывала,
как  чудно ладят близняшки,  как у них  дома  славно,  как Генри рассказывал
дочкам... Тут на  старушку неизменно  нападал приступ кашля. А  уж  в  самые
удачные дни Ева приглашала мать на выходные -- и тут же раскаивалась. Ибо на
смену удачным дням приходили "ну и денечки".
     Но сегодня она  поборола искушение и, вместо того чтобы зронить матери,
отправилась к Мэвис Моттрем посекретничать до обеда. Вот только бы Мэвис  не
стала снова зазывать на демонстрацию "Долой бомбу!".
     Именно с этого Мэвис и начала разговор.
     -- Ты на детей не кивай, -- заявила она, когда Ева принялась объяснять,
что не  может оставить близняшек  с Генри, что, если ее упрячут за  решетку,
дочкам придется плохо. -- Начнется война -- вообще останешься без детей. Тут
же все и  погибнут.  Из-за базы  в Бэконхите  первый  удар  придется по нам.
Русские просто  вынуждены будут его  нанести  --  для самозащиты.  Тогда нам
конец.
     Ева задумалась.
     --  Но ведь  если  нападут на русских,  значит,  они  нанесут  удар  не
первыми, -- рассудила она.
     Мэвис  вздохнула.  Еву  не  вразумишь:  с  ней  и  раньше  было  трудно
объясняться, а теперь она, чуть что, прячется за детей.
     --  Да пойми ты, войны  начинаются совсем  не так. Поводом  может стать
любой пустяк, вроде убийства эрцгерцога Фердинанда в Сараево в четырнадцатом
году, -- Мэвис старалась объяснять как можно доступнее, пригодилась учеба  в
Открытом университете.
     Но на Еву это не подействовало:
     -- Хорош пустяк -- убийство человека! Это гадко и глупо.
     Мэвис прикусила язык. Как  она  забыла,  что Еве пришлось иметь  дело с
террористами и политические убийства она не одобряет?
     -- Конечно, гадко и глупо. Но я не о том...
     --  Как,  наверно,  его  жена  переживала,  --   Еве  не  давали  покоя
собственные воспоминания.
     -- Едва ли. Ее убили вместе с мужем, -- съязвила Мэвис.  Было очевидно,
что на судьбы  человечества  Уилтам наплевать,  но  Мэвис не унималась: -- Я
хочу сказать, что причинами всех больших войн были случайные обстоятельства.
Какой-то фанатик  убил мужа и жену,  а в результате погибли миллионы простых
людей. Если  такое случится  в наше время, в живых  не останется никого. Все
человечество будет уничтожено. Тебе ведь этого не хочется, правда?
     Ева уныло разглядывала фарфоровую статуэтку на каминной полке. Ну зачем
в такой удачный день ее понесло к Мэвис?
     --  Но  мы-то ничего изменить-не  можем,  --сказала Ева  и  бросила  на
амбразуру  Уилта.  --  Вот  Генри  говорит,  что  русские  все  равно  будут
производить бомбы. У них и  нервно-паралитический газ есть. И у Гитлера был,
и если бы во время войны он узнал, что у нас он тоже имеется, обязательно бы
использовал.
     Хитрость подействовала.
     -- Твоему Генри  только и  надо, чтобы все оставалось так, как есть, --
вскинулась  Мэвис. --  Известное дело -- мужчина.  Вон как  они хают женское
антивоенное  движение. Боятся,  что мы заберем над  ними  власть.  Бомба  --
что-то  вроде  символа мужского оргазма" Выражение  потенции  в  виде оружия
массового уничтожения.
     -- Вот как? Я и не знала, -- удивилась Ева, хотя ей было непонятно, как
это штука, от которой гибнут люди, может символизировать оргазм. -- Но он же
сам был в Движении за ядерное разоружение.
     -- "Был", -- фыркнула Мэвис. -- Был, да сплыл. Мужчинам только и нужно,
чтобы мы оставались безответными жертвами их похоти.
     -- Нет,  Генри не такой. В смысле, он в постели  не очень  активный, --
бомбы и оргазм все не шли у Евы из головы.
     -- Это потому,  что ты нормальная  женщина. Вот если  бы тебя от  секса
воротило, он  бы  тебя все  время  тискал.  А так он утверждает свою власть,
посягая на твои законные права.
     -- Ну я бы не сказала.
     -- А я скажу. И нечего спорить.
     Тут  уж  усмехнулась   Ева:  Мэвис  столько   раз  жаловалась,  что  ее
собственный муж крутит романы на стороне.
     -- А как же твой Патрик? Ты говорила, он такой неугомонный.
     -- Был неугомонный, -- зловеще произнесла Мэвис. --  Скоро эти хождения
по  бабам  совсем   прекратятся.  Он  у  меня  узнает,  что  такое  климакс.
Преждевременный.
     --Ну разве что преждевременный. Ему сколько? Сорок один?
     -- Сорок. Но он в последнее время здорово сдал. Доктор Корее помогла.
     --  Доктор Корее? Какой кошмар! Неужели  Патрик пошел  к ней после  той
жуткой статьи в "Ныос"? Генри сжег газету, чтобы девочки не увидели.
     -- Вот-вот, вполне в его духе. Чихать ему на свободу печати.
     -- Но статейка и впрямь была страшноватая. Может, доктор Корее и права,
что мужчина -- это только... гм... биологический банк спермы. Но,  когда она
пишет, что после  рождения второго  ребенка мужчин следует кастрировать, это
уж слишком. Наш кот целыми днями спит и...
     -- Господи, ну до чего  ты наивная.  Да не писала она  о кастрации. Она
только  напомнила,  как женщины  мучаются  при родах  и  как  все  презирают
утративших  девственность до  брака.  И что, если произойдет демографический
взрыв, человечество вымрет от голода. Поэтому надо что-то предпринять.
     --  А я  не  хочу, чтобы Генри что-нибудь такое сделали, --  упрямилась
Ева. -- Его прямо передергивает,  когда говорят о стерилизации.  Он считает,
что от этого бывают опасные побочные эффекты.
     Мэвис опять фыркнула:
     --   От   противозачаточных   таблеток  тоже.   И   куда   опаснее.   А
транснациональным фармацевтическим корпорациям и дела нет. У них одна забота
-- прибыль. Да и заправляют ими опять-таки мужчины.
     --  Очень  может  быть,  --  согласилась  Ева.  Она  много  слышала   о
транснациональных корпорациях, но  что  это  такое -- не представляла,  а  о
слове "фармацевтический" вообще не имела понятия. -- И все-таки странно, что
Патрик согласился.
     -- Согласился?
     -- Да, на стерилизацию.
     -- Разве я сказала, что его стерилизовали?
     -- Ты сказала, что он ходил к доктору Корее.
     -- Это я ходила к доктору  Корее, -- проворчала Мэвис. -- Думаю: знаешь
что,  голубчик,  надоели мне твои бабы. Может, доктор Корее поможет. Пошла к
ней и не пожалела. Доктор дала такое средство, чтобы муж шлялся поменьше.
     Ева остолбенела:
     -- И Патрик его принял?
     -- Принимает как миленький. Он обожает витамины, особенно витамин Е. Ну
я взяла  и подменила пузырьки.  Это не  то  какой-то гормон, не то  стероид.
Вообще-то эксперименты с ним еще не закончены, но доктор Корее говорит,  что
он безвреден. Опыты на свиньях прошли  прекрасно. Патрик, правда, растолстел
и  жалуется, что соски немного опухли, но зато  теперь он попритих. Вечерами
из дому ни шагу. Сидит у телевизора и клюет носом. Так на него не похоже.
     -- Да уж, -- сказала  Ева, вспомнив,  каким шелопутом  был  еще недавно
Патрик Моттрем. -- Но ты уверена, что это не опасно?
     --  Совершенно  уверена. Доктор  Корее говорит, что это средство  будут
давать  голубым,  которые  хотят изменить пол,  но  боятся операции. От него
яички, что ли, ссыхаются.
     -- Ну это ни к чему. Я не хочу, чтобы у Генри яички ссохлись.
     --  Не  хочешь  -- не  надо,  --  заметила  Мэвис,  которая  однажды на
вечеринке проходу не  давала  Уилту, а когда  ее  домогательства не возымели
успеха, затаила на  него  обиду. -- Дай  ему тогда какое-нибудь зелье, чтобы
его разобрало.
     -- Думаешь, стоит?
     -- Отчего не  попробовать? Доктор Корее понимает  в  женских  проблемах
лучше, чем другие врачи.
     -- Но она,  кажется, не совсем врач. Не такой  врач, как доктор Бухман.
Она чем-то там занимается в университете, да?
     Мэвис Моттрем так и подмывало ответить, что доктор Корее ко всему еще и
консультант  по содержанию скота и,  значит,  Генри  Уилту  ее  услуги  даже
нужнее, чем Патрику Моттрему.
     -- Одно другому не мешает. В университете есть и медицинский факультет.
В  общем, она  открыла  клинику  и  помогает  женщинам,  у  которых какие-то
проблемы. Она и тебе поможет, вот увидишь. Такая участливая.
     Вернувшись домой и приготовив на обед сельдереевый суп с  отрубями, Ева
окончательно  укрепилась  в  своем  решении. Будь  что будет:  она  позвонит
доктору Корее, договорится о встрече и проконсультируется насчет Генри. Нет,
сегодня она явно  в ударе. Как ловко она уклонялась от неприятных разговоров
-- о бомбе,  о  нетрадиционной медицине,  о том,  что  будущее за женщинами,
потому  что мужчины уже  напортачили в  прошлом. Собственно, Ева и  сама так
думала. Отправляясь забирать детишек из школы, Ева даже не  сомневалась, что
нынче у нее удачный день. Похоже, впереди ее ожидают приятные сюрпризы.

2

      Уилта тоже ожидали сюрпризы, однако ничего приятного  в них не  было.
Все еще  источая запах лучшего пива,  какое подают в  баре "Кот в мешке", он
вернулся в колледж.  Он надеялся уединиться и немного подготовиться к лекции
на авиабазе, но не  тут-то  было.  У  себя  в  кабинете он  застал методиста
графства по навыкам общения и какого-то господина в темно-сером костюме.
     -- Знакомьтесь. Мистер Скадд из Министерства образования, -- представил
методист.  --  По  поручению  министра ездит  с  выборочными  проверками  по
институтам и колледжам. Проверяет, нет ли в учебных программах чего лишнего.
     -- Добрый  день, -- сказал  Уилт и  юркнул  за свой письменный стол. Он
недолюбливал  методиста,   а  уж  люди  в  темно-серых  костюмах,   да   еще
костюмах-тройках, да вдобавок действовавшие по поручению  министра, и  вовсе
повергали его в трепет. -- Присаживайтесь.
     Мистер Скадд не двинулся с места.
     --  Я  здесь  не  для  того,  чтобы  сидеть  в  кабинете  и  заниматься
теоретическими рассуждениями,  --  объявил  он. --  Я  должен своими глазами
увидеть, как проходят занятия, и доложить о собственных наблюдениях.
     -- Понятно, --  в душе Уилт молил Бога,  чтобы на сей раз  обошлось без
происшествий. Несколько лет назад случилась возмутительная история: в группе
шинников-второкурсников,   где   преподавала   хорошенькая   практиканточка,
студенты разбирали отрывок  из романа "Любовью  одержимые"4, рекомендованный
заведующим  кафедрой  английской литературы, и так воспламенились, что, если
бы не вмешательство Уилта. дело кончилось бы групповым изнасилованием.
     Мистер Скадд открыл дверь:
     -- Ну что же, показывайте.
     Уилт и  мистер  Скадд вышли  в коридор.  За ними,  как побитая  собака,
плелся методист. Пока Уилт ломал голову, какую бы группу им  показать, чтобы
проверка обошлась малой кровью, мистер Скадд приступил к расспросам:
     --   Что   вы   скажете   относительно   политических  воззрений  ваших
преподавателей?   Я   смотрю,  у   вас   в   кабинете   имеются   книги   по
марксизму-ленинизму.
     --  Имеются,  -- ответил Уилт и выжидающе  замолчал.  Если этот  кретин
явился сюда искать компромат, лучше ему не  перечить.  Попрыгает-попрыгает и
успокоится.
     -- По-вашему,  это  подходящая  литература  для  студентов из  рабочего
класса?
     -- Бывает и хуже.
     -- Вот как? Так  вы признаете, что в ходе  преподавания распространяете
революционные идеи?
     -- Признаю? Ничего я не признаю. Я только сказал, что у меня в кабинете
есть книги по марксизму-ленинизму. При чем здесь преподавание?
     -- Но вы сами сказали: "Бывает и хуже".
     -- Совершенно  верно. Так я  и сказал,  --  зануда  начинал действовать
Уилту на нервы.
     -- Будьте любезны, объясните, какие книги вы имели в виду.
     -- С радостью. Ну вот хотя бы "Голый завтрак"5.
     -- "Голый завтрак"?
     -- Или "Последний выезд  в Бруклин".  Дивная литературка для юношества,
правда?
     -- Господи,  --  пробормотал  побледневший методист. Мистер Скадд  тоже
изменился в лице, но не побледнел, а побагровел.
     --  И вы не  скрываете, что  считаете эти  грязные  книжонки... что  вы
подсовываете подобную литературу студентам?
     Уилт остановился у дверей аудитории, где мистер Риджуэй  тщетно силился
перекричать продвинутую  группу первокурсников, которым было неинтересно его
мнение о Бисмарке.
     -- Откуда вы  взяли,  что я подсовываю  студентам книги?  -- из-за шума
Уилту пришлось повысить голос.
     Мистер Скадд прищурился:
     -- Кажется, вы не вполне понимаете цель моих вопросов. Меня прислали...
-- он осекся. Рев, доносившийся из аудитории, заглушал разговор.
     -- Я вижу, --проорал Уилт.
     -- Знаете, мистер Уилт, -- встрял было методист, но взглянув на мистера
Скадда,  замолк.  Инспектор, вытаращив глаза,  разглядывал  аудиторию  через
стеклянную дверь. В заднем ряду какой-то парнишка передал девице с прической
на индейский манер сигарету  очень подозрительного вида. Девице не мешало бы
надеть бюстгальтер.
     Повернувшись к Уилту, мистер Скадд прокричал чуть не в самое ухо:
     -- У вас всегда так?
     --  Что  "всегда  так"?  -- уточнил  Уилт. Все  складывалось как нельзя
лучше. Полюбовавшись, как  мистер Риджуэй  пытается привлечь к себе внимание
продвинутых.  Скадд по  достоинству оценит  образцовую  дисциплину,  которая
царит на занятиях майора Миллфорда у второкурсников-кондипекарей.
     -- У вас всегда позволяют студентам так себя вести на занятиях?
     -- У  меня? Я здесь ни при чем. Это занятия по истории, а не по навыкам
общения.
     И чтобы мистер Скадд не осведомился, какого же черта Уилт притащил их в
этот сумасшедший дом, Уилт двинулся дальше.
     Мистер Скадд нагнал его:
     -- Вы не ответили на мой вопрос.
     -- Который?
     Мистер Скадд задумался. Из-за этой  шалавы без лифчика у него спутались
все мысли.
     --  Я спросил вас  про  гнусные книги, пропагандирующие  порнографию  и
насилие, -- книги, которыми вы пичкаете студентов, -- вспомнил он наконец.
     -- Любопытно, -- заметил Уилт. -- Очень любопытно.
     -- Что любопытно?
     -- Что вы читаете такую макулатуру. Я эту дрянь и в руки не возьму.
     Они  поднимались  по  лестнице.  Мистер  Скадд  достал  носовой платок,
который как  украшение выглядывал  из нагрудного  кармана, и  вытер лоб.  На
верхней площадке Скадд прохрипел:
     -- Я тоже эту мерзость не читаю.
     -- Рад за вас.
     --  А я был бы рад, если бы вы объяснили, почему вообще завели  об этом
речь, -- мистер Скадд сдерживался из последних сил. Тем временем они подошли
к    аудитории,     где     майор     Миллфорд     проводил     занятие    с
второкурсниками-кондипекарями,    и   Уилт,   удостоверившись,    что    там
действительно тишь да гладь, ответил:
     -- Это  не я. Вы сами заговорили об  этом в связи с книгами по истории,
которые увидели у меня в кабинете.
     --  Вы называете "Государство  и  революцию" Ленина книгой  по истории?
Категорически не согласен. Это коммунистическая пропаганда, притом злостная.
И  то,  что  вы  отравляете  ей неокрепшие  умы  молодежи,  внушает  крайнюю
озабоченность.
     Уилт позволил себе усмехнуться.
     -- Продолжайте,  -- сказал он. -- Обожаю, когда высокообразованные люди
с головой на плечах забывают о здравом  смысле  и делают нелепые выводы. Это
укрепляет мою веру в парламентскую демократию.
     Мистер Скадд чуть  не задохнулся. Он уже  тридцать  лет занимал высокие
посты, обеспечил  себе в будущем надежную пенсию, поэтому  относился к своим
умственным способностям  с уважением и не мог допустить,  чтобы кто-нибудь в
них усомнился.
     --  Мистер Уилт,  -- произнес он. -- Не  объясните ли, какой  вывод мне
надлежит сделать из того обстоятельства, что у  заведующего кафедрой навыков
общения целая полка в кабинете забита книгами Ленина?
     -- Я бы лично вообще воздержался от выводов. Но если вы настаиваете...
     -- Категорически.
     --  Мне  ясно одно: это еще не  основание,  чтобы записывать человека в
оголтелые марксисты.
     -- Отвечайте по существу.
     -- А вы спрашивайте по существу. Вы поинтересовались, какой бы я сделал
вывод. Я ответил, что воздержался бы от выводов, а вам еще что-то непонятно.
Что ж, ничем не могу помочь.
     Не успел мистер Скадд и рта раскрыть, как методист отважился вмешаться:
     --  Насколько   я  понимаю,  мистер  Скадд   просто  хочет  узнать,  не
проявляется   ли   в  работе  преподавателей  вашей   кафедры   определенный
политический уклон.
     -- Сколько угодно, -- кивнул Уилт.
     -- Сколько угодно? -- переспросил мистер Скадд.
     -- Сколько угодно, -- повторил методист.
     -- Да, этого добра  хоть  отбавляй, --  подтвердил Уилт.  --  И если вы
спросите...
     -- Я как раз и спрашиваю, -- сказал мистер Скадд.
     -- О чем?
     Мистер Скадд снова вытер лоб платком:
     -- Насколько значителен политический уклон в преподавании.
     -- Во-первых, я уже ответил. Во-вторых,  вы,  кажется, сами утверждали,
что  от теоретических  рассуждений  толку  мало,  и  хотели  посмотреть, как
проходят занятия. Не так ли?
     Мистер Скадд сглотнул слюну и в отчаянии взглянул на методиста. Но Уилт
неумолимо продолжал:
     -- Так. Ну и чудненько.  Милости  просим  на занятие майора Миллфорда в
группе  второго курса дневного отделения факультета кулинаров, в  скобках --
кондитеры и пекари, сокращенно -- кондипекари. Посмотрим, какой политический
уклон вы станете нам шить после этого занятия.
     С  этими словами  Уилт повернулся  и  спустился  по  лестнице  к себе в
кабинет.

     -- "Шить"? -- ужасался ректор  два  часа  спустя. -- Вы сказали личному
секретарю министра образования,  чтобы он не шил преподавателям политическую
пропаганду?
     -- Ах, так это был личный секретарь  министра? -- удивился Уилт. -- Ну,
это  еще  полбеды.  Вот  если  бы  он  оказался  школьным   инспектором   Ее
Величества...
     --  Можете не сомневаться, этот сквалыга  в  долгу  не останется. Скоро
инспектор Ее  Величества у нас в  печенках  будет сидеть. Не удивлюсь,  если
Скадд напустит на  нас всех  школьных  инспекторов королевства. Спасибо вам,
Уилт, удружили.
     Уилт оглядел импровизированный  комитет  по спасению  колледжа.  В  его
состав вошли ректор, проректор, методист графства и почему-то казначей.
     -- Да пусть себе шлет инспекторов сколько душе угодно, -- сказал  Уилт.
-- Рад буду с ними познакомиться.
     -- Вы-то,  может,  и рады, а вот... -- ректор колебался. В  присутствии
методиста он не решался распространяться о недостатках других кафедр.
     -- Я  надеюсь,  у нас доверительный разговор и  я  могу  быть предельно
откровенен, -- отважился он.
     -- Конечно,  конечно, -- успокоил  методист. --  Меня интересует только
кафедра гуманитарных наук, а...
     -- Как приятно снова услышать это название, -- вставил Уилт. -- Сегодня
это уже второй раз.
     --  Пропади они пропадом, науки ваши! --  взорвался методист. -- Какого
черта  вы  устроили балаган?  Из-за  вас этот  тип  решит,  что  тот  второй
преподаватель -- полноправный член фракции молодых  либералов и личный  друг
Питера Тэтчелла.
     -- Мистер Тэтчелл не принадлежит к молодым либералам, -- возразил Уилт.
--  Насколько я знаю,  он член  Лейбористской партии. Правда,  левоцентрист.
но...
     -- Пидор вонючий, вот он кто?
     -- Я не знал. Хотя, по-моему, пристойнее назвать его "гомосексуалист".
     -- Вот скотина, -- буркнул ректор.
     -- Можно и так  назвать, -- согласился  Уилт. -- Но, по-моему, и это не
вполне пристойно. В общем, как я вам объяснял...
     -- Плевать мне на объяснения! Вспомните лучше, что вы объясняли мистеру
Скадду.  Из-за  вашей  болтовни  ог  заподозрил,  что  преподаватели  у  нас
посвящают себя не обучению, а...
     --  "Посвящают себя"  --  это вы хорошо выразились, -- перебил Уилт. --
Мне нравится..
     -- Да-да, Уилт, посвящают себя обучению. А с ваших слов получается, что
они чуть ли не поголовно  на  содержании  у коммунистов  или  у фанатиков из
Национального фронта6.
     -- Майор  Миллфорд,  насколько  мне  известно, ни  в  какой  партии  не
состоит, -- заметил Уилт. --  Он  просто рассуждал о социальных последствиях
иммиграционной политики...
     -- Иммиграционной  политики? -- рявкнул методист. -- Ни черта  себе! Он
распинался о каннибализме у черномазых  и плел про какого-то борова, который
держал в холодильнике человеческие головы.
     -- Иди Амин, -- уточнил Уилт.
     -- Не  важно. Главное, он показал себя таким расистом,  что неровен час
Управление по вопросам расовых  отношений затеет расследование. А вы к  нему
мистера Скадда затащили.
     -- Откуда же мне было знать, что Миллфорд заведется на эту тему? Смотрю
-- в  аудитории порядок, а мне надо еще предупредить остальных, что нагрянул
сукин  сын с проверкой. Да и  вы хороши:  сваливаетесь на голову с  каким-то
типом, которого никто официально не уполномочил.
     -- Официально не  уполномочил? --  переспросил ректор. -- Я же  сказал,
мистер Скадд является...
     --  Знаю, знаю. Подумаешь -- секретарь министра. Вваливается  ко мне  в
кабинет  с  мистером Редингом, запускает  глаза на  книжные полки  и вдруг с
бухты-барахты объявляет меня агентом Коминтерна.
     --Я и про это хотел поговорить, -- вспомнил ректор. -- Вы ведь  нарочно
внушили ему, что используете книгу Ленина... как бишь ее?
     -- "Государство и революция".
     -- ...Используете ее как учебный материал для заочников. Правда, мистер
Рединг?
     Методист  слабо  кивнул. Он  еще не опомнился  от истории про головы  в
холодильнике   и   от   последующего   посещения   семинара   на  факультете
воспитательниц детских  садов. Воспитательницы  так увлеченно  рассуждали  о
правомерности постнатальных абортов для детей с физическими дефектами, что у
методиста мурашки по коже  побежали. Паскуда-преподавательница эту  практику
одобряла.
     -- И это еще не все, -- продолжал ректор. Но Уилт уже наслушался.
     -- Нет, все  --  отрезал  он.  -- Будь он полюбезнее  и повнимательнее,
тогда  другое дело.  А он даже не заметил, что  книги  остались  от  кафедры
истории --  она  раньше  размещалась  в этом  кабинете. С них  и пыль-то  не
стирали.  На  них и  штамп  имеется. Кажется, их  рекомендовали  продвинутым
группам для спецкурса по русской революции.
     -- Так почему вы ему не сказали?
     -- А он не спрашивал. Что же я буду лезть с  объяснениями  к незнакомым
людям?
     --  Но с  "Голым завтраком"-то полезли,  --  уличил методист. -- Славно
придумали, нечего сказать.
     -- Он  спросил,  что  может быть  хуже.  А мне  ничего отвратительнее в
голову не пришло.
     -- Какое счастье, -- буркнул ректор.
     --  Но  вы  объявили,   что  у  ваших  преподавателей  сколько   угодно
политических пристрастий. "Сколько угодно" -- это ваши слова. Я своими ушами
слышал, -- не отставал методист.
     Уилт пожал плечами:
     --  Не  отрицаю.  На  кафедре  сорок   девять  преподавателей,  включая
почасовиков. Целый час все они несут  бог знает что, лишь бы студенты сидели
тихо. Представляете, какой разброс политических взглядов.
     -- Из ваших слов у него сложилось другое впечатление.
     -- Я, да  будет вам известно, преподаватель, а не рекламный  агентишка.
Мое  дело  учить,  а  не   производить  впечатление.   Ладно,  пора  мне   к
электротехникам. Мистер Стотт заболел, и я заменяю.
     -- Что с ним? -- неосторожно полюбопытствовал ректор.
     --  Снова  нервное  расстройство.  Оно и  понятно,  --  бросил  Уилт  и
удалился. Остальные члены комитета проводили его встревоженными взглядами.
     --   Как  вы   считаете,   Скадд  может   убедить   министра   провести
расследование? -- спросил проректор.
     --  Мне  он  это  пообещал,  --  ответил  методист.  --  Он такого  тут
наслушался и насмотрелся,  что запроса в  парламенте не миновать. Но взъелся
он  даже  не  из-за  секса,  хотя, по  правде  говоря,  и  этого  дела  было
предостаточно. Главная беда  в, том, что он католик, и бесконечные разговоры
о противозачаточных средствах...
     --Ой! -- пискнул ректор.
     -- А тут еще какая-то пьяная морда, автомеханик с третьего курса послал
его на... Ну и, конечно же, Уилт подсуропил.
     Возвращаясь  в  свои  кабинеты,  ректор  и  проректор  никак  не  могли
успокоиться.
     -- Что нам делать с Уилтом? -- в отчаянии вопрошал ректор.
     -- А что  с  ним  поделаешь? Ему удалось обновить состав  кафедры  лишь
наполовину. От другой половины  он никак не избавится, вот  и довольствуется
тем, что есть.
     --  Но  вы  представляете, что теперь  начнется?  Запрос в  парламенте,
всеобщая мобилизация инспекторов Ее Величества, общественное расследование?
     --  Ну  до  расследования   едва  ли  дойдет.  Может,  Скадд  фигура  и
влиятельная, но я сомневаюсь...
     --  А  я  нет.  Я с ним  беседовал после проверки. Негодяй  определенно
ополоумел. Что это за штука такая -- постнатальный аборт?
     --  Не  иначе -- убийство, -- начал проректор, но  ректор  уже  проявил
сообразительность, из-за которой его когда-нибудь выпихнут на пенсию:
     -- Детоубийство. То-то Скадд спрашивал,  известно ли мне, что у нас для
будущих  воспитательниц введен курс  по детоубийству.  И допытывался, нет ли
часом вечерних курсов  по  эвтаназни для престарелых или практического курса
для самоубийц. Есть у нас такие?
     -- Что-то не слышал.
     --  Если  бы  они были,  я  бы их поручил  Уилту.  Он меня когда-нибудь
доконает.

     То же самое мог бы сказать инспектор  Флинт из полиции  Ипфорда. Теперь
по вине Уилта не видать ему звания старшего  офицера как  своих  ушей. Кроме
собственных невзгод  ему не  давали покоя злоключения одного из сыновей. Йэн
искалечил себе жизнь.  В шестом классе он бросил  школу, ушел  из дома, стал
усердно упражняться в курении марихуаны, схлопотал  несколько лет условно, и
в конце концов его застукали на таможне в Дувре с грузом кокаина.
     -- Черта  лысого меня теперь повысят, -- пригорюнился Флинт, когда сыну
припаяли пять лет тюрьмы. В довершение всех бед миссис Флинт свалила вину за
преступные наклонности сынка на своего супруга и что ни день ела его поедом:
     -- Если бы ты поменьше забивал голову работой, поменьше выслуживался да
побольше думал о сыне, он  бы  не угодил за решетку. Так нет же. У тебя одно
на уме:  "Так точно", "Никак нет" и  "Будет сделано". Чуть не каждую ночь --
на  дежурство.  Даже  в выходные  на  работе  пропадаешь. А  Йэном  ты  хоть
сколько-нибудь  занимался?  Куда  там!  Хоть  бы  раз  о чем  путном  с  ним
поговорил. Только и разговоров, что про преступления да про уголовников. Все
работа, работа, а семья побоку. В каждой бочке затычка.
     Впервые в  жизни Флинт прислушался к словам жены. Прислушался -- но  не
больше. Все  равно, правда за ним. А как же иначе: полицейский -- и вдруг не
прав. Что же он за полицейский после этого? А  Флинт полицейский что надо. И
служба у него на первом месте.
     -- Поговори еще, -- огрызнулся Флинт.  Великодушное разрешение. Если бы
не  разговоры, круг занятий миссис Флинт  был бы крайне ограничен: пробежать
по магазинам, постирать, прибраться  в  доме, попричитать по Йэну, покормить
кошку с собакой --  и,  конечно же, всячески заботиться  о муже.  -- Не будь
семьи,  стал бы я на работе  корячиться. А  то --  машину  купи,  дом  купи,
ублюдка этого свози в Коста...
     --  Сам  ублюдок!  --  В сердцах миссис  Флинт  бросила  утюг и прожгла
рубашку мужа.
     -- Да-да, ублюдок. И остальные тоже раздолбай порядочные.
     -- Эх  ты, отец называется! Да  ты  в жизни для детей ничего не сделал.
Только меня трахал, чтобы их произвести. Пока совсем не затрахал.
     Тут  Флинт срывался  с  места и возвращался  на работу.  В голову лезли
мрачные  мысли.  Хуже нет, когда  баба от  рук  отбилась.  А  уж  как  будут
потешаться  над  ним  во  всех окрестных  участках!  Шутка  ли:  полицейский
вырастил  преступника, торговца  наркотиками  и  теперь  бегает  к  нему  на
свидания в бедфордскую тюрьму...
     Всякий раз  от  таких  мыслей в душе  Флинта вскипала  злость на  этого
проходимца  Генри Уилта.  Злость  росла  с каждым  днем. Это  Уилт  со своей
резиновой куклой устроил  заваруху,  которая стоила Флинту карьеры.  Правда,
когда-то он даже нравился Флинту, но с тех пор много воды утекло. И вот этот
поганец  живет  припеваючи  в собственном доме  на Оукхерст-авеню,  прилично
зарабатывает и не  сегодня-завтра  станет  ректором  долбанного  Гуманитеха.
Флинт, небось,  тоже мог бы продвинуться  по службе  и  перевестись  в такое
классное местечко, что Уилту и не  снилось.  Мог. А  теперь надеяться не  на
что.  Так  он и останется до конца  дней своих инспектором  Флинтом,  так  и
проживет всю жизнь в Ипфорде.
     Словно для  того чтобы  лишить Флинта  последней надежды на  повышение,
начальником отдела по  борьбе  с  наркотиками назначили инспектора  Роджера.
Нашли  умника,  нечего  сказать.  Правда,  от  Флинта  эту новость  поначалу
скрывали,  но  старший офицер  вызвал  его  к  себе  и  сообщил  лично.  Это
неспроста. Значит, начальство  поставило  на нем  крест и дела,  связанные с
наркотиками, ему поручать не хотят: у него же  сын  сидит как раз по  такому
делу.
     От досады у Флинта разыгралась головная  боль.  Он было  решил, что это
снова мигрень,  но полицейский врач сказал, что  это гипертензия, и прописал
таблетки.
     -- Гиперпретензия? -- переспросил Флинт. -- Точно.  Понабрали в полицию
всяких  умников,  толку  от  них  чуть,  а  все  претензии  к  нам,  простым
полицейским. Это, значит, у меня профессиональное заболевание.
     -- Ну называйте как хотите, но помните, что у вас высокое давление и...
     -- Эй. погодите, вы  только что  назвали другую причину.  Так  от  чего
все-таки голова болит: из-за гиперпретензий или из-за давления?
     -- Инспектор, вы не на допросе, -- заметил врач (у  Флинта на этот счет
было  другое мнение).  -- Я  вам популярно  объясняю:  гипертензия и высокое
давление  --  одно и  то же.  В общем  так.  Пропишу  вам  диуретики, будете
принимать по одной таблетке в день...
     -- Что пропишете?
     -- Мочегонное.
     -- Очень мне нужно ваше мочегонное.. Я и без него за  ночь  по два раза
бегаю.
     -- Ну так не пейте столько. И для давления лучше.
     -- Чего? Вы же сами сказали, что я заболел оттого, что гиперпретензиями
замучили.  А лучший способ позабыть обо всяких  претензиях -- зайти в кабак,
пропустить пару кружек...
     -- Четыре пары, -- поправил врач. которому случалось встречать Флинта в
кабаке. -- Все-таки пейте поменьше. Заодно похудеете.
     -- И стану  реже бегать в  сортир? Гм. Непонятно: даете  мне лекарство,
чтобы я больше писал, а пить велите поменьше.
     Флинт ушел  в  недоумении.  Даже  врач  не  сумел  объяснить  ему,  как
действуют  бетаблокаторы.  Сказал  только,  что  они помогут  и  что  Флинту
придется принимать их всю жизнь.
     Через месяц уже сам Флинт рассказывал врачу, как действуют таблетки.
     --  Даже на машинке  печатать  не  могу,  --  жало вался он.  показывая
огромные  ручищи  с  бледными пальцами.  -- Вот посмотрите.  Прямо сельдерей
вареный, а не пальцы.
     -- Так и  должно быть. Побочный эффект. Я вам выпишу одно  лекарство, и
все пройдет.
     Флинт встревожился:
     -- Хватит с меня писючих таблеток. Они из меня почти всю воду выкачали.
А с пальцами  -- это, наверное, оттого,  что  я весь день на работе кручусь,
как белка в колесе, крови  и не остается. Если бы только это.  Другой раз на
допросе  обрабатываю  какого-нибудь гада, он уже вот-вот  расколется, а меня
вдруг как прихватит. Они мне работать мешают, ваши таблетки.
     Доктор  недоверчиво посмотрел  на  инспектора  и  с тоской вспомнил  те
времена, когда больные не огрызались  по  всякому поводу, а полицейские были
совсем   другими.  К  тому   же  выражение   "обрабатывать  гада"  врачу  не
понравилось.
     -- Ладно. Попробуем вас пользовать другим лекарством.
     --  Чего?  --  взревел  Флинт  так,  что  врач   отшатнулся.  --   Меня
использовать лекарством? Интересно,  кому вы меня  пропишете! Вы должны меня
лечить, а не использовать. И потом, что значит "попробуем"? Я вам не собака,
чтобы ставить на мне опыты!
     -- Конечно, не  собака, -- успокоил врач и сел писать  рецепт. Он снова
выписал  бетаблокаторы и диуретики, но под  другим  названием,  удвоил  дозу
бетаблокаторов и добавил лекарство для пальцев. Флинт сбегал за  лекарствами
и вернулся на работу. чувствуя себя как ходячая аптечка.
     А неделю спустя Флинт уже не мог внятно ответить на вопрос, как он себя
чувствует. Как-то сержант Йейтс неосторожно осведомился о его здоровье.
     -- Хреново,  -- буркнул инспектор. -- За полтора месяца пропустил через
себя  больше воды, чем  Асуанская плотина.  Знаешь,  что  я понял?  В  нашем
долбанном захолустье не хватает общественных уборных.
     -- Не может быть,  -- усомнился Йейтс, у  которого  с этими заведениями
были свои счеты. Однажды, выйдя на охоту за любителем подглядывать в кабинки
общественных уборных, сержант в  штатском так добросовестно пасся  в уборной
возле  кинотеатра,  что  какой-то  констебль  принял  его  самого за  такого
любителя и отвел в участок.
     --  А  вот  и  может, -- отрезал  Флинт.  --  Вчера меня  прихватило на
Кантон-стрит. Ищу уборную. Думаешь, нашел? Черта с два.  Завернул в проулок,
приспособился --  а там какая-то баба белье вешает. Еле улизнул. Ох, заметут
меня как-нибудь за эксгибиционизм.
     --  Кстати, об  эксгибиционисте. Он опять появился,  на  этот раз возле
речки. Напугал даму пятидесяти лет.
     --  Это  посерьезней,  чем  возня  с  уилтовыми подлянками  и  мистером
Биркеншоу. Пострадавшая его разглядела?
     -- Говорит, разглядела,  но плохо.  Она смотрела  с другого  берега. Ей
показалось, он не очень длинный.
     -- Кто не очень длинный?
     -- Не кто, а что?
     -- Что? Что? -- заорал  Флинт. -- Мне до его хрена дела нет, я про  его
рожу спрашиваю. Как мы, по-твоему, должны опознавать этого психа? Спустим  с
подозреваемых  штаны,  а  пострадавшие  ходи  и  разглядывай?  Этак  ты  еще
вздумаешь составлять фоторобот на каждый пенис.
     -- Лица она не видела. Он опустил голову.
     --  Мочился, небось. Его, наверно, тоже  пичкают долбанными таблетками.
Ладно, не видела,  -- и не надо. Так я и поверил показаниям пятидесятилетней
стервы.  Бабы в этом  возрасте  хуже мартовских кошек. По себе  знаю: у моей
старухи все  одно на  уме. Я  ей объясняю, что мне сбивают давление, врачуга
поганый так залечил, что у меня уже и не встает. Так она знаешь что удумала?
     -- Не знаю, -- сказал сержант, а про себя добавил: "И знать не хочу" Он
терпеть не мог, когда Флинт начинал распространяться о своей интимной жизни.
Неужели находятся  такие  бедняжки,  которые  при виде  инспектора  способны
возбуждаться?
     -- Давай, говорит, с вывертом, -- продолжал Флинт. -- Совсем обнаглела,
     -- С вывертом? -- вырвалось у Йейтса.
     --  Дескать, она  меня будет ублажать  французской  любовью,  а  я  тем
временем стану  ей  языком  запендюривать. Гадость  какая. Такое, наверно, и
закон запрещает.  Чтобы я в  моем-то  возрасте выкидывал этакие  коленца, да
притом с собственной женой, чтоб  ей пусто было! Надо совсем рехнуться, чтоб
такое предложить.
     -- Совершенно  справедливо, --  поддакнул Йейтс не  без  сочувствия. Он
подумал,  что Флинт,  в сущности,  славный малый, но  с  этими тошнотворными
историями  перехватывает  через край.  И Йейтс  прибег к Последнему  способу
перевести разговор на другие рельсы: упомянул нового главу  отдела по борьбе
с наркотиками. Очень вовремя: у инспектора в запасе было еще много похабинок
о том, как жена старается расшевелить его чувственность.
     Имя Роджера привело инспектора в ярость.
     -- Чего этому раздолбаю  от меня  надо, в рот ему  кочерыжка? -- заорал
он. Как видно, мысли о сексуальных вывертах все не шли у него из головы.
     -- Оборудование  для  прослушивания  телефонов.  Кажется, он  вышел  на
синдикат торговцев героином. Крупная дичь.
     -- Где?
     -- Не говорит. По крайней мере, мне.
     -- А зачем ему мое разрешение? Пусть обращается к старшему офицеру  или
старшему констеблю.  Это не по моей части.  Или  все-таки по  моей? -- вдруг
Флинту  показалось,  что  просьба  Роджера таит в  себе скользкий  намек  на
преступление его сына.
     --  Если этот ублюдок думает,  что стоит  ему меня  пугнуть -- и я буду
ходить с мокрыми штанами... -- прошипел инспектор и осекся.
     -- Пусть не рассчитывает. Не зря  же вы принимаете таблетки, -- ввернул
мстительный Йейтс.
     Но  Флинт  не  слушал.  Он  размышлял. Инспектор  даже  не  подозревал,
насколько течение  его  мыслей подвластно  бетаблокаторам, сосудорасширяющим
средствам и прочим лекарствам,  которыми его накачали. Если не добавить сюда
застарелую ненависть к Роджеру и напасти, которые сыпались на него на службе
и дома,  легко догадаться, что в конце  концов Флинт возжаждал крови. Неужто
начальник  отдела по борьбе с наркотиками вздумал с ним шутки шутить? Ну так
ему это даром не пройдет.
     -- Не все ему торжествовать, -- произнес Флинт с нехорошей улыбкой.  --
И на старуху бывает прореха.
     Сержант Йейтс, встревожился.
     --  Вы хотите сказать "проруха"?  -- в  опасном  соседстве  "старухи" и
"прорехи" ему почудилось предвестие  того, что Флинт снова намерен завестись
на тему своей интимной жизни. Старик совсем свихнулся.
     -- Проруха? Будет ему проруха. Кого он собирается прослушивать?
     --  Он со мной не очень откровенен. Он  вообще простым оперативникам не
доверяет -- боится утечки информации. Моча ему в голову ударила, что ли?
     Эти слова оказались последней каплей. Инспектор Флинт сорвался с места,
опрометью кинулся в уборную и ненадолго обрел там покой.
     В кабинет он вернулся, излучая почти идиотское блаженство.
     -- Передай Роджеру, что я готов оказать  любую  помощь. -- произнес он.
-- С превеликим удовольствием.
     -- Вы серьезно?
     -- Серьезнее не бывает. Пусть зайдет ко мне. Так и передай.
     -- Как скажете. -- и  Йейтс,  не веря своим  ушам.  вышел из  кабинета.
Отупевший от  лекарств  Флинт остался  сидеть, как сидел В его  затуманенном
сознании светилась только  одна мысль:  значит,  Роджер  хочет  прослушивать
телефоны  без разрешения начальства?  Ну,  тогда плакала его  карьера.  И уж
Флинт постарается,  чтобы сукин сын  не отступился  от своей затеи. Радужные
предчувствия придали ему сил, и он по рассеянности  отправил в рот еще  одну
таблетку.

3

      Знай   инспектор,  как   разворачиваются  события  в  Гуманитехе,  он
возликовал бы пуще прежнего. Уилт вернулся с  заседания комиссии по спасению
колледжа   весьма  довольный  собой.   Предположим,   министр  действительно
прислушивается к мнению  мистера Скадда. Предположим, на Гуманитех обрушится
десант инспекторов Ее Величества -- Уилт давно сообразил, что ему это только
на  руку.  Пусть-ка  они ответят  ему, что такое,  по  мнению  министерства,
гуманитарные науки.  "Навыки общения и мастерство  самовыражения" -- это  из
другой оперы. Вот  уже двадцать лет  Уилт преподает в  Гуманитехе и все  эти
годы никак  не может получить внятного ответа  на вопрос, что  скрывается за
выражением  "гуманитарные   науки".   Некогда  мистер  Моррис,  в  то  время
заведовавший   кафедрой,  высокопарно  изрек,  что  задача  его  кафедры  --
"приобщать  заочников к  достижениям  культуры". На деле  это  означало, что
преподаватель  должен  усадить  обормотов  за  чтение  "Повелителя  мух"7  и
"Кандида", а потом расспросить,  что  они думают  о прочитанном, и  изложить
свою  точку зрения. Уилт убедился, что от такой  методы толку мало.  По  его
словам,  не  студенты приобщались  к культуре, а преподаватели приобщались к
дикости, которую выказывали на  занятиях их подопечные. Сколько коллег Уилта
полегло с нервным расстройством, сколько убрали подальше  дипломы и подались
торговать молоком. Уилт попытался придать занятиям более практический уклон.
Он  стал  учить  студентов,  как  правильно  заполняется  бланк  при  уплате
подоходного  налога,  как  оформляют  документы  для  получения  пособия  по
безработице -- короче говоря, как одолеть бюрократические премудрости, из-за
которых  преуспевает в  государстве  всеобщего благоденствия  только средний
класс  да  образованные  карьеристы,  а  рачительные бедняки,  ошалевшие  от
засилья канцелярщины, терпят унижения.
     Но вести  эту  линию Уилту было  нелегко.  То  его  допекали  бредовыми
умствованиями   педагоги-теоретики   вроде   доктора   Мэйфилда,  порождение
шестидесятых  годов,  то   вдруг  у  администрации  колледжа  начинался  зуд
расточительства.  Уилт уже не знал,  куда деваться от  наплыва видеокамер  и
прочих   технических  средств  обучения.  Напрасно   он   твердил,  что  для
преподавания  гуманитарных  наук  они  вовсе не нужны  --  пусть  ему  лучше
растолкуют, чем должна заниматься кафедра!
     Сказал -- и пожалел.  Доктор  Мэйфилд с методистом тут же настрочили по
справке  самого  невразумительного  содержания,   засим  последовал  десяток
заседаний комитета, которые свелись к пустым словопрениям. Уилту  объяснили,
что  видеокамеры уже куплены  и, хочешь-не-хочешь, надо  их использовать.  А
"навыки общения и  мастерство самовыражения" звучит гораздо современнее, чем
просто "гуманитарные науки". В конце концов правительство сократило средства
на образование, поток бесполезной техники иссяк, но теперь у Уилта появилась
новая  забота: как избавиться от нахлебников. В  новых условиях уволить даже
самого бездарного  преподавателя, читающего теоретический курс, оказалось не
так-то просто.
     Да, визит  инспекторов  Ее Величества пришелся бы очень кстати. Кто как
не они помогут  Уилту  во всем разобраться и навести  порядок? Была у него и
другая причина так жаждать  этой  встречи:  он гордился своим  умением вести
словесные баталии.
     Но  недолго  Уилт   купался   в   лучах   надежды.   После   занятия  с
электротехниками,  которые  без  малого  час  объясняли  ему.  как  работает
кабельное телевидение,  он направился к себе  в  кабинет  и уже  в  коридоре
столкнулся с секретаршей. Миссис Бристол дрожала как осиновый лист.
     -- Бегите скорее, мистер Уилт! -- затараторила она. -- Скорее туда! Она
опять там. Это уже не в первый раз.
     -- Что не в первый раз? -- спросил Уилт, укрывшись за  стопкой "Шейна".
которого он никогда на занятиях не использовал.
     -- Я ее опять там видела!
     -- Кого и где вы видели?
     -- Ее. В туалете.
     -- Ее в туалете? -- встревожился Уилт. На  его памяти, в  последний раз
секретарша пребывала в таком состоянии, когда кондипекарша с  третьего курса
описывала  при  ней, как они  на  занятиях готовили  тесто,  и  по наивности
брякнула,  что у нее кончились припасы и ей пришлось "воспользоваться чужими
яйцами". -- Да в чем, собственно, дело?
     Похоже, миссис Бристол и сама не понимала, в чем дело.
     -- У нее такая штука с иголкой, и она... -- секретарша замялась.
     -- С иголкой?
     -- Шприц, -- выговорила миссис Бристол. -- Шприц, полный крови. Она его
воткнула в руку и...
     -- Господи! -- Уилт метнулся к двери. -- В каком туалете?
     -- Женский. Для преподавательниц.
     Уилт остановился как вкопанный:
     -- Что? Преподавательница колледжа прямо на работе колет героин?
     Миссис Бристол от волнения ходила ходуном:
     -- Преподавательницу я  бы узнала.  Это какая-то девушка. Ну скорее же,
мистер Уилт, а то она себя поранит.
     -- Что  вы говорите! Кто бы мог подумать? -- съехидничал Уилт, выскочил
в  коридор  и сбежал по  лестнице. Вот  и уборная. Шесть кабинок,  раковины.
длинное зеркало, урна для бумажных полотенец. Ни души. Правда, одна  кабинка
была закрыта и оттуда  доносились пренеприятнейшие звуки. Уилт колебался.  В
менее  драматических   обстоятельствах  он  бы  утешил   себя   мыслью,  что
просто-напросто в кабинке снова мытарится мистер Раскер: его жена помешалась
на лечебном  питании  и теперь  изводит мужа волокнистой пищей.  Но с  какой
стати мистер Раскер  войдет в женскую уборную? Уилт подумывал было встать на
колени  и заглянуть под дверь, однако а) так он ничего не увидит и б) только
сейчас  до  него  дошло,  что  он  оказался  в положении,  мягко  выражаясь,
неловком. Мужчину, который пробирается  в женскую уборную  и подсматривает в
кабинки, могут неправильно понять. Лучше подождать в  коридоре. Если девушка
со  шприцем не плод воспаленного  воображения миссис Бристол.  она  рано или
поздно выйдет из уборной.
     Удостоверившись, что  в  урне шприца нет. Уилт на цыпочках направился к
выходу.  Но выйти  он не успел. Дверь кабинки за его спиной распахнулась,  и
женский голос возопил:
     -- Так я и знала! Подглядывать? Ах ты дрянь!
     Уилт узнал этот голос. Он принадлежал старшей преподавательнице кафедры
физкультуры  мисс Зайц,  которую  Уилт как-то в  учительской  слишком громко
сравнил с тяжелоатлетом в юбке.
     Сейчас мисс Зайц действовала решительно:  в мгновение  ока  рука  Уилта
была  закручена  к лопаткам, а лицо пришло  в  соприкосновение  с  кафельной
стенкой.
     --  Извращенец поганый!  --  бушевала мисс Зайц. От такого голословного
утверждения Уилта  чуть  не  стошнило. Подсматривать за  мисс  Зайц и впрямь
пришло  бы в голову только извращенцу. Однако произнести  это вслух  Уилт не
решился.
     -- Я только хотел посмотреть... -- начал  он. Но мисс  Зайц, как видно,
не забыла шуточку про тяжелоатлета.
     --   Объяснять  будешь  в   полиции!  --  рявкнула   она  и  для  вящей
убедительности  еще  раз ткнула  его  физиономией  в  стенку. Расправа  явно
доставляла ей удовольствие, чего не скажешь об Уилте.
     Дверь открылась, и в уборную вошла миссис Столи с кафедры географии.
     -- Поймала с поличным извращенца, -- поделилась радостью мисс  Зайц. --
Звоните в полицию.
     Уилт  хотел было высказать  свое  мнение касательно  происходящего,  но
мощное колено мисс Зайц уперлось ему в поясницу и прижало  к стене; Вдобавок
у него выскочила вставная челюсть.
     -- Позвольте, это же мистер Уилт, -- неуверенно возразила миссис Столи.
     -- А то кто же! Только он на такое и способен.
     --  Неужели, -- усомнилась  миссис Столи, которая была иного  мнения  о
способностях Уилта.
     --  Ладно  канитель разводить!  Звоните  скорее.  Как бы  паскудник  не
улизнул.
     -- Я и  не собирался, -- промямлил Уилт, за что был еще раз ткнут носом
в кафель.
     --  Ну раз  вы  настаиваете,  --  сказала  миссис Столи  и выскочила из
уборной.  Через  пять  минут  она   вернулась  в  сопровождении  ректора   и
проректора. К  тому  времени  мисс  Зайц  опрокинула  Уилта на  пол  и снова
придавила коленом.
     -- Что происходит? -- спросил ректор. Мисс Зайц поднялась на ноги.
     -- Да вот задержала на месте преступления. Сунул нос ко мне в кабинку и
пялился на интимные части тела. Я его схватила при попытке к бегству.
     -- Не было такой попытки, -- Уилт поднял свою челюсть, вставил на место
и тут же об этом пожалел: язык обожгла едкая карболка, которой  во рту вроде
бы не место. Уилт с трудом встал и ринулся к умывальнику,  однако мисс  Зайц
успела применить полунельсон.
     -- Да пустите вы меня! --  взвыл Уилт. От мерзкой отравы недолго было и
умереть. -- Это чудовищная ошибка!
     --Твоя ошибка, -- отрезала мисс Зайц и прижала беднягу  так, что у него
перехватило дыхание.
     Ректор растерянно таращился на борцов.  Попади Уилт в другую передрягу,
ректор бы только злорадствовал, но видеть, как он задыхается в. лапах  дюжей
бабищи, с которой сползает  юбка, -- это уж извините. Уилт посинел, и у него
вывалился язык.
     -- Вы бы и правда  его отпустили, -- посоветовал ректор.  -- Он  весь в
крови.
     -- И поделом,  --  проворчала мисс Зайц, нехотя слезая  с  Уилта.  Уилт
подковылял к умывальнику и открыл кран.
     -- Что  это значит, Уилт? -- строго спросил ректор. Но Уилту было не до
объяснений. Он вынул челюсть и стал яростно полоскать рот.
     -- Лучше  подождем полицейских, пусть-ка он им расскажет.  --  объявила
мисс Зайц.
     -- Полицейских?  -- в один голос взвизгнули ректор  и проректор. --  Вы
хотите, чтобы этим... ммм... происшествием занималась полиция?
     -- Я хочу, -- буркнул Уилт, нагнувшись над раковиной. Тут встревожилась
даже мисс Зайц.
     -- Вы? Вот наглец! Заглядывает ко мне под юбку...
     --  ...И видит хрен моржовый,  --  не удержался Уилт. Опухоль на  языке
спала, но все  же во рту был такой привкус,  будто Уилт вылизал обработанный
карболкой унитаз.
     -- Что вы себе  позволяете? -- взвилась мисс Зайц и чуть было не задала
ему новую трепку. Но ректор остановил ее.
     --  Ну-ну, не будем спешить с выводами. Давайте теперь послушаем Уилта,
хорошо?
     Мисс Зайц ничего хорошего в этом не видела.
     -- Я же вам все рассказала, -- возразила она.
     -- Так-то оно так, и все же...
     Мисс Зайц стояла на своем:
     -- Он заглядывал под дверь!
     -- Ничего подобного, -- отозвался Уилт.
     --  Не  врите. Я так и знала, что  вы  извращенец. Помните эту  грязную
историю с надувной женщиной?-- обратилась она к ректору.
     "Забудешь такое", -- подумал ректор.
     --  Это  миссис  Бристол,  --  промычал   Уилт,  вытирая  нос  бумажным
полотенцем. -- Все из-за нее.
     -- Миссис Бристол?
     -- Секретарша Уилта, -- пояснил проректор.
     -- Вы хотите сказать, что искали здесь свою секретаршу?
     -- Нет. Я хочу  сказать, что миссис Бристол вам растолкует, в чем дело.
Расспросите ее. И чем скорее, тем лучше, а то  эта гермафродитка с замашками
бульдозера того и гляди опять меня размажет по стенке.
     -- Я не потерплю, чтобы какой-то...
     -- Тогда подтяните юбку, -- сказал проректор, который всей душой был на
стороне Уилта.
     Небольшая  компания поднялась по лестнице и прошествовала  по коридору.
По дороге им попалась продвинутая группа, которая только что на  занятии  по
английской   литературе   слушала   лекцию   мистера  Галлена   "Изображение
патриархальных  нравов  в  "Прелюдии"  Водсворта". Студенты  с  нескрываемым
ужасом взирали на расквашенный нос Уилта -- яркое изображение матриархальных
нравов.
     Миссис Бристол при виде Уилта тоже ужаснулась:
     -- Ой, мистер Уилт, что с вами? Она на вас напала?
     -- Ну-ка расскажите им, -- потребовал Уилт. -- Все расскажите.
     -- Что рассказать?
     -- То, что рассказывали мне, -- Уилт уже терял терпение.
     Миссис Бристол  была  так  озабочена состоянием Уилта  и  так  робела в
присутствии высшего начальства, что ничего не соображала.
     -- Вы хотите, чтобы я рассказала про...
     -- Я хочу... Ничего я не хочу, -- вскипел Уилт. -- Объясните им, что  я
делал в женской уборной. Только и всего.
     Миссис Бристол совсем растерялась:
     -- Но я не знаю. Я там не была.
     -- Вы что -- издеваетесь? Ясное дело, не были. Объясните им, зачем меня
туда понесло.
     -- Понимаете... -- начала миссис Бристол и опять  сбилась:-- А вы разве
им не говорили?
     -- Господе  Иисусе! -- взвыл Уилт. -- Ну давайте же, выкладывайте! Меня
подозревают   в   том,   что   я  забрался   туда   полюбоваться  прелестями
Джейн-Лиходейки Берк8, она же Зайц.
     -- Еще раз обзовете -- отделаю так, что родная мать не узнает!
     -- Конечно, не узнает. Она умерла десять лет назад, -- и Уилт юркнул за
письменный стол.
     Когда   кровожадную  физкультурницу   наконец  утихомирили,   проректор
продолжал дознание:
     -- Кто же все-таки даст объяснение этому омерзительному происшествию?
     --  Она, она,  --  Уилт кивнул  в  сторону секретарши. -- Это  она меня
подставила.
     -- Что вы говорите, мистер Уилт? Ничего я вас не  подставляла. Я только
сообщила, что в  туалете для преподавательниц неизвестная девушка со шприцем
и... -- поймав испуганный взгляд ректора, миссис Бристол сконфузилась. --  Я
сказала какую-нибудь глупость?
     -- Вы утверждаете, что видели в уборной для преподавательниц девушку со
шприцем? И сообщили Уилту?
     -- Надеюсь, эта девушка не из числа преподавателей колледжа?
     --  Нет,   что  вы.  Лица  я,  правда,   не  разглядела,  но  будь  она
преподавательницей, я бы точно ее  узнала. И у нее еще такой шприц, а  в нем
кровь... -- секретарша беспомощно посмотрела на Уилта.
     -- Вы сказали, что она колет наркотики.
     Тут вмешалась мисс Зайц:
     -- Пока я сидела в уборной, никто не входил. Я бы услышала.
     --  Ничего   страшного,   --   успокоил   проректор.   --  У   какой-то
старшекурсницы разыгрался диабет. В студенческую уборную, по вполне понятной
причине, она не пошла. Все очень просто.
     --  Куда уж  проще, -- согласился Уилт. -- Кто  как  не диабетик станет
наполнять  шприц кровью? Неужели  вы не  понимаете, что  она его  промывала,
чтобы вкатить себе как можно больше этой дряни?
     -- Промывала? -- ректор был близок к обмороку.
     -- Привычка закоренелых наркоманов, -- пояснил проректор. -- Они делают
укол, потом...
     -- Мне это совсем не интересно, -- отрезал ректор.
     -- Если она колола героин...
     Ректор без сил опустился на стул:
     -- Героин! Только его не хватало?
     -- Послушайте, -- снова вмешалась мисс Зайц.  -- Врут  они  все. Я  там
сидела минут десять...
     -- И чем  вы там так долго  занимались?  --  полюбопытствовал  Уилт. --
Если, конечно, не считать рукоприкладства.
     -- Мало ли чем может заниматься женщина.
     -- Понятно.  Принимали стероиды. Так вот: когда я спустился в туалет, я
там пробыл не больше...
     -- Постойте, -- перебила миссис Бристол. -- Вы сказали "спустился"?
     -- Да. А что мне следовало сказать? "Поднялся"?
     -- Но я ее видела в туалете на четвертом этаже, а не на втором.
     -- Хорошенькое дело! Куда же вы меня-то услали?
     --  Я всегда хожу в уборную на четвертый этаж. Вы же знаете, я забочусь
о фигуре, а это как-никак упражнение...
     -- Да замолчите вы! -- Уилт вытер нос окровавленным платком.
     -- Правильно. Давайте наконец разберемся, что произошло. -- ректор взял
расследование в свои руки. -- Миссис Бристол сообщает Уилту,  что застала на
четвертом этаже  девушку, которая  что-то  там себе колет. Уилт. вместо того
чтобы подняться на четвертый этаж, спускается на второй, где...
     -- ...Где обладательница черного пояса мисс Лиходейка Берк отделала его
как Бог черепаху, -- не унимался Уилт. -- Между прочим, наркоманка, может. и
сейчас еще наверху. Никто не догадался пойти проверить?
     Оказалось, проректор уже отправился на разведку.
     --  Если  этот  сукин сын еще  раз  назовет меня Лиходейкой Берк...  --
пригрозила мисс Зайц. -- Нет, по-моему, без полиции не обойтись. С  чего это
вдруг Уилта понесло на второй, а не на четвертый? Что-то здесь нечисто.
     -- Откуда мне знать,  где расположены женские туалеты? Сам-то  я хожу в
мужской, а не в сортир для обоеполых, как вы.
     -- Боже ты мой! --  заскулил ректор. -- Произошла  явная ошибка, и если
вы все хоть немного помолчите...
     -- Никакой девушки там нет, -- доложил вернувшийся проректор.
     Ректор встал.
     -- Видите, как просто. Я же  говорю -- произошла ошибка. Миссис Бристол
показалось,  будто...  --  но  ректор  не  успел свалить вину  на нездоровое
воображение секретарши. Проректор перебил его:
     -- Девушки нет, но вот что я нашел в урне.
     С   этими  словами   он  показал  присутствующим   скомканное  бумажное
полотенце. Как и платок Уилта, оно было пропитано кровью.
     Ректор поморщился:
     -- Ну и что? У женщин такие кровотечения не редкость.
     -- Вот  и  чудненько. --  окрысился  Уилт. --  Будем  считать, что  это
обтирочные концы для дамских прелестей, и поставим точку. -- С него  хватало
вида собственной крови.
     Тут же завелась мисс Зайц:
     -- Что можно ждать от похабника и женоненавистника!
     -- Я всего-навсего по-своему передал слова ректора.
     -- А что вы на это скажете? -- и проректор достал шприц.
     --  Ага,  я  же  говорила! -- оживилась  миссис  Бристол.  --  А вы  не
поверили.  Я своими глазами  видела, как девушка колется шприцем. Так что же
нам теперь делать?
     Ректор упрямо гнул свою линию:
     -- Не будем спешить с выводами...
     --  Зовите полицию! Я требую!  -- разорялась мисс Зайц. Ей не терпелось
поведать миру о скабрезных повадках Уилта.
     -- Мисс Берк, -- от волнения ректор незаметно для себя стал смотреть на
физкультурницу глазами Уилта. -- В таком деле нельзя горячиться.
     --  К  вашему  сведению,  меня  зовут мисс  Зайц, и  если вы  настолько
обнаглели... Эй, куда это вы?
     Вопрос был обращен к Уилту, который решил под шумок смыться.
     -- Сперва в  мужской туалет, осмотреть телесные повреждения, которые вы
нанесли. Потом -- на ближайшую станцию переливания крови, восполнить потерю.
Потом -- к врачу, а заодно подыщу самого что  ни на есть свирепого адвоката,
чтобы привлечь вас за избиение.
     И не успела мисс Зайц снова задать  ему перцу, как Уилт пулей вылетел в
коридор и укрылся в мужской уборной.
     Оскорбленная физкультурница обрушила гнев на ректора:
     -- Это уж такое издевательство, что дальше некуда! Звоните в полицию, а
не то я сама позвоню! Если этот сексуальный маньяк сунется  к адвокату, я на
всех  перекрестках буду кричать, какие паршивцы  работают у  нас в колледже.
Пусть все знают!
     Подобный поворот дела ректора никак не устраивал.
     --  Стоит  ли? -- принялся  он урезонивать мисс Зайц.  -- Скорее всего,
Уилт совершил вполне простительную ошибку.
     Но мисс Зайц была неумолима:
     -- Такое не прощают. И не  забудьте девицу, которая колола себе героин.
Миссис Бристол ее видела.
     -- Уж сразу и героин. Может, все объясняется гораздо проще.
     -- А вот полиция мигом разберется,  что это за шприц,  -- не  сдавалась
мисс Зайц. -- Так вы будете звонить или мне придется самой?
     ---- Ну если вы так ставите вопрос, -- ректор  волком посмотрел на мисс
Зайц и снял трубку.

