белизной; красные ягоды, до которых так охочи певчие дрозды,  приходят  на
смену цветам жимолости, а на кустах  ежевики,  рядом  с  клочками  шерсти,
оставленной проходившей мимо отарой, алеют  крохотные,  приятные  на  вкус
дикие ягоды.
   Опустив поводья и не  правя  своим  мирным  рысаком,  Бенедикт  впал  в
глубокую задумчивость. Странный нрав был у этого юноши; за  невозможностью
сравнить его с другими молодыми людьми такого  же  склада,  окружающие  не
были способны подвести его под общую мерку. Большинство презирало его, как
человека, не способного ни к какому полезному и серьезному  делу;  и  если
посторонние не выказывали юноше своего пренебрежения, то лишь потому,  что
вынуждены были признать за ним недюжинную физическую силу и знали, что  он
не прощает обид. Зато семейство Лери, простодушное и благожелательное,  не
колеблясь отдавало ему пальму первенства за ум  и  ученость.  Славные  эти
люди были слепы к недостаткам Бенедикта; в их глазах племянник страдал  от
избытка воображения и, будучи обременен знаниями, не мог вкушать  душевный
покой. В двадцать два года Бенедикт еще не сумел овладеть тем, что зовется
практическими знаниями. Попеременно снедаемый страстью то к искусству,  то
к наукам, он не приобрел в Париже никакой специальности. Работал он много,
но как только дело доходило до практический занятий, он охладевал к науке.
В тот самый момент, когда другие начинали пожинать плоды своих трудов,  он
с отвращением отходил в сторону. Любовь к учению кончалась для  него  там,
где начиналось ремесло с его неумолимыми требованиями. Стоило ему овладеть
сокровищами искусства и  науки,  и  он  уже  не  испытывал  эгоистического
чувства, заставлявшего настойчиво применить их  к  делу  ради  собственной
выгоды, и так как он не умел приносить пользу даже  самому  себе,  каждый,
видя его праздным, не раз задавался вопросом: "На что он годен?".
   С малых лет Атенаис была наречена ему в невесты;  таков  был  наилучший
ответ завистникам, обвинявшим семейство Лери в том, что,  разбогатев,  они
иссушили свое сердце, равно как и ум. Правда и то, что их  здравый  смысл,
крестьянский здравый смысл, обычно непогрешимо верный, значительно  поблек
в атмосфере достатка. Они уже не относились с прежним уважением к  простым
и скромным добродетелям и  после  тщетных  усилий  искоренить  их  в  себе
постарались сделать все, дабы задушить их в зародыше у своих отпрысков; но
старики по-прежнему холили обоих детей,  не  отдавая  предпочтения  родной
дочери, и, веря, что  трудятся  для  счастья  молодых,  трудились  для  их
погибели.
   Подобное воспитание принесло достаточно богатые плоды на беду Бенедикту
и Атенаис. Подобно мягкому, послушному воску, Атенаис переняла в  пансионе
Орлеана  все   недостатки   юных   провинциалок:   тщеславие,   непомерное
честолюбие, зависть, мелочность. Но сердечная  доброта  жила  в  ней,  как
священное наследие, доставшееся от матери, и никакие влияния не могли  его
вытеснить. Поэтому-то смело можно было  надеяться,  что  уроки  времени  и
житейского опыта пойдут ей на пользу.
   Более серьезный ущерб был нанесен Бенедикту. Воспитание  не  только  не
усыпило его великодушных порывов, - напротив, они развились  сверх  всякой
меры, стали мучительной и лихорадочной тревогой. Этот страстный  характер,
эта  впечатлительная  душа  нуждались  в  упорядоченной  системе  идей,  в
умиротворяющих, обуздывающих  принципах.  Возможно,  даже  сельский  труд,
телесная усталость стали  бы  благодетельным  выходом  для  избытка  силы,
дремавшей в этой деятельной натуре. Свет цивилизации, развивший в человеке