Воробьевых горах и за городом.  Ликвидация  Академии  наук,  перевод  8-10-х
классов средней школы в фабрично-заводское обучение, ликвидация приусадебных
участков колхозников, вооруженное подавление волнений  в  Польше  в  октябре
1956 г., отказ от Потсдамских соглашений, чтобы передать Западный Берлин под
контроль  ГДР...  Сколько  еще  подобных,  мягко   выражаясь,   необдуманных
намерений Никиты Сергеевича отец пресекал на стадии  их  рождения  в  голове
беспокойного реформатора?

   Как выясняется из архивных материалов, протоколов ЦК и Политбюро, а также
личного архива Микояна, он полемизировал даже  со  Сталиным.  При  всем  его
благоговении перед Лениным, были  случаи  несогласия  и  с  ним.  Дважды  он
подавал в отставку  с  поста  наркома  при  Сталине,  обращаясь  с  просьбой
перевести на более низкую должность или  работу  вне  Москвы,  что  не  было
принято Политбюро. Два-три раза он предупреждал Хрущева, что намерен  подать
в отставку, если тот будет  продолжать  принимать  единоличные  решения  или
навязывать наиболее губительные по последствиям идеи членам  Президиума  ЦК,
чтобы представить их "коллективными".
   Мой отец, безусловно, нес ответственность за  политическую  обстановку  в
стране. Этого снять с него нельзя, я и  не  пытаюсь.  Но  не  надо  упрощать
историю или примерять к ней сегодняшние мерки. А.И.Микоян всю жизнь,  в  том
числе  в  периоды  репрессий,   стремился   заниматься   полезной   обществу
хозяйственной работой и, насколько мог, старался  оставаться  в  стороне  от
сталинской "мясорубки" или даже притормозить репрессии,  а  также  конкретно
кого-то спасти. Некоторые такие случаи упоминаются в этой книге. А  став  по
настоянию Сталина наркомом внешней торговли, он спас сразу тысячи людей, ибо
Сталин выполнил условие Микояна  не  разрешать  НКВД  вмешиваться  в  работу
руководимого им наркомата. На целых 10  лет  Наркомвнешторг  стал  "островом
безопасности" в  стране,  где  царил  произвол  репрессивных  органов.  Лишь
однажды, в 1948 г.,  МГБ  убедило  Сталина  в  необходимости  ареста  одного
сотрудника Внешторга.
   Мне могут, естественно, возразить, что из тех, кто не был  репрессирован,
честно  поступил,  может   быть,   только   Орджоникидзе,   покончив   жизнь
самоубийством. Да, честно. Но абсолютно ли правильно? Ведь если все  честные
люди добровольно ушли бы из жизни, они лишь облегчили бы задачу Сталина, а в
верхних эшелонах власти не осталось бы тех, кто после его смерти  разоблачал
репрессии и отпускал невиновных из ГУЛАГа, кто освободил общество от кошмара
сталинского режима.
   Анастасу Ивановичу, конечно же, приходилось идти в этот  страшный  период
на сделки с совестью. Но не следует забывать, что будучи еще совсем  молодым
политиком, он попал в  орбиту  сталинской  магии  воздействия  на  людей  (о
которой свидетельствует даже Уинстон Черчилль). Сталин  умело  и  тактически
безупречно возглавлял тогда  оппозицию  Троцкому,  в  чем  его  поддерживали
ключевые фигуры партии, опасавшиеся  диктаторских  наклонностей  последнего.
Тогда, в начале 20-х годов, отец видел в Сталине не только руководителя,  но
старшего друга, чтобы не сказать старшего брата. Став жертвой этой магии, он
все же  не  ослеп  полностью,  как  Молотов  или  Каганович.  В  целом  веря
показаниям подсудимых на  процессах  1937-38  гг.,  он  не  мог  поверить  в
виновность многих из тех, кого знал лично с самой  лучшей  стороны.  С  1936
года до конца 40-х годов его лояльность к  Сталину  явно  противоречила  его
взглядам и принципам. Капкан захлопнулся: уже ничего нельзя было  радикально