4

     В уборной Уилт долго разглядывал себя в зеркало. Так и есть: видок под
стать самочувствию. Нос раздулся, на подбородке кровь, шов над правой бровью
разошелся. Уилт умылся над раковинЬй, с содроганием думая о столбняке. Потом
он вынул челюсть и внимательно осмотрел в зеркале свой язык. Не так уж он  и
распух,  как  показалось Уилту  поначалу. Но вкус карболки не проходил. Уилт
прополоскал рот и утешил себя тем, что раз эта мерзость так обожгла язык, то
микробы-возбудители столбняка наверняка дадут дуба.
     Уилт водрузил челюсть на место  и  снова попытался  разобраться, отчего
его вечно преследуют  недоразумения и неудачи. В  поисках ответа он еще  раз
посмотрелся в зеркало. Лицо как  лицо, ничего особенного. Да Уилт и  не мнил
себя красавцем. Однако за невзрачной  наружностью скрывался  недюжинный  ум.
Прежде   Уилт  втайне   величал  свой  ум   оригинальным,  по  крайней  мере
незаурядным.  Но что с того? Всякий ум  не похож на  другие, но будь ты хоть
семи  пядей  во лбу, от случайностей не застрахован никто.  Беда  в  другом:
Уилту недостает решительности.
     -- Все  ждешь, как  карта  ляжет, -- сказал он своему отражению. -- Нет
чтобы сдавать самому.
     И  в тот же  миг  он понял, что  это  невозможно. Никогда  не стать ему
всевластным  повелителем, никогда другие не будут плясать под  его дудку. Не
тот у него характерного ему не хватает, так это нахрапа. привычки входить во
все тонкости,  соблюдать  все формальности, умения приобретать  сторонников,
обштопывать  противников -- короче, напряженная борьба  за власть ему  не по
плечу. Более того, он презирал нахрапистых властолюбцев. Они только  собой и
заняты,  а   на  всех  остальных  чихать  они  хотели.  Спасу  нет  от  этих
мелкотравчатых  фюреров, особенно в Гуманитехе. Пора поставить их  на место.
Как-нибудь он...
     Тут размышления Уилта были прерваны. В уборной появился ректор.
     -- А. Генри, вот вы где. Хочу  вас предупредить: мне пришлось позвонить
в полицию.
     -- Зачем? -- Уилт испугался. Что-то скажет  Ева, когда узнает, что мисс
Зайц приписывает ему извращенные наклонности?
     -- Наркотики в колледже -- не шутка.
     -- А, из-за этого. Поздно хватились. Здесь они давно уже в ходу.
     -- Вы что -- знали?
     --  Кто же  про это знает?  Странно было бы,  если бы  среди такой уймы
студентов не оказалось хоть одного наркомана.
     И  пока  ректор  отводил  душу у писсуара, Уилт украдкой выскользнул из
уборной.
     Через пять минут, возвращаясь домой,  Уилт  предавался  тем  же мыслям,
которые одолевали его всякий раз. как он  оставался один. И что он все время
думает о власти? Ведь палец о палец не ударит, чтобы ее достичь. Да и зачем?
Зарабатывает  он неплохо. Если  бы  Ева  не  тратила  столько  на  школу для
одаренных,  семья могла бы  ни в чем  себе не отказывать. По большому счету.
Уилту грех жаловаться. "По большому счету". Чушь  собачья. Главное -- каково
у  тебя на  душе. А на душе у Уилта бывало кисло -- даже  в те дни, когда он
мог не опасаться, что мисс Зайц попортит ему физиономию.
     То  ли  дело Питер Брейнтри.  Не  мучается  собственной ущербностью, не
помышляет  о власти.  Он  даже  отказался от поста  в руководстве  колледжа,
потому что пришлось бы забросить преподавание. А учить английской литературе
Питеру нравится. Поработает --  и домой, к  Бетти, к детишкам. Дома проверит
студенческие сочинения, а  потом возится с игрушечной железной  дорогой  или
мастерит модели самолетов. По воскресеньям ходит на футбол, играет в крокет.
То же и во время отпуска. Иногда они всем семейством отправляются в турпоход
и  отдыхают в свое  удовольствие -- у Уилтов  такие вылазки не обходятся без
скандалов   и   злоключений.  Уилт  отчасти  завидовал  Питеру  и   все-таки
посматривал на него  свысока.  Конечно, Питера не за что осуждать, но нельзя
же в наше время -- да и не только в наше -- останавливаться на достигнутом и
ждать, что судьба  за здорово живешь осыплет тебя  милостями.  Уилта в таких
случаях  она  осыпала  оплеухами -- вспомнить ту  же  мисс  Зайц. А когда он
начинал искушать судьбу,  ему приходилось и того хуже. Куда  ни кинь  -- все
клин.
     Размышляя  на   эту  тему,  Уилт   пересек  Билтон-стрит  и  пошел   по
Хиллброу-авеню.  Сразу видно, что  здесь тоже обитают люди, довольные  своей
участью. Вишни стояли  в цвету; бело-розовые лепестки усеяли  мостовую,  как
конфетти. Уилт  разглядывал ухоженные  садики, поросшие яркими желтофиолями.
Попадались  и  запущенные  --  там  жила  ученая   братия,   университетские
преподаватели.  В  садике на  углу  Причард-стрит  мистер Сэндз нянчился  со
своими  азалиями  и   вереском.  Он   задался  целью  доказать  равнодушному
человечеству,  что  управляющий  банком, выйдя  на  пенсию, способен обрести
блаженство,   если   посвятит  себя   выращиванию  растений,  предпочитающих
кислотную среду, на щелочной почве. Самое трудное, объяснял он как-то Уилту,
заменить верхние слои  почвы торфом, чтобы  понизить концентрацию водородных
ионов. Уилт  ни бельмеса не смыслил  в  водородных  ионах, и все рассуждения
мистера Сэндза  были  для него китайской  грамотой. Его  занимал  сам мистер
Сэндз и  его странный  способ достичь счастья. Сорок лет кряду он предавался
любимому, по его словам, делу:  следил,  как деньги переводятся со  счета на
счет,  как  колеблются  процентные  ставки,  как  выплачиваются  ссуды,  как
разбираются с превышением кредита. И вдруг как отрезало. Теперь мистер Сэндз
взахлеб  рассказывает  о  прихотях камелий  и крошечных елочек. Непостижимая
перемена.  Такая  же непостижимая, как  преображение миссис Кренли,  чье имя
однажды трепали в  суде, когда слушалось дело о некоем  борделе в престижной
части Лондона.  И  что же? Сейчас  она поет в хоре церкви святого Стефана  и
пишет книжки для  детей,  исполненные беспросветной фантазии  и убийственной
невинности.  Уилт  не  знал,  что  и  думать.  Правда,  из  этих  наблюдений
напрашивался вывод: значит, можно в  одночасье изменить свою жизнь, изменить
до неузнаваемости. И уж если это  удается другим, почему бы не попробовать и
ему?  Уилт  приободрился,  принял более уверенный вид  и  твердо  решил, что
сегодня он близняшкам спуску не даст.
     Увы,  и на  этот  раз  его  ждала неудача.  Едва  он переступил  порог,
девчушки пошли в наступление.
     -- Ой, папочка, что у тебя с лицом? -- спросила Джозефина.
     --  Ничего, -- чтобы  избежать допроса с пристрастием, Уилт заспешил на
второй этаж. Надо поскорее скинуть одежду, пропахшую карболкой, и  залезть в
ванну. Поднимаясь по лестнице, он наткнулся  на Эммелину,  которая  играла с
хомячком.
     --  Осторожно,  папочка,  --  защебетала  Эммелина.  --  Не наступи  на
Персиваль. У нее будут детки.
     -- Детки? -- Уилт на мгновение растерялся. -- Что  за чушь? Как  это  у
него могут быть детки?
     -- "У нее", а не "у него". Персиваль самочка.
     --  Самочка? Но в зоомагазине меня  уверяли,  что эта тварь -- самец. Я
специально спрашивал.
     -- Она не тварь, -- обиделась Эммелина. -- Она готовится стать матерью.
     -- Пусть  выбросит дурь из  головы, -- заявил Уилт.  -- Нам дома только
демографического  взрыва не  хватало.  А с чего ты взяла,  что  у  нее будут
детки?
     -- Мы ее посадили  вместе с  хомячком Джулиан -- думали,  они  загрызут
друг  дружку  насмерть.  Так  сказано  в  книжке. А  Персиваль  лежит  и  не
шевелится.
     -- Смышленый парень, -- сказал  Уилт, мгновенно представив себя в столь
кошмарных обстоятельствах.
     -- Она  не парень.  Хомячихи  всегда так  делают, когда хотят, чтобы их
поимели.
     -- Поимели? -- неосторожно переспросил Уилт.
     -- Ну вот как мама, когда вы в воскресенье утром одни. Мама после этого
ходит такая чудная.
     -- О Боже! -- вздохнул Уилт. Эх, Ева, Ева. Угораздило ее оставить дверь
открытой! Услыхав  столь точные подробности из уст младенца, Уилт обозлился:
-- Чем мы с мамой занимаемся -- не твое дело, поняла? Я хочу, чтобы ты...
     -- А мама тоже лежит и не шевелится? -- спросила Пенелопа,  волоча вниз
по лестнице коляску с куклой.
     --  Мне  сейчас  не  до  ваших  глупостей.  Мне  надо  принять   ванну.
Немедленно.
     --  В ванную нельзя, -- сказала Джозефина. -- Мама моет Сэмми голову. У
нее гниды. Как от тебя странно пахнет. А что это у тебя на воротнике?
     -- И на груди, -- добавила Пенелопа.
     -- Кровь,  --  в  этот короткий ответ Уилт  вложил всю свою свирепость.
Отпихнув коляску, он  прошествовал  в  спальню. Отчего  вчетвером  близняшки
могут запросто вить из него веревки?  Не будь  они  близняшками, едва ли они
так  легко сладили бы с ним. Это они у мамочки научились играть  на  нервах.
Раздеваясь, Уилт слышал, как Пенелопа у двери в ванную радостно сообщает Еве
о его бедах:
     -- Папочка пришел. От него пахнет карболкой. Он себе поранил лицо.
     -- Он брюки снимает. Вся рубашка в крови, -- вторила Джозефина.,
     -- Ну теперь держись.  -- прошептал  Уилт.  -- Сейчас она выскочит, как
ошпаренная.
     Но Ева крепилась, пока до ее слуха не донесся поклеп Эммелины: папочка,
мол,  сказал, что,  когда маме хочется,  чтобы ее  трахнули,  она лежит и не
шевелится.
     --  Это что  еще за  "трахнули"? --  заорал  Уилт. -- Сколько раз  тебе
повторять, чтобы ты такие  слова не употребляла? И ничего я про твою чертову
мамочку не говорил. Я только...
     Ева мгновенно вылетела из ванной:
     -- Как ты меня назвал??
     Уилт   подтянул   кальсоны   и   вздохнул.   На   лестнице  Эммелина  с
обстоятельностью  врача   описывала  повадки  хомячих  во   время  случки  и
утверждала, что получила эти сведения от папы.
     --  Да не  обзывал я  тебя хомячихой!  Врет она! Я про  этих  долбанных
тварей знать ничего не знаю. Я просто не хочу, чтобы они...
     -- Вот видишь! -- взвизгнула Ева. -- Запрещаешь детям выражаться, а сам
такое загибаешь! Неудивительно, что они потом...
     -- А чего они врут? Это хуже, чем ругаться. Кстати, Пенелопа выругалась
первой.
     -- И не смей рассказывать детям цро наши интимные отношения!
     --  Я  и  не думал даже, -- оправдывался Уилт. -- Только сказал, что не
хочу. чтобы клятые  хомяки выжили нас из дома. В зоомагазине утверждали, что
эта  шальная  крыса  --  самец,  а  оказалось,  что  это  какая-то трехнутая
крысоматка.
     -- Ах. вот как ты относишься к женскому полу! -- голосила Ева.
     -- Расчудесно  я отношусь  к  женскому  полу! Но ведь  известно же, что
хомячихи...
     Ева тут же уличила его в двоедушии:
     -- Ага! А намекаешь, что женщинам, дескать, только одно и надо.
     --  "Только одно и  надо"! Можешь называть  вещи своими именами.  Наших
грымз ничем уже не удивишь.
     -- Это ты кого грымзами обзываешь?  Своих  родных дочерей?!  И слово-то
какое гнусное.
     --  Их по-другому и  не назвать,  -- сказал  Уилт.  --  А  что касается
"родных дочерей", то...
     -- Не смей, -- оборвала его Ева.
     Уилт не посмел. Если Ева разойдется,  добра  не жди. Уилт сегодня и без
того натерпелся от бабья.
     -- Ладно, извини, -- сказал он. -- Чушь спорол.
     -- Да уж, -- Ева утихомирилась и подняла с пола рубашку. -- Кровищи-то!
Как же ты умудрился так новую рубаху испачкать?
     -- Поскользнулся  в уборной и упал. -- Уилт решил,  что  о подробностях
пока лучше умолчать. -- Поэтому и запах такой.
     -- В уборной? -- недоверчиво спросила Ева. -- Упал в уборной?
     Уилт заскрежетал зубами. Черт его  дернул за  язык!  Что-то будет, если
Ева узнает всю правду до конца.
     -- Ну да, поскользнулся и упал в уборной, -- подтвердил он. -- Какой-то
кретин оставил на полу кусок мыла.
     -- А другой  кретин на  него наступил, -- Ева  запихнула пиджак и брюки
мужа в пластиковую корзину. -- Завтра по пути на работу отдай в химчистку.
     -- Хорошо. -- сказал Уилт и направился в ванную.
     -- Погоди, туда нельзя. Я еще не вымыла Саманте голову. Нечего тебе там
голиком сшиваться.
     -- Я залезу под душ в трусах, -- пообещал Уилт и, забравшись в душевую,
поспешно задернул штору.
     Тем   временем  Пенелопа  громогласно   сообщала,  что  хомячихи  имеют
обыкновение после случки откусывать у самцов яички.
     -- Почему после, а не до?  --  бормотал Уилт, по рассеянности намыливая
трусы. -- Вот уж поистине, хотят и рыбку съесть, и...
     --  Эй, я все слышу! -- крикнула  Ева и пустила  горячую воду в ванной.
Вода в душе мгновенно стала ледяной. С отчаянным воплем Уилт закрутил кран и
вылетел из душевой.
     -- Папочка намылил трусы! -- радостно запищали близняшки.
     Взбешенный Уилт коршуном налетел на них:
     -- А ну, засранки, брысь отсюда! А то я кому-то шею намылю!
     Ева закрыла горячую воду.
     -- Хороший пример подаешь, -- отозвалась она. -- Как не стыдно говорить
такие слова при детях.
     -- Я еще  должен  стыдиться!  На  работе  голова  идет кругом,  вечером
занятия в  тюрьме с  этим недоноском Маккалемом, а стоит попасть  в  родимый
зверинец, как...
     В дверь громко позвонили.
     -- Это наверняка соседи. Снова, небось, мистер Лич чем-то недоволен, --
сказала Ева.
     А пошел он... -- Уилт залез под душ и открыл кран.
     На сей раз из душа хлынул кипяток.

5

     Не  только  Уилту  пришлось  в  этот  день  жарко. Ректора  тоже  ждал
неприятный сюрприз. Едва он пришел домой и полез в бар в  надежде отрешиться
от дневных невзгод, как зазвонил телефон.
     --  Скверные  новости, --  сообщил проректор.  Голос  его  был исполнен
скорбного благодушия, какое  обычно звучит в надгробных речах. -- Это насчет
той девицы, которую мы искали.
     Ректор  оторвался от телефона и потянулся  за  бутылкой джина. Когда он
снова взял трубку, проректор рассказывал что-то про котельную.
     -- Что-что?  -- переспросил ректор, зажав бутылку между колен и пытаясь
открыть ее одной рукой.
     -- Я говорю, сторож нашел ее в котельной.
     -- В котельной? Что она там делала?
     -- Умирала, -- ответил проректор нарочито трагическим голосом.
     --  Умирала? -- ректор справился-таки с пробкой и налил большой стакан.
Дело, оказывается, серьезнее, чем он предполагал.
     -- Увы.
     -- Где она сейчас?  --  спросил ректор, стараясь не думать  о печальном
исходе.
     -- В котельной.
     --  В  котель... Вы  в своем уме?! Если она  так  плоха,  почему  вы не
отправили ее в больницу?
     --  "Плоха" --  не то  слово,  -- заметил  проректор  и  умолк. Он тоже
вымотался за день. -- Я сказал, что она умирала. А сейчас она, понимаете ли,
уже умерла.
     -- Господи ты боже  мой, -- пробормотал ректор и хлебнул джин,  даже не
разбавив. Хоть какая-то разрядка. -- Когда это произошло?
     -- Час тому назад.
     --  Час  назад? Но  час назад  .я  был у себя в кабинете. Почему,  черт
возьми, мне не доложили?
     --  Сторож  решил,  что  она перепилась,  и позвал  миссис  Ракнер.  Та
занималась  в  корпусе Морриса  -- урок народной  вышивки  на  экономическом
факультете. Она...
     -- Ближе к делу, ~ одернул его ректор. -- В колледже умер человек, а он
плетет что-то про миссис Ракнер и народные вышивки.
     Проректор обиделся:
     -- Я не плету. Я объясняю.
     -- Ладно, ладно. Мне уже все ясно. Куда вы ее дели?
     -- Кого? Миссис Ракнер?
     -- Да нет же, покойницу! Нашли время балагурить!
     --  Не  надо  на  меня  кричать. Приезжайте  и  разбирайтесь  сами,  --
проректор бросил трубку.
     -- Вот паскудина, -- сказал ректор. Вошедшая в комнату жена приняла эти
слова на свой счет.

     В  полицейском   участке  Ипфорда   обстановка  была   тоже  отнюдь  не
благостная.
     --  Что  ты  мне  подсовываешь?  --  возмущался  Флинт.  Он  только что
возвратился из психбольницы. Проездил он туда зря: какой-то пациент объявил,
что  он  и есть Неуловимый Сверкач. На поверку вышло -- болтовня. -- Передай
это дело Роджеру. Наркотики по его части. А у меня Гуманитех вот где сидит.
     -- Инспектора Роджера нет  на месте,  --  оправдывался сержант. --  А в
Гуманитехе просили поручить дело вам. Лично.
     -- Ищи  дурака. Прикалывают они тебя. Кого-кого, а меня в Гуманитехе не
жалуют. Как и я их.
     -- Нет, сэр, это не розыгрыш. Звонил  сам проректор. Его фамилия Эйвон.
Я его знаю: у меня сын ходит в Гуманитех.
     Флинт выпучил глаза:
     -- Сын учится в этом притоне?  Ты что -- спятил? Я  своего на выстрел к
этому бардаку не подпущу.
     -- Может, вы и правы, -- сказал сержант. Из деликатности он не напомнил
Флинту,  что  его  сын  мотает  срок  и  попасть  в  колледж   ему  было  бы
затруднительно,  даже  если бы папа позволил. -- Но  мой  работает подручным
слесаря и, чтобы получить специальность, обязан заочно учиться. Таков закон.
     -- Будь  моя  воля,  я  бы издал такой закон, чтобы  ребятня  держалась
подальше от прощелыг из Гуманитеха. Один Уилт чего стоит, -- Флинт с горечью
покачал головой.
     --  Мистер  Эйвон сказал, что рассчитывает  на вашу  осмотрительность и
тактичность, -- продолжал сержант. --  В колледже не знают, отчего наступила
смерть. Вполне вероятно, что дело не в наркотиках.
     Флинт встрепенулся:
     -- "Осмотрительность и тактичность". Ишь свистуны,  -- проворчал он. --
А ну  как там и взаправду  произошло  убийство? Ну, тогда это совсем  другой
коленкор.
     С грохотом  отодвинув  стул, он встал и  направился  в служебный гараж.
Скоро  он  выехал на Нотт-роуд  и  подкатил к Гуманитеху. Возле ворот стояла
патрульная машина. Флинт  лихо  проскочил  мимо и припарковал  автомобиль на
стоянке, предназначенной  для  машины  казначея:  знай  наших!  Но  у дверей
главного корпуса Флинт слегка  оробел, что случалось  с  ним всякий раз  при
посещении Гуманитеха.
     Проректор поджидал его возле стола справок:
     -- А, инспектор. Очень, очень рад.
     Флинт взглянул на него  подозрительно.  Что-то раньше  его в колледже с
такой радостью не встречали.
     -- Так. Где тело? -- отрывисто спросил  он  и с удовольствием  отметил,
что проректора при этих словах передернуло.
     -- Э-э-э... В котельной, -- промямлил проректор. -- Но я бы  просил вас
не придавать происшедшее огласке. Лишний шум .вокруг этой истории ни к чему.
     Инспектор  Флинт  сиял. Скверная,  видать, история, раз  прохиндей  так
боится огласки.  Ну да Флинт и сам  стал всеобщим посмешищем, когда  однажды
связался с Гуманитехом.
     -- Если в деле замешан Уилт... -- начал он. Проректор покачал головой:
     -- Нет, он к этому отношения не имеет. По крайней мере, прямого.
     -- А косвенное? -- упавшим голосом спросил Флинт.  Снова  Уилт, и снова
он в тени!
     -- Видите ли, он первый узнал, что мисс Линчноул колет наркотики, но он
перепутал уборную.
     -- Перепутал  уборную? -- Флинт  притворно осклабился, но  в тот же миг
ухмылка соскочила с его лица. Он почуял неладное. -- Как вы сказали? Мисс...
     --  Линчноул.  Теперь  понимаете, почему мы... э-э-э... почему  огласка
нежелательна? Видите ли...
     -- Чего  уж  тут не видеть. Не слепой,  -- оборвал его Флинт так грубо,
что проректора  покоробило. --  Значит, у вас  в колледже скапустилась дочка
лорда-наместника, и вы не хотите, чтобы он... --  Флинт умолк на полуслове и
вперил в проректора испытующий взгляд.
     --  А как она  вообще  здесь  оказалась? Только не  говорите,  что  она
путалась с вашими студентами, не к ночи будь помянуты.
     Язвительный тон Флинта задел проректора за живое.
     -- Она сама была нашей студенткой, -- гордо ответствовал он. -- Училась
на третьем курсе факультета сексоцобеспечения.
     -- Сексоц... это что еще  за факультет,  а? То  у вас мясофак какой-то.
Оказалось,--  факультет мясников. А  теперь еще это. Вы  что -- завели курсы
для шлюх? И дочь лорда Линчноула там училась?
     --  Это  факультет  секретарш  для  сферы  социального обеспечения,  --
залепетал проректор. -- Очень приличный факультет. Готовит прекрасные кадры.
     -- Для морга, --  добавил инспектор. -- Ладно, пойдем посмотрим на вашу
последнюю жертву.
     Убедившись,  что он  совершенно  напрасно  остановил  выбор  на Флинте,
проректор   повел  инспектора  по  колледжу.   Дорогой  инспектор  продолжал
расспросы:
     -- Говорят, вы предполагаете, что причина смерти -- ПД?
     -- ПД?
     -- Передозировка.
     -- Разумеется. Неужели вы подозреваете другую причину?
     Инспектор Флинт подергал ус:
     -- Я ничего не подозреваю. Пока. И все-таки, с чего  вы взяли,  что она
отравилась наркотиками?
     --  Понимаете,  миссис Бристол  видела,  как  в туалете  для  сотрудниц
какая-то девушка делает себе укол. Она позвала Уилта...
     -- Почему именно Уилта? Нашла кого позвать.
     -- Миссис Бристол -- секретарша Уилта, -- пояснил проректор и продолжал
живописать  путаные  события  дня. Флинт  слушал  хмуро.  Больше  всего  ему
понравилась история про то, как мисс Зайц отметелила Уилта. Сразу  видно  --
бабец  что  надо.  Все  прочее  свидетельствовало о том,  что  насчет нравов
Гуманитеха Флинт не заблуждался.
     Выслушав рассказ до конца, инспектор заметил:
     --  Пока  ясно одно:  с  выводами лучше  не  спешить.  Сперва я  должен
провести тщательное расследование. Слышите? Тща-тель-но-е.  А то у вас концы
с концами  не  сходятся.  Ну  кололась  неизвестная девица в уборной,  ну  в
котельной нашли труп  мисс Линчноул. Но  почему вы решили, что это одно и то
же лицо?
     Проректор удивился: это же очевидно.
     -- А мне -- нет,-- сказал Флинт. -- Что она делала в котельной?
     Проректор уныло посмотрел, на ступеньки перед  дверью, хотел было снова
ответить  "умирала", но поостерегся. Гусей  дразнить ни  к чему: Флинт -- не
ректор.
     -- Ума  не приложу, --  сказал он.  --  Может, ей захотелось посидеть в
тепле, в темноте.
     -- А может, и не захотелось. Ничего. Это мы вмиг выясним.
     -- Я все-таки надеюсь, что вы воздержитесь  от огласки, --  всполошился
проректор. -- Дело-то уж больно щекотливое.
     --  Заладили:  "огласка",  "огласка". Для  меня  главное --  установить
истину.

     Ректор приехал через двадцать минут и сразу понял, что в поисках истины
Флинт размахнулся  не  на  шутку.  Дело  осложнилось  тем, что миссис Ракнер
вздумала привести пострадавшую в чувство. Но, поскольку искусством  оживлять
покойников она владела хуже, чем искусством народной  вышивки, все ее усилия
привели  к тому, что тело свалилось за бойлер. Бойлер работал вовсю, поэтому
труп  представлял собой  зрелище  не  для слабонервных.  Флинт  распорядился
оставить  все  как есть, пока  фотографы не  общелкают место  происшествия с
самых  разных  точек,   нагнал  в  котельную  криминалистов  из  отдела   по
расследованию убийств, вызвал полицейского хирурга.
     На стоянке  было не  протолкнуться  от  полицейских машин,  полицейские
заполонили корпуса.  И все это на глазах  у студентов, пришедших на вечерние
занятия.  Ректору  показалось, что Флинт  вздумал  во  что бы  то  ни  стало
ославить колледж.
     -- С  цепи он  что  ли  сорвался? -- спросил ректор,  переступая  белую
ленту, протянутую на земле у входа в котельную.
     --  Он  говорит, пока нет  доказательств, что это случайное отравление,
расследование будут вести, как при убийстве, -- устало ответил проректор. --
А в котельную заходить не советую.
     -- Что за вздор?
     -- Во-первых, там мертвое тело...
     -- Ну и что? -- нахмурился ректор. Во время  войны он был  на фронте  и
напоминал об этом кстати и некстати. -- Подумаешь -- труп.
     -- Что ж, вам виднее. И все-таки...
     Но ректор уже спускался в котельную. Через несколько  минут его  вывели
оттуда под руки. Лица на нем не было.
     --  Силы небесные, -- бормотал он заплетающимся  языком. -- Вы  бы хоть
предупредили, что там проводят вскрытие. Как  ее угораздило так изувечиться,
а?
     -- По-моему, это миссис Ракнер...
     -- Миссис Ракнер? Миссис  Ракнер? -- хрипел ректор. Он тщетно  напрягал
фантазию,    силясь   увязать    ужасы    котельной   с    образом   хрупкой
преподавательницы-почасовика,  обучающей премудростям  народной вышивки.  --
Что за черт? Какое отношение имеет миссис Ракнер к этому... к этому...
     Яснее он выразиться не успел: к коллегам подошел инспектор Флинт.
     --  Теперь вы в своем Гуманитехе не соскучитесь. Вот уже и  первый труп
появился, -- инспектор умел выбрать время для шуток.
     Ректор посмотрел на  него  с  неприязнью.  Он явно не  разделял  мнение
Флинта, будто жизнь в колледже станет веселее, если там на каждом шагу будут
валяться трупы. Ректор вознамерился приструнить Флинта:
     -- К вашему сведению, инспектор...
     -- К вашему сведению, вот что  я там обнаружил, --  перебил его Флинт и
открыл какую-то  картонную коробку. --  Вы  по таким  журнальчикам студентов
обучаете?
     Ректор заглянул в коробку. Сердце у него замерло от восторга и ужаса. В
коробке  действительно  помещалась  стопа  журналов.   На  обложке  верхнего
красовались две дамочки, дыба, женоподобный субъект, закованный в цепи, и...
такое  непотребство, что ректор  не знал, с  чем его  и  сравнить. Студентам
такую грязь даже показывать негоже.
     -- Что вы, что вы, наши  учащиеся  подобную  литературу не  читают,  --
всполошился ректор, -- это же настоящая порнография.
     -- Да, порнушка  крутая, -- согласился  Флинт..-- А знаете, сколько там
такого добра? Вот ведь какая скверность получается.
     И Флинт засеменил прочь.
     -- Господи, ну что  за наказание? -- прошептал ректор. -- А этому скоту
и горя мало. Так и сияет.
     -- Должно быть, он все еще  помнит то гадкое происшествие с  Уилтом, --
догадался проректор.
     --  Я  его  тоже  не забыл,  -- буркнул ректор,  угрюмо озирая  корпуса
колледжа" в  коем он некогда думал  снискать  славу. Славу-то он снискал, да
только  не ту, которую хотел. И все из-за  Уилта. Размышляя об Уилте, ректор
приходил к тому же выводу, что и Флинт: этакому мерзавцу место за решеткой.
     Оба  как в воду глядели. В тот же  вечер  Уилт оказался в  тюрьме. Дело
обстояло так. Уилт  тщательно скрывал от Евы, что по пятницам читает  лекции
на авиабазе в Бэконхит. Чтобы найти предлог для отлучек из дома, он вызвался
давать  платные  уроки некоему мистеру  Малкалему,  заключенному  Ипфордской
тюрьмы.  С  ним   Уилт  занимался  по  понедельникам,  но  Еве  внушил,  что
наведывется  в тюрьму два раза в неделю -- по  понедельникам и по  пятницам.
Уилт  и  сам  понимал, что  обманывать  жену нехорошо, но ведь он  для семьи
старается:  компьютеры и школа, в которую Еве вздумалось устроить близняшек,
семейству не по карману, не  спасал и приработок в тюрьме,  поэтому Уилту  и
приходилось читать лекции на авиабазе. Да, Уилт лгал  жене, однако он вполне
мог зачесть общение с мистером Маккалемом во искупление греха. Тем более что
подопечный изо всех сил  старался усугубить его чувство вины и немало в этом
преуспел. Благодаря преподавателю из Открытого университета Маккалем изрядно
поднаторел по части общественных наук,  и  когда  Уилт пытался подогреть его
интерес  к Э.М.  Форстеру и  роману  "Хауардз-Энд"9,  заключенный  неизбежно
сводил  разговорны  к  тяжелым  социально-экономическим  условиям,  по  вине
которых  он и угодил  за решетку.  Он довольно складно рассуждал о классовой
борьбе,  о  необходимости  революции,  лучше  всего  кровавой,  и  о  полном
перераспределении   богатств.  Чтобы  заполучить  свою   долю  богатств,  он
использовал средства противозаконные и весьма  гадкие --  например, увещевал
недобросовестных должников при помощи паяльной лампы. После таких увещеваний
четыре    человека   отдали   Богу    душу,   Маккалем    получил   прозвище
"Гарри-Поджигатель" а  судья, зараженный социальными предрассудками, закатал
его  на  двадцать  пять  лет.  По  этой  причине доводы Маккалема  в  пользу
социальной справедливости казались Уилту малоубедительными.
     Не  нравились  Уилту  и  перепады  настроений его ученика. Маккалем  то
хныкал от жалости к себе и твердил,  что тюрьма  его  застебала: не мужик, а
сморчок  занюханный, то вдруг на  него нападало религиозное исступление, то,
рассвирепев,  он  грозил поджарить на медленном  огне  ту гниду, которая его
заложила. Больше всего Маккалем устраивал Уилта в роли  сморчка. По счастью,
во время занятий ученика и учителя разделяла надежная  металлическая сетка и
присутствовал еще более надежный надзиратель. Уилт едва оправился от трепки,
которую задала ему мисс Зайц, и разноса, который учинила Ева,  поэтому такие
меры  предосторожности  были  весьма кстати. Тем  более что  к  сегодняшнему
настрою Маккалема грибные метафоры никак не подходили.
     --  Хоть вы и  считаете себя шибко умным, а главного не  просекаете, --
хрипел  Маккалем. -- Где вам:  в тюряге-то не  сидели. И Форстер тоже. Козел
он, ваш Форстер. Оно и понятно -- средний класс.
     --  Возможно,  вы и правы,  --  согласился Уилт.  Маккалем  то  и  дело
отвлекался от темы занятия,  но чутье подсказывало Уилту, что Сегодня  лучше
ему  не перечить. -- Форстер  действительно  принадлежал  к среднему классу.
Однако не исключено, что именно по этой причине он  обладал  тонким вкусом и
проницательностью, которые...
     -- Ни хрена себе  тонкости!  Да  этот  пидор спал  с боровом. Вот вам и
тонкий вкус.
     Такой отзыв  о  личной жизни  классика смутил  Уилта.  Надзирателя, как
видно, тоже.
     -- С боровом? -- спросил Уилт. -- Быть не может. Вы точно знаете?
     -- А то как же. С Бэкингемом10, у-у, боров.
     -- Ах, вот вы про кого, --  Уилт  уже клял  себя за то, что посоветовал
этому  жлобу  изучать не  только  творчество, но и биографию  Форстера. Даже
упоминание о полицейском -- для Гарри-Поджигателя  --  нож острый. -- И  все
же,   если   мы   обратимся  к  произведениям   Форстера  с  их   социальной
проблематикой.
     -- Мотал я эту  социальную  проблематику! Ничего  он, кроме собственной
задницы, не видел.
     -- Что ж, если понимать ваши слова в переносном смысле...
     --  Кой  черт "в  переносном"! -- рявкнул  Маккалем и принялся  листать
книгу.  --  Смотрите  сами. "Второе  января...  показалось, что  я  красив и
обаятелен... напудрил бы нос, если бы не ... анус зарос волосами". И все это
ваш разлюбезный Форстер  писал в дневнике.  Самовлюбленный педик -- и больше
ничего.
     --  Наверно,   при   помощи  зеркала  разглядел,  --  промямлил   Уилт,
ошарашенный этими откровениями. -- И все-таки его романы отражают...
     --  Наперед знаю, что вы скажете.  Дескать,  романы  Форстера имели для
своего времени огромное  общественное  значение. Ни фига  подобного! Как его
еще  не  замели  за  шуры-муры  с приспешником  власть имущих.  А  в  смысле
общественного  значения, что Форстер, что Барбара Картленд11 --  один  черт.
Чего стоят ее книжонки, всем известно. Розовые сопли.
     -- Розовые сопли?
     -- Чтиво для кухарок, -- с наслаждением пояснил мистер Маккалем.
     --  Любопытный  взгляд,  -- заметил  Уилт,  у  которого  от рассуждении
ученика  голова пошла  кругом. -- Мне  лично казалось, что  писания  Барбары
Картленд -- чистейший эскапизм, в то время как...
     -- Я вам охальничать  не позволю, --  вмешался надзиратель. -- Чтобы  я
этого  слова больше  не  слышал.  Пришли  о  книгах  разговаривать--  вот  и
разговаривайте.
     -- До  чего  же  Уилберфорс  языкастый, --  сказал Маккалем, пристально
глядя на Уилта. -- Такие слова знает, что мое почтение.
     Надзиратель за его спиной насупился:
     -- Я тебе не Уилберфорс. Ты прекрасно знаешь, как меня звать.
     -- Значит, не о вас и речь, -- ответил Маккалем. -- Конечно,  вы мистер
Джерард. а не  какой-то олух царя  небесного, который даже кличку победителя
скачек  не может прочесть без посторонней  помощи. Так что вы там  говорили,
мистер Уилт?
     Уилт задумался.
     --  Что,  мол, книжки Барбары  Картленд  --  забава для  полудурков, --
напомнил Маккалем.
     --  Ах,  да. Из ваших слов получается,  что романтические  произведения
оказывают на сознание рабочего класса более пагубное воздействие, чем... Что
такое?
     Маккалем за металлической сеткой зловеще ухмылялся.
     -- Ушел вертухай, -- прошипел он. -- Ловко я его сплавил. -- Я ведь ему
плачу.  А  его супружница от Барбары  Картленд  без  ума.  Каково  ему  было
слушать? Держите-ка.
     Уилт взглянул на свернутый  в  трубочку листок бумаги, который Маккалем
просовывал через сетку.
     -- Что это?
     -- Сочинение.
     -- Но вы их обычно пишете в тетради.
     -- Ладно, считайте, что это сочинение, и быстренько припрячьте.
     -- Я не стану...
     Маккалем люто сверкнул глазами:
     -- Станешь!
     Уилт покорно сунул бумажку в карман, и Поджигатель мигом подобрел.
     -- А жалованье-то у тебя не ахти, -- сказал он. -- Что за тачка--  твой
"эскорт". И  жить в одном доме с соседями -- не в  кайф.  То ли дело -- свой
дом, чтоб ни с кем не делить. А во дворе -- "ягуар": Клевяк, а?
     -- Не совсем, -- произнес Уилт. У него к "ягуару" душа не лежала. Ева и
на маленькой машине гоняет так, что только держись.
     -- Ладно. Считай, что пятьдесят тысяч у тебя в кармане.
     -- Пятьдесят тысяч?
     -- Ну  да. Плачу наличными -- Маккалем  покосился  на дверь. Уилт тоже.
Надзиратель не появлялся.
     -- Наличными?
     -- Купюры мелкие, старые. Никто не докумекает. Лады?
     -- Нет, не лады, -- решительно сказал Уилт. -- Меня деньгами не...
     --  А ну не  бухти! -- грозно зарычал Маккалем.  -- Ты живешь с женой и
четырьмя  дочками  в кирпичном  доме, Оукхерст-авеню, 45. Машина -- "Эскорт"
цвета  собачьего  дерьма, номерной  знак  ХПР  791  Н. Номер  счета в  банке
"Ллойдз" -- 0737. Еще что-нибудь рассказать?
     Уилту этих  сведений было  вполне  достаточно. Он вскочил  с места,  но
Маккалем остановил его:
     -- Сиди,  покуда ноги целы. И дочки тоже. Уилт как  подкошенный упал на
стул.
     -- Что вам от меня надо?
     -- Ничего, -- улыбнулся Маккалем.  -- Ровным  счетом ничего. Езжай себе
домой, прочти эту бумажку, а дальше все пойдет как по маслу.
     -- А если я откажусь? -- Уилт был близок к обмороку.
     -- Хуже нету,  чем  лишиться всей семьи, -- загрустил Маккалем.  -- Как
после такого на свете жить? Особенно калеке?
     Уилт как завороженный смотрел  сквозь  металлическую сетку и  уже  не в
первый  раз  -- а при  нынешних  обстоятельствах, может,  и в  последний  --
раздумывал: почему  его на каждом шагу подстерегают чудовищные неприятности?
Маккалем и впрямь чудовище  и слов на ветер не  бросает. Отчего так: что  ни
злодей -- то человек дела?
     -- Я хочу знать, что это за бумажка, -- сказал Уилт.
     --  Ничего  особенного.  Просто  знак.  А Форстер,  по-моему,  типичный
представитель среднего класса. Жул со старушкой-мамой, кушал конфетки...
     -- К черту старушку-маму! С чего вы взяли, что я буду..
     Но потолковать о будущем они не успели: вернулся надзиратель.
     -- Кончайте ваш урок, -- объявил он. -- Закрываем лавочку.
     -- До  свидания,  мистер  Уилт, --  с ухмылкой  бросил  Маккалем, когда
надзиратель вел его к двери. -- До следующей недели.
     Но Уилт  всерьез сомневался, что они  увидятся  на следующей неделе. Он
вообще решил впредь  держаться от жлоба подальше. Что за порядки: гангстеру,
убийце дают всего-навсего двадцать пять лет! Совсем уж человеческую жизнь ни
в грош не ставят.
     Уилт уныло побрел к главным  воротам. Клочок бумаги  жег ему карман,  в
мозгу  билась  одна мысль:  что  делать?  Рассказать  об  угрозах  Маккалема
охраннику у ворот?  Но сукин сын хвастал,  что  надзирателю он платит. Почем
знать, может, они все у  него на содержании. Маккалем  не раз намекал, что в
тюрьме он царь, бог и воинский  начальник. И, видно, не  только  в тюрьме --
ухитрился же он разнюхать  номер банковского  счета Уилта.  Нет, уж  если  и
поднимать шум, то обращаться надо не к охраннику, а к кому-то поважнее.
     --  Ну, как  покалякали  с Поджигателем?  --  осведомился надзирателе в
конце  коридора. В голосе его Уилту почудились  зловещие нотки. Определенно,
говорить следует только с начальством.
     У главных ворот произошел более крупный разговор.
     --  Не желаете ли чего предъявить, мистер  Уилт? -- спросил насмешливый
охранник. -- Остались бы у нас подольше, а?
     -- Ни за что, -- поспешно сказал Уилт.
     --  Напрасно.  У  нас тут, знаете ли,  недурственно.  Всякие  удобства,
телевизоры,  шамовка  нынче классная. Подберем вам  уютную камеру,  подселим
парочку  славных ребят для компании. Вот  вам и здоровый образ  жизни.  А на
свободе что? Одна нервотрепка...
     Дальше  Уилт слушать не  стал. Он  вышел за  ворота и вновь очутился  в
мире, который еще совсем недавно почитал свободным. Теперь же он чувствовал,
что связан по рукам  и ногам. Даже дома на другой  стороне улицы,  озаренные
закатным  солнцем,  словно  нахмурились; от взглядов  пустых  окон  по  коже
пробегал мороз. Уилт сел в машину, поехал по Гилл-роуд, свернул в переулок и
остановился. Убедившись, что за  ним  никто  не следит, он достал из кармана
клочок бумаги и развернул. Листок был чист. Чист? Что за притча? Уилт поднес
его  к  окну. Так  и есть. Он держал  совершенно чистый  клочок нелинованной
бумаги. Ни  единого словечка. Может,  Маккалем  писал обгоревшей спичкой или
тупым  концом карандаша? Уилт  вертел  листок  и так  и этак  --  ничего. По
тротуару шел прохожий.  Уилт испуганно бросил клочок на пол, схватил карту и
сделал вид, что рассматривает ее. Выждав, когда прохожий отойдет подальше --
Уилт  наблюдал  в  зеркальце  заднего  вида,  -- он  снова  поднял  обрывок.
По-прежнему ничего. Самый обычный листок, оборванный  с одного края,  словно
его  выдрали  из  записной книжки. Уж  не писал  ли  ублюдок  симпатическими
чернилами? Как же,  добудет он в тюрьме  симпатические чернила. Разве что...
Где-то, не то у  Грэма Грина, не то у Маггериджа12, Уилт читал, будто шпионы
во время второй  мировой вместо симпатических чернил писали птичьим пометом.
Или лимонным  соком? Да  нет,  не может быть. Если бы сукин сын  использовал
симпатические  чернила,  он  рассказал бы Уилту,  как  прочесть  написанное.
Остается одно: ублюдок попросту спятил. Это и так  ясно,  станет  человек  в
здравом  уме  зарабатывать  на  жизнь  убийствами  и истязаниями  с  помощью
паяльной  лампы. На такое только псих и способен. И все же надо быть начеку.
Душегуб он и есть душегуб, даже если у него не все дома. Чем раньше сбудутся
опасения Маккалема и он окончательно станет занюханным сморчком,  тем лучше.
Жаль, что он не был сморчком от рождения.
     Отчаяние вновь овладело  Уилтом, и  он  отправился в "Герб стеклодувов"
собраться с мыслями за стаканом виски.

6

     Инспектор  Флинт  ввалился к  себе в  кабинет  и, на  ходу прихлебывая
жиденький кофе из пластмассового стаканчика, провозгласил:
     -- Все! Отбой!
     -- Как отбой? -- удивился сопровождавший его сержант Йейтс.
     --  А вот так. Мне с самого  начало было  ясно, что это ПД. Зато теперь
старые хрычи  узнали,  почем  фунт  лиха.  Жизни  они  не  нюхали,  вот что.
Придумали себе,  понимаешь, понарошечный мирок -- уютный, стерильный. Потому
что вместо жизни одни слова. А в жизни все по-другому, правда ведь?
     -- Я об этом не задумывался, -- сказал Йейтс.
     Инспектор вынул из картонной коробки журнал и  уставился на фотографию,
где затейливо переплелись три человеческих тела.
     -- Тьфу, гадость!
     Сержант Йейтс через плечо инспектора тоже взглянул на фотографию.
     -- Надо же -- вытворять такое перед камерой, -- заметил он.
     -- Таким бесстыдникам место в камере, а не перед камерой. Да ладно. Это
они  только  для  вида.  По-настоящему так не получится.  Еще  сломаешь себе
чего-нибудь. Я эту пакость раскопал в котельной. У паскуды-проректора душа в
пятки ушла. Даже в лице переменился.
     -- Но ведь это же не его журналы.
     Флинт захлопнул журнал и положил в коробку.
     --  Почем  знать,  сынок, почем  знать.  Этих,  с  позволения  сказать,
образованных сразу и не раскусишь. Словами прикрываются.  Вроде бы, люди как
люди,  а вот  тут,  -- инспектор многозначительно похлопал себя  по лбу,  --
черт-те что творится. Все-то у них не просто.
     -- Да уж, -- согласился Йейтс. -- Не просто и стерильно.
     Флинт покосился  на него.  Он никак  не мог понять,  сержант  Йейтс  и.
правда дурак или прикидывается.
     -- Острить вздумал?
     -- Нет, что вы. Просто сперва вы сказали, что  они  живут в  стерильном
мирке, а потом -- что у них с головой не в порядке. Ну, я и сделал вывод.
     --  И  напрасно. Делать  выводы тебе  не  по зубам.  Свяжись-ка лучше с
Роджером. Спихнем эту мутотень отделу по борьбе с наркотиками. Ни пуха им ни
пера.
     Сержант  удалился,  а  Флинт, оставшись  один,  стал разглядывать  свои
бледные пальцы. В голове  у  него ворочались заковыристые мысли о Роджере, о
Гуманитехе, о том, какая каша заварится, если столкнуть начальника отдела по
борьбе  с наркотиками  и это кошмарное  заведеньице.  Да еще примешать  сюда
Уилта. То-то начнется потеха.  Даром что  ли Ходжу понадобилось оборудование
для прослушивания телефонов? Все-то он темнит, все-то боится раскрыть карты.
А  толку?  Играть все одно не с  кем. Эх, только  бы удалось навязать  ему в
партнеры Гуманитех и Уилта. Нет, Уилта  и  Гуманитех. Уж  тогда несуразицы и
недоразумения посыпятся, как из дырявого  мешка. Надо  же  такому случиться,
что и в этой истории не обошлось без Уилта. Зашел, вишь, не в ту уборную.
     При  этой  мысли  Флинт почувствовал, что пора и самому справить нужду.
Снова долбанные таблетки, чтоб их...
     В  уборной, застыв  над  писсуаром,  он уткнулся  глазами  в надпись на
кафельной стенке: "Окурки  в унитаз не бросать: плохо раскуриваются". Сперва
Флинт содрогнулся от омерзения, но потом решил, что из надписи можно извлечь
мораль: от  разумной  просьбы до гнусного  предложения  один  шаг. На ум ему
снова  пришло слово  "несуразица". Свести вместе  бродягу Роджера и Уилта --
все равно что связать хвостами  двух  котов,  а там  посмотрим,  кто одержит
верх. Если  победит Уилт, значит, Флинт прощелыгу недооценил. Если инспектор
Роджер  в   схватке   с  Уилтом,   Евой   и   их   ублюдками  ухитрится   не
опростоволоситься перед  начальством  и выйдет  победителем, то повышение он
получил по заслугам. Зато  инспектор Флинт поквитается с  Уилтом. Довольный,
Флинт вернулся в кабинет и принялся малевать на листе бумаги черт знает что.
Каракули сии изображали кавардак, который задумал учинить инспектор Флинт.
     Он все еще предвкушал грядущую месть, когда вернувшийся Йейтс доложил:
     -- Роджера нет. Оставил записку, что скоро будет.
     --  Вот-вот,  --  буркнул  Флинт.  --   Сидит,  небось,  в  кофейне   и
высматривает телку посмазливее.
     Йейтс вздохнул. С тех пор как инспектору  прописали членоблокаторы, или
как их там, только и разговору что о девочках.
     -- Разве нельзя? -- спросил Йейтс.
     --  Да  ведь   он  так  работает.   Полицейский  называется.  Прихватит
какую-нибудь  сопливку  с   косячком,  а  воображает,  будто  расправился  с
наркомафией. Насмотрелся детективов по телевизору.
     В этот момент  Флинту позвонили из  лаборатории сообщить о  результатах
анализа.
     -- Здоровая доза героина, -- сказал эксперт. -- Но это не все. Девчонка
вкатила себе еще что-то. Что именно -- пока не разберем. Неизвестный состав.
Может быть, "формалин".
     --  Формалин?  Чего  это  ей  вздумалось?  --  Флинта,  понятное  дело,
передернуло.
     -- Так прозвали один галлюциноген.  Вроде  ЛСД, но  пострашнее.  Ладно,
будут новости -- позвоню.
     -- Не яадо. Звоните Роджеру. Это его крошка.
     Флинт положил трубку и удрученно покачал головой:
     --  Говорят,  девица отравилась  героином  и  какой-то дрянью,  которую
называют "формалин". Представляешь? Дожили.

     А  в пятидесяти милях от  полицейского участка,  в доме лорда Линчноула
шел  званый ужин. В самый  разгар к дому  подкатила машина,  и  полицейский,
вызвав лорда Линчноула, сообщил  о смерти  дочери. Лорд  Линчноул был немало
раздосадован.  Как некстати:  гости  только-только  покончили с паштетом  из
скумбрии, распили превосходное монтраше  и собирались  приступить к пирогу с
дичью, хозяин только-только открыл несколько бутылок шато-лафита урожая 1962
года,  чтобы  порадовать   министра  внутренних  дел  и  двух  приятелей  из
министерства иностранных дел, -- и  вдруг  это известие. Он не хотел портить
гостям аппетит и до поры до времени умолчал о трагическом происшествии, а на
вопрос о причине  появления  полицейских  ответил: "Ничего особенного". Он и
сам понимал, что выразился неудачно: жена непременно привяжется к этой фразе
и  закатит  скандал.  Разумеется,  можно  возразить,   что  старина  Фредди,
как-никак, министр внутренних  дел, и  потом нельзя же дергать гостей, когда
они пьют лафит шестьдесят  второго  года, -- все  удовольствие пропадет.  Но
Хилери этим не урезонишь, и бурной семейной сцены не избежать. Лорд Линчноул
положил  себе порцию стилтона и предался мрачным  размышлениям. Зачем только
он женился на Хилери? Не зря мать предупреждала его, что "у этих Пакертонов"
дурная кровь: "Помяни  мое  слово,  дурную кровь не изжить. Рано или  поздно
беспородица даст  себя знать".  Мать занималась  разведением бультерьеров  и
понимала толк в породе.
     Дурная кровь Пакертонов сказалась в дочери. Пенни  вела себя как полная
идиотка.  Вместо того чтобы  заняться конным спортом,  она, изволите видеть,
потянулась к наукам, поступила в этот  отвратительный  Гуманитех и стала там
якшаться со всяким сбродом. Хорошо  же  Хилери ее воспитала.  Она,  конечно,
будет  валить с больной головы  на здоровую  и винить во всем  мужа. Надо бы
что-то  предпринять, чтобы  она успокоилась. Позвонить главному констеблю  и
попросить  Чарльза  употребить  власть.   Оглядев  присутствующих,  Линчноул
остановил задумчивый взгляд  на  министре  внутренних дел.  Ну разумеется, в
первую  очередь  следует  переговорить  с  Фредди.  Пусть  он сам  командует
парадом.
     Разговор  предстоял доверительный, и  Линчноулу пришлось довольно долго
караулить министра в укромном уголке возле гардеробной, слушая, как  в кухне
официантки,  нанятые  прислуживать  за столом, обмениваются  нелицеприятными
отзывами о хозяине. Наконец он перехватил министра в гардеробной  и дал волю
негодованию, приправив его истинно гражданским пафосом.
     -- Дело не только во мне, Фредди, --  вещал он,  когда  министр наконец
поверил,  что  смерть дочери--  вовсе не сомнительная шутка,  коими Линчноул
славился в школе. -- В этом ужасном Гуманитехе  она  попала в лапы торговцев
наркотиками. Ты обязан положить этому конец.
     --  Да-да, разумеется,  -- бормотал  министр, отступая к  подставке для
шляп, зонтов и складных тростей. -- Ай-яй-яй, какое горе.
     -- Вам, политиканам,  не причитать  бы, а взяться и навести порядок, --
наседал Линчноул, притискивая собеседника к плащам  на вешалке. -- Теперь-то
я  понимаю,  почему   рядовые  граждане  так  разочарованы  в  парламентских
словопрениях. -- ("Неужели?" -- подумал министр.) -- К тому же словами  дела
не поправишь. -- ("Это точно", -- подумал  министр.) -- Примите же, наконец,
меры!
     -- Примем, Перси, -- пообещал министр. -- Можешь не сомневаться. Завтра
же утром позвоню руководству  Скотланд-Ярда. -- Он достал записную книжку --
жест, который неизменно успокаивал влиятельных просителей. -- Как, говоришь,
называется местечко?
     -- Ипфорд, -- сказал лорд Линчноул, все еще сверля его взглядом.
     -- И она училась там в университете?
     -- В Гуманитехе.
     -- Вот как? -- произнес министр таким тоном, что Линчноул смутился.
     -- Мать недоглядела, -- сказал он в оправдание.
     -- Понятно.  И все-таки,  если разрешаешь  дочери учиться в техническом
колледже... нет-нет, я ничего  против них не имею. Но все же человеку твоего
положения следовало бы глядеть в оба.
     Леди Линчноул в вестибюле услышала последние слова министра.
     -- О чем это вы там секретничаете? -- пропищала она.
     -- Так, дорогая, пустяки, -- отвечал муж.
     Час  спустя, когда  гости  разъехались, он  готов был себя убить за эту
фразу.
     --  "Пустяки"?  --  кричала  леди Линчноул, оправившись от  неожиданных
соболезнований  министра. --  Как  ты смеешь  стоять здесь и называть гибель
Пенни пустяками?
     -- Я вовсе не стою, дорогая,  -- возразил Линчноул, забившись в кресло.
Но заговорить жене зубы не удалось.
     -- И ты знал,  что  она лежит там в  мертвецкой,  а  сам  без  зазрения
совести сидел с гостями за столом? Видела я, что ты бессердечная скотина, но
такое...
     --  А что  мне было делать? -- рявкнул Линчноул, чтобы остановить  этот
словесный  поток.  -- Вернуться к столу и во всеуслышание объявить, что твоя
дочь --  паршивая наркоманка? Вот  тогда  бы ты попрыгала. Представляю,  как
ты...
     -- Прекрати! --  крикнула жена. Линчноул выбрался  из кресла  и прикрыл
дверь, чтобы прислуга не услышала. -- Не думай, что можешь...
     -- Тихо!  -- заорал  Линчноул.  -- Я говорил с Фредди.  Делом  займется
Скотланд-Ярд. Кроме того, я позвоню Чарльзу. Он главный констебль, и...
     -- К чему эти хлопоты? Чарльз все равно ее не воскресит.
     -- И никто  не воскресит! А  все  ты. Ну зачем ты ей втемяшила, что она
может сама  зарабатывать на  жизнь? Ведь было ясно как  божий день,  что она
дура набитая.
     Лорд Линчноул снял трубку и набрал номер главного констебля.

     Уилт в "Гербе стеклодувов" тоже набирал номер. Он долго раздумывал, как
бы ему расстроить черные планы Маккалема,  не выдав себя  начальству тюрьмы.
Задача была не из легких.
     После второго стакана виски Уилт наконец  решился позвонить в тюрьму и,
не  называясь, попросить  номер  начальника,  который в телефонной книге  не
значился.
     -- Это закрытая информация, -- ответил дежурный.
     -- Знаю. Поэтому я и спрашиваю.
     --Поэтому я и  не  могу его  дать. Если  начальник  сам  захочет, чтобы
преступники трезвонили ему с угрозами, он свой номер рассекретит.
     --  Резонно.  А что  прикажете  делать  рядовому  гражданину,  которому
угрожают  ваши   заключенные?   Где  ему  искать  вашего  начальника,  чтобы
рассказать о подготовке массового побега?
     -- Массового побега? Какие у вас сведения?
     -- Об этом мы поговорим с вашим начальником.
     Дежурный задумался, и Уилту пришлось скормить автомату еще одну монету.
     -- Может, вы расскажете мне? -- спросил наконец дежурный.
     Уилт пропустил вопрос мимо ушей. Он шел ва-банк, отступать уже  некуда,
и, если  не  удастся  убедить  дежурного,  что  дело  пахнет  керосином,  не
сегодня-завтра  дружки  Маккалема  переломают  ему  ноги.  В  отчаянии  Уилт
попытался вложить в свои слова всю душу.
     --  Послушайте.  Это  действительно  очень серьезно.  Мне  очень  нужно
поговорить с начальником лично. Я,. через десять минут перезвоню, хорошо?
     В голосе  Уилта  звучало  такое  неподдельное  отчаяние,  что  дежурный
смягчился:
     -- Боюсь,  сэр, мы не успеем с ним сразу связаться. Оставьте ваш номер.
Я попрошу его перезвонить вам.
     -- Ипфорд 23194. Честное слово, это не розыгрыш.
     -- Хорошо, сэр, постараемся его поскорее разыскать.
     Уилт положил трубку  и вернулся к стойке. Он понимал, что игра, которую
он  затеял,  чревата  ужасными  последствиями.  Стоило  ли давать  дежурному
телефон бара, где  его так хорошо знают? Чтобы унять тревогу, он допил виски
и заказал  третий стакан. "Зато  теперь они поверят, что я говорю серьезно",
-- мысленно  утешал себя  Уилт. Почему  это у чинуш  так мозги устроены, что
разговаривать  с  ними  просто  невозможно?  Главное  --  как  можно  скорее
добраться  до начальника  и  все ему  объяснить. А  там,  глядишь, Маккалема
переведут в другую тюрьму, и Уилт сможет спать спокойно.

     В  Ипфордской  тюрьме весть  о  готовящемся  массовом  побеге сразу  же
наделала  переполох. Старшего надзирателя  подняли с постели, и  он  кинулся
звонить начальнику тюрьмы. Но у начальника никто к телефону не подходил.
     --  Небось,  ужинает  где-нибудь,  -- решил старший  надзиратель,  -- а
может, нас кто-то разыграл?
     Дежурный покачал головой:
     --  Не  похоже. Судя по  голосу,  человек  образованный.  Да  и  трусит
порядком. Сдается мне, я этот голос уже слышал.
     -- Слышал?
     -- Ну да. Узнать я  его не узнал, но уж больно знакомый  голос. Нет, он
не разыгрывает: вот и телефон свой оставил.
     Старший  надзиратель  набрал  номер. Занято:  какая-то  девица в "Гербе
стеклодувов" болтала с приятелем.
     -- Почему же он тогда не представился?
     -- Я же говорю, трусит. Кто-то его  здорово припугнул. Шутка ли! У  нас
тут такие головорезы сидят, что...
     Про головорезов старший надзиратель все знал.
     -- Ладно.  Не  будем  рисковать. Начинаем  действовать,  как  в  случае
чрезвычайного положения. А ты звони начальнику, будь он неладен.
     Через полчаса начальник тюрьмы вернулся домой и  обнаружил, что телефон
у него в кабинете надрывается.
     -- Алло. Что там у вас?
     -- Есть подозрения, что готовится массовый побег, -- доложил  дежурный.
-- Звонил какой-то...
     Начальник  не дослушал. Вот  оно! Не зря он уже много лет с ужасом ждал
чего-нибудь в этом роде.
     -- Еду! -- крикнул он и бросился к машине.
     Подъезжая к  тюрьме, он  услыхал вой сирены, увидел как по дороге перед
ним мчатся пожарные машины, и задрожал мелкой дрожью.
     У ворот его остановили трое полицейских.
     --  Куда это  вы  разбежались?  --  поинтересовался сержант.  Начальник
испепелил его взглядом.
     -- Я,  с вашего позволения, начальник этой тюрьмы,  --  объявил он.  --
Пропустите-ка, пожалуйста.
     -- А документы  у  вас есть?  Мне приказано никого  не  впускать  и  не
выпускать.
     Начальник порылся в карманах и достал пятифунтовую бумажку и расческу.
     -- Видите ли, -- начал он. Сержант видел одно -- деньги. На расческу он
не обратил внимания.
     -- Вы эти штучки бросьте, -- сказал он.
     -- Какие штучки? У меня больше ничего нет.
     -- Констебль, будьте свидетелем! Дача взятки...
     -- Взятки? Какая  взятка? Что  вы придумываете? -- взорвался начальник.
-- Сами требуете у  меня документы, а когда я пытаюсь их найти, болтаете про
какую-то взятку. Черт  знает что! Позовите охранника, он вам объяснит, кто я
такой.
     Начальник целых  пять минут  бушевал у ворот тюрьмы. Когда, наконец, он
попал туда, он уже был ни жив ни мертв, и выправить положение  оказалось ему
не под силу.
     -- Что-что? -- орал  он  на старшего  надзирателя. -- Какой  вы  отдали
приказ?
     --  Я  распорядился  перевести заключенных  с верхних этажей  в  нижние
камеры. Чтобы не смогли выбраться на крышу. Правда,  нижним пришлось немного
потесниться...
     -- Потесниться?! И так в камерах для одного  сидело по четыре человека.
А теперь сколько? Восемь? Как они у вас еще бунт не подняли!
     В этот миг из корпуса "Б" донеслись истошные крики. Старший надзиратель
Блэггз со всех ног бросился туда, а начальник тюрьмы попытался выяснить, что
происходит.  Это оказалось не  легче,  чем проникнуть в  тюрьму. На  третьем
этаже корпуса "А", как видно, шло сражение.
     --  Наверно, из-за  того,  что Фидли  и  Гослинга  посадили  в камеру к
Стенфорту и Хейдоу, -- сообщил по внутренней связи дежурный.
     --  Фидли  и... Посадить детоубийц к добропорядочным грабителям банков,
честнейшим парням? У Блэггза не голова, а кочан капусты! Они долго мучались?
     --  Да они вроде  еще живы, -- ответил дежурный.  Нотки сожаления в его
голосе начальнику не  понравились.  --  Я  только знаю,  что  Хейдоу захотел
кастрировать Фидли, но его оттащили. И тогда мистер Блэггз решил вмешаться.
     -- А до этого он что -- выжидал?
     -- Не совсем, сэр. Но из-за пожара в корпусе "Г"...
     -- Пожара? Какого пожара?
     -- Мур поджег свой матрац. И пока...
     Начальник  тюрьмы уже  не  слушал. Он понял, что его  карьера висит  на
волоске.  Дело за малым: вздумает полоумный  Блэггз  согнать всех  скотов из
корпуса  особого  режима  в  одну  камеру  -- и  смертоубийство  обеспечено.
Начальник  решил  было  пойти проверить, но тут вернулся старший надзиратель
Блэггз.
     -- Полный порядок, сэр, -- радостно доложил он.
     -- "Полный порядок"? -- выдохнул начальник тюрьмы. --  По-вашему, когда
заключенные  того  и  гляди  кастрируют  своего сокамерника,  это называется
полный порядок? Боюсь, министр  внутренних дел с вами не  согласится. Уверяю
вас,  в нынешних правилах содержания  тюрем  "полный  порядок"  определяется
иначе. Теперь -- про корпус особого режима...
     -- Об этом не беспокойтесь, сэр. Там все спят, как младенцы.
     -- Странно. Уж если кто и готовил побег, то наверняка тамошняя публика.
А они часом не прикидываются?
     --  Что вы, сэр.  Я как только услыхал  про побег, тут же плеснул им  в
какао двойную порцию того снотворного, -- Блэггз был горд своей смекалкой.
     -- Господи  Иисусе! --  ахнул начальник. То-то обрадуется Лига тюремных
реформ,  когда  узнает,  какими  новаторскими  методами старший  надзиратель
предотвращает беспорядки. -- Вы сказали двойную порцию?
     Старший надзиратель кивнул:
     -- То самое зелье, которым мы угостили Фидли. Помните, когда он смотрел
фильм  с  Ширли  Темп13 и чересчур возбудился? Ничего, после сегодняшнего он
еще долго будет держать свою пипку на привязи.
     -- Там в каждой упаковке ударная доза люминала! -- взвизгнул начальник.
     -- Так точно, сэр. Я так и прочел на  этикетке: ударная доза. Поэтому и
вкатил им двойную. Враз вырубились.
     "Еще бы", -- пронеслось в голове у начальника.
     -- Вы им дали вдвое больше положенного,  -- простонал он. -- Они же все
теперь передохнут. И чтоб на меня потом не кивать?
     Блэггз огорчился:
     -- Я  думал, так будет лучше.  Люди от них и так  натерпелись. Почитай,
половина -- убийцы-маньяки.
     --  Да,  убийцы-маньяки  у нас.  как  выяснилось, имеются, -- проворчал
начальник.  Он  подумывал вызвать "скорую помощь" и промыть  скотам желудки.
Вдруг по внутренней связи в разговор вмешался дежурный:
     --  В случае  чего скажем, что  их  отравил Уилсон. Они боятся  его как
огня.  Помните,  они забастовали,  отказались  наводить чистоту в камерах  и
мистер Блэггз послал Уилсона на кухню мыть посуду?
     Лучше бы он не напоминал. Только  идиоту могла прийти мысль  послать на
кухню отравителя, который отправил на тот свет не одного человека.
     -- И ведь как подействовало, --  продолжал дежурный. -- Мигом перестали
свинячить в камерах.
     -- И объявили голодовку, -- добавил начальник.
     -- Уилсон, правда,  заартачился, -- взахлеб вспоминал дежурный. -- Ему,
видите  ли,  не понравилось,  что его  заставляют мыть  посуду в  боксерских
перчатках. Так осерчал...
     --Хватит? -- рявкнул начальник. Надо  было хоть  как-то остановить этот
поток безумия.
     И вдруг зазвонил телефон.
     -- Вас, сэр, -- произнес старший надзиратель со значением.
     Начальник схватил трубку.
     -- Вы хотите рассказать о готовящемся побеге? -- выпалил он, но услышал
гудок, какие бывают, когда звонят из автомата и монета еще не проскочила. Не
успел начальник  спросить, почему  это старший надзиратель решил, что звонят
именно ему, как гудок прервался. Начальник повторил вопрос.
     -- Я как раз по этому  поводу, -- сказал звонивший. -- Насколько  верны
эти слухи?
     -- Насколько  верны... -- опешил начальник. -- А  я  почем  знаю? Вы же
сами подняли шум.
     -- Вот те раз! Это Ипфордская тюрьма?
     -- Ну да, Ипфордская  тюрьма. И я, представьте себе, ее начальник. А вы
думали, кто я такой?
     --  Никто, -- незнакомец растерялся. -- Совсем никто. В  смысле,  не то
чтобы совсем никто, а...  В  общем, как-то  не верится, что  вы -- начальник
тюрьмы. Так все-таки, был побег или нет?
     Начальник и сам уже начал сомневаться, что он -- это он.
     --  Послушайте,  --  возмутился он.  --  Вы  недавно  позвонили  сюда и
предупредили, что готовится побег, а теперь...
     -- Я?  Вы что -- спятили? Когда мне  было звонить?  Я  битых  три  часа
торчал на Блистон-роуд.  Там полетел  погрузчик, а мне об  этом заметку надо
писать.
     Начальник тюрьмы насторожился. Взяв себя в руки, он спросил:
     -- Ас кем я, собственно, говорю?
     -- Моя фамилия Нейлтс, я корреспондент "Ипфорд ивнинг ньюс", и...
     Начальник швырнул трубку и напустился на Блэггза:
     --  Радуйтесь!   Подложили  свинью!  Это  звонили  из   "Ивнинг  ньюс".
Интересуются побегом.
     Старший надзиратель с готовностью сконфузился:
     -- Извините. Ошибочка вышла...
     Но эти слова снова вызвали у начальника приступ гнева:
     -- Ошибочка? Ошибочка? Звонит, понимаете, какой-то маньяк, рассказывает
сказки про побег, и вам приходит блажь отравить...
     Неизвестно, чем кончился бы разнос,  если  бы начальнику не сообщили  о
новой  беде.  Предупреждение Уилта начинало  сбываться:  трое  медвежатников
всерьез  поговаривали  о  побеге. Прежде они все  вместе  ютились  в камере,
которая в  викторианские  времена  предназначалась  для  одного.  Теперь  их
подселили   к   четырем  мордоворотам  из  Глазго,  по  прозвищу  "Трущобные
Гомосеки", сидевшим за  нанесение тяжких  телесных повреждений. Медвежатники
потребовали,  чтобы их  перевели к  каким-нибудь убийцам с  более привычными
сексуальными наклонностями -- иначе они дадут деру.
     Когда начальник  явился  в  корпус  "Б",  мятежная  троица  ожесточенно
спорила с надзирателями.
     -- Не пойдем к пидорам -- и все тут, -- горячился один грабитель.
     -- Это только на время, -- убеждал начальник. -- Утром...
     -- Утром у нас уже будет СПИД.
     -- Кто спит?
     --  Синдром  приобретенного   иммунодефицита.  В  гробу  я  видал  этих
шотландских ублюдков с лишаями в заднице.  Подберите  нам лучше каких-нибудь
приличных убийц.  Когда нас тут ни в  грош не ставят -- ладно, привыкли.  Но
когда  ставят раком -- это уж дудки.  Мы где -- в тюрьме  или  в  гареме для
педерастов?
     Начальник и  сам  не знал где. Ему  казалось  --  в  сумасшедшем  доме.
Кое-как  утихомирив   мятежников  и  уговорив  их  вернуться  в  камеру,  он
отправился в корпус особого режима.  Там  его  глазам  представилось и вовсе
кошмарное зрелище.  В ярко освещенных коридорах стояла кладбищенская тишина.
Начальник переходил от камеры к камере,  и  ему чудилось, что он разгуливает
по моргу. В камерах были подонки, о  которых он в  минуту гнева думал: "Чтоб
они  сдохли!" Похоже,  его пожелание исполнилось. То есть  их можно было  бы
принять  за  покойников, если бы время от времени  не раздавался безобразный
храп.  Тела  заключенных  свешивались с  коек,  навзничь лежали  на  полу  в
неестественных позах, будто на них уже нашло трупное окоченение.
     --  Доберусь  я  до  мерзавца, который  заварил эту кашу!  --  бормотал
начальник тюрьмы. -- Я ему... Я ему... Я ему...
     Он  мысленно перебрал весь  уголовный  кодекс  и махнул рукой: за такую
вину как ни накажи -- все мало.

