восторга. Такой  тонкой и божественно вдохновенной кисти, как у вас, давно в
искусстве не было. И долго еще не будет...
     Игрунов. К сожалению, оценщики думают по-другому.
     Боголь. Тоже мне авторитеты! Все они выходцы из баров и из-за прилавков
--  официанты, швейцары,  шеф-повара... Раньше  они  занимались недоливами и
недовлажениями,  промышляли поборами... А сейчас вся эта шушера заимела свои
художественные салоны, эстрадные площадки,  издательства. Знаешь, кем раньше
был мой издатель? Он работал кладовщиком на мебельной фабрике, и когда  мы с
ним  заговорили  на литературную  тему...  Догадайся, кто,  по  его  мнению,
написал "Анну Каренину"?
     Игрунов. (Жмет плечами) Мне сейчас это как-то все равно...
     Боголь. Понимаю.
     Софья Петровна.  Василек,  мне скучно. Отвези  меня в  лес,  там сейчас
полно фитонцидов...
     Боголь. Там сейчас полно клещей, а денег у нас с тобой на прививку нет.
     Из-за деревьев появляется Людмила с двумя большими  корзинками в руках.
Она ставит их на землю и вытирает лицо платком.
     Людмила. Несчастная  женская  доля  --  есть провиант,  нет дров,  есть
дрова, нет провианта... Сейчас есть провиант, есть дрова с таганком, так нет
желания на этих лоботрясов  работать. Роман Иванович, сходите за водой,  я и
так все руки оттянула...
     Софья Петровна. У художника стресс. Его картины забраковали.
     Игрунов. Не забраковали, а недооценили. Это две большие разницы.
     Людмила.  Как  хотите  это называйте,  но  учтите,  через  три дня  мне
перестанут отпускать в магазине в кредит...
     Боголь.  Людочка,  не будь настолько меркантильной,  в конце концов, не
хлебом единым жив человек.
     Людмила. Конечно, не хлебом единым, надо еще мясца, зелени, приправы...
А вот сегодня вы будете есть без аджики, черемши и чесночного соуса. Кетчупа
и того осталось на донышке...
     Боголь. Ничего страшного, даст  Бог, Борис Наумович принесет что-нибудь
в клювике... А там, смотришь, и я получу какой-нибудь гонорар...
     Людмила. Скорее гонорею получите, чем свой гонорар. Сейчас никто ничего
не читает и не покупает,  сейчас все только  умничают  и  говорят,  говорят,
говорят...Тьфу, бестолковая какая-то жизнь. (Берет ведра и идет за водой).
     Игрунов.  (Строго)  Людмила, оставь ведра  в покое,  я сейчас сбегаю за
водой...  Мне  надо  двигаться,  чтобы  на  почве  нервотрепки  не  случился
тромб...(устремляется вслед за Людмилой).
     Софья  Петровна.  Какой ужас кругом! И  почему мы  с тобой  не уехали в
Израиль?
     Боголь.  Борис Наумович и  тот  не рискнул  туда отправиться. Там вечно
идет  война,  там  зной круглосуточный и мне там было бы... (Пауза) Было  бы
очень скучно...
     Софья Петровна. А тут весело?
     Боголь.  Ну,  как тебе  сказать, временами  не  скучно... Вот опубликую
роман, съездим в Париж, я тебе  покажу  бульвар  Капуцинов и кафе, в котором
Хемингуэй написал свой первый рассказ...
     Софья  Петровна. Я это слышу уже сто лет. Скорее  Борис Наумович станет
Плевакой, чем ты Хемингуэем.
     Боголь. Еще не вечер, дорогая, нужда иногда заставляет человека творить