высился спасительный силуэт капитана. Не только сверхъестественной силой
Барта объяснялась его власть над экипажем.  Барт  был  храбрец.  Не  раз
подступал он к матросам с голыми руками, хотя знал, что их руки, засуну-
тые в карманы, судорожно сжимают  рукоятку  ножа.  Матросы  чувствовали:
Барт играет в открытую. Он рвался в бой, даже один против  всех.  И  эта
нечеловеческая отвага озадачивала матросов. Другое дело Симон -  обыкно-
венный офицер, человек мелочный, придиравшийся к людям по пустякам. Даже
злоба его была какая-то будничная. Экипаж не боялся Симона.
   Босуэллу следовало бы в первую очередь накинуться на  Бэкера,  потому
что именно Бэкер отказался выполнить команду Барта. Но валлиец, опершись
на ручку швабры, смотрел на него с неприкрытым вызовом в блестящих карих
глазах, и, хотя он даже не шелохнулся, Босуэлл сделал то,  что  было  бы
немыслимо при жизни Барта: он прошел мимо Бэкера,  притворившись,  будто
не замечает его, и затем совершил вторую оплошность - накинулся на  Хан-
та.
   За последние полчаса Ханту досталось дважды - первый раз  его  ударил
все тот же Босуэлл, а второй - Барт. Матрос так и не понял,  почему  его
снова бьют: вся сцена с Симоном прошла мимо его сознания. Но даже в  его
неповоротливых мозгах мелькнула мысль о несправедливости; он гневно  за-
рычал, ощерил зубы, кинулся на Босуэлла с неожиданной для  такой  махины
ловкостью, вырвал линек из рук боцмана, свалил его на палубу и в мгнове-
ние ока оседлал поверженного противника.
   Тут произошло нечто неслыханное: матросов так увлекло зрелище борьбы,
что все прочие соображения отступили на задний план. Они дружно  шагнули
вперед, стремясь лучше видеть схватку, и Симону пришлось отступить, что-
бы его не затянуло в круг зрителей. Второй помощник капитана попал в ко-
мическое и вместе с тем отчаянное положение. Он неистово выкрикивал  уг-
розы, но сам понимал всю их смехотворность.
   Экипаж, поглощенный ходом смертельной схватки, не обращал  на  Симона
никакого внимания, словно он был актер, потрясающий бутафорским пистоле-
том на подмостках театра. Пот градом катился по лбу  Симона,  стекал  по
желтоватому лицу вдоль глубоких вялых морщин, шедших  от  носа  к  углам
губ. Еще пять минут назад все казалось ему простым: вот он,  вооруженный
до зубов, становится у руля и берет курс на Лондон.  Мэсона  забирают  в
тюрьму, а судохозяева назначают его капитаном "Блоссома". А сейчас Босу-
элл отчаянно борется за свою жизнь. Если даже он выйдет победителем, это
еще вовсе не значит, что победа останется за ним, Симоном. Он чувствовал
себя в одиночестве, руки его тряслись,  он  еле  сдерживался,  чтобы  не
спустить курок и не убить первого, кто подвернется. А что если эта  кара
не устрашит матросов? А что если они всем скопом ринутся на него?
   Какая вопиющая насмешка - быть на борту единственным вооруженным  че-
ловеком и не суметь подчинить безоружных своей воле... Он с горечью  по-
думал, что будь на его месте другой человек, да еще вооруженный пистоле-
том, он сумел бы внушить матросам страх. И Симон, над которым так зло  и
так часто издевалась судьба, вдруг понял, что она вновь смеется над ним.
В каждой руке он держит пистолет - держит смерть, а люди  поворачиваются
к нему спиной.
   С тоскливым страхом глядел Симон на двух сцепившихся мужчин. Они были
как одно четверорукое чудовище, издававшее грозное рычание. Когда  чудо-
вище отбушует, с полу поднимется лишь один человек. Глаза Симона вылезли