7

     Когда Уилт покидал бар "Герб стеклодувов", его отчаяние  уже несколько
улеглось. Во-первых, его разморило, потому что после третьей порции виски он
перешел  на  пиво.  Во-вторых,  разговор  с  начальником  тюрьмы  так  и  не
состоялся,  потому что Уилту  не удалось дорваться  до телефона. Из автомата
звонили  не переставая. Уилт метался между  телефоном  и уборной,  но всякий
раз, как телефон освобождался,  его тут же  занимал  кто-то  другой.  Сперва
девица полчаса препиралась с ухажером, а  стоило Уилту отлучиться в уборную,
как ее сменил крутой малый, который попросту послал Уилта в строго  заданном
направлении.  Дальше -- больше.  Посетители  словно  сговорились по  очереди
висеть на  телефоне. В ожидании Уилт  сидел у стойки, пил  и в конце  концов
решил,  что все обойдется.  Его не тревожило даже то, что  машину надо будет
оставить у бара, а домой добираться пешком. "Чего мне бояться? --  рассуждал
Уилт. -- Сукин сын сидит  за решеткой и выйдет  на волю не  раньше чем через
двадцать лет. Да и что он мне сделает?"
     И  все-таки,  возвращаясь  домой,  Уилт  нет-нет  да и оглядывался:  не
преследует ли  кто.  Но по дороге никто не встретился,  разве что парочка на
велосипедах и мужчина с собачкой. Видно,  самое  страшное  впереди.  Что  же
такое  замыслил  Маккалем?  Клочок бумаги --  наверно, что-то  вроде намека:
Маккалем  давал  понять,  что  отводит Уилту  роль  связного.  Если  так, то
отвертеться  от  этой  роли проще  простого, надо лишь держаться подальше от
тюрьмы.   Но  как  объяснить  это  Еве?  Ничего,  он  и   впредь  станет  по
понедельникам уходить  из дома, будто на урок к Маккалему. А  Ева так занята
близняшками, что ничего не заметит. И семейный бюджет не очень пострадает --
ведь Уилт будет по-прежнему читать лекции на авиабазе.
     Были у него  и  более  неотложные заботы. Как объяснить Еве, почему  он
припозднился? Уилт взглянул на часы. Полночь. Вернуться домой заполночь, без
машины  -- не шутка. Ева расспросами всю душу  вымотает. Собачья  жизнь:  на
работе отбиваешься от  тупых  чинуш, в тюрьме выслушиваешь  угрозы паршивого
уголовника, а дома  жена  шпыняет  за то,  что  ты, дескать, весь день бьешь
баклуши, и  приходится  врать. Уж  если кому и живется  хорошо,  так  только
хищникам. Хищникам и пройдохам -- напористым, решительным.
     Уилт остановился  под  фонарем. Снова --  второй раз  за день -- ему на
глаза попались мини-елочки и азалии в  саду мистера Сэндза. От пива и мыслей
о  несовершенстве  мира в душе Уилта  пробуждались напор и решимость. Он еще
себя покажет! Свет еще увидит, что Уилт не чета сереньким  людишкам, которые
пробавляются подачками судьбы и безропотно отходят в вечность (впрочем, куда
они отходят, Уилт  точно не знал), доверив себя непрочной памяти потомков да
семейным альбомам с пожелтевшими  фотографиями. Нет, Уилт  не таков. Уилт...
Уилт -- хорош он или плох -- останется самим собой.
     Но  об этом  он сможет  вволю поразмышлять утром.  А  до того предстоит
объяснение  с  Евой. Пусть теперь попробует вякнуть: "Где тебя носило?" Уилт
ответит, что это не ее собачье... Нет, не годится. Она только того и ждет. И
снова придется  полночи  выяснять, почему  у них не  ладится семейная жизнь.
Уилт-то знает, почему. Они живут вместе уже двадцать лет, и Ева, вместо того
чтобы рожать  одного за одним, взяла да и родила четырех  сразу. Вполне в ее
духе:  если она за что берется, ее красным светом не остановишь. Ну да это к
делу не относится. Или относится? Может,  это провидение и  законы  генетики
распорядились, что раз уж Уилт -- недочеловек, то  детей  у него в семействе
должен быть перебор? Мысли Уилта опять метнулись в сторону. Он вспомнил, что
после  каждой  войны число  новорожденных мужского  пола  резко  возрастает,
словно Природа (с большой буквы) стремится восполнить убыль. Но если Природа
и впрямь обладает разумом, то где был ее разум, когда она свела Уилта и Еву?
Тут его мысли еще раз свернули с прямого  пути. Ему вновь не давал покоя зов
Природы,  но уже в другом смысле. Ну нет, на сей раз мочиться в розовый куст
он не станет -- с него хватит и того скандала.
     Уилт  прибавил  шагу  и вскоре  тихонько  открывал  дверь  дома  45  по
Оукхерст-авеню. Если Ева спросит про машину, он скажет,  что она сломалась и
ее пришлось отвезти  в гараж.  Хищником быть не обязательно, а вот пройдохой
-- куда ни шло. А еще лучше -- просто набрать в рот воды.
     Но Ева  крепко спала. Ей пришлось весь день  зашивать близняшкам штаны,
потому что девчушки в знак протеста против  полового неравенства прорезали в
них ширинки.
     Не зажигая  света, Уилт юркнул в постель и принялся размышлять о напоре
и решимости.

     Уж если где нынче  и ощущались напор и решимость, так это в полицейском
участке Ипфорда.  Когда стало  известно, что  лорд Линчноул  звонил главному
констеблю, а  министр  внутренних  дел  обещал  подключить  к  расследованию
Скотланд-Ярд, старший  офицер  оторвался от  телевизора,  мигом  примчался в
участок и созвал срочное совещание.
     -- Чтобы в ближайшее время были  результаты! Как вы их  получите --  не
мое дело, -- опрометчиво объявил старший офицер. -- Я не допущу, чтобы у нас
под боком появились злачные местечки вроде Сохо, площади Пиккадилли, или где
там еще торгуют этим зельем. Работать, работать. Ясно?
     Флинт  ухмылялся. На этот раз он был рад, что оказался в одной компании
с  Роджером. Он не  преминул  рассказать,  что уже  наведался в Гуманитех  и
установил причину смерти.
     -- Все предварительные данные  содержатся в  моем  отчете,  сэр. Смерть
наступила  вследствие  отравления  героином  и  еще  каким-то наркотиком под
названием "формалин". Может, Роджер знает, что это за штука.
     --Фенциклидин, -- объяснил Роджер.  -- Его еще называют "зверь-травка",
"ангельская пыль" и "сорняк-убийца".
     Названия старшего офицера не интересовали.
     -- Какое он оказывает действие? Конечно, если не считать смертельного.
     -- Такое  же, как  и ЛСД, только  в сто раз страшнее. От него мерещится
всякая чертовщина, а, если перебрать, можно и вовсе сойти с ума. Смерть да и
только.
     -- Это я уже понял, -- сказал старший офицер. -- Где она  его добыла --
вот  вопрос,  который   интересует  меня,  главного  констебля   и  министра
внутренних дел.
     --  Трудно  сказать,  --  ответил  Роджер. --  Этой  штукой  все больше
американцы балуются. У нас она, насколько мне известно, не в ходу.
     -- Что же, по-вашему, она махнула на каникулы в Штаты и купила ее там?
     -- Едва ли. Тогда она  знала  бы,  как обращаться  с наркотиком. Скорее
всего, раздобыла в колледже.
     --  Ну  хорошо, -- проворчал старший офицер.  -- Вы там разберитесь, да
побыстрее. А что до героина и прочих наркотиков, чтобы духу их  в городе  не
было.  А  то   нагрянет   Скотланд-Ярд   и   получится,   что   мы,  ротозеи
провинциальные, только ворон считаем. Это  не мои слова, это сказал  главный
констебль. Кстати, вы уверены, что она сама вкатила себе наркотик? Может, ей
впрыснули... того... насильно?
     "Эге,  --  смекнул  Флинт,  --  хочет  свалить расследование на  меня и
выставить дело так, будто дочка лорда Линчноула вовсе и не наркоманка".
     -- По  моим сведениям -- нет, -- сказал он. --  Есть свидетели, что она
сама кололась в туалете для преподавательниц Гуманитеха.
     И Флинт поглядел на Роджера. Пусть лучше он отбивается от Скотланд-Ярда
и выгораживает семейство Линчноулов.
     -- Вот как, -- разочарованно сказал старший офицер. -- Значит,  грязные
махинации исключаются?
     Флинт кивнул. Вообще-то всякое преступление, связанное  с  наркотиками,
-- сплошь грязные  махинации, но рассуждать об этом не время. Сейчас главное
-- втравить в это дело Роджера. Наломает дров -- тут ему и конец.
     --  И самое подозрительное, --  заметил Флинт, -- что она отправилась в
туалет для сотрудников. По-моему, это зацепка.
     -- Какая зацепка?
     -- Может,  они и ни  при чем,  а  может, и  при чем, -- туманно отвечал
Флинт, полагая,  что изъясняется тонкими намеками.  -- Уж кое-кто из них  --
точно.
     -- Да что "точно", в конце-то концов?
     -- Точно  промышляет  наркотиками. Вот  почему мы никак  не докопаемся,
откуда берется зелье.  Ведь  преподавателей  никто не заподозрит, правда? --
Флинт помолчал и наябедничал: -- Вот, к примеру,  Уилт. Мистер Генри Уилт. С
этим пройдохой  надо держать  ухо востро.  Мы уже из-за  него влипли  в одну
историю. У меня  на  него  досье  потолще телефонного  справочника. А он  не
кто-нибудь -- заведующий кафедрой гуманитарных  наук.  Вы  бы видели,  какое
отребье у него работает. И как это лорд Линчноул пустил дочку в Гуманитех --
не пойму.
     Флинт  вновь  замолчал.  Краем  глаза  он заметил,  что  Роджер  что-то
записывает. Клюнул-таки, кретин.
     Старший офицер тоже попался на удочку.
     -- Возможно,  инспектор,  вы не далеки от истины,  --  произнес  он. --
Кое-кто  из  преподавателей  еще  тоскует  по  безобразиям  шестидесятых  --
семидесятых. А  дочь  лорда  Линчноула,  значит,  видели в преподавательской
уборной...
     Это обстоятельство  решило все. Старший офицер поручил Роджеру провести
тщательное расследование в Гуманитехе и позволил внедрить там своих агентов.
     --  Составьте  список,  --  распорядился  он.  --  Я  передам  главному
констеблю.  Поскольку   за   ходом  следствия  наблюдает  сам  министр,   за
разрешением дело не  станет. Только, ради бога, добейтесь  хоть каких-нибудь
результатов!
     --  Будет сделано,  -- сказал  инспектор  Роджер  и вернулся  к  себе в
кабинет рад-радешенек.
     Флинт тоже торжествовал. Уходя домой, он заглянул к Роджеру и с видимым
неудовольствием бросил на стол досье Уилта.
     -- Может, пригодится. Еще что понадобится -- дайте знать.
     -- Непременно, -- пообещал Роджер, про себя же  подумал: "Ищи  дурака".
Нельзя  допустить,  чтобы  дело было  раскрыто  стараниями  Флинта.  И  пока
вернувшийся  домой  Флинт  перед  сном неосмотрительно  ублажал себя  темным
пивом, Роджер сидел в кабинете и разрабатывал план операции, которая  должна
была увенчаться его очередным повышением по службе.
     Прошло два  часа.  На  улице погасли фонари.  Ипфорд  уснул, а  Роджер,
отравленный ядом честолюбия  и надежды,  все сидел за столом. Он внимательно
прочел  отчет  Флинта и впервые в  жизни нашел  его выводы безупречными. Они
подтверждались  данными  предварительной  экспертизы.  Смерть  наступила   в
результате употребления  героина в  сочетании  с "формалином". Этот наркотик
Роджера заинтересовал.
     --  Американское зелье,  -- снова  пробормотал  он  и  запросил  данные
Национальной  компьютерной  службы  полиции о  случаях его  использования  в
Англии. Как  и следовало ожидать, такие случаи оказались крайне редки. И все
же  наркотик очень опасен: в Штатах он распространился  так  быстро, что его
окрестили "наркосифилисом". Если Роджер раскроет это дело, он прославится не
только в Ипфорде, но, благодаря лорду-наместнику и министру внутренних  дел,
даже... Роджер еще немного повитал в облаках и спустился на землю. Нехотя он
придвинул к себе досье на Уилта.
     Когда  в Ипфорде  прогремела  история  про  Уилта  и  надувную женщину,
основательно  испортившая  карьеру  Флинта, Роджер здесь еще не работал.  Но
историю эту  частенько  вспоминали в  служебной столовой.  Все сходились  во
мнении, что мистер  Генри  Уилт ловко околпачил  инспектора Флинта. Выставил
его на посмешище, ничего не скажешь. Но  для чего Уилт затеял  этот балаган,
Роджер никак не мог понять. Зачем человеку в  здравом уме одевать  резиновую
куклу в платье своей женЫ и погребать  на стройке под грудой цемента? Однако
Уилту это зачем-то понадобилось. Одно из двух: либо он не  в своем уме, либо
старается отвлечь внимание от другого преступления. Путает  след. Что ж, ему
удалось  выйти  сухим из  воды,  а Флинта  оставить  в дураках. И  у Флинта,
конечно, на него зуб. С этим тоже все были согласны.
     Подозрения Роджера вспыхнули с новой силой. Он взял досье Уилта и  стал
внимательно читать протоколы допросов.  Хоть этот Уилт и дрянь порядочная, а
все-таки орел. И  спать-то  ему не давали, и вопросами терзали, но он твердо
стоял на своем. А идиот Флинт так и показал себя  полным идиотом. Кто-кто, а
Роджер это понимал. И еще он  понимал,, почему Флинт невзлюбил его, Роджера.
Но самое главное, чутье подсказывало ему, что у Уилта рыльце в пушку. Это уж
точно.  Однако хитрости  ему не занимать,  поэтому простофиля Флинт так и не
сумел его  прищучить. И,  не справившись  с Уилтом,  передал досье  Роджеру:
пусть,  мол,  он  прищучит. Что  ж,  это  понятно. Но с какой радости Флинт,
который  Роджера на  дух  не  переносит, подсунул досье именно ему? Ведь  из
материалов  следует, что Флинт сущий остолоп. Значит, у Флинта на уме что-то
другое. Может, старик признал свое поражение? И вид у него в последнее время
какой-то побитый,  и голос унылый. Неужели, отдавая досье, он показывал, что
выбывает  из  игры?  Роджер  ликующе  улыбнулся.  Он только  и  ждал  случая
доказать, что Флинту до него расти и расти. Вот случай и представился.
     Роджер  снова погрузился в отчет  Флинта  о происшествии в  Гуманитехе.
Флинт  рассуждал правильно, и все же, дойдя  до  упоминания о  том, как Уилт
сунулся  не  в ту уборную, Роджер насторожился.  Вот  где  старик  дал маху!
Роджер  перечитал еще  раз:  "По словам ректора, Уилту следовало подняться в
туалет  на  четвертом  этаже,  однако  он  спустился  на  второй".  И далее:
"Секретарша Уилта миссис Бристол направила его в женский туалет на четвертом
этаже.  Она  утверждала, что столкнулась  с  девушкой там".  Так и есть. Ох,
неспроста Уилт ошибся этажом: снова какие-то плутни. Флинт,  видимо,  ничего
не  заподозрил,  иначе  допросил бы  стервеца. Роджер мысленно отметил: надо
последить за мистером  Уилтом. Ненавязчиво, чтобы не спугнуть.  Вторая мысль
была  такая:  "Проверить,   можно  ли  в  лабораториях  колледжа  изготовить
"формалин". И третья: "Установить источник героина".
     Но  пока  Роджер  обдумывал  дальнейшие  ходы,  в  уме  его то  и  дело
проносились звучные романтические названия: "Золотой  треугольник", "Золотой
полумесяц".  "Золотой  треугольник",  джунгли  Таиланда,  Бирмы  и  Лаоса...
"Золотой полумесяц",  подпольные  лаборатории  Пакистана,  где  производится
героин,  поставляемый  в   Европу...  Воображение  Роджера  рисовало  жуткую
картину:  на  Англию надвигаются орды  смуглых  пакистанцев, турок, иранцев,
арабов. Они приезжают на ослах, проникают в  страну на грузовиках, а то и на
кораблях  и по ночам  делают свое черное дело -- сбывают смертоносное зелье.
За их спиной стоят важные господа, которые живут в роскошных домах, посещают
загородные клубы, катаются на собственных яхтах. А  сицилийские  головорезы?
Ведь чуть не  каждый день на улицах Палермо убивают людей, не угодных мафии.
Находится и  в Англии всякая шушера, торговцы "дурью", вроде Флинтова сынка,
который  нынче отбывает срок в  Бедфорде. Кстати, может, Флинт еще и по этой
причине сменил  тон.  И все-таки Роджера куда больше  занимали романтические
заморские  страны,   где   кишмя  кишат  коварные  злодеи;   сам  же  Роджер
представлялся себе  воином,  который вознамерился в одиночку искоренить этот
наигнуснейший вид преступлений.
     Конечно, полет фантазии унес Роджера слишком далеко от  реальной жизни.
Инспектор  верно  представлял только географию событий: героин действительно
привозили из  Азии и с Сицилии, наркомания действительно была бичом  Европы.
Но  покончить  с этой напастью можно лишь  благодаря  решительным и разумным
действиям полиции и международному  сотрудничеству. Однако Роджер, даром что
инспектор, разумом не блистал  и мог  похвастаться  разве  что  необузданным
воображением. Разум же ему заменяла решительность -- решительность человека,
у которого нет семьи, мало друзей, зато имеется цель в жизни.
     Долго инспектор Роджер разрабатывал план операции. Только в четыре часа
утра  он покинул участок и  отправился домой --  жил он неподалеку, -- чтобы
вздремнуть пару  часов.  Но даже  засыпая, он  вспоминал  фиаско  инспектора
Флинта и злорадно думал: "Пусть теперь побегает".

     Инспектор  Роджер  попал в  точку. На другом конце Ипфорда, в домике  с
ухоженным садом, украшением  коего был аккуратный пруд, где  плавали золотые
рыбки, а посредине  стоял  ангелочек,  инспектор  Флинт  всю ночь  бегал  не
переставая. Но спать Флинту не давала не будущая слава инспектора Роджера --
насчет  его  будущего  Флинт  был спокоен.  -- а  темное  пиво  и  проклятые
таблетки. Лежа  в  постели,  Флинт прикидывал, не махнуть ли куда-нибудь  на
отдых? Ему положен двухнедельный отпуск, да и врач советовал отдохнуть. Куда
же поехать? В Коста Брава? На Мальту?  Оно бы и ничего,  вот только у миссис
Флинт  от жары  прямо течка начинается --  слава богу, в обычную погоду  она
сейчас не слишком  усердствует. Пожалуй, лучше всего отправиться в Корнуолл.
С  другой стороны, хочется полюбоваться,  как инспектор Роджер сядет в лужу:
Уилт,  как  пить  дать, оставит  его  в  дураках.  Связал-таки  Флинт  котов
хвостами!

     Дело  шло  к  рассвету,  а  в  тюрьме  не  утихала  катавасия,  которая
разразилась по вине  Уилта. В  два часа ночи еще один заключенный  в корпусе
"Д" поджег  матрац, но какой-то смекалистый грабитель залил его из помойного
ведра.  Больше всего  хлопот  доставлял  начальству корпус особого режима. К
своему удивлению,  начальник  тюрьмы обнаружил,  что  двое узников в  камере
Маккалема  не  спят.  Поскольку  это  была  камера  Маккалема, начальник  не
осмеливался  зайти   туда  один,   разве  что  в   сопровождении  полудюжины
надзирателей.   Однако   собрать  такую  команду   не  удалось:   во-первых,
надзиратели опасались Маккалема не меньше, чем их начальник,  а во-вторых, у
них  нынче  и без  того  забот  хватало.  Начальнику пришлось  беседовать  с
заключенными  через  закрытую  дверь.  Сокамерники,  они  же   телохранители
Маккалема, носили клички Бык и Клык.
     -- Чего это вам не спится? -- спросил начальник.
     -- Вырубите к черту свет -- тогда уснем, -- прорычал Бык.  Он угодил  в
тюрьму из-за  любви: ему  вскружила голову жена  управляющего банком, и Бык,
поддавшись  уговорам,  прикончил ее  мужа и стащил из  банка пятьдесят тысяч
фунтов. Но коварная обманула и вышла замуж за брокера.
     -- Со мной так разговоривать нельзя, -- сказал начальник, подозрительно
разглядывая камеру через глазок. В отличие  от своих сокамерников, Маккалем,
как   видно,  крепко  спал.  Рука  его  свесилась  с  койки,  лицо  поражало
неестественной  бледностью.   Тем  более  неестественной,  что   обычно   на
физиономии Маккалема  играл  отвратительно густой румянец. Начальнику тюрьмы
это не понравилось.  Он готов был поклясться, что побег задумал не кто иной,
как Маккалем, а значит...  Начальник  и  сам  не  знал,  что это  значит,  и
все-таки  встревожился: Бык и Клык  себе бодрствуют, а Маккалем  дрыхнет, да
еще такой бледный-пребледный. Что-то здесь не так.
     -- Маккалем! -- позвал начальник. -- Проснитесь, Маккалем!
     Маккалем не пошевелился.
     -- Елки-палки, -- буркнул Клык, приподнимаясь  на койке. -- Что там еще
за шухер?
     -- Маккалем! -- орал начальник. -- Просыпайтесь! Я приказываю!
     --  Ну  чего  тебе неймется?  -- взревел  Бык.  -- Ночь-полночь,  а тут
какой-то шизанутый  легавый людям спать не дает.  Думаешь, если мы в тюрьме,
так уж и прав никаких не имеем? Смотри, Мак шутить не любит.
     Начальник стиснул зубы и сосчитал  до десяти.  Слово "легавый" выводило
его из себя.
     -- Я просто хочу убедиться, что мистер Маккалем жив и здоров. Разбудите
его, пожалуйста.
     -- Жив и здоров? -- удивился Клык. -- А чего ему станется?
     Начальник ушел от прямого ответа:
     -- Это профилактическая мера.
     Он  беспокоился  не напрасно:  Маккалем  не  подавал никаких  признаков
жизни, зато признаков  смерти было предостаточно: бледность, странная  поза.
Будь   на  месте  Маккалема  другой  заключенный,  начальник   не  стал   бы
церемониться, а  просто вошел  бы в камеру. Но Маккалем редкостный мерзавец.
Кто  знает, не  разыгрывает ли он  комедию,  чтобы заманить  кого-нибудь  из
охраны  в  камеру  и  скрутить  с  помощью  Быка  и  Клыка?  А  все  старший
надзиратель, ни дна ему ни покрышки! Начальник поспешил за подмогой, а Бык и
Клык  в  самых  нелестных выражениях  осудили  долбанных вертухаев,  которые
оставляют  долбанный  свет в  долбанной камере  на  всю ночь.  Но  поведение
Маккалема их тоже озадачило, и они все-таки решились его  потревожить.  В ту
же минуту корпус особого режима огласился душераздирающими воплями.
     --  Скопытился!  --  ревел Клык. Бык  тем  временем  попытался привести
Маккалема в  чувство. Для этого он, как  умел, сделал  патрону искусственное
дыхание -- навалился на него всем телом и выжал из легких остатки воздуха.
     -- В рот ему подыши, -- велел Клык, но Бык не отважился. Если  Маккалем
жив, то, очнувшись, он  едва ли  обрадуется поцелую, а если он действительно
врезал дуба, то Быку мало радости лобызаться со жмуриком.,О чем он и сообщил
напарнику.
     --  Ишь, какие мы  нежные, -- заорал  Клык.  --  Пошел вон, падла!  Сам
сделаю!
     Он склонился над  телом патрона и отшатнулся: Маккалем был  холоден как
лед.
     -- Убили! Ах вы суки! -- завопил Клык, повернувшись к двери.
     Между  тем начальник тюрьмы  влетел в кабинет,  где старший надзиратель
Блэггз прохлаждался за чашечкой кофе, и выпалил:
     -- Доигрались вы с вашим проклятым снотворным.
     -- Я? -- изумился Блэггз.
     Начальник перевел дух.
     --  С Маккалемом непорядок. Или он  умер. или очень умело притворяется.
Вызовите десяток надзирателей и врача. Скорее. Может, еще удастся спасти.
     Они помчались по коридору. Блэггза все еще мучали сомнения.
     -- Маккалем получил такую же порцию, что и другие,  --  твердил он.  --
Наверняка прикидывается.
     Наконец десять надзирателей собрались у двери камеры. Однако Блэггз все
медлил.
     --  Предоставьте  это  нам, --  убеждал  он  начальника. --  Вам  лучше
остаться снаружи. Вдруг  они возьмут заложников и придется вести переговоры.
Не забудьте: в камере три очень опасных преступника.
     Начальник подозревал, что уже не три, а два.
     Заглянув в глазок, старший надзиратель прошептал:
     -- Поди  разберись тут. Ну  как он опять  каверзы строит? Вымазал  лицо
мелом.
     -- И загнулся в придачу?
     -- А что  вы  думаете? Уж если старина  Мак за что взялся, сработает на
совесть. Ну ладно. Эй, в камере! Всем отойти от двери! Вперед.
     В  одно мгновение  камеру  заполнила  толпа  надзирателей.  В  сутолоке
покойный Маккалем  получил  увечья. которые уже не  могли отразиться  на его
здоровье,  но  попортили  его  внешность. Что Маккалем мертв,  не оставалось
никаких  сомнений,  и  даже  без  врача  было  ясно,  что  смерть  наступила
вследствие острого отравления барбитуратами.

     --  Откуда мне  было знать, что Бык и  Клык  отдадут ему свое какао? --
причитал старший  надзиратель на экстренном совещании  в кабинете начальника
тюрьмы.
     -- Вот когда Министерство  внутренних дел начнет расследование, тогда и
объясните, -- отрезал начальник.
     Ворвавшийся на заседание надзиратель принес  известие,  что в матраце у
Маккалема  обнаружены припрятанные  наркотики.  Начальник тюрьмы  взглянул в
окно, на небо, где уже занимался рассвет, и застонал.
     -- Ах, да, вот еще  что,  -- спохватился  надзиратель. -- Мистер Ковен,
дежурный,  вспомнил, чей голос он слышал  по телефону. Очень, говорит, похож
на мистера Уилта.
     -- Мистер Уилт? Какой там еще мистер Уилт?
     -- Преподаватель. Из Гуманитеха,  что ли. По понедельникам занимался  с
Маккалемом английской литературой.
     --  С  Маккалемом?   Английской  литературой?  --  начальник  оживился,
усталость как рукой сняло. -- Ковен его узнал?
     -- Так  точно,  сэр. Говорит,  голос  ему  с  самого  начала  показался
знакомым,  а  когда он  услышал,  что  Гарри-Поджигатель  окочурился,  так и
сообразил, что это неспроста.
     Начальник  тюрьмы тоже  сообразил, что это  неспроста.  И поскольку его
карьера грозила пойти прахом,  он решил  действовать без оглядки. Всегдашнюю
осторожность словно сквозняком из-под дверей сдуло.
     -- Итак,  -- объявил он, -- Маккалем умер от пищевого отравления. Это и
будет официальная версия. Далее...
     --  Как  от пищевого отравления? -- удивился врач. -- Ничего подобного.
Ему дали чрезмерную дозу фенобарбитала, и я не стану...
     -- А как  ему дали эту дозу? В какао, -- раздраженно пояснил начальник.
-- Какао, по-вашему, не пища? Я и говорю: пищевое отравление.  Впрочем, если
вы  хотите,  чтобы   вас   обвинили   в  попытке  отравить   тридцать  шесть
заключенных...
     -- Меня? Я-то здесь  причем? Это все вон тот охламон, -- врач указал на
старшего надзирателя. Однако Блэггз уже приготовился к обороне.
     -- Да, но по вашему распоряжению, -- парировал он, бросив выразительный
взгляд на  своего  начальника. --  Если  бы  не вы, как  бы  я раздобыл  это
снадобье? Вы же аптечку в медпункте запираете, не так ли? Вы же не головотяп
какой-нибудь, правда?
     -- Я никогда... -- начал врач, но начальник тюрьмы перебил:
     --  Увы,  мистер  Блэггз  говорит дело.  А если вы  с  ним не согласны,
обратитесь  в  комиссию,  которая будет  вести  расследование.  Ваше  право.
Обратно   же,  газетчикам  тему  подарите.   "Тюремный  врач  --  соучастник
отравления заключенного" -- чудный заголовочек для газеты "Сан", а?
     --  У  него  в  камере нашли наркотики,  -- напомнил  врач. --  Давайте
скажем, что ими он и отравился.

8

     -- Что ты мне рассказываешь? -- возмущалась Ева. -- Я же знаю, что  ты
пришел домой поздно.
     Как   всегда   за   завтраком   любящее   семейство   подвергало  Уилта
перекрестному  допросу.   В  подобных  случаях   Ева   отдавала  супруга  на
растерзание близняшкам, и они забрасывали папочку вопросами из информатики и
биохимии, в которых тот  не  смыслил  ни уха  ни  рыла. Но на сей раз у  Евы
появился повод помучить Уилта собственноручно: машина.
     -- Я и не говорю,  что пришел  не  поздно, --  защищался Уилт, с трудом
глотая   мешанину  из  дробленой  пшеницы,  сухофруктов,  орехов  и   прочей
органической  пищи, которой Ева по-прежнему пичкала  домашних. Она  считала,
что в рацион непременно надо включать грубую клетчатку.
     -- Двойное  отрицание,  --  ввернула Эммелина. Уилт  взглянул  на нее с
ненавистью.
     -- Сам знаю, -- проворчал он и выплюнул шелуху от семечки.
     --  Значит,  ты  говоришь  неправду, -- уличила  Эммелина.  --  Двойное
отрицание --  все равно что утверждение. А  ты  не признаешься, что вернулся
поздно.
     --  Но  и не отрицаю  же,  -- не сдавался Уилт перед напором неумолимой
логики, одновременно пытаясь  языком счистить с зубов налипшие отруби. Вечно
после этой чертовой жратвы во рту какие-то крошки.
     -- Хватит рассусоливать,  -- сказал  Ева.  -- Ты  мне  скажи, куда  дел
машину.
     -- Сказал уже. Оставил на стоянке. Пошлю механика, пусть разберется.
     -- А вчера не мог сообразить? Как теперь девочек везти в школу?
     -- Да хоть пешком идите, -- Уилт угрюмо разглядывал извлеченную изо рта
изюмину.   --   А  что?   Органический   способ   передвижения.  Куда  более
органический, чем эта юная слива, которая, очевидно, скукожилась оттого, что
вела малоподвижную жизнь. Почему те, кто печется  о  здоровье, употребляют в
пищу дребедень, от которой умереть недолго? К примеру, эта...
     -- Не виляй, -- оборвала Ева. -- Если ты думаешь, что я...
     --  Пойдешь  пешком? -- подхватил Уилт.  -- Боже сохрани.  Твои жировые
отложения...
     -- Знаешь что. Генри Уилт, -- взвилась Ева, но тут в разговор вмешалась
Пенелопа:
     -- А что такое "жировые отложения"?
     -- Это как у мамы, -- объяснил Уилт. -- Отложения жира, от которых люди
становятся толстыми.
     --  Я не толстая, -- решительно заявила  Ева. --  Значит, по-твоему,  я
должна два раза в день мотаться к черту на  рога и обратно? Как будто у меня
есть время. Какой ты вздор несешь!
     -- Ну конечно. Я все забываю,  что у нас в семье половое соотношение не
в мою пользу.
     -- А что такое "половое соотношение"? -- поинтересовалась Саманта.
     -- Отношение между полами, -- буркнул Уилт и встал из-за стола.
     Ева запыхтела. Она не любила  говорить о половых  отношениях при детях,
поэтому вернулась к главному пункту обвинения -- к машине:
     -- Хорошо тебе говорить -- "пешком". Сам-то ты можешь...
     -- Добраться автобусом, -- закончил  Уилт и выскочил за дверь, пока Ева
не нашлась, что ответить.
     Но добираться автобусом не пришлось. Уилта подкинул Честертон с кафедры
электроники.  По дороге Честертон сетовал на финансовые  трудности у себя на
кафедре и расспрашивал, почему начальство щадит кафедру Уилта и не избавится
от нахлебников, которые остались со времен кафедры гуманитарных наук.
     -- Что поделать,  --  вздохнул Уилт,  вылезая из  машины. -- Приходится
оборачивать себе на пользу даже издержки науки.
     -- Разве у нее есть издержки?
     -- Есть. Человеческий фактор,  --  загадочно произнес  Уилт.  Он прошел
через  библиотеку  и  поднялся на  лифте в свой  кабинет.  Там уже дожидался
человеческий фактор в лице проректора.
     --  Опаздываете,  Генри.  Что  с вами?  Уилт  пристально  посмотрел  на
проректора. Обычно они хорошо ладили.
     -- Нет, это с вами что? У вас такой вид -- краше в гроб кладут. С женой
перестарались?
     Проректор поежился. Вчера он впервые в жизни, не по  телевизору, увидел
покойника. Даже коньяк не помог забыться.
     -- Куда вы вечером запропастились? -- недовольно спросил он.
     Уилт не хотел распространяться о своих уроках на стороне.
     -- Шатался то там то сям. Иногда, знаете, придет фантазия...
     -- Не знаю. Я вам звонил, но нарвался на какой-то чертов автоответчик.
     -- А, это близняшки приспособили свои компьютеры. Магнитофонная запись,
кажется. Полезное устройство. Он вас послал куда подальше?
     -- И не один раз.
     --  Вот  они, чудеса  науки. Я  только  что  беседовал с  Честертоном о
научных...
     --  А  я только  что беседовал  с инспектором полиции  о мисс Линчноул.
Теперь он желает побеседовать с вами.
     Уилт похолодел. Бред. Не может быть, чтобы мисс Линчноул имела какое-то
отношение  к тюрьме. Да и  не могли  его так быстро вычислить.  Или все-таки
вычислили?.
     -- Мисс Линчноул? Что с ней?
     -- Так вы не слышали?
     -- О чем?
     --  Это она была тогда в туалете. Вчера  вечером ее нашли  в котельной.
Она мертва.
     -- Господи! Какой ужас!
     -- Ужаснее некуда. Вчера в колледже не было проходу от полиции. Сегодня
пришел еще один. Хочет с вами поговорить.
     Они прошли в  кабинет  проректора,  где их поджидал инспектор Роджер  и
сержант Ранк. Оставив Уилта с представителями власти, проректор удалился.
     -- Наш разговор --  простая  формальность,  -- начал Роджер.  --Мы  уже
опросили миссис  Бристол и  еще кое-кого  из сотрудников. Я  так понимаю, вы
вели занятия в группе, где училась мисс Линчноул?
     Уилт кивнул. По опыту  общения  с  полицейскими  он  знал:  чем  меньше
говоришь, тем  лучше. Эти мерзавцы так перетолкуют каждое слово, что не  дай
бог.
     -- Вы преподаете английскую литературу? -- продолжал Роджер.
     -- Совершенно верно. Я читаю  английскую литературу на третьем  курсе в
группах секретарш для соцобеспечения.
     -- Занятия с ними у вас в два пятнадцать?
     Уилт снова кивнул.
     -- Вы не замечали за ней ничего странного?
     -- Странного?
     -- Можно было по ее поведению предположить, что она наркоманка?
     Уилт задумался.  На этом факультете все студентки со странностями -- по
меркам  Гуманитеха, конечно. Они происходили из более респектабельных семей,
чем   прочие  студенты,  --  их  родители  высокопоставленные  военные  либо
зажиточные фермеры. Секретарши  усвоили  замашки  девиц  пятидесятых  годов:
носили перманент, лепетали про папу-маму.
     --  Пожалуй, мисс  Линчноул действительно  слегка отличалась  от  своих
однокурсниц, -- решил наконец Уилт. -- Взять хотя бы утку.
     -- Утку?
     -- Да.  Она  приносила  на занятия утку по  кличке Гемфри. Так противно
читать  лекцию, когда в  аудитории утка. Мисс  Линчноул, наверно, нравилось,
что она такая пушистая.
     -- Утки не пушистые. У них перья.
     -- У этой --  нет. Она была игрушечная. Вроде как плюшевые мишки. Так я
и позволил бы держать живую. Она мне всю аудиторию уделает.
     Инспектор  Роджер промолчал.  Он  постепенно  проникался  неприязнью  к
Уилту.
     --  Если не  считать этого увлечения, никаких странностей  за ней я  не
помню, -- продолжал Уилт. -- Она не дергалась, нездоровой бледности у нее на
лице не было, и настроение не скакало, как у наркоманов.
     -- Понятно,  -- Роджер воздержался  от замечания, что  Уилт на редкость
хорошо  осведомлен о  поведении  наркоманов. --  А как у  вас тут  вообще  с
наркотиками?
     -- Да, по-моему, никак. Впрочем, бог его знает. Студентов тьма тьмущая;
чего  удивительного, если  среди них  окажутся  наркоманы. Специально я этим
вопросом не занимался.
     -- Да-да, конечно, -- произнес инспектор с деланной любезностью.
     -- Ну, я, с вашего позволения, пойду. Работа.
     Инспектор позволил.
     Когда Уилт ушел, сержант вздохнул:
     -- Так толком ничего и не узнали.
     -- Как же, узнаешь у такого пройдохи. -- отозвался Роджер.
     --  Что же  вы  его напрямик  не спросили про  то,  о чем  рассказывала
секретарша, про ошибочку с уборными?
     Роджер улыбнулся:
     -- Этак он сразу догадается, что мы его подозреваем. Я навел справки об
этом Уилте. Продувная бестия. Вон как одурачил Флинта.  Спросите почему?  Да
потому, что идиот  Флинт не сообразил, что все его строгости Уилту  на руку.
Арестовал, допросил -- и получилось, что Уилт вроде как невинная жертва.
     -- А он и  был невинной жертвой. Ведь он просто-напросто куклу закопал,
дуй ее горой.
     --  Что вы  как маленький, ей-богу. Уж  будто  он выкинул этот портфель
так,  за здорово  живешь. Ерунда!  И  ежику понятно,  что  Уилт проворачивал
какое-то  грязное  дельце, а кутерьму с куклой он и  его благоверная затеяли
для  отвода глаз.  Все шито белыми  нитками, но старому  перцу Флинту вешать
лапшу  на  уши легче легкого:  он не видит дальше своего носа.  Прицепился к
Уилту из-за куклы, а главное-то и прошляпил.
     Сержант Ранк с трудом  продрался сквозь дебри метафор, и  все  же  речь
начальника его не убедила.
     -- Нет,  сомнительно. Чтобы преподаватель был падок до наркоты  или сам
торговал? Не похоже. У аферистов большие дома, автомобили; они разъезжают по
загородным клубам. А у этого ничего такого нет.
     --  У  него и доходы  небольшие, --  сказал  Роджер. -- Так, может,  он
подкапливает на старость? Ничего, мы его прощупаем. Он и не заметит.
     --  Скорее  можно  подумать  на  других.  Вот  Макропулис,  у  которого
греческий ресторан. Или тот,  которого вы прослушиваете.  Мы ведь знаем, что
он  промышляет  героином.   Или  тот  летчик,   что  работает  в  гараже  на
Силтон-роуд. Он сам на игле.
     -- Ну, этот-то уже сидит,  -- возразил  Роджер.  -- А мистер Макропулис
сейчас за границей. И потом,  я же не утверждаю,  что это  непременно  Уилт.
Вполне возможно,  девица раздобыла наркотики в Лондоне.  Тогда  делом должна
заняться  тамошняя полиция. Я  пока воздерживаюсь от выводов насчет Уилта --
это только предположение.
     Через час предположение переросло в уверенность. Когда Роджер и сержант
вернулись в участок, дежурный сообщил ему:
     -- Вас вызывает старший офицер. У него начальник тюрьмы.
     -- Зачем это он пожаловал?
     -- За вами, надеюсь, -- хмыкнул дежурный.
     Роджер пропустил шуточку мимо ушей и прошел к начальнику. Через полчаса
он вышел  из кабинета,  взволнованно перебирая в  уме новые косвенные улики,
которые фатальным образом  указывали  на  Уилта.  Уилт  дает уроки одному из
самых  опасных  гангстеров Англии,  который,  по  счастью, сам уготовил себе
погибель,  злоупотребив  наркотиками (тюремное начальство  решило  приписать
смерть Маккалема  не люминалу,  а героину,  обнаруженному  в его  матраце, и
старший надзиратель Блэггз мог вздохнуть свободно). Далее, в то самое время,
когда  было обнаружено тело  мисс Линчноул, Уилт с глазу  на глаз беседует с
Маккалемом.  И  самое  главное,  через полчаса, после  того как Уилт ушел от
Маккалема, он, вероятно, прослышав, что в Гуманитехе орудует полиция; звонит
в тюрьму, не представляется и морочит  администрацию  россказнями о массовом
побеге, вслед за чем Маккалем принимает избыточную дозу героина.
     Казалось бы, чего еще нужно, чтобы убедиться в виновности Уилта? Однако
оставалось еще  незначительное, но  хлопотное препятствие: у Роджера не было
прямых  доказательств.  Правовое  законодательство  Англии  обладает   одним
недостатком, из-за  которого Роджер,  ополчившийся против  преступного мира,
оказался  связан  по  рукам  и ногам.  Чтобы добиться  осуждения  виновного,
инспектору   надлежало  сперва   убедить   главного  прокурора,  что  состав
преступления  налицо,  а  потом  на  сцене  появлялся  старый  маразматик  в
судейском  парике и добрячки присяжные, половина из которых была подкуплена,
и Роджеру  надо  было  представить  неоспоримые  доказательства,  что  явный
негодяй действительно виновен. Однако  Уилт отнюдь не явный негодяй. Уилт --
тонкая штучка, и, чтобы его изобличить, понадобятся поистине  железобетонные
улики.
     Роджер вызвал сержанта  Ранка,  собрал сотрудников в  штатском, которые
находились в его непосредственном подчинении, и объявил:
     -- Значит так. Операция чтоб прошла  без сучка без задоринки. Для этого
соблюдайте строжайшую секретность. Строжайшую, поняли? Никому, даже старшему
офицеру, ни  слова. Кодовое название операции -- "Флинт". Так не догадаются:
в участке  все поминают Флинта.  Это первое. Теперь второе. С мистера  Уилта
круглые  сутки  глаз не  спускать.  С  его  жены  тоже. Смотрите  ничего  не
перепутайте. Мне надо знать, чем они занимаются в любое время дня и ночи.
     -- Трудновато, -- сказал сержант Ранк. -- Днем-то ладно, а ночью? В дом
ведь не проберешься.
     -- Поставим микрофоны.  Но  это  потом. А сперва надо выяснить, какой у
них в семье заведен распорядок. Верно?
     -- Верно,  --  отозвались сотрудники. Прежде им уже случалось выяснять,
по какому распорядку живут подозреваемые. В первый раз предметом их внимания
стал  владелец ресторанчика вместе с  семейством -- по мнению  Роджера,  они
зарабатывали  порнографией  самого   гнусного  свойства.  Потом  полицейские
взялись за бывшего регента хора, который, как предполагалось, питал слабость
к мальчикам. Третьей жертвой были супруги Патели -- просто Роджеру почему-то
не  понравилась  их  фамилия. Наблюдения  всякий раз убеждали, что инспектор
Роджер возвел на  поднадзорных напраслину,  однако агенты старались  не зря.
Они  совершенно точно установили,  что владелец ресторанчика  открывает свое
заведение в 18.00; что бывший регент самозабвенно предается любовным  утехам
с женой борца, а мальчишек  ненавидит  до судорог; что супруги Патели каждый
вторник посещают публичную библиотеку, что мистер Патели весь день бесплатно
работает в психиатрической лечебнице, а миссис Патели развозит престарелым и
инвалидам горячие обеды. Чтобы слежку не посчитали  пустой тратой времени  и
денег, Роджер объяснил, что  таким образом натаскивает агентов для серьезной
операции.
     Между тем Роджер продолжал инструктаж:
     -- Так мы и поступим. И если удастся собрать данные, прежде чем за дело
возьмется Скотланд-Ярд, честь нам и хвала. Кроме того, подошлем своих  людей
в Гуманитех. С ректором я договорюсь. А пока Пит и Рег отправятся в столовую
и  студенческую  комнату  отдыха.  Скажете,  что  вы  студенты,  которых  за
наркотики вытурили из Эссекского университета или еще откуда.
     Через час операция "Флинт" шла полным ходом. Пит и Рег с ног  до головы
нарядились  в кожу и  приобрели такой забойный видок, что даже самая  крутая
урла  не рискнула бы к  ним подступиться.  В комнате  отдыха они  с места  в
карьер  завели  смачный разговор  о  героине, словно  в Гуманитехе это  дело
обычное, и в конце концов распугали всех студентов.
     Нечто подобное  происходило и  в  кабинете ректора.  Хозяин кабинета  и
проректор прямо  за  сердце  схватились, когда Роджер  заявил,  что  считает
Гуманитех крупнейшим рассадником наркоты в Фенланде. Да еще попросил ректора
допустить   на   занятия   пятнадцать   дебилов   в   штатском   под   видом
старшекурсников.
     --  Посреди учебного  года? --  ахнул  ректор. --  Вот новости!  Сейчас
апрель. Мы в этом семестре на старшие курсы набор не объявляли. Что я говорю
-- мы вообще на старшие курсы никого не берем! Прием в сентябре. И потом, на
какой факультет прикажете зачислить ваших молодцев?
     -- Давайте выдадим их  за  практикантов, -- нашелся проректор. -- Тогда
они смогут ходить на любые занятия и никому ничего не объяснять.
     -- Все  равно будут коситься, -- упрямился ректор. -- Честное слово, не
одобряю я эту затею.
     Но  Роджер  возразил,  что лорд-наместник, главный констебль и  министр
внутренних дел тоже не одобряют безобразий, которые творятся в Гуманитехе, и
ректор сдался.
     -- Каков  мерзавец,  -- ужасался ректор  после ухода Роджера.  --  Я-то
думал, хуже  Флинта не бывает, а этот  еще  почище. Что за полицейские нынче
пошли? Когда я был маленький, они так не распоясывались.
     --  Преступники  тоже,  --  сказал  проректор.  --  Обрезы,  бутылки  с
зажигательной смесью -- тут уж не до церемоний.
     -- Гм, -- произнес ректор, и тема была исчерпана.

     Как  только  за Уилтом установили наблюдение,  инспектор  Роджер вызвал
сержанта Ранка и спросил:
     -- Ну, что они там поделывают?
     -- За  Уилтом пока никто не следует: он еще  торчит на работе.  А  жена
ходит по магазинам. Только и всего.
     Тем временем Ева вела себя так,  что полиции впору бы насторожиться. Ей
вдруг взбрело в голову позвонить  доктору Корее и записаться на прием. Она и
сама не понимала,  что  подвигнуло ее  на  этот шаг.  Отчасти ее  вдохновила
статья, которая  случайно  попалась ей на  глаза. Статья называлась "Климакс
сексу не помеха: роль эротических  игр в жизни сорокалетних". Отчасти на нее
подействовала  встреча  с  Патриком Моттремом. Ева столкнулась  с Патриком у
кассы универмага, где тот  обычно любезничал с кассиршей посмазливее. На сей
раз он как завороженный глазел на плитки шоколада. Когда он засеменил прочь.
Ева  поймала  его осоловелый взгляд и  поняла, что  теперь для него  вершина
чувственных наслаждений -- втихаря  умять полфунта сладостей. Если уж доктор
Корее  сумела  довести до  ручки самого  отчаянного  ловеласа в Ипфорде,  то
превратить Уилта в пылкого любовника для нее наверняка пара пустяков.
     За обедом Ева перечитала статью. Всякий раз. когда дело касалось секса,
она совершенно терялась.  Все подруги только этим и занимались, кто с мужем,
кто  не  с мужем.  Наверняка стоящее  занятие, раз о  нем  столько говорят и
пишут. Но Ева была воспитана в  других  правилах. Что за ерунду  внушала  ей
мать:  мол,  до замужества --  ни-ни.  Напрасно  Ева  ее  послушала. Уж  она
близняшек в  такой строгости держать не  станет. Она, конечно, не собирается
делать  из  них малолетних  профурсеток, вроде  дочек  Хэттенов,  которые  в
четырнадцать  лет  пользуются  косметикой и якшаются  со  всякой  шпаной  на
мотоциклах. А вот когда им будет восемнадцать, когда поступят в университет,
тогда пожалуйста. Пусть набираются  опыта для супружеской жизни, вместо того
чтобы выходить замуж  для... Ева осеклась. Нет, она вышла за Генри не только
ради плотских удовольствий. Они действительно любили друг друга. Разумеется,
Генри и до замужества ее  ласкал и щупал, но  не так настойчиво, как  другие
ребята, с которыми ей случалось встречаться. Если уж на то пошло. Генри был,
скорее, нерешителен и робок, и Еве даже приходилось его подзадоривать. Мэвис
права: она нормальная женщина. И  заниматься любовью ей приятно. Но только с
Генри. Любовников  она заводить не  намерена  -- хотя бы из-за девочек.  Ева
должна  во  всем  подавать  им  пример, а  если  семья  распадается,  это уж
последнее дело.  Правда,  когда  родители с утра  до  ночи  едят  друг друга
поедом, хорошего тоже мало. Лучше  развод.  Но  до таких  крайностей у них с
Генри не дошло. И все-таки ей казалось, что  в их супружеской жизни  чего-то
недостает.  Что ж, если  Генри робеет и  не решается попросить о помощи, она
сама о  нем позаботится. С такими мыслями Ева позвонила доктору  Корее. К ее
удивлению, прием ей назначили на половину третьего.
     Ева села на автобус на Перри-роуд и поехала в Силтон.  Она не замечала,
что за ней неотступно следуют две машины с четырьмя полицейскими.
     Вокруг  дома  доктора Корее раскинулась  донельзя  запущенная плантация
лекарственных  трав.  "Конечно,  когда  же  доктору  приглядывать  за  своим
хозяйством",  --  думала  Ева,  бредя   по  дорожке,   по  сторонам  которой
громоздилась старая арматура и ржавые культиваторы.  Однако такой беспорядок
хоть кого смутит. Свой сад Ева ни за что не довела  бы до такого безобразия.
Впрочем,  как ни старайся, природа все равно распорядится по-своему. Да и то
сказать,  доктор  Корее славилась причудами. Ева думала, что доктор окажется
умудренной  старушенцией в  теплой шали, но на пороге ее  встретила  строгая
женщина в белом халате и затемненных очках необычного оттенка.
     -- Миссис  Уилт?  --  спросила  она  со  странным, словно  бы  немецким
акцентом. Что за акцент -- Ева  так и не разобралась: женщина тут же провела
ее в приемную. Доктор села за стол, а Ева с любопытством огляделась.
     -- Итак, у вас какие-то проблемы? -- спросила доктор Корее.
     Ева присела.
     --  Да,  --   произнесла   она.   теребя  застежку   сумочки.  Она  уже
раскаивалась, что пришла сюда.
     -- Вы, кажется, говорили, из-за мужа, не так ли?
     -- Ну не совсем,-- заступилась Ева за супруга. В конце концов. Генри же
не виноват,  что  у него  такой  вялый темперамент. -- Дело в  том, что... В
общем, какой-то он, понимаете, холодный.
     -- В сексуальном отношении?
     Ева кивнула.
     -- Возраст.
     -- Чей, Генри? Сорок  три. На будущий год, в марте, будет сорок четыре.
По гороскопу он...
     Астрологическая подноготная Генри явно не интересовала доктора Корее.
     -- Кривая сексуальной активности снижается резко? -- спросила она.
     -- Вроде бы да, -- сказала Ева, недоумевая, о какой кривой речь.
     --  Какова  его  максимальная активность  за  неделю  в  количественном
отношении?
     Ева боязливо взглянула на настольную лампу и задумалась.
     -- Когда мы только-только поженились... -- она умолкла.
     -- Продолжайте.
     -- Так вот. как-то он проделал эту штуку трижды за ночь. Но такое  было
только один раз.
     Доктор Корее оторвалась от записи:
     --  Поясните,  пожалуйста.  Сначала  вы   сообщили,  что  муж  проявлял
сексуальную активность  трижды за ночь. Затем вы сказали, что его активность
проявлялась  только один  раз.  Следует  ли понимать вас  в  том смысле, что
семяизвержение происходило только при первом совокуплении?
     -- Даже не знаю, -- растерялась Ева. -- Как тут разберешь?
     Доктор Корее зыркнула на нее недоверчиво.
     --  Хорошо,  я  задам вопрос по-другому.  Сопровождался ли пик полового
возбуждения судорожными сокращениями пениса?
     -- Вроде бы  да. Это было так давно. Помню , только, что на другой день
он еле ноги таскал.
     Доктор Корее записала: "Сокращения -- под вопросом" -- и уточнила:,
     -- В каком году это происходило?
     --В  шестьдесят  третьем.  В июле. Я  запомнила  потому,  что мы  тогда
отдыхали  в  Эссексе  и  Генри говорил,  что ведет  себя, как  эссексуальный
маньяк.
     -- Очень остроумно, -- сказала доктор Корее ледяным тоном. -- И это был
предельный уровень его сексуальной активности?
     -- Вот  еще  в семидесятом году,  на  его  день  рождения. Он эту штуку
сделал два раза, и...
     -- А какова  средняя  частотность половых актов в  неделю?  -- перебила
доктор Корее.  Как  видно, до мало-мальски  личных  подробностей  ей не было
дела.
     -- Средняя частотность? Раньше -- пара  раз в неделю, а сейчас с грехом
пополам раз в месяц. Бывает и реже.
     Доктор Корее облизала тонкие губы и отложила ручку.
     --  Миссис  Уилт, --  произнесла она, откинувшись  на  спинку  кресла и
соединив  большие  и  указательные  пальцы.  --  Я  занимаюсь  исключительно
проблемами женщин в социуме, где преобладает  мужское влияние. И, откровенно
говоря,  мне  кажется,  что  в  отношениях с  мужем  вы  проявляете излишнюю
покорность.
     -- Неужели? -- оживилась Ева. -- А Генри твердит, будто я держу его под
каблуком.
     --  Оставьте,  -- чуть заметно  поморщилась доктор  Корее. -- Ни мнение
вашего мужа,  ни его персона меня не  интересуют. Если вам они интересны  --
воля ваша. Моя же задача -- помочь вам,  ни от кого не зависимой личности. И
ваша самообъективация представляется мне в высшей степени недостойной.
     --  Я  больше не буду, -- испугалась Ева, хотя напрочь не понимала, что
такое "самообъективацня".
     --  Например, вы неоднократно  употребили  выражение: "Он  проделал эту
штуку трижды", "он эту штуку сделал два раза".
     -- Но он и правда ее проделывал, -- возразила Ева.
     --  С кем проделывал? С вами? -- возмутилась доктор Корее. --  И вы так
спокойно признаете, что с вами проделывали штуки?
     -- Я не в том смысле... -- начала Ева.
     Но доктора Корее было уже не остановить:
     -- Это  же означает, что супруг вас попросту изнасиловал! Что бы сказал
ваш муж, если бы вы "проделали эту штуку" с ним?
     -- Он бы не позволил. Понимаете, он мужчина не очень крупный, но...
     --  Габариты значения  не имеют. Главное -- отношение. Я готова  помочь
вам, но  при  одном условии: вы постараетесь  мысленно  поставить себя  выше
своего мужа, -- глаза доктора Корее за синими стеклами очков сузились.
     -- Я постараюсь.
     --  Вы непременно возьмете над ним  верх, --  зловеще прошипела  доктор
Корее. -- Это очень важно. Повторите: "Я возьму верх".
     -- Я возьму верх, -- сказала Ева.
     -- "Я сильнее".
     -- Да-да.
     -- Не "да-да", а "я сильнее", -- цыкнула на  нее доктор Корее, и взгляд
ее стал еще более колючим.
     -- "Я сильнее", -- покорилась Ева.
     -- Теперь вместе.
     -- "Вместе".
     -- Да нет же! Повторите обе фразы. Итак...
     -- А, -- сообразила Ева. -- "Я возьму верх. Я сильнее".
     -- Еще раз.
     -- "Я возьму верх. Я сильнее".
     -- Хорошо, -- сказала доктор Корее. --И помните, что я могу вам помочь,
только если вы сами настроитесь должным образом. Повторяйте эти фразы триста
раз в день. Вы меня поняли?
     -- Поняла. "Я возьму верх. Я сильнее".
     -- Еще раз.
     Целых  пять минут Ева,  боясь  пошевелиться,  повторяла  заклинание,  а
доктор Корее буравила ее немигающим взглядом.
     --  Хватит, -- наконец  сжалилась  она.  -- Вам,  конечно, понятна цель
этого упражнения?
     --  Вроде как. Вон и  Мэвис Моттрем говорит, что женщины  должны занять
главенствующее положение в мире. Ведь вы про это, да?
     Доктор  Корее  снова откинулась  на  кресле,  и по  губам ее скользнула
усмешка.
     -- Миссис  Уилт, исследования, которые я провожу уже тридцать пять лет,
доказывают сексуальное превосходство  женских особей  у млекопитающих. Еще в
детстве мое воображение поразили брачные  повадки паукообразных. Собственно,
эта проблема интересовала мою  мать -- до  ее  злостчастного  замужества. Вы
меня понимаете?
     Ева кивнула.  Ей  было не совсем ясно, причем здесь  пауки,  однако она
слушала во все уши: доктор наверняка говорит дело.  Это и девочкам в будущем
пригодится.
     -- Но мое  внимание привлекали более высокие  организмы, --  продолжала
доктор Корее.  --  В особенности  уникальные  способности  женских  особей к
выживанию. К  какому бы  уровню развития мы  ни обратились,  мы увидим,  что
самцы  всегда  выполняют  вспомогательные функции,  самки  же  демонстрируют
приспособляемость, которая и способствует сохранению вида. Только у людей --
да и то  скорее  в  социальном,  чем в  биологическом плане, -- они меняются
ролями.  Это  изменение обусловлено царящим в  обществе  духом конкуренции и
милитаризма,  вследствие  чего  грубая  мужская  сила  получает  возможность
подавлять женское начало. Вы согласны?
     -- В общем, да, -- сказала Ева. Она поняла далеко не все, но было ясно,
что в целом доктор Корее говорит толковые вещи.
     -- Вот и отлично. Руководствуясь милитаристскими устремлениями, мужчины
постоянно использовали достижения науки  во зло, и теперь мы стоим на пороге
мировой катастрофы, в результате которой все живое на земле может погибнуть.
Только мы, женщины, способны предотвратить эту  катастрофу, --  доктор Корее
помолчала, чтобы Ева хорошенько оценила  всю серьезность  последствий. Затем
она продолжила: --  По  счастью, та же  самая  наука предоставила нам  такую
возможность.   При   нынешнем   уровне   автоматизации   сугубо   физическое
превосходство мужчин уже не играет решающей роли. В век  компьютеров мужчины
не  нужны, миром будут править женщины.  Вы конечно читали об исследованиях,
которые проводились в колледже  Святого Андрея. Они показывают, что у женщин
мозолистое тело гораздо больше, чем у мужчин.
     -- Мозолистое тело?
     --  Сто  миллионов  мозговых   клеток,   нервные  волокна,  соединяющие
полушария  мозга. Именно с их помощью осуществляется передача информации,  а
при  работе с компьютером это имеет  принципиальное значение. Может статься,
что в век  электроники этот  орган столь  же необходим, как мышцы в  прежние
времена.
     Доктор  Корее  еще  минут двадцать засыпала Еву  фактами,  изощрялась в
доводах, пела почти исступленные дифирамбы женскому началу. Ну а  Еву  люди,
по-настоящему увлеченные, могли убедить  в чем  угодно. Она уже  благоговела
перед  доктором Корее вот он,  оказывается, какой,  мир науки!  Только когда
вдохновенный монолог стал стихать, Ева вспомнила, зачем она сюда пришла.
     -- Насчет Генри... -- робко сказал она.
     Доктор  Корее по  инерции  продолжала  живописать  обезмужчиненный  мир
будущего и лишь минуту спустя неохотно вернулась к повседневности:
     --Ах  да,  ваш  супруг,  --  небрежно бросила  она.  -- Итак, вы хотите
повысить его сексуальную возбудимость?
     -- Если можно, -- попросила Ева. -- Он никогда...
     Доктор Корее разразилась дребезжащим смехом.
     -- Миссис Уилт, вам не приходило в голову,  что сексуальная пассивность
вашего мужа может иметь довольно простое объяснение?
     -- Я не понимаю.
     -- Нет ли у него любовницы?
     -- Что вы, Генри не такой. Нет-нет, исключено.
     -- Вы не подозреваете его в тайном гомосексуализме?
     Ева опешила:
     -- Вот еще! Зачем бы он тогда на мне женился?
     Доктор Корее окинула  ее испытующим взглядом. В такие минуты  ее вера в
интеллектуальное   превосходство  женской  половины  человечества   ничинала
колебаться.
     --  Как известно... --  сжав  зубы, начала  она  и уже  собралась  было
углубиться в личную жизнь Оскара Уайльда, но в прихожей зазвонил звонок.
     -- Извините, -- сказала доктор Корее и выскочила из кабинета. Скоро она
вернулась, но уже через другую дверь.
     -- Там  я храню  лекарства, -- объяснила она. -- Вот  микстура, которая
окажет   нужное  воздействие.  Однако  следует  точно  соблюдать  дозировку.
Микстура,  как  и  многие  другие  лекарства, содержит  компоненты,  избыток
которых   может   вызвать  нежелательные  последствия.   Будьте   осторожны:
необходимая  доза -- пять  миллилитров,  и превышать ее опасно.  Для большей
точности  отмеряйте ее вот этим  шприцем. Если вы будете придерживаться моих
указаний, результат  не заставит  себя ждать. В  противном случае я снимаю с
себя всякую  ответственность. Надеюсь,  все  это  останется между  нами. Как
ученый,  я  отвечаю только за  состав  рекомендуемого средства, но  не  могу
ручаться за последствия неправильного применения.
     Ева  сунула пластиковую  бутылку в сумку  и  вышла из приемной. Проходя
мимо ржавых  культиваторов  и обломков арматуры, она  пыталась  совладать  с
вихрем  разноречивых впечатлений.  Уж  больно  чудная эта доктор Корее. Нет,
говорит она все правильно, а вот внешность, манеры... Надо будет потолковать
с Мэвис. И все же, стоя на автобусной остановке,  Ева обнаружила, что  почти
машинально повторяет про себя: "Я возьму верх. Я сильнее".
     А  тем  временем  два агента  инспектора  Роджера,  держась  от  Евы на
порядочном  расстоянии,  не спускали с нее глаз и записывали каждый ее  шаг.
Полиция не на шутку заинтересовалась распорядком жизни в семействе Уилтов.

