Вячеслав РЫБАКОВ

                            ДЕРНИ ЗА ВЕРЕВОЧКУ




     Это  было  странное  время.  И  не  очень  страшное,  и   совсем   не
замечательное,  похожее   на   сдавленное   затишье   перед   грозой   или
землетрясением, когда все ждут чего-то и сами не понимают чего, - но, если
сутолока дает случайную паузу, как бы  неосознанно  начинают  прикидывать,
куда бежать, если что, у кого искать помощи, если что; и, махнув рукой  на
внешний мир, смутно ищут способ уберечь хотя бы себя или, в лучшем случае,
себя и своих близких. Труднее становилось любить,  труднее  дружить,  даже
просто общаться становилось труднее - мешали прикидки,  принимавшие  форму
элементарной корысти: надо устраивать жизнь... а что  такой-то  может  мне
дать для устройства?.. Если что-то может - поздороваюсь. Люди  становились
расчетливее,  информированнее,  благоустроеннее,   внешний   мир   натужно
позволял им это, но не позволял пользоваться этим  всерьез,  перечисленные
качества негде было применить. И оттого они выворачивались наизнанку  -  и
пропадали втуне: прикидки лгали раз  за  разом.  Семь  лет  оставалось  до
СПИДа, одиннадцать - до  Чернобыля;  слово  "Афганистан"  лишь  готовилось
стать проклятием целого поколения, а слова "Сумгаит" и  "Степанакерт"  еще
не кровоточили, просто болтались  где-то  в  уголке  нарочито  искаженных,
перевранных карт. Великая страна пьяно дохлебывала капли старого горючего,
отсасывала с донца, лихорадочно и тупо искала в давно опустошенных бутылях
под накрытым еще в начале  века  столом  хоть  граммульку  конструктивного
тоталитаризма - словно  спешила  убедиться  и  убедить  окончательно  всех
других, что, ломая людей, нельзя преуспеть ни в чем, кроме как  в  ломании
людей. Распухал смехотворный, но тлетворный культ Брежнева, основанный уже
не  на  страхе,  а  на  мошне,  раскручивалось  первоначальное  накопление
партийных капиталов, необратимо готовя национальные  и  псевдонациональные
номенклатурно-буржуазные революции, вскоре размолотившие  СССР.  Громадные
деньги, которые государство, помахивая разбойничьим кистенем,  отбирало  у
всякого устало бредущего домой с работы, и которые, как многие еще верили,
предназначались  на  оборону,  на   гиганты   промышленности,   на   общее
благосостояние,  ради  коего  надлежит   жертвовать   частным   достатком,
омертвлялись  в  виде   госрезиденции   и   госворовских   госмалин   либо
превращались в ценности и уплывали за рубеж, чтобы  "отмываться"  затем  в
процессе горбачевского врастания в мировую экономику. Престарелые штурманы
давно отгремевшей бури тоже делали свои прикидки, тоже хотели  спастись  и
не исключали, что им придется первыми покинуть ими же захваченный и ими же
посаженный на рифы корабль. Но  будущее  опять  не  далось  им.  Опять  не
вписалось в их убогие, плоскостные попытки предвидения, хотя, казалось бы,
они постарались предусмотреть все варианты и везде подстелить  соломки  на
случай падения: по определению  не  способный  стать  провидцем,  думающий
только о собственной мягкой посадке во все равно как  изменившийся  мир  -
будь он хоть комбайнером, хоть членом Политбюро, изменения не  перехитрит.
Я смотрел на молодых, обзор был круговым, эффект  присутствия  -  "один  к