Ростислав САМБУК
ШИФРОВАННЫЙ СЧЕТ
Тревожные мысли преследовали его, не давали спать. Теперь Карл знал,
кто он на самом деле - сын гауптштурмфюрера СС Франца Ангеля, коменданта
одного из гитлеровских лагерей смерти, военного преступника, процесс над
которым натворил столько шума в прессе.
Карл узнал об этом случайно, увидев портрет отца в газетах. Конечно,
это мог быть и не отец, а всего лишь похожий на него человек, но мать
подтвердила: Франц Ангель - его отец.
Так началась новая полоса в жизни Карла Хагена.
Раньше все было просто, спокойно и понятно. Его отец Франц Хаген
давно уже разошелся с матерью. Занимался какой-то коммерцией то ли в
Африке, то ли на Ближнем Востоке - изредка из тех районов приходили
письма, - и только раз в два-три года они проводили вместе летние
каникулы, но Карл не знал заранее, где и когда отец назначит им встречу:
на Канарских островах или на раскаленных пляжах Персидского залива.
Никогда отец не встречался с ним в Европе; сейчас Карл понял почему:
оберегал их от своего прошлого и настоящего, а может, боялся, что через
них полиция нападет на его след.
Он был осторожный, Франц Ангель.
Читая материалы судебного процесса, Карл поражался отцовской
прозорливости, умению заглядывать далеко вперед и рассчитывать черт знает
сколько ходов в своей всегда предельно запутанной и рискованной игре.
Только благодаря такой осторожности журналисты до сих пор не вышли на
семью Ангеля, Карлу становилось жутко от мысли об этом, хотя иногда, в
минуты душевного смятения, хотелось плюнуть на все и всенародно
признаться: да, это его отец Франц Ангель! Ну и что ж!
Вначале Карл был уверен, что отец действовал не по собственному
желанию, а выполнял приказ: знал его как человека учтивого и кроткого,
который без принуждения вряд ли уничтожал бы людей. Но разве это
оправдание?
Карл жадно читал материалы процесса, пытаясь обнаружить факты,
которые подтверждали бы невиновность отца. И не обнаруживал.
Не потому, что Франц Ангель признавал себя виновным во всем - он вел
себя на процессе не агрессивно, но и не как человек, который примирился с
поражением и вымаливает себе прощение, - хитрил и выворачивался, но так и
не мог привести в свое оправдание ни одного убедительного факта. Иногда
Карлу казалось, что сам он имеет их достаточно. Читая в газетах рассказы
свидетелей о том, как отец стеком подталкивал детей в газовые камеры,
вспомнил девочку, с какой тот играл на пляже в Лас-Пальмасе на Канарах.
Наверно, она была мулаткой, эта черненькая четырехлетняя девчонка, с
толстыми негритянскими губами. Отец высоко подбрасывал девчонку и ловил
ее, они смеялись и затем обсыпали друг друга песком.
Разве мог такой человек равнодушно смотреть, как умирают дети?