НАДЕЖДА МАНДЕЛЬШТАМ
    ВОСПОМИНАНИЯ

    Часть 1

    Мандельштам Н.Я. Воспоминания. М.: Согласие, 1999, сс.I-XX, 7-231

    Звездой 


   СОДЕРЖАНИЕ Николай Панченко "Какой свободой  мы  располагали..."  Майская
ночь Выемка Утренние размышления Второй тур Базарные  корзинки  Интегральные
ходы Общественное мнение Свидание Теория и практика Сборы и  проводы  По  ту
сторону Иррациональное Тезка Шоколадка Прыжок Чердынь Галлюцинации Профессия
и болезнь "Внутри" Христофорыч Кто виноват "Адъютант" О природе чуда К месту
назначения Не убий Женщина русской революции Приводные  ремни  Родина  щегла
Врачи и болезни Обиженный хозяин Деньги  Истоки  чуда  Антиподы  Два  голоса
Гибельный путь Капитуляция Переоценка ценностей Труд Топот и шепот  Книга  и
тетрадь Цикл



   [I]

     "Какой свободой мы располагали..."

     Двадцатый съезд рассек нашу интеллигенцию на две неравные части. С одной стороны - справа! - оказались верные, хотя и не явные сталинисты (Грибачев, Кочетов, Софронов), с другой - все неверные (левые), заявившие о своем неверии в движущую силу кнута и объединяющую роль колючей проволоки. Левых было много. Сначала почти столько же, сколько правых, потом - больше. Они охватили поэтов от Ахматовой до Александра Яшина, а либералов - до Корнея Чуковского, даже до Николая Чуковского и чуть ли не до Александра Чаковского. Левыми были Симонов и Катаев. Константин Федин встретил на улице и узнал (просто так - бесплатно) Надежду Мандельштам. А Алексей Сурков носил чайные розы в дом Ардовых (на Ордынке), куда приезжала из Ленинграда Анна Андреевна Ахматова.
     Это было время объединения сил, и любая песня (Окуджавы) звучала как марсельеза, а любое выступление (Григория Свирского или Феликса Кузнецова) как социальное откровение и призыв к справедливости.
     Все хотели, чтобы так продолжалось. А публичная выволочка Пастернака и тайная операция против Гроссмана, суд над Синявским и Даниэлем и высылка (за рубеж) без суда Александра Солженицына только добавляли горчинки (вроде миндаля) в это - в общем и целом - сладкое блюдо.
     Все было хорошо (за исключением, которое только подчеркивало правило), всем было хорошо (кто не поступал плохо), и, главное, все были хорошие и отлично и радостно это сознавали.
     "Приятно и радостно сознавать..." - уже вертелись слова вождя на розовом либеральном языке, когда появились "Воспоминания" Надежды Мандельштам и все испортили.
   [II] Они были неожиданны - как если б из праха возник протопоп Аввакум  и
глянул в наши перевернутые бельма  (горестные  и  лукавые)  своими  горящими
угольями. Только с его  "Житием"  могу  поставить  в  ряд  эти  "Обличения",
названные "Воспоминаниями", в которых Н. Я.  напомнила  нашей  торжествующей
интеллигенции о ее недавнем грехопадении. О времени (20-30-е  годы),  когда,
увы,    интеллигенция    отменила    нравственные    абсолюты,     подменила
общечеловеческие  ценности   классовыми   и,   по   сути,   перестала   быть
интеллигенцией. Она издевалась над подлинной интеллигенцией  (незначительным
и убывающим меньшинством), оставив за собой, а вернее - присвоив себе! -  ее
имя. Это было отречение от Достоевского, введение в обиход преступного  "Все
позволено" - это было идеологическое обоснование перерождения общества. И Н.
Я., не смутившись праздничным духом современников,  назвала  преступление  -
преступлением и не исключила себя из числа виновных. "Все  мы..."  -  писала
она, капитулировали перед "цельной идеологией победителей".  "Все  мы..."  -
боролись за единомыслие и против свободы, называя ее анархией. "Все мы стали
психически сдвинутыми  -  подозрительными,  залгавшимися,  запутавшимися,  с
явными задержками в речи и подозрительным, несовершеннолетним оптимизмом". -
Что значит "все"?  -  спрашивали  "левые",  которые  только  что  "все  были