9

     Интерес этот все не спадал. Два  дня сыщики,  разбившись на группы, по
пятам следовали за Уилтами и докладывали свои наблюдения инспектору Роджеру.
Поведение Уилтов убеждало  его  в  своей  правоте.  Особенно  подозрительным
показался визит Евы на плантацию лекарственных трав.
     -- Лекарственных  трав? Она ездила в Силтон на плантацию  лекарственных
трав?  -- изумлялся инспектор.  Он  не  спал уже вторые сутки  и то  и  дело
взбадривал  себя   черным   кофе.  В   пору  самому   прибегнуть  к   помощи
нетрадиционной медицины.  --  Говорите, вынесла  оттуда  большую пластиковую
бутылку?
     --  Очевидно  оттуда,  --  ответил сыщик.  Он  тоже  намаялся,  пытаясь
угнаться  за  Евой.  Да  и  близняшки  не сахар. -- Я только  видел, как  на
автобусной остановке она доставала бутылку из сумки. Может, так с бутылкой и
пришла. Не знаю.
     Однако  у  Роджера  была  своя  логика:  если  подозреваемые  ездят  на
плантации  лекарственных  трав  и  возвращаются с  пластиковыми  бутылками в
сумках, то их вина, считай, доказана.
     Но  больше   всего  Роджера  заинтересовала   Мэвис   Моттрем,  которая
наведалась в дом 45 по Оукхерст-авеню в тот же день.
     --  "Объект наблюдения забрал детей из школы  в 15.30 и вернулся домой,
-- прочел Роджер в отчете. -- Затем к дому на автомобиле подъехала женщина".
     -- Совершенно верно.
     -- Как она выглядела?
     -- На вид все сорок будет. Темноволосая. Ростом этак  пять футов. Синяя
куртка  с  капюшоном, брюки  цвета  хаки, гетры. Приехала в 15.55, уехала  в
16.20.
     -- Так, может, она забрала бутылку?
     -- Может, и так, но я не видел, чтобы она ее выносила. И сумки у нее не
было.
     -- Что еще?
     -- Потом затишье, а в 17.30 появился сосед. Да я все в отчете написал.
     -- Знаю, что написал. Я хочу восстановить картину во всех подробностях.
Откуда вы узнали, что фамилия соседа Геймер?
     -- Тоже  мне  загадка! Уилтиха  так его честила,  что  только глухой не
услышит. Да и его собственная жена визжала, будто ее режут.
     -- А что там стряслось?
     -- Этот самый  Геймер пришел домой -- он  живет в доме  сорок три, -- а
через  пять  минут  вылетел оттуда, злой как черт.  -- и к Уилтам. Жена  его
норовит остановить, а он подлетает к боковой калитке, хвать задвижку, да как
шлепнется на  спину  -- прямо на  клумбу. Дергается,  словно  у  него пляска
святого Витта. Жена в крик: убивают, мол.
     -- Вы хотите сказать, что к калитке подвели электричество?
     -- Это  не я, это  он сказал.  Когда смог  шевелить  языком и  перестал
дергаться. Встал он на ноги, а тут из дома выходит миссис Уилт и спрашивает,
чего это  он забрался в ее желтофиоли. Он в ответ орет, что ее поганые сучки
покушались на его жизнь: сперва сперли у  него из  сада статую и поставили у
себя, а потом подключили калитку  к  электросети. Миссис Уилт говорит, чтобы
он  не выдумывал и не выражался при девочках. И  пошло-поехало: ему, значит,
статую подавай, а миссис Уилт: "Нет ее у нас. Мне ваша похабная статуя даром
не нужна".
     -- Похабная?
     -- Ну да.  Знаете,  писающий мальчуган. В  бассейне стоял. Миссис  Уилт
даже обозвала Геймера извращением. А жена все тащит его домой. Дескать, черт
с ней,  со  статуей, продадим дом  --  купим  другую. Что  с  ним сделалось!
"Продадим,  как  же!  --  орет.  -- Где  ты  найдешь такого  пыльным  мешком
трахнутого, чтобы купил дом по соседству с Уилтами?!" Что верно, то верно.
     -- И чем дело кончилось?
     -- Миссис  Уилт и  говорит:  "Не верите -- пройдите через дом  в  сад и
убедитесь. А обзывать девочек воровками не позволю".
     -- И он пошел? -- удивился Роджер.
     -- С неохотой.  Вышел  растерянный.  "Своими глазами,  --  говорит,  --
видел. Куда он мог подеваться? А если не верите,  что  девчонки хотели  меня
убить, то почему у вас в доме свет вырубился? А у калитки к скобе для чистки
обуви провод привязан". Тут-то она и села.
     -- Любопытно, -- сказал Роджер. -- И что, действительно был провод?
     --  Был, наверно. Уж  больно она  затрепыхалась.  Особенно когда Геймер
сказал, что для полиции это улика.
     --  Еще бы ей не трепыхаться. -- заметил Роджер. -- В доме-то бутылка с
наркотой.
     Тут у него появилась новая гипотеза.
     -- Кажется, на этот раз нам повезло, -- произнес он.
     Старший  офицер остался доволен. Вообще-то он, как и Флинт, считал, что
инспектор Роджер опаснее доброй половины мелких жуликов,  которые попадались
инспектору  в руки.  Будь его  воля, старший  офицер  с радостью отправил бы
Роджера регулировать дорожное движение. Но  сейчас было очевидно, что Роджер
на  правильном  пути.  Читая  отчет  о  странном  поведении  Уилта во  время
обеденного перерыва, старший офицер приговаривал:
     -- Сдается мне, у этого Уилта совесть нечиста.
     На самом деле произошло вот что. Когда Уилт, которому  всюду мерещились
сообщники Маккалема, вышел из Гуманитеха и направился к  "Гербу стеклодувов"
забрать свой  "эскорт", ему сразу бросилась в глаза машина без номеров, а  в
ней  два  сыщика.  Чтобы  уйти  от   преследования,  он  прибег  к  уловкам,
почерпнутым  из старых детективов, которые он видел  по  телевизору: петлял,
скрывался  в  переулках, заскакивал  в переполненные магазины и накупил кучу
ненужных  вещей, а  один раз даже запер входную  дверь  обувного  магазина и
улизнул через служебный вход.
     -- "Вернулся на стоянку Гуманитеха в  14.15,  -- прочел старший офицер.
-- Где же его носило?
     --  К сожалению,  мы  его потеряли. --  признался Роджер.  -- Стреляный
воробей. Он появился только в два часа. Подкатил на машине к Гуманитеху и во
весь дух помчался к себе в корпус.
     После работы  Уилт  вел себя не менее  подозрительно. Подняв  воротник,
нацепив темные очки и парик (Уилт позаимствовал его на кафедре  театрального
искусства), он вышел через главные ворота, отправился в Мидуэй-парк, сел  на
скамейку  возле  лужайки  для  игр  и   принялся  внимательно  рассматривать
проезжающие  машины.  Положительно,  честному  человеку такое  в  голову  не
придет.
     -- Думаете, он кого-то дожидался? -- спросил старший офицер.
     --  Скорее, предупреждал об  опасности. У них,  наверно, есть  условные
знаки. Сообщники проезжают мимо, видят его и понимают что к чему.
     -- Похоже, вы правы, -- согласился старший офицер, который сам никакого
путного  объяснения найти  не смог. -- Значит, вскорости можно его  брать. Я
поговорю с главным констеблем.
     -- Не стоит, сэр. Лучше выждать время. Если не ошибаюсь, мы столкнулись
с хорошо организованным синдикатом. Арестуем  Уилта-- они затаятся. Пусть-ка
он сперва выведет нас на дичь покрупнее.
     -- И  то правда, --  угрюмо  проворчал старший офицер. Зря он надеялся,
что Роджер  запорет дело и  придется  прибегнуть к  помощи окружной полиции.
Мерзавец,  оказывается,  вот-вот  накроет  шайку.  Чего  доброго,  потребует
повышения,  да и  получит.  Хорошо, если его  при  этом  переведут в  другой
участок.  Иначе  придется  старшему  офицеру  хлопотать  о  своем  переводе.
Впрочем, чем черт не шутит, может, Роджер еще наломает дров.
     В Гуманитехе он уже порядком наломал. Настояв, чтобы агентов в штатском
пускали на занятия под видом студентов или, того хуже, практикантов,  Роджер
и не подозревал, как угнетающе подействует их присутствие на преподавателей.
     --  Это  невыносимо!  --  жаловался  ректору  доктор  Кокс,  заведующий
кафедрой естественных наук. -- У меня и так не все студенты  успевают, а тут
еще  появляется  не  в   меру   любопытный  субъект,  который  не   отличает
бунзеновскую горелку  от  огнемета. От лаборатории на третьем этаже остались
одни головешки.  На кого он,  с позволения сказать, стажируется, если  несет
такое, что...
     -- Но  ведь  он  может  и  рта не  раскрывать.  Их прислали  только для
наблюдения.
     -- По идее, да.  А на деле он занимается тем, что затаскивает студентов
в уголок  и  расспрашивает, где ему  раздобыть формалин. Можно подумать,  мы
заготовляем анатомические препараты.
     Ректор объяснил Коксу, что такое "формалин".
     -- Так вот оно что. А я-то  гадаю, зачем этот остолоп просил разрешения
осмотреть шкафы с реактивами.
     Такая же история происходила на занятиях по ботанике.
     -- Откуда мне  было  знать,  что эта  девица  -- полицейский  агент? --
оправдывалась мисс Райфилд. -- Я понятия не имела, что студенты выращивают в
теплице марихуану. А теперь агентесса косится на меня.
     Только  доктор Борд  сохранял философский взгляд на вещи. Поскольку  ни
один агент не говорил по-французски, кафедра Борда не подверглась нападению.
     --  В конце концов, на дворе тысяча девятьсот восемьдесят четвертый, --
рассуждал Борд  на заседании комиссии по чрезвычайным мерам. --  Кроме того,
дисциплина в колледже значительно улучшилась.
     -- Только не у меня, -- отозвался мистер Спири с кафедры строительства.
-- У штукатуров  и каменщиков пять раз  доходило до драки.  Мистера Гилдерса
так отделали велосипедной цепью, что он угодил в больницу.
     -- Велосипедной цепью?
     -- Какой-то студент  обозвал бандюгу-полицейского мудозвоном, а Гилдерс
бросился разнимать.
     --  Надеюсь,  студентов  арестовали за  ношение  холодного  оружия?  --
спросил доктор Мэйфилд.
     Заведующий кафедрой строительства покачал головой.
     --  Цепью махал полицейский. Зато ребятишки отметелили его на славу, --
с удовольствием добавил он.
     Но особенно расстарался Роджер в группах секретарш.
     --  Если  так  будет  продолжаться,  девочки  не смогут  успешно  сдать
экзамены,  --  сокрушалась мисс Дилл. --Их  то и  дело таскают с занятий  на
допросы. Знаете, как они после этого ужасно  печатают. Можно подумать, у нас
не колледж, а притон.
     --  Притон -- это было бы здорово, -- заметил доктор Борд. -- Но газеты
опять  все переврали. И все-таки статья на третьей  странице  что-нибудь  да
значит.
     Он  достал номер газеты "Сан" и показал фотографию мисс  Линчноул в чем
мать родила. Снимок был сделан на Барбадосе прошлым летом. Внизу красовалась
подпись:  "СМЕРТЬ  В  ГУМАНИТЕХЕ:  СТУДЕНТКА  ИЗ  ЗНАТНОЙ  СЕМЬИ  --  ЖЕРТВА
НАРКОТИКОВ".
     -- Да видел я газеты.  Какой позор для колледжа! -- обратился проректор
к членам  комиссии,  которая  вообще-то собралась  обсудить  грядущий  налет
инспекторов Ее Величества, а теперь  вынуждена заниматься новой напастью. --
Я только хочу сказать, что это нетипичный случай и...
     -- Отчего же нетипичный, -- возразил член муниципалитета Блайт-Смит. --
С тех пор как вы заняли  этот пост, на колледж  так и  сыпятся неприятности.
Могу  напомнить.  Сперва  отвратительная  история  с преподавателем  кафедры
гуманитарных наук, который...
     В  разговор вмешалась миссис  Болтанинг,  которая как истая  поклонница
прогресса жила завтрашним днем:
     -- Что толку ворошить прошлое?
     -- Нет  уж, поворошим, --  настаивал  мистер  Сквидли. --  Ведь  должен
кто-то за  это ответить. Мы как-никак платим налоги и имеем право требовать,
чтобы наши дети получили приличное образование.
     -- Сколько у вас детей в Гуманитехе? -- фыркнула миссис Болтанинг.
     Мистер Сквидли возмущенно сверкнул глазами:
     -- Чтобы мои дети учились в Гуманитехе? Через мой труп.
     -- Ближе к делу. -- напомнил начальник управления по образованию.
     --  Куда  уж ближе, --  сказал мистер Сквидли. -- А дело  в том,  что я
работодатель  и  плачу не  за  то,  чтобы свора пустобрехов-недоучек  сажала
будущих рабочих вместо студенческой скамьи на иглу.
     -- Протестую!  -- кипятился ректор. -- Во-первых, мисс Линчноул училась
не на рабочего, а во-вторых, у нас преподают настоящие мастера...
     --  Ох и мастера!  По этим мастерам психушка плачет, -- вставил  мистер
Блайт-Смит.
     -- Я хотел сказать, "мастера своего дела".
     --  Оно и видно. Недаром секретарь  министра образования так настойчиво
добивается,   чтобы  специальная  комиссия  расследовала,  действительно  ли
кафедра гуманитарных  наук. ведет  пропаганду марксизма-ленинизма. Какие вам
еще нужны доказательства, что преподаватели никуда не годятся?
     -- Несогласна! Категорически  несогласна! -- наседала миссис Болтанинг.
--  Корень зла--  сокращение ассигнований. Чтобы  привить  молодежи  чувство
ответственности. пробудить заботу о...
     -- Господи, да разве в этом  дело? -- буркнул мистер Скидли. -- Если бы
хоть половина придурков, которые тут работают, умели читать и писать...
     Ректор   многозначительно   посмотрел   на   начальника  управления  по
образованию, и  от  сердца у  него отлегло.  Пусть  себе  спорят, все  равно
никакого решения не примут. В комиссии всегда так.

     В доме 45 по Оукхерст-авеню Уилт беспокойно поглядывал в окно. С самого
обеденного перерыва, когда он обнаружил слежку,  Уилт не находил себе места.
Возвращаясь  домой, он глаз не спускал  с  зеркальца  заднего  вида, поэтому
прозевал сигнал светофора на Нотт-роуд и приложил машину сыщиков, которые на
всякий  случай  пристроились  спереди.   Последовал  обмен  любезностями.  К
счастью,  агенты были  без  оружия, но Уилт  еще раз убедился, что его жизни
угрожает опасность.
     Ева была мрачнее тучи.
     --  Прешь,  как  ненормальный, --  напустилась  она на мужа, когда Уилт
рассказал про помятый бампер и радиатор. -- Ну что за раззява?
     -- Посмотрел  бы я на тебя, если бы тебе выдался такой денек,--  сказал
Уилт и налил  себе  домашнего  пива.  После первого  глотка он подозрительно
посмотрел на стакан и проворчал:
     -- Сахара, что ли, недоложили.
     Ева  мигом перевела разговор на  происшествие с мистером Геймером. Уилт
слушал вполуха. Странный вкус у этого пива. Оно еще вроде и выдохлось.
     --...Как будто  такие крохи  могут  перекинуть  статую через  забор, --
заключила Ева свое крайне пристрастное повествование.
     Уилт оторвался от пива:
     -- Не скажи. Теперь я понимаю, зачем им понадобилась подвесная  лебедка
мистера Бойкинза, -- Я-то думаю, откуда такой интерес к физике.
     -- Но врать, что они задумали убить Геймера при помощи электричества...
     --  А  ты объясни-ка мне,  почему во всем  доме нет  света. Не  знаешь?
Потому  что пробки перегорели. И  не вздумай  говорить, что  это снова  мышь
забралась в тостер. Я проверял. Из-за мыши пробки не перегорят. А в тот раз.
если бы я не  возмутился, что  вместо  гренков с мармеладом меня на  завтрак
почтуют гниющей мышью, ты бы даже не заметила.
     -- Вспомнил тоже! Тогда было совсем другое дело. Бедняжка полезла  туда
за крошками, ее и пришибло.
     -- А мистер Геймер полез за своим клятым садовым украшением, и его тоже
чуть  не пришибло. Между прочим, это паршивая мышь подсказала твоему выводку
мысль  об  электричестве.  Неровен  час  узнают, как действует электрический
стул.  Вернусь как-нибудь домой,  а  на  кухне Рэдли-младший окочурился:  на
голове кастрюля, а от нее к розетке провод.
     -- Ну вот  еще. Что  они  --  совсем  ничего не  соображают? Вечно тебе
мерещатся всякие ужасы.
     -- Не  ужасы, а  суровая правда жизни. Это  ведь  правда,  что  у наших
малюток ого-го какая  убойная сила. По сравнению с ними террористы годятся в
воспитатели детского сада.
     -- Какие гадости говоришь!
     -- Такие же, как это пиво, -- сказал Уилт и открыл еще одну бутылку. Он
сделал глоток и выругался, но его слова заглушил гул кухонного комбайна: Ева
принялась шинковать морковь и яблоки. С одной стороны, девочкам полезно, а с
другой -- пусть Генри видит, в каком  она бешенстве. Хоть бы раз согласился,
что  у  девочек  светлые  головы  и  золотой  характер.  Так  нет: вечно  он
недоволен.
     Уилт был недоволен и пивом. От любовного зелья -- Ева добавила в каждую
бутылку лучшего горького ровно  пять миллилитров  -- пиво приобрело странный
привкус и выдохлось.
     -- Должно быть, плохо закупорили, -- пробормотал Уилт. Кухонный комбайн
замолчал.
     --   Что  ты  там  ворчишь?  --  сварливо  крикнула  Ева.   Она  всегда
подозревала,  что  под  шумок  комбайна   или   кофемолки  Уилт  высказывает
сокровенные мысли.
     --  Ничего, -- ответил Уилт. О  пиве  поминать не стоит:  Ева постоянно
талдычит, что  пиво плохо действует на печень. По крайней  мере сегодня Уилт
это ощутил. К тому же  если подручные Маккалема  вдруг  нагрянут,  чтобы его
пришить,  лучше  сразу упиться  до  бесчувствия.  И  плевать,  что  у  пойла
отвратительный вкус. Больше в доме ничего из спиртного нет.

     На  другом  конце  Ипфорда инспектор  Флинт,  сидя  перед  телевизором,
рассеянно смотрел фильм о жизни гигантских черепах. И черепахи, и их половая
жизнь были ему до  лампочки. Одно у них здорово:  они не нянчатся со  своими
спиногрызами, а отложат яйца на каком-нибудь далеком берегу -- и поминай как
звали. Вылупятся -- хорошо, хищники слопают -- еще лучше. А так  -- мотал он
этих  тварей,  которые живут по двести лет и, наверно, знать  не знают,  что
такое высокое давление.
     Флинт вернулся мыслями к Роджеру и покойной  Линчноул. Он ловко втравил
Роджера в  неразбериху. на которые Уилт был большой  мастак, но теперь Флинт
решил, что не худо  бы самому раскрыть  это преступление  и  пожинать лавры.
Уилт  к  делу  не причастен,  это  точно.  Разумеется,  без его проделок  не
обошлось --  на то  он и Уилт,  однако чутье  старого  служаки  подсказывало
инспектору, что к наркотикам каверзы Уилта отношения не имеют.
     Значит, смертоносный наркотик девчонка  получила  от кого-то другого. С
неспешным упорством гигантской  черепахи,  преодолевающей  глубинные течения
Тихого  океана.  Флинт  стал  вспоминать,  какими  фактами  он  располагает.
Девчонка отравилась  героином и  фенциклидином. Это факт.  Уилт  давал уроки
ублюдку  Маккалему (который  тоже загнулся от наркотиков).  И это факт. Уилт
звонил  в  тюрьму.  А  вот  это  не  факт,  а  предположение.  Предположение
интересное, но  если оно  не  подтвердится, следствие зайдет в тупик.  Флинт
взял газету и вгляделся в фотографию покойницы.  Снято на Барбадосе. Вояж  в
компании  богатых бездельников,  где каждый второй наркоман. Уж не  у них ли
девчонка  раздобыла  наркотики?  Тогда  Роджеру  нипочем  не дознаться:  эта
публика умеет  прятать  концы  в  воду.  Ладно, у  Флинта и без  них зацепок
предостаточно,  есть  с  чем  работать. Он  выключил  телевизор  и  вышел  в
прихожую.
     -- Пойду малость ноги размять, -- крикнул он жене.
     Миссис  Флинт угрюмо  промолчала.  Ей  было  глубоко  безразлично,  что
собирается проделывать муж со своими ногами.
     Через  двадцать  минут Флинт сидел у  себя в кабинете. Перед ним лежали
протоколы допроса лорда и леди Линчноул. Конечно,  родители ни сном ни духом
не ведали, что Линда балуется  наркотиками. По их ответам Флинт сразу понял,
что они стараются отвести от себя подозрения.
     -- Нечего сказать, заботливые родители. Прямо как эти чертовы черепахи,
--  буркнул Флинт и взялся  за протокол допроса студентки,  которая  снимала
квартиру вместе с мисс  Линчноул. От нее толку было  больше. Нет, Пенни  уже
сто лет не ездила  в Лондон. Она вообще  никуда не выезжала, разве что домой
на выходные. В  дискотеки порой захаживала.  В  основном  одна  -- с дружком
своим из  университета она  порвала еще до  Рождества.  Ну и  так  далее.  В
последнее время  ее  никто  не  навещал. Изредка она сидела  в кофейнях  или
бродила в  одиночестве по берегу  реки.  Соседка  дважды  ее там  встречала,
возвращаясь  из кино. Где именно? Возле доков.  Флинт это  запомнил. Молодец
сержант,   грамотно   ведет  допрос.  Соседка  упомянула   кофейни,  которые
облюбовала  мисс  Линчноул.  Заходить туда нет смысла: там наверняка пасутся
агенты Роджера, а  Флинту не резон показывать, что его это  дело интересует.
Нет,  Флинт полагается на  свой нюх и многолетний опыт. И еще он  знает, что
хотя от  Уилта можно ожидать чего  угодно -- инспектор имел  представление о
его  способностях, --  но чтобы он промышлял наркотиками  --  ни боже мой. И
все-таки  он звонил  в  тюрьму в  день смерти Маккалема  или  не  он? Темная
история: уж  больно много совпадений. Что ж,  инспектор может  порасспросить
мистера Блэггза.  Флинт и старший надзиратель  давнишние приятели: инспектор
не  раз  имел  удовольствие  вверять  преступников  сомнительным  попечениям
мистера Блэггза.
     Скоро Флинт  уже беседовал со старшим надзирателем в  пивной неподалеку
от тюрьмы. Блэггз отзывался об Уилте с прямодушием, которое едва ли пришлось
Уилту по вкусу.
     --  Я  так  считаю,  давать  образование  уголовникам  --  грех  против
общества,  --  философствовал Блэггз. -- Для чего  им  ума набираться?  А вы
потом с ними мучайся, так ведь?
     Флинт  согласился,  что  с башковитыми преступниками полиции приходится
труднее, и спросил:
     -- Как по-твоему, может, наркотики в камере у Мака -- Уилтова работа?
     --  Уилт?   Исключено.  Уилт  просто-напросто   доброхот  недоделанный.
Шизанутый, конечно, как и вся  ихняя братия. Так вот я и говорю:  тюрьма  --
это  тюрьма,  а не  пансион  для благородных девиц. А то  что же получается:
сядет за  решетку мазурик, богом обиженный,  а там из  него делают  матерого
грабителя банков с дипломом юриста.
     -- Неужели Мак учился на юриста?
     Мистер Блэггз рассмеялся:
     --  Маку  это  ни  к чему. У него  денег  куры не  клюют, было  на  что
содержать свору законников.
     -- А почему решили, что по телефону звонил Уилт?
     -- Это Билл Ковен на него подумал. Он  подходил к телефону.  --  Блэггз
выразительно поглядел на пустой стакан, и Флинт заказал еще две пинты.
     --  Вот Биллу и  показалось,  что  звонил  Уилт, --  продолжал  Блэггз,
довольный, что его сведения оплачиваются сполна. -- Может, и обознался.
     Флинт расплатился и прикинул, о чем бы еще спросить приятеля.
     -- А ты часом не знаешь, как Маккалем раздобыл наркотики?
     --  Как  не знать, -- гордо ответил Блэггз. -- Это еще одна  доброхотка
недоделанная нагрянула с  визитом. Будь моя воля, я бы всех посетителей гнал
из тюрьмы в...
     --  Посетительница?  --  перебил  Флинт, не дав  Блэггзу объяснить, что
лучший тюремный  режим --  одиночное  заключение,  а  убийц,  насильников  и
сквернословов,  обругавших надзирателя, надо вешать  в обязательном порядке.
-- И к кому же она пришла?
     -- Да ни к кому. Есть такие идиоты, которые от нечего делать занимаются
благотворительностью.  Им в тюрьму  вход  свободный,  вот  они и  лезут.  На
надзирателей косятся как на преступников, а с уголовниками  цацкаются, будто
это бедные сиротки, которых в  детстве материнским  молочком обделили.  Одна
такая стерва, миссис Джардин, и протащила Маку наркотики.
     -- Ничего себе! Ей-то зачем?
     --  Да  припугнули ее. Какие-то подонки,  дружки Мака, нагрянули домой,
показали бритвы и бутылку с азотной  кислотой и пригрозили: откажется -- вся
морда  будет в  прыщах,  как у прокаженной,  что и собаки  жрать  не станут.
Просекаешь?
     -- Еще бы, -- сказал Флинт. Он пожалел бедную  благотворительницу, хотя
никак не мог представить : себе прокаженную с прыщами. -- И она сама вам про
это рассказала?
     -- Держи карман шире. Она подняла визг,  что это  мы  укокошили мистера
Маккалема. Слыхал? "Мистера"!  По правде говоря, я бы этого мистера и впрямь
придушил к свиньям  собачьим.  Отвели мы  ее в морг, а там как  раз тюремный
врач вскрытие проводит. Зрелище, что  и говорить, не  шибко  жизнерадостное.
Звуки тоже  --  врач  еще  и пилой орудовал.  Стерва, натурально,  лезет  на
стенку:  что,  мол,  вы  с  ним делаете.  Врач -- ноль внимания.  А как  она
очухалась,  ей  и объявляют: отравление наркотиками -- и баста. И  кто будет
против этого вякать, попадет  под суд  за клевету. Тут-то она и раскололась.
Сразу  в  слезы,  у начальника в  ногах валяется. Все как на духу  выложила.
Оказывается, она уже несколько месяцев таскает в тюрьму героин. Ну, конечно,
каяться начала.
     -- Понятное дело. И когда ее будут судить?
     Мистер Блэггз нахмурился и отхлебнул пива.
     -- А никогда, -- буркнул он.
     -- Никогда? Но ведь в тюрьму ничего проносить нельзя: уголовная статья.
А тут -- наркотики.
     -- Сам знаю. Да начальник не хочет шум поднимать. Дрожит за свое место.
И потом, она доброе дело сделала: Маку туда и дорога.
     -- Это верно. А Роджер знает?
     Старший надзиратель покачал головой:
     --  Я же говорю:  начальник  боится огласки.  Притом эта  дура твердит,
будто считала, что снабжает Мака тальком. Врет, конечно, но ты же понимаешь,
какой это козырь для зашиты. Мы еще и виноваты останемся: недоглядели.
     -- Она не говорила, где взяла героин?
     -- Подобрала  ночью возле телефонной будки на  Лондон-роуд. Кто оставил
-- не видела.
     -- Уж конечно не из той компании, которая ей угрожала.
     Из пивной инспектор Флинт вышел окрыленный. Все складывается как нельзя
лучше. Роджер попусту теряет время, а Флинт заполучил свидетельницу, которая
так и  жаждет исповедаться. Инспектора даже не беспокоило, что после четырех
пинт  лучшего  горького писючие  таблетки дадут ему  жару:  он  уже  наметил
маршрут до дома, который пролегал мимо трех относительно чистых общественных
уборных.

10

     Но  если инспектор Флинт летал как на крыльях, инспектор Роджер  ходил
сам  не свой. После происшествия на  Нотт-роуд  поведение  Уилта предстало в
ином свете.
     --  Неспроста он  долбанул полицейскую машину,  --  втолковывал  Роджер
сержанту  Ранку. -- Почуял, скотина, что мы  у него на хвосте. Знаете, зачем
он лезет на рожон?
     --  Без  понятия,  --  сказал  сержант.  Ему  гораздо лучше  работалось
вечерами, а в час ночи он соображал туго.
     --  На  арест  набивается.  Если арестовать его  сейчас,  мы  не сможем
предъявить никаких улик.
     -- Ему-то какая польза?
     -- Это  повод  поднять  крик  о притеснениях да о нарушении гражданских
прав, будь они неладны.
     -- Странные у него замашки.
     --  А послать жену за наркотой в тот самый день,  когда девчонка умерла
от такой же дряни, -- это не странно?
     -- Да уж, чуднее некуда, -- признался Ранк. -- Обычный преступник сидел
бы тише воды ниже травы.
     Роджер злобно ухмыльнулся:
     -- То-то и оно, что мы связались с необычным преступником.  Я все время
об этом твержу. Уилт такая лиса, что еще поискать.
     -- Уж будто, -- усомнился сержант Ранк.  -- Знает, что мы следим за его
женой, и  посылает ее за бутылкой наркоты? Лисе  такая глупость  в голову не
придет, разве что ослу.
     Роджер  печально  покачал головой.  Когда же наконец  сержант  научится
постигать тайные помыслы преступников?
     -- Предположим, в бутылке вовсе не наркотик. Что тогда? -- спросил он.
     Сержант Ранк стряхнул дремоту и попытался собраться с мыслями.
     -- Тогда она понапрасну гоняла в Силтон -- вот и все.
     -- Нет, не все. Они затеяли эту поездку, чтобы направить нас по ложному
следу.  Обычная уловка Уилта.  Почитайте его досье. Взять  хотя бы историю с
надувной  куклой. Провели старика Флинта как  мальчишку. Почему? Потому  что
Флинт, голова два уха, поспешил  сцапать Уилта, хотя улик только и было  что
надувная кукла  в одежде миссис Уилт под кучей цемента. А где, спрашивается,
пропадала  всю  неделю  сама  миссис  Уилт?  Плавала   на  яхте  с  парочкой
американских  хипарей, одуревших  от наркотиков. И  Флинт, вместо того чтобы
взять их и расспросить,  чем они занимались  на берегу, отпускает  их на все
четыре стороны. Ведь ясно как божий день,  что они тайком провозили наркоту,
а  Уилт  со  своей  куклой  тем  временем  полиции  глаза  отводил.  Тот еще
прохиндей.
     -- Складно у вас получается, -- согласился Ранк. -- Но с чего вы взяли,
что нынче он ведет ту же игру?
     -- Так ведь горбатый.
     -- Кто горбатый?
     -- В смысле, горбатого могила исправит.
     -- Ах, вот вы про что, -- сказал сержант. В час ночи инспектор мог бы и
не говорить загадками.
     --  Но теперь Уилт не на того напал, -- продолжал инспектор, все больше
убеждаясь в своей правоте. -- С Флинта чего взять -- старая школа, вчерашний
день. Со мной этот номер не пройдет.
     -- Точно. Вы его не прозеваете. Кстати, о зевоте. Можно мне пойти...
     --  На  Оукхерст-авеню, -- решительно  сказал  Роджер. -- Вот  куда  вы
отправитесь. Надо  установить в машине пройдохи Уилта микрофоны. Хватит  нам
ходить за ним хвостом. Теперь дело за электроникой.
     -- Вот еще!  -- возмутился Ранк. --  Делать  мне нечего --  соваться  в
машину Уилта. У меня жена и трое детей, и...
     -- Что вы несете? При чем тут ваша  семья? Я же объясняю:  Уилты сейчас
спят, вы пойдете к ним...
     -- Спят! У него калитка -- и то под напряжением. Неужели вы думаете, он
тачку к сети не подключил? На фига мне связываться с этим  маньяком? Не хочу
я предстать перед Всевышним в виде головешки. Даже не уговаривайте.
     Роджер стоял на своем:
     -- Мы сперва проверим, -- пообещал он.
     --  Как? --  Ранк встрепенулся, сна как не  бывало. --  Пошлем  сыскную
собаку пописать на машину и  посмотрим, не  шарахнет ли ей в пипку  тридцать
две тысячи вольт? Хороши шуточки.
     --  Это не шуточки. Это приказ,  -- отрезал  Роджер.  -- Живо собирайте
оборудование.
     Через  полчаса  сержант  в  резиновых  перчатках  и  резиновых  сапогах
дрожащими руками открывал дверь машины Уилта. Предварительно он  четыре раза
обошел  машину, убедился, что никакие провода  от дома к  ней  не тянутся, и
заземлил ее медным стержнем. Несмотря на все меры предосторожности, он так и
ждал подвоха и очень удивился, когда машина не взорвалась.
     --  Готово, --  шепнул он  подошедшему  инспектору. -- Куда  пристроить
магнитофон?
     -- Где-нибудь  поближе, чтобы легче  было достать пленку,  -- прошептал
Роджер.
     Ранк провел рукой под щитком управления, нащупывая подходящее место.
     -- Чего мудрить? Суньте под сиденье, -- распорядился Роджер.
     -- Как скажете. -- Ранк запихнул  магнитофон между пружинами. Скорее бы
выбраться из проклятой машины. -- А передатчики куда?
     -- Один в багажник, а другой...
     -- Другой? -- удивился Ранк. -- Ну, тогда вам придется зарегистрировать
их как радиостанцию. И один-то действует в радиусе пяти миль.
     --  Кашу маслом не испортишь. Если  Уилт  обнаружит один, то  не станет
искать второй.
     -- Если не отдаст машину в ремонт, никто не обнаружит.
     --  Пристройте  там,  куда  обычно  не  лазят.  Наконец  после   долгих
препирательств сержант с помощью  магнита приладил один передатчик в  уголке
багажника. Когда он растянулся  под машиной,  высматривая, куда бы приткнуть
второй, в спальне Уилтов  вспыхнул свет. Инспектор мигом нырнул под машину и
притаился рядом с сержантом.
     --  Говорил я, что сукин сын  непременно подлянку  устроит, -- надрывно
прошептал Ранк. -- Вот влипли.
     Рождер  молчал.  Уткнувшись  в  заляпанный  машинным  маслом,  воняющий
кошками гудрон, инспектор лишился дара речи.

     Когда Уилт понял, что его разбудило, у него тоже отнялся язык. Накануне
он  добросовестно   выхлестал  шесть   бутылок   пива,   и  хотя   вкус  был
мерзопакостный, зато голова затуманилась. Ночью любовное пойло доктора Корее
начало действовать. Уилт проснулся  с  таким чувством, будто ему в причинное
место пробрался  целый  батальон муравьев и деловито прокладывает себе  путь
вглубь.  А может, кто-то из близняшек сдуру  сунул туда электрическую зубную
щетку?  Не похоже.  Это жуткое ощущение вообще ни  на что  не  похоже.  Уилт
включил ночник, откинул одеяло, чтобы взглянуть, что происходит, и уставился
на  широкое красное  полотнище, которое на поверку  оказалось трусиками Евы.
Ева в красных трусиках? Или она тоже вся горит?
     Уилт  выкарабкался  из  постели,  не  развязывая пояса, кое-как  стянул
пижамные брюки  и повернул поудобнее  лампу, чтобы  проверить,  что за  беда
стряслась с его окаянным  шелопутом (Уилт позволял своему члену  в некотором
смысле жить самостоятельной жизнью -- вернее, не считал себя в ответе за его
поведение). С виду  Уилтов постреленок был цел и невредим, но только с виду:
Уилт   испытывал  невообразимые  мучения.  Может   быть,   у   Евы  найдется
какой-нибудь кольдкрем...
     Он заковылял к туалетному столику Евы и  стал перебирать  баночки. Куда
она задевала кольдкрем, черт  бы ее  драл? В  конце концов он остановился на
увлажняющем лосьоне. Наверно, поможет.
     Но лосьон не помог. Уилт перепачкался с ног до головы, измазал подушку,
однако жжение все усиливалось. И что толку  мазать сверху, если жжет внутри?
Оказывается,  батальон  муравьев  прорывался не  внутрь,  а  наружу.  Совсем
потеряв голову, Уилт уже собрался шугануть их аэрозолем против насекомых, до
вовремя  опомнился.  Еще неизвестно,  какую шутку сыграет инсектицид  с  его
мочевым пузырем, тем более  тот полным-полнехонек. Может, если помочиться...
Все еще сжимая в руке баночку с лосьоном, Уилт добрался до туалета.
     -- Что за недоносок назвал это "облегчаться"? -- прошептал он, выполнив
свое  намерение.  Уилт испытал только  душевное  облегчение  --  оттого, что
мочился  не кровью и  не  обнаружил в унитазе  муравьев.  Телесные же  муки,
напротив, усилились.
     --  Как пить дать,  загорится,  -- шепнул  Уилт.  Еще  немного --  и он
кинулся бы  тушить пожар  при помощи ручного душа, но тут его осенило.  Если
наружное  применение лосьона  ни  черта не дает, следует смазать изнутри. Но
как?  На  глаза ему  попался тюбик зубной  пасты. Вот то, что надо. Э,  нет.
Только не  зубной  пастой. Ну неужели трудно выпускать увлажняющий лосьон  в
тюбиках?
     Уилт  заглянул   в   аптечку.  Старые  бритвенные  лезвия,  пузырьки  с
аспирином,  микстура  от кашля. Ничего такого,  что можно  впрыснуть внутрь.
Разве что тюбик с какой-то дрянью для удаления волос.
     -- Ну уж дудки,  -- проворчал Уилт. Однажды  он по ошибке  уже почистил
зубы этой пакостью. -- Ну его к черту, этот дефолиант.
     Одно спасение -- лосьон. А спасаться надо немедленно.  Охваченный новым
приступом отчаяния, Уилт взял  баночку с лосьоном,  проковылял  на  кухню  и
принялся рыться в шкафчике под мойкой. Наконец он нашел то, что искал...
     Ева  сквозь  сон  почувствовала,  что спина  отчего-то  замерзла.  Так,
немного: терпеть можно, а просыпаться неохота. Когда  Ева  все-таки  открыла
глаза, в  спальне горел свет и она  лежала в постели одна. Вот почему  спине
холодно. Уилт скинул одеяло и ушел. В уборную, наверно. Ева подтянула одеяло
и стала  дожидаться мужа. Может, он не прочь заняться любовью. Ведь он выпил
две бутылки пива с любовным снадобьем. Ева и  красные трусики надела. А ночь
--  самое время для любви:  близняшки спят. Не то что  утром в  воскресенье.
Тогда  приходится  вставать  и запираться от  девочек. Но  и  это не  всегда
помогало. Ева  никогда не забудет, как  в одно  прекрасное утро они с  Генри
совсем уж было  кончали и вдруг  запахло дымом  и детские голоса на все лады
завопили:  "Пожар! Пожар!"  Ева и  Генри  скатились с  кровати, не  одевшись
выскочили  в  коридор и  увидели,  что  девочки жгут  газету в кастрюле  для
варенья.  Тут  уж  Ева  сразу  согласилась  с  мужем,  что девчонок  следует
хорошенько выдрать. Легко сказать. Генри и шагу  ступить не успел, а они уже
пулей вылетели из дома. Не мог же Генри голышом носиться  за  ними по улице.
Нет, что ни говори, а ночью заниматься любовью приятнее. Ева прикидывала, не
лучше ли будет снять трусики  прямо  сейчас,  но  тут  снизу  донесся  такой
грохот, что Ева о трусиках и думать забыла.
     Она сорвалась с постели,  накинула халат и поспешила вниз. В  следующее
мгновение всякие мысли о любви вылетели у нее из головы.
     Уилт стоял посреди кухни.  В  одной  руке он держал собственный член, в
другой -- кулинарный шприц. Предметы эти были друг к другу пристыкованы.
     Ева остолбенела.
     -- Что это еще за новости? -- наконец выговорила она.
     Уилт повернулся к ней. Лицо его пылало.
     -- Новости? --  переспросил  он.  Только  сейчас он сообразил, что  его
действия можно истолковать по-разному, в том числе и в дурную сторону.
     -- Да, новости.
     Уилт взглянул на шприц.
     -- Понимаешь...
     Но Ева перебила его:
     -- Это же мой кулинарный шприц!
     -- Я знаю. А это мой Джон Томас.
     Ева посмотрела  и на то и на другое с одинаковым отвращением. Чтобы она
еще когда-нибудь  взяла этот шприц покрывать торт глазурью?  Да ни за что на
свете!  А  что  касается  Уилтова  Джона  Томаса, как  она  вообще  могла  с
вожделением думать об этой мерзости?
     -- А это,  к твоему  сведению, -- продолжал  Уилт,  -- твой увлажняющий
лосьон. Вон там, на полу.
     Ева   уставилась  на  баночку.   Всякое   случалось   в   доме  45   по
Оукхерст-авеню,  но  чтобы  вдруг  в  кухне  ни  с  того  ни  с сего сошлись
кулинарный шприц и Уилтов половой член ("сошлись" -- самое точное  слово) да
еще  на  полу  оказалась  баночка увлажняющего  лосьона  -- такого прежде не
бывало. Ева опустилась на табуретку.
     -- И еще, к твоему сведению...
     -- Замолчи! -- не выдержала Ева. -- И слышать не хочу!
     Уилт обжег ее ненавидящим взглядом.
     -- А я не хочу мучиться, -- окрысился он. -- Думаешь,  я для плезира  в
три часа ночи угощаю свой шершавый лосьоном, которым ты мажешь физиономию?
     -- Зачем тогда ты это делаешь? -- Еве и самой чуть не стало плохо.
     --  Затем,   что  мне  кажется,  будто  какой-то   садист  начинил  мой
водопроводик перцем, вот зачем.
     -- Перцем?
     -- Или  смесью толченого стекла и чеснока. Добавь  маленько кприта -- и
поймешь, что за смесь. Вернее,  что за боль.  Сил  никаких нет. Так что я, с
твоего позволения...
     Уилт снова взял шприц наизготовку, но Ева остановила его:
     -- Должно же быть противоядие. Я позвоню доктору Корее.
     Уилт выпучил глаза:
     -- Что?
     -- Говорю, я позвоню:..
     --  Слышал  уже.  Ты  хочешь  позвонить этой гадюке,  которая  разводит
лекарственные травы и перелицовывает людей. Я спрашиваю: зачем?
     Ева в отчаянии озирала кухню. Но ни кухонный комбайн, ни кастрюльки над
плитой,  ни тем более карта  произрастания  лекарственных трав  не  могли ей
помочь. Злодейка Корее отравила  Генри, и  всему виной Ева, которая пошла на
поводу  у  Мэвис. Но  времени  на  размышление  на  оставалось: глаза  Генри
наливались кровью.
     -- Просто я  подумала, что  тебе надо обратиться  к  врачу.  Может, это
серьезно.
     --  "Может"? --  заорал  Уилт. Он  уже подозревал самое  худшее. -- Это
серьезно без всяких "может", так что изволь объяснить, почему...
     Ева перешла в наступление:
     -- Ну, знаешь ли, нечего было пить столько пива.
     -- Пива?  Ах  ты дрянь!  --  взвыл  Уилт. -- То-то  я чувствую, с пивом
неладно!
     Он  бросился  на  жену.  Увернувшись  от  шприца,  Ева обежала  стол  и
крикнула:
     -- Я просто... На ее счастье, в кухню заглянули близняшки.
     -- А почему у папочки все гениталии в креме?-- спросила Эммелина.
     Уилт  застыл  как вкопанный и воззрился  на  детские рожицы  в  дверях.
Близняшки умели отмочить такое, что у  отца  глаза на лоб лезли. Это же надо
--  проворковать "папочка",  да еще таким тоном,  и  тут же  брякнуть точный
анатомический термин! Эммелина явно хотела его огорошить. И зачем обращаться
не поймешь к кому? Могла бы напрямик спросить у отца.
     Воспользовавшись замешательством мужа,  Ева решила перевести разговор в
другое русло.
     --  Вас  это не  касается,  --  сказала  она  близняшкам  и  театрально
заслонила собой Уилта. -- Папочка не совсем здоров, и...
     -- Вот-вот, -- взъярился Уилт. -- Давай, вали все на меня!
     -- Я на тебя не валю, -- через плечо бросила Ева. -- Это потому, что...
     --  Потому,  что  ты  испакостила  пиво  ядохимикатами  и чуть меня  не
отравила.  Да  как у тебя  язык  поворачивается говорить,  что  я  не совсем
здоров? Хорошенькое дело -- "не совсем здоров"! Да я...
     Уилт  не договорил, потому  что Геймеры принялись барабанить  в стенку.
Взбешенный Уилт швырнул  шприц  в статуэтку  смеющегося,  кавалера,  которую
подарила им  теща.  когда продала  свой  дом,  -- по словам  Евы,  статуэтка
напоминала ей про ее счастливое детство в этом доме.
     Ева прогнала близняшек спать и снова спустилась в кухню. Уилт отхаживал
пострадавший орган льдом из холодильника.
     -- Тебе действительно надо показаться врачу, -- сказала Ева.
     -- Мне  надо было показаться врачу,  когда  я вздумал на тебе жениться.
Сознавайся, что ты мне в пиво набуровила?
     Ева понурилась.
     -- Я  просто  хотела,  чтобы  у  нас была полноценная семейная жизнь, а
Мэвис Моттрем сказала...
     -- Придушу стерву!
     --...сказала, что доктор Корее помогла Патрику, и...
     -- Помогла Патрику? --  Уилт на  мгновение забыл  про  обложенный льдом
член.  --  В  последний  раз,  когда я  его  видел,  ему  не  хватало только
бюстгальтера. Говорит, бриться стал реже.
     --  Вот  видишь. Доктор  Корее  дала  Мэвис  какое-то  снадобье,  чтобы
остудить его пыл, я и подумала...
     Ева замялась, поймав грозный взгляд мужа.
     -- Продолжай. Только, по-моему, слово "подумала" тут не к месту.
     --...В общем, что у нее найдется средство немножко расшевелить...
     --"Расшевелить"!  Говори   уж  прямо  --  раскочегарить.  Нечего   меня
шевелить.  Я  работал как вол, я отец  четырех  детей,  а не сопливый щенок,
свихнутый на сексе.
     --  Просто я подумала...  то  есть мне пришло  в  голову, что, если она
сумела  помочь  Патрику (Уилт возмущенно фыркнул), она и нам  поможет... ну,
достичь счастья в интимной жизни.
     --  И   для  этого   надо  отравить  меня  шпанской   мушкой.  Спасибо,
осчастливила. Теперь послушай меня. Если ты принимаешь меня за  секс-агрегат
вроде  своего  кухонного  комбайна, если  ты  хочешь,  чтобы я  дрючил  тебя
пятнадцать раз в неделю, как  советуют идиотские бабьи  журнальчики, то  ищи
себе другого мужа. От меня ты этого не дождешься. Меня Сегодня так скрючило,
что моли бога, чтобы я вообще когда-нибудь смог с тобой перепихнуться.
     -- Генри!
     --  Пошла вон, -- и  Уилт заковылял вниз по лестнице,  в уборную, держа
перед собой мисочку со льдом. Лед, кажется, помог: боль начала утихать.

     Когда шум  ссоры в доме замолк, инспектор  Роджер  и сержант  опрометью
бросились по Оукхерст-авеню к своей машине. Полицейские не разобрали, почему
повздорили супруги,  однако  сцена произошла бурная, из  чего  Роджер  опять
заключил, что Уилт всем преступникам преступник.
     --  Напряжение сказывается, -- объяснил он  сержанту. -- Я не  я,  если
через пару дней он не кликнет на помощь сообщников.
     -- Если меня не отпустят поспать, я тоже буду не я, --вздохнул сержант.
--  Ничего  удивительного, что  сосед  хочет  продать свою  часть дома. Мука
мученическая жить бок о бок с такой семейкой.
     -- Ему недолго осталось мучиться, -- сказал Роджер. Упоминание о соседе
навело его  на  мысль,  что с  помощью Геймера  он сможет  узнавать обо всем
происходящем в доме. А машина Уилта превратилась в настоящую радиостанцию на
колесах. Дело на мази: еще немного -- и Уилта можно брать.

11

      Весь следующий день Уилт провалялся  в постели  с грелкой, которую он
охладил   в   морозильнике.   Тем  временем   инспектор   Роджер,  благодаря
передатчикам в машине, следил за передвижениями Евы  по Ипфорду, а инспектор
Флинт  работал  в  другом  направлении.  В лаборатории  у  криминалистов  он
выяснил, что высококачественный героин,  обнаруженный в  камере у Маккалема,
ничем не  отличается от  героина, который нашли в квартире  мисс Линчноул, и
можно с  изрядной долей уверенности утверждать, что источник  героина один и
тот же. Затем  Флинт наведался к  сердобольной посетительнице тюрьмы  миссис
Джардин и провел у нее около часа. Миссис Джардин поразила его замечательной
способностью закрывать глаза  на очевидное. Послушать ее, в смерти Маккалема
повинны решительно все,  кроме, него самого.  Негодяем  он сделался  по вине
общества, неучем остался по недосмотру органов образования,  промышленники и
коммерсанты не предоставили ему достойную работу, судья вынес  обвинительный
приговор.
     -- Он стал жертвой обстоятельств, -- твердила миссис Джардин.
     --  Эдак про каждого можно  сказать, --  заметил Флинт,  поглядывая  на
серебро в угловом серванте. Как видно, по вине своего материального достатка
дамочка стала  жертвой излишней  чувствительности.  --  Взять  хотя  бы трех
бандюг, которые грозились порезать вас своими...
     -- Ах, не надо! -- миссис Джардин содрогнулась, вспомнив о посетителях.
     -- И они ведь жертвы, правда? И бешеная собака жертва, но если  она вас
покусала, это же не  утешение. По  мне, торговцы  наркотиками относятся сюда
же.
     Миссис Джардин пришлось согласиться.
     -- Так вы своих гостей  не  узнаете? -- спросил Флинт. -- Говорите, они
надели на голову чулки?
     -- Да. И пришли в перчатках.
     -- И они,  значит, отвезли вас на  Лондон-роуд и показали,  где оставят
передачку.
     --  За  телефонной будкой, напротив  поворота  на Бриндлей.  Мне велели
зайти в  будку,  сделать  вид, что я говорю по телефону,  а когда поблизости
никого  не будет, заглянуть за нее, взять пакет  и сразу возвращаться домой.
Они сказали, что будут за мной следить.
     -- А позвонить в полицию вы не додумались?
     -- Почему  же? Я  сразу  об этом  подумала.  Но они  предупредили,  что
подкупили уже не одного полицейского.
     Флинт вздохнул.  Знакомая уловка. А впрочем, черт их знает, может, и не
врут. Есть в  полиции такие, кто продает свою совесть. В прежние годы, когда
Флинт только-только поступил на службу, их было куда меньше. Это ведь сейчас
развелись крупные  банды, у которых имеются  средства  купить полицейского с
потрохами, а  не  получится -- пришить.  В  старые  добрые  времена убийство
полицейского так просто с рук не сходило: хоть кого-нибудь, а повесят, пусть
даже не того. А теперь погоду делают благотворители вроде миссис Джардин или
Кристи, который в своих свидетельских показаниях наврав  с три,  короба, а в
результате полоумного Эванса послали на виселицу, хотя убийства совершал сам
Кристи. Вот  из-за таких преступники нынче  и распоясались. Ничего святого у
людей не осталось.  Стоит ли винить миссис  Джардин,  что  она поддалась  на
угрозы? Ну ничего. Флинт слабины не даст. Он никогда не бегал от работы и не
шел против совести, так будет и впредь.
     --  Мы  бы  вас защитили,  -- сказал  он. -- А  если бы  вы  прекратили
посещать Маккалема, бандиты и подавно оставили бы вас в покое.
     -- Теперь-то я понимаю.  Но  в  тот миг я  так  перепугалась, что ум за
разум зашел.
     "Было бы чему заходить", -- подумал Фйинт, но оставил это замечание при
себе  и  снова  принялся расспрашивать  о  том.  как миссис Джардин получила
наркотики.  Трудно  поверить,  что  преступники  оставили партию героина  за
телефонной будкой и не  захотели убедиться,  что она  дошла  по  назначению.
Однако больше они у миссис Джардин  не появлялись. Выходит, они договорились
о связи.
     --  Что, если бы вы заболели? -- спросил Флинт. -- Вдруг вы по какой-то
причине не сумели бы забрать пакет, что тогда?
     Миссис Джардин окинула инспектора удивленно-презрительным взглядом. Как
можно задумываться о таких  житейских  мелочах,  когда речь идет о моральном
долге?  Сразу  видно необразованного  полицейского.  Поскольку полицейские к
числу жертв не относились, они снисхождения не заслуживали.
     -- Не знаю, -- пожала плечами миссис Джардин.
     Флинт начал терять терпение.
     -- Слушайте, вы, хватит носом  крутить, -- цыкнул он. --  Сколько бы вы
ни скулили, что вас взяли на пушку, за распространение наркотиков,  да еще в
тюрьме, по головке не погладят. Кому вы должны были позвонить?
     Миссис Джардин сдалась:
     -- Я не знаю, как его зовут. Мне оставили номер телефона, и...
     -- Какой номер?
     -- Просто номер. Я не могу...
     -- Давайте его сюда.
     Миссис Джардин вышла,  а  Флинт принялся  разглядывать  книжные  полки.
Названия книг ничего ему не  говорили. Он только понял,  что миссис  Джардин
охотно читает или по крайней мере  покупает книги по социологии,  экономике,
интересуется  проблемами   Третьего  мира  и  тюремной  реформой.  Флинт  не
растрогался.  Хороша забота о заключенных --  шляться  в тюрьму и  распекать
администрацию,  что  она-де  плохо содержит  преступников.  Куда как  просто
воевать с людьми, которые взяли на себя черную работу. А слабо самой пойти в
надзирательницы  да  пожить  на нищенское жалованье?  Вздумай  правительство
поднять налоги для строительства новых тюрем, та же  миссис Джардин поднимет
крик. Ох уж эти лицемерные чистоплюйки!
     Миссис Джардин вернулась в комнату.
     --  Вот  телефон,  -- она  протянула  Флинту клочок бумаги. На  нем был
записан номер лондонского телефона-автомата.
     -- Когда вам велели позвонить?
     --  За день  до того,  как  я  должна  была  забрать пакет. С  половины
десятого вечера до девяти сорока. Инспектор взял немного в сторону:
     -- Сколько раз вы забирали пакет?
     -- Только три раза.
     Флинт встал. Ничего не получится.  Даже если  бы газеты не раструбили о
смерти Маккалема,  его дружки  все  равно  дознались  бы.  Едва  ли им снова
лонадобится передавать пакет. Что ж. Флинт по крайней мере убедился, что они
действуют  не  в  Лондоне.  Роджер  идет  по  ложному  следу.  Да  и  Флинт,
оказывается,  дал  маху.  Цепочка обрывалась на миссис  Джардин и телефонной
будке на Лондон-роуд. Если бы Маккалем был жив...
     Флинт отправился в тюрьму.
     -- Покажи-ка мне  список посетителей  Мака,  --  попросил  он  старшего
надзирателя Блэггза.
     С  полчаса он переписывал имена и адреса  в записную книжку.  Закончив,
пояснил:
     -- Кто-то  из этой компашки  -- связной. Разберемся. Надежды  мало,  но
отчего не попробовать?
     В  участке  он  проверил,  не  располагает  ли данными  об  этих  лицах
Центральная компьютерная служба,  не случалось ли  им  проходить по  делам о
наркотиках. Флинт надеялся найти в списке недостающее звено -- какого-нибудь
мелкого жулика,  живущего  в  Ипфорде или  его  окрестностях. Но  такого  не
оказалось. Начинать поиски в Лондоне -- попусту тратить время.  Положа  руку
на сердце. Флинт считал, что и в Ипфорде его поиски совершенно бесплодны, но
все-таки...  все-таки  он   печенкой  чувствовал,  что  ищет   не  напрасно.
Чувствовал  -- и все  тут.  Что  же подскажет  ему  интуиция?  Подруга  мисс
Линчноул  видела ее  у доков. Несколько  раз.  Но  доки -- то  же самое, что
телефонная  будка  на  Лондон-роуд:  передаточный  пункт. Мало, мало.  Чтобы
напасть на след, нужны факты посущественнее.
     Флинт  снял трубку и набрал  номер наркологического  отдела  Ипфордской
больницы.

