Мой народ - ирландский.
Я в Клонгоузе учусь,
А когда-нибудь буду в кущах райских.
Он прочел стихи наоборот, но тогда получились не стихи. Тогда он
прочитал снизу вверх всю первую страницу и дошел до своего имени. Вот это
он сам. И он опять прочел все сверху вниз. А что после Вселенной? Ничего.
Но, может быть, есть что-нибудь вокруг Вселенной, что отмечает, где она
кончается и с какого места начинается это ничего? Вряд ли оно отгорожено
стеной; но, может быть, там идет вокруг такой тоненький ободок. Все и
везде - как это? - даже подумать нельзя. Такое под силу только Богу. Он
попытался представить себе эту огромную мысль, но ему представлялся только
Бог. Бог - так зовут Бога, так же как его зовут Стивен. Dieu - так будет
Бог по-французски, и так тоже зовут Бога, и, когда кто-нибудь молится Богу
и говорит Dieu, Бог сразу понимает, что это молится француз. Но хотя у
Бога разные имена на разных языках и Бог понимает все, что говорят люди,
которые молятся по-разному на своих языках, все-таки Бог всегда остается
тем же Богом, и его настоящее имя Бог.
Он очень устал от этих мыслей. Ему казалось, что голова у него
сделалась очень большой. Он перевернул страницу и сонно посмотрел на
круглую зеленую Землю посреди коричневых облаков. Он начал раздумывать,
что правильнее - стоять за зеленый цвет или за коричневый, потому что
Дэнти однажды отпорола ножницами зеленый бархат со щетки, которая была в
честь Парнелла, и сказала ему, что Парнелл - дурной человек. Он думал -
спорят ли теперь об этом дома? Это называлось политикой. И было две
стороны: Дэнти была на одной стороне, а его папа и мистер Кейси - на
другой, но мама и дядя Чарльз не были ни на какой стороне. Каждый день про
это что-нибудь писали в газетах.
Его огорчало, что он не совсем понимает, что такое политика, и не
знает, где кончается Вселенная. Он почувствовал себя маленьким и слабым.
Когда еще он будет таким, как мальчики в классе поэзии и риторики? У них
голоса как у больших и большие башмаки, и они проходят тригонометрию. До
этого еще очень далеко. Сначала будут каникулы, а потом следующий семестр,
а потом опять каникулы, а потом опять еще один семестр, а потом опять
каникулы. Это похоже на поезд, который входит и выходит из туннеля, и еще
похоже на шум, если зажимать, а потом открывать уши в столовой. Семестр -
каникулы; туннель - наружу; гул - тихо; как это еще далеко! Хорошо бы
скорей в постель и спать. Вот только еще молитва в церкви - и в постель.
Его зазнобило, и он зевнул. Приятно лежать в постели, когда простыни
немножко согреются. Сначала, как залезешь под одеяло, они такие холодные.
Он вздрогнул, представив себе, какие они холодные. Но потом они становятся
теплыми, и тогда можно заснуть. Приятно чувствовать себя усталым. Он опять
зевнул. Вечерние молитвы - и в постель; он потянулся, и опять ему
захотелось зевнуть. Приятно будет через несколько минут. Он почувствовал,
как тепло ползет по холодным шуршащим простыням, все жарче, жарче, пока
его всего не бросило в жар и не стало совсем жарко, и все-таки его
чуть-чуть знобило и все еще хотелось зевать.
Прозвонил звонок на вечерние молитвы, и они пошли парами всем классом
вниз по лестнице и по коридорам в церковь. Свет в коридорах тусклый, и в
церкви свет тусклый. Скоро все погаснет и заснет. В церкви холодный,