А затем   последовали  долгие  страшные  вигилии  ожидания  и
наблюдения. Раз или два Кловис оставлял дом,  чтобы прогуляться в
кустарник,  всегда после этого возвращаясь в библиотеку, очевидно
в целях короткого отчета.  Один раз он принял письма у  вечернего
почтальона  и  с щепетильной вежливостью принес их наверх.  После
очередного короткого выхода он  поднялся  до  половины  лестницы,
чтобы сделать короткое объявление.
    "Бой-скауты неверно   истолковали   мой   сигнал   и    убили
почтальона.  Понимаете,  у  меня  не  слишком  большая практика в
подобного рода предприятиях. В другой раз я буду работать лучше."
    Горничная, помолвленная  с  вечерним  почтальоном,  предалась
шумливому горю.
    "Не забывайте, что у вашей госпожи головная боль", сказал Дж.
П. Хаддл. (Головная боль у мисс Хаддл усилилась.)
    Кловис поспешил  вниз  по лестнице и после короткого визита в
библиотеку вернулся с очередным сообщением:
    "Епископ извиняется, узнав, что у мисс Хаддл болит голова. Он
отдал приказ,  чтобы вблизи дома по возможности не велась никакая
стрельба; все   необходимые   убийства   рядом   с   домом  будут
производиться холодным  оружием.  Епископ  считает,  что  человек
долен быть не только добрым христианином, но и джентльменом."
    Именно тогда они в последний раз видели Кловиса;  было  почти
семь часов,   а   его   пожилые  родственники  любили,  когда  он
переодевался к ужину.  Но хотя Кловис покинул  Хаддлов  навсегда,
тайный намек  на его присутствие бродил по нижним регионам дома в
долгие часы бессонной ночи и каждый  скрип  на  лестнице,  каждый
шорох ветра   в   кустарнике  был  преисполнен  ужасным  смыслом.
Примерно в  семь  часов  на  следующее  утро  мальчик-садовник  и
утренний почтальон,   наконец,   убедили   насторожившихся,   что
двадцатый век остался незапятнанным.
    "Думаю", размышлял Кловис, когда утренний поезд уносил его из
города, "что по меньшей мере им надо быть благодарными за лечение
беспокойством."