мгновенно явившейся фантазией, он налил стакан вина и передал его мне. Он
сидел за столом как раз против меня. Я отказался. Лицо его сделалось
суровым, и он продолжал настойчиво предлагать мне вино...
...Быть может, Питер немного выпил. Как бы то ни было, но глаза его
были черные, блестящие и полные озорства. Они были для меня неведомой
тайной, и как мог я, семилетний мальчишка, анализировать их озорство? Я
видел в них угрозу внезапной смерти и нерешительно отказался от вина.
Выражение их изменилось: оно стало грозно и повелительно. Питер толкнул
стакан ко мне поближе.
Что мне оставалось делать? С тех пор я часто встречался лицом к лицу со
смертью, но никогда уже не испытывал такого смертельного страха, как тогда.
Я поднял стакан к губам, и Питер смягчился; я понял, что он не убьет меня
сразу. Это было облегчение, но вино было противно мне. Это было дешевое
молодое вино, горькое и кислое, сделанное из отбросов и остатков
виноградников и бродильных чанов; оно было еще гораздо хуже, чем пиво. Если
принимать лекарство, то надо глотать его с решимостью; я так и сделал: я
откинул голову назад и выпил вино большими глотками. Мне пришлось затем еще
глотнуть для того, чтобы удержать эту отраву в себе. Неоспоримо, это была
отрава для организма ребенка.
Теперь мне ясно, что Питер был изумлен. Он налил еще полстакана и
передал его мне через стол. Я был парализован страхом и в отчаянии от
неожиданной судьбы своей я машинально выпил еще и эту порцию. Питер не
находил себе места от изумления; он решил показать чудо-ребенка другим и
подозвал Доминика, молодого усатого итальянца. На этот раз мне дали полный
стакан. Чего не сделаешь для спасения жизни? Я взял себя в руки, подавил
спазмы отвращения и залпом выпил противную жидкость.
...Я не знаю, сколько я тогда выпил. Я помню бесконечное страдание от
страха среди компании убийц, бесконечное число стаканов с красным вином,
передаваемых вдоль голых досок залитого вином стола и затем вливавшихся мне
в горло.
...Компания итальянцев наблюдала за мною и дивилась ребенку-феномену,
глотавшему вино с равнодушием автомата. Я не хвастаюсь, заявляя, что, по
моему убеждению, они впервые видели что-нибудь подобное.
Время проходило. Большинство более уравновешенных девушек, видя пьяные
шутки молодых людей, решило отправиться домой. Я оказался у дверей, рядом с
моей маленькой девочкой. Она не прошла через мои переживания и поэтому была
вполне трезвой. Ее занимали покачивания на ногах юношей, пытавшихся идти
рядом со своими девушками, и она стала передразнивать их. Мне это показалось
очень забавным, и я также стал шататься с видом пьяницы. Для нее это прошло
безнаказанно, так как она ничего не пила, тогда как винные пары стали быстро
подниматься к моей голове. Движения мои немедленно стали реалистичнее, чем
ее движения. Я скоро уже стал удивлять самого себя. Я увидел, как один
молодец, пройдя несколько неверных шагов, остановился у края дороги,
сосредоточенно поглядел в канаву и после, по-видимому, глубокого размышления
упал в нее. Это показалось мне верхом комизма: я пошел, спотыкаясь, к
канаве, с твердым намерением удержаться на краю ее. Однако я пришел в себя
на дне ее, причем несколько испуганных девушек принялись вытаскивать меня.
Мне уже не нравилось играть "в пьяного". Я перестал ощущать какое бы то
ни было веселье. Глаза мои заплыли, и я ловил воздух широко раскрытым ртом.
Девушки вели меня с двух сторон, но ноги мои казались налитыми свинцом.