     К обеду  Уилт  встал  с  кровати.  Собственно, он уже не раз вставал  с
кровати утром, чтобы достать из морозильника  другую грелку,  а чаще потому,
что боялся замастурбировать  себя до  смерти.  Ева напрасно  надеялась,  что
адское зелье  в пиве настроит  мужа  на нужный лад: Уилт рассудил, что жена,
которая  чуть  не извела  мужа отравой,  недостойна  своей  порции  плотских
наслаждений.  Если  она  войдет  во  вкус,  недолго  угодить  в  больницу  с
внутренним кровотечением и пожизненной эрекцией. Он уже и так  не знает, что
делать со своим пенисом.
     Сначала Уилт решил: "Я его, паскуду, холодом дойму". Какое-то время это
средство  помогало,  хотя боль была невыносимая.  Но стоило Уилту задремать,
как через час  он пробудился с мерзким чувством, будто во сне ему вздумалось
прелюбодействовать со свежевыловленной дуврской камбалой.  Уилт  выбросил из
головы мысли  о  сексе и  поплелся на кухню положить  грелку  в морозильник,
однако сообразил, что это несколько негигиенично. Он принялся мыть грелку, и
тут в дверь позвонили. Уилт уронил грелку  в  раковину, схватил ее, хотя она
так  и  норовила выскользнуть  из, рук,  и сунул на полочку для сушки посуды
между перевернутым  чайником и керамическим блюдом. Только  после  этого  он
открыл дверь.
     Вопреки его ожиданиям, за дверью стоял не почтальон, а Мэвис Моттрем.
     -- Что это вы дома? -- спросила она.
     Уилт отступил за створку двери и плотно запахнул халат.
     -- Да вот, понимаете...
     Мэвис уверенно прошествовала мимо него на кухню.
     -- Я просто зашла узнать, может, Ева согласится взять на себя закуску.
     -- Какую закуску? -- спросил Уилт, с ненавистью глядя на Мэвис. Еще бы:
эта ведьма надоумила Еву обратиться к доктору Корее.
     Но  Мэвис  пропустила   вопрос  мимо  ушей.  С  точки  зрения  активной
феминистки   и   секретаря  движения   "Матери  против   бомбы",  Уилт   был
всего-навсего  представитель  мужской половины  рода  человеческого,  чего с
таким церемониться?
     -- Ева скоро вернется? -- спросила Мэвис.
     Уилт  зловеще  улыбнулся  и  закрыл за  собой дверь  кухни.  Раз  Мэвис
обращается  с ним, как  с  неотесанным  мужланом,  он  и  поведет  себя, как
неотесанный мужлан.
     -- А  как вы догадались, что ее нет дома? -- поинтересовался Уилт, взяв
в руки хлебный нож и пробуя тупое лезвие большим пальцем.
     -- Машины не было, и я решила... Ведь обычно вы на ней ездите, -- Мэвис
замялась.
     Уилт поместил нож на магнитную доску рядом с большими кухонными ножами.
Хлебный нож тут явно не смотрелся.
     -- Фаллический символ, -- заметил Уилт. -- Любопытно.
     -- Что любопытно?
     -- Это так в духе Лоуренса14, -- сказал  Уилт и достал  из пластикового
ведерка  кулинарный шприц. Ева отмачивала его в дезинфицирующем растворе  --
надеялась,  что когда-нибудь  снова  решится покрывать торты глазурью с  его
помощью.
     -- Лоуренса? -- переспросила Мэвис с тревогой в голосе.
     Уилт положил шприц и вытер руки. Взгляд его упал на резиновые перчатки,
в которых Ева мыла посуду.
     -- Совершенно верно, -- подтвердил Уилт и стал натягивать перчатки.
     -- О чем это вы? -- спросила Мэвис. На память ей пришло  происшествие с
надувной куклой. Мэвис обогнула стол и направилась к двери, но остановилась.
Уилт  в  одном  халате, даже  без пижамных  брюк, в  резиновых перчатках,  с
кулинарным шприцем в руках внушал опасения.
     --  Знаете,  попросите  Еву  мне позвонить, -- сказала Мэвис.  --  Я ей
объясню насчет закуски для...
     Она осеклась. На лице Уилта снова появилась улыбка. Из  шприца брызнула
желтоватая жидкость. В сознании Мэвис промелькнули образы сумасшедших врачей
из старых фильмов ужасов.
     -- Так вы говорили о том, что Евы нет дома, -- напомнил Уилт и заслонил
собой дверь. -- Продолжайте.
     -- Что продолжать? -- голос Мэвис дрогнул.
     -- Ну, о том, что ее нет дома. По-моему, очень занятная тема, а?
     -- Занятная? -- пробормотала Мэвис, пытаясь уловить в бессвязных фразах
хоть проблеск здравого смысла. --  Чего  тут  занятного? Очевидно, поехала в
магазин.
     -- Очевидно? -- Уилт отсутствующим взглядом рассматривал  сад за окном.
-- Уж будто это так очевидно.
     Мэвис невольно посмотрела в ту же сторону. Сад  нагнал на нее такой  же
страх, что и Уилт в резиновых перчатках, с жутким кулинарным шприцем. Сделав
над собой  усилие, Мэвис повернулась к  Уилту  и  как ни  в  чем  не  бывало
бросила:
     -- Я, пожалуй, пойду.
     С этими словами она двинулась к двери. Улыбка с лица Уилта сползла.
     --  Куда  вы  спешите?  -- воскликнул он. --  Поставим  чайник,  выпьем
кофейку.  С  Евой-то небось не отказались бы. Садитесь,  поболтаем. У вас  с
Евой было так много общего.
     -- "Было?" -- ахнула Мэвис. Черт дернул ее за язык. Уилт снова улыбался
кошмарной улыбкой.
     --  Что  же,  --  отважилась Мэвис,  -- если вы со  мной выпьете,  я не
откажусь. Мне спешить некуда.
     Она взяла  электрический чайник  и  подошла  к крану. В раковине лежала
грелка. Мэвис взяла ее и чуть не  выронила: грелка была не просто  холодная,
она была ледяная. Уилт угрожающе  заворчал. После минутного  колебания Мэвис
обернулась. Так  и есть:  ей угрожает опасность. Опасность глядела на нее из
плохо запахнутого халата Уилта.
     Мэвис взвизгнула,  подскочила к черному  ходу,  рванула дверь и, сбивая
крышки с мусорных бачков, помчалась к воротам, где стояла ее машина.
     Оставшись  один,  Уилт  бросил шприц  в  ведерко  и принялся  стягивать
перчатки  за  пальцы.  Не  лучший  способ:  перчатки  стаскивались с трудом.
Наконец Уилт  с ними справился,  вытащил  из  морозильника  вторую  грелку и
приложил к своему члену.
     --  Гнусная баба, -- ругнул  он Мэвис. Что же  теперь  делать? Если она
пойдет в полицию... Нет, едва ли. И все-таки принять контрмеры  не помешает.
Плюнув на гигиену, Уилт сунул грелку из  раковины  в морозильник и  поплелся
наверх, в спальню. "По крайней  мере,  мы раз и навсегда избавились от Мэвис
М."  --   подумал  он,  забравшись   в  постель.  Хоть  какая-то  польза  от
происшествия, которое еще сильнее подмочит его репутацию. Однако  Уилт и  на
этот раз рано радовался.
     Минут через  двадцать к  дому подкатила Ева.  По дороге она повстречала
Мэвис. Войдя в дом, она первым делом крикнула:
     -- Генри, поди-ка сюда! Что ты тут вытворял с Мэвис?
     -- Иди ты к чертовой матери, -- буркнул Уилт.
     -- Что ты говоришь?
     -- Ничего. Я не говорил. Я стонал.
     -- Нет, говорил. Я же слышала, -- Ева поднялась в спальню.
     Не  успела она и рта раскрыть, как  Уилт вскочил с постели  и,  прикрыв
причинное место грелкой, объявил:
     -- Вот что. Вы мне осточертели. И ты, и твоя чувырла Мэвис, и эта Корее
со  своими ядами,  и  близняшки, и долбанные головорезы, которые  рыскают за
мной по  пятам. Весь  свет осточертел. Ишь,  завели  моду: я, значит, должен
ходить по струнке и всем угождать, а они делают, что им заблагорассудится, и
хоть трава не  расти.  Заруби себе  на  носу:  а) я  вам  не мальчишка  и б)
изголяться над собой  я больше не позволю. Ни тебе. ни Мэвис, ни близняшкам,
чтоб им  повылазило. У тебя мозги, как губка, впитывают любую белиберду, а я
чихать  хотел, что пишут  всякие шарлатаны про новомодные идеи в воспитании,
лечение старческих болезней сексом и целебные свойства цикуты...
     -- Цикута -- это отрава, -- попыталась перевести разговор Ева. -- Никто
не...
     -- А бредни, которыми ты забиваешь голову, --  не отрава? -- ерепенился
Уилт.  --  Оголтелое  распутство,  голые  шлюхи  из  порножурналов для.  так
сказать, интеллигенции, страхи и трахи  по видюшнику на радость безработным.
Суррогаты для тех, кто не способен ни думать, ни чувствовать. Не знаешь, что
такое "суррогаты", -- загляни в словарь.
     Уилт остановился, чтобы перевести дух, и Ева воспользовалась паузой:
     --   Тебе   хорошо  известно,   как   я   отношусь  к  порнографическим
видеофильмам. И девочкам смотреть никогда не разрешу.
     --  Она  не разрешит! Ни мне, ни мистеру Геймеру от этого не легче!  Ты
только  взгляни  на этих маленьких похабниц -- неужели непонятно,  что скоро
страхи и трахи будут твориться у тебя под носом? Куда там! Они у нас умницы,
они одаренные, прямо вундеркинды. Разве можно мешать их умственному развитию
-- учить, как  себя вести,  воспитывать по-человечески? Боже упаси! Никакого
воспитания:  мы образцовые  современные родители. И  пусть  эти  распущенные
шмакодявки превращаются в ограниченных технократок, у  которых  на уме  одни
компьютеры, а совести не больше, чем у Эльзы Кох, когда она не в духе...
     -- Кто такая Эльза Кох?
     -- Садистка,  которая  уничтожала  людей  в  концлагере.  Да  ты,  чего
доброго,  заподозришь,  будто  я мечтаю завести зверские  порядки, заделался
твердолобым консерватором? Черта с два! У этих кретинов тоже мозги не варят.
Я во  всем держусь  середины,  и какие убеждения правильные, какие нет -- не
разбираю. Но зато я хотя бы думаю --  по  крайней мере, пытаюсь думать! Так.
что  оставь  меня  в покое --  вернее, в  непокое.  А своей  подружке  Мэвис
передай:  будет опять  сватать тебе кастраторшу  Корее -- снова нарвется  не
непроизвольную эрекцию.
     Ева  спустилась  на  кухню. Как  ни странно,  после  этого разноса  она
воспряла духом.  Давно  уже Генри  те говорил с таким чувством. Ева, правда,
поняла не все и считала,  что на близняшек  он напустился понапрасну, но как
замечательно, что он наконец показал  себя настоящим мужчиной!  А то  она уж
совсем расстроилась,  когда  негодяйка  Корее молола всякую чушь  про... как
это?..  "сексуальное превосходство женских  особей у  млекопитающих". Ева не
хочет  во  всем превосходить  мужа.  И  никакое она  не  млекопитающее.  Она
человек. А это не одно и то же.

12

     А  вот  инспектор Роджер к концу следующего дня уже не чувствовал себя
человеком.  Уилт  из дома  не  выходил, Ева в  автомобиле с передатчиками то
челночила  между  школой и домом, то  моталась  по  Ипфорду, и Роджер тратил
драгоценное время. наблюдая за ее передвижениями.
     Автофургон,   который  Рождер   переоборудовал  в  пост  подслушивания,
следовал за "эскортом" Уилтов по пятам. Сидя в автофургоне, инспектор поучал
сержанта Ранка:
     -- Мы набираемся опыта. Он нам очень пригодится.
     --  Когда?  --  спросил  сержант  и  пометил  на карте  города  магазин
"Сейнбери", возле которого  сейчас стоял "эскорт". До этого Ева уже побывала
в универмагах "Теско" и "Фаин фэр". -- Когда пригодится? Когда  будем искать
магазин, где стиральный порошок подешевле?
     -- Когда Уилт осмелеет и отправится на дело.
     -- А долго дожидаться? Пока что он из дома ни ногой.
     -- Послал  жену проверить, нет ли слежки, а сам сидит  себе  тише воды,
ниже травы.
     -- Вы же говорили, что как раз этого он делать не станет. Я еще спорил,
что он затаится, а вы сказали...
     -- Без вас помню, что я сказал. Тогда он точно знал, что за ним следят.
А сейчас совсем другие обстоятельства.
     -- Так,  значит. Вот ведь гад какой: ни за что ни про что гоняет нас по
магазинам. Хоть бы на чем-нибудь его подловить!
     Той же ночью такая возможность  представилась. Днем  инспектор сжалился
над  сержантом, твердившим, что работа бессонными  ночами  его  доконает,  и
отпустил его вздремнуть. В  час ночи Ранк забрался в машину Уилта  и поменял
магнитофонную пленку.  Через полчаса полицейские слушали запись. Роджера она
как  громом   поразила.  Он  вырос  в  семье,  где  самое  слово  "секс"  не
произносилось. Близняшки же обсуждали ночные похождения Уилта, не  стесняясь
в выражениях. Чтобы  убедиться,  что  мистер  и миссис  Уилт  нераскаявшйеся
преступники, достаточно было  послушать, как Эммелина  упрямо  допытывается,
почему   папочке   вздумалось    ночью   украшать   свой   пенис   глазурью.
Маловразумительные объяснения Евы ее не устраивали.
     -- Папочке нездоровилось,  -- отбивалась  Ева. -- Он выпил много пива и
никак не мог уснуть. Спустился в  кухню и думает: дай-ка я поучусь  украшать
торт глазурью.
     --  Я бы  такой торт есть не стала, -- перебила Саманта. -- И к тому же
это была не глазурь, а крем для лица.
     -- Знаю, доченька, но ведь он только учился. Капнул немного.
     -- Себе на хрен? -- уточнила Пенелопа.
     Ева тут же принялась внушать ей, что это слово нехорошее.
     -- Не надо больше такие гадкие слова говорить. Тем более в школе.
     -- А зачем папа из  кулинарного шприца смазывал  пенис кремом для лица?
Это тоже гадко, -- возразила Эммелина.
     В таком  духе они беседовали до самой  школы.  Когда запись  подошла  к
концу, в лице у Роджера не осталось ни кровинки. Сержант тоже приуныл.
     -- Невероятно, -- бормотал Роджер. -- Не верю своим ушам.
     -- А моя чуть  не завяли, -- отозвался Ранк. -- Про всякие непотребства
приходилось слышать, но это вообще уже...
     -- Нет-нет, не  может быть.  С чего вдруг человек  в здравом уме станет
так охальничать? Опять нас за нос водят.
     -- Как  сказать. Знавал  я одного типа, так он  обмазывал  свой фитилек
клубничным вареньем и заставлял жену...
     -- Идите к черту со своей клубничкой! -- взорвался Роджер. -- Ненавижу,
когда похабничают. Я сегодня уже слышать не могу о сексе -- с души воротит.
     -- Уилта, наверное,  тоже. Невелика радость -- ходить,  сунув  конец  в
банку со льдом.  Только знаете что? Вдруг  у него в шприце был не крем  и не
глазурь?
     --  Бог  ты  мой!  --  ахнул  Роджер.  --  Думаете, он  накачивал  себя
наркотиками?  Да нет, он бы  уже ноги  протянул. А  мерзость эта --  она  же
вытечет в два счета.
     -- Смешайте с кольдкремом -- не вытечет. Вот вам и разгадка.
     -- А что? Есть же такие, кто нюхает  эту гадость. Может, кто-то и таким
манером одурманивается. Только для расследования это ничего не дает.
     --  Еще  как   дает,  --  оживился  сержант.  Он  был  рад  возможности
отвертеться от утомительных ночных  дежурств в  автофургоне. --  Это значит,
что зелье у него дома.
     -- Или в члене.
     --  Пусть  так.  Главное  -- нам  есть  за что  его  повязать  и о  чем
расспросить.
     Но честолюбивый инспектор замахнулся на большее.
     --  Ну  расколется он,  а что проку?  Придумали  бы что-нибудь поумнее.
Почитайте, как он провел старика Флинта...
     -- Нет, сейчас все иначе, -- перебил Ранк. --  Сейчас он  и без допроса
сознается. Засадим его денька на три в камеру, оставим без наркоты, а  когда
у него начнется ломка, подаст голос как миленький.
     -- Непременно. "Где, -- скажет,-- мой адвокат?"
     -- Да, но жену-то мы тоже прихватим. И к тому же на сей раз у нас будут
железные улики, так что за обвинением дело  не станет. А  тех, кто шустрит с
героином, под залог не выпускают.
     -- Сперва добудьте такие улики, -- нахмурился Роджер.
     -- Проще простого. Эти пигалицы болтали, будто он всю пижаму перепачкал
мазью из шприца. Криминалистам разобраться --  раз  плюнуть. А можно взять и
сам шприц. Опять же полотенца... Мать честная, да у них что ни возьми -- все
в наркоте! Блохи на кошке -- и те небось покосели. Надо же, не скупится.
     -- Это меня  и смущает. Чтобы торговец  наркотиками  так  разбрасывался
своим товаром? Как  же,  дожидайтесь. Они  народ  осторожный, особенно когда
почуют слежку. Знаете, что я думаю?
     Сержант  Ранк  покачал головой.  Он  вообще  сомневался, что  инспектор
Роджер был способен думать.
     -- По-моему,  пройдоха взялся за старое.  Набивается  на  арест.  Хочет
поддеть нас на удочку. Тогда все его фокусы становятся понятны.
     -- Только не мне, -- сокрушенно вздохнул сержант.
     -- Вот смотрите.  На пленке записана  сущая околесица.  Так? Так.  Мы с
вами никогда не слышали, чтобы наркоманы намастыривались через конец.  А нас
убеждают, будто Уилт так и  делает. Мало того, среди  ночи он поднимает хай,
тычет себя шприцем и  старается, чтобы дочки  видели. Зачем, спрашивается? А
затем. чтобы эти паразитки всем-всем раззвонили, а там и до нас  дойдет. Вот
чего он добивается. Ну  да я этого  афериста  вижу насквозь. Сразу  брать не
буду: пусть погуляет.  Глядишь -- и выведет на своих поставщиков. Очень надо
возиться со всякой мелкой сошкой, ведь я их теперь могу всем скопом накрыть.
     Инспектор и сам остался доволен своим  объяснением.  Он  уже предвкушал
окончательную   победу.   Он  представлял,  как   Уилт  окажется  на  скамье
подсудимых, а с ним еще десяток преступников, птицы такого полета, что Флинт
и его братия рты разинут: все как один богатей, члены лучших клубов, живут в
роскошных   домах,  играют  в   гольф.  Судья,  объявив  приговор,  похвалит
инспектора Роджера  за  мастерское  ведение  дела.  Он станет  знаменит, его
фотография  появится  во  всех газетах.  Пусть  тогда  кто-нибудь  попробует
сказать, что Роджер для этой работы непригоден.

     Уилт  тоже  подозревал, что его ждет слава, но несколько другого  рода.
Евина  страсть к возбуждающим  средствам дорого ему обошлась: его  член, как
видно, навсегда замер в боевой готовности.
     -- Я же из этого  паршивого дома  шагу  ступить не могу, -- пожаловался
Уилт, когда  Ева уговаривала его не шастать по дому  в халате, когда подруги
по обыкновению зайдут к ней выпить чашечку кофе. -- Ты что же, хочешь, чтобы
я с этим шомполом наперевес поехал в Гуманитех?
     --  Я не хочу,  чтобы ты  огорошил  Бетти  и других гостей так  же, как
Мэвис.
     --  Мэвис  получила  по  заслугам.  Я  ее в дом  не  приглашал --  сама
вперлась. И потом, если бы она не послала тебя к отравительнице Корее, я  бы
сейчас не ходил с вешалкой для платья. Прицепленной к поясу.
     -- Это еще зачем?
     -- Затем,  чтобы клятый халат не натирал воспаленный конец. Знаешь, как
больно, когда плотная ткань, прямо как одеяло, трется о напряженный...
     -- Не знаю и знать не хочу.
     -- А я не хочу  мучиться,  --  рассвирепел Уилт. --  Потому  и  нацепил
вешалку. Но  и  это не  все.  Пойдешь по  малой нужде --  хоть  волком  вой.
Думаешь, легко одновременно согнуть колени и  наклониться вперед? Я об стену
уже. две шишки  набил. А  по  большой нужде не  хожу  второй день.  Присесть
почитать  --  и то  не могу. Только  и занятий -- лежать на  спине,  прикрыв
причинное место  корзиной для  бумаг,  или слоняться по дому  с  вешалкой на
поясе.  Ну да это один хрен. Именно так:  у меня занятий -- один  хрен. Если
так  и  дальше пойдет,  то,  когда я  дам  дуба,  придется  делать  гроб  по
специальному заказу -- с перископом.
     Ева посмотрела на мужа с тревогой:
     -- Раз это так серьезно, покажись врачу.
     --  Как я  ему покажусь? -- взвыл Уилт. -- Ты что -- хочешь, чтобы меня
на  улице  приняли за беременного  извращенца? Да  меня на полпути  задержит
полиция,  а для щелкоперов из местной газетенки это будет счастливейший день
в   жизни.   "ПРЕПОДАВАТЕЛЬ   ГУМАНИТЕХА   ВЫРАЖАЕТ   КРАЙНЮЮ    СЕКСУАЛЬНУЮ
ОЗАБОЧЕННОСТЬ".  Очень  тебе понравится,  если твоего  мужа  прозовут мистер
Пенис Выше Крыши? Ладно, ублажай тут своих гостей, а я затаюсь наверху.
     Уилт осторожно поднялся в спальню и напялил спасительную корзину. Скоро
внизу раздались  голоса: это  собирался  Комитет соседской  взаимопомощи,  в
котором  состояла  и  Ева.  Интересно,  кому  из них Мэвис  успела  напеть о
происшествии  на  кухне?  Вот небось  радуются,  что  муженек  Евы  оказался
эксгибиционистом с замашками  убийцы. Конечно, они  и виду  не  покажут, что
рады: "Бедная Ева! Слыхали, что отмочил этот злодей, ее муж?" -- "Как она не
боится  жить в одном доме с таким чудовищем?" А ведь на самом деле  не Генри
им  ненавистен,  а Ева.  И поделом  ей: кто как  не она испоганила  его пиво
отравой докторши  Корее?  Лежа  в постели, Уилт  думал  о докторе Корее.  Он
предавался  сладким мечтам о  том, как подаст на  негодяйку в суд и взыщет с
нее   кругленькую    сумму   за...    Как   бы   сформулировать   обвинение?
Членовредительство? Посягательство на права мошонки? Или  просто отравление?
Нет,  не  пойдет: яд  подлила  Ева,  и,  соблюдай  она  точную  дозу, вполне
возможно,  последствия  не были бы  столь плачевны.  Откуда  мерзавке  Корее
знать,  что Ева во всем норовит  хватить через  край?  Ева свято верила, что
если какое-то средство идет на пользу, то от двойной порции  и пользы  вдвое
больше. Это уразумел даже кот Чарли:  стоило поставить перед ним блюдечко со
сливками,  приправленными глистогонным порошком, он в мгновение ока  исчезал
из дома  и  не  показывался несколько дней.  Кот не  дурак, он  помнил,  как
однажды Ева  прочистила ему желудок  двойной дозой этого лекарства. Бедолага
две недели прятался  в кустах  в дальнем конце сада, а когда  вернулся, он и
сам походил на глиста, обросшего шерстью. Пришлось отхаживать его сардинами.
     Но уж если  даже  кот  способен  учиться  на  своих ошибках,  то  Уилту
остается  винить только  самого себя. С другой стороны, Чарли с  Евой ничего
особенно не связывает, он может сделать ноги при первой опасности.
     -- Везет этому хмырю, -- пробормотал  Уилт и представил, что  начнется,
если  как-нибудь  вечером он позвонит Еве и скажет,  что на неделю уходит из
дома. Ох, какая гроза  разразится на другом  конце провода! Можно,  конечно,
избежать объяснений  и сразу положить трубку, но когда он вернется, истерике
не  будет конца. А  почему? Да  потому что причину его ухода  Ева  посчитает
чересчур нелепой и  неправдоподобной. Такой же неправдоподобной, как события
этой  недели:  сперва  визит кретина из Министерства образования, потом мисс
Зайц  в женской  уборной отрабатывает  на  Уилте  приемы каратэ,  потом  его
запугивает Маккалем, потом преследуют незнакомцы  в автомобиле.  Прибавить к
этому историю с отравлением шпанской мушкок -- и никто не поверит. Э, да что
толку лежать и попусту бередить душу, раз ничего уже не изменишь?
     --  Бери. пример с  кота, --  сказал себе Уилт и  отправился в  ванную,
чтобы  посмотреть в зеркале,  как поживает  его член. Боль стала стихать, и,
сняв корзину, Уилт с  облегчением увидел, что член несколько опал. Уилт влез
под  душ,  побрился,  сумел  наконец  надеть  брюки  и,  когда  Евины  гости
разошлись, спустился в кухню.
     -- Ну как тут твой курятник? -- осведомился он.
     Ева не поняла, что ее подначивают, и завелась с пол-оборота:
     --  А тебе бы все пакости о женщинах  говорить!  Они и  заскочили-то на
минутку. А вот в следующую пятницу мы с ними устраиваем настоящую вечеринку.
У нас дома.
     -- У нас?
     -- Да. Настоящий маскарад, призы за  лучшие костюмы и благотворительная
лотерея в пользу детского сада "Забота о ближнем".
     -- Чудненько. Ну так я заранее разошлю приглашенным счета за страховку.
Помнишь, каково  пришлось  Вуркелям,  когда  Полли  Мертон  у  них  в гостях
нарезалась до потери пульса и сверзилась с лестницы, а потом подала на них в
суд?
     -- Нашел что вспомнить!  Мэри действительно была виновата: не  укрепила
ковер на лестнице. У нее вообще Дом в жутком состоянии.
     -- И Полли Мертон  была в жутком состоянии после падения с лестницы. Но
дело  даже  не в  ней. Гости  Чуть не  разнесли дом  Вуркелей,  а  страховая
компания   отказалась   платить   страховку,  потому   что  Вуркель  нарушил
постановление муниципалитета -- устроил дома подпольное казино с рулеткой.
     -- Вот видишь.  А проводить благотворительные лотереи  муниципалитет не
запрещает.
     -- Я бы на твоем месте проверил. Кстати, не рассчитывай, что я появлюсь
на вашем  маскараде. У  меня  и так второй день между  ног  черт  знает  что
творится, а ты того и гляди снова, как в прошлое Рождество, напялишь на меня
костюм Френсиса Дрейка15.
     --  Он тебе был очень к лицу. Даже Мистер Перснер сказал, что тебе надо
дать приз.
     --  Было за что: не  каждый  согласился бы щеголять  в панталонах твоей
бабушки, набитых соломой. Но чувствовал я себя препогано. Нет, не останусь я
на ваш маскарад. У меня как раз на этот день назначен урок в тюрьме.
     -- Можешь разок пропустить.
     -- Ты что! Перед самым экзаменом? Вот еще, -- возмутился Уилт. -- Когда
тебе приспичит заняться благотворительностью, ты  без моего ведома созываешь
полон   дом   шутов  в  маскарадных  костюмах,  а  когда  я   хочу  заняться
благотворительностью в тюрьме, ты мне ставишь палки в колеса.
     -- Ты, значит, и сегодня  идешь  на урок? Сегодня  же  пятница.  Взялся
благодетельствовать, так не отлынивай.
     -- Вот черт! -- спохватился Уилт. Он совсем потерял счет дням.  Сегодня
действительно пятница, а  он еще не подготовился к лекции  в Бэконхите. Евин
сарказм подстегнул его. К тому же он сообразил, что  если сегодня пропустить
занятие, то в будущую пятницу на него снова напялят набитые  соломой бабкины
панталоны или  нарядят Котом в Сапогах или акробатом в черном трико, которое
страшно жмет  в шагу. Встревоженный  Уилт засел за старые  "конспекты  своих
лекций о  культуре  и  государственном строе  Великобритании. Курс назывался
"Законопослушность,    патриархальные   устои   и   традиционная   классовая
структура".  По замыслу  автора, лекции  должны были  вызвать  у  слушателей
интерес к этим вопросам.
     К шести часам Уилт управился с ужином и через полчаса мчался по  шоссе,
вдоль  которого  тянулась болотистая  равнина, по  направлению  к  авиабазе.
Сегодня он ехал быстрее, чем обычно. Его член еще дома опять начал поднимать
голову,  и,  чтобы  лекция  действительно вызвала  интерес, а не  скабрезные
замечания, Уилт прижал член к лобку коробочкой от крикетных шаров и примотал
ее бинтом. Так было удобнее.
     Между  тем  мониторы  в двух автофургонах  чутко следили за  тем,  куда
движется "эскорт". Инспектор Роджер сиял.
     -- Я же говорил! -- восклицал  он, прислушиваясь к радиосигналам. --  Я
же говорил, что он отправится на дело. Хорошо, что он у нас под колпаком.
     -- Если Уилт и впрямь такой хитрюга, он нас и нз-под колпака околпачит,
-- сказал сержант Ранк.
     Но инспектор уже сверялся  с картой. Уилт ехал в  сторону моря.  На его
пути значилось  только несколько  Деревушек, вокруг раскинулись однообразные
унылые болота и...
     --  Вот-вот  повернет  на  запад,  --  предсказал  Роджер.  Его догадка
подтверждалась:  Уилт  направляется  на  авиабазу  США  в  Бэконхите.  Итак,
наркотики получены у американцев. Что и требовалось доказать.

     Инспектор Флинт в Ипфордской тюрьме беседовал с Быком.
     --  Сколько тебе  осталось  сидеть?  --  спросил  он, не сводя  глаз  с
заключенного. -- Двенадцать лет?
     -- Восемь. Четыре скостили за примерное поведение.
     -- Как скостили, так и накинут. За то, что Мака замочил.
     -- Я Мака? Да вы что? Это на меня наклепали! Я его и пальцем не трогал!
Он был...
     --  Клык раскололся, -- инспектор Флинт  открыл  досье. --  Говорит, ты
приберег  снотворное,  чтобы угробить  Мака.  Метил  на  его  место.  Хочешь
почитать показания Клыка? Полюбуйся. Все по форме, собственноручная подпись.
     Он положил перед Быком лист бумаги, но Бык вскочил и заревел:
     -- На хрена вы мне дело-то шьете?!
     Старший надзиратель мигом усадил его на место.
     -- Тут и шить нечего, -- Флинт подался вперед и посмотрел перепуганному
Быку прямо в глаза. --  Вздумал  сковырнуть  Мака, а  самому паханом  стать?
Позавидовал,  да? Жадность разобрала.  Лафа, ей-богу, сидишь себе в  тюрьме,
проворачиваешь делишки, через восемь лет  выходишь на свободу,  а  там  тебя
навар дожидается. Живи да радуйся. Твоя вдова небось о выручке позаботится.
     -- Вдова? -- Бык побледнел. -- Как это -- вдова?
     -- А так, -- ухмыльнулся Флинт. -- Вдова. Тебе отсюда живым не выйти. О
восьми  годах  забудь. Будешь сидеть двенадцать, да еще припаяют за убийство
Мака. Лет двадцать семь получишь, но все двадцать семь лет придется сидеть в
одиночке, иначе попишут. Долго ты так не протянешь.
     Бык повесил голову:
     -- На пушку берете.
     -- Ничего,  ничего,  -- одернул его  Флинт и встал с места. -- Лапшу на
уши будешь вешать судье. Может, какого сердобольного и разжалобишь. Особенно
если расскажешь, сколько на тебе дел. Ах да: на помощь жены не надейся.  Она
уже полгода как спуталась с Джо Слэйви. Не слыхал?
     И Флинт направился к дверям. Но Бык уже сломался:
     -- Богом клянусь, мистер Флинт, не убивал я  его! Мак был мне как брат!
Я бы никогда...
     Однако Флинт еще не натешился отчаянием противника:
     --  Мой  тебе  совет -- коси под придурка. В Бродмурской  психушке тебе
будет спокойнее. Не хотел бы я провести остаток жизни в одной камере с Брэди
или Потрошителем.
     Флинт еще потоптался у двери и сказал старшему надзирателю:
     -- Если он пожелает  нам что-то  сообщить, дай  мне знать.  Может,  нам
что-нибудь из его рассказов и сгодится...
     Объяснять подробнее не понадобилось. Бык хоть и Бык, а намек понял.
     -- Что вам от меня нужно? Спрашивайте.
     Флинт задумался. Если  дать Быку опомниться, он  наврет с  три  короба.
Надо ковать железо, пока горячо.
     -- Мне  много чего  надо узнать, -- сказал Флинт. -- Как вы  это дельце
обтяпываете.  Кто  чем  занимается. Кто  передает  наркоту.  Все  до  точки.
Выкладывай.
     Бык сглотнул слюну.
     -- Про все  я не знаю, -- сказал  он и с досадой  покосился на старшего
надзирателя.
     --  На  меня  не  обращай внимания, --  успокоил его мистер Блэггз.  --
Считай меня чем-то вроде мебели.
     -- Перво-наперво расскажи, от кого Мак получал наркотики, -- потребовал
Флинт. Он хотел, чтобы заключенный поведал то, что  Флинту уже известно. Бык
приступил   к  рассказу,   инспектор   записывал.   Откровенность  Быка  его
обнадежила. Но кто бы мог подумать, что надзиратель Лейн подкуплен!
     Сообщив о благотворительнице миссис Джардин. Бык спохватился:
     -- Ох, порежут меня из-за вас.
     -- Да никто и  не  узнает. Мистер Блэггз  будет молчать.  А  когда тебя
будут судить, эти показания без нужды оглашать не станут.
     -- Так вы, значит,  все  равно хотите передать дело в суд? -- испугался
Бык. -- Зачем?
     --  Поговори  мне,  -- строго сказал  инспектор.  Быка  надо держать  в
страхе.
     Через три часа инспектор Флинт вышел из тюрьмы в прекрасном настроении.
Конечно, Бык рассказал не все. Флинт на это и не  рассчитывал. Едва ли этого
дебила посвятили  во все тонкости. Зато он  навел инспектора на след. Теперь
Быка можно  и не  стращать  обвинением в убийстве. Он  уже  заложил  слишком
многих и поневоле станет помогать следствию: стоит его  дружкам узнать,  что
он раскололся, -- и его пришьют прямо в тюрьме. Следующий свидетель -- Клык.
     "Всякому  полицейскому  иной  раз приходится брать грех  на  душу",  --
размышлял  Флинт, подъезжая к  участку. Однако насилие  и наркотики  --  еще
больший грех. Флинт прошел к  себе в кабинет и  принялся изучать список лиц,
упомянутых Быком.
     Тед Лингдон. Где-то Флинт уже слышал это имя. К  тому же оно значится и
в  другом  списке  подозреваемых.  Лингдон  --  владелец  гаража.  Им  стоит
заняться. А кто такая Энни Мосгрейв?

13

     -- Кто? -- спросил майор Глаусхоф.
     -- Какой-то тип. Он вечерами читает лекции -- по английской литературе,
что ли, -- докладывал дежурный лейтенант. -- Его зовут Уилт. Г. Уилт.
     -- Сейчас приеду.
     Глаусхоф положил трубку и пошел к жене.
     -- Ты, золотко, меня не жди. У них там что-то не ладится.
     -- У меня  тоже, -- ответила  миссис Глаусхоф и  стала  смотреть дальше
очередную серию "Далласа". Вроде и на душе легче, когда видишь, что в Техасе
все по-прежнему: никаких  тебе дождей, никакой  сырости, как в этом чертовом
Бэконхите,  и  люди там  с размахом.  Угораздило же  ее выйти  за начальника
службы безопасности  авиабазы, у которого одна любовь -- немецкие овчарки. А
ведь когда только-только вернулся из Ирана, прямо на руках носил. Скажите на
милость, "служба безопасности"! Где были ее глаза?
     Майор Глаусхоф с тремя служебными собаками забрался в джип и подкатил к
воротам зоны для гражданских лиц. На стоянке, держась подальше от "эскорта",
собралась кучка  военнослужащих.  Глаусхоф осторожно затормозил  и  вылез из
машины.
     -- Что там у вас? Бомба?
     --  А черт его знает, -- ответил  лейтенант, не отрываясь от приемника.
-- Может, бомба, может, не бомба.
     -- Он  как будто  не выключил  радиотелефон.  -- предположил капрал. --
Даже два радиотелефона. Вот и сигналят.
     --  Где  вы  видели,  чтобы  у англичанина  в  машине  было  сразу  два
радиотелефона?  -- возразил лейтенант. --  И потом, радиотелефоны  на  такой
высокой частоте не работают.
     --  Значит, похоже на бомбу, -- заключил Глаусхоф.  -- Так какого черта
вы его впустили?
     С  этими  словами Глаусхоф отошел  от  "эскорта" еще дальше.  В темноте
стоять у  машины было опасно: кто там разберет,  что у нее внутри.  Долбанет
еще. Остальные последовали примеру майора.
     --  Этот малый ездит  сюда  каждую пятницу, читает лекции, пьет кофе  и
отчаливает,  --  оправдывался  лейтенант.  --  И ничего  такого  за  ним  не
замечали.
     -- И вы так вот  запросто его пропускаете. А что у него в машине что-то
пикает  --  это,  по-вашему,  пустяки?   А  если  это  ливанские  террористы
подсуропили?
     -- Сигналы-то мы услышали уже после.
     -- Поздно, -- отрезал  Глаусхоф.  -- Ладно, не будем  рисковать. Ну-ка,
вызовите сюда грузовики с песком. Мы ее обезопасим. Только по-быстрому.
     -- Нет, это не бомба, -- сказал капрал. -- Эта  штука посылает сигналы,
а бомба должна их принимать.
     -- Ну, бомба --  не бомба, а нарушение режима налицо. И  обезопасить ее
необходимо.
     -- Как скажете, -- и капрал покинул стоянку.
     Глаусхоф  задумался:  что  бы  еще  предпринять?  По  крайней мере,  он
действовал решительно,  теперь  ни база, ни его карьера  не  пострадают. Как
начальник  службы  безопасности,  он  все  время  твердил,  что  иностранные
преподаватели здесь только воду мутят. Он уже  засек одного такого географа,
который  читал лекции о становлении  английского ландшафта, а на  самом деле
пудрил  мозги, что, мол, из-за высокого уровня шума и загрязнения  керосином
сокращается число  птиц.  Глаусхоф  заподозрил, что  географ  принадлежит  к
движению  "Гринпис",  и  распорядился  его  задержать.  Но  машина  с  двумя
постоянно действующими передатчиками -- это штука почище. А Глаусхофу только
того и надо.
     Он перебрал в уме  врагов Свободного Мира.  Террористы, русские шпионы,
подрывные  элементы, тетки из  Гринэм-Коммон16.  Всех  не упомнишь. Да  и не
важно. Главное -- разведслужба авиабазы совсем мышей не  ловит, и  теперь  у
Глаусхофа есть возможность капитально  приложить их мордой об стол. Глаусхоф
улыбнулся. Кого  он терпеть не может, так это начальника разведки. Кто такой
Глаусхоф? Никто. А у полковника Эрвина и рука в Пентагоне, и жена путается с
начальником базы -- каждую субботу ее с мужем приглашают к начальнику играть
в бридж. Прямо уж такая важная птица полковник Эрвин. И учился не где-нибудь
-- в Йеле. Ничего, Глаусхоф этой птице крылышки подрежет.
     -- Этот малый... Как, говорите, его звать? -- спросил он лейтенанта.
     -- Уилт.
     -- Где вы его держите?
     -- Мы его не держим. Мы как только поймали сигнал, сразу позвонили вам.
     -- Ну, и где он сейчас?
     -- Где-то читает лекцию. Все данные о нем в караулке. Расписание лекций
и все такое прочее.
     Глаусхоф и лейтенант  поспешили  к воротам  зоны для гражданских лиц. В
караульном помещении  майор познакомился с  краткой справкой  об Уилте.  Она
оказалась не слишком содержательной.
     --  Учебный  корпус номер  девять,  -- сообщил лейтенант.  -- Прикажете
задержать?
     -- Нет, рано. Последите только, чтобы никто не улизнул.
     -- Исключено. Разве что через  новое ограждение. Но далеко он не уйдет.
Я уже пустил ток.
     -- Отлично, как только выйдет из корпуса, сразу берите.
     --  Слушаюсь,  сэр,  --  и  лейтенант отправился  проверить  караул.  А
Глаусхоф снял трубку и связался с охраной службы безопасности.
     --  Окружите учебный  корпус номер девять, -- распорядился он. -- Но до
моего прихода -- никаких действий.
     Отдав  приказ, Глаусхоф устремил отрешенный взгляд на фотографию нагого
красавца из журнала "Плейгерл", висящую на  стене. Если удастся вытянуть  из
этого  мерзавца Уилта признание, майор  наверняка продвинется  по службе. Но
как  развязать  ему  язык?  Прежде  всего  надо  узнать, что  за  устройство
находится в машине. Глаусхоф  уже начал обдумывать  план действий, но тут за
его   спиной   раздалось   тактичное   покашливание   лейтенанта.   Глаусхоф
взбеленился. В этом кашле ему почудился язвительный подтекст.
     -- Вы повесили? -- рявкнул он, указывая на фотографию.
     -- Никак  нет, -- обиженно ответил  лейтенант. Вопрос показался  ему не
менее оскорбительным,  чем  майору -- его  кашель. --  Это  не я,  сэр.  Это
капитан Клодиак.
     --  Капитан Клодиак?  -- майор снова  уставился на фотографию.  -- Я не
знал, что она... он... Да нет, вы шутите, лейтенант. На капитана Клодиак это
не похоже.
     -- Она, она, сэр. Ей такие картинки по душе.
     --  Ишь, бедовая, -- заметил майор, чтобы  его ненароком не  записали в
противники  равноправия полов.  В смысле карьеры такая  репутация была почти
столь же губительна, что и обвинение в гомосексуализме. Какое там "почти" --
гораздо губительнее.
     -- Я принадлежу к  Церкви Бога17, --  сообщил лейтенант, --  и, по моим
убеждениям, это тяжкий грех.
     Глаусхоф не дал втянуть себя в дискуссию.
     -- Может быть, -- бросил он. -- В другой раз поговорим, ладно?
     И майор вернулся на стоянку.  Там капрал,  еще один  майор и  несколько
человек из  подразделения  взрывных и землеройных работ  подгоняли  огромные
самосвалы  к машине Уилта. Самосвалы окружили "эскорт",  мимоходом расшвыряв
десяток  других  машин.  Когда  Глаусхоф  ,  приближался к  месту  действия,
неожиданно вспыхнули два  ярких прожектора.  Ослепленный майор споткнулся  и
заорал:
     --  Вырубите свет, к чертовой матери! Хотите, чтобы и в  Москве узнали,
чем мы тут занимаемся?
     Стоянка мгновенно  погрузилась  во  тьму, и  майор сослепу  налетел  на
колесо самосвала.
     -- Ладно,  управлюсь и без света,  -- процедил капрал.  -- И очень даже
просто. Бомба, говорите? А  по-моему,  никакая  не  бомба. Бомбы сигналы  не
передают.
     И не успел Глаусхоф напомнить, чтобы при обращении к старшему по званию
он не забывал добавлять "сэр", как капрал двинулся к машине.
     -- Мистер Уилт, -- сказала  миссис Офрн, -- будьте любезны,  расскажите
подробнее о месте женщины в британском обществе,  в  частности о  той  роли,
которую играет в своей профессиональной сфере достопочтенная премьер-министр
миссис Тэтчер, а также...
     Уилт недоуменно поглядел  на  слушательницу. Почему миссис  Офри всегда
читает вопросы по бумажке? И почему ее вопросы  никогда не имеют отношения к
теме лекции?  Наверно,  она  их  целую неделю выдумывает.  Причем спрашивает
только о королеве или о миссис Тэтчер. Должно  быть, это потому, что однажды
герцог и  герцогиня Бедфордские  пригласили  миссис  Офри на обед  к  себе в
усадьбу и американка никак не может забыть  радушный прием.  Но сегодня Уилт
уделял вопросам миссис Офри особое внимание.
     Неприятности посыпались  на него, как только он вошел в лекционный зал.
По  пути на базу бинт, который он обмотал  вокруг  пояса, развязался и  один
конец начал спускаться  в  правую штанину.  Дальше -- хуже.  Капитан Клодиак
опоздала на  лекцию, уселась в первом  ряду прямо  перед  Уилтом и скрестила
ноги.  Уилт поспешно прижался к стойке пюпитра, чтобы побороть новую эрекцию
или по крайней мере скрыть это  происшествие от  аудитории. Дабы не смотреть
на капитана Клодиак, он и сосредоточился на миссис Офри.
     Но  и  эта уловка  не  слишком помогла.  Правда,  миссис Офри  напялила
столько затейливо  расписанного  трикотажа, что его производство, как видно,
принесло  целое  состояние  не  одному  фермеру из  Западной  Шотландии.  Ее
прелести были надежно скрыты шерстяным нарядом, и  Уилт мог опамятоваться от
всесокрушающих чар капитана Клодиак -- он  успел заметить, что капитан носит
блузку и, как ему  показалось,  форменную чесучовую  юбку.  Но ведь и миссис
Офри  женщина.  К тому же, чтобы подчеркнуть свою исключительность, она села
слева, поодаль от остальных, и Уилт так  усердно пялился на нее, что чуть не
свернул  себе  шею. Тогда он стал обращаться к прыщавому  служащему торговых
складов, который помимо лекций Уилта посещал занятия по каратэ и аэробике, а
в  изучении английской культуры  ограничился тем, что самозабвенно  постигал
премудрости  игры  в крикет.  И  снова Уилта ждала  неудача.  Минут  десять,
пристально глядя  прыщавому  в глаза, Уилт  сокрушался по поводу  того,  как
отразилось предоставление права голоса женщинам в 1928 году на распределении
голосов при последующих выборах. Но  вдруг он заметил, что  малый озабоченно
ерзает  на  стуле. По-видимому,  он истолковал взгляд  Уилта как  бесстыдное
заигрывание. Уилту вовсе не хотелось, чтобы каратист вышиб из него дух, и он
стал поочередно поглядывать то на миссис Офри, то на стену позади аудитории.
Ему казалось, что капитан Клодиак улыбается все более и более  зазывно. Уилт
еще сильнее налег на стойку пюпитра и думал только о том, как бы не спустить
в штаны прямо во время лекции. Занятый этой мыслью,  он даже не заметил, что
миссис, Офри дочитала свой вопрос.
     -- Как вы считаете, такая  точка зрения справедлива? -- заключила, она.
чтобы Уилту было легче ответить.
     -- В общем...  э-э-э... да,  -- выдавил  из  себя  Уилт. Вопроса он все
равно не запомнил: что-то о матриархальной сущности монархии. -- В целом я с
вами согласен, -- Уилт  изо  всех сил навалился на  стойку. --  Но, с другой
стороны, если  во главе  государства стоит женщина, это,  по-моему, никак не
умаляет  роль мужчин в  вопросах правления.  В конце концов, еще до Римского
владычества  Британией управляла королева Боудикка18.  однако едва  ли в  те
времена существовало Движение за освобождение женщин, ведь так?
     --  Я  не  про  движение  феминисток,  --  сказала  миссис  Офри  таким
презрительным  тоном, каким, вероятно, произносили  это слово американки  до
правления Эйзенхауэра. -- Меня интересует матриархальная природа монархии.
     -- Да-да, конечно,  --  подхватил Уилт.  Надо затянуть время,  а  то  с
коробочкой   для  крикетных  шаров  случилось  непоправимое:   Уилт  ее   не
чувствовал. -- Но то, что у  нас было несколько  королев... да  пожалуй,  не
меньше,  чем королей...  Или даже  больше? А?  То есть, раз у каждого короля
была королева...
     -- У  Генриха  VIII  было  до  фига и больше. Во мужик,  я  тащусь,  --
сообщила  астронавигаторша.  Судя по книгам, которые она читала, ей бы очень
хотелось  пожить  в средние века,  если бы  тогда существовали дезодоранты и
кондиционеры.
     Уилта  обрадовало ее замечание. Надо  направить разговор в это русло, а
самому тем временем разобраться с коробочкой.
     --  Совершенно справедливо, -- согласился Уилт. -- У  Генриха VIII было
пять жен. Это Екатерина...
     --  Простите,  мистер  Уилт, --  вмешался  какой-то сапер.  -- А бывшие
королевы  тоже  считаются  королевами?  В смысле, вдовы. Вдова короля -- она
королева или как?
     --  Королева-мать, -- объяснил Уилт, запустив  руку в карман и стараясь
нащупать коробочку. -- Конечно, это сугубо номинальный титул. Она...
     -- Вы говорите "номинальный титул"? -- поинтересовалась капитан Клодиак
голосом, как показалось Уилту, томным  и с соответствующим выражением  лица.
-- Не откажите в любезности, объясните, что означает "номинальный титул".
     -- Не отказать? -- опешил Уилт. Но его снова перебил сапер:
     --  Простите, что я вмешиваюсь, мистер Уилт,  но у вас что-то болтается
на ноге.
     -- Да? -- Уилт налег на стойка из последних сил. Аудитория во все глаза
смотрела на его правую ногу. Уилт тут же завел ее за левую.
     -- И, по-моему, это какая-то очень нужная штука, -- продолжал сапер.
     Еще бы  не нужная! Уилт покачнулся, отлепился от пюпитра и схватился за
штанину, пытаясь поймать коробочку. Но чертова коробка провалилась еще ниже.
Какое-то мгновение она игриво выглядывала из штанины, потом соскользнула  на
ботинок.
     Уилт молнией кинулся на  коробочку и потянул  в карман. Не тут-то было.
Коробочка накрепко прилеплена к бинту пластырем. Что делать? Дергать сильнее
-- брюки порвутся по шву. А другой конец  бинта обвязан вокруг пояса и никак
не  отвяжется.  Этак  недолго оказаться  перед  всей честной  компанией  без
штанов, да в придачу заработать ущемленную грыжу. Не стоять же согнувшись на
глазах у  аудитории. А лезть в брюки, чтобы вытащить коробочку изнутри,-- не
так поймут.  Кажется, его  уже не так  поняли. Даже стоя в столь причудливой
позе, Уилт  заметил, что  капитан  Клодиак вскочила с места.  Где-то  пикала
сигнализация, а астронавигаторша распространялась про гульфики, какие носили
в средние века.
     Только сапер не растерялся.
     --  Не  вызвать ли  врача?  -- предложил  он.  Уилт  сдавленным голосом
отказался, но сапер будто и не слышал его отказа:
     --  У  нас  тут  замечательное  оборудование  для  лечения  мочеполовых
расстройств.  Такое  разве  что во  Франкфурте имеется.  Так что  если нужен
врач...
     Уилт оставил в покое  коробочку и  выпрямился. Хоть и неловко, когда из
штанины  торчит  коробочка  от  крикетных  шаров,  но  показываться врачу  в
нынешнем  состоянии вовсе ни  к  чему. Бог  знает,  что  подумает врач о его
шальной эрекции.
     -- Не надо врача,  --  пискнул Уилт. -- Просто... видите  ли, я сегодня
заигрался в  крикет, боялся опоздать на  лекцию и  в спешке  забыл... Ну, вы
понимаете...
     Миссис Офри не понимала. Обмолвившись, что все радости  жизни  имеют-де
оборотную сторону, она вышла из зала вслед за капитаном  Клодиак. Уилт хотел
было объяснить,  что  ему  надо  всего-навсего  сходить  в  туалет,  но  тут
неожиданно встрял прыщавый:
     -- Вот оно что, мистер Уилт. А я и не знал, что вы играете в крикет.  Я
же три недели назад  вас спрашивал,  что такое "кривой  шар", а вы не смогли
ответить.
     -- Как-нибудь в другой раз, -- пообещал Уилт. --  А сейчас мне  надо...
э-э-э... в одно место.
     -- Значит, вы не хотите, чтобы...
     -- Нет-нет, я совершенно здоров. Просто... ну, не важно.
     Уилт заковылял из зала, уединился в кабинке туалета и принялся выяснять
отношения  с коробочкой, бинтом и брюками. Слушатели  же оживленно обсуждали
тот  феномен культуры Великобритании,  который только  что продемонстрировал
Уилт -- он заинтересовал их больше, чем  сведения о распределении голосов на
выборах.
     -- И все равно, в крикете он ничего не смыслит, -- настаивал прыщавый.
     Астронавигаторшу и сапера больше волновало физическое состояние Уилта.
     -- У меня в Айдахо  был дядя, -- рассказывал сапер. -- Он как-то весной
красил  дом  и свалился  с  лестницы.  Так  ему  на  мошонку  тоже  наложили
специальную повязку. С этим делом шутить нельзя.

     -- Ну, что я говорил? -- торжествовал капрал.  -- Два радиопередатчика,
один магнитофон. И никакой бомбы.
     -- Точно? -- переспросил Глаусхоф, стараясь скрыть досаду.
     -- Точно, -- сказал капрал.
     Майор из подразделения  взрывных  и  землеройных  работ подтвердил  его
слова  и  спросил,  можно  ли убрать  самосвалы.  Самосвалы  были  отведены,
"эскорт" остался на стоянке в одиночестве. Но Глаусхоф не собирался упускать
такую прекрасную возможность отличиться. Дело в  том, что начальник разведки
полковник Эрвин на выходные уехал с базы  и в его отсутствие Глаусхоф вполне
мог извлечь из происшествия выгоду.
     --  Зачем  же  он  приперся сюда  со  своими передатчиками? --  спросил
Глаусхоф. -- Что скажете, майор?
     -- Наверно, это  проверка. Если бы  все  сошло  гладко,  он  бы  привез
настоящую  бомбу с дистанционным управлением, --  предположил майор, который
на все смотрел с точки зрения своей специальности.
     -- Но это же не приемники, а передатчики, -- не унимался капрал. -- Они
не принимают сигналы, а передают. И для чего тогда магнитофон?
     -- Магнитофон --  не по моей  части,  -- сказал майор. -- Устройство не
взрывоопасное. Ну, пойду писать рапорт.
     Тут Глаусхоф решил наконец взять быка за рога.
     --  Только на мое  имя, --  объявил он. -- Рапорт  подадите мне, больше
никому. Не будем поднимать шум.
     -- Самосвалы уже такой шум  подняли, что мое почтение. Оказалось, мы их
зря гоняли.
     --  И все-таки  надо  разобраться, -- сказал Глаусхоф.  -- Я отвечаю за
безопасность  базы,  и  мне  не  нравится, что какой-то паршивый  англичанин
притаскивает  сюда  эту технику. Может, это действительно проверка, а может,
что-то другое.
     --  Конечно,  что-то  другое,  --  подхватил   капрал.  --   Вон  какая
чувствительная аппаратура: с двадцати миль засечет, как блохи трахаются.
     --  Не иначе  жена хочет  с ним  развестись  и собирает  компромат,  --
догадался майор.
     --  Что-то  она  уж  больно  усердствует, --  заметил  капрал.  --  Два
передатчика  и магнитофон. Такую  сложную  технику  в  магазине  не  купишь.
Никогда  не  слыхал,  чтобы  штатские  пользовались  такой  хитрой  системой
самонаведения.
     -- Системой самонаведения?  --  переспросил Глаусхоф, который  все  еще
представлял, как трахаются блохи. -- Как это -- системой самонаведения?
     -- Эти  хреновины указывают цель.  Передают сигналы.  А  два  оператора
сидят у приемников и засекают, где крутится автомобиль.
     --  Вот  это номер,  -- забеспокоился  Глаусхоф.  --  Думаете,  русские
послали Уилта узнать наши координаты?
     --  Они и так  знают, где мы находимся, у них  спутники  с инфракрасной
техникой. Подсылать  радионаводчика им вроде  бы  ни  к чему.  Разве что они
хотели сбыть его с рук.
     -- Сбыть с рук? Зачем?
     -- А я почем знаю? Вы отвечаете за безопасность, вы и разбирайтесь. А я
техник  и не в  свое  дело  не лезу.  Но, по-моему,  если агента засылают  к
противнику с сигнальным  устройством, по которому  его легко распознать, так
только затем, чтобы его  накрыли. Это же все равно, что  бросить в комнату к
коту писклявую мышь.
     Однако Глаусхоф стоял на своем:
     -- Что  бы  вы  ни  говорили, Уилт  без  разрешения  протащил  на  базу
шпионскую аппаратуру, и я его не отпущу.
     -- Вот они по сигналам и выяснят, где он застрял.
     Глаусхоф   бешено   сверкнул   глазами.  Пропади   он  пропадом,   этот
рассудительный зануда! Но Глаусхоф нашел способ поставить капрала на место.
     -- Что? -- взревел он. -- Передатчики еще действуют?
     -- А как  же. Вы ведь не сказали, что  их надо отключить. Нам с майором
было приказано искать в машине бомбу.
     -- Так точно, -- поддакнул майор. -- Приказ был насчет бомбы.
     -- Сам знаю, что насчет бомбы! --  бушевал Глаусхоф. -- Думаете, у меня
память плохая?
     Тут  он умолк  и с  ненавистью  воззрился  на  машину. Раз  передатчики
действуют,  то  противнику  уже  известно.  что  его  хитрость  раскрыта,  а
значит... Глаусхоф  лихорадочно  прикидывал, как  предотвратить  катастрофу.
Оставались считанные минуты, с решением надо спешить.
     И Глаусхоф объявил свое решение:
     -- Мы принимаем бой, а  вы принимайте машину. Чтобы духу  ее на базе не
было.
     Капрал  заартачился: долбанные шпионы следят за долбанным "эскортом"  в
оба,  а  он, видите ли,  должен  отгонять его за тридцать миль,  да  еще без
долбанного сопровождения.  Однако Глаусхоф был неумолим, и через пять  минут
"эскорт"  покинул  базу.  Предварительно  в  магнитофоне  сменили  пленку  и
оставили  все так, будто к технике не прикасались. Напутствия Глаусхофа были
просты:
     -- Отгоните "эскорт" к  дому  Уилта. Майор будет  сопровождать  вас  на
своей  машине, с ним и вернетесь. Если  что, он  вам поможет.  Пусть слухачи
ищут Уилта у него дома. То-то намучаются.
     --  Зато меня  найдут без  труда, -- буркнул капрал. Хотя  со  старшими
офицерами спорить не положено, в этот раз надо было бы держаться понаглее.
     Машины двинулись в  путь. Глаусхоф посмотрел им вслед и окинул взглядом
по-вечернему сумрачную, унылую равнину. Ему всегда было муторно от ее  вида,
а  теперь она выглядит  просто  зловеще. Еще  бы: равнину обдувает ветер  из
России,  прямиком  с  Урала.  Пролетая  мимо  куполов  и  башен  Кремля,  он
исполнился тлетворным  духом и  несет гибель  всему  человечеству.  И сейчас
далекие враги  ловят  каждое слово,  которое  здесь  произносится.  Глаусхоф
тюбрел назад. Ничего, он с этими коварными соглядатаями разберется.

14

     -- Помещение оцеплено, сэр, но он еще не выходил, -- доложил лейтенант
Хара, когда Глаусхоф приблизился к учебному корпусу No  9. В этом Глаусхоф и
сам успел  убедиться:  он еле пробился через кордон,  который лейтенант Хара
выставил возле корпуса.  В другой раз  Глаусхоф задал  бы чересчур  ретивому
служаке по первое  число, но  сейчас было не до разносов.  Кроме того, майор
ценил  опыт  своего  помощника.  Лейтенант  Хара,  командовавший   ПОТО   --
подразделением охраны территории объекта, -- получил выучку в Форт Ноксе19 и
Панаме, в мундире английского  полицейского разгонял демонстрации протеста в
Гринэм-Коммон и мог бы по праву получить орден "Пылающее сердце" за  ранение
в бою: его укусила за ногу участница демонстрации, мать четырех детей. С тех
пор  он  невзлюбил  всех  женщин.  Эта черта  его  характера очень нравилась
Глаусхофу. Слава Богу, хоть один человек на базе не полезет в постель к Моне
Глаусхоф.  А если  на  территорию вздумают  прорваться стервы из Движения за
ядерное разоружение, лейтенант Хара уж точно не станет строить им глазки.
     Но  на сей  раз лейтенант  явно перегнул палку. Кроме парней  из группы
захвата  --  шестеро в противогазах  замерли  у стеклянных дверей, остальные
притаились  под  окнами  --  Глаусхоф увидел нескольких  женщин. Они  стояли
рядком у соседнего здания лицом к стене.
     -- Кто это? --  спросил Глаусхоф. Сердце у него екнуло: ему показалось,
что на одной из задержанных вязаный наряд миссис Офри.
     -- Предположительно женщины, -- ответствовал Лейтенант Хара.
     -- Как это -- "предположительно"? Женщина -- она женщина и есть.
     -- Они вышли из зала в женской одежде, сэр. Но это  еще  не значит, что
они женщины. Может, террористы переодетые. Прикажете проверить?
     -- Не  надо, -- бросил  Глаусхоф. Свалял он  дурака: надо  было  отдать
приказ  сразу захватить здание, а уж потом  являться  на место происшествия.
Ему   и   так  грозят   неприятности   из-за  того,   что   жену  начальника
административного отдела распластали по стенке,  приставив к виску пистолет,
а если лейтенант  Хара еще и  подвергнет ее осмотру на  предмет  определения
пола, то пиши  пропало.  Одно  спасение --  представить  дело  так. будто  в
противном  случае  злоумышленник  мог  бы взять миссис  Офри  заложницей. Уж
тогда-то она не посмеет жаловаться.
     -- Вы уверены, что нарушитель не сумеет улизнуть?
     --  Совершенно  уверен,  -- успокоил  лейтенант.  --  На  крышу ему  не
выбраться, в соседнем  доме засели  мои снайперы. Подземные  переходы  между
зданиями  перекрыты.  Все  обойдется без  шума  и пыли:  швырнем канистру  с
паралитическим газом -- и дело с концом.
     Глаусхоф беспокойно покосился на задержанных.  Еще чего -- "без  шума и
пыли". Чем больше шума и пыли, тем лучше.
     -- Я  отведу  женщин в укрытие,  --  сказал он,  --  а вы  приступайте.
Первыми не стрелять. Мне нужно будет допросить этого типа. Все поняли?
     -- Так точно, сэр. Стоит ему глотнуть газа, он и курок не нащупает.
     -- Прекрасно. Выждите пять  минут, пока я разберусь  с женщинами, потом
начинайте, -- распорядился майор и направился к миссис Офри.
     --  Пройдите, пожалуйста, за мной, -- обратился он к дамам и, распустив
охрану, повел стайку задержанных в вестибюль соседнего корпуса.
     -- Что  это...  -- запальчиво начала миссис  Офри,  но Глаусхоф  жестом
остановил ее.
     -- Я  сейчас все объясню. Извините,  что доставили вам неприятности, но
на  территорию проник посторонний и  нам не хотелось, чтобы вас  захватили в
заложники.
     Глаусхоф  умолк  и   с  облегчением  заметил,  что  даже  миссис   Офри
встревожилась.
     -- Какой ужас, -- пробормотала она.
     Зато капитан Клодиак неожиданно ударилась в амбицию:
     -- Посторонний? Лекция шла как обычно, никаких посторонних не  было. Вы
что, хотите сказать, что к нам затесался неизвестный?
     Глаусхоф замялся. Он бы предпочел до поры сохранить  имя Уилта в тайне.
Новость  разнесется по базе  с быстротой молнии, а майор  рассчитывал сперва
допросить Уилта, выжать из него  нужные сведения и потом уличить разведку, в
первую очередь этого  хлыща Эрвина, в том, что они  так неразборчиво пускают
на территорию  иностранцев.  Тогда полковнику Эрвину не  сносить  головы,  а
Глаусхоф,  глядишь, и получит  повышение. Если  же  разведка раньше  времени
узнает о происшествии,  затея Глаусхофа обернется  против  него самого. И он
прибег к испытанному приему: начал стращать секретностью.
     --  Сейчас  об этом  распространяться не время.  Государственная тайна.
Любая утечка информации  нанесет ущерб оборонному потенциалу Стратегического
авиационного  командования  в  Европе.  Поэтому я вынужден  требовать, чтобы
происшедшее осталось между нами.
     На короткое время его слова возымели действие. Даже  миссис  Офри  была
потрясена. Но с капитаном Клодиак никакого сладу:
     -- Я все-таки не понимаю. В зале  только  и народу было что мы да Уилт.
Ведь так?
     Глаусхоф промолчал.
     -- Вдруг как снег на голову сваливаются ваши десантники и  ставят нас к
стенке.  Говорите, в  корпус проник неизвестный? Не верю я вам, майор, ох не
верю. Никто никуда не проникал -- разве что ваш лейтенант-женоненавистник ко
мне в задницу.  Имейте в виду, что я намерена подать рапорт о возмутительном
поведении лейтенанта Хары, и эти ваши байки про шпионов не помогут.
     Глаусхоф  разинул  рот.  Не зря он назвал  капитана Клодиак  бедовой. И
совершенно напрасно он позволил лейтенанту действовать по своему усмотрению.
Оказывается, неприязнь  лейтенанта к женщинам вовсе не так сильна, а капитан
Клодиак, что ни говори, бабенка видная.
     Надо было спасать положение. Глаусхоф сочувственно улыбнулся, но улыбка
получилась кривая.
     -- Я уверен, что лейтенант Хара вовсе не за тем...
     --  Не  за тем меня лапал? Я что, по-вашему,  совсем  дура, не понимаю,
зачем меня хватают руками? -- разорялась капитан Клодиак.
     -- Он, должно быть, искал оружие, -- лепетал Глаусхоф. Капитан выбила у
него почву  из-под  ног; чтобы вновь овладеть положением, придется  отмочить
что-то небывалое.
     По  счастью,  снаружи  донесся  звон стекла. Это лейтенант Хара, выждав
ровно пять минут, пошел на штурм.

