стереотипами, что еще раз  доказывало,  что  ему  срочно  нужно  сменить
обстановку и недельку-другую отдохнуть.
   Он приобрел путевку через самарское агентство "Москва-тур" и добрался
до Самары на поезде: хорошо, уши не закладывает,  под  ногами  буквально
твердь, а не  невесть  что,  стюардессы,  то  бишь  проводницы,  кажутся
беззубыми - ни одна не улыбнулась; так же, не раскрывая губ, одна из них
что-то прошамкала про ноги пассажира. Вначале Лев  Давыдович  не  понял,
словно поезд вдруг взлетел и у него по-настоящему заложило уши, потом до
него дошло, что ему рекомендуют поднять ноги. Он задрал их и  держал  на
весу, пока наземная стюардесса не протерла под ним грязной тряпкой пол.
   Весело, иллюминаторы  большие,  земля...  рядом,  о  господи!  От  ее
близости с непривычки сердце уходило в  пятки.  Под  металлический  лязг
"шасси" директор аэропорта задремал.
   Самара. Вот это вокзал отгрохали! Вот это воздвигли самарцы монумент!
С одной стороны, похож на мечеть, с другой -  на  огромную  синагогу,  в
которую могли уместиться все верующие земель Израилевых. Удивившись  еще
и заоблачным ценам на такси, Лев Давыдович вскоре очутился  в  аэропорту
Самара. Тут все  оказалось  нормально,  без  "вывихов":  здания,  как  и
положено в Аэрофлоте, приземистые.
   С немецкой точностью рассчитав время, уже через час после прибытия на
аэровокзал Шейнин встал в очередь на регистрацию, отметившись у  старшей
туристической   группы.   Пассажиры,   прошедшие   регистрацию,    имели
возможность  зайти  в  магазин  беспошлинной  торговли.  Лев  Давыдович,
проходя   мимо,   за   стеклянной   перегородкой    увидел    еврейского
священнослужителя  -  в  черном  костюме,  белой  сорочке,   застегнутой
наглухо, и шляпе. Все бы ничего, если бы раввин с короткой  бородкой  не
покупал...
   В его руках управляющий  аэропортом  увидел  продолговатую  коробочку
разрекламированного одеколона "Юнкерский" по цене восемнадцать долларов.
И сейчас реклама одеколона над прилавком бросалась в глаза: "Он  русский
- и это  многое  объясняет".  В  случае  с  евреем,  точнее,  с  выбором
парфюмерии,  -  наоборот,  малость  запутывало.  Если  бы   Шейнин   был
израильским  полицейским,  заподозрил  бы  неладное,  как  в  случае   с
террористом-смертником. Если у последнего не "бил" багаж, то у  этого  -
парфюм.
   "Где я мог его  видеть?"  -  задался  вопросом  Лев  Давыдович.  Лицо
священника за круглыми очками со слегка затемненными стеклами показалось
ему знакомым.
   На смену немецкой точности пришла  английская  педантичность:  самому
подойти и представиться Шейнин посчитал неуместным, может, подумал он, в
самолете их места окажутся рядом.  В  случае  чего,  игнорируя  лишенные
смысла правила приличия, можно будет напроситься к  соотечественнику  на
соседнее кресло.
   Пассажиры  дружно  погрузились  в  автобус,  доехали  до  самолета  и
выстроились в очередь перед трапом. Среди них было много женщин и  детей
и  даже  один  священник.  Этакий  еврейский  капеллан  на   гражданском
воздушном судне. Он стоял в числе первых и прошел на  борт,  на  секунду
обернувшись.
   "Бесспорно, где-то я его видел", - уже не сомневался  Шейнин.  Именно
сейчас  он  почувствовал  это,  когда  священник  задержался  на  трапе.