гостевой билет в ложу, подальше от публики. (Иначе, как старейшему делегату,
ему  пришлось  бы  поручить  открыть  съезд  -  такова  была  установившаяся
традиция). Когда он вышел в фойе, его увидели и устроили  подлинную  овацию.
По выходе из Дворца съездов венгерский лидер Янош Кадар  догнал  его,  чтобы
дружески приветствовать.
   Отца раздражало словоблудие по  телевизионным  каналам  и  в  газетах  по
поводу "верного ученика Ленина" - Брежнева. Часто из-за этого он просил  нас
выключить телевизор. В весьма резкой форме  отверг  совет  своей  секретарши
(сотрудницы КГБ) воздать публично хвалу новому вождю, упомянув в статье  или
выступлении  его  "выдающуюся"  роль,  сравнить  его  с  Лениным,  используя
собственную биографию "от Ильича до Ильича", чтобы вернуть себе почет, вновь
быть избранным в ЦК  и  Верховный  Совет,  появляться  в  президиумах  и  на
трибунах. Вторжение в Чехословакию в 1968  г.  принял  крайне  отрицательно.
Сразу же сказал: "Это - катастрофа!"
   Отношение Брежнева и других к  Микояну  не  было  тайной  для  партийного
идеологического аппарата. Работники  Института  Маркса,  Энгельса  и  Ленина
прекрасно знали, куда дует ветер. Человеку, состоявшему 45 лет в ЦК и 40 лет
в Политбюро надлежало вспоминать не то, что помнилось, а повторять  то,  что
опубликовано в официальной истории КПСС. Это в полной  мере  относится  и  к
"Воспоминаниям" Микояна, опубликованным в те годы. Правда, первый том был  в
большей степени свободен от предвзятого редактирования. И описываемый период
не столь острый, да и авторитет Микояна в 1970 г., все еще члена  Президиума
Верховного Совета, сдерживал цензоров. Второй том  получился  гораздо  хуже:
там вмешательство  редакторов-цензоров  присутствовало  повсеместно.  Однако
отцу мешал и "внутренний редактор" - он,  как  автор,  очень  хотел  увидеть
книги изданными именно в своей стране, и потому сам был  вынужден  пойти  на
умолчания и компромиссы.
   Благодаря  архивным  материалам  и  моим   личным   записям   удалось   в
значительной мере нейтрализовать последствия подобного редактирования.
   Третий том, начинавшийся с периода после 1924 г., находился  в  работе  в
"Политиздате", когда отца не стало, он умер 21 октября  1978  г.,  не  дожив
месяца до 83 лет. Через несколько  недель  меня  вызвали  в  издательство  и
сообщили, что книга исключена из планов, а вскоре  я  узнал,  что  это  было
личное указание Суслова, побаивавшегося отца до самой его  смерти  и  теперь
осмелевшего. Сравнение  диктовок  отца  с  текстом,  подвергшимся  экзекуции
редакторов, показало, что в ряде  случаев  мысли  автора  были  искажены  до
неузнаваемости. Аналогичная  картина  наблюдалась  и  в  некоторых  статьях,
посвященных   периоду   Великой    Отечественной    войны.    Например,    в
"Военно-историческом журнале" уже после смерти Микояна вышла статья "В канун
войны",  открывавшаяся  пространным  рассуждением  о  том,  как   эффективно
готовился СССР  к  нападению  Гитлера,  хотя  у  отца  статья  начиналась  с
убедительного материала о том, как плохо страна  подготовилась  и  насколько
иначе сложился бы ход военных действий, если бы руководство страны  и  армии
заблаговременно, хотя бы с августа 1939 г., предприняли  серьезные  меры  по
подготовке к отражению агрессии и если бы Сталин не лишил  армию  командного
состава  массовыми  и  необоснованными  репрессиями.  Готовивший  статью   к
публикации очень уважаемый мною историк Г.А.Куманев объяснил  мне,  что  ему
было ясно сказано: Политуправление  армии  и  Институт  военной  истории  не
пропустят публикацию без "нужного" введения. Мне все же  на  стадии  верстки
удалось вставить туда абзац о прострации Сталина в первые дни войны,  о  чем