     Минут  пять  Уилт  разматывал бинт  и, вытащив его  из  штанины,  снова
закрепил коробочку таким образом, чтобы взбалмошный член не портил ему жизнь
своими истерическими выходками. Приспособление получилось весьма неуклюжее.
     В дверь кабинки постучали.
     -- Как вы там, мистер Уилт? -- поинтересовался сапер.
     -- Спасибо, все в порядке, -- вежливо  ответил Уилт, скрежеща зубами от
ярости. Черт бы  взял  этих услужливых олухов. Не знают, в чем дело, а лезут
помогать. Для  Уилта сейчас одно спасение -- рвать когти, пока не  стряслось
чего похуже. Но саперу это было невдомек.
     -- А я как раз рассказывал Питу про своего дядю из Айдахо, --сообщил он
через дверь. -- Ему тоже приходилось носить повязку на мошонке.
     -- Что вы  говорите,  --притворно  оживился  Уилт, изо всех  сил дергая
застежку-молнию. Она прихватила край бинта. Уилт попытался ее расстегнуть.
     --  Да-да.  Он  несколько  лет ходил  враскоряку,  а  потом  тетя  Энни
прослышала,  что  в Канзас-сити есть классный хирург, и потащила  туда  дядю
Рольфа. Дядя, понятное дело, брыкался, но потом остался  доволен.  Хотите --
могу дать адресок.
     Судя  по  треску  ниток,  молния  снизу  стала  рваться.  Уилт   смачно
выругался.
     -- Что вы говорите, мистер Уилт?
     -- Ничего.
     Сапер  умолк  -- как  видно,  обдумывал,  каким  бы еще советом угодить
Уилту. А Уилт, сжав нижний конец молнии, снова принялся дергать замок.
     -- Конечно, я в этом деле не слишком  понимаю. Я ведь сапер, а не врач.
Знаю только, что в паху происходит повреждение...
     -- Послушайте, -- перебил Уилт, -- у меня поврежден не пах, а молния на
брюках. В нее что-то попало, и она заклинила.
     -- С какой стороны?
     -- Что -- с какой стороны?
     -- С какой стороны попало?
     Уилт уставился на молнию. В сортире поди разберись, где какая сторона.
     -- Откуда я знаю?
     -- Вы ее застегиваете или расстегиваете? -- не отставал сапер.
     -- Застегиваю.
     -- В таких случаях лучше сперва расстегнуть.
     -- Расстегнута  уже, -- огрызнулся Уилт, не  скрывая раздражения. -- На
кой ляд мне ее застегивать, если она не расстегнута?
     --  И то  правда, -- согласился сапер с  готовностью,  которая взбесила
Уилта  еще  пуще.  чем  его  услужливость. --  Но,  может,  вы не  до  конца
расстегнули, потому и не идет...
     Сапер замолчал, но ненадолго:
     -- Мистер Уилт, а что вам туда попало-то?
     Уилт  очумело вперился в табличку,  которая напоминала  о необходимости
вымыть руки и даже поясняла как.
     -- Сосчитай до десяти, -- шепнул он себе. К его изумлению, бинт наконец
отцепился  от  молнии. Отцепился и  сапер со  своими  непрошеными  советами,
потому что где-то зазвенело  стекло и приставала,  мигом отбросив задушевный
тон, завопил:
     -- Эй, что там такое?
     Уилт затруднялся  ответить  на этот вопрос. Напуганный  шумом,  он и не
собирался искать ответа. Он слышал, как с грохотом  распахнулась  дверь, как
по коридору забегали люди,  то и дело сдавленными  голосами  отдавая приказы
стоять  и не шевелиться. Уилт и не шевелился. Он уже  усвоил, что  в  туалет
можно  безбоязненно ходить только дома, в  других местах от таких  посещений
одни  неприятности.  Но  оказаться  в запертой кабинке в  тот  момент, когда
здание штурмует группа захвата, -- это что-то новенькое.
     Сапер  тоже  не привык к  подобным приключениям.  Как  только  потянуло
паралитическим  газом  и   в  корпус   вломились  молодцы  в   противогазах,
вооруженные  автоматами,  сапер тут же  утратил  интерес к Уилтовой молнии и
бросился  в  аудиторию,  но  налетел  на  штурмана  и  прыщавого  складского
служащего, которые опрометью мчались прочь. Между тем парализующий газ начал
действовать.  Прыщавый  пытался обойти сапера, тот пытался  посторониться, а
штурман, вообразив, что выбирается из сутолоки, заключил их в объятия.
     Все трое повалились  на пол, и в  тот же миг над ними воздвигся грозный
лейтенант Хара в жутком противогазе и прорычал:
     -- Который из вас Уилт?
     Голос из-под  маски  звучал  глухо, а  одурманенные и  без  того  плохо
соображали. Даже от словоохотливого сапера нельзя было добиться ответа.
     -- Вынесите их, -- приказал лейтенант. Задержанных потащили из корпуса.
При  этом  они  издавали  нечленораздельные  звуки,  словно  радиоприемник с
севшими батарейками, включенный под водой.
     Уилт вслушивался в этот зловещий  шум, тревога  его росла. Хоть он и не
новичок на базе, но такого  на его памяти  здесь еще не бывало. Звон стекла,
беготня по  коридору, приглушенные крики  -- что все это означает? Ну да что
бы там ни происходило, сегодня Уилт уже хлебнул неприятностей, нарываться на
новые  --  слуга  покорный.  Лучше  уж оставаться  на  месте  и ждать, когда
кончится заваруха. Уилт выключил свет в кабинке и опустился на стульчак.
     Солдаты наперебой докладывали лейтенанту,  что  в  аудитории  никого не
осталось. Хотя по залу  ходили сизые волны газа, лейтенант и сам мог в  этом
убедиться.   Он  разочарованно  оглядел   пустые  стулья   сквозь  стеклышки
противогаза.  Только  и всего?  Он-то надеялся,  что нарушитель разбушуется,
окажет сопротивление, а  его  взяли  голыми руками.  Жаль,  не сообразили  и
служебным собакам  надеть противогазы  -- оказывается, паралитический газ на
них  тоже  действует.  Одна  с  вялым  рычанием  ползала  по  полу;  другая,
собравшись почесать за правым ухом, дрыгала в воздухе  задней лапой. Беда да
и только.
     --  Дело  сделано,  --  бросил  лейтенант  и  пошел  допрашивать  троих
задержанных. Но с  ними было то  же, что и с собаками:  совсем  расклеились.
Поди разбери, кто из них иностранный агент, подлежащий аресту. Все трое были
в штатском, а добиться, кто они такие, никакой возможности.
     Лейтенант доложил о своем затруднении Глаусхофу:
     -- Вы лучше сами посмотрите, сэр. Я не пойму, кто из них тот сукин сын,
который нам нужен.
     -- Уилт, -- сказал Глаусхоф, с. ненавистью глядя в противогазную морду.
-- Его зовут Уилт. Он иностранец. Неужели так трудно узнать?
     -- Для меня все англичашки на  одно лицо, -- заметил лейтенант и тут же
получил  два  удара -- ребром  ладони по  горлу и коленом в пах. Это капитан
Клодиак, несмотря  на противогаз,  опознала своего  обидчика и недруга  всех
женщин.  Лейтенант согнулся,  капитан  схватила  его  за руку  и  на  глазах
изумленного Глаусхофа с легкостью повергла его помощника наземь.
     --  Уму  непостижимо! --  восхитился  майор.  --  Какая удача,  что мне
довелось увидеть...
     --  Ладно  трепаться,  --  капитан  Клодиак  отряхнула   руки  с  таким
воинственным  видом, как будто не прочь еще на ком-нибудь продемонстрировать
свои познания в  каратэ.  -- Этот ублюдок грубо отозвался о  женщинах.  А вы
помянули Уилта. Ведь так?
     Глаусхоф удивился.  Он и не  подозревал, что выражение  "сукин  сын" --
грубость по отношению к женщинам. Об Уилте же в присутствии остальных дам он
распространяться  не  хотел.  Но поскольку  ему  позарез  нужен был человек,
который знает Уилта в лицо, Глаусхоф предложил:
     -- Давайте, капитан, потолкуем об этом на улице.
     Капитан Клодиак насторожилась и вслед за майором вышла из вестибюля.
     -- Так о чем вы хотите потолковать? -- спросила она.
     -- Да хоть об Уилте.
     -- Вы в своем уме? Что вы там такое говорили? Уилт -- агент?
     Ответ майора был краток:
     -- Несомненно.
     -- Откуда сведения? -- в тон ему спросила Клодиак.
     -- Он провез  в машине  на  территорию  базы передатчики. С  их помощью
можно  передать  наши  координаты хоть  в Москву, хоть на Луну.  Я  не шучу,
капитан. Более того. штатскому  такую технику  не достать, в магазине она не
продается. Это оборудование казенное.
     Глаусхоф  с  облегчением заметил, что  собеседница  слушает уже  не так
недоверчиво.
     -- И вот теперь, -- продолжал майор, -- я ищу человека, который смог бы
Уилта опознать.
     Они завернули за угол. Перед входом в учебный корпус No 9 ничком лежали
трое. Их караулили солдаты и две одуревшие от газа собаки.
     --  Значит, так,  ребята,  сейчас  капитан  его  опознает,  --  объявил
Глаусхоф и  носком  ботинка толкнул прыщавого  складского служащего.  -- Эй.
повернись-ка.
     Прыщавый  попытался  перевернуться на  спину, но вместо  этого пополз в
сторону и вскарабкался на штурмана,  который беспокойно задергался. Глаусхоф
с отвращением взирал на эту неуклюжую возню, но вдруг его внимание привлекло
более досадное  зрелище: одна собака, даже не подумав задрать лапу, мочилась
на его ботинок.
     -- Уберите от меня эту тварь! -- завопил Глаусхоф.
     То же самое, только  менее внятно, силился выговорить штурман, которому
не нравилось, что прыщавый откровенно пытается его изнасиловать.
     Собаку  оттащили --  сладить с ней смогли  только  втроем,  -- и  перед
корпусом   установился  относительный  порядок.  Но  капитан  Клодиак  снова
помрачнела.
     -- Говорите, нужно опознать Уилта? Но его тут нет.
     --  Нет?  Так  вы считаете...  -- Глаусхоф  подозрительно  взглянул  на
разбитую дверь.
     -- Лейтенант велел  взять этих, -- вступил  в  разговор один солдат. --
Больше в зале никого не было. Я проверял.
     -- Должны быть! -- рявкнул Глаусхоф. -- Где Хара?
     -- Внутри. Там, где вы ему...
     -- Без вас знаю где. Ну-ка живо позовите его сюда.
     -- Слушаюсь, сэр, -- произнес солдат и испарился.
     -- Теперь вам не поздоровится, -- заметила капитан Клодиак.
     Глаусхоф махнул рукой:
     -- Пустяки. Через кордон ему не прорваться, а если его пришибет током у
ограждения или задержит охрана у ворот, беда невелика.
     И все-таки  майор  с  тревогой  посматривал  на  однообразные  корпуса,
разделенные дорожками для машин.  Знакомые здания  словно изменились. Уж  не
вздумалось  ли  им  укрывать  пропавшего  Уилта?  И  вдруг  майора,  который
вообще-то  оригинальностью не отличался, поразила необычная  мысль:  а  ведь
Бэконхит ему  все  равно что  дом родной,  его оплот в чужой стране. И  даже
отрадный рев самолетов -- память о родине, городишке Эйдерберг в Мичигане, о
доме неподалеку от скотобойни,  где  резали свиней. В детстве их визг и  рев
взлетающих истребителей будили Глаусхофа по утрам; уже тогда этот шум вселял
в его душу покой. Мало того, Бэконхит  с  его ограждениями и охраной у ворот
--  та  же Америка,  его  страна,  могучая  и независимая;  страна,  которая
благодаря  мощным  арсеналам  и  неизменной бдительности  может  не  бояться
никаких  врагов. Вокруг базы, за  проволочной  оградой, за хмурыми болотами,
стоят  ветхие  деревушки  и городишки,  где  ленивые торговцы не  умеют  как
следует обслужить покупателя, а в грязных  пивных непонятные люди потягивают
теплое, сомнительное  в  санитарном  отношении  пиво. А здесь, на  базе,  --
образцовый порядок, удобства, последние технические новинки. Посмотришь -- и
убедишься, что Соединенные Штаты Америки по-прежнему остаются Новым Светом и
никому за ними не угнаться.
     Глаусхоф  увлекся и чуть не забыл, что  происходит у него  под носом. А
ведь Уилт прячется в одном из этих зданий, и, пока мерзавца не найдут, жизнь
на  базе  будет  отравлена  его  присутствием. Майор  поспешно  отогнал  эту
кошмарную  мысль,  но  тут  его  взору предстал  другой кошмар.  Из-за  угла
появился  лейтенант  Хара. Женоненавистник  еще не  оправился  после  урока,
который дала ему капитан Клодиак: его вели под руки два охранника. В этом не
было ничего удивительного, однако Глаусхофа  поразил нечленораздельный лепет
лейтенанта, который трудно объяснить ударом в пах.
     -- Это  из-за  ПГ, паралитического  газа,  сэр, -- сообщил охранник. --
Лейтенант, наверно, открыл в вестибюле канистру.
     --  Открыл канистру?  В  вестибюле? -- взвизгнул  майор.  Он  с  ужасом
представил, какие  тяжелые  последствия будет  иметь этот идиотский поступок
для его карьеры. -- Но ведь там женщины!
     -- Так точно, -- вдруг выговорил лейтенант Хара заплетающимся языком.
     -- Что значит "так точно"? -- вскинулся майор.
     -- Обязательно, --  произнес лейтенант неожиданно  тонким голоском.  --
Обязательно. Обязательно. Обязательно. Обязательно...
     -- Заткните ему пасть!  --  заорал Глаусхоф и что есть духу  помчался в
соседний корпус в надежде, что  еще не  все потеряно.  Увы, надежды его были
тщетны.  Трудно сказать,  какая муха укусила  лейтенанта.  Скорее  всего, он
решил  защититься  от  нового нападения  капитана Клодиак  и  дернул  кольцо
газовой гранаты, не заметив,  что  его  противогаз  сполз  при  падении.  За
стеклянной дверью вестибюля майор увидал диковинную картину. Теперь Глаусхоф
мог не волноваться, что миссис Офри  помешает  его  планам: жена  начальника
административного отдела картинно перевешивалась через спинку стула,  волосы
ниспадали до пола и, к счастью, закрывали ее  лицо. В эту минуту она  больше
всего  напоминала крупную любострастную шотландскую овцу, которую  несколько
преждевременно  пропустили через вязальную машину для выделки трикотажа.  Не
лучше выглядели и остальные. Астронавигаторша,  лежа на спине,  с редкостным
безразличием изображала сексуальные переживания. Прочие слушатели  курса  по
культуре и государственному строю Великобритании вполне сошли бы за массовку
из фильма о конце света. Глаусхоф снова почувствовал себя неуютно,  и только
последние крупицы здравомыслия помогли ему взять себя в руки.
     --  Уберите  их, --  рявкнул Глаусхоф.  -- И позовите врачей. Тут  один
маньяк совсем распоясался.
     -- Что есть, то  есть,  -- согласилась  капитан Клодиак.  -- Лейтенанту
придется за многое отвечать.  Вряд ли генерал Офри обрадуется, когда узнает,
что его супруга приказала долго  жить. Где теперь  взять четвертого партнера
для бриджа у командующего?
     Бесстрастные рассуждения капитана взбесили Глаусхофа.
     -- А все  вы, --  с угрозой в голосе произнес он. -- Вам  тоже придется
отвечать.   Вы  совершили  умышленное  нападение  на  лейтенанта  Хара   при
исполнении служебных обязанностей и...
     Капитан вспылила.
     --  Значит, у него обязанности  такие -- запускать руку мне в... --  но
вдруг она осеклась, выпучила глаза и ахнула: -- Господи!
     Глаусхоф, который  уже  приготовился  снова  познакомиться  с  приемами
каратэ, посмотрел в ту же сторону.
     Там,  где  еще  недавно  была  стеклянная дверь учебного корпуса No  9,
барахтался жалкий человечишко. Он силился подняться на ноги, но не мог.

15

      Непрерывно подавая  сигналы, безбожно петляя,  "эскорт" Уилта проехал
уже пятнадцать миль. Указать капралу путь  до  Ипфорда никто не  удосужился.
Капрал же не  очень полагался на майора  и его команду, которые следовали за
ним на грузовике и в случае чего, по словам  Глаусхофа, должны были прийти к
нему  на помощь.  Поэтому капрал сам о  себе позаботился: прихватил  тяжелый
автоматический пистолет и  наметил самый заковыристый  маршрут  до  Ипфорда,
чтобы  сбить  с  толку вражеских операторов,  которые захотят определить его
местонахождение.
     В этом  капрал преуспел. За короткое время он отмахал двадцать миль, но
с какими ухищрениями! В  первые полчаса он едва одолел пять  миль. Затем что
есть духу погнал в  сторону Ипфорда,  минут двадцать  торчал  в тоннеле  под
автострадой -- якобы менял шину. Потом неожиданно объявился на малой дороге,
которая,  как нельзя более  кстати, шла вдоль высоковольтной линии.  Еще два
тоннеля, еще пятнадцать миль по извилистой дороге ниже  крутого берега реки,
перегороженной дамбой. Инспектор  Роджер и  его  сотрудники в другом фургоне
слали друг другу  отчаянные сигналы: куда, к лешему, запропастился "эскорт?"
И в довершение всех бед они, кажется, заблудились.
     Майору на грузовике тоже пришлось несладко. Он  никак  не  предполагал,
что  капрал  станет  играть в прятки  по  тоннелям,  гнать  сломя голову  по
петлистым дорогам, на которых с грехом  пополам разминутся две повозки, да и
то не без риска. Майор  махнул рукой. Несется  как на  пожар --  ну и черт с
ним.
     Грузовик, мчавшийся по раскисшей дороге, занесло на крутом повороте,  и
он чуть не угодил в глубокий кювет, залитый водой.
     --  Да  не гони  ты так, --  сказал  майор  водителю.  Если  ему  нужна
вооруженная охрана, пусть сбавит ход. Всю жизнь мечтал сломать  себе  шею  в
канаве.
     -- Но мы же отстанем, -- возразил водитель, который уже вошел в азарт.
     -- Пускай. Мы ведь знаем, что он едет в Ипфорд -- если доедет, конечно.
Адрес  у  меня есть. Так что как будет шоссе, сворачивай  на него. А капрала
подождем на месте.
     -- Есть, -- неохотно ответил водитель  и на следующем повороте выбрался
на благоустроенное шоссе.

     Сержант  Ранк  с  радостью  последовал бы  его  примеру, но  куда  там.
Инспектор Роджер ликовал: проделки капрала превзошли все его ожидания.
     -- Хочет от нас уйти!  -- обрадовался Роджер, как только капрал отъехал
от базы и затеял игру со смертью. -- Сразу видно -- наркотики везет.
     -- Или тренируется для ралли в Монте-Карло, -- добавил Ранк.
     Роджер даже не улыбнулся.
     --  Ерунда.  Значит, проходимец приезжает в Бэконхит,  а  через полтора
часа вылетает оттуда как ошпаренный и мчится со скоростью восемьдесят миль в
час, и все кругами,  кругами.  Да на  такой  дороге и днем не всякий рискнет
разогнаться  больше сорока миль в час. Что  же,  спрашивается, за ценность у
него в машине? Чем он так дорожит?
     --  Только  не своей жизнью, это точно, -- заметил  Ранк,  изо всех сил
стараясь  не слететь с сиденья. -- А давайте вызовем дорожную полицию. Пусть
его задержат за превышение скорости и посмотрят, что за сокровище он везет.
     -- Дело говорите, -- кивнул Роджер и хотел было отдать распоряжение, но
тут  передатчики умолкли: "эскорт"  на двадцать минут затаился в тоннеле под
автострадой. Роджер  отчихвостил  сержанта за  то, что он не засек последние
координаты, и обратился за помощью к экипажу второго фургона. А когда капрал
погнал машину вдоль  высоковольтной линии  и  потом  вдоль  прибрежных круч,
Роджер  не знал,  что  и думать.  Инспектор не сомневался:  они имеют дело с
матерым преступником.
     -- Наверняка спихнул зелье кому-то еще,  -- бормотал Роджер. -- Сунемся
с обыском, а с него и взятки гладки.
     Теперь Ранк спорить не стал, уж больно это похоже на правду.
     --  Надо  же, и  про  передатчики  пронюхал, -- удивлялся  сержант.  --
Недаром выбрал такой маршрут. Куда теперь поедем?
     Роджер задумался. Можно выхлопотать разрешение  на обыск и перетряхнуть
дом Уилта. Достаточно будет обнаружить хоть каплю героина или "формалина" --
и дело в шляпе. А если не найдут?
     --  У нас  еще остался магнитофон. --  вспомнил Роджер. -- Дай Бог,  до
него  Уилт  не добрался. Вот и  послушаем,  о  чем он  говорил с  тем типом,
которому передал наркотики.
     Сержант был другого мнения:
     -- А по-моему, единственный  способ раздобыть железные улики -- наслать
на прощелыгу криминалистов с пылесосами помощнее, чтобы слона могли вытянуть
из канализации. Будь Уилт хоть семи пядей во лбу, ребята из лаборатории свое
дело знают. Больше нам его никак не прищучить.
     Но Роджер заупрямился. Еще чего! Только-только убедился,  что следствие
идет как надо, -- и вдруг передать дело другим?
     --  Сначала  послушаем  пленку,  --  решил  Роджер  и   велел  водителю
возвращаться в Ипфорд.  -- Через час,  когда Уилт уснет,  залезете к  нему в
машину и достанете запись.
     -- А  потом до вечера буду отдыхать,  --  обрадовался  Ранк. -- У  вас,
похоже, бессонница, а я если не посплю восемь часов, не могу даже...
     -- Нет у меня бессонницы, -- огрызнулся инспектор.
     Полицейские замолчали. Тишину  нарушали только  сигналы передатчиков из
машины Уилта. Они звучали  все громче. Через десять минут фургон остановился
в   начале  Перри-роуд.  Судя   по   сигналам,  "эскорт"  уже  обретался  на
Оукхерст-авеню.
     -- Во дает!  -- изумлялся Роджер. -- С виду такой губошлеп, а ездит как
заправский гонщик. Что значит внешность обманчива.
     Через час сержант Ранк выбрался из фургона и отправился на разведку.
     -- "Эскорта" нет, -- сообщил он инспектору.
     -- Нет? Не может быть! Сигналы очень отчетливые.
     -- Ну уж это я не знаю. Может,  он, падла, утащил передатчики к  себе в
постель. Только у дома "эскорта" нет. Это точно.
     -- А в гараже? -- нахмурился Роджер.
     -- В  гараже?  Вы  бы видели,  что у  них в  гараже.  Мебельный  склад,
ей-богу.  Битком набит  всякой рухлядью. Или, по-вашему, они перетащили  все
барахло в дом? Да на это уйдет дня два, не меньше.
     -- Разберемся, -- пообещал Роджер.
     Фургон медленно двинулся по Оукхерст-авеню мимо дома No 45.  Сержант не
ошибся: "эскорта" не было.
     -- Вот видите. Я же говорил, что его нет.
     -- А почему вы не сказали,  что он оставил машину вон там? -- И  Роджер
указал  вперед. Сквозь  ветровое  стекло  сержант  увидел заляпанный  грязью
"эскорт". Капрал, которому  было недосуг  среди ночи отыскивать нужный  дом.
бросил машину возле дома No 65.
     -- Ни черта себе! -- ахнул сержант. -- Что это ему вздумалось?
     -- А вот послушаем запись и  узнаем.  Вылезайте тут, а  мы  подождем за
углом.
     Сержант уперся:
     -- Нет  уж, сами и  идите за этой долбанной пленкой, если она  вам  так
нужна.  Раз этакий  прохвост бросил тачку не поймешь где. жди подвоха. Очень
мне надо нарываться на неприятности.
     В  конце  концов  за  пленкой  действительно пошел Роджер. Но  едва  он
подкрался  к "эскорту" и  запустил руку под переднее  сиденье, как за дверью
дома No 65 забрехал датский дог миссис Уиллоуби.
     --  Ну  что?  --  осведомился  Ранк,  когда инспектор,  неистово  сопя,
забрался в фургон. -- Говорил я вам, что там ловушка. А вы не верили.
     Инспектор его не слышал. В ушах его все еще стоял лай чудовищного пса и
грохот лап по входной двери.
     До самого участка инспектор не мог прийти в себя.
     --  Доберусь я до  него. Доберусь, -- бормотал  он,  нетвердыми  шагами
поднимаясь по лестнице. Но от его угроз  никому не было ни холодно ни жарко.
Уилт снова провел его за нос.
     Только  сейчас  Роджер почувствовал,  что  сержант  Ранк прав:  без сна
действительно  никак нельзя. Надо бы  соснуть пару  часов,  а  там на свежую
голову можно придумать новый план.

     Да  и Уилту  пара  часов сна  пошла  бы  на  пользу. Его  организм, уже
ослабленный   сексуальным   эликсиром    доктора   Корее,   после   действия
паралитического газа совсем расклеился.  Уилт ничего  не  соображал и не мог
отвечать на  вопросы. Помнил  только,  что вырвался  из  какой-то кабинки --
вернее, что был заперт в какой-то кабинке. Дальнейшие  события перепутались,
и разобраться  в этом сумбуре нет  никакой  возможности.  Вооруженные люди в
масках куда-то его тащат, заталкивают в джип, опять  тащат, он оказывается в
ярко  освещенной комнате без мебели, кто-то дико на него орет.  Воспоминания
сменяются,  как  узоры  в  калейдоскопе, что к  чему -- не понять. Когда это
было? Давно? Недавно?  А может, происходит сию секунду? Дико  орущий человек
-- как будто и вовсе воспоминание о прошлой жизни, которую Уилту не хотелось
бы прожить заново. Уилт силится объяснить, что все это  лишь наваждение,  но
орущий человек даже не хочет его выслушать.
     Ничего удивительного. В той  невнятице,  которую лепетал  Уилт,  трудно
было признать не то что объяснения, а вообще человеческую речь.
     --  Крыша поехала,  -- констатировал  врач.  которого вызвал  Глаусхоф,
чтобы уколом  вернуть Уилту дар речи.  --  Вот к чему приводит ПГ-2. Хорошо,
если он хоть когда-нибудь заговорит.
     -- ПГ-2? Но мы применили самый обычный паралитический газ,  -- возразил
Глаусхоф. -- Стал бы я напрасно  тратить ПГ-2. Он предназначен для советских
диверсантов-смертников.
     -- Так-то оно так. Но я сужу по симптомам. Разберитесь-ка там со своими
канистрами.
     -- А заодно с недоноском Харой, -- добавил Глаусхоф и  пулей вылетел из
комнаты.
     Когда он вернулся, Уилт принял позу эмбриона и спал без задних ног.
     -- Действительно ПГ-2, --  удрученно признался  Глаусхоф.  --  Что  нам
теперь делать?
     --  Я свое дело сделал. --  сказал врач.  Он решил ограничиться  только
одним уколом. -- Вкатил ему дозу антидота, чтобы не наступила смерть мозга.
     -- Смерть мозга? Но я его еще не допросил. Что же мне -- оставаться при
пиковом интересе? Этот  паршивец,  мать  его так, вражеский  агент. Я обязан
выяснить, кто его подослал.
     -- Мистер Глаусхоф, -- устало сказал врач,  -- сейчас  три часа ночи. У
меня на руках восемь женщин, трое мужчин, один лейтенант и еще этот, -- врач
указал  на   Уилта.  --  Всем  грозит  психическое  расстройство,  вызванное
нервно-паралитическим  газом.  Спасти-то  я их спасу,  но  почему  я  должен
бросить  всех  и  возиться с этим,  как  вы говорите, террористом с защитной
повязкой на мошонке? Хотите его допросить -- ждите. И молитесь за  него. Ах.
да: если он через восемь часов не выйдет из комы, дайте мне знать. Возьмем у
него кое-какие органы для трансплантаций.
     -- Погодите, --  остановил его Глаусхоф. -- Если кто-нибудь из них хотя
бы заикнется...
     -- Что их  отравили газом? -- с  сомнением спросил  врач. -- Вы, майор,
кажется сами не понимаете, что натворили. У них память отшибло начисто.
     --  ...Что сюда проник шпион! -- рявкнул Глаусхоф. -- Насчет  газа  все
ясно. Это лейтенант Хара постарался.
     -- Ну уж это вам  виднее.  Мое  дело --  здоровье  военнослужащих, а не
безопасность   базы.  Надеюсь,  вы  сумеете  объяснить  генералу  Офри,  что
стряслось с  его женой.  Только  чур  не просить, чтобы я подтвердил,  будто
кое-кто  из дамочек, в том  числе миссис Офри, повредились в уме  без всякой
причины.
     Майор  взвесил  все за и против и решил, что обращаться к врачу с такой
просьбой действительно не стоит. Ну ладно: за все ответит лейтенант Хара.
     -- Скажите, а как себя чувствует Хара?
     -- Как может чувствовать себя человек, получив удар в пах и надышавшись
ПГ-2? Я уж молчу о том, что у него всегда мозги были не в порядке. А сегодня
ему пришлась  бы очень кстати вот такая штука, -- врач взял в руки коробочку
от крикетных шаров.
     Глаусхоф задумчиво осмотрел ее, перевел взгляд на Уилта и спросил:
     -- Для чего террористу эта хреновина?
     --  Наверно,  боялся  того   же,   что  схлопотал  лейтенант  Хара.  --
предположил врач  и  направился  к  двери. Глаусхоф  прошел  вслед за ним  в
соседний кабинет и вызвал капитана Клодиак.
     --  Присаживайтесь,  капитан, --  предложил  он.  --  Расскажите-ка  по
порядку, что же сегодня произошло.
     -- Что произошло? Думаете, я знаю? Этот маньяк -- Хара...
     Глаусхоф жестом остановил ее:
     --  Должен  вам  заметить, что в  настоящее время лейтенант  Хара очень
плох.
     -- Скажете  тоже -- "в настоящее  время".  Он  всегда  был плох. У него
шариков в голове не хватает.
     -- Ну, сегодня, положим, ему зашибли не голову.
     Капитан Клодиак жевала резинку.
     -- Значит, те  шарики,  что  у нормальных  мужчин между ног, у  него  в
голове. Но меня это не касается.
     -- Напрасно вы так думаете. Избить младшего по званию, это, знаете  ли,
чревато.
     -- Так же, как и развратные действия в отношении старшего по званию.
     -- Вполне вероятно. Только вы сперва докажите.
     -- По-вашему, я вру? -- возмутилась капитан Клодиак.
     -- Нет, что вы. Я-то вам верю. А вот поверят ли остальные, сомневаюсь.
     -- У меня есть свидетели.
     -- Были.  Судя по  словам  врачей,  на  них уже нельзя рассчитывать.  В
свидетели они, можно сказать, не годятся. Паралитический газ плохо действует
на  память.  Вы  разве  не  знаете?  А по  поводу  избиения лейтенанта  Хары
составлен протокол, и  вам едва ли  удастся его оспорить. Возможно, вам и не
придется  его  оспаривать,  и  все  же  я  бы  советовал  оказать  кой-какое
содействие нашему отделу.
     Капитан Клодиак пристально посмотрела  майору в  лицо. Физиономия не из
приятных. Но в положении капитана другого выхода нет.
     -- Что вам от меня надо?
     -- Я  хочу  знать, о  чем  говорил  Уилт.  Что  он там болтал  на своих
лекциях. Можно было понять из его слов, что он коммунист?
     -- Я ничего такого не замечала. Иначе доложила бы.
     -- О чем же он рассказывал?
     -- Ну, о парламенте,  о  том,  кто  за кого голосует  на  выборах.  Что
англичане думают о том о сем.
     --  О том  о  сем?  --  переспросил  Глаусхоф,  недоумевая.  что  такая
аппетитная бабеночка находит в лекциях. на которые он, Глаусхоф, не пошел бы
и за большие деньги. -- О чем же именно?
     -- О религии, о браке, о... Мало ли о чем.
     Битый час майор расспрашивал  капитана Клодиак, но  так ничего толком и
не узнал.

16

     Сидя на кухне, Ева поглядывала на часы. Пять часов утра. Ева уже в два
была на ногах и  предавалась самым  разнообразным чувствам.  Вчера, ложась в
постель,  она осерчала на  мужа: "Ну вот, опять зашел в  пивную и  надрался.
Теперь  пусть  только  пожалуется  на  похмелье".   Она  все   заводилась  и
заводилась, но  в  час ночи злость сменилась тревогой. Генри никогда еще  не
задерживался так долго. Не случилось ли чего? Что только ни приходило ей  на
ум: попал в аварию, арестован за нарушение порядка в нетрезвом виде. В конце
концов ей стало  казаться,  что в тюрьме с Генри произошло самое ужасное. Он
же занимается  с извергом, с убийцей Маккалемом.  То-то в  понедельник после
урока  он был  сам не  свой.  Правда,  он порядком выпил,  но Еве  почему-то
запомнились  его  слова про...  Нет,  не  в  понедельник.  В понедельник  он
вернулся,  когда  Ева уже спала. Значит,  во  вторник утром. Ну да. Он прямо
места  себе  не находил. Батюшки, как  она сразу  не  догадалась: Генри  был
напуган! Он сказал, что  оставил машину  на  стоянке,  а  вечером то  и дело
опасливо поглядывал в  окно. Машину  разбил. Тогда Ева  думала, что виновата
его обычная расхлябанность, но  теперь-то она  понимает... Ева зажгла свет и
встала с постели.  Что же  это: под  самым ее носом  разыгрывается  какая-то
кошмарная история, а она "и знать ничего не знает.
     Ева опять обозлилась. Генри в своем  репертуаре: как что-нибудь важное,
так он скрытничает.  Думает, она и совсем дура. Конечно, рассуждать о книгах
и вести умные разговоры с гостями она не умеет, зато  знает толк в житейских
делах. Вон хоть близняшки: кто скажет. что Ева пристроила их в плохую школу?
     Так  прошла  ночь.  Ева   сидела   на  кухне,  беспрестанно  пила  чай,
нервничала, злилась,  ломала голову, кому звонить, а потом решила не звонить
никуда.  Ни  к  чему раздражать  людей  звонками  среди  ночи.  Может,  дело
выеденного яйца не  стоит:  машина сломалась  или заехал к Брейнтри, выпил и
побоялся,  что  полиция задержит, а  он  за  рулем пьяный.  Тогда  правильно
сделал, что остался. В таком случае она может спокойно ложиться спать...
     Но,  несмотря  на этот сумбур мыслей и чувств, на душе у  Евы все время
кошки скребли. Какая  же  она была дура.  что послушала  Мэвис и связалась с
доктором Корее. Что Мэвис  вообще понимает в сексе?  Она же не говорит,  как
они там с Патриком в постели. Еве, правда, и в голову не приходило спросить,
да Мэвис  и не  расскажет. Она только жалуется, что у Патрика вечно амуры на
стороне.  А может, Мэвис сама виновата. Может, она фригидна, или  не слишком
чистоплотна,  или все время норовит подчинить Патрика  своей воле, или ей не
хватает  женственности. Да мало ли что. Это же  еще не повод, чтобы  пичкать
мужа --  как  их? --  стероидами  или гормонами и превращать его  в  сонного
толстунчика -- такого и мужчиной не назовешь, -- который все вечера напролет
пялится  в телевизор и  не  справляется на работе. А  Генри,  в общем-то, не
такой уж плохой муж. Рассеянный  только:  делает что-нибудь,  а мысли витают
бог знает где. Вон в воскресенье  чистит картошку к  обеду и вдруг заявляет:
"По сравнению с нашим викарием Полоний был просто великий мыслитель". С чего
это он брякнул? Ведь два воскресенья подряд не был в  церкви.  Ева спросила,
кто такой Полоний; оказывается, просто-напросто герой какой-то пьесы.
     Да, Генри действительно не от мира сего.  Но Ева и  не  требует от него
житейской  сметки.  И  все-таки  у  них  случаются  нелады,  особенно  из-за
близняшек.  Почему Генри  никак не хочет признать,  что у  девочек необычные
способности? Нет, насчет необычных способностей он согласен, но имеет в виду
не те способности. И к чему  он обозвал их "птицами одного  помета"?  А то и
похлеще  прозвища  выдумает.  Или эта гадкая  история  с кулинарным шприцем.
Неизвестно,  как после  нее девочки станут относиться к мужчинам. В том-то и
беда, что Генри какой-то бесчувственный.
     Ева встала  из-за стола и, чтобы развеяться, принялась наводить порядок
в кладовке. В  половине  седьмого  в  кухню  спустилась Эммелина в пижаме  и
помешала ее занятию.
     -- Что это ты делаешь? -- спросила она, как будто сама не видит.
     Ева, не чуя подвоха, отрезала:
     -- По-моему, и так понятно. Чего ты пристаешь с глупыми вопросами?
     --  А   вот  Эйнштейн  сомневался  в  самом  очевидном,  --  по  своему
обыкновению,  Эммелина завела  разговор о том, в чем  Ева  не разбиралась  и
потому не могла возражать.
     -- В чем сомневался?
     -- Что кратчайший путь между двумя точками -- прямая.
     -- Разве не так? -- Ева сняла банку мармелада с полки, где стояли банки
с сардинами и тунцом, и поставила в отделение для варенья.
     -- Конечно, не так. Это же всем известно. Кратчайший путь  -- кривая. А
где папа?
     -- Я  не понимаю, как  это...  Что  значит "где  папа"?  -- неожиданный
скачок с заоблачных высот к повседневности озадачил Еву.
     -- Я просто спросила, где он. Его нет?
     --  Нет, -- Ева  разрывалась  между желанием  задать  дочери  взбучку и
необходимостью хранить невозмутимый вид.
     -- А куда он ушел?
     -- Никуда, -- Ева поставила мармелад обратно на полку с сардинами, а то
жестяная банка  плохо  смотрится вместе со стеклянными. -- Папа заночевал  у
Брейнтри.
     -- Наверно, опять напился. Он алкоголик, да?
     Ева так сжала банку кофе, что та чуть не треснула.
     -- Не  смей так говорить об  отце!  Ну, выпьет стаканчик  после работы,
чего  тут  особенного?  У многих такая  привычка.  А обзывать  отца  я  тебе
запрещаю.
     -- Ты и сама его обзываешь. Ты сказала, что он...
     -- Неважно, что я сказала. Тогда было другое дело.
     -- Нет,  не другое.  Ты  тогда  сказала,  что  он алкоголик.  Что,  мне
спросить нельзя? Ты сама нам велишь...
     -- Сейчас же убирайся  в свою комнату. И  чтобы я больше  от тебя таких
разговоров не слышала.
     Спровадив Эммелину, Ева без сил опустилась за стол. Ох уж  этот  Генри,
не  может  внушить девочкам,  что  отца  надо уважать. Еве  приходится самой
заниматься  их воспитанием, а у  Генри никакого авторитета.  Ева вернулась в
кладовку и  снова принялась указывать  банкам  и  коробкам  свои места.  Это
занятие  ее  немного  успокоило. Закончив, она  разбудила  девочек и  велела
побыстрее одеваться.
     -- Сегодня едем на автобусе, --  объявила она за  завтраком.  -- Машину
взял папа, и...
     -- Не папа, а миссис Уиллоуби. -- поправила Пенелопа.
     -- Что? -- Ева пролила чай на стол.
     --  Машину  взяла  миссис  Уиллоуби, --  с  довольным  видом  повторила
Пенелопа.
     -- Миссис  Уиллоуби? Вижу, вижу, Саманта, я тут разлила немного. Что ты
выдумываешь. Пенни? Не могла она взять нашу машину.
     -- А вот и взяла, -- Пенелопа так и сияла. -- Мне молочник рассказывал.
     -- Молочник? Он что-то перепутал.
     --  Нет,  не  перепутал. Он  до  смерти  боится  Собаку  Баскервилей  с
Оукхерст-авеню  и, когда привозит молоко для Уиллоуби, оставляет у ворот. Он
сказал, что наша машина там. Я проверила -- точно.
     -- А отец в машине?
     -- Не-а, в ней никого нет.
     Дрожащими руками  Ева поставила чайник на стол и задумалась. Если Генри
нет в машине...
     -- Папочку, наверно, съела собака, -- предположила Джозефина.
     -- Она людей не ест, -- возразила Эммелина. -- Она просто вгрызается им
в глотку, а трупы оставляет на пустыре в конце сада.
     -- Ничего подобного. Она только лает. А  если ей дать телячью котлетку,
становится добрая-предобрая, -- сказала Саманта.
     Ева насторожилась. Сперва она  тоже боялась, что Генри спьяну перепутал
дом  и пал  жертвой  датского дога,  но  замечание  Саманты  пробудило новые
подозрения. Ведь действие любовного пойла доктора Корее еще не кончилось...
     Пенелопа словно угадала ее мысли:
     -- Уж если кто его и  съел,  то не  собака,  а  миссис Уиллоуби. Мистер
Геймер говорит, она сдвинулась на  сексе. Это он миссис Геймер сказал, когда
она к нему пристала: хочу да хочу. Я сама слышала.
     -- Чего она  хотела? -- Еву так поразили эти откровения, что она совсем
забыла спросить девочек, куда девались котлеты из морозильника. Сейчас не до
котлет.
     -- Чего и  всегда, -- поморщилась Пенелопа. --  Она  только про одно  и
думает.  А мистер  Геймер  сказал, что она  прямо как миссис  Уиллоуби после
смерти  мужа. Что мистер Уиллоуби затрахался до смерти  и  мистер Геймер  не
желает, чтобы и с ним так случилось.
     -- Это неправда, -- вырвалось у Евы.
     -- Правда, правда. Сэмми тоже слышала. Да, Сэмми?
     Саманта кивнула.
     -- Мистер Геймер в гараже баловался онанизмом, как Пол из третьего "Б",
-- продолжала Пенелопа. -- Знаешь, как хорошо  слышно, что там  делается. Ну
вот.  Он  притащил туда  кучу  "плейбоев", книжки всякие,  а она приходит  и
говорит...
     -- Замолчи немедленно, -- Ева нашла в себе силы прервать  захватывающее
повествование. -- Живо собирайтесь. Я схожу за машиной.
     Тут она запнулась. Действительно,  казалось  бы, чего проще  -- пойти к
соседнему  дому и забрать свою  собственную машину.  Но если Генри и  впрямь
сидит  у миссис Уиллоуби, на Еву все  станут показывать пальцем.  Ну  ладно,
пересудов  и так  не  избежать,  соседи  наверняка видели  "эскорт"  у  дома
Уиллоуби.
     Всякий раз, попав  в щекотливое положение, Ева действовала  решительно.
Вот  и сейчас  она мигом  надела  пальто и выскочила из дома. Скоро она  уже
сидела за рулем  и пыталась завести машину. Как и всегда, когда она спешила,
стартер работал, но все впустую. Впрочем, не совсем впустую:  на шум из дома
вприпрыжку выбежал дог, а за ним вышла миссис Уиллоуби в пеньюаре. По мнению
Евы, достаточно было взглянуть на этот пеньюар, чтобы безошибочно угадать  в
миссис Уиллоуби  сексуально ненасытную  вдовицу.  Ева хотела объяснить,  что
просто забирает машину, и уже опустила стекло, но тут же подняла. Как бы там
Саманта ни умилялась собакой, Ева посматривала на нее с опаской.
     -- Я везу девочек в школу, -- объяснила она невпопад.
     Дог залаял, миссис Уиллоуби что-то сказала, но Ева не расслышала. Тогда
она чуть-чуть приоткрыла окно и повторила:
     -- Я говорю, что везу...
     Минут десять дамы яростно препирались. Миссис Уиллоуби возмущалась,  по
какому праву Уилты ставят свою машину на подъезде к чужому дому. Ева же чуть
не  потребовала, чтобы миссис Уиллоуби  пустила ее посмотреть,  не у  нее ли
прячется   Генри;  ее   остановило   лишь  присутствие   дога.  Поэтому  она
ограничилась тем,  что осудила пеньюар миссис Уиллоуби за безнравственность,
и, кипя гневом, отвезла близняшек в школу.
     Ева  снова  осталась  один  на один  со своей тревогой.  Неужели  Генри
поставил  машину у дома этой  жуткой бабы?  А если не он,  то  кто  же?  Ева
съездила к Брейнтри и вернулась в совершеннейшей панике. Бетти уверяла, что,
по словам Питера, он не видел  Генри уже целую неделю. В Гуманитехе Еву тоже
ждала неудача: кабинет Генри пустовал, а миссис  Бристол клялась и божилась,
что  Генри с самой среды  не появлялся. Оставалось навести справки в тюрьме,
больше ему деваться некуда.
     Предчувствуя недоброе, Ева позвонила в  тюрьму из кабинета Уилта.  Этот
разговор ее  просто добил. Как? Генри  последний раз наведывался  в тюрьму в
понедельник? Но  ведь у него и по пятницам уроки с этим душегубом... Нет, по
пятницам уроков нет. А теперь и по понедельникам  не будет, потому  что Мак,
если можно так выразиться, больше не сидит на шее у государства... Но Ева-то
знает,  что Генри занимался с Маккалемом  в пятницу...  Нет.  С  какой стати
такому опасному преступнику позволят каждый вечер вести  задушевные беседы с
посетителем? Никаких сомнений: по пятницам мистер Уилт в тюрьму не приходил.
     Ева  сидела  одна в  пустом кабинете. На нее накатывала  то ярость,  то
страх.  Значит,  Генри  ее обманывал. Безбожно врал. Мэвис права, он в самом
деле завел любовницу. Ну нет, не может быть. Ева  бы догадалась.  Все уловки
Генри   шиты  белыми   нитками,   для   этого   он  недостаточно   хитер   и
предусмотрителен.  Ева  наверняка нашла бы  на пальто женский  волос,  следы
помады, пудры. Так в чем же  дело? Пока она билась над этим вопросом, миссис
Бристол заглянула в дверь и предложила выпить кофе. Ева внутренне собралась.
Чтобы кто-то видел, как она убивается? Да не дождутся они.
     -- Благодарю вас, вы очень  любезны, но мне пора, -- сказала она  и, не
дав миссис Бристол продолжить  расспросы, вышла из кабинета  и с подчеркнуто
уверенным видом  спустилась  по лестнице. Правда, разыгрывать  уверенность в
машине у Евы уже не было  сил,  и  все-таки она держалась молодцом до самого
дома. Но и дома,  где даже вещи -- плащ Генри, ботинки, которые он собирался
почистить, но не почистил, его "дипломат" в прихожей -- напоминали об измене
мужа, Ева не раскисла от  жалости к себе. Что-то подсказывало ей, что не все
так  просто,  что Генри  не  бросил  ее.  Почему  она  в этом убеждена? Надо
собраться с мыслями.
     Должно  быть,  дело в машине.  Генри ни за что не оставил бы "эскорт" у
ворот миссис Уиллоуби.  Нет, не то... Ева бросила на стол ключи от машины, и
тут  ее  осенило:  ну конечно же, она  догадалась по  ключам! Ева взяла их в
машине,  на  одном  кольце  с  ними  болтался  ключ  от  дома.  Трудно  себе
представить, чтобы  Генри, уходя без единого слова, без записки на прощание,
оставил ей ключ  от дома. Уж этому Ева ни за что не поверит. А раз так,  раз
чутье  не обманывает ее, значит, Генри попал  в беду. Ева поставила на плиту
чайник и стала думать, что ей теперь предпринять.

     -- Слушай, Тед, -- сказал Флинт, -- ты, конечно,  поступай как  знаешь,
но я предлагаю сделку. Услуга за услугу. По рукам? Мне только надо...
     --  Спешу и падаю, -- буркнул  Лингдон. -- Сегодня "по рукам", а завтра
мне за это  все ноги  переломают. На хрена  мне будут ваши услуги, когда мой
труп отыщется у какого-нибудь шоссе. Идите-ка вы себе с богом.
     Инспектор  Флинт  поудобнее  устроился в  кресле  и  оглядел  крошечный
кабинет,  который  находился  в  углу  замусоренного гаража. Кабинет  ничего
особенного  из себя  не  представлял:  картотека,  стол, телефон, неизменный
календарь с голыми девочками. Зато хозяин  кабинета,  неряшливый  крепыш, по
мнению Флинта,  представлял  собой  нечто  особенное: свет не  видывал более
гнусного и растленного типа.
     -- Дела идут?  -- спросил Флинт с  деланным безразличием. За стеклянной
перегородкой  механик  обдавал из  шланга  жилой  автоприцеп  -- как  уверял
владелец гаража, "класс люкс".
     --  До вашего  появления  шли неплохо,  -- проворчал  мистер Лингдон  и
прикурил  новую сигарету  от только  что  докуренной. -- Сделайте одолжение,
оставьте меня в покое. Я даже не пойму, чего вам надо.
     -- Героин.
     -- Героин? Что за дела?
     Флинт будто и не расслышал вопроса.
     -- Сколько тебе дали в последний раз? -- поинтересовался он.
     -- Тьфу  ты!  Ну  сидел  я, сидел.  Давно  уже.  Да  разве  вы,  ироды,
отвяжетесь? Как только кого-нибудь слегка грабанут  или отмутузят, так сразу
начинается. На кого бочку катить? Кто у нас срок мотал? Тед Лингдон. А ну-ка
его к ногтю. По-другому вы, гады, и не умеете. Никакого воображения.
     Флинт перевел взгляд с механика на мистера Лингдона.
     -- Зачем мне воображение? У меня есть кое-что получше. Показания одного
человечка. Давал в присутствии свидетелей, ничего не утаил. Документ по всей
форме, комар носа не подточит. Суд поверит всенепременно.
     --  Показания?  Какие  такие  показания?   --  мистер  Лингдон  заметно
смутился.
     -- Сперва спроси чьи.
     -- Ну, чьи?
     -- Клайва Суоннела.
     -- Старый пидор?  Да ладно вам. Он бы ни за что... --  Лингдон прикусил
язык. -- На понт берете?
     Флинт понимающе улыбнулся.
     -- А что скажешь насчет Рокера?
     Лингдон молча загасил сигарету.
     -- Его показания тоже имеются. Все чин чином.  Вон куда дело-то пошло..
Ну как, продолжать?
     -- Я даже не пойму, о чем вы. Вам бы лучше...
     -- Следующая по списку, -- объявил Флинт, упиваясь тем, что противник у
него  в  руках,  --цыпочка  из  Чингфорда  по  имени Энни  Мосгрейв. Обожает
пакистанцев.  А  китайцев  принимает  по трое  в один присест. Никаких  тебе
расовых предрассудков. Почерк у нее аккуратный.  Не захотела, вишь ты, чтобы
как-нибудь ночью к ней вломился бедокур с мясницким ножом.
     Лингдон ерзал в кресле и вертел в руках пачку сигарет.
     -- Брешете вы все, -- сказал он.
     -- Конечно,  брешу,  -- пожал  плечами Флинт. -- Иначе и быть не может.
Чтобы  безмозглый старый легаш  --  и  не  брехал? Особенно  когда  у него в
участке за семью замками такие показания  с собственноручными  подписями.  А
вот  тебя, Тедди,  я  за семью  замками  держать не стану, и  не  надейся. Я
ублюдков, которые  торгуют "дурью", терпеть не могу, -- Флинт подался вперед
и  улыбнулся. --  Зато присутствовать при  осмотре трупа не откажусь. Твоего
трупа,   голубчик.   Даже   попытаюсь   тебя   опознать.  Хотя   это   будет
затруднительно.  Ну  что тут, скажи на милость, опознавать? Ни рук,  ни ног,
зубы повыдерганы -- если, конечно, убийцы оставят голову, а не сожгут, когда
раскурочат все остальное.  А уж они  покуражатся  в свое удовольствие. Такие
безобразники. Помнишь  Криса из  Террока? Не  приведи господи умереть  такой
смертью. Как он кровью-то истекал! Оторвали ему...
     -- Заткнитесь, -- взорвался бледный, трясущийся Лингдон.
     Флинт встал.
     -- Времени  у тебя не  остается. Не хочешь браться за ум -- уговаривать
не стану. Я ухожу, и больше  ты меня  не увидишь. Но  скоро  к тебе заглянет
другой  человек,  незнакомый.  Попросит напрокат автоприцеп,  чтобы  свозить
развеселую  компанию в Бакстон. Выложит деньги,  слова грубого  не скажет, а
потом пойдет потеха и ты  сильно пожалеешь, что  имеешь дело не со мной, а с
дружками Мака и их садовыми ножницами.
     -- Мак умер, -- почти прошептал Лингдон.
     -- Мне говорили. А Родди Итон жив и здоров, проворачивает дела как ни в
чем не бывало.  Чудной  парень  этот  Родди. Я слыхал,  он  страх  как любит
калечить людей.  Особенно тех,  кто много  знает  и  может ненароком ляпнуть
такое, что Родди загремит в тюрьму до конца своих дней.
     --Мне бояться нечего. Буду молчать как рыба.
     --  Когда они  придут  эту рыбку потрошить, подашь голос за милую душу.
Спорим? -- предложил Флинт и открыл дверь.
     Лингдон остановил его:
     -- Мне нужны гарантии. Без них не согласен.
     Флинт покачал головой.
     --  Сколько  тебе  повторять:  я безмозглый  старый  легаш. Королевским
помилованием не торгую. Надо будет покаяться -- сам ко мне  придешь. До часа
я в участке, -- инспектор взглянул на часы. -- В твоем распоряжении один час
двадцать минут. Если за это время не надумаешь, закрывай лавочку и раздобудь
ружье. Да  не хватайся за  телефон  -- узнаю. Даже  если  будешь звонить  из
автомата. А в начале второго и Родди кое-что узнает.
     Флинт прошествовал мимо автоприцепа. Он не сомневался: паршивый ублюдок
прибежит к  нему, поджав  хвост.  Для  Флинта это  чистая победа, хоть  он и
добился ее грязными уловками. Вот Роджеру-то вилка в бок! Зря, что ли, Флинт
все  время  повторяет, что многолетний опыт  -- штука незаменимая. А уж если
родной сын  сидит за наркотики, этим  и вовсе  грех  не  воспользоваться. Но
сообщать о своих источниках информации старшему офицеру инспектор  Флинт  не
обязан.

17

      -- Вражеский агент? -- гремел  генерал ВВС, начальник базы Бэконсхит.
-- Почему мне сразу не сообщили?
     -- Да, сэр, хороший вопрос, -- поддакнул Глаусхоф.
     --  Нет,  майор,  это скверный вопрос.  Я бы  вообще не должен  был его
задавать. Я не  обязан задавать вопросы.  Не для  того я  сюда  поставлен. Я
призван  поддерживать на базе железный  порядок. Военнослужащие  тут  должны
сами находить ответы на все вопросы.
     -- Я имел это в виду. сэр.
     -- Что имели в виду?
     -- Имел в виду эту задачу, когда узнал, что на территорию проник агент.
Я сказал себе...
     -- Меня, майор,  не  интересует, что  вы себе сказали. Меня интересует,
чего  вы  добились,  -- повысил голос генерал. --  Доложите  о  результатах.
Насколько  мне  известно,  вы  преуспели  только  в  одном:  отравили  газом
десятерых военнослужащих и членов их семей.
     -- Одиннадцать, сэр.
     -- Одиннадцать? Тем хуже.
     -- А вместе с Уилтом, вражеским агентом, двенадцать.
     --  Так  что  же  вы  говорите "одиннадцать"?  --  возмутился  генерал,
поигрывая моделью бомбардировщика Б-52.
     --Лейтенант Хара, сэр,  пострадал  в ходе  операции. С гордостью должен
отметить,  сэр,  что, если  бы  не  отвага,  которую  он  проявил,  подавляя
ожесточенное сопротивление врага, мы понесли бы  тяжелые потери, а возможно,
кое-кто был бы взят заложником.
     Генерал Бельмонт поставил модель Б-52 и потянулся за бутылкой виски, но
вовремя вспомнил, что обязан оставаться на высоте положения.
     --  Про  сопротивление  мне  не  докладывали,  --  произнес   он  более
благожелательным тоном.
     -- Так точно, сэр. Учитывая настроения общества, мы не посчитали нужным
предоставлять информацию прессе,  сэр, -- сообщил  Глаусхоф. Он обрадовался,
что удалось  отвертеться от расспросов генерала, и  решил воздействовать  на
него  энергичнее.  Поскольку  начальника  базы  даже  упоминание  об огласке
выводило из себя, Глаусхоф о ней и упомянул:
     -- Мне представляется, сэр, что всякая огласка...
     -- Боже ты мой, Глаусхоф! -- взвился генерал. -- Сколько раз повторять:
никакой  огласки. Это  распоряжение высшего  командования,  директива  номер
один. Никакой огласки, черт бы ее драл! Как бы мы смогли защитить  Свободный
мир,  если бы каждый факт  становился  достоянием прессы?  Зарубите  себе на
носу: никакой огласки!
     --  Я так  и подумал,  генерал. И  поэтому  в  целях безопасности отдал
приказ  приостановить  работу  информационной  службы и ввести особый  режим
секретности. Ведь если станет известно о проникновении вражеского агента...
     Глаусхоф сделал паузу и дал генералу возможность собраться с силами для
новой  вспышки   гнева.  Генерал   действительно  не  замедлил   предпринять
эшелонированную  атаку  на  гласность. Когда взрывы  негодования  отгремели,
Глаусхоф исподволь указал генералу нужную цель:
     -- Позвольте обратить ваше внимание, сэр,  что деятельность разведки не
позволяет надеяться на полное сохранение секретности.
     --  Ах,  вот  как?  Ну  так  имейте  в  виду,  майор:  я  отдаю  приказ
исключительной важности, обязательный для исполнения всеми службами  базы. Я
приказываю приостановить  работу информационной службы и ввести особый режим
секретности. При-ка-зы-ва-ю, слышите?
     -- Так точно, сэр. Я немедленно передам его разведслужбе.  Потому  что,
если пресса пронюхает...
     --  Майор Глаусхоф, вы слышали мой приказ. Незамедлительно доведите его
до сведения всех служб.
     -- В том числе и разведки, сэр?
     -- Ну конечно, -- прорычал генерал. -- Наша разведка лучшая в мире, и я
не  желаю, чтобы настырность прессы  мешала ей выполнять свои обязанности на
прежнем высоком уровне. Вам ясно?
     -- Так точно, сэр, -- и Глаусхоф помчался отдавать  распоряжения. Скоро
к  штабу  разведки была приставлена вооруженная  охрана, а на базе  объявлен
особый режим  секретности. Поскольку никто не мог точно сказать,  что это за
режим, приказ вызвал самые разные  толки. Кто-то понял его в том смысле, что
въезд  и  выезд с территории для гражданских  лиц будет  запрещен; по мнению
других, это означало, что весь летный состав должен  быть поднят по тревоге.
Собственно, этой ночью летный состав поднимался по тревоге не  один раз, так
как из-за  ПГ-2  то и дело срабатывала  сигнализация, сообщающая  о действии
химического  оружия. К  утру  по базе распространились  столь противоречивые
слухи, что  Глаусхоф успокоился, вернулся к себе,  устроил жене выволочку за
то,  что   подбивает  лейтенанта  Хару   нарушить  субординацию   в  постели
начальника,  и  наконец завалился  спать. Ему  следовало  хорошо  выспаться:
впереди допрос Уилта, надо быть в форме.

     Через два часа он вошел в  надежно  охраняемую  больничную  палату.  Но
Уилт, как видно, не склонен был отвечать на вопросы.
     -- Да  уходите  же, дайте  поспать, -- прокурлыкал он и перевернулся на
другой бок.
     Пылая гневом, Глаусхоф смотрел ему в спину.
     -- Вкатите-ка ему еще, -- велел он врачу.
     -- Чего вкатить?
     -- Того, что кололи вчера.
     -- Вчера дежурил не  я, -- сказал врач. -- А что это вы командуете, чем
лечить? Вы кто такой?
     Глаусхоф все с той же ненавистью уставился на врача.
     -- Я Глаусхоф. Майор Глаусхоф, чтоб вы знали. И я приказываю дать этому
коммуняке  какое-нибудь лекарство,  чтобы он сию же секунду  встряхнулся и я
мог его допросить.
     -- Как скажете, майор, --  врач  пожал плечами и взглянул на табличку с
указанием болезни на кровати Уилта. --Что бы вы посоветовали?
     -- Я? Какого черта? Что я вам -- врач?
     --  Нет, врач я.  И  я  считаю, что больному  в настоящее время никакие
лекарства не нужны. Он был отравлен химическим веществом...
     Глаусхоф  не дал ему договорить. Он  злобно зарычал и вытолкнул врача в
коридор.
     -- Слушай меня внимательно? --  гаркнул майор. --  В гробу я видал вашу
медицинскую  этику.  Тут  в  палате  лежит  опасный  вражеский агент.  Слово
"больной" к нему неприменимо. Понял?
     --  Еще бы не понять, -- нервно сказал врач. --  Конечно, понял. Только
руки уберите.
     Глаусхоф отцепился от его халата
     --   Тогда  быстренько  делай  так,   чтобы  этот  паршивец  заговорил.
Пошевеливайся. Дело серьезное: может пострадать безопасность базы.
     -- Да, с безопасностью у нас плохо, -- согласился врач и поспешил сбыть
опасного больного с рук. Минут  через двадцать  вконец озадаченного  Уилта с
головой  укрыли  одеялом  и  вывезли  из  госпиталя. Не успел  он  и  глазом
моргнуть, как уже сидел на стуле в кабинете Глаусхофа.
     Глаусхоф включил магнитофон.
     -- Ну что ж, рассказывай, -- велел он.
     -- Что рассказывать?
     -- Кто тебя послал?
     Уилт   задумался.  Вопрос   никак  не  был  связан   с  его   нынешними
злоключениями, но. как и они, наводил на мысль о каком-то кошмарном сне.
     -- Кто меня послал? Я вас правильно понял?
     -- Правильно, правильно.
     --  Значит,  я  не  ошибся,  --  заметил  Уилт  и  снова  погрузился  в
размышления.
     -- Ну? -- сказал Глаусхоф.
     -- Что -- "ну"?  -- Уилт надеялся, что  оскорбительно развязный  вопрос
поможет ему стать хозяином положения.
     -- Кто тебя послал?
     Силясь  собраться  с  мыслями,  Уилт воззрился  на  портрет  президента
Эйзенхауэра над головой Глаусхофа, но так ничего и не надумал.
     --  Кто  меня  послал? --  снова  переспросил Уилт  и тут  же  пожалел:
Глаусхоф  взглянул  на него не так приветливо,  как  покойный президент.  --
Никто не посылал.
     -- Слушай, покамест с  тобой обходились по-хорошему, но это  ненадолго.
Скоро тебе придется круто. Будешь говорить или нет?
     --  Да-да,  я  охотно  с  вами  побеседую.  Хотя.  по-моему,  выражение
"обходиться по-хорошему" тут не к месту. Когда тебя травят газом и...
     -- Может, тебе объяснить выражение "придется круто"?
     -- Нет, это лишнее, -- поспешно отказался Уилт.
     -- Ну так выкладывай.
     Уилт сглотнул слюну.
     -- Вас интересует какая-то конкретная тема?
     -- К примеру, кто твои хозяева?
     -- Хозяева?
     --  На  кого  ты  работаешь?  Только  не  вздумай  лепить  чернуху  про
Фенландский  колледж  гуманитарных и  технических наук.  Я  хочу  знать, кто
организовал операцию.
     -- Понятно, -- кивнул Уилт, чувствуя, что опять сбился  с панталыку. --
Вот вы  говорите "операция". Может, вы  мне...  -- но Глаусхоф скорчил такую
свирепую мину, что  язык Уилта прилип к гортани. -- Я не представляю,  о чем
вы говорите, -- выдавил он.
     -- Ах, не представляешь?
     -- Увы, нет. То есть, если бы я...
     Глаусхоф помотал пальцем перед самым носом Уилта:
     -- Между прочим,  тут кое-кому  недолго  и коньки откинуть. Поди  потом
узнай. Если тебе такой конец улыбается, только скажи.
     -- Нет, не улыбается, -- Уилт глаз не сводил с пальца, надеясь хоть так
отсрочить этот конец. -- Лучше задавайте мне вопросы.
     Глаусхоф откинулся на спинку кресла.
     -- Для начала расскажи, где достал передатчики.
     -- Передатчики? Вы говорите, передатчики? Какие передатчики?
     -- Которые у тебя в машине.
     -- У меня в машине? Вы ничего не путаете?
     Глаусхоф изо всех сил вцепился  в край стола, досадуя, что не может сию
же секунду совершить смертоубийство.
     --  Ты что же  себе думаешь, пробрался на территорию Соединенных Штатов
и...
     -- Англии,  -- твердо  заявил  Уилт. --Точнее, Соединенного Королевства
Великобритании и Северной Ирлан...
     --  Ни  фига  себе!  Сукин  сын, коммуняка,  а вякает  про  королевскую
фамилию...
     -- Это моя страна, -- настаивал Уилт. Сознание того, что он англичанин,
придавало ему  сил.  Прежде это  обстоятельство  его мало трогало.  -- И,  к
вашему сведению, я не коммунист. Сукин сын --  возможно, хотя я на этот счет
другого  мнения. Об этом вам лучше спросить у  моей  матери,  но она  умерла
десять лет назад. А вот что не коммунист -- это точно.
     -- Так как насчет передатчиков в машине?
     -- Да-да, вы спрашивали. Но  я ума не  приложу, что за передатчики.  Вы
меня случайно ни с кем не перепутали?
     -- Ты Уилт? -- заорал Глаусхоф.
     --Да.
     -- Ты ездишь на потрепанном "форде", номер ХПР 791 Н, так?
     Уилт кивнул.
     -- Можно сказать и так. Хотя, по правде, моя жена...
     -- Так это твоя жена засадила в машину передатчики?
     -- Боже упаси. Она в таких вещах не разбирается.  Да и с какой  радости
ей играть в эти игры?
     -- А вот это, милейший, я хочу узнать у тебя. И  пока не расскажешь все
как есть, тебе отсюда не уйти.
     Уилт взглянул на Глаусхофа и покачал головой.
     --  Легко сказать,  -- пробормотал  он.  -- Я  приезжаю к  вам прочесть
лекцию о  нынешнем  состоянии  британской  культуры,  вдруг --  здравствуйте
пожалуйста --  облава,  газ. Прихожу в себя  в постели, врачи вгоняют в меня
иголки, а...
     Уилт  осекся.  Глаусхоф  достал  из  ящика  стола револьвер и  принялся
заряжать. Уилт смотрел во все глаза.
     --  Прошу прощения, --  выговорил  он наконец.  --  Будьте так любезны,
уберите эту... э-э-э... штуковину. Я  понятия не имею, что у вас на уме, но,
честное слово, вам нужен не я, а кто-то другой.
     -- Кто же? Твой шеф?
     -- Шеф?
     -- Шеф.
     -- Да-да, я расслышал, но мне все равно непонятно. Я знать не знаю, что
за шеф такой.
     --  Не  знаешь,  так  придумай. Расскажи, кто  там в Москве  дает  тебе
задания.
     --  Послушайте, -- начал  Уилт,  пытаясь вернуться  к  реальности,  где
отродясь  не водились  шефы  из  Москвы,  дававшие ему задания. -- Тут  явно
произошла ошибка.
     --  Да, ты крупно  ошибся, когда проник  сюда со своей аппаратурой. Даю
тебе последний шанс, -- с этими словами Глаусхоф вытянул руку с пистолетом и
бросил  такой  многозначительный  взгляд  вдоль  ствола,  что  сердце  Уилта
замерло. -- Или ты сейчас же выложишь все начистоту, или...
     -- Хорошо, --  сдался  Уилт. -- Как говорится, "усек". Терпеть не  могу
это словцо. Что я должен рассказать?
     -- Все от  начала до конца. Как тебя завербовали, на кого ты работаешь,
какие сведения успел передать...
     Глаусхоф  все  перечислял и  перечислял, а Уилт  затравленно  смотрел в
окно. Он никогда не обольщался тем, что жизнь подчиняется здравому смыслу, а
искать здравый смысл на  авиабазе  и вовсе пустое  занятие  И все же,  когда
полоумный  американец,  поигрывая  револьвером,  твердит, что  ты  советский
шпион,  это  уж  какой-то новый  род  безумия. А может,  это  на  самом деле
безумие? Может, Уилт попросту сбрендил? Нет, не похоже. Пистолет не безумие,
пистолет  реальность, с которой вынуждены считаться миллионы людей по  всему
свету.  Только  эта  реальность  покуда  обходила  стороной  Оукхерст-авеню,
Гуманитех и весь Ипфорд.  Скорее нереальным  оказался тот мирок,  в  котором
существовал Уилт  со своей безраздельной верой в пользу образования, книжную
мудрость и,  за неимением лучшего слова, здравый смысл. Этот мирок --  всего
лишь игра воображения, рано  или поздно ему придет конец. Да и стоило ли его
создавать,  если  верх того  и гляди возьмет  сумасшедший,  сыпящий  пошлыми
фразочками вроде "тут недолго откинуть коньки, и никто не узнает"?
     И все-таки Уилт еще раз попытался вернуться в свой прежний мир.
     -- Так и  быть,  --  объявил  он.  --  Я  все  расскажу.  Но  только  в
присутствии  представителей  британской  контрразведки. Это  законное  право
всякого британского подданного.
     Глаусхоф презрительно хмыкнул.
     --Как  только ты  прошел через КПП,  от твоих прав  ничего не осталось.
Давай, выкладывай. Стану я еще делать реверансы всякой сволочи из британской
разведки. Обомнутся. Рассказывай мне.
     -- Если вы не  возражаете, я лучше напишу, -- предложил Уилт. Он  решил
тянуть резину, а сам лихорадочно соображал, в чем бы ему покаяться. -- У вас
найдется ручка и бумага?
     Глаусхоф  поколебался, но  смекнул, что, если показания  будут написаны
рукой Уилта, никто не посмеет упрекнуть майора в том, что он выбил их силой.
     -- Ладно. Садись за стол.
     Через   три  часа  перед  Уилтом   лежали  шесть   страниц,  исписанных
аккуратным,  но  неразборчивым  почерком.  Глаусхоф  попытался  прочесть   и
ужаснулся:
     -- Что еще за фокусы? Тебя что -- писать не учили?
     Уилт устало покачал головой.
     -- Если не разбираете, отдайте тому, кто разберет. А я  уже выдохся. --
и он уронил голову на руки.
     Глаусхоф взглянул в его бледное лицо и убедился, что это не блеф. Майор
и сам здорово утомился. Ну ничего: полковнику Эрвину и всей его бестолочи из
отдела разведки и вовсе не поздоровится.
     Эта  мысль взбодрила  Глаусхофа. Он прошел в  соседний кабинет,  сделал
фотокопии всех шести страниц и, минуя охрану, направился в машбюро
     -- Перепечатайте-ка эти документы, -- велел он начальнику. -- Но только
никому ни слова.
     После этого Глаусхоф уселся и стал ждать.

