ФОТО ОБЛИЧАЕТ
     В один момент  жизнь Сани  Засохина  дала  трещину. Из-за  элементарной
девять на двенадцать фотокарточки, сделанной у  моря бесстрастным поденщиком
объектива. Может, возьми тогда свой "Зенит" - ничего бы не треснуло...
     Фотозаразу Саня еще в детстве подцепил. С фотоаппаратом только в туалет
не бегал. В остальное время умел подкараулить мгновение,  тормознуть его для
нетленной вечности. Надо  сказать,  не  зря затвором щелкал, закрепителем  и
проявителем,  запершись в ванной с увеличителем на пару, дышал. Был период -
на хлеб зарабатывал с присказкой: "Солнца нету, солнце есть - диафрагма пять
и шесть!"  Но  к  тридцати пяти  годам надоело до чертиков смотреть на мир в
видоискатель.
     Даже когда поехали с  женой Ленкой  на  море  под Очаков, отрезал: "Дай
отдохнуть от этого камня на шее!"
     У синего  Черного  моря пришлось пользоваться услугами  местных "солнца
нету, солнце есть". Хотя Саня  отнюдь  не страдал зудом увековечить себя  на
фоне  взбаламученных  купающимся  людом волн. Зато  супруга  лезла  в каждый
коммерческий  объектив,  словно хотела насолить: коль не  захватил аппарат -
плати. Саня  раскошеливался с легким сердцем. Чем бы жена ни тешилась - лишь
бы не вешалась.
     Дома понял,  отчего  благоверная не пропускала ни одного фотогангстера.
Внимательно  посмотрел  продукцию  приморских  коллег  и захотелось рвать  и
метать ее клочки в мусорное  ведро. Жену, оказывается, возраст не только  не
взял за бока и другие, рано  вянущие  места женской фигуры, наоборот - Ленка
со всех сторон краше сделалась. Саня даже фотоизделия десятилетней  старости
достал для сравнения. И еще хуже разозлился.
     Жене промолчал об открытии. Это ведь смех с конями, съездить  за тысячу
верст сфотографироваться, чтобы дошло, какие процессы дома творятся. Никогда
Ленка  фигурашкой не была.  А тут  лишнее исчезло,  недостающее округлилось.
Живот - никакого перебора, грудь - в самый раз торчит, и бедра, как у Венеры
Милосской... Что в платье, что в купальнике  - глаз  не оторвать,  руки сами
огладить тянутся.
     Зато на себя родного глядеть тошно. Тут Саня не стал прибегать к помощи
архивов. Без сравнительного анализа  противно. Почти как поэт сказал: "Лицом
к лицу себя  не  увидать,  большое видится на расстоянии".  Живот, например,
разглядел  Саня, вернувшись  из курортного  далека.  На месте  атлетического
пресса  такая  трудовая  мозоль  разбухла. На колени не свешивалась, но, как
говорится,  у  нас  еще  все спереди.  Если  дальше попрет  в том же  темпе,
вскорости разбарабанит, как на девятом месяце. А мышцы? Непечатно материться
хочется.  На  месте  бицепсов, трицепсов, двуглавых  и  икроножных  - кисель
разбулдыженный.
     Физиономия  круглая, как  по  циркулю,  и самодовольная, что  у  нового
базарного русского.  Размордел - плеваться хочется. Саня себя  красавцем  не
считал, нормальный, думал, мужчина. Портрет красноречиво  явствовал - ничего
нормального.
     Фотоформы -  яблоко  с  деревом одной веревочкой повязаны  -  навели на
мысль о внутреннем содержании.
     Пригляделся к  нему  Саня и зарегестрировал на душе жвачное  состояние.
Никаких помыслов и порывов. Ни высоких,  ни пониже.  А ведь мечтал  в первом
классе не только о  перочинном складничке. Заглядывая в будущее, видел  свои
портреты  по стенам,  бюсты  по городам.  Большие  дела  намечал  сотворить.