которые стали движущей силой этого внушающего истинное благоговение потока
жизни.
Так, например, нечто невероятное произошло с временем.
Старое больше не уступало место новому. Напротив, вокруг меня говорили
по-английски точно так же, как и в 1800-х годах. По-прежнему была в ходу
старая лексика, люди пользовались все тем же сленгом. Но появились и новые,
прежде не знакомые мне выражения - ?промывание мозгов?, ?ну чисто по Фрейду?
и тому подобные, - которые тем не менее были у всех на устах.
В мире искусства и развлечений достижения прошлых веков как бы
возвращались снова и снова. Наряду с джазом и роком музыканты исполняли
произведения Моцарта; сегодня вечером люди шли смотреть пьесу Шекспира, а
завтра - новый французский фильм.
В огромном, ярко освещенном торговом центре можно было купить кассеты с
записями средневековых мадригалов, чтобы потом вставить их в автомагнитолу и
наслаждаться, мчась по шоссе со скоростью девяносто миль в час. На полках
книжных магазинов стояли рядом сборники поэзии эпохи Возрождения, издания
произведений Диккенса и Эрнеста Хемингуэя. Руководства по проблемам секса
соседствовали с египетской ?Книгой мертвых?.
Иногда мне казалось, что царящие вокруг чистота и благосостояние не более
чем галлюцинации. Создавалось впечатление, что я схожу с ума.
Я тупо разглядывал выставленные в витринах магазинов компьютеры и
телефонные аппараты таких совершенных форм и чистых цветов, что казалось,
будто это прекрасные раковины, созданные самой природой. По узким улочкам
Французского квартала курсировали огромные лимузины, похожие на сказочных
морских чудовищ. Высокие сверкающие здания офисов и контор, словно
египетские обелиски, устремлялись в вечернее небо над приземистыми
кирпичными строениями Кэнал-стрит. Бесчисленное множество телевизионных
каналов с несметным количеством программ выплескивали бесконечный поток
информации на головы обитателей оборудованных кондиционерами номеров отеля.
Однако все это не было галлюцинациями. Этот век в полной мере и во всех
отношениях унаследовал мировые достижения прошлого.
Одной из важнейших черт столь удивительного чуда была поистине редкостная
наивность этих живших в роскоши и абсолютно свободных людей. Так же как и в
восемнадцатом веке, христианский бог был мертв. На смену прежней религии не
пришла никакая другая.
Напротив, простые люди в этом веке жили по строжайшим законам светской
морали и следовали им не менее неукоснительно, чем любым известным мне
религиозным установкам прошлого. Интеллигенция служила образцом во всех
отношениях. Однако самые обыкновенные американцы по всей стране с
удивительной страстью и каким-то, я бы сказал, мистическим усердием
заботились о ?мире?, ?бедных? и о ?планете?.
В этом веке они намеревались избавиться от голода. Они собирались любой
ценой победить болезни. Вели яростные споры о целесообразности казни
преступников, о допустимости абортов. А с угрозой ?загрязнения окружающей
среды? и ?разрушительных войн? они боролись столь же яростно, сколь в
прежние времена с колдовством и ересью.
Что же касается сексуальных отношений, то они перестали быть предметом
страхов и предрассудков. С этого вопроса были сняты последние религиозные
ограничения. Вот почему люди уже не стеснялись ходить полуодетыми. Вот
почему они беззастенчиво обнимались и целовались прямо на улицах. Теперь они