18

     -- Ордер? -- восклицал старший  офицер.  -- Ордер на  обыск дома сорок
пять по Оукхерст-авеню? Вы хотите получить ордер на обыск?
     -- Да, сэр,  -- подтвердил инспектор  Роджер,  недоумевая, почему из-за
вполне резонной  просьбы  надо  задавать  столько  вопросов.  --  Все  улики
свидетельствуют, что Уилты занимаются переправкой наркотиков.
     -- Магистрат едва ли согласится, -- упорствовал старший офицер. -- Ведь
мы располагаем всего лишь косвенными уликами.
     -- Помилуйте, когда Уилт едет на авиабазу, а на обратном пути во что бы
то  ни стало пытается от нас улизнуть, разве  это косвенная улика?  И уж тем
более,  когда его жена отправляется на плантацию лекарственных трав. Я все в
отчете расписал.
     --  Верно, --  сказал старший офицер, стараясь вложить  в это слово все
свои сомнения. -- Но прямых улик там нет и в помине.
     -- Поэтому и надо произвести обыск, сэр. В  доме  наверняка обнаружатся
следы наркотиков. По логике вещей.
     -- Да, но только если вы в Уилте не ошиблись.
     -- Сами  посудите: он же знал, возвращаясь из Бэконхита. что мы  у него
на хвосте. Не мог не знать. Но как только выехал  с базы, так полчаса кружил
и в конце концов удрал...
     -- Это отдельный разговор, --  оборвал  Роджера старший офицер.  -- Без
разрешения  установить  в   машине  шалопая  передатчики  --  это  форменное
безобразие. Я считаю ваш поступок в высшей степени возмутительным.  Извольте
сделать для себя выводы. И потом, может, он был пьян.
     -- Пьян? -- Роджер  не сразу уловил, какая связь между предосудительным
использованием  передатчиков (чего  в этом предосудительного?) и тем фактом,
что Уилт был пьян.
     -- Ну,  когда выехал из Бэконхита. Нарезался и не соображал, куда едет,
вот и  дал  крюку. Янки  очень хлебную  водку  уважают. Штука  отвратная, но
пьется легко.
     Инспектор Роджер подумал-подумал и не согласился:
     --  Ни за  что  не  поверю,  что  пьяный способен  промчаться на  такой
скорости по  такой дороге и не разбиться. И путь-то  он выбрал  неспроста --
чтобы его не могли засечь по радио.
     Старший офицер еще раз пробежал отчет. Сомнения его не улеглись, однако
в версии Роджера была своя логика.
     -- А если трезвый, что же он бросил машину у чужого дома?
     К этому вопросу Роджер был уже готов.
     -- Я же говорю: продувная бестия, голыми руками не возьмешь. Сообразил,
что мы с него глаз не спускаем и станем докапываться, почему он дал кругаля.
И теперь хочет нас убедить, что, мол, спьяну.
     --  Ну,  если он  и  впрямь такой жох,  то хоть весь дом переверните, а
ничего не найдете, --покачал  головой  старший офицер. -- Хранить  наркотики
дома он не будет, спрячет где-нибудь подальше.
     -- Да ведь  он еще должен сбыть  товар. И тут без машины  не  обойтись.
Смотрите, что получается: Уилт едет на авиабазу, забирает товар, на обратном
пути передает другому жулику, а тот торгует.  Понятно, почему  Уилту позарез
надо  было  от  нас  уйти.  Как-то  сигналы  на  двадцать  минут прервались.
Наверное, тогда он и избавился от своего груза.
     Старший офицер поневоле согласился с этими выводами.
     -- Пусть так. И тогда выходит, что я прав: устроите обыск  -- окажетесь
по  уши в  дерьме.  Ну, вы-то ладно, но ведь  и я  тоже. Так что про обыск и
думать забудьте. Придумайте что-нибудь половчее.
     Роджер вернулся к себе и отвел душу на сержанте Ранке.
     --  Развели, понимаешь, канитель!  Как мы вообще  при  такой постановке
дела ухитряемся хоть  кого-то ловить? А вы за эти чертовы передатчики должны
были расписаться!
     -- Я расписывался. Иначе бы мне их и не выдали.
     -- "Расписывался"! Вы соображаете, что написали? "Получено с разрешения
старшего   офицера  Уилкинсона  для  скрытого  наблюдения".   Вот  Уилкинсон
обрадовался, когда узнал. Подвели вы меня под монастырь.
     -- А разве не так? Я думал, он вам разрешил...
     -- Не тем  местом думали. Мы затеяли операцию ночью,  а Уилкинсон уже в
пять был дома Придется передатчики снимать. И займетесь этим вы.
     Приструнив  сержанта  -- теперь  он  будет маяться до самого вечера, --
Роджер встал, подошел к окну и задумался. Что дальше? Если бы удалось выбить
ордер  на обыск... Вдруг  его  внимание  привлекла машину  внизу.  До  ужаса
знакомая машина.
     Ба, да это  же "эскорт" Уилтов!  Здесь, у полицейского участка? Что  за
чертовщина?

     В кабинете Флинта Ева с трудом сдерживала слезы.
     -- Я не знала,  к  кому  обратиться. И в  Гуманитехе  была, и в  тюрьму
звонила, и  к миссис Брейнтри заезжала  -- Генри  обычно  заглядывает с ним,
когда... в общем,  когда хочет  развеяться. Все перебрала,  и нигде его нет,
даже в больнице. Я  знаю, вы его недолюбливаете, но вы как-никак полицейский
и  вам  уже  случалось...  помогать нам. Вы так  хорошо знаете Генри, -- Ева
смотрела на Флинта жалобными глазами.
     Но инспектора ее взгляды не разжалобили. "Вы хорошо знаете Генри". Тьфу
ты! Да, Флинт давно пытался раскусить  прохвоста, но даже в те минуты, когда
он сам не мог надивиться своей смекалке, инспектор не рискнул бы утверждать,
что хоть немного постиг до жути непредсказуемую натуру Уилта С какой стороны
ни зайди, все  в  нем непонятно.  Взять хотя  бы супружницу. Кем же это надо
быть, чтобы жениться на Еве? Об их семейной жизни Флинт подумать не мог  без
содрогания. И вот эта  бабища заявляется к нему в кабинет и, развалившись на
стуле, объявляет, что "он знает Генри", да так, будто комплимент отвешивает.
Ни стыда ни совести.
     -- Он прежде никогда надолго не пропадал?  -- спросил Флинт, а про себя
решил, что он на месте Уилта пропал бы с концами еще до свадьбы.
     -- Никогда.  Поэтому  я так  и переживаю. Вы, конечно,  считаете его...
чудным, но, честное слово, он хороший семьянин.
     --  Не сомневаюсь,  -- как мог, утешил ее Флинт. -- А  у  него часом не
амнезия, как по-вашему?
     -- Амнезия?
     -- Ну, потеря памяти. На нервной почве бывает. У него в последнее время
случались  серьезные  неприятности?  Мог  он  сойти  с  катушек...  то  есть
перенервничать?
     -- Да вроде ничего особенного,  -- Ева не хотела рассказывать о докторе
Корее и ее злосчастном возбудителе. -- Разве что на дочек иногда сердился. И
еще  недавно  в  Гуманитехе случилось  несчастье, девушка умерла  Генри  так
расстроился. Он дает уроки в тюрьме, -- Ева запнулась. Теперь она вспомнила,
"что  тревожит ее больше всего -- Вечерами  он занимался  с  одним  злодеем,
Маккалемом.  По понедельникам и пятницам. То есть это  он мне так говорил. А
сегодня звоню в тюрьму, и оказывается, ничего подобного
     -- Что -- ничего подобного?
     --  Нет  у  него  в  пятницу уроков, -- при мысли, что Генри, ее Генри,
обманывал ее, на глазах у Евы появились слезы.
     -- Но по пятницам он уходил из дома и говорил, что идет в тюрьму, так?
     Ева безмолвно кивнула. На какое-то мгновение Флинт почти проникся к ней
жалостью.  Не первой молодости толстуха, четыре дочки-паскудницы,  дома  так
колбасят, что хоть караул кричи. Неужто она не догадывалась, что за фрукт ее
муженек? Ну и дуреха. Что ж, пора открыть ей глаза.
     -- Послушайте, миссис Уилт, мне очень нелегко вам это...
     К удивлению Флинта, Ева поняла его с полуслова:
     -- Я знаю,  что вы скажете.  Но это неправда  Если он кого-то завел, то
зачем ему было оставлять машину возле дома миссис Уиллоуби?
     -- Возле дома миссис Уиллоуби? Кто такая миссис Уиллоуби?
     -- Соседка из дома шестьдесят пять. Утром  машина стояла там. Я пошла и
забрала. Для чего это ему, скажите на милость?
     Флинт чуть было не выпалил, что на месте Уилта он бы тоже бросил машину
где попало и задал стрекача. Но тут ему пришла одна мысль.
     -- Я сейчас вернусь, -- сказал он и покинул кабинет.
     В  коридоре  Флинт призадумался. К  кому  лучше обратиться? О Роджере и
речи  быть не  может.  А,  вот  кого  можно  расспросить:  сержанта Ранка. И
поручить это Йейтсу. Флинт заглянул  в просторную  комнату,  где  за пишущей
машинкой сидел Йейтс.
     -- Хочу, Йейтс, дать тебе поручение. Потолкуй со своим приятелем Ранком
и узнай, где они вчера гонялись за Уилтом. У меня в кабинете его жена. Да не
показывай виду, что это интересует меня. Спроси как бы между прочим.
     Йейтс ушел, а Флинт, присев на край стола, остался дожидаться.
     Через пять минут сержант вернулся и сообщил:
     -- Фигня какая-то. Они преследовали Уилта до авиабазы в Бэконхите. Вели
радионаблюдение.  Через  полтора  часа  Уилт  выезжает  с  базы,  гонит  как
ненормальный.  Ранк  думает, что  он  почуял наблюдение,  так улепетывал.  В
общем, он от них ушел,  а потом они нашли машину у соседского дома. А в доме
какой-то долбанный волкодав. Увидел Роджера и чуть дверь не вышиб. Вот такая
история.
     Флинт с замиранием сердца выслушал  рассказ и невозмутимо  кивнул. Дело
сделано. Дурак Роджер остался в дураках. Пока он старался наступить на хвост
Уилту,  Флинт успел  обломать  Быка,  Клайва Суоннела  и  ублюдка  Лингдона,
получил показания, засвидетельствованные их подписями. Теперь можно  кончать
игру.
     А  стоит  ли?  Чем  крепче  Роджер  завязнет,  тем  труднее  ему  будет
выкарабкаться. И не  только Роджеру, но и Уилту. Ведь все  беды Флинта из-за
нега Значит, Флинту  сам Бог велел  устроить  ему вместе с  Роджером веселую
жизнь. К  тому же Флинту  еще предстоит с помощью  Лингдона  доводить дело о
конца.  Работа напряженная,  не грех  и поразвлечься  на досуге.  А  сегодня
развлечение  само  пожаловало:  миссис  Ева Уилт.  Остается  натравить ее на
Роджера, но так,  чтобы  себя  не выдать. Дело тонкое. Надо сперва прощупать
почву. Флинт нашел телефон авиабазы и позвонил.
     -- Говорит  инспектор Роджер, -- представился Флинт. Он нарочно мямлил,
чтобы имя звучало как можно неразборчивее не то "рожа", не то "дрожжи". -- Я
звоню из полицейского участка Ипфорда по поводу  мистера Уилта. Мистер Генри
Уилт, проживает в Ипфорде на Оукхерст-авеню, дом  сорок пять. Он, кажется, к
вам вчера вечером заезжал.
     На базе  пообещали  проверить.  Проверяли  довольно долго. Потом трубку
взял другой американец.
     -- Вы спрашиваете про Уилта?
     -- Совершенно верно.
     -- Из полиции, значит?
     -- Да, -- Флинт с любопытством отметил, что собеседник, судя по голосу,
ему не верит.
     --  Скажите,  кто  говорит,  и  оставьте  ваш  номер.  Я перезвоню,  --
предложил американец.
     Флинт  без  дальнейших объяснений  положил трубку.  Он  узнал  все, что
хотел. А оставлять американцам свои координаты -- черта лысого.
     Вернувшись в кабинет, Флинт сел в кресло и лицемерно вздохнул.
     -- Боюсь, миссис Уилт, что мое сообщение вас не обрадует.
     Ева  действительно  не  обрадовалась.  Из участка  она вышла бледная от
ярости. Мало того, что Генри ей  соврал; оказывается,  он врет уже давно!  А
она и знать ничего не знает?
     Оставшись  один, Флинт уставился на  карту  Ипфорда, висевшую на стене.
Инспектор не верил своей удаче Ага, Генри Уилт, мистер Пройдоха Уилт! Теперь
ты за все заплатишь.  Небось, где-то здесь, в Ипфорде скрывается. Спутался с
какой-нибудь богатенькой фифочкой и затаился у нее дома.
     Да нет,  вряд ли. Ведь его разыскивает жена. Неудивительно, что баламут
бросил  машину черт знает где. Если у  него есть голова на  плечах,  он  уже
смылся из города. Иначе эта стерва его прикончит. Флинт улыбнулся. Вот будет
романтическая месть!

     --  Сил  моих больше  нет,  -- жаловался  мистер  Геймер.  --  Я  бы  с
превеликим удовольствием согласился, глазом бы не моргнул. Но  что, если они
узнают?
     -- Не узнают, -- убеждал Роджер. -- Честное слово, не узнают. Вы и сами
не заметите.
     Мистер Геймер хмуро оглядел ресторан. Обычно на обед он довольствовался
бутербродами и чашкой  кофе. а сегодня --  цыплята  под пряным соусом, вино.
Как бы  с  непривычки желудок  не расстроился.  Ладно уж, все равно  угощает
инспектор, а по дороге к себе в магазин можно заскочить в аптеку.
     -- Дело не  только во мне, -- продолжал мистер Геймер. -- Знали  бы вы,
как за этот год измучилась жена. Вы просто не поверите.
     -- Отчего же не поверю, -- возразил Роджер. -- Если миссис Геймер целый
год терпела такие же напасти,  какие преследовали инспектора эти четыре дня,
то у нее поистине железные нервы.
     --  А  уж  когда  начинаются  каникулы,  прямо  хоть  волком  вой.  Эти
засранки... Я обычно не  ругаюсь, но иногда  до  того  доведут, что не  могу
сдержаться... Вы себе не представляете, какие мерзавки.
     Геймер помолчал, потом, пристально глядя инспектору в глаза, шепнул:
     --  Не сегодня-завтра  они  кого-нибудь  угробят.  Я  во вторник  чудом
уцелел.  Если  бы не  ботинки на  резиновой  подошве,  мне  бы хана Девчонки
утащили у меня из сада статую, а когда я за ней пошел...
     Роджер участливо выслушал историю про статую и заметил:
     --  Уголовщина  Надо  было сразу заявить в полицию. Да и сейчас еще  не
поздно подать жалобу...
     -- Думаете,  мне жить надоело? Если бы после этого всю семейку прямиком
отправили  в тюрьму -- тогда  другое  дело. Но ведь так  не бывает. Вернутся
домой  из  суда  и... Нет,  подумать  страшно.  Есть  у  нас  сосед,  мистер
Биркеншоу, член  муниципалитета. Как же они  над ним, бедолагой, измывались!
Написали его имя на презервативе -- да так. чтоб сразу в глаза бросалось, --
надули,  чем-то обернули, получился настоящий  мужской член.  И полетел этот
член по всей улице. А чертовки наклепали  на мистера Биркеншоу, что он, мол,
щеголял перед  ними  без штанов.  Ох, и нелегко  ему было отмыться от  этого
вранья. Знаете, где он сейчас? В  больнице. Нет, с  ними связываться -- себе
дороже.
     --  Я   вас   понимаю.  Но  Уилты  ничего   не  узнают.  Только  бы  вы
согласились...
     -- А все эта мымра,  их  мать,  -- вино  и  явное сочувствие инспектора
побуждали мистера  Геймера излить душу.  -- Так их и воспитывает, чтоб  вели
себя как  мальчишки, чтоб  техникой интересовались.  Они, видите  ли,  будут
изобретательницами,  прямо гениями. Ну,  положим, с газонокосилкой  Диккенса
они действительно  учудили такое,  что только  гениям  и  под силу.  И  ведь
газонокосилка-то  совсем новенькая!  Чего  уж  они там намудрили,  точно  не
скажу. Кажется,  зарядили  газом под  завязку и поставили зубчатое  колесо с
другим  передаточным числом.  В общем, косилка лязгала как ненормальная. А у
Диккенса  и  без  того  здоровье  вроде  пошаливает. Включил  он эту  адскую
машинку, а она вырвалась, шасть  с  лужайки -- и уже  в гостиной подстригает
новый  ковер.  Помнится,  и  пианино  повредила.  Диккенсы  с  ней  сами  не
справились, пришлось вызывать пожарных.
     --  Что  же  они не  подали  в  суд  на  родителей? -- спросил  Роджер,
проникаясь к близняшкам невольным восхищением.
     Мистер Геймер вздохнул.
     -- Вы  не  понимаете. Чтобы  понять, надо пожить  с  Уилтами бок о бок.
Думаете,  они  признаются?  Как  же,  дожидайтесь.  А  кто  поверит  старику
Диккенсу, что  четыре пигалицы  сумели  заменить зубчатое колесо на  ведущем
валу? Я еще вылью, не возражаете?
     Роджер налил ему вина. По всему видно, что такая жизнь доконала мистера
Геймера
     -- Ну хорошо, -- настаивал Роджер. --  А если обставить дело так, будто
вы не в курсе? К примеру, приходит газовщик проверить газовый счетчик...
     -- Ах, да,  с  газом тоже была история, -- исступленно клокотал Геймер.
--  Представляете,  счет:  четыреста  пятьдесят  фунтов за  летний  квартал!
Черт-те что! Не верите? Я тоже сперва не поверил. Уж мы и счетчик меняли,  и
проверяли -- все без толку. Ума не приложу, как они это спроворили. Наверно,
когда мы уезжали отдыхать. Мне бы только узнать, как им это удалось.
     -- Послушайте. Позвольте моим сотрудникам установить аппаратуру  -- и у
вас будет прекрасная возможность избавиться  от Уилтов навсегда. Слово  даю.
Навсегда
     Мистер Геймер заглянул в бокал и задумался. Предложение заманчивое.
     -- Навсегда, говорите?
     -- Навсегда.
     -- Договорились.
     Некоторое  время  спустя  сержант Ранк, чувствуя  себя неловко  в форме
газовщика, лез на чердак дома No 45,  а миссис Геймер жалобно вопрошала, что
там еще  за неполадки с дымоходом: его же облицовывали, когда в доме провели
центральное  отопление. На  чердаке Ранк кое-как  просунул микрофоны в зазор
между кирпичами,  так  что они оказались в  аккурат  над спальней Уилтов, за
изоляционным покрытием. Теперь  можно  будет услышать  все,  о чем говорят в
доме No 45 по Оукхерст-авеню.

19

      -- Дельце,  похоже, кислое, -- рассказывал капрал  -- Майор  Глаусхоф
приказал отогнать машину к дому этого самого Уилта Я так и сделал. Одно могу
сказать:  передатчики  не  гражданского  образца.  Я их  хорошо  рассмотрел.
Классная техника Сделано в Англии.
     Полковник   Эрвин,  начальник  разведки  базы   ВВС  США  в  Бэконхите,
задумался,  устремив бесстрастный  взгляд на  гравюру с изображением  охоты,
висящую  на  стене. Гравюра не отличалась художественными  достоинствами, но
вид лисицы, которую  преследует разномастная толпа поджарых, тучных, бледных
и румяных английских всадников, постоянно напоминал полковнику, что англичан
нельзя недооценивать.  Разумнее всего попытаться самому сойти за англичанина
С этой целью он играл в гольф старинными клюшками,  а на досуге захаживал  в
университетские  архивы  и  на  кладбища  Линкольншира  чтобы  изучить  свою
генеалогию.  Короче  говоря,  полковник  старался  ничем  не  отличаться  от
окружающих и  страшно гордился, что его  несколько раз принимали за  учителя
престижной  частной  школы.  Эта  роль  была  как  раз  по  нему,  ибо,  как
профессионал, он свято верил: кто не лезет на глаза, тот многого добьется.
     --  Значит,  сделано в Англии? -- задумчиво  переспросил полковник.  --
Этот факт еще  ни  о чем не говорит. Так майор  Глаусхоф распорядился ввести
особый режим секретности?
     -- Приказ генерала Бельмонта, сэр.
     Полковник  промолчал.  В  душе  он  считал,  что  по  своим  умственным
способностям   начальник  базы  ненамного  превосходит  пресловутого  майора
Глаусхофа. Надо быть  полным кретином, чтобы объявлять четыре бескозырки без
единой бубны на руках.
     -- Итак, по распоряжению Глаусхофа этот Уилт арестован, майор, по  всей
видимости,  ведет  опрос  с  пристрастием.  а местонахождение  агента должно
сохраняться в тайне.  Внушительно звучит: "должно". Уж, наверно, те. кто его
послал, знают, что в Ипфорд он не возвращался.
     --  Так  точно,  сэр, --  сказал  капрал. -- Майор пытается связаться с
Вашингтоном.
     --  Передаст  какую-нибудь шифробредятину.  Добудьте мне  запись  этого
разговора.
     -- Слушаюсь, сэр. -- И капрал исчез.
     Полковник Эрвин взглянул на своего заместителя и заметил:
     -- Похоже, над нами собираются тучи. Что скажете?
     -- Это может быть кто угодно, -- пожал плечами капитан Форчен. -- А вот
их аппаратура мне не нравится.
     -- Камикадзе. Кому еще придет в голову тащить сюда передатчики?
     -- Да хоть ливийским террористам или агентам Хомейни.
     Полковник Эрвин покачал головой:
     --  Э,  нет. Эти  действуют  без  пристрелки.  Они  бы  сразу  привезли
взрывчатку. Так кому же еще на руку та авантюра?
     -- Англичанам?
     -- Вот и я того  же мнения,  --  полковник подошел поближе к  гравюре и
стал внимательно разглядывать. -- Весь вопрос только в том, кого они выбрали
жертвой: мистера Генри Уилта или нас
     --  У  нас  об Уилте  никаких  материалов  не  имеется.  Я  проверял. В
шестидесятые годы  состоял  в  Движении за  ядерное  разоружение,  а  больше
никакой политики.
     -- Закончил университет?
     -- Да.
     -- Какой?
     Капитан проверил по компьютеру.
     -- Кембриджский. Специальность -- английская литература.
     -- Что еще?
     -- У нас -- ничего. А вот британская разведка наверняка знает больше
     -- Ну и пусть себе знает,  -- сказал  полковник. Он уже принял решение.
--  Если  Глаусхоф  при  попустительстве  генерала  ищет   на  свою  задницу
приключений -- Бог  в помощь. Нарвется на неприятности, и все. А мы сбережем
свою репутацию и в нужный момент подскажем хороший выход из положения.
     -- И все-таки эта аппаратура мне не нравится, -- твердил капитан.
     -- А мне не нравится  Глаусхоф.  И супруги Офри от него, по-моему, не в
восторге. Вот пусть и сломит себе шею.
     Полковник помолчал и спросил:
     -- Кто-нибудь еще из разведки, кроме капрала, знает, что произошло?
     --  Капитан  Клодиак подала жалобу на Хару за  развратные действия. Она
ходит на лекции Уилта.
     -- Прекрасно. Попробуем узнать у нее, что же за беда там стряслась.

     -- Расскажи про этого Радека, -- потребовал Глаусхоф. -- Кто он такой?
     -- Я же  говорил. Чешский писатель,  умер бог знает  когда, -- объяснял
Уилт. -- Как видите, я не мог с ним встречаться.
     -- Если врешь,  я тебе представлю такую возможность.  И очень скоро, --
пригрозил Глаусхоф. Из показаний  Уилта он уже знал, что тот был  завербован
агентом КГБ Юрием Орловым  и выполнял задания некоего  Карла  Радека  Теперь
Глаусхоф хотел уточнить, какую  именно информацию Уилт передавал русским. По
вполне понятным причинам это оказалось сложнее, чем вырвать у него признание
в шпионской деятельности. Дважды Глаусхоф обещал прикончить его на месте, но
все без  толку.  Наконец  Уилт  попросил  дать ему время  на  размышления  и
сообщил, что передал русским сведения о водородных бомбах.
     -- Чего? Ты рассказал своему Радеку, что у нас тут водородные бомбы?
     -- Да.
     -- В Москве без тебя знают.
     -- Радек мне так и ответил. И запросил новые сведения.
     -- И что ты ему донес на этот раз? Про ББ?
     -- ББ? Это что -- духовые ружья?
     -- Бинарные бомбы.
     -- Впервые слышу.
     --  Игрушка  что   надо.  Лучшие  химические  боеприпасы   в  мире,  --
похвастался Глаусхоф. --  Сбросим -- от Москвы до Пекина передохнет все, что
движется. Никто и глазом моргнуть не успеет.
     -- Вот как? Странное у вас  представление об игрушках. На что же  тогда
способны настоящие бомбы, не игрушечные?
     -- Дерьмо ты собачье, -- обиделся  Глаусхоф.  Вот досада, что они не  в
каком-нибудь задрипанном Сальвадоре. Там Глаусхоф живо обломал  бы ему рога.
-- Язык-то не распускай, а то вообще пожалеешь, что со мной повстречался.
     Уилт   смерил  майора  изучающим  взглядом.  Глаусхоф  постоянно  сыпал
угрозами, но исполнять их не  спешил, поэтому Уилт мало-помалу приободрился.
И все-таки не стоит признаваться майору,  что Уилт  уже и так жалеет об этой
встрече
     -- Я только отвечаю на ваши вопросы.
     -- Так ты больше никаких сведений не сообщал?
     -- Помилуйте, ну что  я  мог  сообщить? Спросите ваших коллег,  которые
слушали мои лекции. Они подтвердят, что я бомбу от банана не отличу.
     -- Так  я  и поверил, -- буркнул Глаусхоф, С теми, кто  ходил на лекции
Уилта, он уже беседовал --  правда, не очень успешно. Миссис Офри в ответ на
вопрос, что она думает об Уилте, выложила все, что она думает о Глаусхофе. У
капитана  Клодиак  тоже не  удалось  узнать ничего ценного.  По  ее  словам,
единственное, что изобличало прокоммунистические симпатии Уилта  --  это его
стремление убедить слушателей, будто  Государственная служба здравоохранения
очень даже недурная  штука. Вдоволь  наслушавшись подобной чепухи.  Глаусхоф
вернулся к показаниям Уилта  о  кагэбэшнике Радеке, который якобы  давал ему
задания. Теперь вдруг оказывается, что Радек -- давным-давно умерший чешский
писатель. Надежды Глаусхофа на  повышение  по службе слабели с каждым часом.
Как же ему расколоть Уилта? Майор  уже подумывал о  каком-нибудь  наркотике,
который заставит  агента рассказать  правду,  как вдруг взгляд его  упал  на
коробочку от крикетных шаров.
     -- Зачем ты это нацепил? -- спросил Глаусхоф.
     Уилт  с  досадой  взглянул  на  свое   защитное  приспособление.  Из-за
сегодняшних кошмаров события прошлого вечера поблекли, но  вчера он  считал,
что это самое устройство --  причина всех его невзгод. Если бы не развязался
бинт, он не пошел бы в туалет и...
     --  У меня грыжа, --  сказал  Уилт. Он решил, что  это самое безобидное
объяснение.
     Безобидное! Как бы не так. Оно внушило Глаусхофу гадкие мысли о сексе.

     После разговора с Флинтом те же мысли крутились в голове  у Евы, Генри,
ее   Генри  ушел  к   другой.  И   главное,  к  кому?   К   военно-воздушной
потаскухе-американке!  В  этом  Ева  не  сомневалась.  Нет,  инспектор Флинт
выразился  деликатнее.  Он  просто  сказал,  что  Генри  уехал  в  Бэконхит.
Остальное и так ясно. Каждую пятницу Генри уезжает из дома якобы в тюрьму, а
на самом деле...
     Ну нет, Ева  этого так не  оставит. Исполнившись решимости, она села за
руль и поехала  на Кантон-стрит, к Мэвис. Мэвис первая все поняла, она умеет
вправлять  мозги неверным мужьям -- вспомнить хотя бы Патрика.  И что важнее
всего, она секретарь движения "Матери  против бомбы", а значит, американцы и
Бэконхит для нее хуже горькой редьки. Кто-кто, а Мэвис знает, что делать.
     Мэвис  действительно   знала.  Но  поначалу  она  не   могла   одержать
злорадства:
     -- Вот видишь. Ева, а ты меня и слушать не  хотела. Я  всегда говорила,
что твой Генри скользкий тип, а ты  его защищала. Хотя после  того как он на
меая напал, я не понимаю, как можно".
     --  Да, история неприятная, но,  по-моему, она случилась  по моей вине.
Это же я обратилась к доктору Корее и напоила Генри... Господи, уж не потому
ли его потянуло на других?
     -- Вот  еще глупости какие. При чем тут травяной настой доктора  Корее,
если  муж изменяет  тебе уже  полгода? Конечно, когда дойдет до развода,  он
будет кивать на это средство.
     -- Мне развод не нужен. Мне бы только добраться до его бабы.
     -- Что ж, если ты хочешь, как илотка, всю жизнь утолять его похоть...
     -- Как кто? -- испугалась Ева.
     -- Рабыня, -- поправилась Мэвис. -- Прислуга. Ну, там, кухарка, прачка
     Ева  сникла. Она мечтала быть хорошей  женой и заботливой матерью, дать
дочкам  такое  образование,  чтобы  они   могли  занять  достойное  место  в
современном обществе со всеми его техническими достижениями. Место достойное
и видное.
     Но тут Ева вспомнила, что у нее есть более неотложная забота:
     -- Ой, я ведь даже не знаю, как зовут эту шлюху.
     Мэвис углубилась в размышления.
     --  Наверное,  Билл Пейсли  знает,  --  изрекла она.  --  Он  там  тоже
преподает. К тому же он работает в Открытом  университете вместе с Патриком.
Сейчас позвоню.
     Ева  сидела  в кухне  не в  силах пошевелиться.  Но  внутренне  она уже
готовилась высказать мужу все, что накипело. И все же,  что  бы ни  говорила
Мэвис, никто и ничто их с Генри  не разлучит. Девочкам  нужен отец, семейный
очаг и лучшая  школа, на  какую только  хватит жалованья  Генри. Пусть  люди
говорят,  что им вздумается, пусть пострадает Евино самолюбие:  самолюбие --
та же гордыня, а гордыня -- тяжкий грех. Но Генри это даром не пройдет.
     Пока  Ева решала,  что скажет мужу, Мэвис  поговорила по  телефону  и с
победным видом вернулась на кухню.
     -- Биллу Пейсли все известно. Генри, оказывается, читает на базе лекции
о  британской  культуре.  На  его  лекции  ходят  одни  женщины.  Легко себе
представить,  что  произошло,  тут особой фантазии  не требуется,  --  Мэвис
взглянула  на   клочок   бумаги.  --  Культура   и   государственный   строй
Великобритании. Учебный  корпус номер девять.  Обратиться  можно  к старшему
офицеру отдела образования. Билл дал телефон. Хочешь, позвоню?
     Ева с благодарностью кивнула:
     -- Я еще  распсихуюсь, сорвусь. А ты так здорово умеешь разговаривать с
людьми.
     Мэвис  снова вышла в прихожую. Минут десять оттуда доносился ее  голос.
Он звучал все раздраженнее, и наконец Мэвис с грохотом бросила трубку.
     Бледная от гнева, она влетела в кухню.
     --  Вот  наглость! Прошу  соединить  меня  со старшим  офицером  отдела
образования -- отказываются. Вру,  что я сотрудница библиотечной службы, что
мы хотим направить им бесплатную партию книг. Зовут офицера  А он мне: "Нет,
мэм, извините, ничего не могу сказать".
     -- Да ты про Генри-то спрашивала? -- допытывалась Ева, которая никак не
могла взять в толк, при чем тут библиотечная служба и бесплатные книги.
     --  А  как же, --  обиделась  Мэвис. -- Я сказала,  что это мистер Уилт
советовал мне обратиться к  нему насчет книг по английской культуре. Вот тут
он и начал отнекиваться.
     Мэвис помолчала и добавила:
     -- Знаешь, по-моему, он чего-то испугался.
     -- Испугался? Чего?
     -- Не знаю. Услыхал имя "Уилт"  и испугался. Что  ж, поедем  туда и все
узнаем.

     Капитан Клодиак сидела в кабинете полковника Эрвина.  Здание, в котором
размещался  штаб разведки, выпадало  из  общего стиля  военной базы.  Прочие
постройки,  помнившие   еще   те  времена,  когда   база  принадлежала   ВВС
Великобритании,  смахивали на сборные  дома,  от  которых домовладельцу одни
убытки.  Здание же  разведки, большой  особняк  из красного кирпича, некогда
принадлежал ушедшему  на покой горному инженеру, который питал пристрастие к
донельзя  торжественному тюдоровскому стилю, знал цену черной болотной почве
и  терпеть не  мог зябкие ветры,  дующие из Сибири.  Поэтому в особняке  был
большой зал, отделанный во  вкусе  старинного замка, стены  обшиты дубом,  а
обогревался  особняк мощной системой центрального отопления. Эта  обстановка
соответствовала ироническому складу полковника Эрвина; кроме того, благодаря
ей   он   еще   отчетливее   чувствовал   свое   превосходство  над  прочими
военнослужащими -- опасными  недоумками,  которые  не  умеют даже  правильно
говорить  по-английски.  Им  не  хватало  эрудиции,  смекалки  и  храбрости.
Впрочем,  о капитане Клодиак  этого не скажешь. Полковник  Эрвин выслушал ее
рассказ о поимке Уилта с огромным интересом. С ее слов события представали в
ином свете.
     -- Так вы говорите, он нервничал на лекции? -- спросил полковник.
     -- Еще как.  Весь извертелся за пюпитром, будто  у него  что  болит.  И
читал бессвязно: то про  одно, то про  другое. Обычно он если отклоняется от
темы, то непременно к ней возвращается. Но в этот раз -- ничего не понять. А
уж когда из штанины высунулся бинт, он совсем спутался.
     Полковник посмотрел на капитана Форчена.
     -- Зачем ему эта повязка? Удалось что-нибудь выяснить?
     -- Я  спрашивал  у  врачей.  Они не знают. Его доставили  с отравлением
газом, никаких телесных повреждений.
     -- Ладно,  вернемся  к лекции.  Больше вы  никаких  странностей  в  его
поведении не замечали?
     Капитан Клодиак покачала головой.
     -- Вроде ничего такого. Он не  педик, но к женщинам не шьется: держится
всегда вежливо. Правда, все время  чем-то  озабочен,  вроде как  хандрит.  В
общем англичанин как англичанин.
     --  Но на лекции он, значит,  заметно нервничал?  А  насчет бинта вы не
ошиблись?
     -- Нет.
     -- Ну, спасибо вам за помощь. Если вспомните что-то еще -- сообщите.
     Проводив  капитана Клодиак до дверей, полковник  вернулся  к гравюре  и
уткнулся в нее, чтобы настроиться на нужный лад.
     -- Похоже, кто-то здорово его припугнул, -- наконец произнес он.
     --  Майор Глаусхоф,  кто же еще? -- догадался Форчен.  -- Уилт сознался
как миленький. Сразу видно, под на:химом.
     -- В чем сознался? Он же ничего не рассказал. Ни словечка.
     -- Он  сообщил,  что  его завербовал  какой-то  Орлов,  а  задания дает
какой-то Радек. Вот вам и "ни словечка".
     -- Орлов -- диссидент, который отбывает срок в Сибири, а  Карл Радек --
чешский писатель,  умер в  сороковом году в  ГУЛАГе, так что задания  у него
получать трудновато.
     -- Может, это конспиративные прозвища.
     -- Может. И не больше тога Меня такая откровенная липа не устраивает. И
почему непременно  русские?  Если они  из посольства... Ну,  предположим. Но
Уилт утверждает. что встречался с "Орловым" на автобусной станции в Ипфорде.
Однако сотрудники посольства  ограничены в передвижении,  так  далеко их  не
пускают.  А  где он  виделся  со  своим разлюбезным Радеком?  Каждую среду у
площадки  для игр в Мидуэй-парке. Каждую среду, на  одном и том же месте,  в
одно и  то  же время?  Исключено.  Наши  друзья из  КГБ  могут иной раз дать
промашку, и все-таки дураков  там не держат. А у Глаусхофа вдруг оказываются
все козыри на руках. Случайность? Не смешите меня.
     -- Если так. то Глаусхоф вдряпался по уши.
     Однако полковника Эрвина это не радовало:
     -- И мы  вместе  с ним,  если  вовремя не  подсуетимся. Давайте еще раз
вспомним все версии. Уилт -- пробный шар, пущенный  русскими? Исключается, я
только что это опроверг. Кто-то проверяет работу службы безопасности? Что ж.
возможно,  какому-нибудь идиоту  в Вашингтоне и взбрела такая дурь. Им всюду
мерещатся  шиитские  террористы-смертники.  Но зачем  посылать  англичанина?
Допустим, чтобы  поставить  чистый  эксперимент,  они  сунули передатчики  в
машину втайне от  Уилта. Но почему тогда во  время  лекции  у  него поджилки
тряслись? Вот с чего надо  начинать:  с  его поведения  на лекции.  Вот  где
должен  быть ключ. Прибавьте к  этому его "показания", которым мог  поверить
только  такой невежда, как  Глаусхоф,  и вы  поймете,  что  гниль  в Датском
королевстве не учует лишь тот.  у кого напрочь  отбило нюх. Разве можно было
доверять это  дело Глаусхофу? С  меня  довольно. Я  намерен  воспользоваться
своим служебным положением.
     -- Как? Генерал позволил Глаусхофу все на свете засекретить.
     -- Из-за  этого я и  собираюсь  использовать свое  служебное положение.
Старый бомбардяга думает, что на него не найдется управы. Ну  так  я старого
вояку разочарую. Ох как разочарую.
     Полковник нажал кнопку телефонного аппарата:
     -- Соедините меня с ЦРУ.

20

      --  Приказано  никого  не  впускать, -- сказал  охранник  у ворот. --
Извините, приказ есть приказ.
     --  Послушайте, -- умоляла  Мэвис. --  Нам  надо только переговорить  с
ответственным за образование. Его фамилия Блюджон, и...
     -- Все равно. Такой приказ.
     Мэвис глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки.
     -- В таком  случае я хотела бы поговорить с  ним здесь. Будьте любезны,
позовите его, раз уж нам нельзя войти.
     -- Сейчас узнаю, -- охранник направился в караульное помещение.
     --  Бесполезно,  -- Ева оглядела шлагбаум и высокую изгородь из колючей
проволоки. Пространство  за  ней было уставлено бочками,  залитыми цементным
раствором;  из-за  них  машины  не могли  быстро  проскочить  на территорию,
приходилось петлять. -- Все равно они ничего не скажут.
     -- А я хочу знать почему, -- настаивала Мэвис.
     -- Тогда не надо было надевать значок "Матери против бомбы".
     Мэвис неохотно сняла значок.
     -- Возмутительно! Какая же это свободная страна, если...
     Она  не договорила,  в дверях  караулки  появился лейтенант. Он оглядел
гостей и произнес:
     -- Извините, пожалуйста, у нас служба безопасности проводит учения. Они
продлятся недолго. Вы не могли бы заехать завтра?
     --  Завтра  никак нельзя, --  сказала  Мэвис  -- Мы  непременно  должны
поговорить с мистером Блюджоном сегодня. Очень  вас прошу, позвоните ему или
пошлите за ним. Будьте так добры.
     -- Конечно, конечно. Что ему передать?
     -- Скажите, что  миссис Уилт хочет кое-что выяснить насчет своего мужа,
мистера Генри Уилта. Он читает у вас лекции о британской культуре.
     -- А, мистер Уилт, -- оживился лейтенант. -- Да-да, капитан Клодиак про
него  рассказывала.  Она ходит на  его  лекции.  Очень довольна.  Ну хорошо,
сейчас узнаю.
     Лейтенант снова ушел в караулку.
     -- Что я говорила, -- заметила Мэвис.  -- Какая-то девка очень довольна
твоим Генри. Интересно, чем он ее так разудовольствовал?
     Ева не слышала. Итак, надеяться больше не на  что:  Генри действительно
ее обманывал. Она  оглядела унылые постройки и сборный  дом за оградой, и ей
представилось ее унылое, беспросветное будущее.  Генри ушел к  другой, может
быть,  к этой самой  Клодиак.  Еве  придется  самой  воспитывать  близняшек,
прозябать в нищете. Отныне  она... как это?.. Мать-одиночка? Что же за семья
без  отца? И где теперь взять денег на школу  для близняшек?  Неужто идти на
поклон к  системе социального обеспечения, выстаивать очереди за  субсидиями
вместе  со всякими тетками?  Ну  уж  нет.  Ева  пойдет работать.  В  лепешку
разобьется, а не допустит, чтобы...
     Но Ева недолго предавалась  мыслям о безрадостном будущем и собственной
стойкости: вернулся лейтенант. Его словно подменили.
     --  Виноват,  произошла  ошибка, --  отрывисто  бросил он. -- Уезжайте,
пожалуйста У нас учения по безопасности.
     Его бесцеремонность окончательно вывела Мэвис из себя:
     -- Ошибка? Что еще за ошибка? Вы сами сказали, что муж миссис Уилт...
     -- Ничего  я  не  говорил,  --  отрезал лейтенант  и,  повернувшись  на
каблуках, приказал поднять шлагбаум и пропустить подъехавший грузовик.
     -- Ну знаете! -- бушевала  Мэвис. -- Я такой наглости в жизни не видела
Ева, ты же слышала, что он недавно говорил, и вот...
     Но Ева в порыве решимости устремилась к шлагбауму. Так и есть. Генри на
базе!  Недаром  лейтенант  переменился  до  неузнаваемости: сперва  --  сама
любезность,  и вдруг  -- этот  непроницаемый  взгляд.  И  Ева  не раздумывая
ринулась навстречу унылой жизни без Генри, в пустыню за оградой. Надо срочно
разыскать мужа  и объясниться.  Кто-то бросился наперерез.  Замелькали руки.
бежавший упал. На Еву  накинулись еще трое -- она даже не разглядела их лиц,
-- схватили, потащили назад. Словно в забытьи, Ева слышала крик Мэвис
     -- Падай! Падай!
     Ева  как подкошенная  рухнула на  землю. Рядом с  ней  растянулись двое
нападавших, а третий пытался вытащить из-под нее свою руку.
     Минуты  через три Еву выволокли за шлагбаум  и положили на  дорогу. Она
лежала в пыли, сверкая дырой на колготках и стоптанными  каблуками. Во время
этой возни она не проронила ни слова,  только тяжело дышала Встав на колени,
Ева устремила за ограду пристальный взгляд, суливший  такие неприятности, по
сравнению с которыми стычка с охраной покажется пустяком.
     -- Вам  сюда  вход  запрещен,  --  предупредил лейтенант.  --  Лучше не
суйтесь, а то хуже будет.
     Ева промолчала. Она поднялась на ноги и поплелась к машине.
     -- Ну как ты? Цела? -- сочувственно спросила Мэвис. Ева кивнула
     -- Отвези меня домой, -- попросила она
     На этот  раз Мэвис ничего не сказала. Ободрять Еву  незачем: она и  так
полна решимости.

     Уж если кто и нуждался  в ободрении,  то  это  Уилт.  Время  поджимало,
Глаусхоф  спешил. Обычные методы  допроса не годились, а прибегать к  крутым
мерам  он  не  имел  права.  И  Глаусхоф измыслил,  на  его  взгляд,  весьма
изощренный  способ добыть новые  показания.  Для этого  потребовалась помощь
миссис  Глаусхоф, которой надлежало  пустить в  ход свои  сексуальные  чары,
перед коими,  как  подозревал майор, не устоял  даже лейтенант Хара Самая же
эротичная экипировка  представлялась Глаусхофу  так: высокие сапоги, пояс  с
подвязками, бюстгальтер с отверстиями для сосков.
     Уилта снова запихнули в машину и отвезли домой к Глаусхофу. Едва Уилт в
больничном халате оказался на  кровати в форме сердечка, перед ним предстало
видение в черных сапогах,  поясе  с  подвязками,  красных трусиках и  черном
бюстгальтере с розовой оторочкой.  Открытые части тела отливали загаром, ибо
миссис  Глаусхоф частенько подвергала  себя  воздействию кварцевой лампы.  И
алкоголя:  с тех пор как Глауси, как  она прежде  называла  мужа, устроил ей
разнос  за  амурничанье  с  лейтенантом  Харой,  миссис Глаусхоф  то и  дело
прикладывалась  к бутылке  виски. Или даже к флакону Шанели  No 5.  Впрочем,
может быть, она использовала духи по прямому назначению -- Уилт не разобрал.
Ему было  не до  того.  Он совсем растерялся, когда к нему подвалила  пьяная
потаскуха и сказала, что ее зовут Мона
     -- Как?
     --  Мона, малыш, --  мурлыкнула  миссис  Глаусхоф и, дыхнув ему  в лицо
перегаром, потрепала по щеке.
     -- Я вам не малыш!
     -- Нет, пупсик, ты мне малыш. Слушайся мамочку.
     -- Вы мне  вовсе не мать,  -- Уилт  предпочел  бы, чтобы шлюха была его
матерью, тогда бы она уже десять лет назад отдала Богу душу.
     Рука миссис Глаусхоф скользнула под халат Уилта.
     -- О черт, -- вырвалось у него. Проклятое зелье вновь напомнило о себе.
     -- Так-то лучше,  малыш, -- прошептала миссис  Глаусхоф, чувствуя,  как
Уилт весь напрягся. -- Ты не робей, я тебя так осчастливю...
     -- Осчастливлю, -- поправил Уилт. В его положении остается тешить  себя
только знанием правил грамматики. -- Если вы думаете, будто... ой!
     -- Ну что,  будешь  слушаться  мамулю?  -- спросила  миссис  Глаусхоф и
языком раздвинула ему губы.
     Уилт попытался заглянуть ей в глаза, но никак не мог поймать ее взгляд.
Ответить  он  тоже  не мог  -- боялся  разжать  зубы:  змеиный  язык  миссис
Глаусхоф, от которого  во рту  появился  привкус табака  и  алкоголя,  бойко
ощупывал его десны, норовя проникнуть глубже.  Сгоряча Уилт уже примеривался
оттяпать мерзкий язык, но распутница  впилась в такую часть  его тела, что о
последствиях  страшно  было  подумать.  И  Уилт  стал  размышлять  о   более
отвлеченных  материях. Какого черта на него  все  шишки валятся? То какой-то
полоумный  изверг,  потрясая  револьвером,  грозит  размазать  его мозги  по
потолку,  если Уилт  не расскажет ему про бинарные бомбы, а через полчаса он
уже лежит  на  кровати,  застеленной  покрывалом,  и  эта  похотливая  тварь
вцепилась  ему  в  причинное  место.  Чем объяснить  этот  несусветный бред?
Объяснения Уилт найти не успел: миссис Глаусхоф убрала язык.
     -- Малыш бяка, обижает мамочку, -- простонала она и молниеносно куснула
его за шею.
     --  Ну  это  как  сказать, -- буркнул. Уилт, клятвенно обещая  себе как
можно чаще чистить зубы. -- Дело в том, что...
     Миссис Глаусхоф всей пятерней ухватила его за физиономию и промяукала:
     -- Розанчик!
     -- Рофанфик?-- с трудом выговорил Уилт.
     -- Губки у тебя,  как розанчик, -- миссис Глаусхоф еще  сильнее впилась
когтями ему в щеки. -- Не ротик, а розочка.
     --  А по вкуфу не  похофе.  -- заметил  Уилт и тут  же пожалел.  Миссис
Глаусхоф  взгромоздилась на него,  и  перед самым его носом  появился сосок,
торчащий из розовых кружев.
     -- Пососи у мамы сисю.
     --  Пофла к  ферту, --  огрызнулся Уилт. Но развить  эту мысль  ему  не
удалось. Миссис  Глаусхоф навалилась на него грудью, и ее сосок  заелозил по
его лицу. Уилт начал задыхаться.
     За стеной в ванной Глаусхоф тоже задыхался  --  от бешенства. Он следил
за происходящим  через полупрозрачное  зеркало, которое установил  для того.
чтобы,  лежа в  ванной,  любоваться, как миссис Глаусхоф  надевает наряд его
мечты.  Глаусхоф  уже клял  свою хитрую уловку  на  чем свет стоит. Хитрость
называется. Эта шалава  совсем  совесть потеряла. Патриот Глаусхоф надеялся,
что  жена просто-напросто вскружит голову русскому шпиону  и тем самым  тоже
выполнит  свой  патриотический  долг. Но  трахаться-то  с ним  зачем? И хуже
всего, что обольщала она с явным удовольствием.
     Глаусхофу  же  эта  сцена   никакого  удовольствия  не  доставляла.  Он
скрежетал зубами и старался не  думать про лейтенанта Хару. Легко сказать --
"не думать". А  ну  как Хара лежал  на этой самой кровати и Мона  тешила его
таким же вот манером? В конце концов Глаусхоф не выдержал, вылетел из ванной
в коридор и завопил:
     -- Ты что же это делаешь, а? Тебе было сказано растормошить стервеца, а
ты его возбуждаешь!
     -- Чего ты бузишь? -- удивилась миссис  Глаусхоф. поднося к  лицу Уилта
другую грудь. -- Думаешь, я не понимаю, что делаю?
     --  Я  не  понимаю,  --  хрюкнул  Уилт.  Теперь  он  мог  хоть  немного
отдышаться.
     Миссис Глаусхоф слезла с него и направилась к двери.
     -- Я думаю, что ты... -- начал Глаусхоф.
     -- Топай отсюда! -- взвизгнула миссис Глаусхоф.  -- Этот парень на меня
уже конец навострил!
     -- Да  уж вижу, -- проворчал Глаусхоф. -- Растормошила, нечего сказать.
Дура набитая.
     Миссис Глаусхоф стащила сапог.
     --  Ах, дура? -- заголосила она и с завидной меткостью швырнула сапог в
голову мужа. --  Чтоб меня еще всякий хрыч недоделанный дурой обзывал? Да  у
тебя  же встает, только  когда  я  расхаживаю в  этих  сапогах,  как  нацист
какой-нибудь,  -- в дверь  полетел второй сапог. -- Пока не  разоденусь, как
Гитлер, ты и на мужика не похож. Смотреть противно. А у этого парня хрен, по
сравнению с твоим, -- прямо как монумент Вашингтону.
     -- При чем тут мой хрен? Пойми ты: это коммунист, шпион! Опасный тип!
     -- Ишь ты, -- хмыкнула миссис Глаусхоф и сняла бюстгальтер. -- Опасный,
говоришь?
     --  Неправда, я не  опасный,  --  возразил Уилт,  потихоньку  сползая с
кровати. Между тем миссис Глаусхоф, пошатываясь, стягивала с себя пояс.
     -- Предупреждаю, ты влипнешь в историю, -- взывал Глаусхоф. Он отступил
подальше от двери, чтобы супруга еще чем-нибудь его не зашибла.
     -- Уже влипла! -- рявкнула миссис Глаусхоф,  захлопнула дверь и заперла
на ключ. Уилт и ахнуть не успел. как она  выбросила ключ в окно  и двинулась
на него.
     -- Ну, Красная площадь, вот и я.
     -- Я не Красная площадь! Почему все думают, будто...
     Но миссис Глаусхоф не думала -- она действовала С неожиданной ловкостью
она повалила Уилта на кровать и, встав рядом на колени, склонилась над ним.
     -- Ну малышик, ну что  ты, как  не родной? -- простонала она Что должно
было за этим последовать,  Уилт догадался  без труда. И он  на деле доказал,
что Глаусхоф не зря  назвал его  опасным типом: ошалев от ужаса, Уилт укусил
настырную майоршу за ляжку.
     Глаусхоф у себя в ванной одобрительно крякнул.

     --  Отменить  свои  приказы?  Отменить  свои приказы?  -- от  удивления
генерал Бельмонт понизил голос  на несколько децибелл. -- На территорию базы
проникает  вражеский  агент,  возникает  угроза  диверсионного  акта,  а  вы
требуете, чтобы я отменил свои приказы?
     -- Не требую, а прошу, генерал, -- мягко поправил полковник Эрвин. -- Я
просто  объясняю, что в  политическом  отношении  ваши  приказы  могут иметь
нежелательные последствия.
     -- А если оголтелый фанатик взорвет  базу к чертовой матери, это как --
желательные последствия? Я этого не допущу. Не хочу, чтобы на  моей  совести
была гибель  тысяч невинных американских военнослужащих  и членов их  семей.
Майор Глаусхоф делает именно то, что необходимо  в данной ситуации. Никто не
знает,  что  проходимец  у  нас  в  руках.  Пусть  Глаусхоф  ему  все  ребра
переломает, я и слова не скажу. Я не...
     --  Маленькая поправка,  сэр. Кое-кому уже известно,  что  Уилт у нас в
руках. О нем справлялись по телефону сотрудники британской полиции. А только
что охрана  у главных  ворот спровадила женщину, которая  называла себя  его
женой. Если пресса узнает...
     --  Пресса?  --  завопил  генерал. --  Чтоб  я этого поганого  слова не
слышал! Я отдал майору приказ исключительной важности, директива номер один:
не допускать  вмешательства  прессы. Этот приказ  я не  отменю ни  под каким
видом.
     -- Я  и  не предлагаю. Я только  хочу  сказать, что из-за непродуманных
действий  Глаусхофа мы  рискуем  привлечь  к себе внимание  прессы.  Мировой
прессы.
     --  Черт,  --  генерал поежился.  Он уже  представлял,  как журналисты,
взгромоздив телекамеры на грузовики, со всех сторон стекаются к базе. А там,
глядишь, и бабы из антивоенного движения пожалуют. Генерал поспешил очнуться
от этого кошмара -- Почему вы считаете, что Глаусхоф действует непродуманно?
     -- Он перегибает  палку. Из-за особого  режима секретности складывается
впечатление, что  на базе не все в порядке. Это первая ошибка Надо вернуться
к обычному режиму, и  подозрения утихнут. Ошибка номер два: на базе задержан
британский подданный, и если вы позволили майору переломать ему все ребра --
а я подозреваю, что...
     -- Я ему ничего такого не  позволял. Я только дал  разрешение...  ну, в
общем,  допросить  его  и...  --  генерал  замялся  и,   подпустив  в  голос
проникновенные  нотки,  продолжал: --  Да поймите, Джо.  Глаусхоф.  конечно,
олух, но ведь добился же  он от  Уилта признания в шпионаже. Надо отдать ему
должное.
     --  Это признание --  ложь от первого до последнего слова. Я  проверил:
послал запрос и получил  отрицательное подтверждение -- чтобы смягчить удар,
полковник перешел на привычную для генерала канцелярскую тарабарщину.
     Генерал забеспокоился:
     -- Я не знал. Отрицательное подтверждение? Тогда дело плоха
     -- Именно  так, сэр. Поэтому я прошу, чтобы  вы  незамедлительно отдали
распоряжение о выведении разведки из-под действия приказа о введении особого
режима секретности. Кроме того, я хочу, чтобы новый допрос Уилта был поручен
мне. Я его доярошу как положено.
     Генерал   Бельмонт    взвесил   эту   просьбу,   выказав   определенную
сообразительность.
     -- Если им руководят не из Москвы, то откуда?
     -- Вот это и хочет узнать ЦРУ, -- ответил полковник.
     Через десять минут полковник Эрвин покинул  центр управления  авиабазы.
Он  добился своего.  Генерал отменил особый режим секретности, а  Глаусхофу,
под  надзором  коего   пребывал  задержанный,  предписывалось  передать  его
полковнику Эрвину.
     Но это в теории.

