Джек Лондон.
Рожденная в ночи
----------------------------------------------------------------------------
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
"РОЖДЕННАЯ В НОЧИ"
Перевод Н. Емельянниковой
Вечер был жаркий, какие не часто выдаются даже в Сан-Франциско, и в
раскрытые окна старинного клуба Алта-Иньо проникал далекий и глухой шум
улиц. Разговор зашел о законах против взяточничества, о том, что если его не
пресекут, то, по всем признакам, город будет наводнен преступниками.
Приводились всевозможные примеры человеческой низости, злобы, нравственной
испорченности. Под конец кто-то вспомнил о вчерашнем происшествии, и было
произнесено имя О'Брайена, популярного молодого боксера, накануне вечером
убитого на ринге. Это имя сразу словно внесло свежую струю в атмосферу
комнаты. О'Брайен был целомудренный юноша, идеалист. Он не пил, не курил, не
сквернословил и был прекрасен, как молодой бог. Он даже на ринг носил с
собой молитвенник. Молитвенник этот нашли в его уборной, в кармане пальто...
после его смерти.
Он был воплощением юности, чистой, здоровой, ничем не запятнанной
юности, к которой с восторгом взывают люди, когда они уже ее утратили и к
ним подкрадывается старость. И в этот вечер мы так усиленно взывали к ней,
что пришла Мечта и на время увлекла нас в мир романтики, далеко от этого
города, сердито шумевшего за окном. Такое настроение отчасти было навеяно
отрывками из Торо, которые вздумал прочесть нам Бардуэл. Однако не он, а
лысый и обрюзгший Трифден предстал перед нами в этот вечер в роли
романтического героя. Слушая его рассказ, мы сперва спрашивали себя, сколько
же стаканов виски он поглотил после обеда, но скоро забыли и думать об этом.
- Случилось это в тысяча восемьсот девяносто восьмом году, мне было
тогда тридцать пять лет, - начал Трифден. - Знаю, вы сейчас мысленно
подсчитываете... Ну что ж, от правды не уйдешь - мне сорок семь, а на вид
можно дать на десять лет больше, и доктора говорят... ну, да к черту всех
докторов!
Он поднял высокий бокал к губам и пил медленно, чтобы успокоиться.
- Но я был молод... когда-то. Да, двенадцать лет назад на голове у меня
была не лысина, а густая шевелюра, я был крепкий парень, стройный и
подтянутый, как спортсмен, и самый долгий день казался мне слишком коротким.
Ты же помнишь, Милнер, мы с тобой давно знакомы. Ну, скажи, разве я не был
молодцом хоть куда?
Милнер кивнул головой. Он, как и Трифден, был горным инженером и тоже
сколотил себе состояние в Клондайке.
- Ты прав, старик, - сказал Милнер. - Никогда не забуду, как ты
разделался с лесорубами в тот вечер, когда какой-то корреспондентишка затеял
скандал. В то время Слэвин был в отъезде, - пояснил он нам, - и его
управляющий натравил своих людей на Трифдена.