зарослями, густыми, как джунгли. Из всех окрестностей и даже из Парижа  сюда
привозили больных, искалеченных, умирающих собак  и  оставляли  на  произвол
судьбы.   А   Марион   их   подбирала,   вылечивала   и   потом    раздавала
железнодорожникам. Но никогда она не расставалась со  своими  питомцами  так
просто: она дрессировала их, и собаки становились  ее  преданными  друзьями.
Они всегда безошибочно узнавали ее негромкий, особенный  свист  и  бежали  к
ней.
   Можно  сказать,  что  не   меньше   половины   собак,   живших   в   этом
железнодорожном поселке, прошли через руки Марион. И стоило  ей  показаться,
например, в Бакюсе, как за  ней  увязывалась  целая  ватага  псов,  радостно
вилявших хвостами. На  ее  попечении  всегда  бывало  не  меньше  двенадцати
больных  собак  одновременно.  Она  кормила  их  сухими  корками  и  всякими
отбросами, которые собирала у  лавочников.  Всю  свою  кривоногую  шелудивую
свору она призревала в саду, в самой глубине, в ящиках из-под мыла. Это было
немного похоже на крольчатник. Мадам Фабер,  мать  Марион,  только  пожимала
плечами и поднимала глаза к небу, но мешать добрым делам своей дочери все же
не решалась.
   Компания была уже у самой  площади,  когда  Габи  обернулся  и  подмигнул
остальным. - Рубло здесь! - сказал он. - Я слышу его голос...
   Все прибавили шагу.
   Базар занимал всю площадь и захватил даже часть улицы Союзников.
   Было туманно, и  многие  торговцы  зажгли  ацетиленовые  лампочки.  Пятна
белого или золотистого  света,  падая  на  шумную  толпу,  придавали  базару
праздничный  вид.  Мощное   пыхтение   маневрирующих   паровозов   постоянно
доносилось со стороны станции. По временам со скоростью девяноста километров
в час проносился курьерский, и тогда от грохота сотрясался весь поселок.
   Ребята затесались в  толпу.  Рубло  со  своим  лотком  расположился,  как
всегда, в другом конце площади, под розовыми фонарями  кафе  "Паризьен".  Он
надсаживал глотку, зазывая покупателей, но никто как будто не  интересовался
его машинками для чистки овощей. Это был противный субъект с толстым  желтым
лицом, на котором были написаны лицемерие и подлость.
   Как-то прошлым летом он  вдруг,  стал  орать,  что  Габи  у  него  стащил
зажигалку для газа, и Габи здорово влетело от  инспектора  полиции  Синэ.  А
Габи ничего не брал: он вообще не был на это  способен,  и  в  его  компании
никогда не было воров. Чтобы покончить с этим  делом,  отец  Габи,  господин
Жуа, который работал в депо механиком и  весил  не  менее  двухсот  двадцати
фунтов, пришел в следующий четверг на  базар  и  при  всех  пригрозил  Рубло
обоими своими кулачищами. Этого было достаточно.
   С тех пор каждый раз, когда Рубло приезжал со своим  товаром  в  Лювиньи,
Габи не отказывал себе в удовольствии прийти  на  базар  со  всей  компанией
поиздеваться над ним. Кроме того, было  просто  забавно  послушать,  как  он
зазывает  покупателей.  Щегольской  вид  торговца  вызывал   у   покупателей
подозрения.
   Рубло внезапно увидел ребят, подходивших к его лотку.
   -  Наконец-то!  Вот   она,   моя   молодая   публика!   -   закричал   он
притворно-добродушным тоном. - Вот они идут, настоящие знатоки!  Они  ничего
не покупают, но  они  умеют  ценить  чудеса  домашней  техники.  Становитесь
полукругом, ребята! Не слишком  близко  только...  Вот  так!  Я  вам  покажу
мельницу  Франсфикс,  единственную  в  своем  роде,  неповторимую   мельницу
Франсфикс, совершенно незаменимую в хозяйстве. Это одновременно давилка  для