     На  практике  же  вызволить Уилта  оказалось весьма  непросто.  Сначала
полковник  наведался  в  штаб  службы  безопасности  и  узнал,  что   Уилта,
по-видимому,  целого  и невредимого, доставили  к  полковнику  Глаусхофу для
допроса  на  дом. Полковник  в  сопровождении двух  сержантов  отправился  к
майору.  Но  у  самого  дома  Эрвин усомнился.  что Уилт по-прежнему  цел  и
невредим: сверху доносился ужасающий шум.
     --  Во балдеют, -- заметил один сержант. В  доме  раздавались  яростные
вопли миссис  Глаусхоф; она  грозила  кастрировать звездорванца,  как только
остановит кровь, и возмущалась, почему сукин сын, мать  его так,  не откроет
дверь и не выпустит ее. Майор из дальней комнаты умолял жену успокоиться: он
как-нибудь  отопрет  дверь, стрелять в замок  ни  к чему и не  надо заряжать
долбанный револьвер.
     Миссис Глаусхоф объясняла, что вовсе не собирается стрелять в долбанный
замок,  лучше  она  постреляет в  майора и долбанного  коммуняку, который ее
тяпнул. Вот только зарядит долбанный револьвер,  и тогда им не жить.  Что же
это долбанные патроны, мать их так, не лезут, куда им положено?
     В окне мелькнуло лицо  Уилта В тот же миг стекло разлетелось вдребезги,
из окна вылетела  настольная лампа с огромным  абажуром и повисла на  шнуре.
При  виде лампы полковник Эрвин содрогнулся. Даже  ядреная похабень, которой
сыпала  миссис Глаусхоф,  не шокировала  его так, как  этот абажур.  Он  был
оклеен  вырезанными  из  журналов  картинками   садомазохистского  свойства,
фотографиями кутят  и  котят в  корзинках, изображениями румяных сердечек  и
цветочков. Чудовищный коллаж уязвил утонченную  душу полковника, и он застыл
как вкопанный.
     На Глаусхофа конфуз с лампой произвел обратное действие. Его не слишком
беспокоило, что  пьяная  супруга норовит пристрелить русского  шпиона -- тем
более что она, по  всей видимости,  пытается зарядить револьвер патронами не
того  калибра  Куда  страшнее,  если  она  раскурочит  весь дом  и  выставит
необычную  домашнюю  обстановку  на  всеобщее обозрение.  С  перепугу  майор
покинул  относительно безопасное  убежище -- ванную --  и  метнулся  к двери
спальной. Очень некстати, ибо, лишив Уилта последней  надежды улизнуть через
окно,  майорша  зарядила-таки  револьвер  и  нажала спусковой  крючок.  Пуля
пробила  дверь, плечо Глаусхофа, пластмассовый  домик хомяка на  стенке  над
лестницей и воткнулась в ковер.
     -- Господи! -- взвизгнул Глаусхоф. -- Она все-таки стреляет! Так ты это
серьезно?
     --  Что-что?  -- переспросила миссис Глаусхоф. Она сама не ожидала, что
простое прикосновение к спусковому крючку может  наделать  столько шума. Это
ее удивило, но не обескуражило. -- Что ты говоришь?
     -- Ужас, -- простонал Глаусхоф. опускаясь на пол.
     -- Думаешь, не  смогу отстрелить долбанный замок? --  петушилась миссис
Глаусхоф. -- Думаешь, слабо?
     -- Нет! Не надо! Господи, я умираю.
     -- Ипохондрик!  -- проорала миссис Глаусхоф,  очевидно,  сводя какие-то
старые счеты. -- А ну прочь от двери! Щас я выйду.
     -- Только не это, -- пискнул  Глаусхоф,  во все глаза глядя  на пулевое
отверстие возле дверной петли. -- Не стреляй в замок!
     -- Почему это?
     Глаусхоф не нашел, что ответить. Не дожидаясь, когда жена вновь откроет
пальбу,  он откатился  в  сторону  и кубарем  загремел  по лестнице.  Грохот
падения встревожил майоршу.
     -- Глауси. ты жив? -- спросила она и одновременно нажала курок. На этот
раз пуля угодила в декоративный мешочек со всякой дребеденью.
     Уилт сообразил,  что еще  немного  -- и его  постигнет участь мешочка и
майора  И он  решился.  Ухватив  табуретку  с  сиденьем, отделанным розовыми
оборочками, он хрястнул миссис Глаусхоф по голове.
     --  Крутой  мужик, -- пробормотала  она и  растянулась на полу.  Насчет
Уилта она, как всегда, заблуждалась.
     Уилт раздумывал. Если Глаусхоф жив --  а  судя  по  звону стекла этажом
ниже,  так  оно и есть,  --  то высаживать дверь нет смысла. Уилт  подошел к
окну.
     -- Ни с места! -- крикнули ему снизу.
     Уилт  замер.  Возле  дома  застыли  пять  человек  в  военной  форме  с
пистолетами наизготовку. В кого они целились, было ясно с первого взгляда

21

      --  Будем рассуждать логически, -- предложил мистер Госдайк.  --  Что
подсказывает  нам здравый  смысл? Пока у нас не  будет достаточных оснований
утверждать, что вашего супруга удерживают в Бэконхите против его воли. вы не
можете обращаться в суд. Вы меня понимаете?
     Ева  в упор взглянула на  адвоката Она понимала одно: тут  ей ничего не
добиться.  Это Мэвис  насоветовала  ей обратиться  к мистеру Госдайку, а то,
дескать, она еще наделает глупостей. На самом деле Мэвис, конечно же, боится
не глупостей. Просто ей не хватает мужества действовать без оглядки, идти на
риск.
     --  В  конце концов, может, ты имеешь право  подать  на него в суд,  --
объясняла Мэвис  на обратном  пути с базы. --  Надо сперва  все обстоятельно
разрнать.
     Но Ева и так  все знала Она с  самого  начала  чувствовала,  что мистер
Госдайк  не  поверит  и  станет кивать  на  логику  и здравый  смысл.  Можно
подумать, в жизни  все подчиняется логике. Ева и слова-то этого не понимает.
Для нее  логика --  все равно  что железнодорожная  колея, по которой мчится
поезд, и  никуда  с нее не свернуть. А так иногда хочется  взять  в сторону,
рвануть, не разбирая дороги, по полям и  лугам, как  лихой скакун. Да ведь и
поезд когда-то подойдет к станции, а дальше -- ступай куда вздумается.
     Нет,  в жизни не  все  так прямолинейно. И люди, дойдя до  точки, ведут
себя не так. Чего там, даже в суде этой логики наищешься. Разве логично, что
сажают в тюрьму  рассеянных старух вроде  миссис Риман,  которая  вынесла из
магазина  банку  маритюванного лука,  а  заплатить  забыла?  Она  же  ничего
маринованного не ест.  Ева  точно знает когда  она развозила обеды соседским
старикам, миссис Риман ей говорила,  что  терпеть не может уксус. А с банкой
лука произошло недоразумение: старушка прихватила ее потому, что месяц назад
у нее умер китайский мопс по кличке Лучок. Ну как не понять, что это ошибка?
А суд не понял. Вот и мистер Госдайк не понимает Еву, а у нее имеются верные
доказательства,  что  Генри  на  авиабазе.  Видел  бы  мистер  Госдайк,  как
изменился в лице тот офицер, заговорил бы по-другому.
     -- Стало быть, вы мне не поможете? -- спросила Ева и встала.
     -- Сначала  нам  необходимо получить  доказательства,  что  вашего мужа
удерживают на базе вопреки...
     Но Ева  уже не  слушала.  Что толку от  пустой  болтовни? Она  вышла из
кабинета, спустилась  по лестнице и направилась в  кофейню "Момбаса", где ее
дожидалась Мэвис.
     -- Ну как, он тебе что-нибудь посоветовал? -- спросила Мэвис.
     -- Нет. Сказал только, что без доказательств ничего не получится.
     -- Может, Генри вечером  позвонит.  Он  же  знает, что ты  приезжала на
базу, ему наверняка передали...
     Ева покачала головой.
     -- Как же, передали.
     -- Ева, я вот что подумала, -- начала  Мэвис. -- Генри  обманывает тебя
уже полгода. Я знаю, ты сейчас станешь спорить, но ведь это факт.
     -- Обманывает, но не в том смысле. Я-то знаю.
     Мэвис  вздохнула.  Как  же  наконец  втолковать  Еве,  что  все мужчины
одинаковы, даже сексуально неполноценные вроде Уилта?
     --  По пятницам вечерами твой Генри ездит в Бэконхит,  а  тебе говорит,
что преподает в тюрьме. Это ты отрицать не станешь?
     --  Не стану, --  ответила  Ева и  заказала чай.  Кофе  --  иностранный
напиток, а ей сегодня не хочется ничего иностранного. Кофе пьют американцы.
     -- Ты не задавала себе вопрос, почему он это от тебя скрывает?
     -- Потому что не хочет, чтобы я знала.
     -- А почему не хочет?
     Ева молчала.
     -- Потому  что боится, что ты станешь его ругать. А за что  жены ругают
мужей, ты и сама знаешь, правда?
     -- Я знаю Генри.
     -- Конечно, знаешь. Но мы и не подозреваем, на что подчас способны наши
близкие.
     -- Ну, тебе, положим, было известно, что Патрик бегает за каждой юбкой,
-- огрызнулась Ева. -- Все время рассказывала, как он тебе изменяет. Поэтому
тебе  и  понадобились  стероиды  этой  разбойницы  Корее.  Вот  теперь  твой
благоверный и сидит перед телевизором.
     -- Да, -- согласилась  Мэвис,  кляня себя за откровенность. -- Но ты-то
жаловалась, будто у Генри сексуальная недостаточность. А значит, я права. Уж
не знаю, из чего доктор Корее приготовила ему снадобье...
     -- Из мух.
     -- Мух?
     -- Генри сказал -- шпанские мушки. Он уверял, что чуть не умер.
     --  Ну  не  умер  же. Так я  что говорю.  Может, у  него  такая  низкая
продуктивность из-за...
     -- Он человек, а не бык.
     -- С чего ты быка приплела?
     -- "Продуктивность"! Можно подумать. Генри крупный рогатый скот.
     -- Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.
     Принесли чай. Мэвис подождала, пока удалится официантка, и продолжала:
     -- Так вот. Тебе кажется, что у Генри сексуальная недостаточность, а на
самом деле...
     -- Я только говорила, что он  в постели немножко вялый. И больше ничего
такого.
     Сдерживая  раздражение,  Мэвис помешивала  кофе. Наконец она решилась и
выложила напрямик:
     -- Вполне вероятно, что он  тебя просто не хочет. Зачем ему ты, если он
вот  уже  полгода  каждую  пятницу   прыгает  в  постель  к   военнослужащей
американке. Вот что я имела в виду.
     Ева возмутилась:
     --  Что  ты  выдумываешь?  Как же  он  тогда успевал  вернуться домой к
половине одиннадцатого? Он  ведь  на базе еще и занятия проводил. Из дома он
уезжал  около семи, ехать до базы минут сорок пять. Сорок пять туда  и сорок
пять обратно получается..
     --  Полтора часа, -- нетерпеливо  перебила Мэвис. -- Ну и что? Может, у
него в Бэконхите были индивидуальные занятия.
     -- Индивидуальные?
     -- Да, голубушка. С одним человеком.
     -- Так не положено. По крайней мере, в Гуманитехе. Если в группе меньше
десяти человек...
     -- А вдруг  на  базе другие правила? И потом, хитростью и не того можно
добиться.  Скажите  на  милость  --  занятия! Очень хорошо  представляю, чем
занимался твой Генри. Небось раздевался и...
     --  Вот видишь, как плохо ты его знаешь. Чтобы Генри разделся на глазах
у посторонней женщины? Да ни в жизнь. Он у меня такой застенчивый.
     --  Застенчивый?  --  Мэвис хотела  напомнить,  что  вчера  утром  Уилт
обошелся  с ней довольно  беззастенчиво, но  от решительного  взгляда Евы ей
вновь стало не по себе, и Мэвис смолчала.
     Посидев еще  минут десять, подруги отправились  в школу за близняшками.
Но и в машине лицо Евы сохраняло ту же пугающую решимость.

     --  Ладно,  начнем вот  с  чего,  --  сказал  полковник  Эрвин.  --  Вы
утверждаете, что не стреляли в майора Глаусхофа, так?
     --  Конечно,  не  стрелял, -- подтвердил  Уилт. --  Зачем  мне  в  него
стрелять? Это его жена пыталась отстрелить замок.
     Полковник заглянул в папку, лежавшую перед ним на столе, и заметил:
     --  У  меня  другие  сведения. Тут сказано, что вы хотели  изнасиловать
миссис  Глаусхоф в  извращенной форме, а когда  она  оказала  сопротивление,
укусили  ее  за  ногу.  Майор  Глаусхоф  бросился  на помощь  жене  и  начал
выламывать дверь, а вы в него выстрелили.
     -- Изнасиловать в извращенной форме? -- ахнул Уилт. -- Это как?
     Полковника передернуло.
     -- Не знаю. Меня такие вещи не интересуют.
     -- Уверяю вас, если  кого и изнасиловали в извращенной форме, то не ее,
а меня. И. если бы вам случилось оказаться в непосредственной близости от ее
мочалки, вы бы тоже стали кусаться.
     Полковник  поспешил  отогнать  кошмарное  видение  В  его  личном  деле
значилось:  "в высшей  степени гетеросексуален",  но ведь не до последних же
пределов!  А  "мочалка"  миссис  Глаусхоф   --  это  уж   точно  из  области
запредельного.
     -- У  вас  концы с  концами не  сходятся. --  возразил полковник. -- По
вашим  собственным словам,  миссис Глаусхоф намеревалась отстрелить замок  и
выбраться  из  комнаты,  не так  ли?  Может,  вы  объясните,  зачем  ей  это
понадобилось?
     -- Я  же  говорю,  ей захотелось... ну да  я уже  рассказывал.  чего ей
захотелось.  Вот я  ее и тяпнул. Что мне  еще оставалось?  А  она озверела и
схватилась за пистолет.
     --  Но  почему  все-таки  дверь  оказалась  заперта  и  миссис Глаусхоф
пришлось стрелять в  замок? Вы  хотите  сказать,  что вас обоих запер  майор
Глаусхоф?
     -- Она сама заперла  дверь и  швырнула чертов  ключ в  окно,  -- устало
промолвил Уилт. -- Не верите -- поищите на улице.
     --  Неужели вы показались ей таким неотразимым,  что  она вздумала  вас
изнасиловать... в извращенной форме?
     -- Просто она лыка не вязала.
     Полковник Эрвин встал, подошел к гравюре и вперился в нее, надеясь, что
его  осенит догадка.  Но  догадка  не  спешила.  Во  всем  рассказе Уилта не
вызывало сомнений лишь одно: Глаусхофиха действительнб была пьяна.
     -- Как вы вообще оказались у Глаусхофов, вот чего я не понимаю.
     -- А я, думаете, понимаю? Я приехал сюда в пятницу читать лекцию. Вдруг
-- здравствуйте пожалуйста: травят  меня газом, колют шприцем, наряжают, как
больного перед операцией, накрывают  с головой одеялом,  возят туда-сюда  по
базе,  задают  идиотские  вопросы  про  какие-то  радиоперехватчики  в  моей
машине...
     -- Радиопередатчики.
     -- Ну, передатчики. И притом  грозят:  не  признаешься, что ты  русский
шпион или шизанутый фанатик-шиит, -- получишь пулю в лоб. Но это еще не все.
Оказываюсь в  какой-то гнусной спальне. Откуда  ни возьмись -- бабенция,  по
одежде -- ни дать ни взять проститутка. Выбрасывает из окна ключ, сует мне в
рот сиськи и угрожает придушить своей мочалкой. Бред? И  вы думаете, я смогу
что-то объяснить?
     Уилт без сил откинулся в кресле и горестно вздохнул.
     -- И все же я не.. -- начал было полковник.
     -- Ну что вы,  ей-богу!  Толковать бред -- не  по  моей части.  За этим
обратитесь к своему майору-кровопийце. А с меня довольно.
     Полковник вышел в соседнюю комнату.
     -- Что вы о нем скажете? -- спросил он капитана Форчена, который вместе
с техником записывал допрос на магнитофон.
     --  Звучит убедительно.  От  Моны  Глаусхоф  всего  можно  ожидать:  не
случится под рукой мужика, она и со скунсом перепихнется.
     --  Это  уж  точно,  -- вставил  техник. -- Вон  лейтенант Хара  с  ней
спутался,  а теперь  пашет,  как ходячий  вибратор. Только  на  витаминах  и
держится.
     -- Ну  и дела, -- нахмурился полковник. --  И Глаусхоф еще ведает у нас
службой безопасности! С чего он вдруг позволил своей Моне Мессалине оседлать
этого субъекта?
     -- У него в ванной прозрачное зеркало, -- вспомнил капитан.  --  Может,
он оттуда наблюдает и ловит кайф?
     -- Прозрачное  зеркало  в  ванной? Любоваться,  как  твоя  жена  дрючит
русского резидента, -- такая блажь могла прийти только ненормальному.
     -- Небось, решил, что русские дрючатся не по-нашему, и захотел кой-чего
перенять, -- предположил техник.
     -- Поищите-ка  ключ  возле дома, -- велел полковник  и вышел в коридор.
Капитан последовал за ним.
     -- Ну? -- спросил Эрвин.
     -- Ничего  не  понимаю.  Капрал из  секции  электроники,  тертый калач,
уверяет, что  это английская техника специального назначения. Не русская  --
это точно. Насколько нам известно, никто, кроме англичан, ею не пользуется.
     -- Вы думаете, за Уилтом следят британские органы безопасности?
     -- Очень может быть.
     -- Нет, едва ли. Когда  Глаусхоф задал ему  перцу, он потребовал, чтобы
при допросе  присутствовали сотрудники британской разведки. Вы  когда-нибудь
слышали, чтобы русский агент после провала  стремился  в  объятия британской
разведки? Я такого что-то не припомню.
     --  Остается  ваша версия о  том,  что  англичане  просто проверяли  на
вшивость нашу службу безопасности. Тогда все более-менее понятно.
     -- А мне не все понятно. Будь это рядовая проверка, Уилту уже пришли бы
на помощь. И почему он молчит? Какой ему резон терпеть  измывательства? Нет,
эта  версия тоже  ни  к черту. Некоторые  факты  остаются без объяснения:  и
передатчики в машине, и то, что, по словам  Клодиак, Уилт всю лекцию был сам
не  свой.  Сразу  видно  -- дилетант.  Сомневаюсь,  что  он вообще знал  про
передатчики. Так где же логика?
     -- Давайте я его допрошу, -- вызвался капитан.
     --  Не  надо, я  сам.  А  вы  продолжайте  записывать.  Нам эта  запись
пригодится.
     Эрвин вернулся в кабинет. Уилт на кушетке спал как убитый.
     --  У  меня к вам  еще  несколько  вопросов,  мистер Уилт,  -- произнес
полковник.
     Уилт пробудился, сел и поднял на полковника мутные глаза.
     -- Какие вопросы?
     Полковник достал из шкафа бутылку.
     -- Виски не хотите?
     -- Я хочу домой, -- сказал Уилт.

22

     А в полицейском участке Ипфорда инспектор Флинт торжествовал победу.
     -- Тут все материалы, сэр, --  доложил он старшему офицеру, указывая на
стопку  папок   на  столе.  --  В  деле  замешаны  только  местные.  Суоннел
познакомился с  поставщиком в Швейцарии. Поехал  туда  на  лыжах покататься.
Славное  местечко  эта  Швейцария.  Ну,  натурально, итальянец  сам  к  нему
подвалил. Суоннел говорит -- угрожал. А  у нашего Клайва,  как вам известно,
нервишки хлипкие.
     -- Я на это чуть не купился, -- признался старший офицер. -- Как-то раз
мы его, каналью, уже было привлекли  за покушение на убийство. Да  вот беда:
малый, которого он порезал, не захотел подавать в суд.
     --  Насчет  нервишек  --  это  я с  иронией,  --объяснил  Флинт.  --  Я
рассказываю с его слов.
     -- И что дальше? Как они химичили?
     -- А очень просто. Проще  не придумаешь.  Перво-наперво  им понадобился
гонец -- но такой,  чтобы знать ничего не знал. И они выбрали Теда Лингдона.
Он  то  и  дело гоняет свой  автофургон  на  континент.  У  автофургона есть
регулярный рейс до Шварцвальда с остановками на ночн Нагнали на Теда страху,
пообещали умыть  азотной кислотой,  если  будет  кочевряжиться,  и принудили
выполнять их поручения. Это он сам так рассказывает. В Гейдельберге в фургон
без ведома водителя подсовывали товар. Оттуда фургон через Остенде добирался
до  побережья. Потом --ночным паромом в Дувр. На полпути  один проходимец из
команды сбрасывал товар  за  борт.  Ночью  сподручнее, никто  не  засечет. А
хахаль Энни Мосгрейв -- он содержит  плавучее питейное заведение -- поджидал
в проливе и подбирал груз.
     -- Минуточку, -- остановил старший офицер. -- Как же это можно отыскать
пакет героина посреди пролива, да еще ночью?
     -- Точно так же, как Роджер пасет Уилта, -- по  радио. Зелье перевозили
в  чемоданчике,  который  запросто держался на  плаву. Как только чемоданчик
падал в  воду, в нем врубался  радиомаяк. Жулик ловил сигнал, находил  груз,
брал  на  борт  и  оставлял  у  буйка  возле  устья  Темзы.  Плавучий  кабак
возвращался в док, а чемоданчик забирал аквалангист.
     -- Они здорово рисковали.  В море течения,  приливы. А за товар немалые
деньги плачены.
     --  Никакого риска.  Чемоданчик привязывали к цепи буйка,  аквалангисту
найти  --  раз плюнуть. Потом товар делили на три  части: часть  себе, часть
Чарли-Гонконгу -- он шуровал в Лондоне, а  третья часть -- Родди Итону. Этот
работал в наших краях и в Эдинбурге.
     Старший офицер, разглядывая ногти, прикидывал, что может последовать за
раскрытием преступления. Спору нет, Флинт постарался на славу, но у старшего
офицера  шевельнулось  нехорошее  подозрение,  что  суд не  одобрит действия
инспектора.  Лучше о них даже не  задумываться. Защита  и так разберет их по
косточкам. Вымогал показания  у заключенных угрозами,  стращал обвинениями в
убийстве,  а потом замял дело...  С другой стороны, если Флинт действительно
добился успеха, значит балбес Роджер может поставить на своей карьере точку.
Ради этого стоит рискнуть.
     -- Вы уверены, что Суоннел и его шатия-братия не морочат вам голову? --
спросил  старший офицер. -- Нет-нет, я не сомневаюсь, что  вы все проверили,
то  вдруг мы передадим дело  в суд, а они  отопрутся от  своих показаний,  и
получится...
     -- А я их  показания в  расчет  не беру. Есть верные улики. Вот получим
ордер на обыск и  добудем. У  них дома или на одежде  непременно обнаружатся
следы героина и "формалина". Раз  они делили товар, то наверняка должны были
просыпать. Криминалистам будет чем поживиться.
     Старший офицер молчал. Его  смущало, что  Флинт, как видно, не брезгует
противозаконными методами, но начальник смотрел на  это сквозь пальцы.  Ведь
если инспектор в самом  деле  накрыл  шайку торговцев  наркотиками,  главный
констебль и министр внутренних дел останутся  довольны. Нынче преступный мир
работает так слаженно, что чистоплюйство лучше спрятать в карман.
     -- Ладно, -- сказал старший офицер. -- Я поговорю насчет ордера.
     -- Спасибо, сэр.
     Флинт собрался идти, но старший офицер остановил его.
     --   Теперь   относительно  инспектора   Роджера.  Я  так  понимаю,  он
разрабатывает свою линию.
     -- Да, занимается американскими авиабазами. Втемяшил себе в голову, что
наркотики идут оттуда.
     -- В таком случае надо его предупредить.
     Однако у Флинта на этот счет были другие планы.
     -- Разрешите, сэр, я изложу свои соображения. То, что отдел по борьбе с
наркотиками  копает не  там,  очень даже кстати.  Роджер отвлекает  внимание
преступников. Стоит ли его останавливать? Так их и спугнуть недолго. Давайте
скажем  ему потом, когда  произведем  аресты.  Может, это  его  даже  слегка
подзадорит.
     Старший  инспектор вытаращил глаза.  Подзадоривать начальника отдела по
борьбе  с наркотиками?  Это  еще  зачем? Он и так  свихнулся  от  усердия. А
впрочем...
     -- И как вы предлагаете его подзадорить?
     --  Скажите  ему, что главный констебль вот-вот даст  санкцию на арест.
Это же правда.
     --  Что  ж, посмотрим, -- устало  сказал  старший офицер.  -- Но вы там
особегою не зарывайтесь.
     --  Как можно, сэр, -- сказал Флинт и отправился в служебный гараж, где
его поджидал сержант Йейтс.
     -- Ордера на обыск у нас в кармане, -- объявил Флинт. -- Зелье достал?
     Сержант Йейтс кивнул и показал на целлофановый пакет на заднем сиденье.
     -- Много не  дали. Ранки и так  ворчал, что нам не  положено.  Пришлось
соврать, что для лабораторной проверки.
     -- Будет и проверка, -- пообещал Флинт. -- Все зелье из одной партии?
     -- Из одной.
     -- Ну тогда все путем.
     Машина выехала из гаража.
     -- Сперва осмотрим  автоприцеп Лингдона, -- прикидывал  Флинт, -- потом
обыщем лодку Суоннела и сад за его домом. Повсюду оставим чуток этого добра,
а там -- дело за криминалистами.
     -- А как с Родди Итоном?
     Флинт вытащил из кармана пару хлопчатобумажных перчаток.
     -- Я  их  надену, когда будем  обыскивать прицеп,  а дома у Родди Итона
брошу  в  мусорный бак. К Энни даже не поедем, у нее и без нас зелье найдут.
Опять же, дружки ее  заложат: понадеются, что им за это скостят срок. Только
бы эту троицу засудили.  Как только  сообразят, что им грозит  двадцать лет,
так всех за собой потянут.
     Помолчав, сержант Йейтс посетовал:
     -- Паскудная работенка. Вон уж и улики фабриковать приходится.
     --   Ничего  страшного.  Мы  же  точно   знаем,  что  паршивцы  торгуют
наркотиками, они про себя  тоже все знают. Стало  быть, получат по заслугам.
"Дурью" промышляли, пусть за собственную дурь и расплачиваются.

     За  что  приходилось  расплачиваться  инспектору   Роджеру,  совершенно
непонятно.  Разве  что  за  чересчур  пристальный  интерес  к  поразительной
семейной жизни  Уилтов. Этот  интерес усилился после того, как микрофоны под
крышей дома Уилтов стали улавливать странные звуки.
     Все  из-за  близняшек. Девочки мешали  Еве собраться с мыслями,  и  она
прогнала  их в  свою комнату. В  отместку  девчонки поставили  долгоиграющий
диск, врубили проигрыватель на полную  громкость, и  дом  огласился грохотом
"тяжелого металла". Роджеру и Ранку в автофургоне казалось, будто  дом No 45
по Оукхерст-авеню сотрясают непрерывные ритмичные взрывы снарядов.
     -- Да что  там  случилось  с микрофонами, черт бы их драл? -- взвизгнул
Роджер, срывая наушники.
     --  Ничего  не  случилось,  -- проорал  оператор. -- Просто  они  очень
чувствительные.
     --  Я  тоже  чувствительный!  -- гаркнул  Роджер  и  заткнул  одно  ухо
мизинцем,   надеясь   таким  образом  вернуть  себе  слух.  --  А  микрофоны
определенно барахлят.
     -- Жуткие помехи, вот в чем дело. Они могут быть от чего угодно.
     -- Кто-то слушает рок-концерт в пятьдесят мегатонн, --  сообразил Ранк.
-- Глухая она, что ли?
     --  Как же,  глухая,  --  буркнул  Роджер. --  Это она нарочно. Небось,
перерыли дом  и  нашли микрофоны.  Вот  и запузырили  музычку. Выключите эту
хреновину. Я даже собственных мыслен не слышу.
     --Мысли никто не слышит, -- сказал Ранк. -- Они беззвучные. У них...
     -- Заткнитесь! -- рявкнул  Роджер.  Не хватало еще, чтобы сержант читал
ему лекций о том, как работают мозги.
     В  относительной тишине Роджер  обдумывал  следующий шаг.  До  сих  пор
противник лихо срывал его планы.  А все потому, что у Роджера нет поддержки,
нет  нужных  полномочий.  И  вдруг старший  офицер  начинает  настаивать  на
немедленном  аресте  В ответ Роджер запросил  ордер на обыск. Старший офицер
отделался туманными обещаниями -- верный признак того, что ордера инспектору
не видать как своих ушей. Роджер подумывал вернуться в участок и  во что  бы
то ни стало добиться  разрешения  нагрянуть  к  Уилтам с обыском, но сержант
Ранк прервал его размышления:
     -- Все. Концерт окончен. Слышимость прекрасная.
     Роджер схватил наушники.  В  доме по  Оукхерст-авеню наступила  тишина,
которую нарушал только непонятный стрекот (это Эммелинина хомячиха Персиваль
для  моциона крутилась в своем колесе). Странно. Когда  Уилты дома. тихо там
не бывает.
     -- Машина-то на месте? -- спросил Роджер.
     Оператор повернулся к монитору.
     -- Никаких сигналов, -- пробормотал  он и покрутил антенну. -- Наверно,
под шумок сняли передатчики.
     Инспектора чуть удар не хватил.
     -- Ах ты раздолбай! -- завизжал он. -- Ты что же за машиной не следил?
     --  Я вам  что -- осьминог с ушами? -- вскинулся оператор. -- Мало  мне
идиотских микрофонов, которыми вы нашпиговали  весь дом, так еще и  за двумя
передатчиками следи! И нечего меня раздолбаем обзывать!
     Не  успел  Роджер  задать  ему  хорошую  выволочку,  как  сержант  Ранк
воскликнул:
     -- Есть! Слабый сигнал. Машина в десяти милях отсюда.
     -- Куда она едет? -- всполошился Роджер.
     -- Опять на восток. В Бэконхит.
     --  За ним!  Ну теперь ему, паскуде,  домой не  вернуться: будем брать.
Обложу долбанную базу так, что мышь не проскочит. Сдохну, а обложу!

     Ева  уверенно вела машину по направлению к  базе. В  ней  говорил гнев,
однако Ева этого уже не замечала. Она  не представляла, что станет делать на
базе, но твердо решила  любыми  путями узнать  правду и вернуть  мужа.  Надо
будет поджечь машину или улечься нагишом на шоссе возле ворот -- Ева  пойдет
и на это. Пусть все узнают.
     Мэвис  чуть  ли не впервые  поддержала ее и даже  обещала подмогу.  Она
бросила клич среди членов движения "Матери против бомбы", сколотила команду,
в  которой  оказались  не  только  матери,  но  и  бабушки,  взяла  напрокат
автофургон, обзвонила лондонские  газеты,  Би-би-си,  местное телевидение --
короче, позаботилась, чтобы пресса  раструбила о затеваемой демонстрации  до
всему свету.
     --  Это  позволит  нам  обратить  внимание  мировой  общественности  на
агрессивный   характер  капиталистического  военно-промышленного  комплекса,
который подчинил своим интересам политику всех стран, -- объявила Мэвис.
     Ева весьма смутно догадывалась, о чем идет речь. Она только поняла, что
"это", с которого Мэвис начала  фразу,  -- не  кто иной, как Уилт.  Да Бог с
ними,  со  словами,  главное  --  поступки.  И  пусть  Мэвис  проводит  свою
демонстрацию, а Ева тем временем тишком проскользнет на базу. А не пустят --
попытается   сделать   так,   чтобы  имя   Генри  Уилта  услышали   миллионы
телезрителей, которые смотрят вечерние новости.
     -- Будьте  умницами, -- наставляла она близняшек,  подъезжая  к воротам
базы. -- Слушайтесь мамочку, и все будет хорошо.
     -- Если  папа действительно сидит у  американской тети. ничего хорошего
не будет, -- возразила Джозефнна.
     -- Не сидит, -- поправила Пенелопа, -- а дрючит американскую тетю.
     Ева резко затормозила  и, повернувшись к близняшкам, свирепо уставилась
на них.
     -- Кто это сказал?
     -- Мэвис Мотти, -- ответила Пенелопа -- Она все время рассказывает, кто
кого дрючит.
     Ева тяжело вздохнула. Детей в школе для умственно одаренных старательно
приучали  выражать свои мысли взрослым  языком,  но Еве  казалось, что порой
близняшки безбожно злоупотребляют этим навыком. Как, например, сейчас.
     -- Что рассказывает Мэвис, меня не  интересует, --  отрезала  Ева. -- А
про  американскую  тетю  --  это  неправда.  Просто ваш  отец снова  наделал
глупостей. Еще  неизвестно,  что с ним  случилось.  Мы для  того и приехали,
чтобы выяснить. Ну, ведите себя прилично и...
     -- А  если  неизвестно, что  с ним случилось, откуда ты знаешь,  что он
наделал глупостей? -- поинтересовалась Саманта, которая во всем доискивалась
логики.
     -- Закрой рот, -- сказала Ева и снова завела машину.
     Близняшки на заднем  сиденье умолкли и прикинулись паиньками. Это  была
одна   видимость.   Собираясь   в   путь,   крошки  опять   блеснули  буйной
изобретательностью. Эммелина  вооружилась  несколькими  шляпными  булавками,
оставшимися после матери Уилта. Пенелопа наполнила пару велосипедных насосов
нашатырным  спиртом  и  залепила  отверстия  жевательной  резинкой.  Саманта
расколотила  все глиняные копилки и накупила столько перца,  что у  продавца
глаза на лоб полезли.  А  Джозефина стянула с магнитной доски в кухне  самые
крупные  ножи  с  самыми  острыми  концами.  Короче говоря, крошки  радостно
предвкушали, как разделаются  с охраной: чем больше  охранников подвернется,
тем  лучше. Боялись  они только одного --  что визит на  базу  обойдется без
приключений. Их страхи почти оправдались.
     Машина  остановилась  у  ворот. Подошел  часовой.  Сегодня база уже  не
выглядела,  как осажденная  крепость;  полковник Эрвин отменил  чрезвычайное
положение и позаботился, чтобы жизнь на базе шла по заведенному  распорядку.
Бочки с цементным раствором были  убраны с проезжей части, а офицер охраны у
ворот   территории  для  гражданских  лиц  получил   указание  обращаться  с
посетительницами повежливее:  дородная  англичанка  с  перманентом  и  орава
девчонок не представляют серьезной опасности для ВВС США.
     -- Проезжайте и поставьте машину вон там, -- предложил офицер. -- Я сию
секунду свяжусь с отделом образования.
     О капитане Клодиак он решил яа этот раз не упоминать.
     Ева проехала за  шлагбаум и припарковала машину. Вопреки  ее ожиданиям,
попасть на базу оказалось легче  легкого. Еву  даже  взяло  сомнение:  а  не
ошиблась  ли  она?  Может,  Генри  тут нет? Но  сомнения быстро  рассеялись.
Передатчики  в машине снова дали  о  себе  знать,  и едва  Ева  успела вновь
пообещать дочкам, что  все будет хорошо, как из караулки появились лейтенант
и два вооруженных охранника.
     --  Простите,  мэм, --  сказал лейтенант. --  Пройдите, пожалуйста,  со
мной.
     -- Зачем?
     -- У нас так положено.
     Ева  с недоумением взглянула  на него и задумалась. Она с самого начала
ждала нападения и  была  готова дать отпор. Хотя слова "пройдите  со мной" и
"так положено" были произнесены очень любезным тоном, Еве почудилась угроза.
И все-таки она открыла дверь и вылезла из машины.
     -- Дети тоже, -- велел лейтенант. -- Все выходите.
     -- Не трогайте девочек, -- встревожилась Ева. Она поняла, что попала  в
ловушку.
     Близняшки только того  и  ждали. Как  только  лейтенант  протянул руку,
чтобы  открыть дверь машины, Пенелопа высунула из окна велосипедный насос, а
Джозефина выставила нож. Лейтенант не напоролся на нож только благодаря Еве,
которая  ухватила его за  руку и потащила от машины. В  тот  же миг  ударила
струя  нашатырного спирта.  Двое охранников бросились  на  Еву.  Лейтенант в
мокром  мундире,  задыхаясь  от  аммиачного  запаха,  кинулся  в  караульное
помещение.  Вслед ему летел детский  смех, но лейтенанту  он казался  адским
хохотом. Лейтенант ввалился в караулку и включил сигнал тревоги.
     Заслышав вой сирен, полковник Эрвин заметил:
     -- Видно, у нас опять неприятности.
     -- У вас, -- уточнил Уилт. -- У меня своих неприятностей хоть отбавляй.
Я  бог знает сколько дней торчу на базе.  Как, скажите на милость, объяснить
жене, где я все это время пропадал?
     Полковник  уже  звонил  в  караулку.  Выслушав  доклад  лейтенанта,  он
повернулся к Уилту.
     -- Ваша жена -- это такая толстушка, мать четырех детей?
     -- В общем-то,  вы описали ее довольно точно.  Но, между нами, называть
ее "толстушкой" в лицо я бы не советовал. А почему вы спрашиваете?
     --  Потому  что  ваша  семейка  штурмует  главные  ворота,  --  ответил
полковник и  снова прижал трубку  к  уху. -- Не пускайте... Что значит -- не
можете? Она не... О Господи!.. Ладно, ладно. Да заткните вы чертовы сирены!
     Повисла  пауза. Полковник  отвел трубку в сторону и уставился на Уилта.
Сирены умолкли, и из трубки явственно доносились вопли Евы:
     --  Верните мне мужа! Но-но, убери свои  грязные лапы?  А  ну  прочь от
девочек, а не то...
     Полковник бросил трубку.
     -- Еве палец в рот не клади, -- как бы в оправдание сказал Уилт.
     -- Я это уже понял. Скажите, а что она здесь делает?
     -- Судя по крикам, ищет меня.
     -- Позвольте, вы утверждали, будто  она не  знает, что  вы на базе. Так
как же могло случиться, что она заявилась сюда, устроила мордобой и...
     В эту минуту вошел капитан Форчен.
     --  Я решил поставить вас в известность, что звонит генерал, -- объявил
он. -- Генерал требует объяснить, что происходит.
     -- Почему он меня об этом спрашивает?
     -- Но кто-то должен быть в курсе.
     -- Вот кто в курсе, -- полковник указал на Уилта -- Знает и молчит.
     -- Просто у меня  голова идет кругом, -- сказал Уилт. К нему постепенно
возвращалось самообладание. Мне очень не  хочется впадать в учительский тон,
но,  по-моему, разобраться, что  вообще происходит  на белом свете, не может
никто.  Половина жителей  планеты подыхает  с голоду, другая половина с жиру
бесится да только и думает, как бы себя уничтожить, а...
     -- Господи ты боже мой, -- простонал полковник. Вдруг его осенило.
     -- Выведите этого мерзавца. Сию же секунду, -- приказал он.
     Уилт  вскочил  и попятился. По  американским фильмам он  слишком хорошо
знал, что означает "выведите его".
     -- Не пойду, -- запротестовал он. -- И насчет мерзавца  вы напрасно. Я,
что ли, затеял этот  долбанный бедлам, будь он неладен? А  если со мной  что
случится, кто позаботится о моей семье?
     Полковник  угрюмо  вперился в  гравюру. Поистине,  английская  душа  --
темный лес, и постичь  ее  Эрвину  не дано.  Не зря французы называют Англию
"коварный  Альбион".  Шельмы  эти  англичане:  никогда  не  знаешь,  что они
выкинут. Однако надо как-то успокоить генерала.
     -- Передайте генералу, что  это сугубо частная проблема. Да  пошевелите
там Глаусхофа. Раз речь идет о безопасности, ему и карты в руки.
     Капитан направился к двери. Уилт вскипел.
     --  Если этот маньяк хоть пальцем притронется к моим  девочкам, кому-то
не поздоровится. Я не позволю и их травить газом!
     -- Вы отец --  вы и  призовите их  к порядку, -- проворчал полковник  и
вышел из кабинета.

23

     Когда Уилт и полковник подъехали к главным воротам, им стало ясно, что
дело приняло скверный оборот. Близняшки  выскочили  из  машины  и  бросились
спасать маму  от  охранников, хотя  никакой необходимости в  этом  не  было:
вспомнив  занятия на вечерних курсах самозащиты  от  изнасилования, Ева  уже
свалила одного охранника ударом в пах коленом. Второго  близняшки с  ног  до
головы обсыпали  перцем, чем начисто лишили боеспособности. Затем они заняли
караульное помещение  и  взяли лейтенанта заложником. Стараясь избавиться от
удушливого  запаха, лейтенант сорвал  с себя мундир, и  близняшки  без труда
завладели его револьвером. Второй револьвер был отобран у охранника, который
корчился  на  асфальте. Тут к шлагбауму подъехала  автоцистерна с мазутом, и
близняшки воспользовались ее появлением,  чтобы понадежнее защитить подступы
к  караулке.  Под  угрозой оружия  они заставили неосторожного шофера вылить
сотни  галлонов   мазута   на  землю.   Только   после  этого   автоцистерна
медленно-медленно  проехала  на  базу.  При  виде  этого  моря  разливанного
ужаснулась даже Ева.
     Джип лейтенанта  Хары  подлетел  к  караулке  и попытался  затормозить.
Попытался -- и тут же запутался в проволочном заграждении. Выкарабкавшись из
машины, Хара схватил переносную рацию и вызвал подкрепление.
     -- На территорию проникли посторонние! -- надрывно  вопил он.  -- Банда
левых террористов захватила караульное помещение!
     -- Какие  террористы?  Это  же просто девочки! --  крикнула  Ева, но ее
слова заглушил вой сирен: Саманта включила сигнал тревоги.
     Между тем снаружи вдоль ограды уже выстроились  "матери  против бомбы".
Сковавшись наручниками рука  к руке, они  образовали живую цепочку,  которая
перегородила  въезд  на  базу. Крайние укрепили  свои  наручники  на  ограде
висячими  замками.  Цепочка  пустилась отплясывать что-то наподобие канкана,
скандируя:
     -- К чер-ту пуш-ки! Мир на-ро-дам!
     Демонстранток    обступили    операторы    с   телекамерами   и   кучка
фотокорреспондентов.  Над  головами "матерей"  лениво  покачивался  на ветру
огромный   воздушный  шар   престранного   вида.  Он  смахивал  на  жилистый
напряженный пенис, а по бокам виднелись загадочные надписи: "Роддом бы, а не
бомбы"  и "Пусть крылатые ракеты  вам  и делают минеты".  На глазах  Уилта и
Эрвина  шар, который,  очевидно.  накачивали  водородом,  стал  раздуваться,
складки на  его  пластиковой оболочке разглаживались,  утрачивая сходство  с
крайней плотью, и наконец летучий агитчлен превратился в гигантскую ракету.
     Полковник  Эрвин,  который  только  что  любовался,  как  перепачканный
мазутом лейтенант Хара  пытается встать  на  ноги, при виде надувной  ракеты
затуманился:
     -- Старый бомбардяга этого  не переживет. Думаю, и президент будет не в
восторге.  Вон  сколько  телевизионщиков  понаехало:  всенепременно  отведут
чертову фаллосу лучшее эфирное время.
     Из-за  угла  вылетела  пожарная машина,  а  следом --  джип,  за  рулем
которого сидел  майор Глаусхоф. Его правая  рука болталась на перевязи, лицо
пылало.
     Капитан Форчен встревожился:"
     -- Если пожарные вляпаются в мазут, десятка три "матерей" унесут отсюда
вперед ногами.
     Но машина остановилась  благополучно, пожарные  бросились  раскручивать
шланги.
     Снаружи к  живой  цепочке  подкатил полицейский  автофургон.  Инспектор
Роджер  и   сержант   Ранк  вытаращили  глаза  на   демонстранток.  "Матери"
скандировали, выкидывая  ноги,  пожарные  поливали мазут  и  лейтенанта Хару
пеной,  а майор Глаусхоф здоровой рукой подавал  знаки подразделению  охраны
территории  объекта,   которое  выстроилось  на  безопасном  расстоянии   от
"матерей" и приготовило канистры с паралитическим газом.
     -- Стойте, олухи! -- гаркнул Глаусхоф. но перекричать  сирены не  смог.
Канистры полетели к ногам "матерей". Полковник Эрвин закрыл глаза. Он понял,
что майору хана, однако и его карьера под угрозой.
     -- Надо убрать  детей, пока телеоператоры их не заприметили! -- крикнул
Эрвин майору. -- Действуйте!
     Майор  покосился  на  асфальт,  залитый  мазутом  и  пеной,  на  марево
паралитического газа. Кое-кто из  "матерей" уже валился  на землю. А тут еще
Саманта как  бы невзначай выстрелила  из окна и вызвала ответный огонь ПОТО.
Положение становилось опасным.
     -- Что мне, жить надоело, -- отмахнулся майор.
     Тогда Уилт взял дело в свои руки. Не обращая внимания на мазут  и пену,
он добрался до караулки и вывел оттуда полную даму и четырех крошек.
     Роджер их  не  заметил. Как и телеоператорам,  ему было не до семейства
Уилтов. Но заваруха  возле  ворот его тоже не волновала. Почуяв запах ПГ, он
поспешил убраться подальше. Однако из-за газа же отъехать далеко не удалось:
полицейский фургон  дал  задний  ход, врезался  в  автобус "матерей", рванул
вперед, рикошетом отлетел  от машин телевизионщиков,  затем  его  занесло на
обочину,  и  фургон  повалился  на бок. В  тот же миг  на  Роджера  снизошло
озарение: а  инспектор Флинт не  такой уж болван. Поистине,  кто  свяжется с
Уилтами. плохо кончит.
     Полковник Эрвин тоже это уразумел.
     --  Мы вывезем вас  на вертолете, --  предложил  он  Уилту.  глядя, как
"матери" одна за другой валятся без чувств.
     -- А моя машина? Думаете, я оставлю...
     Но его протест был заглушен воплями близняшек. И Евы.
     -- Хотим покататься на вертолете! -- хором голосили близняшки.
     -- Увези меня отсюда! -- взывала Ева.

     Минут  через десять  Уилт  с высоты птичьего  полета  взирал на кружева
тропинок и дорог, россыпь зданий  и  бункеров. У  ворот базы  стояли  машины
"скорой помощи",  в которые  загружали бесчувственных  "матерей".  Впервые в
жизни Уилт с теплотой подумал о Мэвис Моттрем.  Баба она, конечно, вздорная,
но зато у нее хватило ума бросить вызов  будничному  безумию  авиабазы.  Это
местечко --  сущий концлагерь.  Правда,  тут  никого не  загоняют в  газовые
камеры, нет дымящих труб  крематориев. Но сама жизнь на базе пронизана духом
слепого   послушания.  И  Глаусхоф,  и  даже  полковник   Эрвин  готовы,  не
задумываясь,  исполнить  любой  приказ. Все они такие,  все до  одного. Все.
кроме  Мэвис  Моттрем  и демонстранток у ограды.  Прочие  же,  когда пробьет
роковой час, скажут  "Есть!" -- и ввергнут мир в катастрофу. И  уже никто не
придет освобождать покоренных,  и потомки не воздвигнут памятники павшим, не
извлекут горькие уроки  из страшного прошлого, потому что потомков не будет.
Будет лишь тишина. Тишина, голос ветра, голос моря...
     То же  самое творится  и в России, и в  порабощенных  странах Восточной
Европы. Нет, там  еще страшнее. Там таких,  как Мэвис Моттрем, уже заставили
замолчать, побросали в тюрьмы, упрятали в  психушки. Оно и понятно: там, где
царит  безумие,  здравомыслящие  не  в  чести.   Новые   лагеря   смерти  не
удостаиваются внимания  телеоператоров  и фотокорреспондентов.  Это же надо:
двадцать миллионов  русских полегло на войне,  которая грозила народу полным
уничтожением, а теперь наследники Сталина смертельно боятся своего  народа и
не позволяют ему даже задуматься,  как наладить  нормальную  жизнь, чтобы не
производить технику, способную смести все живое с лица земли.
     Безумно,  бесчеловечно, глупо. А  главное --  заурядно.  Заурядно,  как
амбиции  доктора  Мэйфилда, мечтающего превратить  Гуманитех в академическую
империю, как стремление ректора сохранить свой пост и избежать нежелательных
пересудов.  А что там себе думают преподаватели, чему хотят учиться студенты
--  наплевать.  И вот  теперь  Уилт  возвращается  к  этой жизни.  Ничего не
изменилось. Ева будет и дальше колобродить без удержу, близняшки вырастут и,
вполне   вероятно,   станут  цивилизованными  людьми.  Да.  нет,   едва  ли.
Цивилизованный человек --  фикция,  выдумка писателей,  которые  замалчивают
человеческие недостатки  и слабости, а  примеры самоотверженности выдают  за
правило. Нет,  такими  цивилизованными людьми близняшкам не стать.  Дай Бог,
чтобы они и  дальше оставались независимыми и своенравными. А путешествие по
воздуху им, как видно, доставляет удовольствие.
     Вертолет приземлился в пяти милях от базы, возле, пустынной дороги.
     -- Высадим  вас здесь, -- сказал полковник. -- Я постараюсь прислать за
вами машину.
     -- Мы хотим долететь до самого дома! -- заверещала  Саманта, перекрывая
гул  пропеллера.  Пенелопа  тоже  подняла  крик:  она  требовала,  чтобы  ей
позволили  спрыгнуть  с парашютом  на  Оукхерст-авеню.  Но тут у Евы лопнуло
терпение, она по очереди  вытолкала  дочек из  вертолета  на жухлую траву  и
выпрыгнула за ними. Следом  прыгнул Уилт. Воздух  на мгновение стал упругим,
вертолет оторвался от земли и, покачиваясь, полетел прочь.
     Когда он скрылся из глаз, Ева наконец подала голос:
     -- Вот видишь, что ты натворил.
     Уилт окинул  взглядом пустынную местность. Мало ему допроса, теперь еще
хныканье жены выслушивать.
     -- Пойдем, -- сказал он. -- Никакой машины мы не дождемся. Лучше поищем
автобусную остановку.
     Он взобрался по насыпи на шоссе и пошел в сторону города. Далеко в небе
что-то  сверкнуло.  Над  землей  повис  огненный  шар.  Это  майор  Глаусхоф
трассирующей пулей  поразил надувной член  Мэвис Моттрем. Сегодня же вечером
этот огненный шар, над которым клубится грибообразное облачко, во всей красе
предстанет перед телезрителями. Старания демонстранток не пропали впустую.

24

      Семестр  закончился. Преподаватели  собрались  в  лекционном  зале  и
изнывали  от  скуки,  как  прежде  студенты  на  их занятиях. Сегодня  место
докладчика  занял ректор. Минут десять он  терзал слушателей тем, что, плохо
скрывая истинные чувства,  расшаркивался  перед  мистером  Спайри  с кафедры
строительства,  который наконец-то уходил  на пенсию.  Еще двадцать минут он
сетовал на  финансовые  трудности  и объяснял,  почему о капитальном ремонте
инженерного корпуса не может  быть и речи -- даже  сейчас, когда неизвестный
благодетель  пожертвовал колледжу  на  приобретение книг невероятную  сумму:
четверть миллиона фунтов.
     Уилт с каменным лицом сидел вместе с другими заведующими кафедр и делал
вид, будто он тут ни при чем. Кто этот таинственный меценат, знали только он
и  ректор. Но им  приходилось  держать язык  за  зубами, поскольку это  была
государственная тайна.  Дело в  том,  что  нежданный  подарок был  платой за
молчание  Уилта.  Об  условиях  этой  сделки  с  Уилтом  договаривались  два
издерганных  сотрудника  посольства   США   в  присутствии  двух  жутковатых
субъектов якобы из юридического отдела Министерства  внутренних дел.  Однако
Уилта  их зловещий  вид  не  смутил. Он  был  чист  перед законом,  во время
переговоров его прямо распирало от чувства собственной правоты. Ева разинула
рот, услышав, что им предлагают новую машину.  Однако Уилт отказался. С него
хватит  морального  удовлетворения:  пусть  ректор  мучается  от  того,  что
Фенландский колледж гуманитарных  и технических наук  вновь  оказался обязан
своим благополучием человеку,  которого  он, ректор,  уволил бы с превеликим
удовольствием. Отныне  ему придется  терпеть  Уилта, пока  сам  не  уйдет на
пенсию.

     Но близняшек держать  язык  за  зубами  не  заставишь. Они с  восторгом
вспоминали,  как  обдали лейтенанта нашатырным спиртом и обсыпали охранников
перцем,  и  порывались  хвастать  своими  подвигами  каждому   встречному  и
поперечному.  Ева по недомыслию  попросила  их  дать  слово,  что  они будут
хранить молчание, но Саманта заупрямилась:
     -- А что такого? Мы просто помогали папе убежать от сексуальной тети.
     -- Будете распускать языки -- придется помогать папе с мамой  бежать из
тюрьмы, --  пообещал Уилт. -- Сами знаете, что с вами будет,  если родителей
упрячут за решетку.
     --  А  что с  нами будет?  --  полюбопытствовала Эммелина,  которой  не
терпелось устроить папе с мамой побег из тюрьмы.
     --  Будет  то, что  вас отдадут на воспитание злющим-презлющим приемным
родителям. Всех четырех  в разные  семьи.  Вы  больше никогда  друг друга не
увидите и...
     Уилт  пустился  живописагь  невзгоды  и   унижения,  которые  поджидают
падчериц в приемных  семьях. От этих кошмаров  в  духе Диккенса у  близняшек
душа  ушла  в пятки, а  Ева даже  всплакнула.  Так  Уилт  одержал  еще  одну
маленькую  победу:  никогда  еще его  слова  не  производили столь  сильного
впечатления  на домашних. Конечно, это ненадолго, но пока близняшки осмелеют
и разболтают о происшествии, их  болтовня будет уже  не так опасна, и к тому
же им никто не поверит.
     После этого  разговора  прежние подозрения  Евы взыграли с новой силой.
Ложась в постель, она спросила мужа:
     -- И все-таки почему ты полгода врал, что преподаешь в тюрьме?
     Уилт ожидал этого вопроса.
     --  Ты же  сама слышала, что говорили эти субчики из  контрразведки про
государственную тайну.
     -- Разведка? Они сказали -- из Министерства внутренних дел. При чем тут
разведка?
     --  Как же,  Министерство внутренних дел! А  ты  и  уши  развесила. Это
контрразведка.  Да  ты сама виновата. Отдала девчонок  в самую дорогую школу
для липовых вундеркиндов, а на какие шиши нам жить, если...
     Спор затянулся за полночь,  но Ева все-таки отстала. Она вспомнила, как
рассыпались   в   извинениях  сотрудники   посольства,  сообразила,  что   о
посторонних женщинах не было сказано  ни слова,  и  успокоилась. Слава Богу,
Генри снова дома, а на происшествии в Бэконхите лучше поставить точку.

     И вот  Уилт  сидит рядом с доктором  Бордом и  радуется своей  скромной
победе. Хоть он и натерпелся от чужой глупости и бестолковости, но последнее
слово все-таки осталось за ним. Случалось, враги и обстоятельства брали  его
в оборот, однако Уилт в конце концов вышел победителем. Да, он победитель, а
не преуспевающий зануда  вроде доктора Мэйфилда или, хуже того, озлобившийся
неудачник.
     --  Чудны дела твои.  Господи! -- изумлялся, доктор Борд, когда  ректор
наконец  сел на место и преподаватели  потянулись из аудитории. --  Подарить
книг  на  четверть  миллиона!  Беспримерный  случай  в  истории  британского
образования!  Обычно если  миллионер  расщедрится,  то передает в дар  самым
никудышным студентам благоустроенные учебные корпуса А этот -- просто гений.
     Уилт  промолчал.  Очень  может  быть,  что   здравый  смысл  --  та  же
гениальность.

     В отделе дорожного движения полицейского участка  Ипфорда,  у терминала
компьютера  сидел  бывший  инспектор,  а  ныне  сержант  Роджер. Он  пытался
сосредоточиться на проблеме распределения транспортного потока и  размещения
стоянок   между  часами   пик.  Роджер   еще   не   оправился   от  действия
паралитического  газа и от совсем уж убийственных действий старшего офицера,
который  под  руководством  главного  констебля  расследовал  методы  работы
инспектора Роджера.
     Откровения сержанта Ранка выставили Роджера не в лучшем свете.
     --  Инспектор  Роджер  дал  понять,  что  радиоэлектронное  слежение за
машиной мистера Уилта проводится  с санкции старшего офицера, -- рассказывал
сержант.  -- Я только выполнял приказ инспектора. То же самое  касается дома
Уилтов.
     -- Дома Уилтов? Это что же, у них и дома были установлены микрофоны?
     --  Так  точно,  сэр. Они и сейчас там  Нам оказали  содействие соседи,
мистер Геймер и его жена.
     --  Час от часу не легче, -- пробормотал главный констебль. -- Если  об
этом пронюхают бульварные газетенки...
     -- Едва  ли, сэр, -- успокоил  его  Ранк.  --  Мистер Геймер  съехал, а
миссис Геймер продает дом.
     --  Ну так уберите оттуда микрофоны! Да побыстрее, пока их не нашли, --
прогрохотал главный констебль и принялся когтить Роджера. Во время экзекуции
того чуть удар не  хватил.  Его  разжаловали  в  сержанты, перевели в  отдел
дорожного  движения и пригрозили, что если  он еще хоть раз проштрафится, то
угодит в собачий питомник, где на нем будут натаскивать служебных собак.
     Но окончательно добило  Роджера известие о том, что начальником  отдела
по борьбе с наркотиками назначен Флинт.
     -- По части наркотиков  этому  малому нет равных! -- восклицал  главный
констебль. -- Надо же, как ловко раскрыл дело.
     У старшего офицера были кое-какие сомнения, но он оставил их при себе.
     -- Это у них фамильное, -- глубокомысленно заметил он.
     Во время  суда "Ипфорд  кроникл"  и  даже центральные  газеты  поминали
Флинта каждый день. Столовая участка  гудела от поздравлений. Вот  он каков.
Флинт Гроза  Контрабандистов. А может,  и  Гроза  Адвокатов. Как ни силилась
защита доказать незаконность его методов --  основания для этого имелись, --
но  Флинт   был  во  всеоружии.  Он  засыпал   присяжных  цифрами,  фактами,
названиями,  датами,  предъявил доподлинные улики,  и в конце концов  победа
осталась за ним. После  дачи свидетельских показаний  он вернулся на  место,
сохранив незапятнанной свою репутацию честного  полицейского старой закалки.
Поползновения  защиты только настроили присутствующих  в  его пользу. Стоило
сравнить бравого  Флинта  с  темными  личностями  на скамье подсудимых --  и
становилось ясно,  на чьей стороне  правда.  А уж судья и присяжные даже  не
колебались. Подсудимые  получили кто девять, кто  двенадцать лет, а Флинт --
долгожданное повышение. Теперь он стал старшим офицером.
     Отголоски  разоблачений  Флинта  долетели  туда,  где  газетной  шумихи
боялись как огня.
     -- Что? Она привезла наркотики из Калифорнии, от двоюродных братьев? --
выдавил из себя лорд Линчноул, когда главный констебль при встрече рассказал
ему о выводах следствия. -- Быть этого не может! Наглая ложь!
     -- Увы, старина. Никаких сомнений. Она привезла зелье в  бутылке из-под
виски.
     --  Силы  небесные!  Я-то думал, она  раздобыла  его в своем  треклятом
Гуманитехе.  Я был категорически против того, чтобы  она там училась. А  все
мать виновата, лорд Линчноул замолк и отсутствующим взглядом обвел холмистую
равнину. -- Как, говоришь, называется эта пакость?
     -- "Формалин". А еще "ангельская пыль". Ее обычно курят.
     -- Не представляю, как  это: формалин -- и вдруг курят. Впрочем, женщин
не поймешь, правда?
     -- Где уж их понять, -- махнул рукой главный констебль.
     Заверив приятеля,  что в окончательном  заключении криминалистов смерть
миссис Линчноул  будет представлена как несчастный случай, главный констебль
откланялся и отправился выяснять отношения с  женщинами, постичь которых ему
было не под силу.

     Из-за настырного  интереса  Роджера  к  семейству  Уилтов  больше всего
пострадала  авиабаза в  Бэконхите.  На подмогу к  Мэвис  Моттрем  и "матерям
против бомбы" стекались  женщины со  всей страны. Демонстрации у ворот стали
многолюднее.  Вокруг  базы образовался  целый  лагерь  из палаток и  наскоро
сколоченных  лачуг.  По  телевизору  то   и   дело  показывали,  как  вполне
добропорядочных  пожилых  англичанок одурманивают  газом и, надев наручники,
волокут  к укрывшимся неподалеку машинам "скорой помощи". Понятно, что после
таких сцен  отношения  американцев и  Фенландской  полиции изменились  не  в
лучшую сторону.
     Положение еще больше осложнилось, когда Мэвис и ее соратницы  применили
новую  тактику. Они блокировали территорию для гражданских лиц, и изнывающие
от скуки  американки уже  не  могли  отправиться  в  Ипфорд  или  Норидж  за
сувенирами.  Каждая  попытка  выйти  за  ограду   заканчивалась   стычкой  с
"матерями".  Иногда "матери" выпускали американок,  но вернуться на  базу не
позволяли. Тогда  схватки  становились  еще яростнее. Эти баталии так  часто
мелькали  на  телеэкранах,  что  в  конце   концов  министр  внутренних  дел
схлестнулся с министром обороны: они никак не могли договориться, кто из них
должен поддерживать закон и порядок.

     На  самой авиабазе  тоже  многое переменилось. После того как на глазах
генерала Бельмонта исполинский  пенис совершил самообрезание,  превратился в
ракету  и  взорвался,  начальника  базы  пришлось  поместить  в   приют  для
умалишенных ветеранов.  Там его пичкали успокоительным, и генерал, греясь на
солнышке,  предавался воспоминаниям о  тех блаженных днях,  когда  его  Б-52
бомбил безлюдные джунгли Вьетнама.
     Полковник Эрвин вернулся в  Вашингтон, привел  в  порядок  облюбованный
кошками  сад  и  занялся выращиванием  новых сортов  душистых  нарциссов.  В
оставшееся   же   время  он  использовал  свои  недюжинные  способности  для
укрепления англо-американских отношений.
     Тяжелее  всех  пришлось Глаусхофу. Его сослали  на  самый  отдаленный и
самый  радиоактивный ядерный  полигон Невады.  Там на него  возложили  такие
обязанности,  что  отныне Глаусхофу  приходилось заботиться  только о  своей
собственной безопасности. В общем-то, это и  было его единственным занятием.
Мона Глаусхоф прибрала к рукам лейтенанта Хару и подала на развод. Затем она
поселилась в Техасе и зажила припеваючи на мужнины алименты.  А Техас -- это
не то что промозглый Бэконхит. Тут солнце светит круглый год.

     Солнце  осветило и  дом  No  45  по  Оукхерст-авеню.  Ева  хлопотала по
хозяйству и соображала, что приготовить на ужин. Наконец-то все идет на лад:
Генри  вернулся и теперь ведет себя,  как  и  подобает главе семьи. Пылесося
ковер на  лестнице, Ева думала:  "Надо будет  летом  пристроить  близняшек и
отдохнуть  где-нибудь  пару недель  вдвоем".  В  самом  деле, отчего  бы  не
податься в Коста-Брава?

     Но  об этом  Уилт  уже позаботился.  Когда в  баре "Кот в мешке"  Питер
Брейнтри спросил его про планы на лето,  Уилт  заказал еще две пинты лучшего
горького и безмятежно ответил:
     -- Я за этот семестр так намучился, надо хоть отдохнуть по-человечески.
Ехать в какой-нибудь паршивый летний лагерь и дрожать, как бы девчонки опять
не накуролесили, -- слуга покорный. Я вот что придумал. Близняшек отправим в
Уэльс, в спортивный лагерь для  искателей приключений. Пусть себе  лазают по
горам, катаются на пони  и  доводят инструкторов. Умаются -- присмиреют. А я
уже  снял  домик  в  Дорсете.   Поселюсь  там  и  буду  перечитывать  "Джуда
Незаметного"20.
     -- Не мрачновата книжка для отдыха?
     --  Зато  полезная.  Не  грех  лишний раз  напомнить  себе,  что  мир--
сумасшедший дом и Гуманитех еще сравнительно сносное заведение. И потом, там
очень хорошо показано, что безудержная жажда знаний до добра не доведет.
     --  Кстати, о жажде знаний. Как ты собираешься  распорядиться тридцатью
тысячами,  которые чокнутый филантроп пожертвовал  твоей кафедре на  покупку
книг?
     Чтобы скрыть улыбку, Уилт отхлебнул пива. "Чокнутые  филантропы". Питер
ненароком подобрал очень точное прозвище для всей этой братии: американцев с
авиабазы,  помешанных  на  ядерном  оружии,  и  образованных   обормотов  из
госдепартамента, которые даже  самого безобидного  пантюха-либерала способны
принять за изувера-сталиниста или агента КГБ. Наломают дров,  а потом, чтобы
загладить вину, выбрасывают миллиарды долларов.
     -- Первым делом подарю инспектору  Флинту двести  экземпляров  "Мерзкой
плоти"21, -- решил Уилт.
     -- Флинту? Почему Флинту? Что он с такой уймой будет делать?
     --  Ведь это же он сказал  Еве, что я  поехал. -- Уилт  прикусил  язык.
Выбалтывать  государственные  тайны  ни  к  чему.  --  Это  премия.  Первому
полицейскому, который сумел поймать Неуловимого Сверкача. Уж больно заглавие
подходящее.
     --  Заглавие-то  подходящее, но  двести  экземпляров  --  не  много ли?
Сомневаюсь, что полицейский, будь он хоть трижды грамотный, захочет прочесть
все двести экземпляров.
     -- Ну так пусть раздаст бедолагам с авиабазы. Они, небось,  из-за Мэвис
Моттрем уже на стенку лезут. Я с Мэвис кое в чем согласен,  но вообще-то она
самая настоящая кликуша.
     --  И все-таки у  тебя  еще  остается целая  куча  денег на  книги.  Я,
конечно,  рад: кафедре английской литературы книги нужны. Но неужели кафедра
навыков общения и...
     --  Забудь  это  название. С  нынешнего дня  она опять будет называться
кафедрой  гуманитарных  наук.  К  черту заумные словеса. А Мэйфилд  и прочая
бюрократическая мразь пусть умоются. Теперь я буду гнуть свою линию.
     --Ишь, как ты расхрабрился, -- заметил Брейнтри.
     -- Да, -- улыбнулся Уилт. -- Я теперь храбрый.
     И это была чистая правда.

Примечания



     1  Чем  больше перемен, тем  больше все остается по-старому (франц.) --
афоризм французского  писателя  А.Карра  (1808--1890).  (Здесь и далее прим.
пер.)

     2 Форстер Эдуард Морган (1878--1970) -- английский романист.

     3  Скрытая цитата из стихотворения Т. С. Элиота "Шепотки бессмертия": О
смерти Вебстер размышлял и прозревал костяк сквозь кожу". (Пер. А Сергеева.)
Вебстер, Джон (1580--1625) -- английский драматург.

     4 Роман американского писателя Джеймса Гулда Коззенса.

     5 Роман американского писателя Ульяма Берроуза.

     6 Крайне правая организация расистского толка

     7 Роман английского писателя Уильяма Голдинга

     8 Берк, Марта Джейн (1852?--1903) американская писательница. "Лиходейка
Джейн" -- героиня американского Запада, женщина-ковбой, лихо расправлявшаяся
с врагами.

     9 Роман Э.М. Форстера

     10 Боб Бэкингем  --  лондонский полицейский,  с  которым  Э.М.  Форстер
состоял в интимных отношениях.

     11 Картленд, Барбара -- английская  писательница, автор душещипательных
романов и беллетризированных биографий европейских монархов.

     12 Маггеридж, Малькольм -- английский писатель и журналист

     13 Темп Ширли -- американская актриса. Сниматься в  кино начала  с трех
лет. В  30-е годы  считалась одним  из самых популярных "молодых  дарований"
Голливуда.

     14 Лоуренс. Дэвид Герберт (1885-1930) -- классик английской литературы.
Значительное место в его творчестве занимает тема отношения полов.

     15   Дрейк,   Френсис   (1540--1596)   --   английский   мореплаватель,
руководитель пиратских экспедиций в Вест-Индию.

     16 База ВВС США  в Великобритании, ставшая центром массовых антивоенных
выступлений.

     17 Название ряда протестантских церквей

     18  Боудикка (1в. н.э.) -- предводительница  восстания против  Римского
владычества в Британии.

     19 Форт Нокс -- населенный пункт в штате Кентукки, где хранится золотой
запас США.

     20 Роман английского писателя Томаса Гарди

     21 Роман английского писателя Ивлина Во